Если же он слышал неправильно поставленное ударение, несогласованный падеж или длинную паузу, заполняемую какой-нибудь сорной нотой типа «э-э-э-э», «вот», «понимаешь», «короче» или «как бы» у него пропадал интерес и к говорящему и к его посылу. Чему, скажите, может научить человек, если он плохо владеет языком – основным инструментом передачи информации?
Однако, это утверждение не являлось универсальным и категоричным для Болта. Ему были знакомы люди, для которых нормы языка не были обязательны в полной мере. Они могли говорить «холодное кофе», «в кармане пальта» или «приехали автобузом», но при этом оставаться милыми, добродушными людьми, обладающими определёнными, значимыми в быту умениями и огромной житейской мудростью.
К таким людям относилась бабушка, мамина мама. Язык не повернулся бы назвать её глупой или невежественной. Просто она родилась и была воспитана в менее грамотной среде. Зато она умела прясть, ткать, вязать, шить одежду, готовить вкуснейшую и разнообразную пищу из незамысловатого набора простых продуктов, достоверно прогнозировать погоду на завтра по еле уловимым признакам и многое другое. Баба Нюра никогда не навязывала своего мнения, однажды высказав его. Никогда не ошибалась в людях, распознавала любую червоточину с первого взгляда, но к незнакомому человеку всегда относилась с уважением. И, между прочим, знала три языка в объёме, достаточном для общения не только на рынке, но и для понимания и пересказа пословиц, поговорок, народных мудростей. Песни очень любила петь – видимо от неё это передалось внуку – и пела их на русском, украинском, польском, белорусском и татарском языках. При этом она не была заводилой в компании или вертлявой хохотушкой, но когда при застольном исполнении кто-то перевирал слова или пропускал забытый куплет, она всегда спасала положение.
Болт не любил болтать. Да, именно так! Травить анекдоты, мыть чьи-то косточки, строить прожекты и высказывать предположения он не был мастером. Зато любил слушать умных людей и мог разговориться сам, но в том и только том случае, если был уверен, что собеседник понимает его и ему это интересно.
А где можно найти умных людей? Правильно – в библиотеках, на книжных полках! С ними, правда, особо не поговоришь, но от них можно много чего узнать полезного и интересного.
Книга – это своего рода наркотик. Если попадается забористое чтиво, то забываешь о сне и еде, кайфуешь во время обеда и в транспорте, можешь свою остановку проехать и на кольце тебя, как уснувшего пьяницу, вернут в реальный мир. Болту нравились литературные произведения всемирно признанных классиков и современников. Нравились стихи. Многие он знал наизусть у Пушкина, Есенина, Асадова, Гамзатова, Высоцкого. И сам пробовал писать. А то, что писал, пробовал на людях – исполнял под гитару. Первым подопытным обычно была мама. Если нравилось ей, можно было показывать сверстникам.
Не успел ещё Сергей доехать до места дислокации своего строительного отряда где-то в Сибири, как наш герой уже принял решение, объявил его несколько ошарашенным родителям, получил их благословение, купил билет на поезд и даже собрал чемодан.
До начала вступительных экзаменов оставалось три с половиной недели. Билет, медицинская справка по форме двести восемьдесят шесть и паспорт лежали в серванте в хрустальной вазе. Болт каждый день ходил на пляж – купался, загорал, прыгал с тарзанки. Чтобы не потерять форму, да и просто в удовольствие, налегал на вёсла лодок-плоскодонок, арендованных на лодочной станции. А вечерами, точнее ночами, предварительно выспавшись после водно-солнечных процедур, он читал книги, купленные по списку Сергея и оставленный им конспект по латыни...
Языки, как средство межнационального общения, как способ выражения мысли и систематизирования информации, как инструмент художественного описания нюансов в любой области знания должны были стать делом всей жизни Тихона Болтинова. Заинтересовавшись одним аспектом, он открывал для себя другой, третий. Эта лавина поглотила все его помыслы и почти всё свободное ото сна время. Да и во снах к нему приходили Ньютоны, Шекспиры и Байроны, с которыми Болт лихо беседовал и даже спорил на их родном языке. На акцент никто из них не жаловался. Хотя, постойте, возможно всё же это они переходили на русский. Ну, не важно!
