***
Странное, не похожее ни на что синее кольцо таинственно мерцало на безымянном пальце, играя бликами и глубокими тенями. Если всмотреться в его глубину, строгие линии и течение ослепительных символов – полоска металла казалась бездонной. А ещё – удивительно знакомой. Юля могла бы поклясться, что ничего подобного никогда не видела, но ощущение узнавания оформилось в чёткое дежа-вю. Даже этот легкий холодок металла на коже она будто помнила – и нет. Воспоминание о воспоминании. Но как можно вспомнить то, чего не знаешь, чего не было никогда... Реальность начала «плыть», в висках застучали молоточки. У Юли закружилась голова. Время для неё будто остановилось. В реальности же не прошло и минуты.
– Что происходит? Что это значит? – девушка встряхнула головой, прогоняя мучительное, тревожное и пугающее ощущение, непонятное и невыносимое своей непонятностью. – Это что, обручальное? Почему оно не снимается?
Юля попыталась снять пугающее украшение, но синее кольцо даже не сдвинулось, будто приросло. Оно уже никак не ощущалось, но и не снималось. Словно стало частью тела.
– Это ваши нечеловеческие штучки? – растерянность, раздражение и испуг в настоящем вытеснил невразумительные и необъяснимые ощущения.
Кошак на спинке дивана обидно зафыркал. Смешно ему! Юльку накрыло какой-то отчаянной обидой.
– Ты! – указательный пальчик сердито упёрся в грудь Андрея. – Чего молчишь, слова забыл? Или буквы? Ну! Что это, блин, такое? – выпалила Юля на одном дыхании и осеклась.
– Черт, ты же не слышишь мысли. Чего молчу? Ну как я отвечу, если ты тараторишь и слова вставить не даёшь? – пока она переводила дыхание, заметил архонт. – Так и хочется поцелуем ротик закрыть. А колечко – всего лишь оберег.
– Что?! – ахнула Юля, вспыхнув, как светофор.
– Оберег. Артефакт обережно-охранного назначения, предназначенный для защиты твоей хорошенькой попки от всяких ненужных приключений, – Андрей неторопливо, чувственно огладил названную часть тела, одинаково притягательную и для приключений, и для него. – Я бы предпочёл артефакт посерьёзнее, парный. Но пока сойдёт и этот.
– Это ты! Меня! На сигнализацию поставил?!
Юля стукнула его кулачком в грудь и попыталась вскочить. Может, даже швырнуть в нелюдя органайзером, тетрадкой или папкой, что в изобилии пылились на столах. Но Андрей только сильнее сжал её в объятиях. Крепко, но нежно. Так уютно и тепло, что она почти забыла, зачем ругалась.
Кошак снова бессовестно фыркнул в усы. Но молодёжь этого даже не заметила.
– Ты не много ли на себя берёшь? – Юля ещё пыталась возмущаться, но как-то без энтузиазма, без огонька.
– В самый раз. Получу статус выше – возьму больше. И прав, и обязательств. Моей будешь.
Юля замерла. Как на такое реагировать? Что делать? Что она ему... им... противопоставит? Кому пожалуется? Больше всего ей захотелось оказаться дома, с мамой и папой. Снова нырнуть в своё детство, где от монстров можно спрятаться под одеялком. Где папа – самый большой, самый сильный и победит даже дракона. А мама споёт песенку, и всё опять станет, как прежде. Снова есть мамины блинчики с бабушкиным вареньем, пить мятный чай, и забыть сегодняшний день, как дурной сон. Юля всхлипнула, совсем по-детски спрятав лицо в грудь Андрея. Будто зарылась, укуталась его ласковой, согревающей силой, как самым уютным пледом. Почему-то так было легче и почти не страшно.
– Андрей, может, не надо? Ну зачем я тебе сдалась? Отпусти, домой, к маме...
Архонт мягко приподнял её лицо за подбородок, глядя прямо в глаза. Стальные граны, расплавленное серебро и уютное пламя его взгляда успокаивало, ласкало, грело и завораживало. Сжигало и плавило страх, осушало слёзы. Затягивало, подобно водовороту, в самую глубину. И она тонула.
