Храмов говорил нехотя, словно из-под палки, надоедливая муха из контрразведки оказалась весьма назойливой, просто так отмахнуться не получалось, подполковник всё больше злился, докурил самокрутку несколькими громадными затяжками и тут же принялся сворачивать новую.
- Вы не волнуйтесь, Алексей Сергеевич, рассказывайте спокойно, у меня вовсе нет желания причинить Вам излишнее неудобство, - мягко и успокаивающе сказал Северианов, словно извинения просил. Правда, со стороны это выглядело так, будто мудрый папаша разговаривает с не в меру разбушевавшимся отпрыском, но Храмову показалось, что контрразведчик просто изрядно струхнул. Тем не менее, подполковник слегка поостыл, гнев сам собой начал улетучиваться, и штабс-капитан почему-то перестал казаться совершеннейшей бестолочью.
- Собственно, я закончил, что добавить – не знаю. Если остались вопросы – задавайте. Только давайте быстрее, мне, в самом деле, некогда.
- Имён попутчиков он не называл?
- Кажется, нет. Да если и называл – я сейчас не упомню.
- А не говорил ли господин Левашов о дальнейшей судьбе этих попутчиков. Я так и не уяснил, добрались ли они до Новоелизаветинска, и если да, то где они сейчас, в городе, или куда отбыли?
Храмов не отвечал, он в глубокой задумчивости курил, разглядывая тлеющий кончик самокрутки, складки на лбу напряглись, лицо приобрело вид размышляющего орангутанга. Северианов не торопил.
- Не помню, - наконец выдавил из себя подполковник. – Честное слово, не помню. Кажется, из-за ранения попутчики вынуждены были оставить его отлёживаться, поправляться, а сами уехали. Впрочем, утверждать не берусь, возможно, я ошибаюсь. Левашов, помнится, пытался разыскать кого-то из тех, с кем добирался сюда…
- Успешно?
- Не знаю.
- Понятно. А как давно Вы, Алексей Сергеевич, знаете подполковника Левашова?
По рассказу Храмова выходило очень занятно. Офицеры, принимавшие участие в трагической охоте, вошли в город вместе с армией генерала Васильева. А вот подполковник Левашов появился в Новоелизаветинске перед самым освобождением от большевиков.
- То есть, если я правильно понял, встретились вы здесь?
- Да!
- Раньше приходилось видеться?
- Само собой! Мы с ним давние знакомые, ещё до войны. В Петербурге сталкивались, в Москве, в Казани. А вот на фронте ни разу не довелось: в разных армиях служили.
- Понятно. А другие офицеры?
- С Власенко и Васильцевым мы вместе воевали в германскую. Штабс-капитана Берисанова, а также ротмистра Спивакова раньше не знал, встретил уже у господина генерала. Перед наступлением. Кстати, что касается девиц – видел их в первый раз, они из театра, актриски.
Храмов помолчал несколько секунд и добавил с нравоучительной грустью:
- Никогда не следует путать отдых с развлечениями, запомните это, штабс-капитан! И совмещать тоже не надо. Утки отдельно, женщины – отдельно. Тогда всё будет ровно и спокойно, как положено. И никаких происшествий, никаких трагических случаев. Как будто это мне надо! – он словно бы даже оправдывался. Северианов протянул Храмову фотографический рисунок неизвестного и карточку Жени.
- Взгляните, господин подполковник, знакомы ли Вам эти люди?
Храмов рассматривал портреты нехотя, словно делая великое одолжение.
- Кто это?
- Фигуранты по делу, - ответ был обтекаемым и весьма неопределённым.
- Никогда не видел.
- Уверены?
- Абсолютно. Типа с этой странной картинки не встречал совершенно точно, а девушка, кстати, ничего, красивая. Если бы столкнулся где-нибудь - непременно запомнил. Так что зря теряете время, штабс-капитан.
Храмов с пренебрежительным безразличием вернул бумаги Северианову. Демонстрируя страшную занятость, достал часы, щёлкнул крышкой, покачал головой. С презрительным видом спросил:
- У Вас всё, или есть ещё вопросы? Копошитесь над всякой ерундой, пустяками, нелепицей. Дело выеденного яйца не стоит.
