Я еще не решил. Стоит ли мне на ней «присутствовать», ведь здесь у нас будет раннее утро. И для того. Чтобы не прозевать события, стоит позаботится о том, чтобы проснуться затемно, а значит не выспаться.
Решив, что утро вечера мудренее, завел будильник на четыре утра, а просыпаться с его зуммером или нет, будет видно.
Открыл экран, на глаза мне попался красный кружок, которым я обвел имя Яны-жопы. Пардон, Яны Юрьевны. Помнится, хотел с ней пообщаться. Одним только словом, мне удалось передать умной машине свое желание выйти на связь. Аппарат мигнул и спустя минуту на мониторе возникла радостная физиономия Яны, той, которой она была давным-давно. Она подслеповато прищурилась, помнится, долго стеснялась носить очки и заорала,
- «Палыч! как я рада тебя видеть, а какой ты молодой, едрит твою налево, прям огурец. Вот и довелось свидится, кто бы подумал, где» - Яна тараторила и видно было, как она искренне рада моему, пусть электронному визиту.
Увидев подругу вновь молодой и, как при той жизни жизнерадостной я так расчувствовался, что чуть не прослезился, здорово, черт побери встретится с молодостью, хоть и на другом свете.
- «Яночка» - проговорил я сквозь спазм сжимающий горло.
- «Какая же ты красивая, как тогда. Помнишь?» - более глупого монолога трудно было придумать, но я мало владел собой, меня вели эмоции, которые перли через край, блокируя мозг и управляя чувствами. Теми самыми, которые когда-то давно свели нас в одну постель, на одну ночь. Но ночь та была столь примечательной и замечательной, что всю жизнь мы сохраняли по отношению друг к другу теплые чувства, которые, так неожиданно всплыли теперь много лет спустя в совершенно неожиданном месте.
Так случилось, тогда давно, мы оба очень нуждались в сексе и получилось так, что нуждающиеся нашли друг друга, как ни поверни, а женщину, которая хочет трудно не опознать по массе признаков, наверное, так же, как и мужика. Тут наши желания и совпали, мы отдавались друг другу с таким упоением и восторгом, которого, пожалуй, больше ни разу, про себя могу утверждать, не испытал. Очевидно из опасений невозможности повторного полнейшего и всеобъемлющего слияния, в дальнейшей жизни, дабы не уничтожить былое, ставшее со временем таким хрупким воспоминание мы ни разу не оказались в одной кровати. О чем, кстати я иногда жалел, да и Яна, по ее косвенным намекам, тоже.
И вот теперь, как всегда, встретившись с ней глазами, поблагодарил Бога за ту встречу, которая, несмотря на мой богатый сексуальный опыт, так и не была никогда превзойдена по яркости и самоотдаче.
Где-то глубоко шевельнулась мысль, а что если здесь попробовать? Прогнав мысль, как неподходящую, через пару минут разговора, понял, что она не даст мне теперь покоя.
- «Яна» - начал я с непритворным придыханием.
- «Очень рад, что нас с тобой судьба свела тут, где, казалось бы, встретится невозможно. Чудеса случаются не только в жизни, но оказывается и после смерти. Мне так хочется до тебя дотронутся, хотя вроде бы мы здесь должны быть бесплотными духами, но, как выяснилось совсем не так. Давай встретимся.»
Яночка, улыбаясь смотрела на меня с экрана, такая молодая, такая свежая, как когда-то давно-давно. Она не сразу мне ответила, видно было, что ее что-то смущает. Заметно было, что решение дается ей с трудом. Однако через минуту она тихо, так тихо, что я едва услышал сказала,
- «Давай».
- «Сейчас» –совсем обалдев от радости заорал я. Моя собеседница, прижав палец к губам тихо произнесла,
- «Не спеши, увидимся завтра, в «Райском саду» в полдень.»
Изображение лица померкло и покинуло экран.
