Подставной папаша снова бросается к синеглазке с объятьями, убеждая, что будет скучать и скоро вернется к ней погостить. Придурок, так я тебя и пущу.
Девчонка выдавливает из себя скупую слезу, а затем растворяется в воздухе, спрятанная в надежных объятиях вечного.
- Сиэм, быстро за ними, - шепчу я мгновенно возникшему духу. Плевать, что исчезаю, не попрощавшись. Я не собираюсь никому ничего объяснять. Все, что мне было нужно от этого сброда, я уже получил. Я прошу вечного оставить меня за дверью спальни.
- Покажи ее, - я сам не понимаю, от чего сердце замирает в тревоге? Что так боюсь увидеть там?
Стена ползет рябью, открывая моему взору синеглазку. Она медлит, осторожно оглядывается по сторонам, потом, убедившись, что за ней никто не следит, быстро засовывает руку за вырез платья, вытягивая оттуда свернутую бумажку.
- Перенеси, - нетерпеливо требую у вечного, и он выпускает меня за спиной моей тэйры в тот момент, когда она начинает читать переданное ей послание. Я выдергиваю записку из рук глупышки так неожиданно, что она испуганно вскрикивает, а затем, повернувшись ко мне лицом, недоуменно произносит:
- Что ты здесь делаешь?
- Пришел помочь тебе вытянуть шпильки, - осторожно вытягиваю одну из ее волос, и золотистый локон длинной спиралью падает ей на плечо. - Испугался, что снимешь их со скальпом. Ты недовольна, Эя?
Она затравлено смотрит на листок в моей руке, хмурит брови, губы подрагивают. Девчонка в ярости.
- Отдай, - шипит она.
- Не раньше, чем прочту, ма эя, - моя наглая улыбка, видимо, бесит ее еще больше, и теперь она почти кричит:
- Как ты смеешь?
- Смею, моя сладкая тэйра. Смею. Я твой муж, - я разворачиваю бумажку, читая вслух.
…«Потерпи немного, босоножка. Я скоро тебя заберу»…
Волна гнева взрывается в моей душе подобно проснувшемуся вулкану, застилая разум алой пеленой ярости. Босоножка!? Кто смеет так ее называть!? Кто смеет думать, что может у меня ее отнять? Убью!
- Тебя заберут только через мой труп, моя Эя! - ядовито выдыхаю я, разрывая послание. – Можешь так и передать тому ослу, что это написал.
Синеглазка злобно прищуривается и бросает мне в лицо:
- А знаешь, я не против. Думаю, роль вдовы мне очень пойдет.
Ах ты, зараза… Избавиться от меня решила? Медленно расстегнув пуговицы на фалкоте, подхожу к ней так близко, что замечаю, как быстро движутся зрачки в ее испуганных глазах.
- Ну, тогда следует поторопиться, Эя, - обнимаю ее за гибкую талию. - Не могу же я оставить тебя вдовой, так и не сделав своей женой.
Она выскальзывает из моих рук и пятится назад, упираясь спиной в колонну, так неудачно возникшую на ее пути.
- Попалась, ма эя, - шепчу в ее растерянное лицо. Целую упрямый лоб, дрожащие веки, нежные щеки, алые губы. – Моя Эя.
Зажатая между мрамором и моим крепким телом, она не может пошевелиться и лишь тяжело дышит, разрумянившись от моих поцелуев. Невероятная. Такая чистая. Как же вкусно она пахнет, от ее запаха у меня напрочь сносит голову. Не могу больше. Опускаюсь на колени, запуская руки под шелк ее платья, осторожно поднимая его вверх. Глажу стройные ноги, целую атласные бедра, упругий живот. Невозможная. Хочу. Нет сил сдерживать себя так долго.
- Ты любишь стоять на коленях, муж мой? – вдруг роняет синеглазка. - А других мужчин больше устраивало, когда на коленях стояли перед ними, - она приоткрывает рот и призывно проводит языком по контуру нижней губы.
Я смотрю на нее и не могу поверить, что это сказала она. Она!? Моя чистая утренняя звезда, мой синеглазый сон! Кровь ударяет в голову и сердце, беснуясь, стучит в груди.