Он вновь завёл старую песню. Надменное лицо, гордо вскинутый подбородок. Словно картёжник, делающий весёлую мину при плохой игре. Разыгрывая возмущённое оскорбление, скрывая под внешним спокойствием и беззаботностью тревожное волнение и даже страх. Только руки постоянно находились в движении, выдавая подполковника. Ладони нервически потирали одна другую, затем Храмов зажал между большим и указательным пальцами зажигалку и принялся её покручивать. Северианов заинтересовался.
- Позвольте полюбопытствовать?
- Что?
- Зажигалку покажите, будьте любезны.
Храмов равнодушно пожал плечами, протянул серебряный прямоугольник штабс-капитану.
- Прошу Вас.
Северианов внимательно рассмотрел изящную вещь. Крайне простой и безотказный механизм. На донышке выклеймено «Feuerzeug. APR. 2. 1912. Austria». Штабс-капитан крутанул колёсико, высекая искру, посмотрел на бензиновое пламя. Медный корпус, небольшой топливный танк, шторка для защиты колёсика от грязи. Защитная крышка механизма слегка погнута вбок.
- Трофей, - пояснил Храмов. – Австрийская, бензиновая.
- Хорошая вещь?
- Весьма! Просто исключительно надёжна и к топливу неприхотлива. Искру всегда даёт.
Северианов вздохнул завистливо.
- Занятная штучка, завидую, господин подполковник.
- Было б чему! На фронте подобный трофей вовсе не редкость, у многих нечто подобное было. Если сильно понравилась – можете оставить себе.
- Спасибо, но, право, не стоит, - Северианов вернул зажигалку Храмову. -Однако мы отвлеклись. Ещё раз повторю вопрос: не обратили ли Вы внимания во время охоты на какие-либо странности, отклонения от обыденного, нелепицы? Не спешите, подумайте хорошенько. Здесь любая мелочь важна, любое лыко в строку.
- Что Вы имеете в виду?
- Например, не сложилось ли у Вас впечатления, что за вами наблюдают? Исподволь, ненавязчиво. Знаете, такое состояние, на передовой случалось, когда в тебя целятся?
- А Вы были на фронте? - саркастически спросил Храмов. Северианов не ответил и подполковник задумался. Потом покачал головой.
- Нет, ничего особенного. Вы полагаете, за нами могли наблюдать? Серьёзно?
- Я не требую ответа тотчас, - пропустил мимо ушей вопросы подполковника штабс-капитан. - Однако потребность в подобном предположении очевидна. Сейчас Вы взволнованы, обеспокоены и даже немного встревожены. Успокойтесь, подумайте, возможно, что-либо сумеете припомнить. Потому не прощаюсь...
Расстались они вполне дружелюбно, впрочем это ничего не значило, и Северианов был более чем уверен, что подполковник Храмов обязательно нажалуется на него, при этом весьма исказив ситуацию в свою пользу, и выставив штабс-капитана в весьма неприглядном свете.
Во время охоты господам офицерам прислуживали трое солдат: денщик подполковника Храмова и двое рядовых, для которых господские развлечения на природе были чем-то вроде увольнения, возможности вырваться из осточертевших будней, разнообразить изрядно надоевшее казарменное бытие. Солдаты убыли на фронт, добивать остатки армии Панова, а храмовский денщик, раскормленный дородный детина, сообщить ничего определённого не был способен, лишь с ленивой бестолковостью хлопал глазами и по-попугайски твердил: «Всё было в порядке, ваше благородие, ничего не заметил!» Северианов совершенно не сомневался, что денщик той ночью не преминул употребить хозяйского спиртного, и находился в состоянии ненамного более трезвом, чем охотники.
А вот Тихона Спиридоновича штабс-капитан разыскать не сумел: по слухам, тот отправился на охоту и вернуться должен был не ранее, чем через неделю, а то и две. Странно? Ни в коем случае, ничего странного, уверили Северианова, подобное случалось нередко, даже весьма часто, ничего особенного в этом нет.
