А Дуська продолжала:
- Сашка случайно своего прежнего кореша встретил, с которым в Казани кассу брали. Сначала решил, что ошибся, за другого принял, больно уж тот изменился, мать родная не признает. Два года прошло. Только Сашка поклясться готов, что это он.
- Дело житейское. Может, вправду, обознался, всяко случается.
- Вот и он призадумался. Вроде похож, а вроде и нет. Тот как раз во дворе со старухами беседу заканчивал. Сашка понаблюдал, потом пошёл за ним, поначалу без всякой задней мысли, только тот как-то очень ловко от Сашки оторвался. Завернул за угол, Сашка подбежал - а того уже след простыл. И вроде бы скрыться негде, всё перед глазами. Вот тогда-то «Клоп» и призадумался: зачем тому ударяться в бега, «когти рвать»? Неспроста ведь.
- Может быть да, а может, и нет. По-разному бывает.
- Вы же Сашку «Клопа» знаете, Кузьма Петрович, он во всяких сомнениях пребывать страсть как не любит. Вернулся, старух разыскал, что с корешем его беседовали. Те как раз ему косточки перемывали, Сашка и влез в разговор, поинтересовался. Кто таков, чего хотел? Кого-то, говорят, разыскивает человек. Карточку фотографическую показывал.
- Карточку?
- Да. На той карточке пятеро человек в форме, да при оружии. Двоих старухи узнали: главный чекист да помощник его. Тот, значит, спрашивал: а не видали ли вы, мамаши, здесь кого - либо из означенных граждан?
- Может, из контрразведки, подпольщиков разыскивает?
- Про то не ведаю. Только старухи Сашке сказали, что встречали раньше его кореша, он будто бы у красных служил, то ли в ЧК, то ли в сыскной. В общем, порешили они от греха ничего не говорить: не видели никого – и точка.
- Подожди, Евдокия Арсениевна, что-то ты не то говоришь, - скорчил недовольную мину Самойлов. - Неизвестному не сказали, а Сашке всё как на духу выложили? Ой ли?
- Кузьма Петрович, отец родной! - Дуська прижала руки к груди. - Ну что Вы, Сашку не знаете? Он же тот ещё жук, в любую дырку без мыла втиснется... И насчёт подпольщиков могу сказать, если интересно?
- Слушаю.
- Гаврила Петрович Фроленков заходил на днях. По старой памяти в жилетку поплакаться. Сам-то Гаврила Петрович мужчина-кремень, лишь здесь мягким делается, что телёнок. Он вообще желает душевной романтики и добропорядочных отношений, но почему-то всегда ко мне приходит… Так вот, ужасное происшествие с ним случилось, - Дуська выжидающе замолчала, и Самойлов поощрительно кивнул:
- Какое?
Женщина сделала круглые глаза, с нарочито-притворной оглядкой шепнула:
- Гаврила Петрович известный купчина-богатей, Советы всячески ругательно ругал и костерил почём зря, за что в своё время едва не пострадал от них. Представляете, как на беду столкнулся на улице с бывшим чекистом Трояновым. Встретил и узнал. А узнавши, дар речи потерял и совершенным образом обмер. Как раз патруль мимо проходил. В общем, господин Фроленков так перепугался, что замер пень пнём и ничего сделать не смог, а Троянов говорит так насмешливо: «Ты ведь узнал меня, Гаврила Петрович, чего ж не выдал»?
Самойлов никак не отреагировал, равнодушно рассматривая поверхность скатерти.