Что бы это значило? Подумал я. Неспроста, судьба или вернее тот, кто ею рулит, устроил мне эту встречу, что даст она нам обоим радость или разочарование? В любом случае, нас ждут новые впечатления. У меня мелькнула шальная мысль о том, что все встречи, которые мною здесь переживаются сопровождаются нешуточными эмоциями. А, как теперь стало известно, эмоции – самое значительное, что может произвести человеческая душа, нет разницы будь это душа находящаяся в теле машины или душа тленного тела. Похоже, тот кому все здесь подчинено, и в самом деле все контролирует и коллекционирует наши переживания, превращая их в некий бальзам, из которого, а вернее при помощи которого и изготавливаются новые сущности.
Вот он великий круговорот. Все мы отчасти Боги, Творцы, Создатели!
Ведь без вырабатываемого нашим разумом продукта невозможно воссоздание человечества. Души, рано или поздно изнашиваются и требуют восстановления, одни грешат и погибают, а самые достойные, как бабушка переходят на новый, более совершенный уровень, но и там продолжают пополнять всеобщую «казну» при помощи воспоминаний о жизни и рассуждений о сущем.
Выходит, без нас никуда. Мы - делатели, производители и целители, вершители и со творцы Господни.
В каждом из нас искра Бога, которая вечна и не может погаснуть никогда, поскольку даже из пущенной в распыл души, после реинкарнации и реанимации народится новая, оживленная при посредстве елея нами всеми поставляемого.
Потому и созданы здесь в чистилище, где сейчас мы находимся условия для жизни, по земным меркам грешной, но переполненной эмоциями, бьющими через край и до капли идущими на благие цели. Так из грязи вырастают цветы.
С мыслью о грязи отправился в душ и в постель.
Снился мне странный и отчасти страшный сон, я на кого-то, кого не помню, пытаясь защитить близкого мне человека, и себя тоже, воздействовал своим сильнейшим биополем, блокируя все его попытки нанести мне урон. Мне это удалось, враг был остановлен и подавлен, а проснулся я совершенно выжатым и вымотанным, как будто воевал не во сне, а наяву. У меня даже болели и судорожно подергивались руки, при помощи которых, направлял энергию на противника.
Если сон, то яркий. Но память не сохранила ни имени, ни внешности нападавшего и, впрочем, защищаемого также. Только борьба.
Зуммер будильника попытался вписаться в сон, но как-то некстати прозвучал из кармана, вызовом мобильного телефона.
Проснулся сразу, но в чувство пришел спустя время, пусть короткое, но необходимое для постановки мыслей на место и осознания сначала себя, затем себя в этом мире.
Четыре утра, в Аргентине, надеюсь день в разгаре. Коли встал, надо взглянуть. Начнем, конечно с кофе…
Волшебный аппарат, с полуслова понял, чего я хочу и высветил для меня, уже знакомый мне особнячок в пригороде Буэнос-Айреса. Лучше бы я этого не делал. Я так надеялся, что днем не окажусь свидетелем чего-то того, о чем мне лучше не ведать.
Несмотря на дневную жару, в кондиционированной прохладе спальни моя юная будущая мама, с упоением предавалась любви, только не с Петей, которого я уже почти считал папой и успел, отчасти полюбить за покладистый характер и высокий голос, которым он, под гитару напевал чудные испанские серенады.
Партнером мамы, на этот раз был крупный блондинистый атлет с широкими плечами и узкими бедрами. От моей крошечной мамы из-под этой мощной туши виднелись только ступни ног, которые подергивались у блондина на плечах.
Он ритмично и широко двигался, ускоряя ритм и, лучше бы я не смотрел, издал звериный рык и поднявшись на вытянутых руках застыл, глубоко дыша и, очевидно, испытывая мощное облегчение. Спустя минуту, мамины ноги скользнули вниз и из-под туши показалось ее ладное тело, слегка помятое, местами покрасневшее, покрытое, несмотря на прохладу, легкой испариной. На румяном лице ее было написано полное удовлетворение, она глубоко дышала и поправляла влажные колечки волос на лбу
Я, во все глаза смотрел на поднявшегося с ложа голого мужчину с еще не опавшим до конца членом, почти безволосым пахом и волосатым животом с длинными ногами и широкой грудью, покрытыми рыжеватой шерстью и, невольно сравнивал его тело с телом безволосого субтильного Педро и думал. А на кого я буду похож? Кто передаст мне строение своего тела, характер, привычки и прочее, кто из них будет моим подлинным отцом?
