Стилем оформления зала Василий Васильевич избрал, по его весьма своеобразному пониманию, «рококо», на самом деле настоящую эклектику с «изящными» женскими головками в прическах-помпадур, гирляндами, витражами на окнах, стенными росписями. Зал и кабинеты обставил новейшей венской буковой мебелью, лёгкой, почти невесомой и внешне весьма стильной, между тем гораздо дешевле привычной тяжёлой. Закончив с отделкой, приступил ко всяческим изыскам. В зале появился настоящий аквариум с рыбами, в приобретении которых Василию Васильевичу изрядно помогало Новоелизаветинское Общество рыболовов и естествоиспытателей. На втором этаже обустроили небольшой, но весьма уютный биллиардный зал, повсюду тропические растения в кадках, множество газет и журналов. На сцене планировались выступления иллюзионистов, акробатов и дрессированных собачек. А ещё господин Горнин загорелся идеей провести первый в заведениях подобного рода киносеанс.
«Новоелизаветинский вестник» немедленно поспешил сообщить, что: «г. Васильев извещает почтеннейшую публику, что им совершенно заново переделан ресторан «Дубравушка», затрачен большой капитал, отделаны и обставлены в самом лучшем стиле по новейшим моделям зал, кабинеты и номера. При ресторане первоклассные французская, русская и кавказская кухни, вина лучших заграничных фирм. Во время обедов и ужинов играет румынский оркестр г-на Брэтиану».
Открытие нового ресторана было обставлено с изрядной помпезностью. Василий Васильевич Горнин лично пригласил городское начальство и всех прочих, наделённых хоть каплей власти, господ с семьями на торжественный ужин. Убранство «Дубравушки» репортёр «Новоелизаветинского вестника» сравнил с «нарядной праздничной бонбоньеркой». Создавая радостное настроение, Михаил Васильевич Ободзинский выступил с дежурной прочувствованной речью о благом начинании и великой пользе для города, после чего о фасад символично разбили бутылку шампанского, и разразившееся тотчас бурное пиршество должно было олицетворять начало новой жизни «Дачи Луниной», а также успех и благополучие Василия Васильевича Горнина. Однако же не всё прошло великолепно, без изрядного конфуза не обошлось: бессовестная бутылка с первого раза разбиваться не пожелала, пришлось процедуру повторить. Вторая попытка вполне увенчалась успехом, и брызги шампанского вперемешку со стеклянными осколками наконец-то сверкнули изумительным фейерверком в заходящих солнечных лучах.
Гости с изрядным вкусом выпивали-закусывали, веселились под непривычно-причудливую музыку румынского оркестра Юлиана Брэтиану, всячески восхваляя смелое начинание столичного молодца-кудесника, однако про себя думали совершенно по-иному. Иначе чем глупым чудачеством назвать подобный прожект было весьма затруднительно.
Ну, честное слово, открыл бы господин Горнин здесь привокзальную пивную, дешёвый трактир либо чайную для бедных служащих, пролетариев и прочей голытьбы, коей вокруг шныряло преизбыточно – на здоровье, возможно, дело бы и пошло в гору. Только нет, сподобился Василий Васильевич, шлея ему под хвост попала, выстроить изящное чудо-заведение, выглядевшее здесь примерно так же, как сверкающий золотой зуб посреди щербатой челюсти. Не тот район совершенно, хозяин с местом основательно напутал, окрестные жители от подобной роскоши шарахаются, словно чёрт от ладана, приличной же публики здесь никогда не водилось.
В центре Новоелизаветинска ресторанов переизбыток, считал господин Горнин, а вот на окраинах, ближе к промышленным районам их практически нет. Между тем, он совершенно точно уверен, многим новоелизаветинцам иногда хочется посидеть в тепле и уюте, послушать приличную музыку, посмотреть акробатическое выступление, почитать столичный журнал, выкушать рюмочку ароматного мятного ликёра или фужер Шустовского коньяку, вкусить ароматного жаркого... Да просто почувствовать себя джентльменом. Царицынский вокзал рядом, от Губернаторской улицы на извозчике минут десять езды, не более. Василий Васильевич искренне полагал, что своего клиента он найдёт, и многие горожане с великим удовольствием приступят к посещению его гордости. Днём ресторан будут посещать семейные пары с детишками. Глава семейства, блаженно распробовав букет французского коньяка «Камю», чинно знакомится с содержимым свежей газеты, супруга, изящно отставив мизинчик в сторону, кушает кофе с куском торта, детишки же наслаждаются пирожными и просто приходят в буйство от колдовства иллюзионистов. Вечером после театрального представления подъезжают ценители изящных искусств, артисты, удачливые купцы, промышленники. Пассажиры вечернего поезда уважительно появляются в зале, чтобы вкусно завершить день. Со сцены виртуозно плачет скрипка, ликуют валторны и тромбоны, нежно печалится флейта, наполняют музыку ритмом, упругой жизненной силой барабаны. Новоелизаветинцы страстно мечтают именно в «Дубравушке», в её сказочной обстановке праздновать юбилейные торжества, свадьбы, именины, прочие замечательные события. Его детищем восхищаются, ему выражают всяческий восторг и признательность.
