Нежный возраст Светланы подразумевал незавершённость процесса становления мировоззрения. Тихон судил по себе - в восемнадцать ему было всё понятно в этой жизни, в двадцать два стали закрадываться сомнения, а уже в двадцать пять система ценностей стала претерпевать кардинальные изменения. Были бы ровесники, вместе бы менялись и притирались. Болт опасался, что у девушки могут открыться глаза, она его бросит, а он уже прикипит. Одним словом – эгоизм и трезвый расчёт.
Во-вторых, Тоня. Ну, как потом общаться с родственницей, после всех имевших место проникновений в тайны парикмахерских и прочих премудростей? Можно, конечно, наплевать и не обращать внимания, но это ещё нужно уметь. Болт подозревал, что у него может не получиться.
И, наконец, третье... Ух! Как бы это себе самому объяснить? Света Болту нравилась, да. Но и всё. Не было того щекотания в груди, не летали бабочки. А ведь раньше они летали! Он помнил себя в огне страстей, помнил, как все мысли были только о ней, как эти мысли мешали уснуть. Ему снова хотелось такого. Может ещё подождать? Надо признаться, что внешне Света Егорова красивее всех, в кого Болт влюблялся ранее. Возможно, даже симпатичнее гимнастки Женечки! Хотя, кто знает, как её правильно мерять, эту красоту.
Сам факт того, что Болт взвешивал плюсы и минусы отношений со Светой уже свидетельствовал об отсутствии чувств.
На выходные ударили крещенские морозы. Рынок парил дыханием торопливых покупателей и укутанных продавцов. Тихон ходил по блошиным рядам в поисках достойных вязаных изделий. Мороз повышал одновременно цену и ликвидность утепляющих аксессуаров. Сделав круг и определившись с выбором, он совершил сделку с дородной улыбчивой розовощёкой женщиной в оренбургском пуховом платке. Искал синюю или белую шапочку с шарфом, а купил серые козьего пуха варежки, носки и платок. Платок был такой же, как на продавщице, только с кисточками. Подкупило, что эти кисточки были на всех трёх предметах, одинаковые белые кисточки, которые превращали вещи в комплект. Носки с кисточками – это мило!
Никак не больше часа ходил по рынку, а промёрз до костей. Ноги вообще не чувствовал. Ботинки явно не для такой погоды. Хорошо бы иметь оленьи пимы или авиационные унты! Опять заныл больной зуб. Ожидая автобус, приплясывал и мечтал о том, как доберётся домой и, опрокинув рюмочку, отогреет ноги в тазу тёплой воды с горчицей.
Автобус подошёл пустой, городской рынок – начало маршрута, но Тихону не удалось поместиться. Он уже висел на нижней ступени в задних дверях «ЛиАЗа» и совершал телодвижения, позволяющие им закрыться, когда в метре от него, в самой середине промёрзшей биомассы началась потасовка.
– Вот он, ворюга! Стоять! Куда, сука, намылился? Мужики, не выпускайте его, карманы свои проверьте!
– И у меня подрезал! Ах ты, гад!
Взрыв народного негодования, сметая Тихона, вынес клубок борющихся и матерящихся мужиков обратно на остановку. Двери закрылись и автобус ушёл. На остановке осталось всего шесть человек, не считая Болта. Причём пятеро били одного. Били молча, деловито, методично, как будто спешили к Новому году на сто сорок процентов перевыполнить план. Лежащий на снегу карманник успевал только всхлипывать. Досталось ему порядком. И поделом! Нечего у людей кровные воровать!
Тихону тоже хотелось пнуть мерзавца. На то имелись свои основания – тринадцать целковых, украденных давеча у него на этом рынке, возможно, этим вот негодяем – весомый повод внести лепту в процесс общественного физического порицания! Но сдержался. Ему показалась неправильной, некрасивой ситуация, когда пятеро жёстко избивают одного, причём лежачего, как-то зверски это. Так волчья стая разрывает в клочья зазевавшуюся, или фатально оказавшуюся ближе прочих к голодной своре, неудачливую овечку. Подняли б его что ли, пускай бы показал свою наглую морду народу, а потом уже можно и в нос и в пах!
