21. 01. 2017.
https://vk.com/photo31364817_457262132
Авоськи
Из столовой привели в расположение лагеря.
– Рота, на месте стой!
– Раз-два! – ответила рота шлепками подошв по поверхности неглубокой, но всепокрывающей лужи.
– Разойдись!
Рюкзаки и чемоданы сложили на более или менее сухое место под огромными вязами. Огляделись. Крытая волновым шифером курилка, представляющая собой четыре лавки поставленные квадратом, могла вместить одновременно не более полутора десятка человек. Через тротуар напротив курилки во дворе вещевого склада стоял кирпичный туалет восьмого класса комфортности на пять посадочных мест без переборок. Дверь отсутствовала, а входной проём прикрывал от брызг проезжающих автомобилей и случайных взглядов прохожих дощатый карман. Гендерная принадлежность была представлена единственной позицией. Лужа перед входом, поглощала весь карман как изнутри, так и снаружи и подтапливала фундамент смежной стены. Форсировать её предлагалось по скользкой доске, лежащей на двух шатких, кирпичах с приставшей штукатуркой. Какой-то квест из форта Боярд!
Использовать этот сортир как укрытие от дождя желающих не нашлось. Некоторые предпочли не использовать его и в прямом назначении.
Из года в год лагерь ставили на большом треугольном газоне, окружённом по меньшему катету складами, по большему – двумя казармами строительной части, а вдоль гипотенузы по обе стороны аллеи, росли пирамидальные тополя. Вправо аллея вела к КПП, а влево шла мимо столовой и упиралась в штаб. По этой аллее мы и пришли. Кроме лагеря внутри треугольника был огороженный, как могильный памятник, высоковольтный трансформатор, металлическая свежевыкрашенная серым грунтом водонапорная башня и небольшая спортивная площадка стройбатовцев.
Нужно признать, что дислокация лагеря возле промскладов была выбрана очень мудро. В этом месте гремели цепями три овчарки и постоянно рыскали прапорщики, слава о свирепости которых держала в страхе не только местный лагерь, но и весь капиталистический.
Сырость. Как же она надоела! Всю ночь лил дождь. Только утром на пару часов перестал, дал позавтракать, и снова припустил! Моросил, когда выходили из столовой. Моросил, когда получали на складе шанцевый инструмент и палатки.
– А чё, автоматы нам не доверяют?
– Только после присяги, вдруг ты переметнёшься к врагу.
– Я?
– Будем с лопатами в войнушку играть?
– Ладно, штыковая, с ней хоть в рукопашную можно, а Ланцету совковую дали, как он из неё стрелять-то будет?
– Короткими очередями, по пять-шесть бросков.
– Прорвёмся, мужики, у нас есть топор!
Между тем, дождь заметно прибавил. Оставшиеся с прошлых лет рвы вокруг квадратов, на которых должны стоять палатки, ночью под завязку наполнились водой. В дальнем от складов конце оба ряда палаточной улицы сливались в одну огромную, площадью в три стандартных дачных участка, лужу. Рвы требовалось обновить – углубить и соединить с общей канавой, а лужу спустить в проходящий ниже спортивной площадки канал. Погода сделала сверхочивидной необходимость такой ирригации.
По газону в межсезонье прошла какая-то тяжёлая техника. Практически по диагонали всей площади лагеря шла глубокая колея. На минимальном её радиусе следы от правых и левых колёс образовывали более десятка, слившихся в единую регулярную структуру, грязевых торосов. Такую колею мог оставить только многоосный тягач, таскающий по Красной площади на парадах межконтинентальную баллистическую ракету, какую-нибудь «Сатану» или «Тополь». Вместе с кварталами площадок для палаток она образовывала затейливую акваторию, напоминающую центр Амстердама или Венецию. Да, пожалуй, именно Венецию, поскольку в общем масштабе зигзагообразный участок следа автомонстра походил именно на венецианский Гранд-канал. Стали высказываться предположения о природе колеи. Романтики склонялись к версии ракетного тягача, скептики утверждали, что след мог быть оставлен большим автокраном, который устанавливал водонапорную башню - вон, и земля вокруг неё ещё травой не заросла. Но, независимо от причины появления, колею требовалось спланировать и вернуть ландшафту дизайн, существовавший до пришествия на эту землю «Сатаны».
