Но некоторые слова, не попавшие в общегражданские издания орфографического словаря, были русскими. И по ним можно было определить, что маме одного из конфликтующих не досталось билета на сегодняшний рейс. Причиной тому стал гражданин, который подошёл только спросить, но при этом просунул кассирше паспорт с деньгами.
https://vk.com/photo31364817_457262150
Посмотреть на самолёты
На обратном пути вышли у Центрального Парка Культуры имени Отдыха. Покатались на цепочной карусели, на качелях-лодочках. Сняли на один час плоскодонку с тяжёлыми вёслами, скрипучими уключинами и водой под самые решётки. Вода, возможно, повышала остойчивость, но постоянно норовила намочить обувь. Уплыли в противоположный край пруда. Спрятались от солнца под иву. Ели там печенье, запивали лимонадом, вспоминали забавные случаи из своего общего прошлого, хохотали. Не заметили, как пролетело время. Чтобы уложиться в срок аренды пришлось прямо под невесть откуда взявшимся дождём быстро грести к лодочной станции. Вымокли до трусов, пока бежали к остановке. Во дворе ограничились лаконичным «пока» и разошлись по домам.
Тиха потом часто вспоминал этот день.
Результаты олимпиады сообщили в среду на следующей неделе. В списках победителей Болтинов и Дьяконова не значились.
Каникулы Оля всегда проводила у бабушки. Все три месяца сполна. Где жила бабушка Болт не знал, сам не спрашивал, а если она и говорила, то пропустил мимо ушей. Наступившее после седьмого класса лето не стало исключением, и следующий раз Болт увидел Олю уже только в конце августа на школьной линейке. Тогда он вдруг заметил, как чертовски она хороша! Новая стрижка, пышная причёска, модное короткое платье школьной формы, выгодно акцентирующее загорелые ноги, налившаяся за лето грудь – всё это вместе имело мощное воздействие. Тишка не устоял. Ложась вечером в кровать, он долго не мог уснуть, вспоминал в деталях их общение за все семь лет знакомства. И особенно подробно прокручивался в голове тот майский тёплый, но местами дождливый день, когда ездили на районную олимпиаду. К середине сентября он поставил себе окончательный диагноз – это любовь! Не откладывая на потом он решил срочно наверстать упущенное, уже представлял, как они целуются в лодке под ивами...
Но Болт безнадёжно опоздал.
Откуда он только взялся, этот Толька! Надо же было ему вернуться, не мог он поселиться в какой-нибудь столице! Толя Свирин учился в Тишкином классе первые два года. Ничего особенного из себя не представлял – обычный пухлячок с чубчиком на стриженной под ноль голове. Талантами не выделялся, пшеном из трубочки или пульками из рогатки не стрелял. Сапогами глубину луж не измерял. Всегда прилежно выполнял домашние задания, но при этом отличником не был, двоечником – тоже. Словом, был серой мышью. Его даже ловили пару раз на ябедничестве. Потом его родители были направлены в длительную командировку за границу. Они что-то строили в Аргентине или в Бразилии. Так говорили. Толика они взяли с собой на чужбину. Это последнее, что о нём помнил Тишка.
И вот, спустя пять лет Толик возвращается. И его берут обратно в свой класс!
Он теперь говорит по-другому. С какой-то смешной интонацией, непривычной последовательностью слов в предложении и с акцентом – нажимая на «р». Иногда он ошибочно вставляет иностранные слова, вызывая улыбку учителей и смех в классе. У Толика есть то, чего нет ни у кого – джинсовый костюм. И первое время в школу он приходит в нём.
В последнее или предпоследнее воскресенье сентября с утра стояла отличная солнечная погода. Тихон вышел на балкон в чёрных семейных трусах, прогнал сидевшего на перилах голубя, потянулся и посмотрел во двор. У второго подъезда дома напротив на скамейке сидела Оля. Возле неё стояли две девчонки лет восьми или чуть постарше. Третья девочка сидела на скамейке рядом. О чём говорили, слышно не было, но о чём-то весёлом, поскольку все периодически смеялись.