– Милиция! Вызывайте милицию! Скорее, здесь человека убивают, – послышался надрывный женский голос от центрального входа в рынок.
Вдалеке задребезжал шариком свисток. Две фигуры, пиная полы собственных шинелей, бежали в направлении автобусной остановки.
Вдруг, кто-то из участников снежного побоища произнёс короткое – Валим! Трое из пяти тут же дали ходу. Они побежали к ближайшему дому и уже через пять секунд скрылись за его углом.
Избитый покряхтел и, переведя своё потерпевшее тело из положения лёжа в положение сидя, выплюнул красную кляксу на снег. Поворочав языком, он выдул себе в ладонь зуб, потом второй и поднял тяжёлый взгляд на двоих оппонентов, молча стоящих рядом:
– Итиоты! Это они – воы! – он махнул кулаком с зажатыми в нём зубами в направлении, куда спешно скрылись трое. – Вот ак, тепей ни тенех, ни убов!
Среди прочего в письме Светланы указывалось, что если Тихон Вячеславович захочет встретиться, то каждый вторник и четверг с восемнадцати до девятнадцати она будет ждать его в кафе «Ласточка». Срок акции не указывался. Уже прошёл один вторник и два четверга. Не хорошо заставлять девушку ждать! И теперь, когда куплен подарок, откладывать объяснение уже не оставалось поводов.
«Ласточка» – кулинарная Мекка города, точка, где собирается потусить молодёжь, куда заскакивают упитанные и слабовольные любители сладкого. Тихон понимал, что выбор места для свидания был обусловлен соседством с его домом, но он также понимал и то, что именно здесь наиболее высокая вероятность попасться на глаза кому-то из его студентов. Поэтому он заглянул туда в понедельник, взял на пробу два пирожных и кофе. Кофе был ниже среднего, у него дома и то лучше. Пирожные хороши.
Вторник, так же как и в прошлом семестре, относительно свободный день, четверг – тоже. Похоже, что Света учла это, изучив расписание, висящее в холле института.
Болт зашёл в «Ласточку» после часу, когда ещё не наблюдался наплыв посетителей. Взял по два пирожных трёх видов, отнёс их домой и сунул коробку в холодильник. Прибрав разбросанное, и проветрив квартиру он принял душ и сменил постель. Зачем? А бог его знает, на всякий случай, просто пришла пора, вдруг она уже источает затхлый запах. Вначале шестого он оделся во всё чистое и вышел. Рановато вышел! Но не возвращаться же!
Чтобы убить время Тихон, поглядывая ежеминутно на наручные часы, обозревал незатейливую витрину гастронома. Покрытые слоем пыли срезанные наискось муляжи батонов колбасы и головок сыра, с вырубленными секторами, лежащими рядом, покоились на фанерных кубах, расставленных по керамзитовой отсыпке между внутренним и внешним стёклами магазинных окон. На бордовой колбасе белой краской были нарисованы пятна сала. А на жёлтом сыре, коричневой – дырочки.
Праздно прогуливающегося опрятно одетого Болта приметил гражданин торговой национальности. Он вышел из своего цветочного киоска и прокричал:
– Кто любит своя девочка – цветочка подарит, не жадничает!
Болт взглянул на заставленные гвоздиками окна ларька, отвернулся и направился ко входу в Гастроном.
– Зашем, уходишь, маладай шелавек! Тебе же абязателно нада цветочка покупайт, я видел, как ты смотрела!
– Спасибо, мне не нужны гвоздики.
– Эй! А какая цветы тебе нада?
– Розы, – ляпнул Болт, чтобы отвязаться от назойливого шмеля.
– Есть розы! Красный, как любов, как губы любимая девушка! Хароший розы, сегодня утром самалёте прилетела.
– Мне не нужны красные. И Белые не нужны. Жёлтые есть?
– Защем шолтая розы тибе? Эта света распращание. Нада брайт красный роза – ана свет любви!