Мужчина надел узкие белые трусы, валявшиеся в кресле, строгие черные брюки и белую рубашку, причесал волосы и принял скромную позу.
- «Алекс, пора заняться делом» - неожиданно по-русски сказала Надежда.
- «Сеньора» - глубокий баритон звучал вежливо и уважительно, несмотря на произошедшее мужчина знал свое место.
- «Мои люди работают и, я думаю все уже готово, прошу вас» - Алекс приоткрыл дверь и жестом пригласил недавнюю партнершу в холл.
Она посмотрела на него, как на идиота, но не смутилась, несмотря на то, что одежды на ней по-прежнему не было, взглянула в приоткрытую дверь и, надев через ноги длинное цветное платье, белья нигде не было видно или она его не носила мгновенно превратилась в хозяйку дома.
Действительно, дом преобразился, повсюду стояли столы, накрытые посудой для фуршета с высокими конструкциями на которых в глубоких заполненных льдом чашах, стояли композиции из фруктов и овощей. Горками были выставлены алкогольные напитки в бутылках, многие были помещены в ведерки со льдом. На отдельном столе стояла пирамида, составленная из бокалов для шампанского Аппараты для сохранения блюд подогретыми, были пока пусты и наполненные гелем свечи под ними не горели.
- «Все готово» - сказал мужчина, как ни в чем не бывало, как будто не он несколько минут назад возлежал на моей будущей маме.
- «Закуски и блюда будут поданы за десять-пятнадцать минут до начала мероприятия. Аперитив и канапе на welkom находятся в зоне входа в дом, персонал готов к работе»
И действительно, у стенки вряд стояли молодые парни в смокингах и белых перчатках, все идеально причесанные и сосредоточенные. У входа стояли две громадные машины в которых, как я догадался и находились приготовленные для гостей яства.
- «Спасибо, Алекс» - томным глубоким голосом произнесла Надежда.
- «Вы, как всегда на высоте».
Метрдотель, с достоинством поклонился.
Ну что же, подумал я, самое интересное, видит Бог, не по своей воле, я видел. Любоваться мероприятием на расстоянии, не имея возможности участия, не по мне. Я оставил Аргентину до следующего визита.
Кажется, мне стал понятен смысл слов бабушки – «понаблюдай за ними».
37
Несмотря на выпитый кофе и испытанное мною потрясение, а как не потрясением назвать увиденную мной картинку – мама в объятиях постороннего мужика, пусть и русского, что, конечно плюс, пусть метрдотеля, наверное, тоже плюс, но все-таки не Педро, что минус.
Было всего пять утра и, помня о назначенном мне Яной Юрьевной свидании, я решил выспаться, мало ли, может быть понадобится много сил, она женщина крупная.
Сон пришел не сразу. Мысли атаковали, я старался их как-то систематизировать, разложить по полочкам, но они тянулись расплавленной карамелью, неожиданно застывали, снова плавились, становились тонкой, хрупкой нитью нить ломалась и из блестящей в месте излома становилась белой и сыпучей, распадалась, а потом превращалась в петушка на палочке, я понял, что все-таки засыпаю. Но почему карамель? При чем здесь петушок? Карамель — это сладко… к чему бы это? Было моей последней мыслью.
Сон перенес меня в детство, в то время, когда солнце было ярким, радость искренней, горе недолгим, обман болезненным, а газировка сладкой.
