Заговорщики
Ветер с востока, из-за Столбов Восхода, приносил последние вздохи умиравшего дня. В каморке под императорской опочивальней ждали двое мужчин и женщина. Один из мужчин, породистый атлант с бородкой клинышком, нетерпеливо мерил шагами тесную комнатушку. Второй, пожилой бледнолицый грек, сидел на низкой кушетке, смежив веки. Казалось, он спал. Женщина, тоже уроженка Греции, малорослая и щуплая, с пушистой медно-рыжей шевелюрой, оттенявшей алебастровую белизну кожи, куталась в просторный плащ из алого муслина, поёживаясь, будто от холода.
Наконец, в каморку спустился старик в чёрном облачении врачевателя.
— Какие новости? — спросил атлант.
Беспомощно разведя руками, лекарь хрипло сказал:
— Недуг Морерождённого победил моё ремесло, блистательный принц.
— Ты исполнил свой долг, — мягко произнёс блистательный принц. Его лицо приняло выражение глубочайшей скорби. — Ступай, мой друг. Я сам сообщу императрице.
Когда лекарь удалился, горестная мина сошла со смуглых черт принца, и он обратился к греку:
— Ты сделал это, Евроклид!
— А вы сомневались? — раскрыв глаза, пробормотал Евроклид.
— Тебя ждёт награда. А ты, Аридея — видишь, должно быть, как Венец Клето делает твою прелестную рыжую головку ещё милее?
— Ты кое о чём забываешь, Скарпа, — ответила женщина.
— Это о чём же? Мы только что простились с Морерождённым. — Скарпа насмешливо ухмыльнулся. — Эддир тоже мёртв. Гоар — моя сестра, и она бездетна. Ничто больше не помешает мне занять престол Керне.
— Одно дело — занять престол, и другое — его удержать. Эддир был нашим заклятым врагом. Пока живы его вдова и чадо, и пока орда кровожадных босячек...
— Довольно, Аридея! — рявкнул Скарпа. — Довольно. Я их не боюсь. Никакая баба не встанет между мной и предначертанным мне богами. Но так и быть. Дабы успокоить мою будущую императрицу, я уничтожу Питани и её отродье.
Аридея улыбнулась.
— Буду очень этому рада.
— Ну ещё бы. Однако никто из сыновей Керне не обагрит руки кровью женщины и малолетки. Отрядим кого-нибудь из твоей свиты.
— Нет, Скарпа. Если что-то пойдёт не так... Нас, греков, и без того здесь не слишком жалуют. Незачем подливать масла в огонь.
— С позволения блистательного принца, — подал голос Евроклид, — у меня на примете есть как раз тот, кто нужен.
Евроклид вглядывался в туман, стелившийся за оконцем его домика у Латунной Стены. В слабом лунном свете его призрачные фестоны, клубившиеся над каналом, казались много темнее и гуще обычного — туман был смешан с пеплом, изрыгнутым Лувой, соседней огнедышащей горой. Грек злорадно усмехнулся. Посейдон, которого атланты почитали прародителем, снова выказывал недовольство своим самозваным потомством.
Они не прислушаются, знал Евроклид.
Он тщательно запер резные ставни и отвернулся от окна. Его похотливый взор задержался на голом теле молодого парня, с раздвинутыми ногами сидевшего на ложе. Сифакс, пленник-насамон, захваченный в одном из ливийских походов, был дарован Евроклиду принцессой Аридеей.
Юноша, коренастый, с желтоватой кожей и пшеничными кудрями, с полуулыбкой посмотрел на грека, облизал губы и погладил себя по детородному члену. Тяжело дыша, Евроклид развернул свой гиматий. Одеяние упало к его ногам. Он шагнул к Сифаксу, опустился на колени, схватил насамона за бёдра и зарылся между ними головой. Сифакс застонал и прикрыл глаза. Вскоре он затрясся и заелозил пятками по полу. Потом оба встали, Евроклид раздвинул ягодицы Сифакса и, обхватив живот юноши, исторг семя ему в зад.
— Для тебя работёнка, Сифакс, — сказал грек, когда они, утомлённые утехами, млели на ложе и жевали спелый инжир.
— Работёнка? — равнодушно отозвался насамон.