– Спасибо, я сам решу, какие мне нужны розы. – Болт снова отвернулся и собрался уходить.
– Ну, пашему сразу уходишь, эй! Есть шолтий роза! Давай, на тибе смотри, иди сюда!
Жёлтые оказались очень хорошими. Пришлось брать. Торгаш не хотел уступать, но потом сдался и отпустил Болту семь цветков по цене шести. Ну, и что теперь делать? Идти маячить с ними возле «Ласточки»? Снова посмотрел на часы. Успею!
Пока относил цветы, пока искал банку, обрезал стебли, время вышло. Заходить в кафе, где всегда много молодёжи, было всё равно, что выходить на сцену – все смотрят на тебя. Поэтому Тихон решил встретить Свету на дальних подступах. Она шла не спеша и смотрела себе под ноги. Слегка ускорившись, Болт перехватил её метрах в пятидесяти от входа в кафе.
– Света!
– Вы пришли! Здравствуйте! Уже не надеялась.
– Здравствуй, красавица! У меня сходу два предложения к тебе.
– Рискну предположить. Первое – руки, второе – сердца? – без намёка на улыбку, с лицом ослика Иа, пошутила Светлана.
– Хм. Мне нравится твой юмор. – Тихон взял девушку под руку и повёл в сторону от «Ласточки». – Но давай начнём с другого. Во-первых, мне бы было удобнее сменить стиль нашего общения. Предлагаю перейти на «ты». Годится?
– Вам – да, Вы уже это сделали, а мне пока нет.
– Почему?
– А мы куда идём?
– Предлагаю сначала прогуляться. Или хочешь пирожные?
– Не хочу. За три вечера я уже на год вперёд наелась, смотреть на сладкое не могу!
– Жаль.
– Почему?
– Потому что я хотел бы пригласить Вас…
– Тебя!
– Пригласить тебя в свою берлогу. А там уже заготовлены пирожные. И кофе со сливками. Это моё второе предложение.
– Хорошо. Можно и к Вам.
– К тебе!
– К Вам, Тихон Вячеславович, к Вам! Вот, если изволите снизойти со своих вершин к нам, простым студенткам, тогда возможно…
– Света, да всё возможно.
– Правда? – она остановилась и посмотрела Болту в глаза.
– Конечно!
– Это воодушевляет, – снова пошла.
Мало-помалу завязался разговор. Обсудили актуальные новости института, посмеялись над манерой общения Эдика. Тихон заметил для себя, что девушка-то достаточно интересная. И рассудительна, и не по годам мудра. Она всё больше и больше нравилась. Куда делась непосредственность и детскость, резанувшая глаз вначале. Всего-то прошло четыре месяца. Совсем другая стала Светочка!
– А почему Вы сразу не пришли, не решались?
– Некогда было. Но я же пришёл. Я думал о тебе.
– Хорошо, что думали! Я тоже думала.
– Света, Вы… ты такая красивая, такая умница… За тобой в школе наверное все одноклассники ухаживали?
– Ухаживали, только не одноклассники.
– Старшеклассники?
– Возможно, я Вам расскажу. А Вы за своими одноклассницами в школе бегали?
– Случалось, – он посмотрел на свою спутницу. Кого-то она ему напомнила. Именно в профиль. Дежавю возникло и испарилось.
– А они были красивые?
– Мне тогда казалось, что красивее не бывает.
У Тихона в груди ёкнуло, звонким щелчком сработал какой-то триггер между правым и левым лёгкими. А ведь все эти ощущения уже не новы – проходили, знаем. Завтра он будет о ней вспоминать, послезавтра не сможет думать ни о чём и ни о ком, кроме неё.
– Света, я заметил у тебя незаурядные способности в немецком. Ты ходила к репетитору?
– Нет. А в чём проявляется незаурядность?
– У тебя проскальзывают слова, которые Хохдойчу – общепринятому немецкому, на котором пишут в газетах и говорят на радио не характерны. Мне сначала показалось, что ты оговорилась, применив «нет» вместо «нихт». И потом, глагол «иметь» – хаст ты произносишь через «ша» – хашт. Это швабский диалект или даже тирольский. Я встречал его только в очень толстых словарях и в семье одного своего одноклассника – потомка немецких колонистов.