Реальность за короткое время до основания развалила сладостные грёзы Василия Васильевича, выстроенный воображением и расчётами хрустальный дворец разлетелся осколками вместе со всеми его пятиярусными башнями, арками, балконами и парадными воротами. Горожане не торопились нести свои капиталы в «Дубравушку». У каждого свой идеал, и суждения о романтике тоже у всех совершенно различны. И если Василий Васильевич искренне полагает, что пределом мечтаний является чудесный деликатно-лакомый вечер с драгоценной возлюбленной, милой сердцу юной барышней за уютным столиком «Дубравушки», сдобренный бургундским Шабли и устрицами, либо «Смирновкой» и котлетками а-ля Жардиньер, музыкой и цветами, то Господь ему судья. Ведь можно в значительной степени проще: на ночном берегу реки Вори выкушать с подругой граммов по триста-четыреста-пятьсот ядрёного первача и приступить к любовным утехам тут же, на травке и при мечтательной луне. Романтика, чёрт побери! Лирическая патетика, идеалистическая мечта!
А ведь советовали ему дружески, намекали весьма непрозрачно: не дело Вы затеяли, милостивый государь Василий Васильевич, здесь не Петроград и не Москва, учитывайте местные реалии, только господин Горнин от подобных советов лишь пуще распалялся, небрежно отмахиваясь: сами с усами, не глупее других! От идеи своей отступаться был совершенно не намерен.
Что ж, благоволите результат.
Напрасно дожидалась роскошная «Дубравушка» господ посетителей: сосотоятельные клиенты предпочитали заведения в центре города, к цивилизации поближе, местная же публика обходила диковинно творение Василия Васильевича Горнина стороной, всерьёз опасаясь за содержимое собственных карманов. Платить совершенно сумасшедшие деньги за выпивку представлялось весьма кощунственным, ибо повсюду самогонка практически дармовая, а принятый у ближайшего плетня на грудь стакан валит с ног ничем не хуже заморских вин-коньяков. А уж румынский оркестр господина Брэтиану – глупость несусветная.
Василий Васильевич поначалу не сдавался, придумывал всяческие ухищрения, чтобы клиентуру заманить. Расклеивал на афишных тумбах прейскуранты своего ресторана. В «Новоелизаветинском вестнике» публиковал стихи собственного сочинения, приглашающие господ читателей навестить «Дубравушку». Предусматривал для посетителей «почётную посетительскую карточку», дающую весьма ощутимую скидку. Зазывал на творческие вечера поэтов, деятелей искусств, устроил картинную выставку.
Однако же то, что прекрасно работало в Москве и Петербурге, почему-то совершенно не желало срабатывать в Новоелизаветинске.
Василий Васильевич всё больше мрачнел и злился, свирепел и меркнул, негодовал и впадал в отчаяннейшую тоску. А после революции и установления в городе Советской власти он почти совершенно охладел к своей идее и взвалил всё на плечи буфетчика Прохора Андреевича.
По странному стечению обстоятельств Советская власть заведением господина Горнина не заинтересовалась ни в коей мере, словно бы его и не существовало вовсе. За всё время большевистского правления ни один представитель Совдепа или ЧК, ни один узурпатор не переступил порога «Дубравушки», предоставив ресторану существовать, как душа пожелает.