Евроклид заговорил. Глаза Сифакса заблестели, и он, приподнявшись на локтях, произнёс:
— Ничто не порадует меня больше расправы с семейством Эддира.
Убийство
У крыльца дома с колоннадой на верхнем этаже Сифакс вслушался в ночь. Набережная, оживлённая в дневное время, сейчас пустовала. На небе чёрные грозовые тучи затянули луну и звёзды. Единственным звуком, донесшимся до ушей насамона, был шелест морского ветерка в кронах величавых пальм, что окаймляли канал.
Юноша поднялся по ступеням крыльца и осторожно постучался в тяжёлую стрельчатую дверь. Сразу же скрипнули засовы. На пороге горбилась старая рабыня-гречанка. Сифакс вручил ей туго набитый кожаный кошель.
— Здесь вторая половина, — прошептал он. Старуха кивнула.
Они покрались по длинному изукрашенному росписями коридору, затем гречанка посторонилась, указав на дверной проём в западном крыле. Сифакс выхватил из-за кушака кривой нож и вошёл в комнату.
На подставце из кости и орихалка тлела, догорая, толстая свеча. На ложе спала женщина. Из-под полуоткинутого парчового покрывала высовывались её большие ступни. На цыпочках Сифакс подошёл ближе. Питани была почти одного с ним роста. Её спутанные чёрные волосы обрамляли типичные черты Дочери Хамазан. Лёжа на спине, она глубоко дышала, полная грудь мерно вздымалась.
Сифакс сжал зубы и одним взмахом ножа вспорол спящей живот от грудной клетки до промежности. Питани задёргалась в судорогах, закричала, выхаркивая кровь и желчь, потом её разинувшиеся глаза остекленели, и с негромким булькающим стоном она испустила дух.
Юноша выпрямился и повернулся ко входу, и в этот миг кинжал с узким лезвием вонзился ему в грудь, поразив сердце. Силуэт ребёнка лет восьми, не больше, смутно вырисовывшийся в дверном проёме, был последним, что запечатлело сознание Сифакса прежде, чем он мёртвым растянулся на полу.
Маленькая Нанна нетвёрдым шагом приблизилась к распотрошённой груде мяса, которая совсем недавно была её матерью, и дрожащей рукой закрыла Питани глаза. Осев на коленки возле трупа Сифакса, девочка едва не захлебнулась слезами и рвотой.
— Дуралей насамон! — буркнул Скарпа, нежась на исходе знойного дня в бассейне. Умелые пальцы Аридеи поигрывали с его мошонкой. — Дать зарезанной зарезать себя! Но ты слишком... охх... слишком волнуешься. Сколько лет дочке Эддира? Семь или около того? Чем она нам опасна? Охх...
— Нанна не останется ребёнком навсегда, — сказала Аридея. — Дети вырастают, Скарпа. Если она найдёт приют у Дочерей Хамазан...
— Не думаю, что так будет, — перебил принц. — Питани нарушила их обычай, отдавшись насовсем муженьку. Вряд ли... охх... они станут возиться с отпрыском подобного союза.
— Когда наступит ночь, мы с Евроклидом кое-что тебе покажем.
— Покажите. Но сначала... — Скарпа улыбнулся, привалился к чаше бассейна и, стиснув предплечья жены, притянул её к себе. Его пленяли безупречно гладкая белая кожа так не похожей на атланток Аридеи, её серые глаза, в которых словно полыхали манящие звёзды, тяжёлые груди с большими нежно-розовыми сосками. Он захрипел, когда гречанка уселась на него верхом.
Скарпа боязливо поглядывал на Евроклида, скрючившегося на полу крипты его дворца в окружении удивительных предметов — младенческого черепа, охапок сухой травы, каменного клинка, испещрённого письменами, и тигля с курящейся зеленоватой жижей, распространявшей едкий запах. Он знал, что грек, фаворит Аридеи, посвящён в мрачные тайны божеств своей родины, и мирился с его занятиями, но всякий раз они вызывали у него страх.
— Видите, блистательный принц? — вполголоса спросил Евроклид, указывая на струившийся над тиглем дым.
— Ничего не вижу, — ответил Скарпа.
— Тогда ты слепой, — сказала Аридея.