- В общем, у Гаврилы Петровича надрыв душевный, он ко мне пришёл за лекарством от здоровья. От испуга врачеваться. И так и этак коньяком накачивался, никак исцелиться не мог. Рассказывал, что страху натерпелся, а до любви так и не дошло у нас. Хотя заплатил изрядно, не поскаредничал. Вывернул свой огромный бумажник: бери без стеснениев сколько хочешь …
- Бывает, - усмехнулся Кузьма Петрович, а про себя подумал: случайность ли? Подобным образом он провёл немало операций. Витя «Жало» и Костя «Румын» были лихими налётчиками, тёмными вечерами грабили, раздевали догола приличную публику и долгое время считались неуловимыми. Выдала их Дуська, а Кузьма Петрович проделал нехитрую комбинацию с задержанием. Было так: одна из ограбленных дамочек совершенно случайно встретила на улице отчаянную парочку: Витю «Жало» и Костю «Румына», узнала и бросилась к городовому с ужасающими воплями: «Помогите! Держите, хватайте их! Грабители!» Городовой оказался парнем лихим и отчаянным, среагировал мгновенно: выдернул револьвер и взял обоих мазуриков на мушку. Произошло всё настолько стремительно, что налётчики, не успев ничего сообразить, совершенно растерялись и подняли руки. О роли Дуськи в их судьбе Витя «Жало» и Костя «Румын» не узнали, иначе её участь сделалась бы изрядно незавидной, а существование недолгим и весьма неуютным.
Может быть, то же самое пыталась проделать контрразведка, спасая от подозрения своего агента? Господин Фроленков должен был случайно встретить на улице Троянова, опознать и окликнуть также случайно проходивший по улице патруль? Только что-то у контрразведчиков не срослось, может быть, Гаврила Петрович в последний момент испугался чекиста, слабину дал? Хотя, какое в подобном развитии ситуации может быть испугался? Фроленков в этом спектакле лишь исполнял роль статиста, да и патрульные в курсе были. Действительно стечение обстоятельств? От коварной ухмылки судьбы никто не ограждён? Что ж, весьма занятно. Может быть он сам, Кузьма Самойлов, начинает видеть всяческие провокации там, где их вовсе нет? С другой стороны, случайно узнать Троянова в его нынешнем обличии весьма затруднительно... Хм, затруднительно - не значит невозможно, Кузьма Петрович так и не пришёл к однозначному мнению, однако зарубку в памяти сделал, решив при случае предупредить подпольщиков.
С равнодушно-размеренным спокойствием раскачивался влево-вправо маятник настенных часов. Не смотря на уличный зной в комнате весьма прохладно. Безвольно-бежевым пятном застыли на окнах занавески. Мраморная Венера продолжала рассматривать комнату надменно-холодным взглядом.
- А Вы, Кузьма Петрович, получается, собираетесь на службу возвращаться?- с живым интересом спросила Дуська. Самойлов неопределённо пожал плечами.
- Всё меняется в этом мире, Евдокия Арсениевна, принимает иной вид, переворачивается кверху дном. Сегодня ты никому не нужен, а завтра вновь на коне. Кто знает, что в следующий час пригодиться может? Должен я знать, что в городе творится, что происходит, как полагаешь?
- Так-то оно конечно! Только сейчас время такое, что лучше наоборот, спокойнее. Меньше знаешь – крепче спишь.
- Не скажи, любезная. Можно ведь так заснуть, что и вовсе не проснуться. – Самойлов кряхтя, поднялся, направился к двери. – Спасибо, что встретила старика, чаем напоила. Будь здорова, Евдокия Арсениевна, не забывай.
От Дуськи Кузьма Петрович направился к другому агенту, рангом в уголовном мире повыше, не чета проститутке Трофимовой. Тот хоть и являлся серьёзным «деловым» был изрядно обязан Самойлову. Хотя в нынешнее время это ничего не значило, и «человечек» без всякого сожаления мог ткнуть старого сыщика ножом в сердце, чтобы оборвать ненужную нынче связь - никто слёз лить не будет, никто ничего не заподозрит, не хватится.
Поговорили вроде бы ни о чём, и в то же время Самойлов тщательно выискивал крохотные крупицы информации. И кое-что принял к сведению.
В Гусилище ликвидирована банда. Старые знакомые: недобитые УГРО люди «Красавца» и прочие уркаганы. Слухи весьма нехорошие: произошло всё не так, как обычно, а изрядно странным образом. В том смысле, что без привычной стрельбы, суматохи, полицейской беготни и остальных сопутствующих прелестей. Просто ночью бандиты гуляли, веселились, и ничего подозрительного вокруг не происходило. А наутро всех вывезли на телегах, уже покойников.