Разувшись и закатав брюки новых парадок, под дождём углубляли рвы. Забрасывали комьями следы тягача. Грязевая жижа стекала с лопат, как юшка летнего салата с вилки. На целинных участках работу осложнял обильно поросший осотом и полынью дёрн. Тупой штык лопаты отказывался его рубить, а мокрый, перепачканный глиной черенок скользил в руках. Здесь пригодился топор. Однако, работа топором в луже имела издержки – грязь летела в лицо.
Извозились изрядно, но с задачей справились – воду отвели и палатки поставили. Никто не роптал, все понимали – просто не повезло с погодой. Как же было обидно пачкать новенькую парадку. А что поделаешь – полевую форму ещё не выдали, а гражданскую одежду иметь запрещалось. Если находили неуставную футболку или, например, джинсы – изымали.
Часам к одиннадцати лагерь в первом приближении был готов. Распределились по палаткам, занесли намокший скарб. Закурили, начали травить анекдоты. Грязь стала подсыхать на голенях. По команде «Приготовиться к построению» стали мыть ноги. Прямо в лужах. Нужно ведь как-то обуться.
– Выходи строиться! – послышался голос старшины через убаюкивающий шорох капель, бьющих снаружи по брезенту.
Оказалось, что теперь мы должны сдать лопаты, а на соседнем складе получить поддоны, раскладушки и спальные принадлежности. Святое дело! Все за. Против только дождь! Сходили быстро, благо рядом. Принесли, разложили, постелились, легли. Кайф! Глаза сами закрываются от усталости и недосыпа. По всем жилам и поджилкам начинает растекаться истома. Уже сквозь сон слышится очередная команда старшины.
– Приготовиться к построению с личными вещами!
– С вещами?
– Зачем с вещами? Мы же уже на месте!
– А всё, парни, сборы закончились. Экстерном, в связи с погодными условиями. На вокзал сейчас отвезут и по домам.
– А присягу принимать?
– В буфете на вокзале примем, тошнотиком закусим, – пошутил Пашка Лежняев.
Через пять минут, отделяющих по уставу команду на построение от команды приготовиться, весь лагерь спал. Сквозь сон, абсолютно нелепо прозвучала команда офицера:
– Полевой лагерь, внимание! Выходи строиться без вещей!
– Рота, выходи строиться на обед! – уточнил наш старшина Турсун Тепляев. – Личные вещи оставляем в палатках!
Палатки живо откликнулись на команду:
– Ну, слава богу, сжалились!
– Дали бы передохну?ть!
– Сами-то в тепле ночью дрыхли!
– Пожалел бы Христа ради, Турсун!
– Да он мусульманин, какой ему крест!
– Смерти нашей хочет!
– А ну, выходи строиться, живо! Копытин, Плюев и Шильдин сегодня заступают дневальными по роте! После обеда всем троим собраться возле старшинской палатки.
– Во, блин! Какой ушастый, сквозь брезент слышит!
– Копытин, два наряда!
– Оп-па!
Лениво, как весенние пчёлы из ульев, заспанный лагерный народ выбирался из своих ненадёжных, но относительно сухих укрытий и строился на асфальтированном тротуаре, образующем прямой угол с улицей палаток. Позже улица была спланирована под уклон от центра к краям и посыпана песком, но в тот дождливый день она представляла собой глиняную жижу. Новые ботинки курсантов оставляли в ней глубокие отпечатки, а взамен приобретали модные в те годы высокие «платформы» на подошвах. От отягощения приходилось избавляться. Кусками глины были украшены все бордюры и невысокие металлические ограждения клумб. Грязь отдирали чем придётся или просто шаркали ботинками по асфальту. Окружающий пейзаж от этого сильно страдал. Идеологически выверенные цвета – белый и зелёный, в которые попеременно и в шахматном порядке солдатскими руками были выкрашены бетонные бордюры и кирпичи, отделяющие тротуар от клумб, ногами курсантов перекрашивались в один терракотовый цвет.