Раннее утро, солнце, я, с закрытыми глазами, в теплой кровати под одеялом. Если солнце, которое ощущается сквозь сомкнутые веки, значит я у бабушки. В единственное окно нашей большой комнаты в коммунальной квартире солнце заглядывает только вечером, а у бабули с утра. Приоткрыв глаза, я увижу, но вначале слышу, как бабуля молится, стоя на коленях и перечисляя всех нас, ее родных, она никого не забывает и не пропускает ни одного имени, просит у господа для нас здоровья. Себя упоминает вскользь, как болящую Катерину и не просит для себя ничего, лишь благодарит Бога за то, что не забывает ее, хлеб наш насущный дашь нам днесь и избави нас от лукавого.
Я лежу тихо, притворяюсь спящим. Знаю, пока она молится ничего говорить нельзя. Но сквозь прикрытые веки замечаю, как бабуля на меня поглядывает, поняла, что я проснулся. Молитва спокойно доходит до конца и заканчивается многочисленными поклонами и проговариваемыми речитативом молитвами.
Бабушка трудно встает с колен, подходит к кровати, гладит меня по голове и целует в лоб.
- «Вставай, родный, завтракать будем». - бабуля идет на кухню и ставит на керогаз зеленый эмалированный чайник. Пока чадящий керосиновый прибор, с трудом нагревает воду. Бабушка достает из между рамного пространства масленку с соленым сливочным маслом залитым подсоленной водой. Нарезает потемневшим ножом с круглой деревянной ручкой хлеб для себя и булку для меня из миски, хранящейся в кухонном столе достает два яйца и тщательно, с мылом моет их под краном. Несет все это в комнату и накрывает стол к завтраку, на стол ставится заварочный чайник и пачка с грузинским чаем за девятнадцать копеек. Из буфета извлекается вазочка бордового стекла на ножке и брусничным вареньем. На край стола ставится подгорелая, местами фанерная подставка под чайник. Вскипевший чайник водружается на подставку и часть воды перекочёвывает в заварник, покрыв щепотку чая. С чайника снимается крышка и бабуля, аккуратно ложкой опускает в горячую глубину промытые и вытертые насухо яйца. Чайник накрывается, бабушка внимательно смотрит на тикающий на комоде будильник. Нужно подождать, для меня всегда было чудом, что не стоящие на огне яйца готовятся сами по себе и получается яйцо в мешочек, с полужидким желтком и сваренным, упругим белком.
Бабушка намазывает для меня булку маслом, а себе отделяет от нарезанного хлеба корки. Зубов у нее давно нет и корки жевать ничем, потом она замочит их в миске с водой и вынесет на улицу, голубям. Выкинуть хлеб бабушка не может. Блокада. А голуби – птицы Божьи. Наконец, спустя несколько минут яйца извлекаются из чайника и, повторно вытертые ставятся в рюмочки на ножках. Ложечкой разбивается и очищается верхняя часть скорлупы, яйцо посолено и самый ответственный момент, надо острым кончиком ложки проколоть белок так, чтобы желток не вытек наружу. Ну наконец-то, укус булки, ложечка яйца, ничего вкуснее в жизни не ел. Бабушка, не спрашивая наливает мне чай в чашку, единственное, что осталось от ее приданого, чашка изящной, как мне кажется формы с витиеватой ручкой, истертая донельзя, но без дефектов с едва различимыми, когда-то синими васильками. К чаю булка, намазанная маслом с уложенным по маслу брусничным вареньем.
Бабушка улыбается, глядя как я откусываю булку и стараюсь чтобы варенье не стекло на стол.
Бутерброд съеден, чай выпит. Перекрестившись, бабуля благодарит Господа за хлеб-соль и, хитро посмотрев на меня достает из-за божницы петушка на палочке, купленного у цыганки на Балтийском вокзале при последней поездке в Николу Морского, Никольский собор, про который она говорит, что там я был крещен.
Петушок – это уже праздник, его можно лизать целый день, периодически заворачивая в шуршащий целлофан и пряча с глаз делая вид, что забыл.
Так вот почему карамель – просачивается в мозг откуда-то извне мысль. Карамель и петушок на палочке…я мгновенно просыпаюсь.
