«Будешь плакать, Ванечка, придёт злой великан и тебя заберёт», - в какой-то момент сказала она, показывая пальчиком в темноту.
- Великан? - уточнил Марин.
- Что-то такое, большое и быстрое. Промелькнуло, я и показала Ванюше. Так бы и внимания не обратила.
- Большое и быстрое? Что же это могло быть?
- Не рассмотрела, господин капитан, темно было, светать только-только начинало. Может, помстилось, но что-то такое... - Она неуверенно покрутила пальцами в воздухе.
- Не могло быть такого, что один человек другого несёт?
Анна Семёновна лишь бездумно захлопала ресницами.
- Всё может быть. Просто почему-то подумалось, что великан. Не уверена я, если б Вы не спросили - не вспомнила бы.
Тропинка, минуя дом Захарчуков, превращалась в дорожку, спускавшуюся к реке Воре. На берегу Марин обнаружил с десяток лодок. Беглецы могли совершенно спокойно погрузиться в одну из этих утлых посудин и по воде уплыть куда угодно, пока их бы искали на суше. Умно, подумал Марин, присел рядом с лодками и закурил.
Он вернулся к зданию контрразведки по уже выверенному маршруту, через сад Сан-Броссе, засёк время. Выходило ровно сорок три минуты, тогда Марин поймал извозчика и проехал обратно: от Нижнекорабельникова переулка до лодочной стоянки. Поездка заняла около получаса, то есть всё-таки быстрее.
Капитан Марин устал. Если существует на свете смертельная усталость, то капитан устал именно смертельно. Он позволил себе перерыв, зашел в ближайший трактир, где заказал уху по-царски, расстегай из сёмги с налимьей печёнкой и чаю. Из офицерской полевой сумки светло-коричневой кожи выложил на стол бумагу и карандаш и, неспешно закусывая, принялся размышлять, чертить что-то на листе. Местные завсегдатаи, понятливо переглянувшись, постарались отодвинуться подальше, так что буквально через каких-то пять минут вокруг капитана образовалось изрядное пространство. Трактирщик самолично принёс заиндевевший стакан ледяного самогона, но Марин отрицательно покачал головой – и пространство вокруг стола капитана сделалось ещё шире.
Итак, что мы имеем? Что известно совершенно точно, и что можно лишь предположить, предугадать, счесть возможным? Зотова задержали около 17.00. Марин крупно вывел вверху листа цифры и обвёл кружком весьма идеальной формы. Вниз заструилась, поползла ровная прямая стрелка. Пока суд да дело, отвели в контрразведку, Дроздовский за допрос принялся, промучился с большевиком до 22.00 и, находясь в весьма дурном расположении духа, направился в «Сады Пальмиры». Новый кружок с цифрами. Матроса в камеру поместили в начале одиннадцатого, в два часа ночи произошла смена караула - очередной круг с двойкой, выгибающей шею совершенно по-лебединому. Капитан, задумчиво рассматривал рисунок, автоматически постукивая пальцами левой руки по столу, и только сведущий ценитель сумел бы угадать мотив «Утра туманного…».
Поначалу службу несли исправно, примерно через час притомились, расслабились, к трём пополуночи бдительность притупилась до такой степени, что матрос сбежал… Капитан старательно вывел в центре листа жирную тройку, несколько раз обвёл карандашом вокруг, так что получилось множество колец, захвативших цифру в плен, поставил рядом вопросительный знак.
Марин отложил карандаш, с неспешным удовольствием доел уху, блаженно вздохнул и принялся за чай. Посетители трактира о чём-то опасливо перешёптывались между собой, с осторожной боязнью поглядывая на капитана.
Сбежал ли Зотов сам, или ему помогли? Итак, версия первая: матрос справился собственными силами. Как, каким образом, не суть важно, оставим, отложим пока этот вариант, повременим.
