На этот раз засмеялись они оба — он громко и открыто, она — беззвучно, прижимая руку к груди, но её глаза сияли. Лёд был растоплен.
— Да да…именно так! Как говорил полковник у нас в академии, — подхватил Иван, всё ещё улыбаясь,
— Чтобы вступить в рукопашный бой, боец спецназа должен про…терять на поле боя автомат, пистолет, нож, поясной ремень, лопатку, бронежилет, каску. Найти ровную площадку на которой не валяется ни одного камня, палки. И вступить в жестокую схватку с таким же рас…долбаем!
Алёна беззвучно смеялась, её плечи слегка подрагивали. Она писала: «Мой дед как-то пошёл на медведя со старым ружьём. Медведь ушёл, а дед вернулся без валенка — застрял в болоте. Говорил потом всем: „Медведь умнее, он в болото не полез. Надо не стрелять, а думать“.
— Ваш дед был философ! — рассмеялся Иван. Его взгляд стал теплее, заинтересованнее, личным. — А знаете, когда я только начал работать в патруле, меня направили на поиски пропавшего кота у местной чиновницы. Мы с напарником три дня обшаривали все чердаки и подвалы в районе, подцепили клещей, а кот, блин, сидел в её же гардеробной, в шкафу, и сладко спал на новом кашемировом пальто.
«Нашли?» — поинтересовалась Алёна, с любопытством наклоняясь к нему.
— Нашли. И получили в награду не благодарность, а выговор за то, что кота напугали, и он нагадил на пальто. — Он вздохнул, но в его глазах прыгали весёлые чертики. — Иногда наша работа напоминает цирк. Только зрители не всегда смеются, а некоторые ещё и камнями запустят.
Они помолчали, наслаждаясь редким ноябрьским солнцем, которое наконец пробилось сквозь облака. Алёна вдруг поняла, как давно она не чувствовала себя так… легко. Без необходимости быть настороже, без груза потери, без этого вечного стеклянного колпака между ней и миром. Она просто сидела на скамейке и болтала с симпатичным мужчиной.
— Алёна, — тихо, почти доверительно сказал Иван, нарушая молчание. — Я пригласил вас сегодня под предлогом дела, потому что не знал, как иначе… Вы необычный человек. И мне хочется верить, что это начало… хорошего… сотрудничества.
Она собиралась что-то ответить, как вдруг телефон Ивана резко, оглушительно зазвонил, разрывая идиллию.
Его лицо мгновенно преобразилось. Все мягкие черты исчезли, взгляд стал острым и сосредоточенным. — Петров. Да. Где? Ломбард… Поджог? Понял. Есть задержанный? Хорошо, на месте через 15. — Он положил трубку. Его взгляд, всё ещё острый, встретился с её взглядом. В её зелёных, широко раскрытых глазах он увидел не испуг, не растерянность — там вспыхнул и загорелся тот самый огонь, что делает из человека сыщика. Огонь охотника за истиной.
— Алёна… — начал он с сомнением, взвешивая риски.
Но она уже не слушала. Её пальцы летали по экрану, выводя одну-единственную, но невероятно мощную фразу. Она протянула ему телефон, и в её позе была стальная решимость.
«ВЫ БЕРЕТЕ МЕНЯ С СОБОЙ. Я БУДУ ТИХОЙ. ПОЖАЛУЙСТА»
Он видел её готовность, её уверенность, которая не оставляла места для возражений. Он видел в ней того самого «нестандартного специалиста», которого так не хватало в его рутинной, замыленной работе. И красивую, симпатичную девушку.
— Чёрт с вами, ладно, — сдался он, сломя голову направляясь к машине. — Поедете со мной. Но вы — тень. Поняли? Ни слова, ни жеста без моего разрешения. Только смотрите.
Она энергично закивала, подбегая к пассажирской двери, и по её лицу расплылась такая сияющая, благодарная и озорная улыбка, что у него на мгновение перехватило дыхание. Она стерла предыдущую фразу и написала новую, короткую:
«ДОГОВОРИЛИСЬ. СПАСИБО».