- В лесу он, ваше благородие, зверя промышляет, скоро возвратится, никуда не денется! С охоты кормится, не менее десяти суток отсутствовать будет. Лешак, одним словом!
Так ли это, или дело обстоит иначе – проверить возможности не было. Разыскивать Тихона Спиридоновича в лесу - дело совершенно бесперспективное, к тому же по нынешним временам весьма опасное...
Одетый с изрядной элегантностью и даже некоторой авантажностью господин с неискоренимой военной выправкой, выдававшей в нём бывшего, либо действующего офицера, ленивым медлительным аллюром спускался по широкой парадной лестнице, вальяжно размахивая прогулочной ореховой тростью. Новёхонькие ботинки, касаясь лестничного ковра, по-щенячьи взвизгивали свежей кожей и ослепляли зеркальным блеском поверхности, щедро разбрасывая вокруг солнечные зайчики. Деловой, уверенный в себе человек, изрядно разбогатевший на военных поставках, решил бы посторонний наблюдатель и даже, само собой, весьма позавидовал баловню Фортуны, собравшемуся приятно провести время, отдохнуть, расслабиться. Вернее всего, следует к барышне, дабы отметить удачно совершённую сделку приятными и сладкими мгновениями. Шампанское, томная музыка, не менее томная красотка.
Между тем «Хмурый» направлялся вовсе не на отдых, а совершенно даже наоборот. Вместо волнующе-сладострастного свидания с дамой, ему предстояла встреча с Трояновым, и Виткевич вовсе не считал, что она окажется приятной.
Неспешно дефилируя по улице развязной и весьма фамильярной походкой, он стремился придать физиономии должное похабно-мечтательное выражение, плотоядно облизывал губы, что называется, блуд был запечатлён у него на лбу.
День выдался светлый, изрядно солнечный, даже душный. В парке, вяло помахивая веерами, дефилировали дамы в светлых воздушных платьях, вышли, что называется, других посмотреть, но главным образом, себя показать и показать во всей красе, продемонстрировать свои прелести так, чтобы у немногочисленных представителей мужского полу глаза маслено заблестели и даже на лоб полезли от желания, любовного предвкушения и похотливого аппетита. Этакие обворожительные чертовки, стервозы, полные ванильности и нежности, определил про себя «Хмурый», развалясь на парковой скамейке и насвистывая легкий мотивчик. Он бросал по сторонам беззастенчивые взгляды, преизрядно донжуанствуя и вызывая завистливые чувства менее удачливых горожан, так что заподозрить в этом лощёном франте резидента ВЧК мог лишь человек с изрядно больной фантазией.
Неподалёку прямо на траве вольготно расположилась изрядно подвыпившая компания молодёжи, изобразив некий пикничок на природе с вином и патефоном. Хохот, визг, страстное патефонное контральто Вари Паниной:
К чему скрывать, что страсть остыть успела,
Что стали мы друг другу изменять,
Измучен ты, я сердцем наболела,
Довольно мне и плакать, и страдать.
Нет веры в то, что мило нам казалось,
Забыты все лилейные мечты.
Тебя любить хотя я вечно клялась,
Но изменила я, как изменил мне ты.
Франт недолго пребывал в одиночестве, очень скоро рядом присел изрядно потасканный и изнурённый разгульной жизнью пожилой ловелас, из тех, кого молодёжь называет весьма нелицеприятно: старый потрёпанный козёл. Они были совершенно непохожи друг на друга, однако, судя по всему, весьма быстро нашли общие точки соприкосновения, общие интересы. Завязалась ленивая беседа, содержание которой не могло быть истолковано иначе как: два блудливых кота нашли друг друга. Оба милейших господина энергично жестикулировали, описывая в воздухе окружности и овалы, символизирующие все достоинства фигур обсуждаемых прелестниц.