Марин нарисовал на листке ещё два кружка, подписав их Горицветов и Захарчук, возле каждого поставил по вопросительному знаку и внизу время: 03.00 – 03.35. Потёр лоб ладонью. Сделал очередной обжигающий душистый глоток.
С момента задержания до предполагаемого времени побега прошло около десяти часов.
Много это, или мало?
Светает около четырёх утра. Время побега выбрано на удивление удачно: часовые на посту клюют носом, а возможно, уже дрыхнут, и пока ещё достаточно темно. Разумеется, скоро рассветёт, в запасе не более часа, много ли это или нет? Если всё подготовлено, слажено - на сам побег потребуется лишь несколько минут, не более. И вполне останется время, чтобы скрыться до того, как начнёт светлеть. Категорически, разумеется, утверждать нельзя, но ему, капитану Марину, это и не к чему. Предположить-то возможно…
Итак, некий неизвестный скрытно перебрался через ограду контрразведки, незаметно усыпил часового, вскрыл дверь, спустился вниз, аккуратно и без шума «выключил» охрану, имитировал следы застолья, открыл камеру, вывел или вынес матроса наружу. Или нападавших было несколько? Один вскрывал камеру, другой стоял «на стрёме»?
Марин задумчиво поскрёб пальцами идеально выбритый подбородок. Если всё обстояло так, как он только что представил, то люди освобождавшие Зотова действовали слишком уж дерзко, вернее, слишком слаженно и эффективно, как некий сверхточный часовой механизм. Под силу ли подобные действия городским подпольщикам, ведь совершить побег из казематов Губернаторской, 8 пока ещё не удавалось никому.
Как поступили бы в подобной ситуации те, кого бывший сотрудник Московского уголовного сыска, ныне офицер контрразведки капитан Марин преследовал и задерживал на протяжении весьма длительного времени? Как спланировали бы освобождение «подельника» налётчики? Или большевики-подпольщики? Или даже он сам? Лихо, с наскока, не мудрствуя лукаво? Побег - сродни отчаянному налёту! Либо пан, либо пропал при таком раскладе; либо скаредничить, либо Цезарем быть! Выгорит дерзкий побег - замечательно, а если не выгорит?
Чушь! Это всё равно, что брать здание контрразведки штурмом. Рисковать наудачу, «на кураже», возможно только от отчаяния. Или из безрассудства, сумасбродного желания риска. Чтобы освобождение Зотова увенчалось успехом, следует знать очень многое: расположение камер, систему охраны, количество часовых, порядок их смены. Где-то ошибся, что-то пошло не так - на помощь поспешит дежурная смена - и лихой «освободитель» или «освободители» будут мгновенно уничтожены.
Но всё произошло тихо и совершенно незаметно, как будто и не было ничего, как будто матрос попросту исчез, испарился, растворился в ночной темноте. Словно тень прошмыгнула, забрав с собой Зотова. Словно разведгруппа в тылу противника: призраками выдвинулись на исходный рубеж, взяли «языка» и также тихо и бесшумно ретировались. Троянов - бывший фронтовой разведчик, и раз до сих пор жив, значит на удачу полагаться не привык. Не тот он человек, чтобы на авось действовать, в противном случае его давно уже поймали бы. Точный, скрупулёзный расчёт весьма редко ходит рука об руку с кавалерийской лихостью…
Андрей Севастьянович и молодая мамаша видели то ли беглецов, то ли ещё кого, может, пьяных, может, бандитов, а возможно и вовсе никого не было, показалось, привиделось, представилось воображению, приснилось, в конце концов. Однако допустим, что не приснилось и не привиделось: это были Зотов и его спаситель.
Пешком от Нижнекорабельникова переулка через сад Сан-Броссе до реки Вори у Марина вышло сорок три минуты. А вот преодолеть подобное расстояние с раненым Зотовым – получится намного дольше, это не вызывает сомнения. Подхватил матроса и припустил что твой савраска без отдыха? Понятно, конечно, что действовать надлежит весьма споро, быстрёхонько, оперативно, но нести на себе измученного моряка всю дистанцию – надо обладать изрядной физической силой и выносливостью, быть этаким Ильёй Муромцем. Не говоря уже обо всё более возрастающем риске быть на выходе из сада увиденным, замеченным, нарваться на случайный патруль.
