Обе весьма изящные, фигуристые, буквально излучающие тоску по мужскому вниманию, поощряюще улыбающиеся, причём не совсем понятно, кому адресованы улыбки: пижонистому хлыщу или пожилому ловеласу. Или, может быть, обоим одновременно? Однако по странности ни франтоватый щёголь, ни «старый похотливый козёл» не проявили должного любопытства и не проводили прелестниц раздевающими взглядами. Что было бы вполне естественно. Собеседники даже прекратили изображать сладострастно-любвеобильные пассы руками, беспутную болтовню и смотрели друг на друга набычившись, словно изготовляясь к поединку.
- Возможно, вы правы, однако позволю себе не согласиться. Потому что в подобном случае операции может прийти конец, и конец весьма плачевный. Вас сдали заранее, до её начала.
От этих слов повеяло могильным холодом, и «Хмурому» стало весьма неуютно. Он откинулся на спинку скамейки, угрюмо рассматривая вызывающий блеск собственных ботинок. Лицо приобрело выражение, полностью оправдывающее псевдоним.
- Пока говорить об этом рано.
- Рано? - изумился Троянов. - Как бы потом поздно не было.
Он был прав, и Виткевич лучше других понимал это. Тем более что заботился Троянов о нём, о его безопасности. «Хмурый» попытался придать голосу жёсткости и решительного оптимизма.
- В конце концов, приказ есть приказ, и операция будет продолжаться при любом раскладе. Известно противнику обо мне или нет - это ничего не меняет. Вы это понимаете?
- Я-то понимаю... Послушайте, дорогой товарищ из Москвы, здесь Новоелизаветинск, город не так велик, как может показаться, о Вас известно контрразведке, и рано или поздно она выйдет на Ваш след. К тому же не исключено, что в следующей записке, появившейся у подполковника Никольского, будут указаны Ваши приметы, а также фамилия, под которой Вы здесь проживаете.
Дальнейшее не требовало каких-либо пояснений. Пока что контрразведка знает лишь о присутствии в городе резидента ВЧК, однако опасность постоянно и неуклонно возрастает, и, возможно, очень скоро «Хмурый» попадёт в число подозреваемых, затем последует персональная отработка и арест.
- Ваше предложение? - спросил «Хмурый», хотя совершенно точно знал, какой последует ответ.
- Перейти на нелегальное положение. Так будет лучше для всех: и для Вас и для нас.
- Это значит - признать поражение. Недооценивать врага, безусловно, плохо. Однако и переоценивать его, преуменьшать собственные силы недопустимо и просто преступно. Легальное существование даёт массу преимуществ, товарищ Троянов. И их необходимо использовать. В полной мере. Предупреждая следующее Ваше пожелание, обещаю быть предельно осторожным и в случае опасности немедленно скрыться.
- Промедление неразумно!
- Что делать! Люди, поступающие разумно, сидят по домам и наслаждаются уютом и романами Александра Дюма.
- Если утечка идёт из Москвы – я не сумею её обнаружить, - упрямо проговорил большевик, член РКП (б) с дореволюционным стажем и, прищурившись, посмотрел в глаза бывшего царского офицера так, что тому вдруг захотелось встать по стойке «смирно». - Никаким образом. И не смогу Вас защитить. Зато в Дозоровке с Вашей головы не упадёт ни один волос – за это могу ручаться.
«Хмурый» отрицательно покачал головой.
- Ладно! – жёстко сказал Троянов. Он низко опустил подбородок, смотрел исподлобья и в данный момент меньше всего напоминал «старого потрёпанного козла», скорее – изготовляющегося к прыжку тигра. Устремлённого к цели и не замечающего возможных препон и препятствий. – Вы, конечно, затрудняет мне работу, но я справлюсь. Приложу все усилия, чтобы защитить Вас, товарищ «Хмурый». Прошу только проявлять предельную осторожность, действовать с оглядкой и понапрасну не рисковать!