Скарпа сощурил глаза, которые немилосердно щипало, и ему почудилось, что в мутных клубах скачет всадница, впереди ряда сверкающих вооружением женщин. Вот она приблизилась, и принц ощутил на себе ненавидящий взгляд её больших глаз. Вдруг сильный и болезненный удар, словно нанесённый копьём, свалил его на пол.
— Вот что говорят Придворные Тартара, — сказал Евроклид, положив руку на череп. — Если вы вовремя не искорените Дочерей Хамазан, они поднимутся на вас. Возглавит мятеж Нанна, отродье Эддира и Питани. К ним присоединятся мужи Атлантиды, и мятеж перерастёт в восстание. Это будет концом вашего царствования, блистательный принц — и концом вашей жизни.
Скарпа перевёл дыхание и вытянул ноги. Он был слишком слаб, чтобы встать.
— Евроклид, — простонал он, — что ты сделал?
— Предостерёг вас. — Голос Евроклида перешёл в нечеловеческое гортанное рычание, гулко отдававшееся под сводом крипты. Скарпа съёжился, обливаясь ледяным потом. — Ещё Придворные говорят, что не Питани убила Сифакса. Это сделала Нанна.
— Да как мне истребить Дочерей Хамазан?! — вскричал Скарпа. — Народ их и любит, и страшится. И ни один воин Керне не замахнётся мечом на женщину!
— Мудрые правители смотрят дальше своих владений, — произнёс Евроклид уже обычным голосом. — Мудрые правители находят союзников, когда нужно. Но мне ли, бедному илоту, учить блистательного принца искусству власти?
— Что же, я должен призвать Низших вести мою войну? Вы оба этого хотите?
— Низших! — вздохнула Аридея. — Значит я, гречанка, тоже низшая? Люди не делятся на «высших» и «низших», Скарпа.
Скарпа покачал головой.
— Какой позор!
— Но не теперь, блистательный принц, — сказал Евроклид. — Надо выждать. Ещё десять лет Волчица Хамазан будет довлеть на небе от Фемискиры на востоке до Посейдониса на западе. Потом вы ударите.
У Дочерей Хамазан
Недвижной статуей стоял Амбай на берегу Первого Кольца, скрестив руки на груди. Ветер тормошил его начинавшие седеть на висках волосы, а по выдубленным солнцем и солёным дыханием океана щекам катились слёзы.
Под скорбное трубление раковин и мерный барабанный бой по каналу шла погребальная ладья внезапно почившего во цвете сил империкса Гедроса. Вот она миновала помост, где стояли убитая горем императрица Гоар, её брат Скарпа со своей женой-гречанкой, архонты, военачальники, верховный жрец... Вот ладья поравнялась со сложенным из белого и красного камня, изукрашенным серебром, увенчанным золотыми шпилями храмом Посейдона, прародителя прервавшейся династии Морерождённых. Из раскрытых дверей святилища донёсся тягучий напев гимна Прародителю. Вскоре ладья достигла устья канала и устремилась в грот в Скале Вечности, чтобы залечь там на дно среди обросших ракушками таких же погребений морских владык.
Амбай вытер слёзы. Помимо скорби, его мучило страшное подозрение. Жуткое убийство вдовы Эддира, его давнего друга, ливийским рабом казалось бессмысленным — но было ли так на самом деле? Кто подослал убийцу? Эддир и шурин покойного империкса принц Скарпа были врагами. Они принадлежали к соперничавшим родам; их взаимная неприязнь разгорелась с новой силой во время войны с греческими налётчиками, разорявшими вассальный ливийский берег. Скарпа тогда командовал полком, действовавшим у озера Тритонида. Эддир винил его нерешительность — или хуже того — в побеге жестокого чудовища, разбойника Персея. Незадолго до войны Скарпа женился на чужеземке, что было неслыханно среди атлантов его ранга; не в этом ли крылась причина? Женщина происходила из Аргоса, родного города Персея в Греции, и привезла с собой в Посейдонис многочисленную греческую прислугу.