- Сами посуди, Петрович, лихих ребят десятка полтора было, все при оружии. Если б легавые сработали или вояки – пальба приключилась бы знатная – полгорода перебудили, никак не меньше. Такое бы шапито устроили – до утра провоевали…
- Может быть, ваши?
- Нет, точно нет.
Самойлов мгновенно вспомнил севериановскую фразу: «... в ходе боестолкновения были уничтожены». Фразу, удивившую его. А ещё «человечек» шепнул, что видел мельком донельзя перепуганного Петра Кузьмича Топчина, и честно говоря, был изрядно изумлён состоянием этого головореза, ещё недавно мнившего себя как минимум Наполеоном, государем Всея Гусилища, прочих же воспринимая как ничто, пустяковую безделицу, снующих вокруг тараканов, нынче же малодушно выстукивающего зубами чечётку, словно в лихорадке. Откровенно говоря, «человечек» представить не мог, что так могло перепугать бандитского главаря.
А ещё этим делом почему-то весьма заинтересовался сам Прокофий Диомидович Дроздов. Казалось бы, где Дроздовка, а где Гусилище? Где краплёная шестёрка, и где козырной туз? Какое отношение может иметь Прокофий Диомидович к произошедшему? Оказалось, может. У него же повсюду глаза и уши, он всё на свете знает. В общем, кто-то ему шепнул, что дело тут не совсем чисто. В Гусилище постаралась контрразведка, и ещё замышляется нечто нехорошее и весьма для Прокофия Диомидовича вредное. Начали в Гусилище, а пенки снимать будут в Дроздовке. Чем-то сильно господин Дроздов обеспокоился.
- Не путаешь? - усомнился Кузьма Петрович. - Прокофий Диомидович нынче человек всеми уважаемый и почтенный, от большевиков пострадавший, кто ж на него покусится?
Так-то оно так, согласился «человечек», только на месте ничего не стоит, всё меняется. Молодые свою долю пирога требуют, оглянуться не успеешь - разорвут и не подавятся. Прокофий Диомидович после заточения у Красных изрядно свои позиции утратил, теперь должен железной рукой собственное реноме поддерживать, иначе схарчат. Власть, силу доказывать ежедневно требуется. А тут ещё на Дроздовке появился Митька Захаров, донельзя перепуганный, защиты искал. От него и стало известно, что разгрому банды предшествовали некие события, для Прокофия Диомидовича могущие представлять интерес. В общем, велел Дроздов своим «Иванам» слух проверить, во всём разобраться и виновных наказать. А наказание у него известно какое: проще самому в петлю...
- Что-то ты зарапортовался, - выразил сомнение Самойлов. - Прокофий Диомидович - мужчина серьёзный и рассудительный. Не собирается же он с контрразведкой воевать?
С контрразведкой, возможно, и нет, а вот всех причастных, «стукачей» да иуд продажных непременно покарать следует...
- Говорю же, Петрович, дело странное, во всяком случае, Прокофий Диомидович так полагает. Опасается, что сковырнуть его хотят...
Самойлов «человечка» поблагодарил и двинулся домой. Каким образом связаны происшествие в Гусилище и с интересами Дроздова, и почему это так сильно взволновало Прокофия Диомидовича, Самойлов до конца не уяснил, однако же почему-то почувствовал, что эти события каким-то образом связаны с недавним визитом штабс-капитана Северианова. Почему? Самойлов затруднялся ответить, даже самому себе. Интуиция, чутьё, нюх старой легавой собаки. Опыт прожитых лет... Что, в конце концов, нужно штабс-капитану контрразведки? Исчезнувший Житин и пропавшие ценности? Убийство Свиридского? Откровенно говоря, это уже прошлое. А контрразведку должно интересовать настоящее и будущее. Фролов, Троянов, подпольщики. Или что-то другое?
А может быть, штабс-капитан преследует собственные интересы? Найти золото и исчезнуть? Мнит себя Наполеоном. А человеческую жизнь ценит гораздо дешевле воробьиной.
Однако если Самойлов в своих интуитивных догадках прав, то над штабс-капитаном сгущаются изрядные тучи. Да какие там тучи - плохо дело у господина Северианова, весьма плохо. Дроздов - не Топчин, фигура гораздо серьёзнее, у него не забалуешь, и судьбу контрразведчика можно предсказать наперёд с большой степенью уверенности.