Если Зотову помогали подпольщики – почему не задействовали извозчика? Не хотели оставлять след, свидетеля? Ерунда, неужели среди извозчиков нет сочувствующих большевикам, или даже самих членов подполья? Он, Марин, более чем уверен, что подобные товарищи существуют. В конце концов, нашли бы подводу…
А возможно, так и было, просто действовали умно, оставили экипаж далеко от здания контрразведки, вынесли Зотова из подвала и до пролётки донесли на себе? Может быть, маршрут отхода через сад Марин придумал сам, может быть, Андрей Севастьянович просто ошибся, напутал, не разглядел всё доподлинно? И пролетка, дожидаясь беглецов, находилась за углом, откуда из окна Горицветова не просматривалась? Мучимый бессонницей старик увидел кого-то рядом с проходом в ограде, а те завернули за угол и укатили с ветерком? А то, что их никто не заметил - так ночь на дворе, все спят, десятым сном наслаждаются. И сегодняшнее путешествие Марина через сад - лишь пустая трата времени и бесполезное расходование сил?
Надо проверить – Марин нарисовал весьма игривую лошадку с короткими ногами и хищно оскаленными крупными зубами, вывел рядом очередной вопросительный знак, затем обвел жирным кругом и уже возле круга – восклицательный знак.
Всё это, конечно, хорошо, только как большевики узнали, что Зотов арестован? Ждали – а он не пришёл на явку? Видели сам момент задержания? Сообщил кто-то из охраны за деньги, или, скажем, за тот же самогон, а может быть, просто случайно сболтнул? Или в контрразведке есть большевистский агент?
От последнего предположения капитан Марин поёжился, допил чай, отодвинул стакан и с наслаждением закурил.
Давай-ка ещё раз. Десять часов с момента задержания до момента побега. Пусть будет десять. Отбрасываем в сторону вариант, будто Зотов выбрался самостоятельно, оставляем версию с помощью извне. Вопрос первый: сколько времени прошло с момента, когда большевики узнали об аресте, и сколько им оставалось на подготовку побега? Предположим, узнали сразу. Ну, или на это понадобилось около часу. Итого, девять – десять часов на подготовку. Что надо? Найти человека, знакомого с расположением тюремных камер, и вообще, обустройством подвалов. Допустим, такой человек есть, тот же Троянов. Найти пролётку с верным извозчиком. Да тоже, в принципе, не много времени потребуется: либо свой товарищ имеется, либо нанять постороннего. Тут главное не растеряться, не впасть в панику, не метаться с криками: «Что делать? Всё пропало!» Если собраться, волю в кулак стиснуть, отреагировать быстро, жёстко, внезапно и целенаправленно – времени более чем достаточно. Да, в данном случае именно так: либо действовать крайне решительно, с лихой дерзостью этой же ночью, либо откладывать дело в долгий ящик, где оно будет с каждым часом иметь всё меньше шансов на успешное завершение
Во всяком случае, докладывать свои соображения Петру Петровичу Никольскому пока рано, решил Марин, следует ещё поработать.
Человек в сильно поношенной косоворотке, истёртых и щедро заплатаных штанах, с нарочито усердной тщательностью подволакивая левую ногу, неспешно ковылял вдоль улицы Заовражной по направлению к пустырю. Глубоко надвинутый на нос картуз надёжно скрывал верхнюю половину лица, а густые казачьи усы и неряшливая пропылённая борода кустом - нижнюю.
Существует поговорка: «Мать родная не узнает». Ерунда, считал капитан Марин, мать сына угадает всегда, по каким-то ей лишь одной ведомым флюидам. А вот остальные… Во всяком случае, даже очень хороший знакомый не смог бы сейчас опознать в бородатом нерадивом чучеле всегда лощёного капитана Марина.