Дверь машины захлопнулась с глухим, герметичным звуком, отсекая тот мир, где минуту назад они пили кофе и смеялись над историями про котов и варенье. Теперь этот мир сузился до салона служебной машины, пахнущего старым пластиком, слабым, но устойчивым ароматом мужского парфюма и густым, почти осязаемым напряжением.
Иван резко тронулся с места, и Алёну откинуло на спинку кресла. Он одним движением включил проблесковые маячки, но сирену оставил выключенной. Резкие синие вспышки ритмично освещали его профиль, выхватывая жёсткий, отстранённый вид концентрации. Он был уже не тем Иваном, что рассказывал анекдоты, а лейтенантом Петровым, мчавшимся на вызов.
Алёна инстинктивно крепче сжала ремень безопасности, чувствуя, как сердце колотится где-то в районе горла, но не от страха. От азарта. От чистого, животного азарта и осознания, что она вот прямо сейчас, в эту секунду, пересекла некую незримую черту. Она больше не наблюдатель со стороны. Она в машине. Она едет на место происшествия! Она положила рюкзак на колени, обхватив его обеими руками, как якорь. Сквозь ткань она ощущала очертания лупы, блокнота — её скромного «детективного набора». Пригодится. Должно пригодиться.
Когда они подъехали, улица была перекрыта. В воздухе висел едкий, сладковато-горький запах гари, въедливый и неприятный. Их встретил коренастый, плотно сбитый мужчина лет пятидесяти в форме капитана полиции. Его лицо, вытянутое и недовольное, казалось, было создано для того, чтобы выражать раздражение даже по самому незначительному поводу.
— Петров, — кивнул он, его взгляд-буравчик скользнул по Алёне, мгновенно оценил и отбросил как не имеющий ценности мусор. — Что за гражданка? У нас тут не экскурсия по достопримечательностям.
— Капитан Соколов, — голос Ивана стал ровным, металлическим, абсолютно официальным. — Это мой консультант, Алёна Берёзкина. Помогала в деле в «башне» на прошлой неделе. Будут вопросы по тонкостям осмотра — её мнение может быть полезно.
Соколов фыркнул, разглядывая Алёну с откровенным, ничуть не скрываемым пренебрежением. — Полезно? У нас и так всё яснее некуда. Дело на полчаса, не больше. Вон он, наш «подельник». — Он мотнул головой в сторону бетонного бордюра, как будто показывал на паука.
Алёна последовала за его взглядом.
На холодном, грязном камне сидел мужчина. Лет шестидесяти, не меньше. Одет он был в поношенную, но чистую, аккуратно заштопанную телогрейку и стёганые штаны. На ногах — кирзовые сапоги, стоптанные на один бок, рассказывающие историю сотен километров, пройденных по асфальту. Он не смотрел по сторонам, его взгляд был устремлён куда-то внутрь себя, в какую-то бездну отчаяния или привычки, а его руки, грубые, исцарапанные, с почерневшими от грязи ногтями, лежали на коленях ладонями вверх — жест немой, всепонимающей мольбы. Рядом, аккуратно разложенные на куске чистого полиэтилена, лежали вещдоки: пластиковая канистра и пачка денег, перетянутая новенькой банковской лентой.
Нет, — первая, мгновенная, не родившаяся в голове, а вспыхнувшая в самой глубине души мысль Алёны была категоричной и безоговорочной. Не его это руки. Не его это глаза. Эти глаза были старыми, усталыми, в них читалась покорность судьбе, давно сломавшей всякое сопротивление, но не было в них ни капли того хитрого, исподлишнего, гадкого блеска, который она не раз видела у воров и обманщиков раньше.
— Ефим Кузьмич, — сквозь зубы, с оттенком брезгливости пробурчал Соколов. — Без определённого места жительства. Без семьи. Нашли его спящим в подвале соседнего дома. Рядом — вот эта канистра с остатками бензина и деньги из сейфа. Куда дел остальное — не говорит! Всё сходится, как по учебнику. Нашёл ломбард, поджёг, напился, да уснул, как сурок, в двух шагах. Обычная история для этого отребья.
Иван нахмурился, изучая картину. — Улики действительно… прямолинейны. Отпечатки?