Ресторан к тому времени изрядно поблёк и потускнел. Давно уже исчез с его сцены господин Брэтиану, подавшийся вместе с оркестром в более шикарное заведение, теперь здесь исполняла слезоточивые романсы, одновременно аккомпанируя на рояле, госпожа Горожцова, актриса из местных с весьма посредственным низким контральто, зато дьявольски красивым бюстом. Качество и ассортимент блюд тоже перестали изумлять изысканностью и оригинальностью по причине коварного вероломства шеф-повара, в самый ответственный момент бессовестно давшего дёру, словно крыса с тонущего корабля. Полнейшее разорение «заведения для приличных и состоятельных господ» и возращение к первоначальному виду должны были произойти в самое скорейшее время.
Но после падения красного режима число посетителей странным образом возросло. Причём сюда принялись заглядывать не только посетители благонравно-степенного обличья, в чьих карманах шуршали купюры и позвякивали золотые червонцы, но и совершеннейшего вида пролетарии, а также личности изрядно подозрительной наружности. Буфетчик Прохор Андреевич поначалу не придал этому значения, а потом вдруг сообразил: возле ресторана теперь заканчивает свой маршрут армейский патруль, «отслеживающего обстановку» и принимающего самые рьяные меры к розыску и задержанию большевиков-подпольщиков.
Потому если абстрактный путешественник, странствователь-исследователь, игнорируя «Дубравушку», берёт правее - то имеет весьма приличные шансы попасть в дружеские патрульные объятия.
Чем не преминул воспользоваться предприимчивый Прохор Андреевич.
Теперь документы проверялись у всех подряд, невзирая на личности и внешний облик. Потому что солидный господин здесь не пойдёт, он от вокзала поедет на извозчике.
Услышав звук подошедшего поезда, патрульные споро перемещались к «Дубравушке», ожидая покуда приезжий люд не повалит на них широким косяком. Разминуться на узкой улочке практически невозможно.
- Стой! Кто таков будешь, предъяви документ!
Если у прохожего есть что скрывать, и он вовсе не горит желанием встретиться с патрулём, то завидев последних, споро нырнёт в «Дубравушку» в робкой надежде сыскать кратковременный приют, убежище, отсидеться и переждать. А там попадёт в цепкие лапы буфетчика Прохора Андреевича, или просто Прошки.
Прошка вовсе не зверь, он лишь коммерсант, хотя по нему и не скажешь. Первую рюмку он посетителю за бесплатно поднесёт, а если мало будет, то и вторую. А там бедолага расслабится, утратит напряжённый контроль и тогда уж непременно купит выпить-закусить, причём втрое дороже. А патрульные у входа постоят, подождут, перекурят. Отдыхают солдаты. Могут и внутрь спуститься, по рюмочке принять, только никогда клиентов не тревожат, не докучают проверками. Выпьют – и обратно на улицу. А посетитель уже размяк. Поняв, что избежал ненужной встречи с патрульными, ещё закажет.
Бывали, разумеется, и такие, что на дармовщинку проскочить желали. Забежит и ждёт, думает – выйдет у него. Как же-с, держи карман шире! Прохор Андреевич уже тут как тут.
- Заказывать что-с будете?
- Ничего, просто посижу минутку-другую...
- Пардон, у нас так не принято-с...
Деньги невелики, не обеднеют, а за укрытие платить надобно, за просто так только дятел стучит да скворцы пересмешничают… От хваткого буфетчика ещё никто «за спасибо» не уходил. Патрульным, используемым в качестве пугала, Прошка честно отдавал «долю малую», ну и, естественно, угощал бесплатной выпивкой «за счёт заведения».
Впрочем, говоря откровенно, службу патрульные несли спустя рукава, проявляя подчас чудеса безответственности и лихо надеясь на великое русское «авось», потому путешественник имел все шансы отделаться малой кровью.
Очень быстро об этой невинной шалости прознала контрразведка. В один прекрасный или, наоборот, не очень прекрасный день в «Дубравушке» появился капитан Марин. Он приветливо улыбнулся буфетчику, присел за стол в углу, заказал рыбного заливного и графин водки.
Солнечные лучи сквозь окно падали на спину госпоже Горожцовой, скульптурно выделяя её силуэт на сцене, подчёркивая достоинства и усердно маскируя возраст. Актриса старалась, пальцы трудолюбивыми пчёлками порхали над клавишами рояля, шикарный бюст томился от страстных терзаний. Госпожа Ворожцова с томной безучастностью смотрела в глаза капитана Марина, хотя казалось, её низкое контральто обращается исключительно к контрразведчику:
Облака сотрут часть пути,
Не оставив нам воспоминанья.