- Убирайся. Пошла вон, – ору я. Она одергивает юбки и ветром вылетает из комнаты, оставляя меня наедине с моей бешеной злостью.
Я в ярости. Воображение рисует в моей голове мерзкие картинки. В порыве буйства я вгоняю тантор в крышку стола по самую рукоять. Твою мать… Найду их всех, если узнаю, что это правда, отрежу члены и заткну в их поганые глотки. Змея… у меня вынесло мозг от одной только мысли, что этот сладкий рот прикасался к кому-то другому. Но ведь она рабыня. Я столько раз делал то же самое с другими, а теперь впадаю в бешенство, понимая, что кто-то мог делать это с ней. Идиот. С чего решил, что она невинна? Зачем посмел мечтать, что буду первым? Зачем бегаю за ней, как бродячий пес, заглядывая в глаза и выпрашивая ласки!? Что со мной? Что сделала со мной эта синеглазая стерва? Почему рядом с ней во мне просыпается что-то такое, чего я не могу ни понять, ни контролировать?
Я ношусь по комнате, не нахожу себе места. Мне хочется крушить и ломать все, что попадается под руку.
- Аэр, - кричу я. Меня трясет, и появившийся дух ошеломленно молчит, видя меня в таком состоянии впервые. - Унеси меня. Подальше отсюда. Хочу побыть один.
Пустыня стремительно проносится перед моими глазами, белые пески сливаются в одно длинное полотно, а затем дух выпускает меня в водяных пещерах. Влажный холодный воздух спасительным глотком врывается в мои легкие. Не могу надышаться. Опутанный сетями еще не угасшего гнева, я не замечаю геккона. Блестящий и гладкий, он зависает над водой гигантским знаком вопроса. Аххарр подползает ближе, уткнув свою огромную голову мне в грудь.
- Аххарр, - чешу змея за ухом. Он жмурится от удовольствия, громко фыркая и дергая хвостом. Его размеренное урчание многократным эхом вьется под иглообразным потолком пещеры, успокаивающей рябью ложась мне на душу. Смешно… Дурь какая. Вместо того, чтобы осыпать ласками жену, я глажу змея и слушаю, как звонко падают в подземное озеро капли, срывающиеся с каменных сталактитов, белой бахромой повисших над моей головой.
- Хрррр, – геккон лижет мне руки, преданно заглядывая в глаза.
- Спасибо, Аххарр. Мне легче, - кого я хочу обмануть, себя или змея? Мне не легче, боль лишь притупилась, затаилась где-то в центре сердца острой иглой. Знаю, стоит пошевелиться, и она вопьется в меня смертоносным жалом. Босоножка… Кто посмел так ее называть? Кто посмел мечтать о моей синеглазой тэйре? Мужчина… Так написать мог только мужчина… Любовник. Сколько их было у нее? Кто еще смотрел на эти стройные ноги, целовал эти восхитительные губы, трогал это нежное тело? Кто?.. А она? Она ждала этого письма. Откуда знала, что он ее найдет? Что скрывает от меня? Кто она? Столько вопросов, и я ни на один не нашел ответ. Но я найду. Тебе придется мне все объяснить, ма эя.
- Верни меня к ней, Аэр, - дух перемещается за моей спиной, тревожно переглядываясь с гекконом.
- Тебе следует успокоиться, солнцеликий, - тихо шепчет вечный. Эхо его слов, летящее по пещере, раздражает меня сильнее, чем зуд злости, засевший внутри.
- Я не прошу, я приказываю. Отнеси к ней, - рычу я на золотого, и он, повинуясь моей власти, переносит в ее спальню.
Синеглазка сидит у зеркала, распустив по плечам волосы, сменив платье на длинный сартан. Холодная и невозмутимая, она медленно проводит гребнем по сияющим золотом локонам. Красиво. Тебе хорошо, ма эя. Ты выбила у меня почву из-под ног, а теперь сидишь и спокойно любуешься собой? Ты мне ответишь за это…
- Кто он? – спрашиваю, встав за ее спиной. Она видит мое отражение в зеркале, вздрагивает, а затем снова становится спокойной, как водная гладь.