Тщетно Эддир пытался толковать с Гедросом, сделавшим Скарпу камергером и ближайшим наперсником; напрасно обличал он трусость и, быть может, изменничество принца, когда на военном совете тот ретиво возражал против возмездия грекам за убийство Персеем атлантийской наместницы Ливии, прекрасной Медузы. А потом Эддир погиб, усмиряя вечно беспокойных тольтеков на Сумеречном Берегу, и вот Скарпа наследует престол империкса. О чём думают сановники? Теперь Венец Клейто наденет Низшая! Впервые чужая речь гадючьим шипением зазвучит в закоулках императорского дворца. Недаром дрожит земля; неспроста из жерл Лувы вырываются языки пламени...
Гады настигли Питани, вдову Эддира — дурное предзнаменование. Маленькую Нанну опасно оставлять в городе, даже в его доме, размышлял Амбай. Бросив последний взгляд в сторону Скалы Вечности, он поспешил домой. С наступлением ночи ему предстояло отправиться в путь.
— Так это и есть дитя Питани? Во имя Праматери, что за хилая неженка! — насмешливо произнесла Мека. — Сразу видно, что из княжеских покоев в Посейдонисе!
Нанна взглянула на неё исподлобья, а Амбай сказал:
— Эта неженка убила человека, вернее, змею в человеческом облике, раба-ливийца, отнявшего жизнь её матери. И она ваша плоть и кровь.
— Питани нас предала.
— Мне вас не понять, но если и было бы так, разве дети в ответе за поступки родителей?
Мека склонила голову набок.
— Не нужно нравоучений. Не пореши она мерзавца, я бы велела тебе утереть девчонке сопли и увезти её назад в Посейдонис.
Амбай улыбнулся и протянул Меке изящно выделанный орихалковый кувшинчик.
— Масло в дар богине Хамазан.
Нанна огляделась по сторонам. Бухта с заросшими тростником берегами, где теснились многочисленные суда воительниц и где пристал парусник Амбая, вдавалась в дикую местность — приземистые горы, там и сям щетинившиеся ползучим вьюном и низкими кипарисами, синими в послерассветном мареве. Залив отгораживала узкая коса. На берегу вздымалась зубчатая саманная стена с полукруглыми воротами, за которыми виднелись домишки с бревенчатыми кровлями. Калафира, город Дочерей Хамазан, имела мало общего с Посейдонисом.
Мека тоже не походила на кернийскую даму. Рослая, как Питани, с крепкими ногами, она была по-атлантийски орехово-бурая, но плоские скулы и слегка раскосые глаза выдавали восточную примесь. Вопреки знакомой Нанне моде она покрывала груди перевязью из синей материи с белой каймой, а мощные бёдра — короткой юбкой той же ткани. Чёрные кудри Меки, остриженные у плеч и перехваченные на лбу лентой из плетёного пандана, были без лоска, и она не носила никаких украшений.
Мека взяла кувшинчик и сделала Амбаю знак уходить. Амбай поклонился, потрепал Нанну по голове и направился к кораблям. Мека смерила девочку пристальным взглядом.
— Значит, Неженка, мы должны сделать из тебя Дочь Хамазан?
— Меня зовут не Неженка, — пробормотала Нанна, потупив глаза. Мека усмехнулась.
— Нрав будешь проявлять на учении. Пока же избавься от обуви. Дочери Хамазан всегда босиком. — В подтверждение своих слов Мека подняла ногу и повертела голой загрубелой пяткой перед лицом Нанны. — Защитники, духи земли, входят в тело через босые ступни.
Нанна послушно скинула парчовые бабуши. Мека нагнулась, подобрала их и швырнула в заросль тростника. Потом взяла девочку за руку и повела её к городским воротам.
Калафира удивила и немного напугала Нанну. Город женщин — не видно было ни одного мужчины. Многие обитательницы были одеты примерно как Мека, другие щеголяли чёрными кожаными латами, перепоясанными блестящими кольчужными кушаками, и носили небольшие щиты в форме полумесяца. Большинство составляли атлантки, но в некоторых чувствовалась чужеземная кровь. Все и в самом деле ходили босиком, пыльные пятки шаркали по ноздреватому камню мостовой. Беспорядочно лепившиеся друг к другу дома не имели дверей, в проёмах висели мудрёно вышитые циновки. Мека и Нанна прошли мимо кузницы с выставленными снаружи шлемами и боевыми топорами. Богатырского сложения женщина, обнажённая за исключением пояса из шкуры, с лоснящимся от пота телом, оглушительно молотила по наковальне.