Мотивов сотрудничества граждан с белогвардейской контрразведкой в годы Гражданской войны существовало великое множество, но наиболее распространённых насчитывалось всего четыре: желание заработать, стремление укрыться от мобилизации, для арестованных — шанс сохранить жизнь или свободу, и наконец, - ненависть к большевикам или желание возродить Россию. Егор Харитонович Красивый свою фамилию оправдывал полностью, был чрезвычайно хорош собой, в связи с чем пользовался весьма большим успехом у женского пола, потому воевать не желал ни за какие коврижки. Ни за красных, ни за белых, ни за зелёных, ни за кого-либо другого. Он, вообще, любил пожить красиво. Потому с наступлением Советской власти мудро рассудил, что кто успел, тот и съел, или, следуя известной поговорке: «Кто в бане первый помылся – того и сапоги», вовремя подсуетился, бросил мелкобуржуазный извозчичий промысел и устроился на службу при Губкоме, избежав, таким образом, мобилизации в Красную Армию. Опять же, паёк приличный дают – с голодухи не загнёшься. Зато после падения большевистского режима доброжелатели, они же злопыхатели, припомнили сей изрядно крамольный факт и незамедлительно сообщили в контрразведку. И хотя служил Егор всего лишь кучером, это ничего не меняло и грозило товарищу Красивому весьма досадными неприятностями. Раз оскоромился службой у красных – изволь получить вместо по-царски щедрого, хлебосольно-коммунистического пайка горькую пилюлю! Назвался груздём – полезай в кузовок, и не смей обижаться. Не говори, что не дюж. Одним словом, кормить бы товарищу Красивому вшей на нарах, а то и вовсе шлёпнули бы, как большевистского ошмётка, однако Егору Харитоновичу несказанно повезло: капитан Марин отпустил его на все четыре стороны, справедливо полагая, что на свободе совдеповский возница пользы принесёт неизмеримо больше, чем за решёткой.
Некогда шикарный двухэтажный дом, теперь изрядно разрушенный во время уличных боёв артиллерийским огнём, прямыми попаданиями снарядов, был донельзя замусорен: внутри в хаотическом беспорядке расположились обломки мебели, доски, фрагменты оконных рам, обожжённые каменные глыбы, обрывки грязного, окровавленного тряпья, россыпи стреляных гильз. Бранные слова, начертанные на стенах углём. Здесь было более или менее тихо. Весь шум городских улиц: грохот брусчатки, рокот тротуарных плит, разноголосье прохожих, громовое бацание рекламных жестяных щитов, воинские команды, крики уличных торговцев, лошадиное ржанье, цокот металлических подков, стук колёс бричек, повозок, колымаг, извозчичьих пролёток, наконец, привычное новоелизаветинское воробьиное чириканье - долетал едва слышно, сливаясь в сплошной монотонный гул. Лишь ветер, беспрепятственно проникающий вовнутрь сквозь проломы в стенах и дыры пустых окон, завывал весьма зловеще, да иногда раздавался резкий собачий брёх. Марин присел на относительно чистый кусок стены, с отвращением закурил цигарку из скверной махорки, ибо если уж вживаться в образ - то до конца. Стоявший напротив Красивый хоть и считал такое насилие над личностью во всех отношениях излишним, но благоразумно помалкивал, ибо вызвать гнев капитана совершенно не входило в его планы. Даже если тот вёл себя в данный момент подчёркнуто уважительно и дружелюбно. Сам же Марин к конспирации и маскированию личности относился с великой серьёзностью, потому и назначил свидание в таком месте, и пришёл, изрядно изменив внешность. Бережёного Бог бережёт… Слишком много он знавал самоуверенных людей, считавших: «и так сойдёт»… Где теперь эти люди?.. Впрочем, заботился Марин больше не о себе, а об агенте. Если станет известно о сотрудничестве бывшего губкомовца с белогвардейской контрразведкой, тому точно не поздоровится, это уж как пить дать. А Марин лишится агента…
- Великан? - уточнил Марин.