- Ты о ком?
- О том, кто написал тебе письмо, - громко произношу я.
- А я знаю? – она пожимает красивыми плечами, нагло глядя на меня через зеркало. – Их было так много, разве всех упомнишь? Может - Аллен, может - Ильдон, а может - Тахар.
И все… Мое зыбкое спокойствие разлетается вдребезги к вонючему драггу.
- Вот и хорошо, синеглазая, что ты такая опытная, значит, ты знаешь, как ублажить своего мужа.
Боги, как я не поняла обмана!? Он словно видит меня насквозь. Читает, как раскрытую книгу. Он знал, что послы передадут мне записку от Тая, знал и ждал, пока я стану ее читать.
Понимаю, что играю с огнем, когда говорю ему гадости, понимаю, и не могу удержаться. Что-то гнусное и вредное, сидящее внутри меня, заставляет дерзить ему бесконечно. Мне нравится смотреть, как вспыхивает гневом его красивое лицо, нравится причинять ему боль. Я получаю удовольствие, когда вижу его злость и ярость. Хожу по лезвию бритвы, балансируя на грани, и безудержный азарт подстегивает меня еще сильней. Этот мужчина опасен, как остро заточенный тантор. Резкий и беспощадный, он замирает каждый раз в шаге от удара, когда я переступаю черту, обращая свою ярость в испепеляющую страсть.
Я боюсь не его, я боюсь себя. Боюсь своего тела. Под его губами и руками оно податливое и пластичное, как глина. И он лепит из меня какую-то другую женщину: покорную, бесстыдную. Околдовывает своей магией, отбирает мой воздух. Он обнимает и целует, а я не нахожу в себе силы противиться его странной власти над собой. Я должна была оттолкнуть его, ударить, но вместо этого чуть не застонала, когда он стал целовать мои ноги и живот. Вдруг вспомнила мерзость про мужчин, которую слышала от рабынь в шахразе, и вылила ее на него, как ведро помоев.
- Пошла вон! Убирайся, - от его крика стекла задребезжали в окнах. Я вылетела за двери, бессильно прижавшись к стене. Сколько я смогу так играть с ним? Сколько смогу держать на расстоянии вытянутой руки? Не знаю… Поскорее бы Тайрон забрал меня, пока я не наделала глупостей.
Нашла комнату, в которую меня принесли после тотама, переоделась и забилась в нее, как мышь в дальний уголок норы. Хотя наивно было полагать, что повелитель может кого-то не найти в своем дворце. Мне почему-то кажется, что его золотые морды следуют за мной повсюду, словно тени, следят и подсматривают, просто я их не вижу.
Он снова возник за спиной так неожиданно, что захотелось запустить в него чем-нибудь, чтоб больше не смел меня пугать.
- Кто он? – от его горящего взгляда хочется поежиться, но вместо этого я гордо расправлю спину.
- Ты о ком?
- О том, кто написал тебе письмо.
- А я знаю? – его лицо перекашивается от злости, и меня несет еще больше: – Их было так много, разве всех упомнишь? Может - Аллен, может - Ильдон, а может - Тахар.
Я слишком поздно понимаю, что доигралась.
- Вот и хорошо, синеглазая, что ты такая опытная, значит, ты знаешь, как ублажить своего мужа, - он не спеша начинает стягивать с себя одежду, оставшись в брюках и полурасстегнутой рубахе. Босые ноги делают неслышный шаг вперед, мягкий и пружинящий, как у хищника перед броском.
- Что, повелитель, не брезгуешь попользованным товаром? – я совершаю последнюю отчаянную попытку его остановить.
- Люблю опытных, - холодно и зло отвечает он, резко рванув на себе одежду. Рубаха разлетается в стороны жалкими клочьями, и он стремительно шагает мне навстречу, подхватив, как ветер песчинку, впившись в губы грубым болезненным поцелуем. Я взвыла. Оттолкнула, укусила его за плечо, ударила, расцарапав щеку в кровь. Но он, зарычав, стал целовать еще сильнее острыми, короткими, жалящими поцелуями, оставляющими на коже багровые отметины. Я царапалась и кусалась, извиваясь в его руках, колотила его кулаками куда только могла достать.