Андрей провёл кончиками пальцев по её щеке, добивая тихой, глубинной нежностью прикосновения.
– Неужели ты ко мне ничего не чувствуешь? – его тихий шёпот потряс не меньше взрыва.
Юля сглотнула и судорожно облизнула в момент пересохшие губы. Взгляд нелюдя гипнотически потемнел, стал обжигающим и почти осязаемым. Но это уже не пугало. Только ещё больше затягивало в водоворот, кружило голову и рождало внизу живота непонятные, но волнующие ощущения. Она неосознанно сжала ножки, будто это могло спасти. Даже не от него, а от себя.
– Не знаю. Не понимаю, что со мной. Я уже ничего не понимаю, – Юля опустила взгляд, невербально уступая и признавая своё поражение.
– Вот именно поэтому, решение принимаем мы. Потому что дальновиднее и хоть что-то понимаем, – Андрей тепло, почти невинно поцеловал её в носик. – Мы на уровне инстинктов чувствуем своё. Маги – энергетикой, оборотни – нюхом, даже у вампиров свои обонятельно-вкусовые рецепторы под это заточены. Если есть совместимость, резонанс – включается притяжение и биохимия. У вас этого механизма нет, или он очень слаб. Поэтому вы выбираете фактически вслепую и так часто ошибаетесь. А потом мечетесь, жалеете, сомневаетесь, изменяете, страдаете, расходитесь и прочей ерундой занимаетесь.
– А вы, значит, не ошибаетесь? – иронично хмыкнула Юля.
– Ошибаемся, но очень редко. Конечно, совместимость не решает все проблемы, если сам дурак – никакая магия не поможет. Но она значительно расширяет возможности, – Андрей отвечал серьёзно и собранно. – Нас мало. Значительно меньше, чем вас. Мы веками жили в определённой изоляции. Все кланы пронизаны кровными связями, как капиллярами, смотришь на красоток древнейших магических родов – но на них даже не встаёт. Потому что кровная родня. Инцест. Это вырождение. Родовая магия просто не допускает таких связей. Сущность и энергетику просто воротит, отталкивает, как однополярные магниты. Чем сильнее и специфичнее энергетика, тем труднее найти пару. Иногда удаётся найти своё счастье в чужих мирах. Но это не так просто и не многим доступно. Кто-то годами ищет. Но если это произошло, уже не упустим и не отпустим. Для нас это не блажь, прихоти или беспредел, а вопрос благополучия рода и выживания расы. Мы не можем позволить себе такую роскошь, как критичные ошибки и упущенные возможности.
– А я думала, потому что вы тираны, узурпаторы, угнетатели и поработители, – тихо, почти про себя пробормотала Юля. Но нелюдь услышал. И так же тихо, интимно рассмеялся.
– Какая ты у меня ещё маленькая, веснушка. Нет, ты не веснушка, ты искорка... Ну как тебя такую отпустить, милую, нежную, наивную, мою... Да, мы провели переворот и взяли власть, но не пролили ни капли крови, не отняли и не сломали ни одной жизни. Это же идиотизм – повторять ваши ошибки, продолжать ваше безумие и начинать новый виток кровопролития, – маг еле заметно поморщился, по лицу пробежала тень. – Мы не убивали, не насиловали, не грабили. И не станем этого делать, это не наш уровень. Такие вот мы хреновые завоеватели, угнетатели и тираны. Негуманам вон, насмех, – Андрей кивнул на откровенно хохочущего Фила.
Фил солидно захлопал крыльями, изобразив бурные аплодисменты. От смеха у кошака вибрировали крылья и забавно дергались пушистые усы. Губы девушки невольно тронула улыбка. Юля поймала себя на том, что бессовестно улыбается, и быстро натянула серьёзную мину.
– Вы нас ненавидите и презираете. Обзываете примитивной слабой расой, – ершисто высказала Юля, мешая вызов с трогательной, почти детской обидой.
– Это называется другим словом. Ненависть и презрение – сильно сказано, ненавидят равных, а наше презрение ещё нужно заслужить. Как и уважение, – ровно заметил Андрей. – В зависимости от разных факторов, конкретных ситуаций и лиц, наше отношение к людям сильно отличается. Как и отношение людей к нам. А в целом... не ты ли всех нас без разбору объявила монстрами и тиранами?