Построились. Ротный довёл информацию по нашим дальнейшим действиям. С завтрашнего дня живём по распорядку строевых частей. Караулов не будет, только дежурство по роте. Шесть человек каждый день ходят рабочими по столовой. Баня по средам. Умывальник оборудован у оврага за казармами стройчасти. О присяге и стрельбах, о практических работах на аэродроме будет объявлено позже. Никаких самоволок! Общение с местными запрещено! Посещение кафе «Звёздочка» допускается исключительно в часы свободные от служебных мероприятий и с ведома взводных старшин, которые на время сборов становятся сержантами. Курение строго в отведённых местах. Нарушители устава будут выявляться дежурными по части. В полку для особенно одарённых и разговорчивых оборудована комфортабельная гауптвахта «Три звезды»!
– А бассейн там есть?
– Бассейн – это в пяти звёздах, а здесь из шланга холодной водой поливают – и закалка и язык не так свободно во рту болтается!
– Какой тебе бассейн? Вышел из палатки и плыви.
– Да…
– Прекратили разговоры в строю! Рота, внимание! – выждал, пока стихнет, и продолжил. – Сейчас идём на обед, а сразу после обеда получаем полевую форму. Вот здесь, на этом складе. Внимательно подбираем сапоги! Они не должны быть тесными, но и болтаться на ноге тоже не должны – мозоли натрут.
Из второй от построившейся на обед роты палатки послышался слабый хруст и приглушённый чих. Турсун обернулся. Хотя нет! Не обернулся, а только повёл головой, затем внимательно оглядел строй.
– Старшинам взводов проверить наличие личного состава и доложить!
Куски по головам пересчитывали людей своего взвода:
– Третий – все на месте.
– Второй – все.
Первые два взвода не из нашей роты. Из двенадцатой.
– Первый – все.
В лагере кто-то отчётливо чихнул. Слышно было, что пытался сдержаться, но неудачно.
– Четвёртый, нет Копытина.
– Да иду я, иду! – Сашка выскочил из палатки, сделал три шага к строю, остановился, похлопал по карманам брюк, залез в наружные карманы кителя, потом проверил внутренние, снова вернулся в палатку, матюкнулся внутри. – Иду!
Бугорок его головы метался по брезенту.
– Что у тебя стряслось, Копытин? Вчерашний день потерял?
– Повязку дневального ищет.
– Шильдин, отставить разговоры! Рота, равняйсь!.. Смирно!... Напра-во! – и, повернувшись к своему заму, не в полный голос Турсун распорядился. – Веди!
Синицин, проследив за бегущим в строй Копытиным, скомандовал:
– Рота, Шагоооом... марш!
Синяя лента курсантов поползла вдоль складов и свернула на тополиную аллею. Копытин с Шильдиным, веселя окружающих отвешиваемыми друг другу эпитетами, решали, кому в какую смену стоять на тумбочке. Все знали, что эти двое ещё в детском саду на один горшок ходили, потом в школе на Ферганском проспекте за одной партой от звонка до звонка срок мотали, и вот уже два года в одном взводе чалятся. А сегодня ещё и в наряд вместе пойдут.
– Нос, чем на обед побалуешь? – последнее, что ещё мог расслышать в старшинской палатке Тепляев. Ему нездоровилось. Лихорадило и ломило суставы.
20. 01. 2017.
https://vk.com/photo31364817_457262086
Зима. Построение перед казармой под тополями
https://vk.com/photo31364817_457262103
Наш лагерь
Полевую форму получали на том же складе, что и палатки, в соседнем блоке.
Старшины с заранее подготовленными списками вошли в склад, а мы остались мокнуть. Ждали довольно долго. В какой-то момент дождь так зарядил, что пришлось разбегаться и прятаться где можно.