Болт быстро почистил зубы, оделся, надушился «Шипром», проверил мелочь в кармане и стал обуваться.
– А позавтракать, сынок?
– Не хочу, мам.
Перепрыгивая с третьей на пятую ступень, Тихон быстро выбежал во двор и не спеша пересёк его:
– Привет!
– Привет, Болтик! – Оля на одну секунду подняла взгляд.
– Анекдоты травите?
– Да... Зина вот нам рассказывает, как её попугай у кота корм ворует.
Тишка присел рядом с Олей на скамейку и набрал воздух в лёгкие, чтобы что-то сказать. Но, во-первых, он ещё не решил, что и как говорить, а во-вторых, мешали эти мелкие обладательницы домашних животных и тропических птиц. Собираясь с мыслями, он ждал паузу. Через пару минут из соседнего подъезда вышла женщина в переднике и позвала одну из девочек, ту самую Зину. «Девочки, хотите на моего Кешу посмотреть?» – предложила Зина. И все побежали к ней домой.
– Оля! – выдавил из себя, как сухой гуталин из тюбика, Тишка.
– Что?
– Я хотел… Погода хорошая, давай в зоопарк поедем!
– В зоопарк?
– Да.
– Сейчас? – Оля положила руки на загорелые колени и провела ладонями вверх по бёдрам.
– Ну, сейчас или через час. Сегодня!
– И будем смотреть на сонных хищников и скучных травоядных?
– Ну, разбудим их. Можно купить булку и уток покормить.
– Тиша!
– Или на лодке под ивы. Дождя быть не должно.
– Болтик, ты меня слышишь?
– Да, слышу. Можем ещё…
– Тишка, пойми – не могу я под ивы, и в зоопарк не могу!
– Почему?
– Потому, что я занята!
– Чем ты занята? Ну, когда освободишься… – Болт хотел ещё сказать, что он может подождать, пусть она хлопочет, можно и на следующей неделе сходить. А ещё можно в кино на восемь вечера, но Оля, не дослушав, встала и пошла вдоль дома к улице.
– Потом поговорим, Тиша, ладно? – сказала она, обернувшись на ходу.
Тишка смотрел на уходящую Олю и любовался ею. Вот она вышла из тени клёна и идёт вся такая солнечная чуть ли не вприпрыжку, вот пошла быстрее. Из третьего подъезда выбежали девчонки с клеткой и перекрыли Тишке обзор. Попугай мечется в клетке, бьётся крыльями об решётку, уже и перо потерял. Снова стало видно Олю. Она практически бежит, и уже почти на улице. Подняла руку, машет ладошкой. Неужели такси ловит? Куда она так торопится? И снова эти мелкие со своей клеткой! Бедный Кеша! И вдруг, Болт замечает, что Оля остановилась, рядом с ней стоит Толик в джинсах, в яркой красно-жёлтой рубашке и в шляпе из цветной соломки с широкими полями, загнутыми кверху по бокам. Они держатся за руки. А Оля зачем-то поднимается на носочки...
Если на Вас никогда не падал с верхних этажей полиэтиленовый пакет с водой, то Вам будет сложно объяснить те чувства, которые испытал в этот момент Болт. Его просто пропустили через мясорубку и подали на съедение тиграм. Ему больно, но он ещё жив и его глаз из миски смотрит на голубое небо, которое перекрывается зубастой пастью голодного хищника.
– Куда ты бегал, Тиша? Садись завтракать.
– Не хочу, мам! – Болт не нагибаясь, скинул сандалии прошёл в свою комнату и плюхнулся на кровать лицом вниз.
Спорт, гитара, книги, заполняли образовавшуюся пустоту в душе Болта три последних школьных года. Так получилось у них с Олей – оба искали встреч и оба избегали друг друга, но в противофазе! Как те дворники на лобовом стекле отцовского «ЗИЛа» в дождливую погоду!