«Как ребёнка отчитывает!» - непроизвольно подумал Виткевич. Однако эту мысль тут же сменила другая: девять человек из десяти в данной конкретной ситуации вполне справедливо могли переложить всю ответственность за возможную неудачу на самого «Хмурого», дескать, я советовал, а он не внял предупреждениям, упёрся как баран, что я могу поделать… А Троянов эту самую ответственность готов с ним разделить, даже взять на себя большую её часть… Наверное Виткевич всё-таки выбрал правильную сторону в этой войне…
Поговорки о Новоелизаветинских купцах разнообразием, впрочем, как и оригинальностью не отличались: «Не обманешь — не продашь», «Нужно уметь орудовать делом и уметь концы хоронить», «Прав не тот, у кого больше мануфактур, а тот, у кого больше влиятельных защитников». Величайшее лукавство и обман, ловкость и изворотливость в среде «деловых людей» считались делом совершенно обыденным и привычным. «Эки мошенники!» - с восхищением восклицал простой Новоелизаветинский обыватель, прознав об очередной виртуозной сделке, с блеском произведённой «его степенством». Знаменитое «честное купеческое слово», символизирующее крепость и нерушимость, на деле оказывалось весьма удобным инструментом, позволяющим получить под него без всяких поручительств и прочей бумажной волокиты изрядный задаток, причём сразу с нескольких торговцев; либо несколько раз «перевернуть шубу» – объявить себя банкротом, прикарманив при этом крупные суммы. Потому что «сурьёзному» и разумному человеку «не для того голова дана, чтобы пробор бриолином намазывать и различные помпадуры с волосами проворить». Стоит лишь проявить малую толику изобретательности - и деньги сами потекут в карман, и не ручейком, а вполне полноводной рекой.
Можно, к примеру, купив три воза дров, переложить их на свои, снизу добавив сучьев - и выйдет уже не три возка, а все пять. Можно пошить папаху на вершок короче, сапожные подошвы изготовить из бумаги, в сено для весу уложить брёвна, а сахар продавать мокрым, выручив на подобной сделке вполне приличную копейку. Можно по самой выгодной цене спихнуть десяток возов овса, и только уже в своих закромах покупатель определит, что половина злака – мякина. Можно при отгрузке в Лондоны - Копенгагены положить в бочки с сибирским маслом булыжников для веса. Можно, скупив по трактирам спитую заварку, заново расфасовать, красиво оттиснув на упаковке «Поставщик Двора Его Императорского Величества», и выдать за свежий чай. В общем, добавить в каждую бочку мёда изрядную ложку дёгтя и сбыть по цене мёда. Копеечка к копеечке, уже глядишь, рублик к рублику, а там дело тысячами пахнет. А без копеечки-то и тысяча – вовсе не тысяча. Не тот мошенник, кто мошенство совершил, а кто, совершив, не скрыл.
Ох уж это настойчивое и неудержимое желание приобрести на грош пятаков. Выторговать хоть копейку прибыли, алтын барыша.
Хотя внешне взаимоотношения между купцами складывались вполне благопристойно и доброжелательно, и в «Новоелизаветинском вестнике» частенько можно было прочитать заявление очередного «предприимчивого и практичного человека», коммерсанта-деловара о том, что «все мы из одного теста слеплены, и делить нам совершенно нечего», на деле всё оборачивалось по-иному. Зачастую враждовали они между собой как кошка с собакой, а иногда и похуже. В Новоелизаветинске долгое время помнили противостояние двух «чайных королей»: Николая Ивановича Батинцева и Прохора Филипповича Пахолкова, которое краснобаи и кривословы весьма оригинально обозвали «Чайной церемонией», а другие - на язык позлее – попроще – «Побоищем мазурика с фармазоном». Торговля чаем в начале века несла весьма ощутимый ущерб, причём в большей мере из-за того, что подделка чайного сырья достигла поистине исполинских масштабов. На какие только ухищрения, уловки и проделки не шли продавцы, чтобы вложив сущие гроши, продать задорого, а разницу положить в карман. Самым распространённым было использование всяческого мусора, оставшегося после переработки и сортировки: стеблей, веточек, отходов чайного листа. Однако это были ещё цветочки: гораздо проще подменить подлинный продукт кипреем, он же иван-чай, с добавлением листьев медуницы, берёзы, рябины. Власть на подобные шалости смотрела, мягко говоря, негативно и весьма отрицательно, боролась нещадно и совершенно безжалостно, потому действовать приходилось крайне осторожно. Крестьяне тайно продавали перекупщикам собранный и высушенный кипрей, маскируя сие действо, как сдачу лекарственных трав для аптеки. А уж перекупщик затем передавал иван-чай в условленном месте истинному владельцу, который после смешивания с натуральным китайским чаем сбагривал полученную смесь покупателям.