Сладкая карамель – последнее, что я запомнил перед тем, как уснуть. К чему бы это?
Решив, что утро вечера мудренее, завел будильник на четыре утра, а просыпаться с его зуммером или нет, будет видно.
Открыл экран, на глаза мне попался красный кружок, которым я обвел имя Яны-жопы. Пардон, Яны Юрьевны. Помнится, хотел с ней пообщаться. Одним только словом, мне удалось передать умной машине свое желание выйти на связь. Аппарат мигнул и спустя минуту на мониторе возникла радостная физиономия Яны, той, которой она была давным-давно. Она подслеповато прищурилась, помнится, долго стеснялась носить очки и заорала,
- «Палыч! как я рада тебя видеть, а какой ты молодой, едрит твою налево, прям огурец. Вот и довелось свидится, кто бы подумал, где» - Яна тараторила и видно было, как она искренне рада моему, пусть электронному визиту.
Увидев подругу вновь молодой и, как при той жизни жизнерадостной я так расчувствовался, что чуть не прослезился, здорово, черт побери встретится с молодостью, хоть и на другом свете.
- «Яночка» - проговорил я сквозь спазм сжимающий горло.
- «Какая же ты красивая, как тогда. Помнишь?» - более глупого монолога трудно было придумать, но я мало владел собой, меня вели эмоции, которые перли через край, блокируя мозг и управляя чувствами. Теми самыми, которые когда-то давно свели нас в одну постель, на одну ночь. Но ночь та была столь примечательной и замечательной, что всю жизнь мы сохраняли по отношению друг к другу теплые чувства, которые, так неожиданно всплыли теперь много лет спустя в совершенно неожиданном месте.
Так случилось, тогда давно, мы оба очень нуждались в сексе и получилось так, что нуждающиеся нашли друг друга, как ни поверни, а женщину, которая хочет трудно не опознать по массе признаков, наверное, так же, как и мужика. Тут наши желания и совпали, мы отдавались друг другу с таким упоением и восторгом, которого, пожалуй, больше ни разу, про себя могу утверждать, не испытал. Очевидно из опасений невозможности повторного полнейшего и всеобъемлющего слияния, в дальнейшей жизни, дабы не уничтожить былое, ставшее со временем таким хрупким воспоминание мы ни разу не оказались в одной кровати. О чем, кстати я иногда жалел, да и Яна, по ее косвенным намекам, тоже.
И вот теперь, как всегда, встретившись с ней глазами, поблагодарил Бога за ту встречу, которая, несмотря на мой богатый сексуальный опыт, так и не была никогда превзойдена по яркости и самоотдаче.
Где-то глубоко шевельнулась мысль, а что если здесь попробовать? Прогнав мысль, как неподходящую, через пару минут разговора, понял, что она не даст мне теперь покоя.
- «Яна» - начал я с непритворным придыханием.
- «Очень рад, что нас с тобой судьба свела тут, где, казалось бы, встретится невозможно. Чудеса случаются не только в жизни, но оказывается и после смерти. Мне так хочется до тебя дотронутся, хотя вроде бы мы здесь должны быть бесплотными духами, но, как выяснилось совсем не так. Давай встретимся.»
Яночка, улыбаясь смотрела на меня с экрана, такая молодая, такая свежая, как когда-то давно-давно. Она не сразу мне ответила, видно было, что ее что-то смущает. Заметно было, что решение дается ей с трудом. Однако через минуту она тихо, так тихо, что я едва услышал сказала,
- «Давай».
- «Сейчас» –совсем обалдев от радости заорал я. Моя собеседница, прижав палец к губам тихо произнесла,
- «Не спеши, увидимся завтра, в «Райском саду» в полдень.»
Изображение лица померкло и покинуло экран.