Только долгий в тумане крик
Замирающий без узнаванья.
Рядом пропасть паденьем грозит,
Застывает нога с опасеньем.
Шаг за шагом приходится жить,
Каждый раз принимая решенье.
Капитан Марин не спеша выпил лёгкий глоток водки, прожевал изрядный кусок заливного, с вельможной благосклонностью откинулся на спинку венского стула и закурил папиросу. Встретился взглядом с певицей, улыбнулся обезоруживающе-ласково, кивнул. Сделав подряд несколько вкусных затяжек, затушил папиросу и вновь принялся за еду. Капитан исподволь, незаметно наблюдал за стараниями буфетчика и вскоре заметил одну особенность: Прохор Андреевич умеет весьма красноречиво молчать. В его обществе, особенно после второй - третьей рюмки, самый стойкий конспиратор готов был раскрыть любые сокровенные тайны такому обаятельному симпатяге.
Госпожа Горожцова сфальшивила последний аккорд, досадливо отпустила клавиши и чванливо задрала подбородок вверх. В сущности никто не обращал на неё внимания, лишь Марин лениво похлопал пальцами правой руки о ладонь левой. Кивком подозвал Прохора Андреевича.
- Принесите ещё один стакан, любезнейший, и присядьте со мной, - сказал капитан Марин.
Положа руку на сердце, сведения, что от буфетчика можно получить, больший интерес представляли для полиции, чем для контрразведки, ибо убийств и грабежей здесь всегда было с избытком. Капитан Марин вербовал Прошку скорее из любви к искусству, чем ожидая значительного результата, походя, мимоходом, чтобы территорию перекрыть.
Капитан дождался, когда буфетчик опустится на стул, налил водку во второй стакан и придвинул его Прошке. - Давайте помолчим вместе.
Марин прикрыл глаза, расслабился, слушая затянувшую нечто жалобно-тоскливое госпожу Горожцову, слегка покачивая головой в такт. Паузу нужно выдерживать, чтобы Прохор Андреевич, словно зелёное яблоко, дозрел, дошёл до нужного состояния.
- Деликатная у Вас водочка, Прохор Андреевич, просто пальчики оближешь! – восхитился Марин, а буфетчик при этих словах совершенно побледнел, словно бы являлся самым непримиримым большевиком-подпольщиком. – И задумка Ваша с патрулём мне тоже очень понравилась. Оригинальная комбинация, ничего не скажешь.
Вновь забулькала водка, на этот раз капитан налил стаканы до краёв, под завязку.
- Вы что-то дрожите? – продолжал иезуитствовать капитан Марин. - Может быть, замёрзли, или случилось чего? Давайте-ка ещё по одной рюмочке, а? Между первой и второй…
«Новоелизаветинский вестник» немедленно поспешил сообщить, что: «г. Васильев извещает почтеннейшую публику, что им совершенно заново переделан ресторан «Дубравушка», затрачен большой капитал, отделаны и обставлены в самом лучшем стиле по новейшим моделям зал, кабинеты и номера. При ресторане первоклассные французская, русская и кавказская кухни, вина лучших заграничных фирм. Во время обедов и ужинов играет румынский оркестр г-на Брэтиану».
Открытие нового ресторана было обставлено с изрядной помпезностью. Василий Васильевич Горнин лично пригласил городское начальство и всех прочих, наделённых хоть каплей власти, господ с семьями на торжественный ужин. Убранство «Дубравушки» репортёр «Новоелизаветинского вестника» сравнил с «нарядной праздничной бонбоньеркой». Создавая радостное настроение, Михаил Васильевич Ободзинский выступил с дежурной прочувствованной речью о благом начинании и великой пользе для города, после чего о фасад символично разбили бутылку шампанского, и разразившееся тотчас бурное пиршество должно было олицетворять начало новой жизни «Дачи Луниной», а также успех и благополучие Василия Васильевича Горнина. Однако же не всё прошло великолепно, без изрядного конфуза не обошлось: бессовестная бутылка с первого раза разбиваться не пожелала, пришлось процедуру повторить. Вторая попытка вполне увенчалась успехом, и брызги шампанского вперемешку со стеклянными осколками наконец-то сверкнули изумительным фейерверком в заходящих солнечных лучах.
Гости с изрядным вкусом выпивали-закусывали, веселились под непривычно-причудливую музыку румынского оркестра Юлиана Брэтиану, всячески восхваляя смелое начинание столичного молодца-кудесника, однако про себя думали совершенно по-иному. Иначе чем глупым чудачеством назвать подобный прожект было весьма затруднительно.