- У меня для Вас плохие новости, - сказал пожилой ловелас, обводя ладонями в воздухе фигуру, напоминающую гитаровый гриф. - Людей мы выделили, наблюдение ведём, покуда безрезультатно. Описываемый Вами человек не появлялся, и даже приблизительно похожего не было. Но это так, цветочки, гораздо хуже другое! О Вашем присутствии в городе известно контрразведке противника. И не просто известно, они даже знают Ваш псевдоним, товарищ «Хмурый».
Поручик Виткевич почувствовал, как вокруг совершенно закончился воздух. Будто Троянов не слова сказал, а со всей силы саданул его кулаком под дых, в солнечное сплетение. На мгновение «Хмурый» утратил маскировочное выражение лица, и похотливая улыбка вдруг сделалась жалкой и бледной.
- Это точно? Откуда известно? - спросил Виткевич-«Хмурый».
- Не был бы уверен - не говорил. Информация совершенно достоверная. Сведения агентурные, от людей, которым я полностью доверяю! И главное - ошибка исключена: мой источник не мог знать Вашего псевдонима.
- Подробнее можно?
- Отчего ж нельзя, - вздохнул Троянов, как показалось Виткевичу, с сожалением. - В потайном кармане кителя начальника контрразведки подполковника Никольского обнаружена записка следующего содержания: «В город направлен агент коллегии ВЧК «Хмурый», цель задания и приметы пока не установлены».
- Вы, Иван Николаевич, имеете доступ к кителю начальника контрразведки?
- Я много куда имею доступ и много чего знаю. Речь не об этом, - с неумолимостью инквизитора продолжал «старый похотливый козёл», он же бывший командир боевой группы Новоелизаветинской ЧК Троянов. - А о том, что Вы - именно «Хмурый», а не «Печальный», «Суровый» или, скажем, «Мрачный» в Новоелизаветинске знали лишь три человека: руководитель городского подпольного комитета товарищ Василий, Фролов и Ваш покорный слуга. И я уверен в каждом из своих товарищей, за каждого готов поручиться головой. Они, как, кстати, и я, из тех, кто никогда даже случайно не сболтнёт лишнего, даже своим близким, никогда не допустит утечки. Делайте выводы.
Он помолчал несколько секунд, давая собеседнику время переварить услышанное, изобразил ладонями нечто абстрактное, как хочешь, так и понимай, и спросил с железной безжалостностью.
- Откуда. Контрразведка. Знает. Про «Хмурого»? - фразу произнёс раздельно, выделяя каждое слово, словно заколачивая гвозди в крышку гроба. - Можете ответить?
Виткевич весь подобрался, глумливая улыбка напрочь исчезла с лица, словно её стёрли мокрой тряпкой, и лихорадочно соображал. Потому что такого просто не могло быть. Ни при каких обстоятельствах.
- Нет, не могу, - хотя Виткевича била нервная дрожь, говорил он совершенно спокойным голосом. Даже погладил руками воздух, как бы обрисовывая контур женской фигуры. - Вы совершенно точно исключаете возможность утечки от кого-либо из вас?
Вопрос был риторический, и это хорошо понимали оба собеседника.
- Исключаю! - сказал Троянов. - Однако непременно проверю всё ещё раз. Самым тщательнейшим образом.
Сухое жаркое солнце царапало лица, воздух раскалился, и тень деревьев не спасала от зноя. Атмосфера возле парковой скамейки также была весьма далека от умиротворения и гармонии. «Старый похотливый козёл» с предельным вниманием посмотрел в глаза элегантного щёголя и сказал с пугающей откровенностью:
- Всё очень похоже на то, что информация пришла со стороны.
- Что Вы хотите этим сказать?
- А Вам не приходило в голову, что в Москве, в ВЧК кто-то работает на контру?
- Исключено! - возразил Виткевич, однако сделал это как-то неуверенно, без должной твёрдости в голосе, словно извиняясь.
Обвинение было слишком серьёзным, и оба понимали это.
- В конце концов, наше дело довести операцию до завершения, а вовсе не искать виновного.