Особо мучительной для него была необходимость видеть каждый день ставшую чужой, но такую счастливую Ольгу, да ещё натыкаться на неё во дворе! Рана потихоньку затягивалась, но всякий раз, когда появлялась перед глазами Дьяконова, она снова начинала сочиться сукровицей, во рту появлялась сухость, а в сердце – горечь.
Хитрая природа, придумавшая либидо в собственных корыстных интересах – для сохранения численности популяций, иногда ослабляла мёртвую хватку на шее Болта – иди, мол, отдышись и попасись пока. И Болт оживал – слушал Битлз, Пинк Флойд и Квинов. Под живительные рок-композиции англоязычных музыкальных коллективов он перебирал в кляссере марки, собирал модели самолётов, но чаще всего просто лежал на своей кровати и смотрел на люстру, которую летом мухи использовали как аэродром подскока.
Встречались Болту и другие девчонки. У одной – дочери маминой коллеги, был приятный голос и музыкальный слух. Она показала Тишке несколько приёмов виртуозной игры переборами на гитаре и пристрастила к Баху, Шопену, Вивальди, а заодно к некоторым негритянским исполнителям – певцам и трубачам из Нового Орлеана – просто одолжила Болту их пластинки.
Другая знала много стихов Рождественского, Евтушенко, Асадова, Доризо и любила народные песни. Могла цитировать «Евгения Онегина» и читала его наизусть почти всего с любого места.
Третья разбиралась в спорте и отслеживала все турнирные таблицы футбольных клубов высшей, первой и даже второй лиги. Кроме того она знала все рекорды лёгкой атлетики по именам, датам и результатам. Спроси у неё – кто такой Карл Льюис и следующие пятнадцать минут ты будешь занят получением развёрнутой информации о его биографии, фильмографии, дискографии и прочей порнографии.
Попадались и просто красавицы, которым, чтобы разбить парню сердце, не требовалось обладать академическими знаниями. Они были настолько красивыми, что легко могли бы затмить Олю Дьяконову. Могли, однозначно могли! Но почему-то не делали этого.
Эх, школьные годы, чудная пора! Восторг от разнообразных впечатлений, новые знания, мелкие и крупные открытия в масштабах мироздания и микромира. Разгадка принципов устройства и функционирования бытовых приборов и овладение возможностями собственного организма – «А, спорим, вот так не сможешь?» Амплитуда эмоций от пятёрки до двойки, выдранные листы дневника, вызовы родителей на педсовет. Выстекленные окна, битые коленки и фонари под глазом. Сбор металлолома и макулатуры, порванные брюки и залитая чернилами сорочка, пластилин в волосах и кнопки на стульях, томление в душе от косичек с бантиками, любовные записочки, незамысловатые интриги белыми нитками, занозы на ладонях и угри на лице... Потом выпускные экзамены, медленные танцы в обнимку на удачно опустевшей в субботу квартире одноклассницы, игра в бутылочку, поцелуи в подъезде. Первый незатейливый эротический опыт. И всё – получай аттестат, как волшебный пендель. Дальше живи, как знаешь!
А дальше дороги расходятся. Одноклассники поступают в институты, в военные училища, призываются в армию и уезжают, одноклассницы тоже поступают, выходят замуж и переезжают. Во дворе меняется публика – дети становятся подростками, а их место на турниках и в беседках занимает новое зелёное поколение. И кто-то новый жалостно поёт под гитару трёхаккордный репертуар. Этот процесс постоянного обновления населения песочниц не слишком заметен постороннему, как не заметен глазу ход минутной стрелки, но чрезвычайно значителен и предельно ощутим для вовлечённого в него индивидуума.
Тиха с восьмого класса стал серьёзно задумываться о своём призвании. В те времена каждый мальчишка хотел стать космонавтом, как Юрий Гагарин или Герман Титов. Но Тихон не мальчишка, он – парень, и скоропалительных, необоснованных или просто модных решений в серьёзном вопросе выбора профессии ему принимать уже несолидно.