Ну, честное слово, открыл бы господин Горнин здесь привокзальную пивную, дешёвый трактир либо чайную для бедных служащих, пролетариев и прочей голытьбы, коей вокруг шныряло преизбыточно – на здоровье, возможно, дело бы и пошло в гору. Только нет, сподобился Василий Васильевич, шлея ему под хвост попала, выстроить изящное чудо-заведение, выглядевшее здесь примерно так же, как сверкающий золотой зуб посреди щербатой челюсти. Не тот район совершенно, хозяин с местом основательно напутал, окрестные жители от подобной роскоши шарахаются, словно чёрт от ладана, приличной же публики здесь никогда не водилось.
В центре Новоелизаветинска ресторанов переизбыток, считал господин Горнин, а вот на окраинах, ближе к промышленным районам их практически нет. Между тем, он совершенно точно уверен, многим новоелизаветинцам иногда хочется посидеть в тепле и уюте, послушать приличную музыку, посмотреть акробатическое выступление, почитать столичный журнал, выкушать рюмочку ароматного мятного ликёра или фужер Шустовского коньяку, вкусить ароматного жаркого... Да просто почувствовать себя джентльменом. Царицынский вокзал рядом, от Губернаторской улицы на извозчике минут десять езды, не более. Василий Васильевич искренне полагал, что своего клиента он найдёт, и многие горожане с великим удовольствием приступят к посещению его гордости. Днём ресторан будут посещать семейные пары с детишками. Глава семейства, блаженно распробовав букет французского коньяка «Камю», чинно знакомится с содержимым свежей газеты, супруга, изящно отставив мизинчик в сторону, кушает кофе с куском торта, детишки же наслаждаются пирожными и просто приходят в буйство от колдовства иллюзионистов. Вечером после театрального представления подъезжают ценители изящных искусств, артисты, удачливые купцы, промышленники. Пассажиры вечернего поезда уважительно появляются в зале, чтобы вкусно завершить день. Со сцены виртуозно плачет скрипка, ликуют валторны и тромбоны, нежно печалится флейта, наполняют музыку ритмом, упругой жизненной силой барабаны. Новоелизаветинцы страстно мечтают именно в «Дубравушке», в её сказочной обстановке праздновать юбилейные торжества, свадьбы, именины, прочие замечательные события. Его детищем восхищаются, ему выражают всяческий восторг и признательность.
Реальность за короткое время до основания развалила сладостные грёзы Василия Васильевича, выстроенный воображением и расчётами хрустальный дворец разлетелся осколками вместе со всеми его пятиярусными башнями, арками, балконами и парадными воротами. Горожане не торопились нести свои капиталы в «Дубравушку». У каждого свой идеал, и суждения о романтике тоже у всех совершенно различны. И если Василий Васильевич искренне полагает, что пределом мечтаний является чудесный деликатно-лакомый вечер с драгоценной возлюбленной, милой сердцу юной барышней за уютным столиком «Дубравушки», сдобренный бургундским Шабли и устрицами, либо «Смирновкой» и котлетками а-ля Жардиньер, музыкой и цветами, то Господь ему судья. Ведь можно в значительной степени проще: на ночном берегу реки Вори выкушать с подругой граммов по триста-четыреста-пятьсот ядрёного первача и приступить к любовным утехам тут же, на травке и при мечтательной луне. Романтика, чёрт побери! Лирическая патетика, идеалистическая мечта!
А ведь советовали ему дружески, намекали весьма непрозрачно: не дело Вы затеяли, милостивый государь Василий Васильевич, здесь не Петроград и не Москва, учитывайте местные реалии, только господин Горнин от подобных советов лишь пуще распалялся, небрежно отмахиваясь: сами с усами, не глупее других! От идеи своей отступаться был совершенно не намерен.
Что ж, благоволите результат.
Напрасно дожидалась роскошная «Дубравушка» господ посетителей: сосотоятельные клиенты предпочитали заведения в центре города, к цивилизации поближе, местная же публика обходила диковинно творение Василия Васильевича Горнина стороной, всерьёз опасаясь за содержимое собственных карманов. Платить совершенно сумасшедшие деньги за выпивку представлялось весьма кощунственным, ибо повсюду самогонка практически дармовая, а принятый у ближайшего плетня на грудь стакан валит с ног ничем не хуже заморских вин-коньяков. А уж румынский оркестр господина Брэтиану – глупость несусветная.