Наконец началась выдача обмундирования. Вызывали по одному, выкрикивая фамилии в алфавитном порядке. Зашёл, проверил этикетки на соответствие с заявленным размером, подхватил в охапку комплект, повесил через плечо связанные бечёвкой сапоги и вышел. Даже расписываться не надо, просто старшина ставит галочку и, когда ты уже в дверях, говорит:
– Аникеев, Арутьяна позови.
Аникеев выходит с добычей во двор, прикрывает за собой дверь и кричит Арутьяну:
– Гриша, тебе просили передать, что в армии таких размеров не бывает, иди, разбирайся.
Грикор Арутьян, невысокий, но гордый кавказец вскочил, поправил большим и указательным пальцами густые чёрные усы, хлопнул огромными ресницами и быстрым шагом направился к складу. По пути размахивал над головой рукой и что-то кричал. Различим только конец фразы – «...может хан». Какой хан, почему хан? И что он может? Или могет?
При росте в метр шестьдесят, размер его головного убора – шестидесятый. Природа удружила парню – в строю он замыкающий, но, когда взвод сидит в аудитории на занятиях, его голова на одном уровне с Аникеевской. Встанут – и птичка на фуражке Арутьяна ниже погонов на плечах Аникеева.
Между тем, получившие уже форму начинают её примерять.
– Да, это же галифе! Сколько ж они здесь пролежали?
– С войны, наверное.
– Коняка, ты у нас самый умный, все книги поперечитал. Когда галифе в армии отменили?
– Ну, я не знаю.
– Нашёл, у кого спрашивать! Ты ещё спроси, кто победил под Аустерлицем в восемьсот двенадцатом.
– Не знаю когда отменили галифе, мой дед и сейчас в них ходит, – в разговор вступает Петька Кайданов, – а вот сражение под Аустерлицем, было не в восемьсот двенадцатом, а в восемьсот пятом.
– Врёшь и не сплёвываешь! Толстой об Отечественной войне восемьсот двенадцатого писал.
– Толстой писал роман, в нём большой промежуток времени – и война, и мир.
– Да, Наташа Ростова за это время два раза замуж успела выйти.
– Не два, а три! Болконский, Пьер и этот, как его... какой-то Анатолий. Поручик Ржевский, короче.
– Куракин! – поправил Кайданов. – Ростова вышла замуж один раз. За Пьера Безухова. С Болконским она была помолвлена, но не сложилось, а Анатоль Куракин был просто мимолётным увлечением.
– Ох и умник! «Мимолётный», «не сложилось», «увлечение»! Понабрался словечек! Мы, слава капэ-эсэс, не в пансионе благородных девиц учимся. Шёл бы тогда лучше в артисты или в писатели, чего ты в авиации забыл?
– Технику литература нужна только, чтоб до верхних полок дотянуться. Вон Гришану? без «Войны и мира» туго придётся.
– Ему ещё трёх мушкетёров и двух капитанов на помощь звать!
Синяя курсантская масса постепенно зеленела. Кому требовалось, бегали на склад менять размер. Менялись и между собой. С сапогами, как и ожидалось, проблем было больше всего. Наши старшины, нашившие на погоны тёмно-красные лычки и превратившиеся в сержантов, учили правильно наматывать портянки. Однако, жизнь показала, что уроки эти не всеми были усвоены.
Наконец всё утряслось. Даже Арутьян остался доволен, ему тоже форму подобрали. Единственное – брюки были длинноваты, казалось, Гришаня наш вместо штанов надел меха от гармошки. Ну, да ладно, не на танцы собрались, прокатит.
Первый раз построились в полевой форме. Два взвода – второй и третий оказались в центре запланированной лужи. Но это ерунда, мы же теперь в сапогах!
Приказали прикрутить проволокой к своим чемоданам, сумкам и рюкзакам заготовленные заранее фанерные таблички, написать на них фамилию и номер взвода.
https://vk.com/photo31364817_457262132
Авоськи
Глава 4. ВЕНЕЦИЯ
Из столовой привели в расположение лагеря.