Крутить баранку, валяться зимой с пропитанным соляркой факелом под машиной, как отец, или слушать стетоскопом чахлые грудные клетки и выписывать арабской латынью рецепты, как мама, ему не хотелось. Вообще не влекло! Видимо сказывался тот негатив, который за ужином обсуждался родителями. Он никогда не бредил, как его лепший друг Валька Спиридонов, авиацией, не увлекался, как Витька Куликов, радиотехникой, и не мечтал стать скрипачом, как Олежка Горохов, хотя слух у него был, на гитаре играл довольно прилично, даже два года учился в музыкальной школе по классу баяна. Ну, не два, а полтора, если быть точным. Сольфеджио одолел.
К зиме последнего, десятого класса он не имел чёткого представления о своей будущей профессии. Как вариант рассматривался исторический факультет педагогического института. А если не поступил, что маловероятно – пару месяцев разнорабочим на стройку или учеником механика на авторемонтный завод, как отец советовал, – а там и повестка подоспеет. Но всё решил случай.
За полгода до выпускного произошло знаковое для Болта событие – на зимние каникулы приехал Сергей, сводный брат его одноклассницы Зойки Галкиной. Он был старше на шесть лет и учился на втором курсе Нижегородского, точнее, в то время ещё Горьковского, университета. До универа он закончил культпросветучилище и отслужил в армии. А ещё он пытался поступать в лётное училище, но был зарезан медкомиссией, даже до экзаменов не дошёл.
Серёга общался на кухне с отцом, потреблял водку под домашние пельмешки ручной лепки тёти Маши, Зоиной мамы. В спальню, слабо освещённую торшером, где в тот момент двум своим одноклассницам Тиша исполнял новую песню собственного сочинения, Серёга зашёл, предварительно постучав.
– Я вам не помешал, молодые люди? Что-то у вас тут темно совсем, ничего не вижу.
– Темнота – друг молодёжи. Заходи, Серенький! – Зойка включила вторую лампу в торшере.
– А что это вы тут поёте? Можно и мне послушать?
Он дослушал песню, спросил, чьи это стихи, и похвалил их автора. Потом Сергей попросил гитару и довольно виртуозно исполнил шлягер Битлз «Естудей». Причём не на английском, а на испанском языке! Вторая песня, также на испанском, была очень знакомой. Оказалось, что это стихи Бориса Пастернака в переводе, а мелодия всем была знакома по фильму «Ирония судьбы». Захотелось послушать ещё и пообщаться, но в наступившей паузе послышался отцовский призыв из кухни: «Сергуня! Пельмени стынут, водка греется!»
– Лечу! Закрылки на сорок пять, прошёл ближний маяк.
Следующий раз Сергея Болт встретил на городском пляже в конце июня. Тот сдал экзамены четвёртого семестра и заехал перед стройотрядом повидаться с отцом и его второй семьёй. А Тишка пребывал в подавленном состоянии, поскольку два дня назад, на выпускном испытал очередные муки неразделённой любви. В этот раз ребятам удалось поговорить подробнее. Точнее, говорил Сергей, а Тишка слушал, открыв рот, закрывая его лишь для того, чтобы сглотнуть слюну или задать очередной вопрос. А вопросов возникало всё больше по мере того, как Серёга в подробностях описывал свою жизнь в Нижнем и учёбу в университете.
Два вечера дома у Болтиновых они играли на гитаре и разговаривали. А на третий вечер даже обошлись без гитары, просто болтали допоздна на скамейке у подъезда, пока их не зажрали комары. Тиша узнал очень много разных новых слов, а те, которые были знакомы, приобретали в его сознании новый смысл – диалектика, морфема, этимология, топонимика, анапест, транскрипция, калька, префиксы, инфинитивы, артикли.