https://vk.com/photo31364817_457262145
БОлтийский вокзал
В университет он поступил легко. Но конкурс был достаточно большой, поэтому пришлось согласиться на германо-романскую группу языков как профильную, а специализироваться на немецких диалектах, а не на испанском, как планировал. Однако, поступить – это половина дела, нужно было умудриться прожить на стипендию, которой, как выяснилось, решительно ни на что не хватало. Нужно ещё выучиться, стать специалистом, ведь если не пошёл в сварщики или в электрики, то именно словом придётся на хлеб зарабатывать. Но это в будущем, которое пока слабо прорисовывалось неясным контуром на жизненном горизонте. А в настоящем постоянно хотелось есть. Мамы, которая обычно, часом или двумя упреждая чувство голода, говорила – «Тишенька, мой руки, ужин на столе!» – рядом не было. Родителей Тишка напрягать не хотел, понимал, что им бы самим разобраться – мама болела, отец попивал, да так, что его лишали прав и часто приходилось менять работу или переходить в слесари.
Первый семестр стал серьёзным испытанием – прямо полоса препятствий: сложности с учёбой, проблемы обустройства и коммуникации с иностранцами в общежитии, специфика нравов местного населения, городская инфраструктура – ко всему приходилось приноравливаться. В октябре закончились деньги, которые родители дали до каникул и на обратный билет, а стипендию задерживали – объясняли бюрократической проволочкой в бухгалтерии. Позже, уже в ноябре, выдали и за сентябрь и за октябрь, но пришлось разгружать вагоны на овощной базе, спасибо, что была такая возможность. Там, на базе, Тиха заработал себе большой красивый шрам на левом предплечье, левостороннюю паховую грыжу и, в качестве материальной компенсации, некоторую финансовую независимость.
На первые каникулы в январе Болт домой не поехал, остался в пустой общаге. Ему подвернулся шанс устроиться дворником в детсад, а это уже была большая удача, упускать её было бы глупо. Зима случилась снежная, метлой и лопатой помахать пришлось изрядно. Зато каждую неделю ему выдавали по десятке, что за месяц составляло размер стипендии. К тому же в саду он завтракал манкой с маслом и очень сладким чаем. В кармане стали задерживаться кое-какие деньжата.
Позавтракав, Болт мог бежать на занятия. Но вместо этого он садился на скамейку и смотрел на входящих мамочек, держащих за руку своих укутанных и подпоясанных шарфами отпрысков. Когда Наташа приводила свою дочь чуть позже, он опаздывал на первую пару. Но это того стоило!
Пять лет студенческой жизни – срок хоть и немалый, но конечный. Стройотряды, уборка картошки в колхозах, поездки домой на каникулы и в Восточную Германию на языковую практику, экзамены, ранение, операция и реабилитация – всякое было за эти пять незабываемых лет. Но, поскольку подробное описание Тишкиной студенческой жизни автор планирует привести в других собственных опусах, на этом остановимся и перейдём к следующему этапу биографии нашего героя.
Следует, однако, ещё упомянуть, что на пятом курсе в январе произошло первое по-настоящему горестное событие в жизни Тихона – разбился на машине и погиб, не приходя в сознание отец. Следствие установило позже, что причиной стала гололедица и Запорожец, выехавший навстречу отцовского «КАМАЗа». Уворачиваясь от лобового столкновения, отец съехал на обочину, инерция груженого прицепа стащила весь автопоезд в кювет, в котором с лета были сложены бетонные пасынки для телеграфных столбов. Скорость была небольшой, и трагедии могло не быть, но неудачно торчащий из кучи столбик с оголившейся на торце арматурой пришёлся аккуратно на грудную клетку. Скрывшийся с места автокатастрофы водитель Запорожца, найденный и задержанный в тот же день по приметам, указанным очевидцами, на следствии утверждал, что ничего не заметил и был уверен, что всё обошлось, поэтому продолжил путь.
А летом того же года, в разгар государственных экзаменов умерла давно болевшая мама. В деканате Тихона отпустили на неделю, разрешили пропустить очередной экзамен и сдать его позже с параллельной группой. Но он не захотел надолго оставаться в своей опустевшей квартире, за которой пообещал приглядывать дядя Степан, и вернулся на четвёртый день – просто взял билеты на самолёт и улетел сразу после погребения и панихиды. На экзамен со своей группой он пришёл, но завалил его. В комиссии решили войти в положение и переписали экзаменационный лист. При повторной сдаче с параллельной группой Болт уверенно ответил на все вопросы, получив в итоге отличную отметку. Заметим, что университет он закончил с красным дипломом, хотя само это обстоятельство не тешило его самолюбие и никак не отразилось на дальнейшей жизни.