– Надо же, Вы заметили! У меня бабушка Магда – немка. Точнее – австриячка. В детстве она меня учила говорить, рассказывала сказки, пела колыбельные.
– Понятно. А сейчас вы общаетесь?
– Она умерла двенадцать лет назад. Это мамина бабушка – моя прабабушка.
Разговор, перепрыгивал с темы на тему, одна выходила из другой и создавала предпосылки к третьей. Оказалось, что по многим аспектам их мировоззрения совпадали. О чём только не говорили! Только о Тоне – ни слова.
Случайно выбранное направление привело их к краю города. Переходя оживлённую трассу, отделяющую жилой район от поймы реки, Болт взял спутницу за руку. Впереди, в разрыве двух покрытых инеем рощиц, слышались восторженные голоса. Это детвора каталась с горки.
– Света, а почему у тебя руки босиком?
– А мне не холодно. Босиком – это смешно сказано! – уже вовсю улыбалась рыжая. – Я не думала, что придётся гулять.
– Веришь, я тоже не планировал. Но на всякий случай прихватил для тебя вот это, – Болт аккуратно, как хомячка достал из внутреннего кармана пуховые варежки и, сделав шаг назад, протянул их Светлане.
– Какая прелесть! И с кисточками! Это мне? – Света прижала варежки к щекам.
– А кому же ещё? Я такие носить не буду. Да и малы они мне.
– Спасибо большое! – Света встала на цыпочки и поцеловала Болта в щёку.
Добила! Этот момент стал отправным пунктом новой главы в биографии нашего героя.
Не удержались! Можно было бы сделать важный вид, сослаться на парадный костюм, на занятость, на возраст, на принципы, в конце концов! Но дети так заразительно каталась с горки! Визг, хохот, крики восторга! Следя за очередным спуском санок, Света охала, переживала. И радовалась, хлопала в ладоши, когда обходилось без падений.
Санки, или как их тогда называли – салазки, имелись не у всех. В основном съезжали просто на пятой точке. В лучшем случае подкладывалась фанерка. Первым море ногой попробовал Болт – сначала он скользил стоя, но ближе к месту, где идеально гладкая ледяная дорожка переходила в непредсказуемый укатанный снег, решил всё же присесть на корточки. Понравилось. Воскресли забытые детские впечатления, забылась зубная боль. Второй раз следом за ним скатилась на картонке и Света. Болт страховал. Закончилось тем, что, попросив санки у пацанчика, которому Болт втихаря сунул в ладошку рубль, три раза скатились вдвоём. Санки быстро набирали скорость и скользили почти до середины реки, до того места, куда летом не многие заплывали. Скорость – это здoрово! Но малейшие неровности поверхности склона на большой скорости создавали эффект вибростенда – стучали зубы, тряслись щёки и дрожала в глазах быстро меняющаяся набегающая картинка.
Санками нужно было уметь управлять – притормаживать пяткой той ноги, в сторону которой требовалось довернуть болид. Хорошо, что у Тихона было детство, и в своё время на этой самой горке он освоил навыки вождения. Угомонились только когда, не удержавшись в санках покатились кубарем. Виной была девочка, пересекавшая курс экипажа Болтинова. Вращение закончилось в положении «партнёр снизу». Света весело посмотрела в глаза Тихону Вячеславовичу и уронила голову ему на грудь. Потекли долгие секунды.
– Света!
– У?
– Надо вставать.
– Не могу, я устала.
– Светла-на!
– У?
– Нас переедут, нужно спасать здоровье!
Под невостребованное с прошедшего праздника и заскучавшее в холодильнике полусладкое шампанское хорошо пошли пирожные. Потом Света вспомнила, что Тихон Вячеславович давеча не имел удовольствия присутствовать на её совершеннолетии, и решила устроить по этому поводу гастроль. На ура пошли яичница с лучком на сале и картошка в мундире. В мундире, потому что чистить её на пюрешку было некогда. Не лень, а именно некогда! Жалко было тратить время на эту ерунду.