– Рота, на месте стой!
– Раз-два! – ответила рота шлепками подошв по поверхности неглубокой, но всепокрывающей лужи.
– Разойдись!
Рюкзаки и чемоданы сложили на более или менее сухое место под огромными вязами. Огляделись. Крытая волновым шифером курилка, представляющая собой четыре лавки поставленные квадратом, могла вместить одновременно не более полутора десятка человек. Через тротуар напротив курилки во дворе вещевого склада стоял кирпичный туалет восьмого класса комфортности на пять посадочных мест без переборок. Дверь отсутствовала, а входной проём прикрывал от брызг проезжающих автомобилей и случайных взглядов прохожих дощатый карман. Гендерная принадлежность была представлена единственной позицией. Лужа перед входом, поглощала весь карман как изнутри, так и снаружи и подтапливала фундамент смежной стены. Форсировать её предлагалось по скользкой доске, лежащей на двух шатких, кирпичах с приставшей штукатуркой. Какой-то квест из форта Боярд!
Использовать этот сортир как укрытие от дождя желающих не нашлось. Некоторые предпочли не использовать его и в прямом назначении.
Из года в год лагерь ставили на большом треугольном газоне, окружённом по меньшему катету складами, по большему – двумя казармами строительной части, а вдоль гипотенузы по обе стороны аллеи, росли пирамидальные тополя. Вправо аллея вела к КПП, а влево шла мимо столовой и упиралась в штаб. По этой аллее мы и пришли. Кроме лагеря внутри треугольника был огороженный, как могильный памятник, высоковольтный трансформатор, металлическая свежевыкрашенная серым грунтом водонапорная башня и небольшая спортивная площадка стройбатовцев.
Нужно признать, что дислокация лагеря возле промскладов была выбрана очень мудро. В этом месте гремели цепями три овчарки и постоянно рыскали прапорщики, слава о свирепости которых держала в страхе не только местный лагерь, но и весь капиталистический.
Сырость. Как же она надоела! Всю ночь лил дождь. Только утром на пару часов перестал, дал позавтракать, и снова припустил! Моросил, когда выходили из столовой. Моросил, когда получали на складе шанцевый инструмент и палатки.
– А чё, автоматы нам не доверяют?
– Только после присяги, вдруг ты переметнёшься к врагу.
– Я?
– Будем с лопатами в войнушку играть?
– Ладно, штыковая, с ней хоть в рукопашную можно, а Ланцету совковую дали, как он из неё стрелять-то будет?
– Короткими очередями, по пять-шесть бросков.
– Прорвёмся, мужики, у нас есть топор!
Между тем, дождь заметно прибавил. Оставшиеся с прошлых лет рвы вокруг квадратов, на которых должны стоять палатки, ночью под завязку наполнились водой. В дальнем от складов конце оба ряда палаточной улицы сливались в одну огромную, площадью в три стандартных дачных участка, лужу. Рвы требовалось обновить – углубить и соединить с общей канавой, а лужу спустить в проходящий ниже спортивной площадки канал. Погода сделала сверхочивидной необходимость такой ирригации.
По газону в межсезонье прошла какая-то тяжёлая техника. Практически по диагонали всей площади лагеря шла глубокая колея. На минимальном её радиусе следы от правых и левых колёс образовывали более десятка, слившихся в единую регулярную структуру, грязевых торосов. Такую колею мог оставить только многоосный тягач, таскающий по Красной площади на парадах межконтинентальную баллистическую ракету, какую-нибудь «Сатану» или «Тополь». Вместе с кварталами площадок для палаток она образовывала затейливую акваторию, напоминающую центр Амстердама или Венецию. Да, пожалуй, именно Венецию, поскольку в общем масштабе зигзагообразный участок следа автомонстра походил именно на венецианский Гранд-канал. Стали высказываться предположения о природе колеи. Романтики склонялись к версии ракетного тягача, скептики утверждали, что след мог быть оставлен большим автокраном, который устанавливал водонапорную башню - вон, и земля вокруг неё ещё травой не заросла. Но, независимо от причины появления, колею требовалось спланировать и вернуть ландшафту дизайн, существовавший до пришествия на эту землю «Сатаны».