Дождавшись Тишку из универа, Родина на два года переобула его в сапоги и всучила «Калаш» в руки. Не успел он даже толком познакомиться с коллективом и вникнуть в свои должностные обязанности в информационном центре при обкоме, куда попал по распределению.
Служил Болт в Венгрии, в небольшом придунайском городке, в рабочее предместье которого месяцем ранее передислоцировался моторизованный полк. Тихон застал свою часть ещё палаточным лагерем на территории бывших мастерских по ремонту подвижного состава, переехавших ближе к Будапешту. Первое время пришлось заниматься обустройством. Под казармы решено было отдать пакгауз постройки конца девятнадцатого века. Склады – промышленный и продовольственный устроили в веерном паровозном депо, арсенал – в водонапорной башне и в угольном складе, а штаб занял наспех отремонтированный особняк примыкающего к железнодорожным путям подворья местного помещика, сбежавшего в декабре тысяча девятьсот сорок четвёртого в Штаты, как говорили, от праведного возмездия за коллаборационизм при немцах. Парк боевых машин в основной своей массе стоял пока на внутреннем дворе поместья, а ремучастки заняли барскую конюшню и гараж.
После войны в украшенном с фасада шестью парами белых колонн особняке барона Шаркоди больше двадцати лет работала муниципальная мельница, на память о которой у парадного подъезда остались две роскошные скамейки, сделанные из дубовых досок-пятидесяток, установленных на ржавые цилиндры отслуживших жерновов. Выражаясь точнее, это уже были не кремневые жернова, а металлические вальцы, но все называли их почему-то жерновами.
Служба в Венгрии оставила Тихону противоречивые впечатления. Первый год он постоянно хотел есть и мечтал отоспаться. Второй год осуществил мечты, научил всяким полезным строительным и гаражным премудростям, позволил вволю насладиться разного жанра литературой, но наградил противными болячками, которые удалось пролечить только к дембелю. Таблетки посадили печень и желудок.
Вообще-то, на призывной комиссии покупатели, прочитав анкету, обещали отправить Болта в одну из бывших голландских колоний в Африке, где базировался ограниченный контингент советских войск. Но за неделю до того в международных отношениях очень некстати произошёл неприятный конфликт, грозивший перерасти в локальную войну. Тогда Советский Союз предпочёл не рисковать своими гражданами и вывел войска из Берега Бараньей Кости, оставив обустроенную в паре километров от Атлантики базу, расположенную у подножья живописнейшего красно-жёлтого яра в пойме широкой, кишащей крокодилами, реки на разграбление враждующих между собой плохо одетых, но неплохо стреляющих из АК-47, племён.
https://vk.com/photo31364817_457262146
БОлтийСКий вокзал днём
После армии Тихон вернулся на родину. Это не был зов предков или ностальгия, а банальный квартирный вопрос, ведь в родном городе у него была двухкомнатная хрущёвочка, а в любом другом пришлось бы снимать или жить в общаге. Продавать квартиру права он не имел, поскольку она формально принадлежала государству. Можно было меняться, но риэлторские услуги в Советском Союзе развиты были плохо и процесс этот мог свободно растянуться на годы.
Пять последних месяцев дядька квартиру не сдавал – ждал Тихона из армии. Родной дом, в котором прошло детство, встретил затхлым запахом, подтекающим краном в ванной и пылью повсюду. Из старой обстановки остался только обеденный круглый стол, платяной шкаф, всегда называемый родителями шифоньером, комод с тремя ящиками в спальне и мебель на кухне. Старых диванов, письменного стола, торшера, всегда стоявшего за ним, не было. Книжных полок тоже. Все Болтиновские книги и пластинки были сложены в коробки и стояли на антресолях. Зато появилась стенка, новый диван, а в спальне – кушетка и детская кроватка. Тумбочка под телевизором тоже другая, да и сам телевизор другой – посовременнее, с большей, чем у старого, диагональю. На полу за тумбочкой спряталась старая радиола «Ригонда». На радиоле – два цветочных горшка, с землёй. «Надо посадить что-нибудь, и убрать горшки с радиолы».