Мимо скамейки кокетливо прошествовали две дамы: одна совершенно юная, легкомысленно-игривая, завлекательная, другая постарше, лет тридцати с небольшим.
- Вы не волнуйтесь, Алексей Сергеевич, рассказывайте спокойно, у меня вовсе нет желания причинить Вам излишнее неудобство, - мягко и успокаивающе сказал Северианов, словно извинения просил. Правда, со стороны это выглядело так, будто мудрый папаша разговаривает с не в меру разбушевавшимся отпрыском, но Храмову показалось, что контрразведчик просто изрядно струхнул. Тем не менее, подполковник слегка поостыл, гнев сам собой начал улетучиваться, и штабс-капитан почему-то перестал казаться совершеннейшей бестолочью.
- Собственно, я закончил, что добавить – не знаю. Если остались вопросы – задавайте. Только давайте быстрее, мне, в самом деле, некогда.
- Имён попутчиков он не называл?
- Кажется, нет. Да если и называл – я сейчас не упомню.
- А не говорил ли господин Левашов о дальнейшей судьбе этих попутчиков. Я так и не уяснил, добрались ли они до Новоелизаветинска, и если да, то где они сейчас, в городе, или куда отбыли?
Храмов не отвечал, он в глубокой задумчивости курил, разглядывая тлеющий кончик самокрутки, складки на лбу напряглись, лицо приобрело вид размышляющего орангутанга. Северианов не торопил.
- Не помню, - наконец выдавил из себя подполковник. – Честное слово, не помню. Кажется, из-за ранения попутчики вынуждены были оставить его отлёживаться, поправляться, а сами уехали. Впрочем, утверждать не берусь, возможно, я ошибаюсь. Левашов, помнится, пытался разыскать кого-то из тех, с кем добирался сюда…
- Успешно?
- Не знаю.
- Понятно. А как давно Вы, Алексей Сергеевич, знаете подполковника Левашова?
По рассказу Храмова выходило очень занятно. Офицеры, принимавшие участие в трагической охоте, вошли в город вместе с армией генерала Васильева. А вот подполковник Левашов появился в Новоелизаветинске перед самым освобождением от большевиков.
- То есть, если я правильно понял, встретились вы здесь?
- Да!
- Раньше приходилось видеться?
- Само собой! Мы с ним давние знакомые, ещё до войны. В Петербурге сталкивались, в Москве, в Казани. А вот на фронте ни разу не довелось: в разных армиях служили.
- Понятно. А другие офицеры?
- С Власенко и Васильцевым мы вместе воевали в германскую. Штабс-капитана Берисанова, а также ротмистра Спивакова раньше не знал, встретил уже у господина генерала. Перед наступлением. Кстати, что касается девиц – видел их в первый раз, они из театра, актриски.
Храмов помолчал несколько секунд и добавил с нравоучительной грустью:
- Никогда не следует путать отдых с развлечениями, запомните это, штабс-капитан! И совмещать тоже не надо. Утки отдельно, женщины – отдельно. Тогда всё будет ровно и спокойно, как положено. И никаких происшествий, никаких трагических случаев. Как будто это мне надо! – он словно бы даже оправдывался. Северианов протянул Храмову фотографический рисунок неизвестного и карточку Жени.
- Взгляните, господин подполковник, знакомы ли Вам эти люди?
Храмов рассматривал портреты нехотя, словно делая великое одолжение.
- Кто это?
- Фигуранты по делу, - ответ был обтекаемым и весьма неопределённым.
- Никогда не видел.
- Уверены?
- Абсолютно. Типа с этой странной картинки не встречал совершенно точно, а девушка, кстати, ничего, красивая. Если бы столкнулся где-нибудь - непременно запомнил. Так что зря теряете время, штабс-капитан.
Храмов с пренебрежительным безразличием вернул бумаги Северианову. Демонстрируя страшную занятость, достал часы, щёлкнул крышкой, покачал головой. С презрительным видом спросил:
- У Вас всё, или есть ещё вопросы? Копошитесь над всякой ерундой, пустяками, нелепицей. Дело выеденного яйца не стоит.