Во-вторых, Тоня. Ну, как потом общаться с родственницей, после всех имевших место проникновений в тайны парикмахерских и прочих премудростей? Можно, конечно, наплевать и не обращать внимания, но это ещё нужно уметь. Болт подозревал, что у него может не получиться.
И, наконец, третье... Ух! Как бы это себе самому объяснить? Света Болту нравилась, да. Но и всё. Не было того щекотания в груди, не летали бабочки. А ведь раньше они летали! Он помнил себя в огне страстей, помнил, как все мысли были только о ней, как эти мысли мешали уснуть. Ему снова хотелось такого. Может ещё подождать? Надо признаться, что внешне Света Егорова красивее всех, в кого Болт влюблялся ранее. Возможно, даже симпатичнее гимнастки Женечки! Хотя, кто знает, как её правильно мерять, эту красоту.
Сам факт того, что Болт взвешивал плюсы и минусы отношений со Светой уже свидетельствовал об отсутствии чувств.
На выходные ударили крещенские морозы. Рынок парил дыханием торопливых покупателей и укутанных продавцов. Тихон ходил по блошиным рядам в поисках достойных вязаных изделий. Мороз повышал одновременно цену и ликвидность утепляющих аксессуаров. Сделав круг и определившись с выбором, он совершил сделку с дородной улыбчивой розовощёкой женщиной в оренбургском пуховом платке. Искал синюю или белую шапочку с шарфом, а купил серые козьего пуха варежки, носки и платок. Платок был такой же, как на продавщице, только с кисточками. Подкупило, что эти кисточки были на всех трёх предметах, одинаковые белые кисточки, которые превращали вещи в комплект. Носки с кисточками – это мило!
Никак не больше часа ходил по рынку, а промёрз до костей. Ноги вообще не чувствовал. Ботинки явно не для такой погоды. Хорошо бы иметь оленьи пимы или авиационные унты! Опять заныл больной зуб. Ожидая автобус, приплясывал и мечтал о том, как доберётся домой и, опрокинув рюмочку, отогреет ноги в тазу тёплой воды с горчицей.
Автобус подошёл пустой, городской рынок – начало маршрута, но Тихону не удалось поместиться. Он уже висел на нижней ступени в задних дверях «ЛиАЗа» и совершал телодвижения, позволяющие им закрыться, когда в метре от него, в самой середине промёрзшей биомассы началась потасовка.
– Вот он, ворюга! Стоять! Куда, сука, намылился? Мужики, не выпускайте его, карманы свои проверьте!
– И у меня подрезал! Ах ты, гад!
Взрыв народного негодования, сметая Тихона, вынес клубок борющихся и матерящихся мужиков обратно на остановку. Двери закрылись и автобус ушёл. На остановке осталось всего шесть человек, не считая Болта. Причём пятеро били одного. Били молча, деловито, методично, как будто спешили к Новому году на сто сорок процентов перевыполнить план. Лежащий на снегу карманник успевал только всхлипывать. Досталось ему порядком. И поделом! Нечего у людей кровные воровать!
Тихону тоже хотелось пнуть мерзавца. На то имелись свои основания – тринадцать целковых, украденных давеча у него на этом рынке, возможно, этим вот негодяем – весомый повод внести лепту в процесс общественного физического порицания! Но сдержался. Ему показалась неправильной, некрасивой ситуация, когда пятеро жёстко избивают одного, причём лежачего, как-то зверски это. Так волчья стая разрывает в клочья зазевавшуюся, или фатально оказавшуюся ближе прочих к голодной своре, неудачливую овечку. Подняли б его что ли, пускай бы показал свою наглую морду народу, а потом уже можно и в нос и в пах!
– Милиция! Вызывайте милицию! Скорее, здесь человека убивают, – послышался надрывный женский голос от центрального входа в рынок.