Под влиянием Сергея Болт погрузился в филологию. Ему всегда нравилось слушать грамотную, аргументированную речь. Особенно, если она произносилась легко, без шпаргалок, без слов-паразитов. Порой предмет повествования уходил на второй план. В его восприятии само виртуозное произношение некоего информативного блока являлось музыкой.
https://vk.com/photo31364817_457262150
Посмотреть на самолёты
На обратном пути вышли у Центрального Парка Культуры имени Отдыха. Покатались на цепочной карусели, на качелях-лодочках. Сняли на один час плоскодонку с тяжёлыми вёслами, скрипучими уключинами и водой под самые решётки. Вода, возможно, повышала остойчивость, но постоянно норовила намочить обувь. Уплыли в противоположный край пруда. Спрятались от солнца под иву. Ели там печенье, запивали лимонадом, вспоминали забавные случаи из своего общего прошлого, хохотали. Не заметили, как пролетело время. Чтобы уложиться в срок аренды пришлось прямо под невесть откуда взявшимся дождём быстро грести к лодочной станции. Вымокли до трусов, пока бежали к остановке. Во дворе ограничились лаконичным «пока» и разошлись по домам.
Тиха потом часто вспоминал этот день.
Результаты олимпиады сообщили в среду на следующей неделе. В списках победителей Болтинов и Дьяконова не значились.
Каникулы Оля всегда проводила у бабушки. Все три месяца сполна. Где жила бабушка Болт не знал, сам не спрашивал, а если она и говорила, то пропустил мимо ушей. Наступившее после седьмого класса лето не стало исключением, и следующий раз Болт увидел Олю уже только в конце августа на школьной линейке. Тогда он вдруг заметил, как чертовски она хороша! Новая стрижка, пышная причёска, модное короткое платье школьной формы, выгодно акцентирующее загорелые ноги, налившаяся за лето грудь – всё это вместе имело мощное воздействие. Тишка не устоял. Ложась вечером в кровать, он долго не мог уснуть, вспоминал в деталях их общение за все семь лет знакомства. И особенно подробно прокручивался в голове тот майский тёплый, но местами дождливый день, когда ездили на районную олимпиаду. К середине сентября он поставил себе окончательный диагноз – это любовь! Не откладывая на потом он решил срочно наверстать упущенное, уже представлял, как они целуются в лодке под ивами...
Но Болт безнадёжно опоздал.
Откуда он только взялся, этот Толька! Надо же было ему вернуться, не мог он поселиться в какой-нибудь столице! Толя Свирин учился в Тишкином классе первые два года. Ничего особенного из себя не представлял – обычный пухлячок с чубчиком на стриженной под ноль голове. Талантами не выделялся, пшеном из трубочки или пульками из рогатки не стрелял. Сапогами глубину луж не измерял. Всегда прилежно выполнял домашние задания, но при этом отличником не был, двоечником – тоже. Словом, был серой мышью. Его даже ловили пару раз на ябедничестве. Потом его родители были направлены в длительную командировку за границу. Они что-то строили в Аргентине или в Бразилии. Так говорили. Толика они взяли с собой на чужбину. Это последнее, что о нём помнил Тишка.
И вот, спустя пять лет Толик возвращается. И его берут обратно в свой класс!
Он теперь говорит по-другому. С какой-то смешной интонацией, непривычной последовательностью слов в предложении и с акцентом – нажимая на «р». Иногда он ошибочно вставляет иностранные слова, вызывая улыбку учителей и смех в классе. У Толика есть то, чего нет ни у кого – джинсовый костюм. И первое время в школу он приходит в нём.
В последнее или предпоследнее воскресенье сентября с утра стояла отличная солнечная погода. Тихон вышел на балкон в чёрных семейных трусах, прогнал сидевшего на перилах голубя, потянулся и посмотрел во двор. У второго подъезда дома напротив на скамейке сидела Оля. Возле неё стояли две девчонки лет восьми или чуть постарше. Третья девочка сидела на скамейке рядом. О чём говорили, слышно не было, но о чём-то весёлом, поскольку все периодически смеялись.
Болт быстро почистил зубы, оделся, надушился «Шипром», проверил мелочь в кармане и стал обуваться.