И Николай Иванович Батинцев, и Прохор Филиппович Пахолков старательно нарабатывали репутацию ответственных продавцов чайного напитка. Однако известно, что двум медведям в одной берлоге не ужиться: тесноват стал Новоелизаветинск для Батинцева с Пахолковым. Остаться должен был только один.
Николай Иванович Батинцев состоял членом Общества взаимного кредита, городского Общественного банка, Вольно-пожарного общества, а также слыл изрядным меценатом, принимал широкое участие в делах общественной и частной благотворительности, в делах народного образования, пользовался определённым уважением и находился в весьма приятельских отношениях со многими власть предержащими. А уж с начальником городской полиции Давидом Михайловичем Баженовым в особенности, можно сказать, дружил семьями. Чем и пожелал воспользоваться.
Откровенно говоря, прояви Николай Иванович чуть большую толику терпения, он дожал бы Пахолкова совершенно законными способами. Но алчность и нетерпение, стремление поскорее избавиться от конкурента, раздавить нахальную вошь сыграли определённую роль, ускорили «торжество справедливости».
Всё было сработано как по нотам, как в хорошем спектакле, хотя и шито белыми нитками, которые совершенно беззастенчиво выглядывали из материалов дела неряшливыми узелками.
Однажды ранним январским утром в городскую полицию с заявлением о мошенничестве обратились сразу двое: житель Новоелизаветинска мещанин Леонид Плюшин и крестьянин Гавриил Островцов, служащие на чайном складе Прохора Филипповича Пахолкова. Ни с того ни с сего оба решили проявить бдительность, выполнить гражданский долг, вывести негодяя на чистую воду и прочие торжественные слова и выражения о весьма высоком чувстве ответственности и нетерпимости ко всяческому жулью. Из их заявления следовало, что на складе периодически подмешивают в настоящий чай кипрей и прочие травы. Что, кстати, происходит там и в сей момент, так что господам полицейским надлежит изрядно поторопиться, если они желают получить успех и накрыть шайку, что называется, с поличным. Они, Плюшин и Островцов, в свою очередь готовы лично указать место, где находятся бочки с «чаем».
Реакция последовала молниеносно, словно подобного сообщения давно и с нетерпением ожидали, по слухам, сам начальник городской полиции Давид Михайлович Баженов чрезвычайно заинтересовался этим заявлением и немедленно отдал команду хватать мерзавцев. В помещении чайного склада торгового дома «Прохор Филиппович Пахолков» был произведен внезапный обыск, оказавшийся весьма усешным и результативным: в холодной кладовой чинами сыскной полиции были обнаружены три зашитых в рогожу и обвязанных верёвками ящика весом 25 пудов и две 40-вёдерные бочки, упакованные таким же образом, весом 43 пуда 20 фунтов. По вскрытии этих ящиков и бочек они оказались наполненными иван-чаем. Итак, состав преступления налицо!
Процесс по делу о мошенничестве обещал быть грандиозным, потому судебный зал был заполнен до отказа. Обвинитель всячески поносил Прохора Филипповича, особенно напирая на то, что основной причиной, вынудившей подсудимого к совершению преступления, стала его непомерная жадность и страсть к наживе, стремление к деньгам любой ценой. Понимая, что положение его заведомо проигрышное, Прохор Филиппович Пахолков наотрез отказался от адвоката и вёл себя дерзко и весьма вызывающе. Не сильно стесняясь в формулировках и витийствуя далеко не в парламентских выражениях, задал риторический вопрос: какой товар русскому человеку более потребен – свой, который растёт в соседней деревне, или загадочно-романтичного востока? А также во всеуслышание заявил, что его, Прохора Филипповича, чай имеет собственный неповторимый вкус: «Ни один китаец не обладает таким мягким и успокаивающим действием. А густой аромат фруктов, патоки и цветов от него просто волшебен». Тогда как у чаёв Батинцева вкус такой, «будто травы у забора надрали, где все городские бродяги и дворовые псы иже с ними малую нужду справляли, и заварили». И добавил уж совершенно по казарменному: «Мой чай с мёдом в бане просто очумительный, ничо лучше не знаю!», чем вызвал в зале дружный хохот и изрядные овации. В свою очередь Николай Иванович Батинцев в долгу не остался и с глубоким ехидством отбрил: «Ежели его послушать, то скоро мы начнём кору с березы жрать и говорить о полезной еде предков». И это высказывание тоже было оценено по достоинству громом аплодисментов.