Василий Васильевич поначалу не сдавался, придумывал всяческие ухищрения, чтобы клиентуру заманить. Расклеивал на афишных тумбах прейскуранты своего ресторана. В «Новоелизаветинском вестнике» публиковал стихи собственного сочинения, приглашающие господ читателей навестить «Дубравушку». Предусматривал для посетителей «почётную посетительскую карточку», дающую весьма ощутимую скидку. Зазывал на творческие вечера поэтов, деятелей искусств, устроил картинную выставку.
Однако же то, что прекрасно работало в Москве и Петербурге, почему-то совершенно не желало срабатывать в Новоелизаветинске.
Василий Васильевич всё больше мрачнел и злился, свирепел и меркнул, негодовал и впадал в отчаяннейшую тоску. А после революции и установления в городе Советской власти он почти совершенно охладел к своей идее и взвалил всё на плечи буфетчика Прохора Андреевича.
По странному стечению обстоятельств Советская власть заведением господина Горнина не заинтересовалась ни в коей мере, словно бы его и не существовало вовсе. За всё время большевистского правления ни один представитель Совдепа или ЧК, ни один узурпатор не переступил порога «Дубравушки», предоставив ресторану существовать, как душа пожелает.
Ресторан к тому времени изрядно поблёк и потускнел. Давно уже исчез с его сцены господин Брэтиану, подавшийся вместе с оркестром в более шикарное заведение, теперь здесь исполняла слезоточивые романсы, одновременно аккомпанируя на рояле, госпожа Горожцова, актриса из местных с весьма посредственным низким контральто, зато дьявольски красивым бюстом. Качество и ассортимент блюд тоже перестали изумлять изысканностью и оригинальностью по причине коварного вероломства шеф-повара, в самый ответственный момент бессовестно давшего дёру, словно крыса с тонущего корабля. Полнейшее разорение «заведения для приличных и состоятельных господ» и возращение к первоначальному виду должны были произойти в самое скорейшее время.
Но после падения красного режима число посетителей странным образом возросло. Причём сюда принялись заглядывать не только посетители благонравно-степенного обличья, в чьих карманах шуршали купюры и позвякивали золотые червонцы, но и совершеннейшего вида пролетарии, а также личности изрядно подозрительной наружности. Буфетчик Прохор Андреевич поначалу не придал этому значения, а потом вдруг сообразил: возле ресторана теперь заканчивает свой маршрут армейский патруль, «отслеживающего обстановку» и принимающего самые рьяные меры к розыску и задержанию большевиков-подпольщиков.
Потому если абстрактный путешественник, странствователь-исследователь, игнорируя «Дубравушку», берёт правее - то имеет весьма приличные шансы попасть в дружеские патрульные объятия.
Чем не преминул воспользоваться предприимчивый Прохор Андреевич.
Теперь документы проверялись у всех подряд, невзирая на личности и внешний облик. Потому что солидный господин здесь не пойдёт, он от вокзала поедет на извозчике.
Услышав звук подошедшего поезда, патрульные споро перемещались к «Дубравушке», ожидая покуда приезжий люд не повалит на них широким косяком. Разминуться на узкой улочке практически невозможно.
- Стой! Кто таков будешь, предъяви документ!
Если у прохожего есть что скрывать, и он вовсе не горит желанием встретиться с патрулём, то завидев последних, споро нырнёт в «Дубравушку» в робкой надежде сыскать кратковременный приют, убежище, отсидеться и переждать. А там попадёт в цепкие лапы буфетчика Прохора Андреевича, или просто Прошки.
Прошка вовсе не зверь, он лишь коммерсант, хотя по нему и не скажешь. Первую рюмку он посетителю за бесплатно поднесёт, а если мало будет, то и вторую. А там бедолага расслабится, утратит напряжённый контроль и тогда уж непременно купит выпить-закусить, причём втрое дороже. А патрульные у входа постоят, подождут, перекурят. Отдыхают солдаты. Могут и внутрь спуститься, по рюмочке принять, только никогда клиентов не тревожат, не докучают проверками. Выпьют – и обратно на улицу. А посетитель уже размяк. Поняв, что избежал ненужной встречи с патрульными, ещё закажет.