Вдалеке задребезжал шариком свисток. Две фигуры, пиная полы собственных шинелей, бежали в направлении автобусной остановки.
Вдруг, кто-то из участников снежного побоища произнёс короткое – Валим! Трое из пяти тут же дали ходу. Они побежали к ближайшему дому и уже через пять секунд скрылись за его углом.
Избитый покряхтел и, переведя своё потерпевшее тело из положения лёжа в положение сидя, выплюнул красную кляксу на снег. Поворочав языком, он выдул себе в ладонь зуб, потом второй и поднял тяжёлый взгляд на двоих оппонентов, молча стоящих рядом:
– Итиоты! Это они – воы! – он махнул кулаком с зажатыми в нём зубами в направлении, куда спешно скрылись трое. – Вот ак, тепей ни тенех, ни убов!
Глава 25. ЛАСТОЧКА С ВЕСНОЮ
Среди прочего в письме Светланы указывалось, что если Тихон Вячеславович захочет встретиться, то каждый вторник и четверг с восемнадцати до девятнадцати она будет ждать его в кафе «Ласточка». Срок акции не указывался. Уже прошёл один вторник и два четверга. Не хорошо заставлять девушку ждать! И теперь, когда куплен подарок, откладывать объяснение уже не оставалось поводов.
«Ласточка» – кулинарная Мекка города, точка, где собирается потусить молодёжь, куда заскакивают упитанные и слабовольные любители сладкого. Тихон понимал, что выбор места для свидания был обусловлен соседством с его домом, но он также понимал и то, что именно здесь наиболее высокая вероятность попасться на глаза кому-то из его студентов. Поэтому он заглянул туда в понедельник, взял на пробу два пирожных и кофе. Кофе был ниже среднего, у него дома и то лучше. Пирожные хороши.
Вторник, так же как и в прошлом семестре, относительно свободный день, четверг – тоже. Похоже, что Света учла это, изучив расписание, висящее в холле института.
Болт зашёл в «Ласточку» после часу, когда ещё не наблюдался наплыв посетителей. Взял по два пирожных трёх видов, отнёс их домой и сунул коробку в холодильник. Прибрав разбросанное, и проветрив квартиру он принял душ и сменил постель. Зачем? А бог его знает, на всякий случай, просто пришла пора, вдруг она уже источает затхлый запах. Вначале шестого он оделся во всё чистое и вышел. Рановато вышел! Но не возвращаться же!
Чтобы убить время Тихон, поглядывая ежеминутно на наручные часы, обозревал незатейливую витрину гастронома. Покрытые слоем пыли срезанные наискось муляжи батонов колбасы и головок сыра, с вырубленными секторами, лежащими рядом, покоились на фанерных кубах, расставленных по керамзитовой отсыпке между внутренним и внешним стёклами магазинных окон. На бордовой колбасе белой краской были нарисованы пятна сала. А на жёлтом сыре, коричневой – дырочки.
Праздно прогуливающегося опрятно одетого Болта приметил гражданин торговой национальности. Он вышел из своего цветочного киоска и прокричал:
– Кто любит своя девочка – цветочка подарит, не жадничает!
Болт взглянул на заставленные гвоздиками окна ларька, отвернулся и направился ко входу в Гастроном.
– Зашем, уходишь, маладай шелавек! Тебе же абязателно нада цветочка покупайт, я видел, как ты смотрела!
– Спасибо, мне не нужны гвоздики.
– Эй! А какая цветы тебе нада?
– Розы, – ляпнул Болт, чтобы отвязаться от назойливого шмеля.
– Есть розы! Красный, как любов, как губы любимая девушка! Хароший розы, сегодня утром самалёте прилетела.
– Мне не нужны красные. И Белые не нужны. Жёлтые есть?
– Защем шолтая розы тибе? Эта света распращание. Нада брайт красный роза – ана свет любви!
– Спасибо, я сам решу, какие мне нужны розы. – Болт снова отвернулся и собрался уходить.
– Ну, пашему сразу уходишь, эй! Есть шолтий роза! Давай, на тибе смотри, иди сюда!