Он вновь завёл старую песню. Надменное лицо, гордо вскинутый подбородок. Словно картёжник, делающий весёлую мину при плохой игре. Разыгрывая возмущённое оскорбление, скрывая под внешним спокойствием и беззаботностью тревожное волнение и даже страх. Только руки постоянно находились в движении, выдавая подполковника. Ладони нервически потирали одна другую, затем Храмов зажал между большим и указательным пальцами зажигалку и принялся её покручивать. Северианов заинтересовался.
- Позвольте полюбопытствовать?
- Что?
- Зажигалку покажите, будьте любезны.
Храмов равнодушно пожал плечами, протянул серебряный прямоугольник штабс-капитану.
- Прошу Вас.
Северианов внимательно рассмотрел изящную вещь. Крайне простой и безотказный механизм. На донышке выклеймено «Feuerzeug. APR. 2. 1912. Austria». Штабс-капитан крутанул колёсико, высекая искру, посмотрел на бензиновое пламя. Медный корпус, небольшой топливный танк, шторка для защиты колёсика от грязи. Защитная крышка механизма слегка погнута вбок.
- Трофей, - пояснил Храмов. – Австрийская, бензиновая.
- Хорошая вещь?
- Весьма! Просто исключительно надёжна и к топливу неприхотлива. Искру всегда даёт.
Северианов вздохнул завистливо.
- Занятная штучка, завидую, господин подполковник.
- Было б чему! На фронте подобный трофей вовсе не редкость, у многих нечто подобное было. Если сильно понравилась – можете оставить себе.
- Спасибо, но, право, не стоит, - Северианов вернул зажигалку Храмову. -Однако мы отвлеклись. Ещё раз повторю вопрос: не обратили ли Вы внимания во время охоты на какие-либо странности, отклонения от обыденного, нелепицы? Не спешите, подумайте хорошенько. Здесь любая мелочь важна, любое лыко в строку.
- Что Вы имеете в виду?
- Например, не сложилось ли у Вас впечатления, что за вами наблюдают? Исподволь, ненавязчиво. Знаете, такое состояние, на передовой случалось, когда в тебя целятся?
- А Вы были на фронте? - саркастически спросил Храмов. Северианов не ответил и подполковник задумался. Потом покачал головой.
- Нет, ничего особенного. Вы полагаете, за нами могли наблюдать? Серьёзно?
- Я не требую ответа тотчас, - пропустил мимо ушей вопросы подполковника штабс-капитан. - Однако потребность в подобном предположении очевидна. Сейчас Вы взволнованы, обеспокоены и даже немного встревожены. Успокойтесь, подумайте, возможно, что-либо сумеете припомнить. Потому не прощаюсь...
Расстались они вполне дружелюбно, впрочем это ничего не значило, и Северианов был более чем уверен, что подполковник Храмов обязательно нажалуется на него, при этом весьма исказив ситуацию в свою пользу, и выставив штабс-капитана в весьма неприглядном свете.
Во время охоты господам офицерам прислуживали трое солдат: денщик подполковника Храмова и двое рядовых, для которых господские развлечения на природе были чем-то вроде увольнения, возможности вырваться из осточертевших будней, разнообразить изрядно надоевшее казарменное бытие. Солдаты убыли на фронт, добивать остатки армии Панова, а храмовский денщик, раскормленный дородный детина, сообщить ничего определённого не был способен, лишь с ленивой бестолковостью хлопал глазами и по-попугайски твердил: «Всё было в порядке, ваше благородие, ничего не заметил!» Северианов совершенно не сомневался, что денщик той ночью не преминул употребить хозяйского спиртного, и находился в состоянии ненамного более трезвом, чем охотники.
А вот Тихона Спиридоновича штабс-капитан разыскать не сумел: по слухам, тот отправился на охоту и вернуться должен был не ранее, чем через неделю, а то и две. Странно? Ни в коем случае, ничего странного, уверили Северианова, подобное случалось нередко, даже весьма часто, ничего особенного в этом нет.