Суд поведение Прохора Филипповича счёл отягчающим обстоятельством и поступил с ним весьма жестоко: Пахолков был лишён всех прав состояния и сослан навечно в Сибирь.
Судебный процесс и жестокость наказания не смогли остановить массовую практику подделки чая, а сведущие люди шептались промеж себя, что Батинцев отвалил господину Баженову изрядную долю денег, чтобы с помощью полиции «укатать супротивника куда Макар телят не гонял».
На улице Нерчинской расположились сразу два ресторана: «Амур» и «Тривия». «Амур» принадлежал господину Толстихину Константину Ксенофонтовичу, известному в Новоелизаветинске торговцу винно-бакалейными и гастрономическими товарами. Ресторанной деятельностью он решил заняться, что называется, из любви к искусству: не ради барыша, а чтобы дело не стояло на месте. В чём значительно преуспел, потому как копеечки не вымарщивал, а обустраивал всё по-царски. В «Амуре» имелся зимний сад, залы украшены экзотическими растениями, стены сплошь зеркальные, а посредине – шумный фонтан. Здесь можно было отведать самых дорогих ликёров и редчайших заграничных вин, закусить французским паштетом из гусиной печени и трюфелями, а также бельгийскими или швейцарскими пирожными. Официанты сплошь в чёрных фраках, накрахмаленных манишках и перчатках цвета морской пены. Чрезвычайно услужливы, любое желание схватывают на лету, двигаются незаметно-бесшумно, словно тени, словно музыканты в оркестре которым управляет невидимой дирижёрской палочкой весьма импозантный и солидный метрдотель в визитке с полосатыми брюками, напоминающий доброго седого бульдога. Меню на любой вкус и кошелёк: и знатный вельможа довольным останется, и простого горожанина не обидят, уважат. Примечателен случай, когда группа студентов, успешно сдавших экзамены, решили это событие дружно отметить и не банальной попойкой на квартире, а шикануть и закатиться в «Амур»: гулять - так гулять! Однако посчитав наличность, пришли в совершение расстройство: денег было явно мало. Метрдотель успокоил: не в деньгах счастье, а в уважении. Погуляйте, молодые люди, в нашем замечательном зимнем саду с полчасика, полюбуйтесь диковинками, потом пожалуйте-с, всё будет устроено. Вняв совету, студенты отправились на моцион, а когда вернулись - глазам не поверили и слегка опешили.
- Возможно, вы правы, однако позволю себе не согласиться. Потому что в подобном случае операции может прийти конец, и конец весьма плачевный. Вас сдали заранее, до её начала.
От этих слов повеяло могильным холодом, и «Хмурому» стало весьма неуютно. Он откинулся на спинку скамейки, угрюмо рассматривая вызывающий блеск собственных ботинок. Лицо приобрело выражение, полностью оправдывающее псевдоним.
- Пока говорить об этом рано.
- Рано? - изумился Троянов. - Как бы потом поздно не было.
Он был прав, и Виткевич лучше других понимал это. Тем более что заботился Троянов о нём, о его безопасности. «Хмурый» попытался придать голосу жёсткости и решительного оптимизма.
- В конце концов, приказ есть приказ, и операция будет продолжаться при любом раскладе. Известно противнику обо мне или нет - это ничего не меняет. Вы это понимаете?
- Я-то понимаю... Послушайте, дорогой товарищ из Москвы, здесь Новоелизаветинск, город не так велик, как может показаться, о Вас известно контрразведке, и рано или поздно она выйдет на Ваш след. К тому же не исключено, что в следующей записке, появившейся у подполковника Никольского, будут указаны Ваши приметы, а также фамилия, под которой Вы здесь проживаете.
Дальнейшее не требовало каких-либо пояснений. Пока что контрразведка знает лишь о присутствии в городе резидента ВЧК, однако опасность постоянно и неуклонно возрастает, и, возможно, очень скоро «Хмурый» попадёт в число подозреваемых, затем последует персональная отработка и арест.
- Ваше предложение? - спросил «Хмурый», хотя совершенно точно знал, какой последует ответ.
- Перейти на нелегальное положение. Так будет лучше для всех: и для Вас и для нас.