Он огляделся по сторонам, задержал взгляд на рамке с парным портретом родителей. Это они в день свадьбы фотографировались. «Жить можно – сказал он себе вслух – надо батю с мамулей сегодня помянуть». Выглянул на балкон. Нашёл там один из старых диванов с торчащей пружиной на углу матраса и детскую зимнюю коляску, в которой стояли банки из-под солений.
Первым делом Болт переоделся в гражданку и сходил в магазин за продуктами. Взял и бутылку «Столичной». Поместив покупки в холодильник, снова вышел во двор – нужно было ещё в хозяйственный зайти, купить краску, стиральный порошок и многое другое – список насчитывал с десяток пунктов. Шёл, читал его и чуть не столкнулся с молодой женщиной.
– Болтинов, из армии вернулся? Отвоевался?
– Здравствуй, Рита! Нет, пока не совсем.
– В каком смысле? Сверхсрочить надумал?
– Нет. Просто ещё нужно в квартире с грязью повоевать, тогда и вернусь окончательно.
– А! Ну, воюй, воюй. Только под пули не лезь, береги себя.
– Какая ты стала сочная дама, Риток! Замуж не вышла?
– Успеется. Выбираю пока.
– Тоже правильно.
– Зашёл бы вечерком что ли, поболтали бы.
– С удовольствием зайду. И к себе позову, но позже чуток. Очень хочется, пока погода позволяет, ремонт небольшой сделать, вот за краской иду.
– Ладно, хлопочи, не буду мешать. А может помочь?
– Спасибо, от помощи не откажусь. У тебя же машинка швейная есть? Нужно будет шторы подрезать.
– Заходи, подрубим и подошьём.
– Спасибо, Рита!
И разбежались. А ведь лет пять не виделись! Да больше! Рита Гринёва, была соседкой и одноклассницей, но в школе они с Болтом не общались. Бог его знает, почему. Интересами не пересекались. Поправилась, такая ладненькая! Сколько помнилось – всегда худющей была, не в отца, Евсеевич – очень солидный человек, авторитетный! Говорили, что она уезжала поступать в Москву. Значит, не поступила.
Однако, это утверждение не являлось универсальным и категоричным для Болта. Ему были знакомы люди, для которых нормы языка не были обязательны в полной мере. Они могли говорить «холодное кофе», «в кармане пальта» или «приехали автобузом», но при этом оставаться милыми, добродушными людьми, обладающими определёнными, значимыми в быту умениями и огромной житейской мудростью.
К таким людям относилась бабушка, мамина мама. Язык не повернулся бы назвать её глупой или невежественной. Просто она родилась и была воспитана в менее грамотной среде. Зато она умела прясть, ткать, вязать, шить одежду, готовить вкуснейшую и разнообразную пищу из незамысловатого набора простых продуктов, достоверно прогнозировать погоду на завтра по еле уловимым признакам и многое другое. Баба Нюра никогда не навязывала своего мнения, однажды высказав его. Никогда не ошибалась в людях, распознавала любую червоточину с первого взгляда, но к незнакомому человеку всегда относилась с уважением. И, между прочим, знала три языка в объёме, достаточном для общения не только на рынке, но и для понимания и пересказа пословиц, поговорок, народных мудростей. Песни очень любила петь – видимо от неё это передалось внуку – и пела их на русском, украинском, польском, белорусском и татарском языках. При этом она не была заводилой в компании или вертлявой хохотушкой, но когда при застольном исполнении кто-то перевирал слова или пропускал забытый куплет, она всегда спасала положение.
Болт не любил болтать. Да, именно так! Травить анекдоты, мыть чьи-то косточки, строить прожекты и высказывать предположения он не был мастером. Зато любил слушать умных людей и мог разговориться сам, но в том и только том случае, если был уверен, что собеседник понимает его и ему это интересно.
А где можно найти умных людей? Правильно – в библиотеках, на книжных полках! С ними, правда, особо не поговоришь, но от них можно много чего узнать полезного и интересного.