- Змея, - прошипел он, оторвавшись от меня, хищно оскалившись в какой-то зловещей улыбке. - Ты отравила меня своим ядом. Я пропитан им насквозь. Кусайся, хуже уже не будет.
Он прерывисто выдохнул, а потом обрушился на меня всей своей мощью, сметая и сминая, ломая, как тонкую веточку. Мои удары и сопротивление, похоже, только еще больше заводили его, превращая в обезумевшее животное – алчное и ненасытное, готовое разодрать меня и сожрать целиком. Куда делся тот человек, от прикосновений которого я таяла, как снег на солнце, горела огнем, целовал так, что забывала, кто я? Он исчез, вместо него пришел зверь – жестокий и дикий, лур, получивший наконец свою сарну. И он не собирался останавливаться. Волна протеста, растущая в моей душе, полилась через край, меня разрывало от обиды и злости, и внезапно я поняла, что не хочу так. Не хочу, чтобы этот мужчина взял меня, как трофей на поле брани. Он отнял у меня все, что я любила: дом, семью, свободу. Лишил меня права выбора, но не может отнять у меня единственного, что у меня осталось - права быть женщиной, такой, какой меня сотворил создатель. Я не заслуживаю того, чтобы меня насиловали. Могу я хотя бы в первый раз получить удовольствие от близости с мужчиной? И кто посмеет меня за это судить?
Я закрываю глаза, глубоко вдыхаю воздух, удивляясь сама себе, насколько спокойной становлюсь в это мгновенье. В какой-то момент Ярл понимает, что я перестаю сопротивляться, его движения становятся медленными, не такими резкими, и я осторожно кладу руки ему на плечи и затылок, неспешно поглаживая.
- Подожди, - прошу я. Он замирает, а затем, подняв голову, смотрит мне прямо в лицо, пристально, недоверчиво, ошеломленно. Он дышит так тяжело, что у меня возникает непреодолимое желание успокоить и пожалеть его, такого сильного и такого слабого перед мощью безрассудного зова своей плоти. Не знаю, что на меня находит, но я касаюсь пальцами его щеки, плавно провожу по напряженной скуле. Гладкая и твердая, как камень, она внезапно вздрагивает под моими руками, и мужчина делает короткий, рваный вдох.
- Разве так должен муж обращаться со своей женой? - с улыбкой спрашиваю нависшего надо мною, подобно темной туче, оддегира. Его зрачки расширяются, заполняя собой практически всю радужку. Я слышу, как он гулко сглатывает, а затем тихо просит:
- Научи меня, ма эя. Пожалуйста, - в его взгляде столько искренней мольбы, что у меня вдруг сносит голову от эйфории ощущения собственной власти над этим человеком. Жестокий, непобедимый воин, покоривший весь спектр Ррайд, умоляет меня – нищую и бездомную рабыню!? И в этот миг мне становится наплевать, кто он. Плевать, что он мой враг. В этот миг он превращается в мужчину, от прикосновений которого тело томится в предвкушении чего-то болезненно-горячего, опьяняюще-непристойного, выходящего за рамки строгих правил, которые я всю жизнь ненавидела, мужчину, готового идти за моим взглядом в пропасть.
Резким рывком опрокидываю его на спину, усевшись сверху, отбросив назад каскад распущенных волос, позволяю ему жадно смотреть на мое обнаженное тело. Потом беру его ладонь и опускаю на свою грудь.
- Вот так, - шепчу, двигая его руку ниже вдоль линии талии, сжимая ее на своем бедре. – Вот так, - наклонившись, целую его в удивленно раскрытые губы. – Вот так, - я опускаю его ладони туда, где их прикосновения отзываются ноющей сладкой истомой. Пальцы Ярла принимают мою игру, и теперь, нежные и осторожные, они скользят по шее, груди, бедрам, коленям, спине, высекая на коже пламенные искры удовольствия. Воздуха становится так мало, я задыхаюсь, в легких жжет огнем, а тело начинает плавиться и дрожать.