- Это значит - признать поражение. Недооценивать врага, безусловно, плохо. Однако и переоценивать его, преуменьшать собственные силы недопустимо и просто преступно. Легальное существование даёт массу преимуществ, товарищ Троянов. И их необходимо использовать. В полной мере. Предупреждая следующее Ваше пожелание, обещаю быть предельно осторожным и в случае опасности немедленно скрыться.
- Промедление неразумно!
- Что делать! Люди, поступающие разумно, сидят по домам и наслаждаются уютом и романами Александра Дюма.
- Если утечка идёт из Москвы – я не сумею её обнаружить, - упрямо проговорил большевик, член РКП (б) с дореволюционным стажем и, прищурившись, посмотрел в глаза бывшего царского офицера так, что тому вдруг захотелось встать по стойке «смирно». - Никаким образом. И не смогу Вас защитить. Зато в Дозоровке с Вашей головы не упадёт ни один волос – за это могу ручаться.
«Хмурый» отрицательно покачал головой.
- Ладно! – жёстко сказал Троянов. Он низко опустил подбородок, смотрел исподлобья и в данный момент меньше всего напоминал «старого потрёпанного козла», скорее – изготовляющегося к прыжку тигра. Устремлённого к цели и не замечающего возможных препон и препятствий. – Вы, конечно, затрудняет мне работу, но я справлюсь. Приложу все усилия, чтобы защитить Вас, товарищ «Хмурый». Прошу только проявлять предельную осторожность, действовать с оглядкой и понапрасну не рисковать!
«Как ребёнка отчитывает!» - непроизвольно подумал Виткевич. Однако эту мысль тут же сменила другая: девять человек из десяти в данной конкретной ситуации вполне справедливо могли переложить всю ответственность за возможную неудачу на самого «Хмурого», дескать, я советовал, а он не внял предупреждениям, упёрся как баран, что я могу поделать… А Троянов эту самую ответственность готов с ним разделить, даже взять на себя большую её часть… Наверное Виткевич всё-таки выбрал правильную сторону в этой войне…
Глава 50
Поговорки о Новоелизаветинских купцах разнообразием, впрочем, как и оригинальностью не отличались: «Не обманешь — не продашь», «Нужно уметь орудовать делом и уметь концы хоронить», «Прав не тот, у кого больше мануфактур, а тот, у кого больше влиятельных защитников». Величайшее лукавство и обман, ловкость и изворотливость в среде «деловых людей» считались делом совершенно обыденным и привычным. «Эки мошенники!» - с восхищением восклицал простой Новоелизаветинский обыватель, прознав об очередной виртуозной сделке, с блеском произведённой «его степенством». Знаменитое «честное купеческое слово», символизирующее крепость и нерушимость, на деле оказывалось весьма удобным инструментом, позволяющим получить под него без всяких поручительств и прочей бумажной волокиты изрядный задаток, причём сразу с нескольких торговцев; либо несколько раз «перевернуть шубу» – объявить себя банкротом, прикарманив при этом крупные суммы. Потому что «сурьёзному» и разумному человеку «не для того голова дана, чтобы пробор бриолином намазывать и различные помпадуры с волосами проворить». Стоит лишь проявить малую толику изобретательности - и деньги сами потекут в карман, и не ручейком, а вполне полноводной рекой.
Можно, к примеру, купив три воза дров, переложить их на свои, снизу добавив сучьев - и выйдет уже не три возка, а все пять. Можно пошить папаху на вершок короче, сапожные подошвы изготовить из бумаги, в сено для весу уложить брёвна, а сахар продавать мокрым, выручив на подобной сделке вполне приличную копейку. Можно по самой выгодной цене спихнуть десяток возов овса, и только уже в своих закромах покупатель определит, что половина злака – мякина. Можно при отгрузке в Лондоны - Копенгагены положить в бочки с сибирским маслом булыжников для веса. Можно, скупив по трактирам спитую заварку, заново расфасовать, красиво оттиснув на упаковке «Поставщик Двора Его Императорского Величества», и выдать за свежий чай. В общем, добавить в каждую бочку мёда изрядную ложку дёгтя и сбыть по цене мёда. Копеечка к копеечке, уже глядишь, рублик к рублику, а там дело тысячами пахнет. А без копеечки-то и тысяча – вовсе не тысяча. Не тот мошенник, кто мошенство совершил, а кто, совершив, не скрыл.
Ох уж это настойчивое и неудержимое желание приобрести на грош пятаков. Выторговать хоть копейку прибыли, алтын барыша.