- Что-то такое, большое и быстрое. Промелькнуло, я и показала Ванюше. Так бы и внимания не обратила.
- Большое и быстрое? Что же это могло быть?
- Не рассмотрела, господин капитан, темно было, светать только-только начинало. Может, помстилось, но что-то такое... - Она неуверенно покрутила пальцами в воздухе.
- Не могло быть такого, что один человек другого несёт?
Анна Семёновна лишь бездумно захлопала ресницами.
- Всё может быть. Просто почему-то подумалось, что великан. Не уверена я, если б Вы не спросили - не вспомнила бы.
Тропинка, минуя дом Захарчуков, превращалась в дорожку, спускавшуюся к реке Воре. На берегу Марин обнаружил с десяток лодок. Беглецы могли совершенно спокойно погрузиться в одну из этих утлых посудин и по воде уплыть куда угодно, пока их бы искали на суше. Умно, подумал Марин, присел рядом с лодками и закурил.
Он вернулся к зданию контрразведки по уже выверенному маршруту, через сад Сан-Броссе, засёк время. Выходило ровно сорок три минуты, тогда Марин поймал извозчика и проехал обратно: от Нижнекорабельникова переулка до лодочной стоянки. Поездка заняла около получаса, то есть всё-таки быстрее.
Капитан Марин устал. Если существует на свете смертельная усталость, то капитан устал именно смертельно. Он позволил себе перерыв, зашел в ближайший трактир, где заказал уху по-царски, расстегай из сёмги с налимьей печёнкой и чаю. Из офицерской полевой сумки светло-коричневой кожи выложил на стол бумагу и карандаш и, неспешно закусывая, принялся размышлять, чертить что-то на листе. Местные завсегдатаи, понятливо переглянувшись, постарались отодвинуться подальше, так что буквально через каких-то пять минут вокруг капитана образовалось изрядное пространство. Трактирщик самолично принёс заиндевевший стакан ледяного самогона, но Марин отрицательно покачал головой – и пространство вокруг стола капитана сделалось ещё шире.
Итак, что мы имеем? Что известно совершенно точно, и что можно лишь предположить, предугадать, счесть возможным? Зотова задержали около 17.00. Марин крупно вывел вверху листа цифры и обвёл кружком весьма идеальной формы. Вниз заструилась, поползла ровная прямая стрелка. Пока суд да дело, отвели в контрразведку, Дроздовский за допрос принялся, промучился с большевиком до 22.00 и, находясь в весьма дурном расположении духа, направился в «Сады Пальмиры». Новый кружок с цифрами. Матроса в камеру поместили в начале одиннадцатого, в два часа ночи произошла смена караула - очередной круг с двойкой, выгибающей шею совершенно по-лебединому. Капитан, задумчиво рассматривал рисунок, автоматически постукивая пальцами левой руки по столу, и только сведущий ценитель сумел бы угадать мотив «Утра туманного…».
Поначалу службу несли исправно, примерно через час притомились, расслабились, к трём пополуночи бдительность притупилась до такой степени, что матрос сбежал… Капитан старательно вывел в центре листа жирную тройку, несколько раз обвёл карандашом вокруг, так что получилось множество колец, захвативших цифру в плен, поставил рядом вопросительный знак.
Марин отложил карандаш, с неспешным удовольствием доел уху, блаженно вздохнул и принялся за чай. Посетители трактира о чём-то опасливо перешёптывались между собой, с осторожной боязнью поглядывая на капитана.
Сбежал ли Зотов сам, или ему помогли? Итак, версия первая: матрос справился собственными силами. Как, каким образом, не суть важно, оставим, отложим пока этот вариант, повременим.
Марин нарисовал на листке ещё два кружка, подписав их Горицветов и Захарчук, возле каждого поставил по вопросительному знаку и внизу время: 03.00 – 03.35. Потёр лоб ладонью. Сделал очередной обжигающий душистый глоток.