Разувшись и закатав брюки новых парадок, под дождём углубляли рвы. Забрасывали комьями следы тягача. Грязевая жижа стекала с лопат, как юшка летнего салата с вилки. На целинных участках работу осложнял обильно поросший осотом и полынью дёрн. Тупой штык лопаты отказывался его рубить, а мокрый, перепачканный глиной черенок скользил в руках. Здесь пригодился топор. Однако, работа топором в луже имела издержки – грязь летела в лицо.
Извозились изрядно, но с задачей справились – воду отвели и палатки поставили. Никто не роптал, все понимали – просто не повезло с погодой. Как же было обидно пачкать новенькую парадку. А что поделаешь – полевую форму ещё не выдали, а гражданскую одежду иметь запрещалось. Если находили неуставную футболку или, например, джинсы – изымали.
Часам к одиннадцати лагерь в первом приближении был готов. Распределились по палаткам, занесли намокший скарб. Закурили, начали травить анекдоты. Грязь стала подсыхать на голенях. По команде «Приготовиться к построению» стали мыть ноги. Прямо в лужах. Нужно ведь как-то обуться.
– Выходи строиться! – послышался голос старшины через убаюкивающий шорох капель, бьющих снаружи по брезенту.
Оказалось, что теперь мы должны сдать лопаты, а на соседнем складе получить поддоны, раскладушки и спальные принадлежности. Святое дело! Все за. Против только дождь! Сходили быстро, благо рядом. Принесли, разложили, постелились, легли. Кайф! Глаза сами закрываются от усталости и недосыпа. По всем жилам и поджилкам начинает растекаться истома. Уже сквозь сон слышится очередная команда старшины.
– Приготовиться к построению с личными вещами!
– С вещами?
– Зачем с вещами? Мы же уже на месте!
– А всё, парни, сборы закончились. Экстерном, в связи с погодными условиями. На вокзал сейчас отвезут и по домам.
– А присягу принимать?
– В буфете на вокзале примем, тошнотиком закусим, – пошутил Пашка Лежняев.
Через пять минут, отделяющих по уставу команду на построение от команды приготовиться, весь лагерь спал. Сквозь сон, абсолютно нелепо прозвучала команда офицера:
– Полевой лагерь, внимание! Выходи строиться без вещей!
– Рота, выходи строиться на обед! – уточнил наш старшина Турсун Тепляев. – Личные вещи оставляем в палатках!
Палатки живо откликнулись на команду:
– Ну, слава богу, сжалились!
– Дали бы передохну?ть!
– Сами-то в тепле ночью дрыхли!
– Пожалел бы Христа ради, Турсун!
– Да он мусульманин, какой ему крест!
– Смерти нашей хочет!
– А ну, выходи строиться, живо! Копытин, Плюев и Шильдин сегодня заступают дневальными по роте! После обеда всем троим собраться возле старшинской палатки.
– Во, блин! Какой ушастый, сквозь брезент слышит!
– Копытин, два наряда!
– Оп-па!
Лениво, как весенние пчёлы из ульев, заспанный лагерный народ выбирался из своих ненадёжных, но относительно сухих укрытий и строился на асфальтированном тротуаре, образующем прямой угол с улицей палаток. Позже улица была спланирована под уклон от центра к краям и посыпана песком, но в тот дождливый день она представляла собой глиняную жижу. Новые ботинки курсантов оставляли в ней глубокие отпечатки, а взамен приобретали модные в те годы высокие «платформы» на подошвах. От отягощения приходилось избавляться. Кусками глины были украшены все бордюры и невысокие металлические ограждения клумб. Грязь отдирали чем придётся или просто шаркали ботинками по асфальту. Окружающий пейзаж от этого сильно страдал. Идеологически выверенные цвета – белый и зелёный, в которые попеременно и в шахматном порядке солдатскими руками были выкрашены бетонные бордюры и кирпичи, отделяющие тротуар от клумб, ногами курсантов перекрашивались в один терракотовый цвет.