Ветер с востока, из-за Столбов Восхода, приносил последние вздохи умиравшего дня. В каморке под императорской опочивальней ждали двое мужчин и женщина. Один из мужчин, породистый атлант с бородкой клинышком, нетерпеливо мерил шагами тесную комнатушку. Второй, пожилой бледнолицый грек, сидел на низкой кушетке, смежив веки. Казалось, он спал. Женщина, тоже уроженка Греции, малорослая и щуплая, с пушистой медно-рыжей шевелюрой, оттенявшей алебастровую белизну кожи, куталась в просторный плащ из алого муслина, поёживаясь, будто от холода.
Наконец, в каморку спустился старик в чёрном облачении врачевателя.
— Какие новости? — спросил атлант.
Беспомощно разведя руками, лекарь хрипло сказал:
— Недуг Морерождённого победил моё ремесло, блистательный принц.
— Ты исполнил свой долг, — мягко произнёс блистательный принц. Его лицо приняло выражение глубочайшей скорби. — Ступай, мой друг. Я сам сообщу императрице.
Когда лекарь удалился, горестная мина сошла со смуглых черт принца, и он обратился к греку:
— Ты сделал это, Евроклид!
— А вы сомневались? — раскрыв глаза, пробормотал Евроклид.
— Тебя ждёт награда. А ты, Аридея — видишь, должно быть, как Венец Клето делает твою прелестную рыжую головку ещё милее?
— Ты кое о чём забываешь, Скарпа, — ответила женщина.
— Это о чём же? Мы только что простились с Морерождённым. — Скарпа насмешливо ухмыльнулся. — Эддир тоже мёртв. Гоар — моя сестра, и она бездетна. Ничто больше не помешает мне занять престол Керне.
— Одно дело — занять престол, и другое — его удержать. Эддир был нашим заклятым врагом. Пока живы его вдова и чадо, и пока орда кровожадных босячек...
— Довольно, Аридея! — рявкнул Скарпа. — Довольно. Я их не боюсь. Никакая баба не встанет между мной и предначертанным мне богами. Но так и быть. Дабы успокоить мою будущую императрицу, я уничтожу Питани и её отродье.
Аридея улыбнулась.
— Буду очень этому рада.
— Ну ещё бы. Однако никто из сыновей Керне не обагрит руки кровью женщины и малолетки. Отрядим кого-нибудь из твоей свиты.
— Нет, Скарпа. Если что-то пойдёт не так... Нас, греков, и без того здесь не слишком жалуют. Незачем подливать масла в огонь.
— С позволения блистательного принца, — подал голос Евроклид, — у меня на примете есть как раз тот, кто нужен.
Евроклид вглядывался в туман, стелившийся за оконцем его домика у Латунной Стены. В слабом лунном свете его призрачные фестоны, клубившиеся над каналом, казались много темнее и гуще обычного — туман был смешан с пеплом, изрыгнутым Лувой, соседней огнедышащей горой. Грек злорадно усмехнулся. Посейдон, которого атланты почитали прародителем, снова выказывал недовольство своим самозваным потомством.
Они не прислушаются, знал Евроклид.
Он тщательно запер резные ставни и отвернулся от окна. Его похотливый взор задержался на голом теле молодого парня, с раздвинутыми ногами сидевшего на ложе. Сифакс, пленник-насамон, захваченный в одном из ливийских походов, был дарован Евроклиду принцессой Аридеей.
Юноша, коренастый, с желтоватой кожей и пшеничными кудрями, с полуулыбкой посмотрел на грека, облизал губы и погладил себя по детородному члену. Тяжело дыша, Евроклид развернул свой гиматий. Одеяние упало к его ногам. Он шагнул к Сифаксу, опустился на колени, схватил насамона за бёдра и зарылся между ними головой. Сифакс застонал и прикрыл глаза. Вскоре он затрясся и заелозил пятками по полу. Потом оба встали, Евроклид раздвинул ягодицы Сифакса и, обхватив живот юноши, исторг семя ему в зад.
— Для тебя работёнка, Сифакс, — сказал грек, когда они, утомлённые утехами, млели на ложе и жевали спелый инжир.
— Работёнка? — равнодушно отозвался насамон.
Евроклид заговорил. Глаза Сифакса заблестели, и он, приподнявшись на локтях, произнёс:
— Ничто не порадует меня больше расправы с семейством Эддира.