Что бы это значило? Подумал я. Неспроста, судьба или вернее тот, кто ею рулит, устроил мне эту встречу, что даст она нам обоим радость или разочарование? В любом случае, нас ждут новые впечатления. У меня мелькнула шальная мысль о том, что все встречи, которые мною здесь переживаются сопровождаются нешуточными эмоциями. А, как теперь стало известно, эмоции – самое значительное, что может произвести человеческая душа, нет разницы будь это душа находящаяся в теле машины или душа тленного тела. Похоже, тот кому все здесь подчинено, и в самом деле все контролирует и коллекционирует наши переживания, превращая их в некий бальзам, из которого, а вернее при помощи которого и изготавливаются новые сущности.
Вот он великий круговорот. Все мы отчасти Боги, Творцы, Создатели!
Ведь без вырабатываемого нашим разумом продукта невозможно воссоздание человечества. Души, рано или поздно изнашиваются и требуют восстановления, одни грешат и погибают, а самые достойные, как бабушка переходят на новый, более совершенный уровень, но и там продолжают пополнять всеобщую «казну» при помощи воспоминаний о жизни и рассуждений о сущем.
Выходит, без нас никуда. Мы - делатели, производители и целители, вершители и со творцы Господни.
В каждом из нас искра Бога, которая вечна и не может погаснуть никогда, поскольку даже из пущенной в распыл души, после реинкарнации и реанимации народится новая, оживленная при посредстве елея нами всеми поставляемого.
Потому и созданы здесь в чистилище, где сейчас мы находимся условия для жизни, по земным меркам грешной, но переполненной эмоциями, бьющими через край и до капли идущими на благие цели. Так из грязи вырастают цветы.
С мыслью о грязи отправился в душ и в постель.
Снился мне странный и отчасти страшный сон, я на кого-то, кого не помню, пытаясь защитить близкого мне человека, и себя тоже, воздействовал своим сильнейшим биополем, блокируя все его попытки нанести мне урон. Мне это удалось, враг был остановлен и подавлен, а проснулся я совершенно выжатым и вымотанным, как будто воевал не во сне, а наяву. У меня даже болели и судорожно подергивались руки, при помощи которых, направлял энергию на противника.
Если сон, то яркий. Но память не сохранила ни имени, ни внешности нападавшего и, впрочем, защищаемого также. Только борьба.
Зуммер будильника попытался вписаться в сон, но как-то некстати прозвучал из кармана, вызовом мобильного телефона.
Проснулся сразу, но в чувство пришел спустя время, пусть короткое, но необходимое для постановки мыслей на место и осознания сначала себя, затем себя в этом мире.
Четыре утра, в Аргентине, надеюсь день в разгаре. Коли встал, надо взглянуть. Начнем, конечно с кофе…
Волшебный аппарат, с полуслова понял, чего я хочу и высветил для меня, уже знакомый мне особнячок в пригороде Буэнос-Айреса. Лучше бы я этого не делал. Я так надеялся, что днем не окажусь свидетелем чего-то того, о чем мне лучше не ведать.
Несмотря на дневную жару, в кондиционированной прохладе спальни моя юная будущая мама, с упоением предавалась любви, только не с Петей, которого я уже почти считал папой и успел, отчасти полюбить за покладистый характер и высокий голос, которым он, под гитару напевал чудные испанские серенады.
Партнером мамы, на этот раз был крупный блондинистый атлет с широкими плечами и узкими бедрами. От моей крошечной мамы из-под этой мощной туши виднелись только ступни ног, которые подергивались у блондина на плечах.
Он ритмично и широко двигался, ускоряя ритм и, лучше бы я не смотрел, издал звериный рык и поднявшись на вытянутых руках застыл, глубоко дыша и, очевидно, испытывая мощное облегчение. Спустя минуту, мамины ноги скользнули вниз и из-под туши показалось ее ладное тело, слегка помятое, местами покрасневшее, покрытое, несмотря на прохладу, легкой испариной. На румяном лице ее было написано полное удовлетворение, она глубоко дышала и поправляла влажные колечки волос на лбу
Я, во все глаза смотрел на поднявшегося с ложа голого мужчину с еще не опавшим до конца членом, почти безволосым пахом и волосатым животом с длинными ногами и широкой грудью, покрытыми рыжеватой шерстью и, невольно сравнивал его тело с телом безволосого субтильного Педро и думал. А на кого я буду похож? Кто передаст мне строение своего тела, характер, привычки и прочее, кто из них будет моим подлинным отцом?