Построились. Ротный довёл информацию по нашим дальнейшим действиям. С завтрашнего дня живём по распорядку строевых частей. Караулов не будет, только дежурство по роте. Шесть человек каждый день ходят рабочими по столовой. Баня по средам. Умывальник оборудован у оврага за казармами стройчасти. О присяге и стрельбах, о практических работах на аэродроме будет объявлено позже. Никаких самоволок! Общение с местными запрещено! Посещение кафе «Звёздочка» допускается исключительно в часы свободные от служебных мероприятий и с ведома взводных старшин, которые на время сборов становятся сержантами. Курение строго в отведённых местах. Нарушители устава будут выявляться дежурными по части. В полку для особенно одарённых и разговорчивых оборудована комфортабельная гауптвахта «Три звезды»!
– А бассейн там есть?
– Бассейн – это в пяти звёздах, а здесь из шланга холодной водой поливают – и закалка и язык не так свободно во рту болтается!
– Какой тебе бассейн? Вышел из палатки и плыви.
– Да…
– Прекратили разговоры в строю! Рота, внимание! – выждал, пока стихнет, и продолжил. – Сейчас идём на обед, а сразу после обеда получаем полевую форму. Вот здесь, на этом складе. Внимательно подбираем сапоги! Они не должны быть тесными, но и болтаться на ноге тоже не должны – мозоли натрут.
Из второй от построившейся на обед роты палатки послышался слабый хруст и приглушённый чих. Турсун обернулся. Хотя нет! Не обернулся, а только повёл головой, затем внимательно оглядел строй.
– Старшинам взводов проверить наличие личного состава и доложить!
Куски по головам пересчитывали людей своего взвода:
– Третий – все на месте.
– Второй – все.
Первые два взвода не из нашей роты. Из двенадцатой.
– Первый – все.
В лагере кто-то отчётливо чихнул. Слышно было, что пытался сдержаться, но неудачно.
– Четвёртый, нет Копытина.
– Да иду я, иду! – Сашка выскочил из палатки, сделал три шага к строю, остановился, похлопал по карманам брюк, залез в наружные карманы кителя, потом проверил внутренние, снова вернулся в палатку, матюкнулся внутри. – Иду!
Бугорок его головы метался по брезенту.
– Что у тебя стряслось, Копытин? Вчерашний день потерял?
– Повязку дневального ищет.
– Шильдин, отставить разговоры! Рота, равняйсь!.. Смирно!... Напра-во! – и, повернувшись к своему заму, не в полный голос Турсун распорядился. – Веди!
Синицин, проследив за бегущим в строй Копытиным, скомандовал:
– Рота, Шагоооом... марш!
Синяя лента курсантов поползла вдоль складов и свернула на тополиную аллею. Копытин с Шильдиным, веселя окружающих отвешиваемыми друг другу эпитетами, решали, кому в какую смену стоять на тумбочке. Все знали, что эти двое ещё в детском саду на один горшок ходили, потом в школе на Ферганском проспекте за одной партой от звонка до звонка срок мотали, и вот уже два года в одном взводе чалятся. А сегодня ещё и в наряд вместе пойдут.
– Нос, чем на обед побалуешь? – последнее, что ещё мог расслышать в старшинской палатке Тепляев. Ему нездоровилось. Лихорадило и ломило суставы.
20. 01. 2017.
Глава 5. БУНТ
https://vk.com/photo31364817_457262086
Зима. Построение перед казармой под тополями
https://vk.com/photo31364817_457262103
Наш лагерь
Полевую форму получали на том же складе, что и палатки, в соседнем блоке.
Старшины с заранее подготовленными списками вошли в склад, а мы остались мокнуть. Ждали довольно долго. В какой-то момент дождь так зарядил, что пришлось разбегаться и прятаться где можно.