Прода от 08.07.2025, 11:13
Убийство
У крыльца дома с колоннадой на верхнем этаже Сифакс вслушался в ночь. Набережная, оживлённая в дневное время, сейчас пустовала. На небе чёрные грозовые тучи затянули луну и звёзды. Единственным звуком, донесшимся до ушей насамона, был шелест морского ветерка в кронах величавых пальм, что окаймляли канал.
Юноша поднялся по ступеням крыльца и осторожно постучался в тяжёлую стрельчатую дверь. Сразу же скрипнули засовы. На пороге горбилась старая рабыня-гречанка. Сифакс вручил ей туго набитый кожаный кошель.
— Здесь вторая половина, — прошептал он. Старуха кивнула.
Они покрались по длинному изукрашенному росписями коридору, затем гречанка посторонилась, указав на дверной проём в западном крыле. Сифакс выхватил из-за кушака кривой нож и вошёл в комнату.
На подставце из кости и орихалка тлела, догорая, толстая свеча. На ложе спала женщина. Из-под полуоткинутого парчового покрывала высовывались её большие ступни. На цыпочках Сифакс подошёл ближе. Питани была почти одного с ним роста. Её спутанные чёрные волосы обрамляли типичные черты Дочери Хамазан. Лёжа на спине, она глубоко дышала, полная грудь мерно вздымалась.
Сифакс сжал зубы и одним взмахом ножа вспорол спящей живот от грудной клетки до промежности. Питани задёргалась в судорогах, закричала, выхаркивая кровь и желчь, потом её разинувшиеся глаза остекленели, и с негромким булькающим стоном она испустила дух.
Юноша выпрямился и повернулся ко входу, и в этот миг кинжал с узким лезвием вонзился ему в грудь, поразив сердце. Силуэт ребёнка лет восьми, не больше, смутно вырисовывшийся в дверном проёме, был последним, что запечатлело сознание Сифакса прежде, чем он мёртвым растянулся на полу.
Маленькая Нанна нетвёрдым шагом приблизилась к распотрошённой груде мяса, которая совсем недавно была её матерью, и дрожащей рукой закрыла Питани глаза. Осев на коленки возле трупа Сифакса, девочка едва не захлебнулась слезами и рвотой.
— Дуралей насамон! — буркнул Скарпа, нежась на исходе знойного дня в бассейне. Умелые пальцы Аридеи поигрывали с его мошонкой. — Дать зарезанной зарезать себя! Но ты слишком... охх... слишком волнуешься. Сколько лет дочке Эддира? Семь или около того? Чем она нам опасна? Охх...
— Нанна не останется ребёнком навсегда, — сказала Аридея. — Дети вырастают, Скарпа. Если она найдёт приют у Дочерей Хамазан...
— Не думаю, что так будет, — перебил принц. — Питани нарушила их обычай, отдавшись насовсем муженьку. Вряд ли... охх... они станут возиться с отпрыском подобного союза.
— Когда наступит ночь, мы с Евроклидом кое-что тебе покажем.
— Покажите. Но сначала... — Скарпа улыбнулся, привалился к чаше бассейна и, стиснув предплечья жены, притянул её к себе. Его пленяли безупречно гладкая белая кожа так не похожей на атланток Аридеи, её серые глаза, в которых словно полыхали манящие звёзды, тяжёлые груди с большими нежно-розовыми сосками. Он захрипел, когда гречанка уселась на него верхом.
Скарпа боязливо поглядывал на Евроклида, скрючившегося на полу крипты его дворца в окружении удивительных предметов — младенческого черепа, охапок сухой травы, каменного клинка, испещрённого письменами, и тигля с курящейся зеленоватой жижей, распространявшей едкий запах. Он знал, что грек, фаворит Аридеи, посвящён в мрачные тайны божеств своей родины, и мирился с его занятиями, но всякий раз они вызывали у него страх.
— Видите, блистательный принц? — вполголоса спросил Евроклид, указывая на струившийся над тиглем дым.
— Ничего не вижу, — ответил Скарпа.
— Тогда ты слепой, — сказала Аридея.