Книга – это своего рода наркотик. Если попадается забористое чтиво, то забываешь о сне и еде, кайфуешь во время обеда и в транспорте, можешь свою остановку проехать и на кольце тебя, как уснувшего пьяницу, вернут в реальный мир. Болту нравились литературные произведения всемирно признанных классиков и современников. Нравились стихи. Многие он знал наизусть у Пушкина, Есенина, Асадова, Гамзатова, Высоцкого. И сам пробовал писать. А то, что писал, пробовал на людях – исполнял под гитару. Первым подопытным обычно была мама. Если нравилось ей, можно было показывать сверстникам.
Не успел ещё Сергей доехать до места дислокации своего строительного отряда где-то в Сибири, как наш герой уже принял решение, объявил его несколько ошарашенным родителям, получил их благословение, купил билет на поезд и даже собрал чемодан.
До начала вступительных экзаменов оставалось три с половиной недели. Билет, медицинская справка по форме двести восемьдесят шесть и паспорт лежали в серванте в хрустальной вазе. Болт каждый день ходил на пляж – купался, загорал, прыгал с тарзанки. Чтобы не потерять форму, да и просто в удовольствие, налегал на вёсла лодок-плоскодонок, арендованных на лодочной станции. А вечерами, точнее ночами, предварительно выспавшись после водно-солнечных процедур, он читал книги, купленные по списку Сергея и оставленный им конспект по латыни...
Языки, как средство межнационального общения, как способ выражения мысли и систематизирования информации, как инструмент художественного описания нюансов в любой области знания должны были стать делом всей жизни Тихона Болтинова. Заинтересовавшись одним аспектом, он открывал для себя другой, третий. Эта лавина поглотила все его помыслы и почти всё свободное ото сна время. Да и во снах к нему приходили Ньютоны, Шекспиры и Байроны, с которыми Болт лихо беседовал и даже спорил на их родном языке. На акцент никто из них не жаловался. Хотя, постойте, возможно всё же это они переходили на русский. Ну, не важно!
https://vk.com/photo31364817_457262145
БОлтийский вокзал
Глава 7. АЛЬМАМАТЕРНАЯ ПОРА
В университет он поступил легко. Но конкурс был достаточно большой, поэтому пришлось согласиться на германо-романскую группу языков как профильную, а специализироваться на немецких диалектах, а не на испанском, как планировал. Однако, поступить – это половина дела, нужно было умудриться прожить на стипендию, которой, как выяснилось, решительно ни на что не хватало. Нужно ещё выучиться, стать специалистом, ведь если не пошёл в сварщики или в электрики, то именно словом придётся на хлеб зарабатывать. Но это в будущем, которое пока слабо прорисовывалось неясным контуром на жизненном горизонте. А в настоящем постоянно хотелось есть. Мамы, которая обычно, часом или двумя упреждая чувство голода, говорила – «Тишенька, мой руки, ужин на столе!» – рядом не было. Родителей Тишка напрягать не хотел, понимал, что им бы самим разобраться – мама болела, отец попивал, да так, что его лишали прав и часто приходилось менять работу или переходить в слесари.
Первый семестр стал серьёзным испытанием – прямо полоса препятствий: сложности с учёбой, проблемы обустройства и коммуникации с иностранцами в общежитии, специфика нравов местного населения, городская инфраструктура – ко всему приходилось приноравливаться. В октябре закончились деньги, которые родители дали до каникул и на обратный билет, а стипендию задерживали – объясняли бюрократической проволочкой в бухгалтерии. Позже, уже в ноябре, выдали и за сентябрь и за октябрь, но пришлось разгружать вагоны на овощной базе, спасибо, что была такая возможность. Там, на базе, Тиха заработал себе большой красивый шрам на левом предплечье, левостороннюю паховую грыжу и, в качестве материальной компенсации, некоторую финансовую независимость.
На первые каникулы в январе Болт домой не поехал, остался в пустой общаге. Ему подвернулся шанс устроиться дворником в детсад, а это уже была большая удача, упускать её было бы глупо. Зима случилась снежная, метлой и лопатой помахать пришлось изрядно. Зато каждую неделю ему выдавали по десятке, что за месяц составляло размер стипендии. К тому же в саду он завтракал манкой с маслом и очень сладким чаем. В кармане стали задерживаться кое-какие деньжата.
Позавтракав, Болт мог бежать на занятия. Но вместо этого он садился на скамейку и смотрел на входящих мамочек, держащих за руку своих укутанных и подпоясанных шарфами отпрысков. Когда Наташа приводила свою дочь чуть позже, он опаздывал на первую пару. Но это того стоило!