Мое возбуждение передается ласкающему меня мужчине, и сейчас в тишине комнаты слышны только наши короткие вздохи и шелест ветра, врывающегося в раскрытые окна. Я провожу ладонями по его груди и животу, наслаждаясь их упругой гладкостью и силой. Мышцы сокращаются под моими пальцами, и из горла Ярла вырывается тихий стон. Мне нравится. Внутри меня начинает подниматься что-то безумное, дикое – чудовище, которому доставляет удовольствие смотреть, как глаза лежащего подо мной мужчины заволакивает пелена страсти, превращая их в два бездонных серебряных омута, слышать его хриплый, жаркий шепот, умоляющий меня дотронуться до него.
Девчонка выдавливает из себя скупую слезу, а затем растворяется в воздухе, спрятанная в надежных объятиях вечного.
- Сиэм, быстро за ними, - шепчу я мгновенно возникшему духу. Плевать, что исчезаю, не попрощавшись. Я не собираюсь никому ничего объяснять. Все, что мне было нужно от этого сброда, я уже получил. Я прошу вечного оставить меня за дверью спальни.
- Покажи ее, - я сам не понимаю, от чего сердце замирает в тревоге? Что так боюсь увидеть там?
Стена ползет рябью, открывая моему взору синеглазку. Она медлит, осторожно оглядывается по сторонам, потом, убедившись, что за ней никто не следит, быстро засовывает руку за вырез платья, вытягивая оттуда свернутую бумажку.
- Перенеси, - нетерпеливо требую у вечного, и он выпускает меня за спиной моей тэйры в тот момент, когда она начинает читать переданное ей послание. Я выдергиваю записку из рук глупышки так неожиданно, что она испуганно вскрикивает, а затем, повернувшись ко мне лицом, недоуменно произносит:
- Что ты здесь делаешь?
- Пришел помочь тебе вытянуть шпильки, - осторожно вытягиваю одну из ее волос, и золотистый локон длинной спиралью падает ей на плечо. - Испугался, что снимешь их со скальпом. Ты недовольна, Эя?
Она затравлено смотрит на листок в моей руке, хмурит брови, губы подрагивают. Девчонка в ярости.
- Отдай, - шипит она.
- Не раньше, чем прочту, ма эя, - моя наглая улыбка, видимо, бесит ее еще больше, и теперь она почти кричит:
- Как ты смеешь?
- Смею, моя сладкая тэйра. Смею. Я твой муж, - я разворачиваю бумажку, читая вслух.
…«Потерпи немного, босоножка. Я скоро тебя заберу»…
Волна гнева взрывается в моей душе подобно проснувшемуся вулкану, застилая разум алой пеленой ярости. Босоножка!? Кто смеет так ее называть!? Кто смеет думать, что может у меня ее отнять? Убью!
- Тебя заберут только через мой труп, моя Эя! - ядовито выдыхаю я, разрывая послание. – Можешь так и передать тому ослу, что это написал.
Синеглазка злобно прищуривается и бросает мне в лицо:
- А знаешь, я не против. Думаю, роль вдовы мне очень пойдет.
Ах ты, зараза… Избавиться от меня решила? Медленно расстегнув пуговицы на фалкоте, подхожу к ней так близко, что замечаю, как быстро движутся зрачки в ее испуганных глазах.
- Ну, тогда следует поторопиться, Эя, - обнимаю ее за гибкую талию. - Не могу же я оставить тебя вдовой, так и не сделав своей женой.
Она выскальзывает из моих рук и пятится назад, упираясь спиной в колонну, так неудачно возникшую на ее пути.
- Попалась, ма эя, - шепчу в ее растерянное лицо. Целую упрямый лоб, дрожащие веки, нежные щеки, алые губы. – Моя Эя.
Зажатая между мрамором и моим крепким телом, она не может пошевелиться и лишь тяжело дышит, разрумянившись от моих поцелуев. Невероятная. Такая чистая. Как же вкусно она пахнет, от ее запаха у меня напрочь сносит голову. Не могу больше. Опускаюсь на колени, запуская руки под шелк ее платья, осторожно поднимая его вверх. Глажу стройные ноги, целую атласные бедра, упругий живот. Невозможная. Хочу. Нет сил сдерживать себя так долго.