Бывали, разумеется, и такие, что на дармовщинку проскочить желали. Забежит и ждёт, думает – выйдет у него. Как же-с, держи карман шире! Прохор Андреевич уже тут как тут.
- Заказывать что-с будете?
- Ничего, просто посижу минутку-другую...
- Пардон, у нас так не принято-с...
Деньги невелики, не обеднеют, а за укрытие платить надобно, за просто так только дятел стучит да скворцы пересмешничают… От хваткого буфетчика ещё никто «за спасибо» не уходил. Патрульным, используемым в качестве пугала, Прошка честно отдавал «долю малую», ну и, естественно, угощал бесплатной выпивкой «за счёт заведения».
Впрочем, говоря откровенно, службу патрульные несли спустя рукава, проявляя подчас чудеса безответственности и лихо надеясь на великое русское «авось», потому путешественник имел все шансы отделаться малой кровью.
Очень быстро об этой невинной шалости прознала контрразведка. В один прекрасный или, наоборот, не очень прекрасный день в «Дубравушке» появился капитан Марин. Он приветливо улыбнулся буфетчику, присел за стол в углу, заказал рыбного заливного и графин водки.
Солнечные лучи сквозь окно падали на спину госпоже Горожцовой, скульптурно выделяя её силуэт на сцене, подчёркивая достоинства и усердно маскируя возраст. Актриса старалась, пальцы трудолюбивыми пчёлками порхали над клавишами рояля, шикарный бюст томился от страстных терзаний. Госпожа Ворожцова с томной безучастностью смотрела в глаза капитана Марина, хотя казалось, её низкое контральто обращается исключительно к контрразведчику:
Облака сотрут часть пути,
Не оставив нам воспоминанья.
Только долгий в тумане крик
Замирающий без узнаванья.
Рядом пропасть паденьем грозит,
Застывает нога с опасеньем.
Шаг за шагом приходится жить,
Каждый раз принимая решенье.
Капитан Марин не спеша выпил лёгкий глоток водки, прожевал изрядный кусок заливного, с вельможной благосклонностью откинулся на спинку венского стула и закурил папиросу. Встретился взглядом с певицей, улыбнулся обезоруживающе-ласково, кивнул. Сделав подряд несколько вкусных затяжек, затушил папиросу и вновь принялся за еду. Капитан исподволь, незаметно наблюдал за стараниями буфетчика и вскоре заметил одну особенность: Прохор Андреевич умеет весьма красноречиво молчать. В его обществе, особенно после второй - третьей рюмки, самый стойкий конспиратор готов был раскрыть любые сокровенные тайны такому обаятельному симпатяге.
Госпожа Горожцова сфальшивила последний аккорд, досадливо отпустила клавиши и чванливо задрала подбородок вверх. В сущности никто не обращал на неё внимания, лишь Марин лениво похлопал пальцами правой руки о ладонь левой. Кивком подозвал Прохора Андреевича.
- Принесите ещё один стакан, любезнейший, и присядьте со мной, - сказал капитан Марин.
Положа руку на сердце, сведения, что от буфетчика можно получить, больший интерес представляли для полиции, чем для контрразведки, ибо убийств и грабежей здесь всегда было с избытком. Капитан Марин вербовал Прошку скорее из любви к искусству, чем ожидая значительного результата, походя, мимоходом, чтобы территорию перекрыть.
Капитан дождался, когда буфетчик опустится на стул, налил водку во второй стакан и придвинул его Прошке. - Давайте помолчим вместе.
Марин прикрыл глаза, расслабился, слушая затянувшую нечто жалобно-тоскливое госпожу Горожцову, слегка покачивая головой в такт. Паузу нужно выдерживать, чтобы Прохор Андреевич, словно зелёное яблоко, дозрел, дошёл до нужного состояния.
- Деликатная у Вас водочка, Прохор Андреевич, просто пальчики оближешь! – восхитился Марин, а буфетчик при этих словах совершенно побледнел, словно бы являлся самым непримиримым большевиком-подпольщиком. – И задумка Ваша с патрулём мне тоже очень понравилась. Оригинальная комбинация, ничего не скажешь.
Вновь забулькала водка, на этот раз капитан налил стаканы до краёв, под завязку.
- Вы что-то дрожите? – продолжал иезуитствовать капитан Марин. - Может быть, замёрзли, или случилось чего? Давайте-ка ещё по одной рюмочке, а? Между первой и второй…