С момента задержания до предполагаемого времени побега прошло около десяти часов.
Много это, или мало?
Светает около четырёх утра. Время побега выбрано на удивление удачно: часовые на посту клюют носом, а возможно, уже дрыхнут, и пока ещё достаточно темно. Разумеется, скоро рассветёт, в запасе не более часа, много ли это или нет? Если всё подготовлено, слажено - на сам побег потребуется лишь несколько минут, не более. И вполне останется время, чтобы скрыться до того, как начнёт светлеть. Категорически, разумеется, утверждать нельзя, но ему, капитану Марину, это и не к чему. Предположить-то возможно…
Итак, некий неизвестный скрытно перебрался через ограду контрразведки, незаметно усыпил часового, вскрыл дверь, спустился вниз, аккуратно и без шума «выключил» охрану, имитировал следы застолья, открыл камеру, вывел или вынес матроса наружу. Или нападавших было несколько? Один вскрывал камеру, другой стоял «на стрёме»?
Марин задумчиво поскрёб пальцами идеально выбритый подбородок. Если всё обстояло так, как он только что представил, то люди освобождавшие Зотова действовали слишком уж дерзко, вернее, слишком слаженно и эффективно, как некий сверхточный часовой механизм. Под силу ли подобные действия городским подпольщикам, ведь совершить побег из казематов Губернаторской, 8 пока ещё не удавалось никому.
Как поступили бы в подобной ситуации те, кого бывший сотрудник Московского уголовного сыска, ныне офицер контрразведки капитан Марин преследовал и задерживал на протяжении весьма длительного времени? Как спланировали бы освобождение «подельника» налётчики? Или большевики-подпольщики? Или даже он сам? Лихо, с наскока, не мудрствуя лукаво? Побег - сродни отчаянному налёту! Либо пан, либо пропал при таком раскладе; либо скаредничить, либо Цезарем быть! Выгорит дерзкий побег - замечательно, а если не выгорит?
Чушь! Это всё равно, что брать здание контрразведки штурмом. Рисковать наудачу, «на кураже», возможно только от отчаяния. Или из безрассудства, сумасбродного желания риска. Чтобы освобождение Зотова увенчалось успехом, следует знать очень многое: расположение камер, систему охраны, количество часовых, порядок их смены. Где-то ошибся, что-то пошло не так - на помощь поспешит дежурная смена - и лихой «освободитель» или «освободители» будут мгновенно уничтожены.
Но всё произошло тихо и совершенно незаметно, как будто и не было ничего, как будто матрос попросту исчез, испарился, растворился в ночной темноте. Словно тень прошмыгнула, забрав с собой Зотова. Словно разведгруппа в тылу противника: призраками выдвинулись на исходный рубеж, взяли «языка» и также тихо и бесшумно ретировались. Троянов - бывший фронтовой разведчик, и раз до сих пор жив, значит на удачу полагаться не привык. Не тот он человек, чтобы на авось действовать, в противном случае его давно уже поймали бы. Точный, скрупулёзный расчёт весьма редко ходит рука об руку с кавалерийской лихостью…
Андрей Севастьянович и молодая мамаша видели то ли беглецов, то ли ещё кого, может, пьяных, может, бандитов, а возможно и вовсе никого не было, показалось, привиделось, представилось воображению, приснилось, в конце концов. Однако допустим, что не приснилось и не привиделось: это были Зотов и его спаситель.
Пешком от Нижнекорабельникова переулка через сад Сан-Броссе до реки Вори у Марина вышло сорок три минуты. А вот преодолеть подобное расстояние с раненым Зотовым – получится намного дольше, это не вызывает сомнения. Подхватил матроса и припустил что твой савраска без отдыха? Понятно, конечно, что действовать надлежит весьма споро, быстрёхонько, оперативно, но нести на себе измученного моряка всю дистанцию – надо обладать изрядной физической силой и выносливостью, быть этаким Ильёй Муромцем. Не говоря уже обо всё более возрастающем риске быть на выходе из сада увиденным, замеченным, нарваться на случайный патруль.