– А позавтракать, сынок?
– Не хочу, мам.
Перепрыгивая с третьей на пятую ступень, Тихон быстро выбежал во двор и не спеша пересёк его:
– Привет!
– Привет, Болтик! – Оля на одну секунду подняла взгляд.
– Анекдоты травите?
– Да... Зина вот нам рассказывает, как её попугай у кота корм ворует.
Тишка присел рядом с Олей на скамейку и набрал воздух в лёгкие, чтобы что-то сказать. Но, во-первых, он ещё не решил, что и как говорить, а во-вторых, мешали эти мелкие обладательницы домашних животных и тропических птиц. Собираясь с мыслями, он ждал паузу. Через пару минут из соседнего подъезда вышла женщина в переднике и позвала одну из девочек, ту самую Зину. «Девочки, хотите на моего Кешу посмотреть?» – предложила Зина. И все побежали к ней домой.
– Оля! – выдавил из себя, как сухой гуталин из тюбика, Тишка.
– Что?
– Я хотел… Погода хорошая, давай в зоопарк поедем!
– В зоопарк?
– Да.
– Сейчас? – Оля положила руки на загорелые колени и провела ладонями вверх по бёдрам.
– Ну, сейчас или через час. Сегодня!
– И будем смотреть на сонных хищников и скучных травоядных?
– Ну, разбудим их. Можно купить булку и уток покормить.
– Тиша!
– Или на лодке под ивы. Дождя быть не должно.
– Болтик, ты меня слышишь?
– Да, слышу. Можем ещё…
– Тишка, пойми – не могу я под ивы, и в зоопарк не могу!
– Почему?
– Потому, что я занята!
– Чем ты занята? Ну, когда освободишься… – Болт хотел ещё сказать, что он может подождать, пусть она хлопочет, можно и на следующей неделе сходить. А ещё можно в кино на восемь вечера, но Оля, не дослушав, встала и пошла вдоль дома к улице.
– Потом поговорим, Тиша, ладно? – сказала она, обернувшись на ходу.
Тишка смотрел на уходящую Олю и любовался ею. Вот она вышла из тени клёна и идёт вся такая солнечная чуть ли не вприпрыжку, вот пошла быстрее. Из третьего подъезда выбежали девчонки с клеткой и перекрыли Тишке обзор. Попугай мечется в клетке, бьётся крыльями об решётку, уже и перо потерял. Снова стало видно Олю. Она практически бежит, и уже почти на улице. Подняла руку, машет ладошкой. Неужели такси ловит? Куда она так торопится? И снова эти мелкие со своей клеткой! Бедный Кеша! И вдруг, Болт замечает, что Оля остановилась, рядом с ней стоит Толик в джинсах, в яркой красно-жёлтой рубашке и в шляпе из цветной соломки с широкими полями, загнутыми кверху по бокам. Они держатся за руки. А Оля зачем-то поднимается на носочки...
Если на Вас никогда не падал с верхних этажей полиэтиленовый пакет с водой, то Вам будет сложно объяснить те чувства, которые испытал в этот момент Болт. Его просто пропустили через мясорубку и подали на съедение тиграм. Ему больно, но он ещё жив и его глаз из миски смотрит на голубое небо, которое перекрывается зубастой пастью голодного хищника.
– Куда ты бегал, Тиша? Садись завтракать.
– Не хочу, мам! – Болт не нагибаясь, скинул сандалии прошёл в свою комнату и плюхнулся на кровать лицом вниз.
Спорт, гитара, книги, заполняли образовавшуюся пустоту в душе Болта три последних школьных года. Так получилось у них с Олей – оба искали встреч и оба избегали друг друга, но в противофазе! Как те дворники на лобовом стекле отцовского «ЗИЛа» в дождливую погоду!
Особо мучительной для него была необходимость видеть каждый день ставшую чужой, но такую счастливую Ольгу, да ещё натыкаться на неё во дворе! Рана потихоньку затягивалась, но всякий раз, когда появлялась перед глазами Дьяконова, она снова начинала сочиться сукровицей, во рту появлялась сухость, а в сердце – горечь.