Пять лет студенческой жизни – срок хоть и немалый, но конечный. Стройотряды, уборка картошки в колхозах, поездки домой на каникулы и в Восточную Германию на языковую практику, экзамены, ранение, операция и реабилитация – всякое было за эти пять незабываемых лет. Но, поскольку подробное описание Тишкиной студенческой жизни автор планирует привести в других собственных опусах, на этом остановимся и перейдём к следующему этапу биографии нашего героя.
Следует, однако, ещё упомянуть, что на пятом курсе в январе произошло первое по-настоящему горестное событие в жизни Тихона – разбился на машине и погиб, не приходя в сознание отец. Следствие установило позже, что причиной стала гололедица и Запорожец, выехавший навстречу отцовского «КАМАЗа». Уворачиваясь от лобового столкновения, отец съехал на обочину, инерция груженого прицепа стащила весь автопоезд в кювет, в котором с лета были сложены бетонные пасынки для телеграфных столбов. Скорость была небольшой, и трагедии могло не быть, но неудачно торчащий из кучи столбик с оголившейся на торце арматурой пришёлся аккуратно на грудную клетку. Скрывшийся с места автокатастрофы водитель Запорожца, найденный и задержанный в тот же день по приметам, указанным очевидцами, на следствии утверждал, что ничего не заметил и был уверен, что всё обошлось, поэтому продолжил путь.
А летом того же года, в разгар государственных экзаменов умерла давно болевшая мама. В деканате Тихона отпустили на неделю, разрешили пропустить очередной экзамен и сдать его позже с параллельной группой. Но он не захотел надолго оставаться в своей опустевшей квартире, за которой пообещал приглядывать дядя Степан, и вернулся на четвёртый день – просто взял билеты на самолёт и улетел сразу после погребения и панихиды. На экзамен со своей группой он пришёл, но завалил его. В комиссии решили войти в положение и переписали экзаменационный лист. При повторной сдаче с параллельной группой Болт уверенно ответил на все вопросы, получив в итоге отличную отметку. Заметим, что университет он закончил с красным дипломом, хотя само это обстоятельство не тешило его самолюбие и никак не отразилось на дальнейшей жизни.
Глава 8. ДОЛГ РОДИНЕ
Дождавшись Тишку из универа, Родина на два года переобула его в сапоги и всучила «Калаш» в руки. Не успел он даже толком познакомиться с коллективом и вникнуть в свои должностные обязанности в информационном центре при обкоме, куда попал по распределению.
Служил Болт в Венгрии, в небольшом придунайском городке, в рабочее предместье которого месяцем ранее передислоцировался моторизованный полк. Тихон застал свою часть ещё палаточным лагерем на территории бывших мастерских по ремонту подвижного состава, переехавших ближе к Будапешту. Первое время пришлось заниматься обустройством. Под казармы решено было отдать пакгауз постройки конца девятнадцатого века. Склады – промышленный и продовольственный устроили в веерном паровозном депо, арсенал – в водонапорной башне и в угольном складе, а штаб занял наспех отремонтированный особняк примыкающего к железнодорожным путям подворья местного помещика, сбежавшего в декабре тысяча девятьсот сорок четвёртого в Штаты, как говорили, от праведного возмездия за коллаборационизм при немцах. Парк боевых машин в основной своей массе стоял пока на внутреннем дворе поместья, а ремучастки заняли барскую конюшню и гараж.
После войны в украшенном с фасада шестью парами белых колонн особняке барона Шаркоди больше двадцати лет работала муниципальная мельница, на память о которой у парадного подъезда остались две роскошные скамейки, сделанные из дубовых досок-пятидесяток, установленных на ржавые цилиндры отслуживших жерновов. Выражаясь точнее, это уже были не кремневые жернова, а металлические вальцы, но все называли их почему-то жерновами.
Служба в Венгрии оставила Тихону противоречивые впечатления. Первый год он постоянно хотел есть и мечтал отоспаться. Второй год осуществил мечты, научил всяким полезным строительным и гаражным премудростям, позволил вволю насладиться разного жанра литературой, но наградил противными болячками, которые удалось пролечить только к дембелю. Таблетки посадили печень и желудок.