- В лесу он, ваше благородие, зверя промышляет, скоро возвратится, никуда не денется! С охоты кормится, не менее десяти суток отсутствовать будет. Лешак, одним словом!
Так ли это, или дело обстоит иначе – проверить возможности не было. Разыскивать Тихона Спиридоновича в лесу - дело совершенно бесперспективное, к тому же по нынешним временам весьма опасное...
Глава 49
Одетый с изрядной элегантностью и даже некоторой авантажностью господин с неискоренимой военной выправкой, выдававшей в нём бывшего, либо действующего офицера, ленивым медлительным аллюром спускался по широкой парадной лестнице, вальяжно размахивая прогулочной ореховой тростью. Новёхонькие ботинки, касаясь лестничного ковра, по-щенячьи взвизгивали свежей кожей и ослепляли зеркальным блеском поверхности, щедро разбрасывая вокруг солнечные зайчики. Деловой, уверенный в себе человек, изрядно разбогатевший на военных поставках, решил бы посторонний наблюдатель и даже, само собой, весьма позавидовал баловню Фортуны, собравшемуся приятно провести время, отдохнуть, расслабиться. Вернее всего, следует к барышне, дабы отметить удачно совершённую сделку приятными и сладкими мгновениями. Шампанское, томная музыка, не менее томная красотка.
Между тем «Хмурый» направлялся вовсе не на отдых, а совершенно даже наоборот. Вместо волнующе-сладострастного свидания с дамой, ему предстояла встреча с Трояновым, и Виткевич вовсе не считал, что она окажется приятной.
Неспешно дефилируя по улице развязной и весьма фамильярной походкой, он стремился придать физиономии должное похабно-мечтательное выражение, плотоядно облизывал губы, что называется, блуд был запечатлён у него на лбу.
День выдался светлый, изрядно солнечный, даже душный. В парке, вяло помахивая веерами, дефилировали дамы в светлых воздушных платьях, вышли, что называется, других посмотреть, но главным образом, себя показать и показать во всей красе, продемонстрировать свои прелести так, чтобы у немногочисленных представителей мужского полу глаза маслено заблестели и даже на лоб полезли от желания, любовного предвкушения и похотливого аппетита. Этакие обворожительные чертовки, стервозы, полные ванильности и нежности, определил про себя «Хмурый», развалясь на парковой скамейке и насвистывая легкий мотивчик. Он бросал по сторонам беззастенчивые взгляды, преизрядно донжуанствуя и вызывая завистливые чувства менее удачливых горожан, так что заподозрить в этом лощёном франте резидента ВЧК мог лишь человек с изрядно больной фантазией.
Неподалёку прямо на траве вольготно расположилась изрядно подвыпившая компания молодёжи, изобразив некий пикничок на природе с вином и патефоном. Хохот, визг, страстное патефонное контральто Вари Паниной:
К чему скрывать, что страсть остыть успела,
Что стали мы друг другу изменять,
Измучен ты, я сердцем наболела,
Довольно мне и плакать, и страдать.
Нет веры в то, что мило нам казалось,
Забыты все лилейные мечты.
Тебя любить хотя я вечно клялась,
Но изменила я, как изменил мне ты.
Франт недолго пребывал в одиночестве, очень скоро рядом присел изрядно потасканный и изнурённый разгульной жизнью пожилой ловелас, из тех, кого молодёжь называет весьма нелицеприятно: старый потрёпанный козёл. Они были совершенно непохожи друг на друга, однако, судя по всему, весьма быстро нашли общие точки соприкосновения, общие интересы. Завязалась ленивая беседа, содержание которой не могло быть истолковано иначе как: два блудливых кота нашли друг друга. Оба милейших господина энергично жестикулировали, описывая в воздухе окружности и овалы, символизирующие все достоинства фигур обсуждаемых прелестниц.