Юля сочла за лучшее промолчать.
– У вас нет ни Силы, ни регенерации, ни иных ипостасей, ни глубинной памяти, – привёл доводы архонт. – Ну как вас ещё называть? Прекрасной расой? – Юля не сдержалась, хихикнула. – Если вы даже внутри своей расы умудрились выделить «сильный» и «слабый» пол. Причём по самому примитивному, относительному и давно устаревшему критерию: средней физической силе. У нас хотя бы чёткая и обоснованная градация. По универсальному показателю – уровню магической Силы.
– Дискриминация! – Юля вздёрнула носик, будто так и напрашивалась на поцелуй.
– Просто вопрос менталитета и дело привычки. Для кого что важно, моя искорка...
Юля снова ощутила, как её затягивает по спирали. В ласковую, манящую, пьянящую глубину.
Фил устало махнул на двуногих крылом и растворился в весеннем воздухе.
Глава 3. ВНЕ ИГРЫ
... Земной Веер. Базовая реальность Земля-А-19/004-6-17. Россия, ЮФО / Южно-Евразийская зона влияния, двадцать третий сегмент
Тоня отбывала последнюю пару, историю, как тюремный срок. Всякие Столыпинские реформы и Серебряный век русской культуры оказывали на неё снотворное действие. Она считала, что стимпанк можно написать и поинтереснее, чем авторы учебника, и лучше бы поиграть в Арканум. А при слове «Блок» сразу представлялись блок-схемы алгоритмов, блок-бастер и блок Кэмел. Поэзия Серебряного века для Тоньки была сродни наскальным рисункам. Ну было и было, не особо понятно, местами прикольно, но толку никакого. Алгоритмы понятнее, интереснее и полезнее в разы.
Без Юльки была совсем тоска. Не с кем переглянуться, обменяться сообщениями на полях тетрадки, разломить шоколадку или мандаринку. Пустое место рядом действовало на Тоню угнетающе. «Нитка» и «иголка» настолько привыкли быть вместе, с самого горшка, что долго друг без друга просто не могли. А ещё Тоне было тревожно за подружку. Юля в самом деле чувствовала себя неважно, выглядела и вела себя странно. Тоня чувствовала себя виноватой, что отпустила её одну в таком состоянии. Только мысль, что уже послезавтра она обнимет маму и брата, поднимала настроение. Сашка всегда говорил ей: «Выше хвост, выше нос, никаких соплей и слёз». Эти слова стали для Тони девизом по жизни.
Она не распускала сопли и не давила на преподов слезами, если получала незачёт. Просто шла и пересдавала. Она не ныла, если не хватало денег и мама не могла купить ей мощный ноут, колонки, дорогую гарнитуру или запчасти, чтобы ремонтировать вечно рассыпающийся отцовский байк. Тонька просто искала подработки и обеспечивала свои хотелки сама. Старенький байк они с Сашкой лелеяли и берегли, как память о папе. Пока брат был в армии, этим занималась она. Вешать на маму ещё и гараж Тоньке не позволяла совесть. Да и просто нравилось возиться с железками. Особенно, когда рядом щебечет Юлька.
Она не проронила ни слезинки, даже когда первая любовь обернулась предательством, унижением и разочарованием. Тоня старалась об этом не думать. Но воспоминания изредка вылезали, как она ни старалась их давить, как тараканов. Они и напоминали тараканов – назойливостью, живучестью и ощущением гадливости. Зато напрочь отбивали всякую наивность. Теперь Тонька удивлялась, как могла связаться с Валерой, где были её мозги, когда в него влюбилась, и под чем была, когда провела с ним ночь. Хотя на последний вопрос она могла себе ответить: под шампанским. Ночь выпускного бала, первая ступенька во взрослую жизнь, которую теперь хотела бы вычеркнуть. И из жизни, и из памяти.