Если Зотову помогали подпольщики – почему не задействовали извозчика? Не хотели оставлять след, свидетеля? Ерунда, неужели среди извозчиков нет сочувствующих большевикам, или даже самих членов подполья? Он, Марин, более чем уверен, что подобные товарищи существуют. В конце концов, нашли бы подводу…
А возможно, так и было, просто действовали умно, оставили экипаж далеко от здания контрразведки, вынесли Зотова из подвала и до пролётки донесли на себе? Может быть, маршрут отхода через сад Марин придумал сам, может быть, Андрей Севастьянович просто ошибся, напутал, не разглядел всё доподлинно? И пролетка, дожидаясь беглецов, находилась за углом, откуда из окна Горицветова не просматривалась? Мучимый бессонницей старик увидел кого-то рядом с проходом в ограде, а те завернули за угол и укатили с ветерком? А то, что их никто не заметил - так ночь на дворе, все спят, десятым сном наслаждаются. И сегодняшнее путешествие Марина через сад - лишь пустая трата времени и бесполезное расходование сил?
Надо проверить – Марин нарисовал весьма игривую лошадку с короткими ногами и хищно оскаленными крупными зубами, вывел рядом очередной вопросительный знак, затем обвел жирным кругом и уже возле круга – восклицательный знак.
Всё это, конечно, хорошо, только как большевики узнали, что Зотов арестован? Ждали – а он не пришёл на явку? Видели сам момент задержания? Сообщил кто-то из охраны за деньги, или, скажем, за тот же самогон, а может быть, просто случайно сболтнул? Или в контрразведке есть большевистский агент?
От последнего предположения капитан Марин поёжился, допил чай, отодвинул стакан и с наслаждением закурил.
Давай-ка ещё раз. Десять часов с момента задержания до момента побега. Пусть будет десять. Отбрасываем в сторону вариант, будто Зотов выбрался самостоятельно, оставляем версию с помощью извне. Вопрос первый: сколько времени прошло с момента, когда большевики узнали об аресте, и сколько им оставалось на подготовку побега? Предположим, узнали сразу. Ну, или на это понадобилось около часу. Итого, девять – десять часов на подготовку. Что надо? Найти человека, знакомого с расположением тюремных камер, и вообще, обустройством подвалов. Допустим, такой человек есть, тот же Троянов. Найти пролётку с верным извозчиком. Да тоже, в принципе, не много времени потребуется: либо свой товарищ имеется, либо нанять постороннего. Тут главное не растеряться, не впасть в панику, не метаться с криками: «Что делать? Всё пропало!» Если собраться, волю в кулак стиснуть, отреагировать быстро, жёстко, внезапно и целенаправленно – времени более чем достаточно. Да, в данном случае именно так: либо действовать крайне решительно, с лихой дерзостью этой же ночью, либо откладывать дело в долгий ящик, где оно будет с каждым часом иметь всё меньше шансов на успешное завершение
Во всяком случае, докладывать свои соображения Петру Петровичу Никольскому пока рано, решил Марин, следует ещё поработать.
Человек в сильно поношенной косоворотке, истёртых и щедро заплатаных штанах, с нарочито усердной тщательностью подволакивая левую ногу, неспешно ковылял вдоль улицы Заовражной по направлению к пустырю. Глубоко надвинутый на нос картуз надёжно скрывал верхнюю половину лица, а густые казачьи усы и неряшливая пропылённая борода кустом - нижнюю.
Существует поговорка: «Мать родная не узнает». Ерунда, считал капитан Марин, мать сына угадает всегда, по каким-то ей лишь одной ведомым флюидам. А вот остальные… Во всяком случае, даже очень хороший знакомый не смог бы сейчас опознать в бородатом нерадивом чучеле всегда лощёного капитана Марина.