Жёлтые оказались очень хорошими. Пришлось брать. Торгаш не хотел уступать, но потом сдался и отпустил Болту семь цветков по цене шести. Ну, и что теперь делать? Идти маячить с ними возле «Ласточки»? Снова посмотрел на часы. Успею!
Пока относил цветы, пока искал банку, обрезал стебли, время вышло. Заходить в кафе, где всегда много молодёжи, было всё равно, что выходить на сцену – все смотрят на тебя. Поэтому Тихон решил встретить Свету на дальних подступах. Она шла не спеша и смотрела себе под ноги. Слегка ускорившись, Болт перехватил её метрах в пятидесяти от входа в кафе.
– Света!
– Вы пришли! Здравствуйте! Уже не надеялась.
– Здравствуй, красавица! У меня сходу два предложения к тебе.
– Рискну предположить. Первое – руки, второе – сердца? – без намёка на улыбку, с лицом ослика Иа, пошутила Светлана.
– Хм. Мне нравится твой юмор. – Тихон взял девушку под руку и повёл в сторону от «Ласточки». – Но давай начнём с другого. Во-первых, мне бы было удобнее сменить стиль нашего общения. Предлагаю перейти на «ты». Годится?
– Вам – да, Вы уже это сделали, а мне пока нет.
– Почему?
– А мы куда идём?
– Предлагаю сначала прогуляться. Или хочешь пирожные?
– Не хочу. За три вечера я уже на год вперёд наелась, смотреть на сладкое не могу!
– Жаль.
– Почему?
– Потому что я хотел бы пригласить Вас…
– Тебя!
– Пригласить тебя в свою берлогу. А там уже заготовлены пирожные. И кофе со сливками. Это моё второе предложение.
– Хорошо. Можно и к Вам.
– К тебе!
– К Вам, Тихон Вячеславович, к Вам! Вот, если изволите снизойти со своих вершин к нам, простым студенткам, тогда возможно…
– Света, да всё возможно.
– Правда? – она остановилась и посмотрела Болту в глаза.
– Конечно!
– Это воодушевляет, – снова пошла.
Мало-помалу завязался разговор. Обсудили актуальные новости института, посмеялись над манерой общения Эдика. Тихон заметил для себя, что девушка-то достаточно интересная. И рассудительна, и не по годам мудра. Она всё больше и больше нравилась. Куда делась непосредственность и детскость, резанувшая глаз вначале. Всего-то прошло четыре месяца. Совсем другая стала Светочка!
– А почему Вы сразу не пришли, не решались?
– Некогда было. Но я же пришёл. Я думал о тебе.
– Хорошо, что думали! Я тоже думала.
– Света, Вы… ты такая красивая, такая умница… За тобой в школе наверное все одноклассники ухаживали?
– Ухаживали, только не одноклассники.
– Старшеклассники?
– Возможно, я Вам расскажу. А Вы за своими одноклассницами в школе бегали?
– Случалось, – он посмотрел на свою спутницу. Кого-то она ему напомнила. Именно в профиль. Дежавю возникло и испарилось.
– А они были красивые?
– Мне тогда казалось, что красивее не бывает.
У Тихона в груди ёкнуло, звонким щелчком сработал какой-то триггер между правым и левым лёгкими. А ведь все эти ощущения уже не новы – проходили, знаем. Завтра он будет о ней вспоминать, послезавтра не сможет думать ни о чём и ни о ком, кроме неё.
– Света, я заметил у тебя незаурядные способности в немецком. Ты ходила к репетитору?
– Нет. А в чём проявляется незаурядность?
– У тебя проскальзывают слова, которые Хохдойчу – общепринятому немецкому, на котором пишут в газетах и говорят на радио не характерны. Мне сначала показалось, что ты оговорилась, применив «нет» вместо «нихт». И потом, глагол «иметь» – хаст ты произносишь через «ша» – хашт. Это швабский диалект или даже тирольский. Я встречал его только в очень толстых словарях и в семье одного своего одноклассника – потомка немецких колонистов.