- У меня для Вас плохие новости, - сказал пожилой ловелас, обводя ладонями в воздухе фигуру, напоминающую гитаровый гриф. - Людей мы выделили, наблюдение ведём, покуда безрезультатно. Описываемый Вами человек не появлялся, и даже приблизительно похожего не было. Но это так, цветочки, гораздо хуже другое! О Вашем присутствии в городе известно контрразведке противника. И не просто известно, они даже знают Ваш псевдоним, товарищ «Хмурый».
Поручик Виткевич почувствовал, как вокруг совершенно закончился воздух. Будто Троянов не слова сказал, а со всей силы саданул его кулаком под дых, в солнечное сплетение. На мгновение «Хмурый» утратил маскировочное выражение лица, и похотливая улыбка вдруг сделалась жалкой и бледной.
- Это точно? Откуда известно? - спросил Виткевич-«Хмурый».
- Не был бы уверен - не говорил. Информация совершенно достоверная. Сведения агентурные, от людей, которым я полностью доверяю! И главное - ошибка исключена: мой источник не мог знать Вашего псевдонима.
- Подробнее можно?
- Отчего ж нельзя, - вздохнул Троянов, как показалось Виткевичу, с сожалением. - В потайном кармане кителя начальника контрразведки подполковника Никольского обнаружена записка следующего содержания: «В город направлен агент коллегии ВЧК «Хмурый», цель задания и приметы пока не установлены».
- Вы, Иван Николаевич, имеете доступ к кителю начальника контрразведки?
- Я много куда имею доступ и много чего знаю. Речь не об этом, - с неумолимостью инквизитора продолжал «старый похотливый козёл», он же бывший командир боевой группы Новоелизаветинской ЧК Троянов. - А о том, что Вы - именно «Хмурый», а не «Печальный», «Суровый» или, скажем, «Мрачный» в Новоелизаветинске знали лишь три человека: руководитель городского подпольного комитета товарищ Василий, Фролов и Ваш покорный слуга. И я уверен в каждом из своих товарищей, за каждого готов поручиться головой. Они, как, кстати, и я, из тех, кто никогда даже случайно не сболтнёт лишнего, даже своим близким, никогда не допустит утечки. Делайте выводы.
Он помолчал несколько секунд, давая собеседнику время переварить услышанное, изобразил ладонями нечто абстрактное, как хочешь, так и понимай, и спросил с железной безжалостностью.
- Откуда. Контрразведка. Знает. Про «Хмурого»? - фразу произнёс раздельно, выделяя каждое слово, словно заколачивая гвозди в крышку гроба. - Можете ответить?
Виткевич весь подобрался, глумливая улыбка напрочь исчезла с лица, словно её стёрли мокрой тряпкой, и лихорадочно соображал. Потому что такого просто не могло быть. Ни при каких обстоятельствах.
- Нет, не могу, - хотя Виткевича била нервная дрожь, говорил он совершенно спокойным голосом. Даже погладил руками воздух, как бы обрисовывая контур женской фигуры. - Вы совершенно точно исключаете возможность утечки от кого-либо из вас?
Вопрос был риторический, и это хорошо понимали оба собеседника.
- Исключаю! - сказал Троянов. - Однако непременно проверю всё ещё раз. Самым тщательнейшим образом.
Сухое жаркое солнце царапало лица, воздух раскалился, и тень деревьев не спасала от зноя. Атмосфера возле парковой скамейки также была весьма далека от умиротворения и гармонии. «Старый похотливый козёл» с предельным вниманием посмотрел в глаза элегантного щёголя и сказал с пугающей откровенностью:
- Всё очень похоже на то, что информация пришла со стороны.
- Что Вы хотите этим сказать?
- А Вам не приходило в голову, что в Москве, в ВЧК кто-то работает на контру?
- Исключено! - возразил Виткевич, однако сделал это как-то неуверенно, без должной твёрдости в голосе, словно извиняясь.
Обвинение было слишком серьёзным, и оба понимали это.
- В конце концов, наше дело довести операцию до завершения, а вовсе не искать виновного.
Мимо скамейки кокетливо прошествовали две дамы: одна совершенно юная, легкомысленно-игривая, завлекательная, другая постарше, лет тридцати с небольшим.