Власть нынче зыбкая, ненадёжная: вчера красные в городе были, сегодня белые, а завтра вполне возможно какие-либо зелёные или серо-буро-голубые в крапинку появятся. А Прокофий Диомидович Дроздов - это сила, он в Новоелизаветинске изрядное количество времени пребывает и страх наводит на обывателей, проглотит отчаянного штабс-капитана и не поморщится.
Что говорить, Северианов был Кузьме Петровичу симпатичен, потому Самойлов, кряхтя, поднялся со скрипучего стула, прошёл к окну и передвинул цветочный горшок из правого угла в левый.
Предупреждён - значит вооружён.
- Ведьма! Корова старая! Лахудра! – Иван Гордеев орал весьма гнусным голосом, надрывался, поносил супругу совершенно по-свински. Это было весьма странно, потому что слыл он всегда мужчиной тихим и тверёзым. - Стерва! Коза бесхвостая! - продолжал петушиться Иван, подтверждая верность пословицы, что в тихом омуте черти водятся, а человек внешне ничем не примечательный и незаметный вполне способен на поступок, причём не всегда благовидный.
- Как по Волге речке
Плыли две дощечки.
Эх, мать твою так,
Плыли две дощечки!!! – раздавался пронзительно-громкий рёв, щедро сдобренный переливами гармошки.
Пьяному в сильной степени трудно выглядеть трезвым, однако ещё тяжелее, когда наоборот: трезвому приходится изображать пьяного дебошира-скандалиста, причём так, чтобы у окружающих и тени сомнения не возникло.
Драма «Евгений Онегин» в постановке Тимофея Лахудзе-Борматова имела оглушительный успех, и почивавший на лаврах не сошедшийся во взглядах на искусство с большевиками гений по праву считал себя лучшим в Новоелизаветинске режиссёром. Однако он и не ведал, что у него появился весьма сильный конкурент в режиссуре, опасный соперник, способный поставить не менее грандиозный и успешный спектакль. Пьесу в двух действиях, с прологом и эпилогом и более чем своеобразным названием: «Дырка от бублика». В отличие от «Евгения Онегина», в пьесе не были заняты актёры такой величины, как примадонна Ольга Ремберг или любимец публики Иван Иванович Соколовский. Вовсе нет, исполнителей нельзя было назвать даже любителями, так, третьесортная самодеятельность. Однако, в отличие от актёров Новоелизаветинского драматического театра, у них был весьма сильный побудительный мотив: жизнь.
Новоявленный режиссёр, поручик Виткевич, он же резидент ВЧК «Хмурый», к счастью для Тимофея Лахудзе-Борматова, к театру никакого отношения не имел, и планируемую им операцию пьесой назвать можно было лишь весьма условно.
Бывший командир боевой группы Новоелизаветинской ЧК Иван Николаевич Троянов никогда не любил карточных игр, а в шахматах вовсе ничего не смыслил. Спроси его, что такое дебют, миттельшпиль или эндшпиль, и чем они отличаются от рашпиля - не ответит. Между тем ситуация требовала прямо-таки гроссмейстерского искусства. Как сделать так, чтобы и рыбку съесть, и сковороду не испачкать? Потомственный слесарь Фролов помочь мало чем мог, и тогда Троянов, отбросив сомнения и скептические раздумья, обратился к «Хмурому». В конце концов, контрразведчик должен посоветовать что-либо мудрое и изрядно хитрое, дабы оставить с носом бывших коллег. Виткевич ожидаемого недовольства не выразил, наоборот, увлёкся.
- Значит, желаете с контрразведкой в кошки-мышки поиграть и при этом не оказаться в накладе. Что ж, давайте попробуем. Хоть и не нравятся мне эти забавы, игры в казаков-разбойников. Но попытаемся.
План, предложенный Виткевичем, был прост и незатейлив. Троянов поначалу даже не поверил.
- Неужели выгорит дело? Не заподозрят неладное?
«Хмурый» нехорошо усмехнулся.