Вообще-то, на призывной комиссии покупатели, прочитав анкету, обещали отправить Болта в одну из бывших голландских колоний в Африке, где базировался ограниченный контингент советских войск. Но за неделю до того в международных отношениях очень некстати произошёл неприятный конфликт, грозивший перерасти в локальную войну. Тогда Советский Союз предпочёл не рисковать своими гражданами и вывел войска из Берега Бараньей Кости, оставив обустроенную в паре километров от Атлантики базу, расположенную у подножья живописнейшего красно-жёлтого яра в пойме широкой, кишащей крокодилами, реки на разграбление враждующих между собой плохо одетых, но неплохо стреляющих из АК-47, племён.
https://vk.com/photo31364817_457262146
БОлтийСКий вокзал днём
Глава 9. ПРОЩАЙТЕ, ПОГОНЫ!
После армии Тихон вернулся на родину. Это не был зов предков или ностальгия, а банальный квартирный вопрос, ведь в родном городе у него была двухкомнатная хрущёвочка, а в любом другом пришлось бы снимать или жить в общаге. Продавать квартиру права он не имел, поскольку она формально принадлежала государству. Можно было меняться, но риэлторские услуги в Советском Союзе развиты были плохо и процесс этот мог свободно растянуться на годы.
Пять последних месяцев дядька квартиру не сдавал – ждал Тихона из армии. Родной дом, в котором прошло детство, встретил затхлым запахом, подтекающим краном в ванной и пылью повсюду. Из старой обстановки остался только обеденный круглый стол, платяной шкаф, всегда называемый родителями шифоньером, комод с тремя ящиками в спальне и мебель на кухне. Старых диванов, письменного стола, торшера, всегда стоявшего за ним, не было. Книжных полок тоже. Все Болтиновские книги и пластинки были сложены в коробки и стояли на антресолях. Зато появилась стенка, новый диван, а в спальне – кушетка и детская кроватка. Тумбочка под телевизором тоже другая, да и сам телевизор другой – посовременнее, с большей, чем у старого, диагональю. На полу за тумбочкой спряталась старая радиола «Ригонда». На радиоле – два цветочных горшка, с землёй. «Надо посадить что-нибудь, и убрать горшки с радиолы».
Он огляделся по сторонам, задержал взгляд на рамке с парным портретом родителей. Это они в день свадьбы фотографировались. «Жить можно – сказал он себе вслух – надо батю с мамулей сегодня помянуть». Выглянул на балкон. Нашёл там один из старых диванов с торчащей пружиной на углу матраса и детскую зимнюю коляску, в которой стояли банки из-под солений.
Первым делом Болт переоделся в гражданку и сходил в магазин за продуктами. Взял и бутылку «Столичной». Поместив покупки в холодильник, снова вышел во двор – нужно было ещё в хозяйственный зайти, купить краску, стиральный порошок и многое другое – список насчитывал с десяток пунктов. Шёл, читал его и чуть не столкнулся с молодой женщиной.
– Болтинов, из армии вернулся? Отвоевался?
– Здравствуй, Рита! Нет, пока не совсем.
– В каком смысле? Сверхсрочить надумал?
– Нет. Просто ещё нужно в квартире с грязью повоевать, тогда и вернусь окончательно.
– А! Ну, воюй, воюй. Только под пули не лезь, береги себя.
– Какая ты стала сочная дама, Риток! Замуж не вышла?
– Успеется. Выбираю пока.
– Тоже правильно.
– Зашёл бы вечерком что ли, поболтали бы.
– С удовольствием зайду. И к себе позову, но позже чуток. Очень хочется, пока погода позволяет, ремонт небольшой сделать, вот за краской иду.
– Ладно, хлопочи, не буду мешать. А может помочь?
– Спасибо, от помощи не откажусь. У тебя же машинка швейная есть? Нужно будет шторы подрезать.
– Заходи, подрубим и подошьём.
– Спасибо, Рита!
И разбежались. А ведь лет пять не виделись! Да больше! Рита Гринёва, была соседкой и одноклассницей, но в школе они с Болтом не общались. Бог его знает, почему. Интересами не пересекались. Поправилась, такая ладненькая! Сколько помнилось – всегда худющей была, не в отца, Евсеевич – очень солидный человек, авторитетный! Говорили, что она уезжала поступать в Москву. Значит, не поступила.