– Надо же, Вы заметили! У меня бабушка Магда – немка. Точнее – австриячка. В детстве она меня учила говорить, рассказывала сказки, пела колыбельные.
– Понятно. А сейчас вы общаетесь?
– Она умерла двенадцать лет назад. Это мамина бабушка – моя прабабушка.
Разговор, перепрыгивал с темы на тему, одна выходила из другой и создавала предпосылки к третьей. Оказалось, что по многим аспектам их мировоззрения совпадали. О чём только не говорили! Только о Тоне – ни слова.
Случайно выбранное направление привело их к краю города. Переходя оживлённую трассу, отделяющую жилой район от поймы реки, Болт взял спутницу за руку. Впереди, в разрыве двух покрытых инеем рощиц, слышались восторженные голоса. Это детвора каталась с горки.
– Света, а почему у тебя руки босиком?
– А мне не холодно. Босиком – это смешно сказано! – уже вовсю улыбалась рыжая. – Я не думала, что придётся гулять.
– Веришь, я тоже не планировал. Но на всякий случай прихватил для тебя вот это, – Болт аккуратно, как хомячка достал из внутреннего кармана пуховые варежки и, сделав шаг назад, протянул их Светлане.
– Какая прелесть! И с кисточками! Это мне? – Света прижала варежки к щекам.
– А кому же ещё? Я такие носить не буду. Да и малы они мне.
– Спасибо большое! – Света встала на цыпочки и поцеловала Болта в щёку.
Добила! Этот момент стал отправным пунктом новой главы в биографии нашего героя.
Глава 26. ДА БУДЕТ СВЕТ!
Не удержались! Можно было бы сделать важный вид, сослаться на парадный костюм, на занятость, на возраст, на принципы, в конце концов! Но дети так заразительно каталась с горки! Визг, хохот, крики восторга! Следя за очередным спуском санок, Света охала, переживала. И радовалась, хлопала в ладоши, когда обходилось без падений.
Санки, или как их тогда называли – салазки, имелись не у всех. В основном съезжали просто на пятой точке. В лучшем случае подкладывалась фанерка. Первым море ногой попробовал Болт – сначала он скользил стоя, но ближе к месту, где идеально гладкая ледяная дорожка переходила в непредсказуемый укатанный снег, решил всё же присесть на корточки. Понравилось. Воскресли забытые детские впечатления, забылась зубная боль. Второй раз следом за ним скатилась на картонке и Света. Болт страховал. Закончилось тем, что, попросив санки у пацанчика, которому Болт втихаря сунул в ладошку рубль, три раза скатились вдвоём. Санки быстро набирали скорость и скользили почти до середины реки, до того места, куда летом не многие заплывали. Скорость – это здoрово! Но малейшие неровности поверхности склона на большой скорости создавали эффект вибростенда – стучали зубы, тряслись щёки и дрожала в глазах быстро меняющаяся набегающая картинка.
Санками нужно было уметь управлять – притормаживать пяткой той ноги, в сторону которой требовалось довернуть болид. Хорошо, что у Тихона было детство, и в своё время на этой самой горке он освоил навыки вождения. Угомонились только когда, не удержавшись в санках покатились кубарем. Виной была девочка, пересекавшая курс экипажа Болтинова. Вращение закончилось в положении «партнёр снизу». Света весело посмотрела в глаза Тихону Вячеславовичу и уронила голову ему на грудь. Потекли долгие секунды.
– Света!
– У?
– Надо вставать.
– Не могу, я устала.
– Светла-на!
– У?
– Нас переедут, нужно спасать здоровье!
Под невостребованное с прошедшего праздника и заскучавшее в холодильнике полусладкое шампанское хорошо пошли пирожные. Потом Света вспомнила, что Тихон Вячеславович давеча не имел удовольствия присутствовать на её совершеннолетии, и решила устроить по этому поводу гастроль. На ура пошли яичница с лучком на сале и картошка в мундире. В мундире, потому что чистить её на пюрешку было некогда. Не лень, а именно некогда! Жалко было тратить время на эту ерунду.