Мужчина надел узкие белые трусы, валявшиеся в кресле, строгие черные брюки и белую рубашку, причесал волосы и принял скромную позу.
- «Алекс, пора заняться делом» - неожиданно по-русски сказала Надежда.
- «Сеньора» - глубокий баритон звучал вежливо и уважительно, несмотря на произошедшее мужчина знал свое место.
- «Мои люди работают и, я думаю все уже готово, прошу вас» - Алекс приоткрыл дверь и жестом пригласил недавнюю партнершу в холл.
Она посмотрела на него, как на идиота, но не смутилась, несмотря на то, что одежды на ней по-прежнему не было, взглянула в приоткрытую дверь и, надев через ноги длинное цветное платье, белья нигде не было видно или она его не носила мгновенно превратилась в хозяйку дома.
Действительно, дом преобразился, повсюду стояли столы, накрытые посудой для фуршета с высокими конструкциями на которых в глубоких заполненных льдом чашах, стояли композиции из фруктов и овощей. Горками были выставлены алкогольные напитки в бутылках, многие были помещены в ведерки со льдом. На отдельном столе стояла пирамида, составленная из бокалов для шампанского Аппараты для сохранения блюд подогретыми, были пока пусты и наполненные гелем свечи под ними не горели.
- «Все готово» - сказал мужчина, как ни в чем не бывало, как будто не он несколько минут назад возлежал на моей будущей маме.
- «Закуски и блюда будут поданы за десять-пятнадцать минут до начала мероприятия. Аперитив и канапе на welkom находятся в зоне входа в дом, персонал готов к работе»
И действительно, у стенки вряд стояли молодые парни в смокингах и белых перчатках, все идеально причесанные и сосредоточенные. У входа стояли две громадные машины в которых, как я догадался и находились приготовленные для гостей яства.
- «Спасибо, Алекс» - томным глубоким голосом произнесла Надежда.
- «Вы, как всегда на высоте».
Метрдотель, с достоинством поклонился.
Ну что же, подумал я, самое интересное, видит Бог, не по своей воле, я видел. Любоваться мероприятием на расстоянии, не имея возможности участия, не по мне. Я оставил Аргентину до следующего визита.
Кажется, мне стал понятен смысл слов бабушки – «понаблюдай за ними».
37
Несмотря на выпитый кофе и испытанное мною потрясение, а как не потрясением назвать увиденную мной картинку – мама в объятиях постороннего мужика, пусть и русского, что, конечно плюс, пусть метрдотеля, наверное, тоже плюс, но все-таки не Педро, что минус.
Было всего пять утра и, помня о назначенном мне Яной Юрьевной свидании, я решил выспаться, мало ли, может быть понадобится много сил, она женщина крупная.
Сон пришел не сразу. Мысли атаковали, я старался их как-то систематизировать, разложить по полочкам, но они тянулись расплавленной карамелью, неожиданно застывали, снова плавились, становились тонкой, хрупкой нитью нить ломалась и из блестящей в месте излома становилась белой и сыпучей, распадалась, а потом превращалась в петушка на палочке, я понял, что все-таки засыпаю. Но почему карамель? При чем здесь петушок? Карамель — это сладко… к чему бы это? Было моей последней мыслью.
Сон перенес меня в детство, в то время, когда солнце было ярким, радость искренней, горе недолгим, обман болезненным, а газировка сладкой.