- Сашка случайно своего прежнего кореша встретил, с которым в Казани кассу брали. Сначала решил, что ошибся, за другого принял, больно уж тот изменился, мать родная не признает. Два года прошло. Только Сашка поклясться готов, что это он.
- Дело житейское. Может, вправду, обознался, всяко случается.
- Вот и он призадумался. Вроде похож, а вроде и нет. Тот как раз во дворе со старухами беседу заканчивал. Сашка понаблюдал, потом пошёл за ним, поначалу без всякой задней мысли, только тот как-то очень ловко от Сашки оторвался. Завернул за угол, Сашка подбежал - а того уже след простыл. И вроде бы скрыться негде, всё перед глазами. Вот тогда-то «Клоп» и призадумался: зачем тому ударяться в бега, «когти рвать»? Неспроста ведь.
- Может быть да, а может, и нет. По-разному бывает.
- Вы же Сашку «Клопа» знаете, Кузьма Петрович, он во всяких сомнениях пребывать страсть как не любит. Вернулся, старух разыскал, что с корешем его беседовали. Те как раз ему косточки перемывали, Сашка и влез в разговор, поинтересовался. Кто таков, чего хотел? Кого-то, говорят, разыскивает человек. Карточку фотографическую показывал.
- Карточку?
- Да. На той карточке пятеро человек в форме, да при оружии. Двоих старухи узнали: главный чекист да помощник его. Тот, значит, спрашивал: а не видали ли вы, мамаши, здесь кого - либо из означенных граждан?
- Может, из контрразведки, подпольщиков разыскивает?
- Про то не ведаю. Только старухи Сашке сказали, что встречали раньше его кореша, он будто бы у красных служил, то ли в ЧК, то ли в сыскной. В общем, порешили они от греха ничего не говорить: не видели никого – и точка.
- Подожди, Евдокия Арсениевна, что-то ты не то говоришь, - скорчил недовольную мину Самойлов. - Неизвестному не сказали, а Сашке всё как на духу выложили? Ой ли?
- Кузьма Петрович, отец родной! - Дуська прижала руки к груди. - Ну что Вы, Сашку не знаете? Он же тот ещё жук, в любую дырку без мыла втиснется... И насчёт подпольщиков могу сказать, если интересно?
- Слушаю.
- Гаврила Петрович Фроленков заходил на днях. По старой памяти в жилетку поплакаться. Сам-то Гаврила Петрович мужчина-кремень, лишь здесь мягким делается, что телёнок. Он вообще желает душевной романтики и добропорядочных отношений, но почему-то всегда ко мне приходит… Так вот, ужасное происшествие с ним случилось, - Дуська выжидающе замолчала, и Самойлов поощрительно кивнул:
- Какое?
Женщина сделала круглые глаза, с нарочито-притворной оглядкой шепнула:
- Гаврила Петрович известный купчина-богатей, Советы всячески ругательно ругал и костерил почём зря, за что в своё время едва не пострадал от них. Представляете, как на беду столкнулся на улице с бывшим чекистом Трояновым. Встретил и узнал. А узнавши, дар речи потерял и совершенным образом обмер. Как раз патруль мимо проходил. В общем, господин Фроленков так перепугался, что замер пень пнём и ничего сделать не смог, а Троянов говорит так насмешливо: «Ты ведь узнал меня, Гаврила Петрович, чего ж не выдал»?
Самойлов никак не отреагировал, равнодушно рассматривая поверхность скатерти.