Хитрая природа, придумавшая либидо в собственных корыстных интересах – для сохранения численности популяций, иногда ослабляла мёртвую хватку на шее Болта – иди, мол, отдышись и попасись пока. И Болт оживал – слушал Битлз, Пинк Флойд и Квинов. Под живительные рок-композиции англоязычных музыкальных коллективов он перебирал в кляссере марки, собирал модели самолётов, но чаще всего просто лежал на своей кровати и смотрел на люстру, которую летом мухи использовали как аэродром подскока.
Встречались Болту и другие девчонки. У одной – дочери маминой коллеги, был приятный голос и музыкальный слух. Она показала Тишке несколько приёмов виртуозной игры переборами на гитаре и пристрастила к Баху, Шопену, Вивальди, а заодно к некоторым негритянским исполнителям – певцам и трубачам из Нового Орлеана – просто одолжила Болту их пластинки.
Другая знала много стихов Рождественского, Евтушенко, Асадова, Доризо и любила народные песни. Могла цитировать «Евгения Онегина» и читала его наизусть почти всего с любого места.
Третья разбиралась в спорте и отслеживала все турнирные таблицы футбольных клубов высшей, первой и даже второй лиги. Кроме того она знала все рекорды лёгкой атлетики по именам, датам и результатам. Спроси у неё – кто такой Карл Льюис и следующие пятнадцать минут ты будешь занят получением развёрнутой информации о его биографии, фильмографии, дискографии и прочей порнографии.
Попадались и просто красавицы, которым, чтобы разбить парню сердце, не требовалось обладать академическими знаниями. Они были настолько красивыми, что легко могли бы затмить Олю Дьяконову. Могли, однозначно могли! Но почему-то не делали этого.
Глава 6. ПОИСК ПРИЗВАНИЯ
Эх, школьные годы, чудная пора! Восторг от разнообразных впечатлений, новые знания, мелкие и крупные открытия в масштабах мироздания и микромира. Разгадка принципов устройства и функционирования бытовых приборов и овладение возможностями собственного организма – «А, спорим, вот так не сможешь?» Амплитуда эмоций от пятёрки до двойки, выдранные листы дневника, вызовы родителей на педсовет. Выстекленные окна, битые коленки и фонари под глазом. Сбор металлолома и макулатуры, порванные брюки и залитая чернилами сорочка, пластилин в волосах и кнопки на стульях, томление в душе от косичек с бантиками, любовные записочки, незамысловатые интриги белыми нитками, занозы на ладонях и угри на лице... Потом выпускные экзамены, медленные танцы в обнимку на удачно опустевшей в субботу квартире одноклассницы, игра в бутылочку, поцелуи в подъезде. Первый незатейливый эротический опыт. И всё – получай аттестат, как волшебный пендель. Дальше живи, как знаешь!
А дальше дороги расходятся. Одноклассники поступают в институты, в военные училища, призываются в армию и уезжают, одноклассницы тоже поступают, выходят замуж и переезжают. Во дворе меняется публика – дети становятся подростками, а их место на турниках и в беседках занимает новое зелёное поколение. И кто-то новый жалостно поёт под гитару трёхаккордный репертуар. Этот процесс постоянного обновления населения песочниц не слишком заметен постороннему, как не заметен глазу ход минутной стрелки, но чрезвычайно значителен и предельно ощутим для вовлечённого в него индивидуума.
Тиха с восьмого класса стал серьёзно задумываться о своём призвании. В те времена каждый мальчишка хотел стать космонавтом, как Юрий Гагарин или Герман Титов. Но Тихон не мальчишка, он – парень, и скоропалительных, необоснованных или просто модных решений в серьёзном вопросе выбора профессии ему принимать уже несолидно.