— На канистре. Уже взяли. На деньгах тоже — точно будут его и хозяина ломбарда. Сейф вскрыт грубо, топором, — Соколов говорил уверенно, его версия была гладкой, как отполированный голыш, не оставляющей зазоров для сомнений.
Алёна стояла неподвижно, стараясь дышать ровно, но её мозг работал с бешеной скоростью, анализируя, сопоставляя, выискивая швы в этом гладком полотне. Оставшись без магии, которая всегда была её палочкой-выручалочкой, стала анализировать события по-новому. Концентрация на деталях стала аналитической. Только мозг её помощник!
Она заставила себя оторвать взгляд от Ефима и начала методичный, почти что гипнотический обряд осмотра, как учила её бабка: «Смотри не на то, что кричит, внучка, а на то, что молчит. Молчание — оно правдивее крика».
Зацепка №?1 (Канистра). Она стояла примерно в метре от Ефима. Новая, ярко-красная, с чётким, нестёршимся логотипом АЗС «Факел». Пластик был чистым, без царапин, без вмятин, без потёртостей. У человека, который таскает все свои пожитки по помойкам и подвалам, не может быть такой новой, нетронутой, словно с полки, канистры. Он бы её давно помял, поцарапал, испачкал мазутом, ободрал.
Зацепка №?2 (Одежда). Она всматривалась в его телогрейку, впитывая детали. Она была сухой, как и сапоги. Там, где должны были быть характерные брызги, пятна, если бы он лил бензин — на рукавах, на груди, — были лишь размытые, въевшиеся пятна обычной городской грязи и запах дыма, который теперь витал везде. Но не было того резкого, едкого, въедливого духа бензина, который не выветривается часами. Она вспомнила, как в детстве случайно пролила в бабушкином сарае керосин — тот запах не выходил с её варежки больше недели, сколько ни стирали. Здесь его нет. Как и топора рядом, про который говорил полицейский.
Зацепка №?3 (Поведение). Ефим сидел сгорбившись, но его поза была позой крайней, вымотанной до предела усталости и полной отрешённости, а не того, кто пытается что-то скрыть, выкрутиться, солгать. Он выглядел так, будто его уже давно, много лет назад, поймала и растоптала сама жизнь, а не полиция. Перегара тоже не чувствуется.
Она почувствовала, как внутри закипает горячий, яростный протест. Это была не просто ошибка. Это была ленивая, уродливая, топорная несправедливость. И она не могла этого допустить.
Иван, заметив её напряжённую, как струна, позу, наклонился к ней и тихо, только для неё, спросил: — Алёна? Что-то не так?
Она резко, почти отрывисто кивнула, уже доставая телефон. Её пальцы летали по экрану, выводя первое, самое очевидное, бьющее в глаза несоответствие. Она протянула телефон Ивану. Тот прочитал, и его брови медленно поползли вверх. Он повернулся к Соколову, и его голос прозвучал вежливо, но с неприступной твёрдостью.
— Капитан, а не кажется ли вам странным один нюанс? Канистра — абсолютно новая. С чётким логотипом «Факела». Позвольте поинтересоваться, где человек в таком… положении, мог взять новую канистру? И, что важнее, зачем она ему? Вещь довольно специфическая.
Соколов смерил его холодным, предупреждающим взглядом. — Петров, не надо тут разводить демагогию. У нас есть задержанный на месте, есть вещдоки и есть очевидная, простая версия. Не надо умничать и усложнять. Нашёл где-то на свалке, подобрал — вот и вся история.
Но семя сомнения, брошенное Алёной, уже упало на благодатную почву. Иван снова посмотрел на неё. В её глазах он увидел не упрямство девчонки, а спокойную, железную уверенность. Ту самую, что уже помогла ему однажды. Он кивнул ей почти незаметно: Продолжай.
Иван сделал шаг в сторону, буквально прикрывая её своим телом от настороженного и всё более раздражённого взгляда Соколова. Это был нежный, почти инстинктивный жест партнёра, который говорил громче любых слов: «Я тебя прикрываю. Работай. Я доверяю тебе».