- В общем, у Гаврилы Петровича надрыв душевный, он ко мне пришёл за лекарством от здоровья. От испуга врачеваться. И так и этак коньяком накачивался, никак исцелиться не мог. Рассказывал, что страху натерпелся, а до любви так и не дошло у нас. Хотя заплатил изрядно, не поскаредничал. Вывернул свой огромный бумажник: бери без стеснениев сколько хочешь …
- Бывает, - усмехнулся Кузьма Петрович, а про себя подумал: случайность ли? Подобным образом он провёл немало операций. Витя «Жало» и Костя «Румын» были лихими налётчиками, тёмными вечерами грабили, раздевали догола приличную публику и долгое время считались неуловимыми. Выдала их Дуська, а Кузьма Петрович проделал нехитрую комбинацию с задержанием. Было так: одна из ограбленных дамочек совершенно случайно встретила на улице отчаянную парочку: Витю «Жало» и Костю «Румына», узнала и бросилась к городовому с ужасающими воплями: «Помогите! Держите, хватайте их! Грабители!» Городовой оказался парнем лихим и отчаянным, среагировал мгновенно: выдернул револьвер и взял обоих мазуриков на мушку. Произошло всё настолько стремительно, что налётчики, не успев ничего сообразить, совершенно растерялись и подняли руки. О роли Дуськи в их судьбе Витя «Жало» и Костя «Румын» не узнали, иначе её участь сделалась бы изрядно незавидной, а существование недолгим и весьма неуютным.
Может быть, то же самое пыталась проделать контрразведка, спасая от подозрения своего агента? Господин Фроленков должен был случайно встретить на улице Троянова, опознать и окликнуть также случайно проходивший по улице патруль? Только что-то у контрразведчиков не срослось, может быть, Гаврила Петрович в последний момент испугался чекиста, слабину дал? Хотя, какое в подобном развитии ситуации может быть испугался? Фроленков в этом спектакле лишь исполнял роль статиста, да и патрульные в курсе были. Действительно стечение обстоятельств? От коварной ухмылки судьбы никто не ограждён? Что ж, весьма занятно. Может быть он сам, Кузьма Самойлов, начинает видеть всяческие провокации там, где их вовсе нет? С другой стороны, случайно узнать Троянова в его нынешнем обличии весьма затруднительно... Хм, затруднительно - не значит невозможно, Кузьма Петрович так и не пришёл к однозначному мнению, однако зарубку в памяти сделал, решив при случае предупредить подпольщиков.
С равнодушно-размеренным спокойствием раскачивался влево-вправо маятник настенных часов. Не смотря на уличный зной в комнате весьма прохладно. Безвольно-бежевым пятном застыли на окнах занавески. Мраморная Венера продолжала рассматривать комнату надменно-холодным взглядом.
- А Вы, Кузьма Петрович, получается, собираетесь на службу возвращаться?- с живым интересом спросила Дуська. Самойлов неопределённо пожал плечами.
- Всё меняется в этом мире, Евдокия Арсениевна, принимает иной вид, переворачивается кверху дном. Сегодня ты никому не нужен, а завтра вновь на коне. Кто знает, что в следующий час пригодиться может? Должен я знать, что в городе творится, что происходит, как полагаешь?
- Так-то оно конечно! Только сейчас время такое, что лучше наоборот, спокойнее. Меньше знаешь – крепче спишь.
- Не скажи, любезная. Можно ведь так заснуть, что и вовсе не проснуться. – Самойлов кряхтя, поднялся, направился к двери. – Спасибо, что встретила старика, чаем напоила. Будь здорова, Евдокия Арсениевна, не забывай.
От Дуськи Кузьма Петрович направился к другому агенту, рангом в уголовном мире повыше, не чета проститутке Трофимовой. Тот хоть и являлся серьёзным «деловым» был изрядно обязан Самойлову. Хотя в нынешнее время это ничего не значило, и «человечек» без всякого сожаления мог ткнуть старого сыщика ножом в сердце, чтобы оборвать ненужную нынче связь - никто слёз лить не будет, никто ничего не заподозрит, не хватится.
Поговорили вроде бы ни о чём, и в то же время Самойлов тщательно выискивал крохотные крупицы информации. И кое-что принял к сведению.
В Гусилище ликвидирована банда. Старые знакомые: недобитые УГРО люди «Красавца» и прочие уркаганы. Слухи весьма нехорошие: произошло всё не так, как обычно, а изрядно странным образом. В том смысле, что без привычной стрельбы, суматохи, полицейской беготни и остальных сопутствующих прелестей. Просто ночью бандиты гуляли, веселились, и ничего подозрительного вокруг не происходило. А наутро всех вывезли на телегах, уже покойников.