Хотя внешне взаимоотношения между купцами складывались вполне благопристойно и доброжелательно, и в «Новоелизаветинском вестнике» частенько можно было прочитать заявление очередного «предприимчивого и практичного человека», коммерсанта-деловара о том, что «все мы из одного теста слеплены, и делить нам совершенно нечего», на деле всё оборачивалось по-иному. Зачастую враждовали они между собой как кошка с собакой, а иногда и похуже. В Новоелизаветинске долгое время помнили противостояние двух «чайных королей»: Николая Ивановича Батинцева и Прохора Филипповича Пахолкова, которое краснобаи и кривословы весьма оригинально обозвали «Чайной церемонией», а другие - на язык позлее – попроще – «Побоищем мазурика с фармазоном». Торговля чаем в начале века несла весьма ощутимый ущерб, причём в большей мере из-за того, что подделка чайного сырья достигла поистине исполинских масштабов. На какие только ухищрения, уловки и проделки не шли продавцы, чтобы вложив сущие гроши, продать задорого, а разницу положить в карман. Самым распространённым было использование всяческого мусора, оставшегося после переработки и сортировки: стеблей, веточек, отходов чайного листа. Однако это были ещё цветочки: гораздо проще подменить подлинный продукт кипреем, он же иван-чай, с добавлением листьев медуницы, берёзы, рябины. Власть на подобные шалости смотрела, мягко говоря, негативно и весьма отрицательно, боролась нещадно и совершенно безжалостно, потому действовать приходилось крайне осторожно. Крестьяне тайно продавали перекупщикам собранный и высушенный кипрей, маскируя сие действо, как сдачу лекарственных трав для аптеки. А уж перекупщик затем передавал иван-чай в условленном месте истинному владельцу, который после смешивания с натуральным китайским чаем сбагривал полученную смесь покупателям.
И Николай Иванович Батинцев, и Прохор Филиппович Пахолков старательно нарабатывали репутацию ответственных продавцов чайного напитка. Однако известно, что двум медведям в одной берлоге не ужиться: тесноват стал Новоелизаветинск для Батинцева с Пахолковым. Остаться должен был только один.
Николай Иванович Батинцев состоял членом Общества взаимного кредита, городского Общественного банка, Вольно-пожарного общества, а также слыл изрядным меценатом, принимал широкое участие в делах общественной и частной благотворительности, в делах народного образования, пользовался определённым уважением и находился в весьма приятельских отношениях со многими власть предержащими. А уж с начальником городской полиции Давидом Михайловичем Баженовым в особенности, можно сказать, дружил семьями. Чем и пожелал воспользоваться.
Откровенно говоря, прояви Николай Иванович чуть большую толику терпения, он дожал бы Пахолкова совершенно законными способами. Но алчность и нетерпение, стремление поскорее избавиться от конкурента, раздавить нахальную вошь сыграли определённую роль, ускорили «торжество справедливости».
Всё было сработано как по нотам, как в хорошем спектакле, хотя и шито белыми нитками, которые совершенно беззастенчиво выглядывали из материалов дела неряшливыми узелками.
Однажды ранним январским утром в городскую полицию с заявлением о мошенничестве обратились сразу двое: житель Новоелизаветинска мещанин Леонид Плюшин и крестьянин Гавриил Островцов, служащие на чайном складе Прохора Филипповича Пахолкова. Ни с того ни с сего оба решили проявить бдительность, выполнить гражданский долг, вывести негодяя на чистую воду и прочие торжественные слова и выражения о весьма высоком чувстве ответственности и нетерпимости ко всяческому жулью. Из их заявления следовало, что на складе периодически подмешивают в настоящий чай кипрей и прочие травы. Что, кстати, происходит там и в сей момент, так что господам полицейским надлежит изрядно поторопиться, если они желают получить успех и накрыть шайку, что называется, с поличным. Они, Плюшин и Островцов, в свою очередь готовы лично указать место, где находятся бочки с «чаем».