Скарпа сощурил глаза, которые немилосердно щипало, и ему почудилось, что в мутных клубах скачет всадница, впереди ряда сверкающих вооружением женщин. Вот она приблизилась, и принц ощутил на себе ненавидящий взгляд её больших глаз. Вдруг сильный и болезненный удар, словно нанесённый копьём, свалил его на пол.
— Вот что говорят Придворные Тартара, — сказал Евроклид, положив руку на череп. — Если вы вовремя не искорените Дочерей Хамазан, они поднимутся на вас. Возглавит мятеж Нанна, отродье Эддира и Питани. К ним присоединятся мужи Атлантиды, и мятеж перерастёт в восстание. Это будет концом вашего царствования, блистательный принц — и концом вашей жизни.
Скарпа перевёл дыхание и вытянул ноги. Он был слишком слаб, чтобы встать.
— Евроклид, — простонал он, — что ты сделал?
— Предостерёг вас. — Голос Евроклида перешёл в нечеловеческое гортанное рычание, гулко отдававшееся под сводом крипты. Скарпа съёжился, обливаясь ледяным потом. — Ещё Придворные говорят, что не Питани убила Сифакса. Это сделала Нанна.
— Да как мне истребить Дочерей Хамазан?! — вскричал Скарпа. — Народ их и любит, и страшится. И ни один воин Керне не замахнётся мечом на женщину!
— Мудрые правители смотрят дальше своих владений, — произнёс Евроклид уже обычным голосом. — Мудрые правители находят союзников, когда нужно. Но мне ли, бедному илоту, учить блистательного принца искусству власти?
— Что же, я должен призвать Низших вести мою войну? Вы оба этого хотите?
— Низших! — вздохнула Аридея. — Значит я, гречанка, тоже низшая? Люди не делятся на «высших» и «низших», Скарпа.
Скарпа покачал головой.
— Какой позор!
— Но не теперь, блистательный принц, — сказал Евроклид. — Надо выждать. Ещё десять лет Волчица Хамазан будет довлеть на небе от Фемискиры на востоке до Посейдониса на западе. Потом вы ударите.
Прода от 08.07.2025, 12:21
У Дочерей Хамазан
Недвижной статуей стоял Амбай на берегу Первого Кольца, скрестив руки на груди. Ветер тормошил его начинавшие седеть на висках волосы, а по выдубленным солнцем и солёным дыханием океана щекам катились слёзы.
Под скорбное трубление раковин и мерный барабанный бой по каналу шла погребальная ладья внезапно почившего во цвете сил империкса Гедроса. Вот она миновала помост, где стояли убитая горем императрица Гоар, её брат Скарпа со своей женой-гречанкой, архонты, военачальники, верховный жрец... Вот ладья поравнялась со сложенным из белого и красного камня, изукрашенным серебром, увенчанным золотыми шпилями храмом Посейдона, прародителя прервавшейся династии Морерождённых. Из раскрытых дверей святилища донёсся тягучий напев гимна Прародителю. Вскоре ладья достигла устья канала и устремилась в грот в Скале Вечности, чтобы залечь там на дно среди обросших ракушками таких же погребений морских владык.
Амбай вытер слёзы. Помимо скорби, его мучило страшное подозрение. Жуткое убийство вдовы Эддира, его давнего друга, ливийским рабом казалось бессмысленным — но было ли так на самом деле? Кто подослал убийцу? Эддир и шурин покойного империкса принц Скарпа были врагами. Они принадлежали к соперничавшим родам; их взаимная неприязнь разгорелась с новой силой во время войны с греческими налётчиками, разорявшими вассальный ливийский берег. Скарпа тогда командовал полком, действовавшим у озера Тритонида. Эддир винил его нерешительность — или хуже того — в побеге жестокого чудовища, разбойника Персея. Незадолго до войны Скарпа женился на чужеземке, что было неслыханно среди атлантов его ранга; не в этом ли крылась причина? Женщина происходила из Аргоса, родного города Персея в Греции, и привезла с собой в Посейдонис многочисленную греческую прислугу.