- Сами посуди, Петрович, лихих ребят десятка полтора было, все при оружии. Если б легавые сработали или вояки – пальба приключилась бы знатная – полгорода перебудили, никак не меньше. Такое бы шапито устроили – до утра провоевали…
- Может быть, ваши?
- Нет, точно нет.
Самойлов мгновенно вспомнил севериановскую фразу: «... в ходе боестолкновения были уничтожены». Фразу, удивившую его. А ещё «человечек» шепнул, что видел мельком донельзя перепуганного Петра Кузьмича Топчина, и честно говоря, был изрядно изумлён состоянием этого головореза, ещё недавно мнившего себя как минимум Наполеоном, государем Всея Гусилища, прочих же воспринимая как ничто, пустяковую безделицу, снующих вокруг тараканов, нынче же малодушно выстукивающего зубами чечётку, словно в лихорадке. Откровенно говоря, «человечек» представить не мог, что так могло перепугать бандитского главаря.
А ещё этим делом почему-то весьма заинтересовался сам Прокофий Диомидович Дроздов. Казалось бы, где Дроздовка, а где Гусилище? Где краплёная шестёрка, и где козырной туз? Какое отношение может иметь Прокофий Диомидович к произошедшему? Оказалось, может. У него же повсюду глаза и уши, он всё на свете знает. В общем, кто-то ему шепнул, что дело тут не совсем чисто. В Гусилище постаралась контрразведка, и ещё замышляется нечто нехорошее и весьма для Прокофия Диомидовича вредное. Начали в Гусилище, а пенки снимать будут в Дроздовке. Чем-то сильно господин Дроздов обеспокоился.
- Не путаешь? - усомнился Кузьма Петрович. - Прокофий Диомидович нынче человек всеми уважаемый и почтенный, от большевиков пострадавший, кто ж на него покусится?
Так-то оно так, согласился «человечек», только на месте ничего не стоит, всё меняется. Молодые свою долю пирога требуют, оглянуться не успеешь - разорвут и не подавятся. Прокофий Диомидович после заточения у Красных изрядно свои позиции утратил, теперь должен железной рукой собственное реноме поддерживать, иначе схарчат. Власть, силу доказывать ежедневно требуется. А тут ещё на Дроздовке появился Митька Захаров, донельзя перепуганный, защиты искал. От него и стало известно, что разгрому банды предшествовали некие события, для Прокофия Диомидовича могущие представлять интерес. В общем, велел Дроздов своим «Иванам» слух проверить, во всём разобраться и виновных наказать. А наказание у него известно какое: проще самому в петлю...
- Что-то ты зарапортовался, - выразил сомнение Самойлов. - Прокофий Диомидович - мужчина серьёзный и рассудительный. Не собирается же он с контрразведкой воевать?
С контрразведкой, возможно, и нет, а вот всех причастных, «стукачей» да иуд продажных непременно покарать следует...
- Говорю же, Петрович, дело странное, во всяком случае, Прокофий Диомидович так полагает. Опасается, что сковырнуть его хотят...
Самойлов «человечка» поблагодарил и двинулся домой. Каким образом связаны происшествие в Гусилище и с интересами Дроздова, и почему это так сильно взволновало Прокофия Диомидовича, Самойлов до конца не уяснил, однако же почему-то почувствовал, что эти события каким-то образом связаны с недавним визитом штабс-капитана Северианова. Почему? Самойлов затруднялся ответить, даже самому себе. Интуиция, чутьё, нюх старой легавой собаки. Опыт прожитых лет... Что, в конце концов, нужно штабс-капитану контрразведки? Исчезнувший Житин и пропавшие ценности? Убийство Свиридского? Откровенно говоря, это уже прошлое. А контрразведку должно интересовать настоящее и будущее. Фролов, Троянов, подпольщики. Или что-то другое?
А может быть, штабс-капитан преследует собственные интересы? Найти золото и исчезнуть? Мнит себя Наполеоном. А человеческую жизнь ценит гораздо дешевле воробьиной.
Однако если Самойлов в своих интуитивных догадках прав, то над штабс-капитаном сгущаются изрядные тучи. Да какие там тучи - плохо дело у господина Северианова, весьма плохо. Дроздов - не Топчин, фигура гораздо серьёзнее, у него не забалуешь, и судьбу контрразведчика можно предсказать наперёд с большой степенью уверенности.