Теперь она понимала, что красавчик-одноклассник, капитан футбольной команды и типичный избалованный мажор, никогда её и не любил. Она ему даже не нравилась. Валере нравились гламурные куколки, которые в изобилии вились вокруг. Даже на том злосчастном балу. А она, дура, ничерта не видела за своими розовыми очками. От счастья, что Валера обратил на неё внимание, пару раз пригласил в кино и подарил букетик, у неё не иначе, как форматнуло жёсткий диск. Даже Юлька предупреждала, что ничего хорошего не выйдет. Ей не нравился холодный, высокомерный взгляд Валерия, и даже его холодная красота казалась отталкивающей. Только Тоня не слушала. Валерий казался ей лучшим и единственным парнем в мире. Едва ли не небожителем. Его знаки внимания – даром небес. А первый поцелуй, в тёмном кинозале, на заднем ряду – чем-то волшебным. От первой близости она и вовсе ожидала чего-то невероятного. Но всё оказалось совсем не так.
Тёмный пустой класс, задранное впопыхах платье, торопливое сопение и пыхтение с парами алкоголя, грубые поцелуи, совсем непохожие на те, в кинозале. И резкая боль, когда она стала женщиной.
– Ты хоть шевельнись, что-ли. Лежишь, как бревно, будто резиновую Зину трахаю, – недовольно бросил любимый, обдав её новой волной перегара. – Чтоб я ещё когда спорил на беспонтовых целок...
– Да ладно тебе, целки ему не нравятся, – из-за шкафов нетвёрдой поступью вышла парочка приятелей Валерика. Тоже из футбольной команды. – Соблазнил тихую серую моль, мужик! Ты выиграл, держи косарь.
Тоня тогда просто окаменела. Она даже дышать не могла, не то, что шевелиться. Но это не помешало Валере в несколько толчков закончить начатое. Доказав приятелям у них на глазах, что он мужик, а не пацан какой-то. Соблазнил недотрогу, тихую скромницу и серую моль... моль... моль... Тоне казалось, что она умирает и рассыпается на осколки. Только внутри себя. От шока, за накрывающей душевной болью, она даже перестала ощущать физическую. А может, и умерла? Мёртвым уже не больно. Что-то в ней умерло сразу, оставив внутри гулкую пустоту. Глубокий вакуум. А что-то ещё корчилось в агонии, подыхая издевательски медленно. Позже Тоня даже поняла, что: наивность, иллюзии, остатки веры и доверия людям. Вместе с верой в любовь, надеждой и самой любовью к этому... козлу. Тоне и самой хотелось умереть, чтобы не видеть, не слышать, не чувствовать, не помнить... Не ощущать себя... растоптанной и раздавленной, как жвачка на подошве.
– Слышь, ты видео записал? – деловито спросил один поддатый парень другого.
Оба достали телефоны.
– Бля, не получилось, слишком темно, не видно нихрена...
– Да на что там смотреть? Как у Вэла на неё вообще встал, швабра техничкина.
– Не скажи, у швабры хоть есть, за что взяться. Да у Гарика Жирного сиськи больше, – парни дружно заржали.
Обрывки слов до Тони доносились, как из-под воды, с трудом пробиваясь сквозь противный шум в ушах. Смысл их действий, разговора ускользал Тарабарщина, бессмыслица. Будто это вовсе происходит не с ней, а всё вокруг – дурной сон или бредовый фильм. Ей нестерпимо хотелось проснуться. Или хотя бы сбросить оцепенение. Но её словно парализовало.
– Какое, нахрен, видео? Так не договаривались, – возмутился Валера, застёгивая штаны. – Бошки поотшибаю, сами в порнухе снимайтесь, долбо##ы!До отца дойдёт, будет орать про репутацию и лицо фирмы, все карточки нах заблокирует... Удалили. Быстро. Оба.
Поняв, что он не шутит, приятели шустро удалили всё, что успели наснимать. Угроза заблокированных карточек их даже протрезвила.
Тоня, как в тумане, натянула задранное, мятое платье. Кажется, на нём кровь... ничего, в темноте особо не видно, все подшофе, всем пофиг. Если что, сойдёт за вино. Лишь бы успеть застирать, чтоб мама не увидела. Руки мелко дрожали. Тело казалось чужим, грязным и онемевшим. Её саму начинало трясти и знобить, будто тёплая июньская ночь обратилась январской стужей.
– О, бревно зашевелилось! – обратил на неё внимание один из спорщиков-наблюдателей.