Реакция последовала молниеносно, словно подобного сообщения давно и с нетерпением ожидали, по слухам, сам начальник городской полиции Давид Михайлович Баженов чрезвычайно заинтересовался этим заявлением и немедленно отдал команду хватать мерзавцев. В помещении чайного склада торгового дома «Прохор Филиппович Пахолков» был произведен внезапный обыск, оказавшийся весьма усешным и результативным: в холодной кладовой чинами сыскной полиции были обнаружены три зашитых в рогожу и обвязанных верёвками ящика весом 25 пудов и две 40-вёдерные бочки, упакованные таким же образом, весом 43 пуда 20 фунтов. По вскрытии этих ящиков и бочек они оказались наполненными иван-чаем. Итак, состав преступления налицо!
Процесс по делу о мошенничестве обещал быть грандиозным, потому судебный зал был заполнен до отказа. Обвинитель всячески поносил Прохора Филипповича, особенно напирая на то, что основной причиной, вынудившей подсудимого к совершению преступления, стала его непомерная жадность и страсть к наживе, стремление к деньгам любой ценой. Понимая, что положение его заведомо проигрышное, Прохор Филиппович Пахолков наотрез отказался от адвоката и вёл себя дерзко и весьма вызывающе. Не сильно стесняясь в формулировках и витийствуя далеко не в парламентских выражениях, задал риторический вопрос: какой товар русскому человеку более потребен – свой, который растёт в соседней деревне, или загадочно-романтичного востока? А также во всеуслышание заявил, что его, Прохора Филипповича, чай имеет собственный неповторимый вкус: «Ни один китаец не обладает таким мягким и успокаивающим действием. А густой аромат фруктов, патоки и цветов от него просто волшебен». Тогда как у чаёв Батинцева вкус такой, «будто травы у забора надрали, где все городские бродяги и дворовые псы иже с ними малую нужду справляли, и заварили». И добавил уж совершенно по казарменному: «Мой чай с мёдом в бане просто очумительный, ничо лучше не знаю!», чем вызвал в зале дружный хохот и изрядные овации. В свою очередь Николай Иванович Батинцев в долгу не остался и с глубоким ехидством отбрил: «Ежели его послушать, то скоро мы начнём кору с березы жрать и говорить о полезной еде предков». И это высказывание тоже было оценено по достоинству громом аплодисментов.
Суд поведение Прохора Филипповича счёл отягчающим обстоятельством и поступил с ним весьма жестоко: Пахолков был лишён всех прав состояния и сослан навечно в Сибирь.
Судебный процесс и жестокость наказания не смогли остановить массовую практику подделки чая, а сведущие люди шептались промеж себя, что Батинцев отвалил господину Баженову изрядную долю денег, чтобы с помощью полиции «укатать супротивника куда Макар телят не гонял».
На улице Нерчинской расположились сразу два ресторана: «Амур» и «Тривия». «Амур» принадлежал господину Толстихину Константину Ксенофонтовичу, известному в Новоелизаветинске торговцу винно-бакалейными и гастрономическими товарами. Ресторанной деятельностью он решил заняться, что называется, из любви к искусству: не ради барыша, а чтобы дело не стояло на месте. В чём значительно преуспел, потому как копеечки не вымарщивал, а обустраивал всё по-царски. В «Амуре» имелся зимний сад, залы украшены экзотическими растениями, стены сплошь зеркальные, а посредине – шумный фонтан. Здесь можно было отведать самых дорогих ликёров и редчайших заграничных вин, закусить французским паштетом из гусиной печени и трюфелями, а также бельгийскими или швейцарскими пирожными. Официанты сплошь в чёрных фраках, накрахмаленных манишках и перчатках цвета морской пены. Чрезвычайно услужливы, любое желание схватывают на лету, двигаются незаметно-бесшумно, словно тени, словно музыканты в оркестре которым управляет невидимой дирижёрской палочкой весьма импозантный и солидный метрдотель в визитке с полосатыми брюками, напоминающий доброго седого бульдога. Меню на любой вкус и кошелёк: и знатный вельможа довольным останется, и простого горожанина не обидят, уважат. Примечателен случай, когда группа студентов, успешно сдавших экзамены, решили это событие дружно отметить и не банальной попойкой на квартире, а шикануть и закатиться в «Амур»: гулять - так гулять! Однако посчитав наличность, пришли в совершение расстройство: денег было явно мало. Метрдотель успокоил: не в деньгах счастье, а в уважении. Погуляйте, молодые люди, в нашем замечательном зимнем саду с полчасика, полюбуйтесь диковинками, потом пожалуйте-с, всё будет устроено. Вняв совету, студенты отправились на моцион, а когда вернулись - глазам не поверили и слегка опешили.