Власть нынче зыбкая, ненадёжная: вчера красные в городе были, сегодня белые, а завтра вполне возможно какие-либо зелёные или серо-буро-голубые в крапинку появятся. А Прокофий Диомидович Дроздов - это сила, он в Новоелизаветинске изрядное количество времени пребывает и страх наводит на обывателей, проглотит отчаянного штабс-капитана и не поморщится.
Что говорить, Северианов был Кузьме Петровичу симпатичен, потому Самойлов, кряхтя, поднялся со скрипучего стула, прошёл к окну и передвинул цветочный горшок из правого угла в левый.
Предупреждён - значит вооружён.
Глава 53
- Ведьма! Корова старая! Лахудра! – Иван Гордеев орал весьма гнусным голосом, надрывался, поносил супругу совершенно по-свински. Это было весьма странно, потому что слыл он всегда мужчиной тихим и тверёзым. - Стерва! Коза бесхвостая! - продолжал петушиться Иван, подтверждая верность пословицы, что в тихом омуте черти водятся, а человек внешне ничем не примечательный и незаметный вполне способен на поступок, причём не всегда благовидный.
- Как по Волге речке
Плыли две дощечки.
Эх, мать твою так,
Плыли две дощечки!!! – раздавался пронзительно-громкий рёв, щедро сдобренный переливами гармошки.
Пьяному в сильной степени трудно выглядеть трезвым, однако ещё тяжелее, когда наоборот: трезвому приходится изображать пьяного дебошира-скандалиста, причём так, чтобы у окружающих и тени сомнения не возникло.
Драма «Евгений Онегин» в постановке Тимофея Лахудзе-Борматова имела оглушительный успех, и почивавший на лаврах не сошедшийся во взглядах на искусство с большевиками гений по праву считал себя лучшим в Новоелизаветинске режиссёром. Однако он и не ведал, что у него появился весьма сильный конкурент в режиссуре, опасный соперник, способный поставить не менее грандиозный и успешный спектакль. Пьесу в двух действиях, с прологом и эпилогом и более чем своеобразным названием: «Дырка от бублика». В отличие от «Евгения Онегина», в пьесе не были заняты актёры такой величины, как примадонна Ольга Ремберг или любимец публики Иван Иванович Соколовский. Вовсе нет, исполнителей нельзя было назвать даже любителями, так, третьесортная самодеятельность. Однако, в отличие от актёров Новоелизаветинского драматического театра, у них был весьма сильный побудительный мотив: жизнь.
Новоявленный режиссёр, поручик Виткевич, он же резидент ВЧК «Хмурый», к счастью для Тимофея Лахудзе-Борматова, к театру никакого отношения не имел, и планируемую им операцию пьесой назвать можно было лишь весьма условно.
Бывший командир боевой группы Новоелизаветинской ЧК Иван Николаевич Троянов никогда не любил карточных игр, а в шахматах вовсе ничего не смыслил. Спроси его, что такое дебют, миттельшпиль или эндшпиль, и чем они отличаются от рашпиля - не ответит. Между тем ситуация требовала прямо-таки гроссмейстерского искусства. Как сделать так, чтобы и рыбку съесть, и сковороду не испачкать? Потомственный слесарь Фролов помочь мало чем мог, и тогда Троянов, отбросив сомнения и скептические раздумья, обратился к «Хмурому». В конце концов, контрразведчик должен посоветовать что-либо мудрое и изрядно хитрое, дабы оставить с носом бывших коллег. Виткевич ожидаемого недовольства не выразил, наоборот, увлёкся.
- Значит, желаете с контрразведкой в кошки-мышки поиграть и при этом не оказаться в накладе. Что ж, давайте попробуем. Хоть и не нравятся мне эти забавы, игры в казаков-разбойников. Но попытаемся.
План, предложенный Виткевичем, был прост и незатейлив. Троянов поначалу даже не поверил.
- Неужели выгорит дело? Не заподозрят неладное?
«Хмурый» нехорошо усмехнулся.