Крутить баранку, валяться зимой с пропитанным соляркой факелом под машиной, как отец, или слушать стетоскопом чахлые грудные клетки и выписывать арабской латынью рецепты, как мама, ему не хотелось. Вообще не влекло! Видимо сказывался тот негатив, который за ужином обсуждался родителями. Он никогда не бредил, как его лепший друг Валька Спиридонов, авиацией, не увлекался, как Витька Куликов, радиотехникой, и не мечтал стать скрипачом, как Олежка Горохов, хотя слух у него был, на гитаре играл довольно прилично, даже два года учился в музыкальной школе по классу баяна. Ну, не два, а полтора, если быть точным. Сольфеджио одолел.
К зиме последнего, десятого класса он не имел чёткого представления о своей будущей профессии. Как вариант рассматривался исторический факультет педагогического института. А если не поступил, что маловероятно – пару месяцев разнорабочим на стройку или учеником механика на авторемонтный завод, как отец советовал, – а там и повестка подоспеет. Но всё решил случай.
За полгода до выпускного произошло знаковое для Болта событие – на зимние каникулы приехал Сергей, сводный брат его одноклассницы Зойки Галкиной. Он был старше на шесть лет и учился на втором курсе Нижегородского, точнее, в то время ещё Горьковского, университета. До универа он закончил культпросветучилище и отслужил в армии. А ещё он пытался поступать в лётное училище, но был зарезан медкомиссией, даже до экзаменов не дошёл.
Серёга общался на кухне с отцом, потреблял водку под домашние пельмешки ручной лепки тёти Маши, Зоиной мамы. В спальню, слабо освещённую торшером, где в тот момент двум своим одноклассницам Тиша исполнял новую песню собственного сочинения, Серёга зашёл, предварительно постучав.
– Я вам не помешал, молодые люди? Что-то у вас тут темно совсем, ничего не вижу.
– Темнота – друг молодёжи. Заходи, Серенький! – Зойка включила вторую лампу в торшере.
– А что это вы тут поёте? Можно и мне послушать?
Он дослушал песню, спросил, чьи это стихи, и похвалил их автора. Потом Сергей попросил гитару и довольно виртуозно исполнил шлягер Битлз «Естудей». Причём не на английском, а на испанском языке! Вторая песня, также на испанском, была очень знакомой. Оказалось, что это стихи Бориса Пастернака в переводе, а мелодия всем была знакома по фильму «Ирония судьбы». Захотелось послушать ещё и пообщаться, но в наступившей паузе послышался отцовский призыв из кухни: «Сергуня! Пельмени стынут, водка греется!»
– Лечу! Закрылки на сорок пять, прошёл ближний маяк.
Следующий раз Сергея Болт встретил на городском пляже в конце июня. Тот сдал экзамены четвёртого семестра и заехал перед стройотрядом повидаться с отцом и его второй семьёй. А Тишка пребывал в подавленном состоянии, поскольку два дня назад, на выпускном испытал очередные муки неразделённой любви. В этот раз ребятам удалось поговорить подробнее. Точнее, говорил Сергей, а Тишка слушал, открыв рот, закрывая его лишь для того, чтобы сглотнуть слюну или задать очередной вопрос. А вопросов возникало всё больше по мере того, как Серёга в подробностях описывал свою жизнь в Нижнем и учёбу в университете.
Два вечера дома у Болтиновых они играли на гитаре и разговаривали. А на третий вечер даже обошлись без гитары, просто болтали допоздна на скамейке у подъезда, пока их не зажрали комары. Тиша узнал очень много разных новых слов, а те, которые были знакомы, приобретали в его сознании новый смысл – диалектика, морфема, этимология, топонимика, анапест, транскрипция, калька, префиксы, инфинитивы, артикли.
Под влиянием Сергея Болт погрузился в филологию. Ему всегда нравилось слушать грамотную, аргументированную речь. Особенно, если она произносилась легко, без шпаргалок, без слов-паразитов. Порой предмет повествования уходил на второй план. В его восприятии само виртуозное произношение некоего информативного блока являлось музыкой.