Алёна использовала эту возможность, эту драгоценную секунду прикрытия. Она сделала вид, что поправляет развязавшийся шнурок на своём армейском берце, и присела на корточки, оказываясь ниже уровня основного внимания, превращаясь в ещё менее значимый объект. Её пальцы привычным, отработанным ещё в деревне движением расстегнули боковой карман рюкзака и вытащили УФ-лупу, чувствуя её знакомый вес.
Иван позвал за собой. Алёна осмотрела входную дверь в ломбард. Дверь была стальной, обугленной по краям, почерневшей.
Замок был взломан грубо, снаружи, топором — это бросалось в глаза. Но её внимание, привыкшее к мелочам, привлекла не сама взломанная дверь, а узкая, тёмная щель между замком и коробкой, которая была цела. Нетронута. Если бы дверь открывали топором, эта часть тоже была бы изрублена. Значит, дверь открыли, а уже потом сломали замок. Взлом — инсценировка.
В этот момент Соколов, закончив разговор с пожарным, обернулся и снова увидел её, — Эй, гражданка! Я же сказал, не мешать работе!
— Капитан, — резко, почти грубо перебил его Иван, снова шагнув между ними, создавая живой барьер. — У меня срочный вопрос по оформлению протокола осмотра. Не могли бы вы уточнить, как именно фиксировались…
Пока Иван намеренно затягивал время, задавая формальные, нудные вопросы, Алёна сделала шаг внутрь помещения, где после поджога сработала пожарная безопасность и всё залило водой. «А одежда на дядьке сухая…» Дальше её не пустили, но и этой информации хватало.
Выйдя, она подошла к Ивану и с ним к вещдокам.
В этот момент Соколов опрашивал хозяина ломбарда — толстого мужчины в годах, который лишь курил и попивал минералку, протирая опухшее, красное лицо.
Алёна поднесла телефон Ивану «спроси, сколько денег было всего, сколько таких пачек?»
Иван вклинился в допрос, вызвав очередной, но сдержанный вздох у капитана. Мужчина же ответил, махнув рукой:
— Да я точно не знаю, всего тысяч шестьсот было. Только не в пачках. Не успел я инкассацию вызвать, спешил очень. В баню мы с друзьями поехали, день рождения отмечать. Неожиданно получилось. Позвонили, сказали, без машины выезжать. Ну, сыну позвонил, он отвёз.
Алёна слушала и смотрела. Деньги. Пачка денег. Купюры, перетянутые банковской резинкой. Но резинка… была намотана идеально ровно, туго, профессионально, без единого перекоса. Где бомж, только что укравший деньги из взломанного, развороченного сейфа в состоянии паники и спешки, нашёл бы банковскую резинку? И главное — как он намотал бы её с такой ювелирной, кассирской аккуратностью? Да и где остальные? Это была работа человека, знающего своё дело, а не отчаявшегося оборванца.
Всё. Цепочка замкнулась. Её пальцы снова взлетели над экраном. Она писала уже не просто разрозненные наблюдения, а выводы, связывая их в единую, стальную логическую цепь, ломающую версию Соколова.
«Канистра новая, куплена на АЗС. У Ефима нет денег на неё. Он не покупал. Его подставили со всеми „уликами“. Косяк цел у двери. Взлом — инсценировка. Дверь была открыта или её открыли аккуратно.» «Деньги перевязаны профессионально, как в банке. Он трезвый. Хозяин вчера был тут днём. Значит всё произошло с вечера до утра. Возможно, подожгли уже утром. Но сам факт, что деньги остались в сейфе по случайности, говорит о том, что и преступление планировалось быстро! Надо проверить ближайшие заправки! Спроси, кто мог знать о его уходе!
Она показала телефон Ивану. Он читал, и его лицо становилось всё более хмурым, сосредоточенным. Он видел не просто набор фактов, а стройную, железную, неопровержимую логику, методично разбивающую гладкую, но хрупкую версию Соколова в дребезги. Он снова обратился к владельцу ломбарда, и услышав, что было пару клиентов на тот момент, но не знает, слышали ли они разговор.
— Капитан, — голос Ивана прозвучал твёрдо, громко и уже без тени сомнения или подобострастия.