Тщетно Эддир пытался толковать с Гедросом, сделавшим Скарпу камергером и ближайшим наперсником; напрасно обличал он трусость и, быть может, изменничество принца, когда на военном совете тот ретиво возражал против возмездия грекам за убийство Персеем атлантийской наместницы Ливии, прекрасной Медузы. А потом Эддир погиб, усмиряя вечно беспокойных тольтеков на Сумеречном Берегу, и вот Скарпа наследует престол империкса. О чём думают сановники? Теперь Венец Клейто наденет Низшая! Впервые чужая речь гадючьим шипением зазвучит в закоулках императорского дворца. Недаром дрожит земля; неспроста из жерл Лувы вырываются языки пламени...
Гады настигли Питани, вдову Эддира — дурное предзнаменование. Маленькую Нанну опасно оставлять в городе, даже в его доме, размышлял Амбай. Бросив последний взгляд в сторону Скалы Вечности, он поспешил домой. С наступлением ночи ему предстояло отправиться в путь.
— Так это и есть дитя Питани? Во имя Праматери, что за хилая неженка! — насмешливо произнесла Мека. — Сразу видно, что из княжеских покоев в Посейдонисе!
Нанна взглянула на неё исподлобья, а Амбай сказал:
— Эта неженка убила человека, вернее, змею в человеческом облике, раба-ливийца, отнявшего жизнь её матери. И она ваша плоть и кровь.
— Питани нас предала.
— Мне вас не понять, но если и было бы так, разве дети в ответе за поступки родителей?
Мека склонила голову набок.
— Не нужно нравоучений. Не пореши она мерзавца, я бы велела тебе утереть девчонке сопли и увезти её назад в Посейдонис.
Амбай улыбнулся и протянул Меке изящно выделанный орихалковый кувшинчик.
— Масло в дар богине Хамазан.
Нанна огляделась по сторонам. Бухта с заросшими тростником берегами, где теснились многочисленные суда воительниц и где пристал парусник Амбая, вдавалась в дикую местность — приземистые горы, там и сям щетинившиеся ползучим вьюном и низкими кипарисами, синими в послерассветном мареве. Залив отгораживала узкая коса. На берегу вздымалась зубчатая саманная стена с полукруглыми воротами, за которыми виднелись домишки с бревенчатыми кровлями. Калафира, город Дочерей Хамазан, имела мало общего с Посейдонисом.
Мека тоже не походила на кернийскую даму. Рослая, как Питани, с крепкими ногами, она была по-атлантийски орехово-бурая, но плоские скулы и слегка раскосые глаза выдавали восточную примесь. Вопреки знакомой Нанне моде она покрывала груди перевязью из синей материи с белой каймой, а мощные бёдра — короткой юбкой той же ткани. Чёрные кудри Меки, остриженные у плеч и перехваченные на лбу лентой из плетёного пандана, были без лоска, и она не носила никаких украшений.
Мека взяла кувшинчик и сделала Амбаю знак уходить. Амбай поклонился, потрепал Нанну по голове и направился к кораблям. Мека смерила девочку пристальным взглядом.
— Значит, Неженка, мы должны сделать из тебя Дочь Хамазан?
— Меня зовут не Неженка, — пробормотала Нанна, потупив глаза. Мека усмехнулась.
— Нрав будешь проявлять на учении. Пока же избавься от обуви. Дочери Хамазан всегда босиком. — В подтверждение своих слов Мека подняла ногу и повертела голой загрубелой пяткой перед лицом Нанны. — Защитники, духи земли, входят в тело через босые ступни.
Нанна послушно скинула парчовые бабуши. Мека нагнулась, подобрала их и швырнула в заросль тростника. Потом взяла девочку за руку и повела её к городским воротам.
Калафира удивила и немного напугала Нанну. Город женщин — не видно было ни одного мужчины. Многие обитательницы были одеты примерно как Мека, другие щеголяли чёрными кожаными латами, перепоясанными блестящими кольчужными кушаками, и носили небольшие щиты в форме полумесяца. Большинство составляли атлантки, но в некоторых чувствовалась чужеземная кровь. Все и в самом деле ходили босиком, пыльные пятки шаркали по ноздреватому камню мостовой. Беспорядочно лепившиеся друг к другу дома не имели дверей, в проёмах висели мудрёно вышитые циновки. Мека и Нанна прошли мимо кузницы с выставленными снаружи шлемами и боевыми топорами. Богатырского сложения женщина, обнажённая за исключением пояса из шкуры, с лоснящимся от пота телом, оглушительно молотила по наковальне.