Мотивов сотрудничества граждан с белогвардейской контрразведкой в годы Гражданской войны существовало великое множество, но наиболее распространённых насчитывалось всего четыре: желание заработать, стремление укрыться от мобилизации, для арестованных — шанс сохранить жизнь или свободу, и наконец, - ненависть к большевикам или желание возродить Россию. Егор Харитонович Красивый свою фамилию оправдывал полностью, был чрезвычайно хорош собой, в связи с чем пользовался весьма большим успехом у женского пола, потому воевать не желал ни за какие коврижки. Ни за красных, ни за белых, ни за зелёных, ни за кого-либо другого. Он, вообще, любил пожить красиво. Потому с наступлением Советской власти мудро рассудил, что кто успел, тот и съел, или, следуя известной поговорке: «Кто в бане первый помылся – того и сапоги», вовремя подсуетился, бросил мелкобуржуазный извозчичий промысел и устроился на службу при Губкоме, избежав, таким образом, мобилизации в Красную Армию. Опять же, паёк приличный дают – с голодухи не загнёшься. Зато после падения большевистского режима доброжелатели, они же злопыхатели, припомнили сей изрядно крамольный факт и незамедлительно сообщили в контрразведку. И хотя служил Егор всего лишь кучером, это ничего не меняло и грозило товарищу Красивому весьма досадными неприятностями. Раз оскоромился службой у красных – изволь получить вместо по-царски щедрого, хлебосольно-коммунистического пайка горькую пилюлю! Назвался груздём – полезай в кузовок, и не смей обижаться. Не говори, что не дюж. Одним словом, кормить бы товарищу Красивому вшей на нарах, а то и вовсе шлёпнули бы, как большевистского ошмётка, однако Егору Харитоновичу несказанно повезло: капитан Марин отпустил его на все четыре стороны, справедливо полагая, что на свободе совдеповский возница пользы принесёт неизмеримо больше, чем за решёткой.
Некогда шикарный двухэтажный дом, теперь изрядно разрушенный во время уличных боёв артиллерийским огнём, прямыми попаданиями снарядов, был донельзя замусорен: внутри в хаотическом беспорядке расположились обломки мебели, доски, фрагменты оконных рам, обожжённые каменные глыбы, обрывки грязного, окровавленного тряпья, россыпи стреляных гильз. Бранные слова, начертанные на стенах углём. Здесь было более или менее тихо. Весь шум городских улиц: грохот брусчатки, рокот тротуарных плит, разноголосье прохожих, громовое бацание рекламных жестяных щитов, воинские команды, крики уличных торговцев, лошадиное ржанье, цокот металлических подков, стук колёс бричек, повозок, колымаг, извозчичьих пролёток, наконец, привычное новоелизаветинское воробьиное чириканье - долетал едва слышно, сливаясь в сплошной монотонный гул. Лишь ветер, беспрепятственно проникающий вовнутрь сквозь проломы в стенах и дыры пустых окон, завывал весьма зловеще, да иногда раздавался резкий собачий брёх. Марин присел на относительно чистый кусок стены, с отвращением закурил цигарку из скверной махорки, ибо если уж вживаться в образ - то до конца. Стоявший напротив Красивый хоть и считал такое насилие над личностью во всех отношениях излишним, но благоразумно помалкивал, ибо вызвать гнев капитана совершенно не входило в его планы. Даже если тот вёл себя в данный момент подчёркнуто уважительно и дружелюбно. Сам же Марин к конспирации и маскированию личности относился с великой серьёзностью, потому и назначил свидание в таком месте, и пришёл, изрядно изменив внешность. Бережёного Бог бережёт… Слишком много он знавал самоуверенных людей, считавших: «и так сойдёт»… Где теперь эти люди?.. Впрочем, заботился Марин больше не о себе, а об агенте. Если станет известно о сотрудничестве бывшего губкомовца с белогвардейской контрразведкой, тому точно не поздоровится, это уж как пить дать. А Марин лишится агента…