Раннее утро, солнце, я, с закрытыми глазами, в теплой кровати под одеялом. Если солнце, которое ощущается сквозь сомкнутые веки, значит я у бабушки. В единственное окно нашей большой комнаты в коммунальной квартире солнце заглядывает только вечером, а у бабули с утра. Приоткрыв глаза, я увижу, но вначале слышу, как бабуля молится, стоя на коленях и перечисляя всех нас, ее родных, она никого не забывает и не пропускает ни одного имени, просит у господа для нас здоровья. Себя упоминает вскользь, как болящую Катерину и не просит для себя ничего, лишь благодарит Бога за то, что не забывает ее, хлеб наш насущный дашь нам днесь и избави нас от лукавого.
Я лежу тихо, притворяюсь спящим. Знаю, пока она молится ничего говорить нельзя. Но сквозь прикрытые веки замечаю, как бабуля на меня поглядывает, поняла, что я проснулся. Молитва спокойно доходит до конца и заканчивается многочисленными поклонами и проговариваемыми речитативом молитвами.
Бабушка трудно встает с колен, подходит к кровати, гладит меня по голове и целует в лоб.
- «Вставай, родный, завтракать будем». - бабуля идет на кухню и ставит на керогаз зеленый эмалированный чайник. Пока чадящий керосиновый прибор, с трудом нагревает воду. Бабушка достает из между рамного пространства масленку с соленым сливочным маслом залитым подсоленной водой. Нарезает потемневшим ножом с круглой деревянной ручкой хлеб для себя и булку для меня из миски, хранящейся в кухонном столе достает два яйца и тщательно, с мылом моет их под краном. Несет все это в комнату и накрывает стол к завтраку, на стол ставится заварочный чайник и пачка с грузинским чаем за девятнадцать копеек. Из буфета извлекается вазочка бордового стекла на ножке и брусничным вареньем. На край стола ставится подгорелая, местами фанерная подставка под чайник. Вскипевший чайник водружается на подставку и часть воды перекочёвывает в заварник, покрыв щепотку чая. С чайника снимается крышка и бабуля, аккуратно ложкой опускает в горячую глубину промытые и вытертые насухо яйца. Чайник накрывается, бабушка внимательно смотрит на тикающий на комоде будильник. Нужно подождать, для меня всегда было чудом, что не стоящие на огне яйца готовятся сами по себе и получается яйцо в мешочек, с полужидким желтком и сваренным, упругим белком.
Бабушка намазывает для меня булку маслом, а себе отделяет от нарезанного хлеба корки. Зубов у нее давно нет и корки жевать ничем, потом она замочит их в миске с водой и вынесет на улицу, голубям. Выкинуть хлеб бабушка не может. Блокада. А голуби – птицы Божьи. Наконец, спустя несколько минут яйца извлекаются из чайника и, повторно вытертые ставятся в рюмочки на ножках. Ложечкой разбивается и очищается верхняя часть скорлупы, яйцо посолено и самый ответственный момент, надо острым кончиком ложки проколоть белок так, чтобы желток не вытек наружу. Ну наконец-то, укус булки, ложечка яйца, ничего вкуснее в жизни не ел. Бабушка, не спрашивая наливает мне чай в чашку, единственное, что осталось от ее приданого, чашка изящной, как мне кажется формы с витиеватой ручкой, истертая донельзя, но без дефектов с едва различимыми, когда-то синими васильками. К чаю булка, намазанная маслом с уложенным по маслу брусничным вареньем.
Бабушка улыбается, глядя как я откусываю булку и стараюсь чтобы варенье не стекло на стол.
Бутерброд съеден, чай выпит. Перекрестившись, бабуля благодарит Господа за хлеб-соль и, хитро посмотрев на меня достает из-за божницы петушка на палочке, купленного у цыганки на Балтийском вокзале при последней поездке в Николу Морского, Никольский собор, про который она говорит, что там я был крещен.
Петушок – это уже праздник, его можно лизать целый день, периодически заворачивая в шуршащий целлофан и пряча с глаз делая вид, что забыл.
Так вот почему карамель – просачивается в мозг откуда-то извне мысль. Карамель и петушок на палочке…я мгновенно просыпаюсь.
Сладкая карамель – последнее, что я запомнил перед тем, как уснуть. К чему бы это?