Наконец началась выдача обмундирования. Вызывали по одному, выкрикивая фамилии в алфавитном порядке. Зашёл, проверил этикетки на соответствие с заявленным размером, подхватил в охапку комплект, повесил через плечо связанные бечёвкой сапоги и вышел. Даже расписываться не надо, просто старшина ставит галочку и, когда ты уже в дверях, говорит:
– Аникеев, Арутьяна позови.
Аникеев выходит с добычей во двор, прикрывает за собой дверь и кричит Арутьяну:
– Гриша, тебе просили передать, что в армии таких размеров не бывает, иди, разбирайся.
Грикор Арутьян, невысокий, но гордый кавказец вскочил, поправил большим и указательным пальцами густые чёрные усы, хлопнул огромными ресницами и быстрым шагом направился к складу. По пути размахивал над головой рукой и что-то кричал. Различим только конец фразы – «...может хан». Какой хан, почему хан? И что он может? Или могет?
При росте в метр шестьдесят, размер его головного убора – шестидесятый. Природа удружила парню – в строю он замыкающий, но, когда взвод сидит в аудитории на занятиях, его голова на одном уровне с Аникеевской. Встанут – и птичка на фуражке Арутьяна ниже погонов на плечах Аникеева.
Между тем, получившие уже форму начинают её примерять.
– Да, это же галифе! Сколько ж они здесь пролежали?
– С войны, наверное.
– Коняка, ты у нас самый умный, все книги поперечитал. Когда галифе в армии отменили?
– Ну, я не знаю.
– Нашёл, у кого спрашивать! Ты ещё спроси, кто победил под Аустерлицем в восемьсот двенадцатом.
– Не знаю когда отменили галифе, мой дед и сейчас в них ходит, – в разговор вступает Петька Кайданов, – а вот сражение под Аустерлицем, было не в восемьсот двенадцатом, а в восемьсот пятом.
– Врёшь и не сплёвываешь! Толстой об Отечественной войне восемьсот двенадцатого писал.
– Толстой писал роман, в нём большой промежуток времени – и война, и мир.
– Да, Наташа Ростова за это время два раза замуж успела выйти.
– Не два, а три! Болконский, Пьер и этот, как его... какой-то Анатолий. Поручик Ржевский, короче.
– Куракин! – поправил Кайданов. – Ростова вышла замуж один раз. За Пьера Безухова. С Болконским она была помолвлена, но не сложилось, а Анатоль Куракин был просто мимолётным увлечением.
– Ох и умник! «Мимолётный», «не сложилось», «увлечение»! Понабрался словечек! Мы, слава капэ-эсэс, не в пансионе благородных девиц учимся. Шёл бы тогда лучше в артисты или в писатели, чего ты в авиации забыл?
– Технику литература нужна только, чтоб до верхних полок дотянуться. Вон Гришану? без «Войны и мира» туго придётся.
– Ему ещё трёх мушкетёров и двух капитанов на помощь звать!
Синяя курсантская масса постепенно зеленела. Кому требовалось, бегали на склад менять размер. Менялись и между собой. С сапогами, как и ожидалось, проблем было больше всего. Наши старшины, нашившие на погоны тёмно-красные лычки и превратившиеся в сержантов, учили правильно наматывать портянки. Однако, жизнь показала, что уроки эти не всеми были усвоены.
Наконец всё утряслось. Даже Арутьян остался доволен, ему тоже форму подобрали. Единственное – брюки были длинноваты, казалось, Гришаня наш вместо штанов надел меха от гармошки. Ну, да ладно, не на танцы собрались, прокатит.
Первый раз построились в полевой форме. Два взвода – второй и третий оказались в центре запланированной лужи. Но это ерунда, мы же теперь в сапогах!
Приказали прикрутить проволокой к своим чемоданам, сумкам и рюкзакам заготовленные заранее фанерные таблички, написать на них фамилию и номер взвода.