- Ты любишь стоять на коленях, муж мой? – вдруг роняет синеглазка. - А других мужчин больше устраивало, когда на коленях стояли перед ними, - она приоткрывает рот и призывно проводит языком по контуру нижней губы.
Я смотрю на нее и не могу поверить, что это сказала она. Она!? Моя чистая утренняя звезда, мой синеглазый сон! Кровь ударяет в голову и сердце, беснуясь, стучит в груди.
- Убирайся. Пошла вон, – ору я. Она одергивает юбки и ветром вылетает из комнаты, оставляя меня наедине с моей бешеной злостью.
Я в ярости. Воображение рисует в моей голове мерзкие картинки. В порыве буйства я вгоняю тантор в крышку стола по самую рукоять. Твою мать… Найду их всех, если узнаю, что это правда, отрежу члены и заткну в их поганые глотки. Змея… у меня вынесло мозг от одной только мысли, что этот сладкий рот прикасался к кому-то другому. Но ведь она рабыня. Я столько раз делал то же самое с другими, а теперь впадаю в бешенство, понимая, что кто-то мог делать это с ней. Идиот. С чего решил, что она невинна? Зачем посмел мечтать, что буду первым? Зачем бегаю за ней, как бродячий пес, заглядывая в глаза и выпрашивая ласки!? Что со мной? Что сделала со мной эта синеглазая стерва? Почему рядом с ней во мне просыпается что-то такое, чего я не могу ни понять, ни контролировать?
Я ношусь по комнате, не нахожу себе места. Мне хочется крушить и ломать все, что попадается под руку.
- Аэр, - кричу я. Меня трясет, и появившийся дух ошеломленно молчит, видя меня в таком состоянии впервые. - Унеси меня. Подальше отсюда. Хочу побыть один.
Пустыня стремительно проносится перед моими глазами, белые пески сливаются в одно длинное полотно, а затем дух выпускает меня в водяных пещерах. Влажный холодный воздух спасительным глотком врывается в мои легкие. Не могу надышаться. Опутанный сетями еще не угасшего гнева, я не замечаю геккона. Блестящий и гладкий, он зависает над водой гигантским знаком вопроса. Аххарр подползает ближе, уткнув свою огромную голову мне в грудь.
- Аххарр, - чешу змея за ухом. Он жмурится от удовольствия, громко фыркая и дергая хвостом. Его размеренное урчание многократным эхом вьется под иглообразным потолком пещеры, успокаивающей рябью ложась мне на душу. Смешно… Дурь какая. Вместо того, чтобы осыпать ласками жену, я глажу змея и слушаю, как звонко падают в подземное озеро капли, срывающиеся с каменных сталактитов, белой бахромой повисших над моей головой.
- Хрррр, – геккон лижет мне руки, преданно заглядывая в глаза.
- Спасибо, Аххарр. Мне легче, - кого я хочу обмануть, себя или змея? Мне не легче, боль лишь притупилась, затаилась где-то в центре сердца острой иглой. Знаю, стоит пошевелиться, и она вопьется в меня смертоносным жалом. Босоножка… Кто посмел так ее называть? Кто посмел мечтать о моей синеглазой тэйре? Мужчина… Так написать мог только мужчина… Любовник. Сколько их было у нее? Кто еще смотрел на эти стройные ноги, целовал эти восхитительные губы, трогал это нежное тело? Кто?.. А она? Она ждала этого письма. Откуда знала, что он ее найдет? Что скрывает от меня? Кто она? Столько вопросов, и я ни на один не нашел ответ. Но я найду. Тебе придется мне все объяснить, ма эя.
- Верни меня к ней, Аэр, - дух перемещается за моей спиной, тревожно переглядываясь с гекконом.
- Тебе следует успокоиться, солнцеликий, - тихо шепчет вечный. Эхо его слов, летящее по пещере, раздражает меня сильнее, чем зуд злости, засевший внутри.
- Я не прошу, я приказываю. Отнеси к ней, - рычу я на золотого, и он, повинуясь моей власти, переносит в ее спальню.
Синеглазка сидит у зеркала, распустив по плечам волосы, сменив платье на длинный сартан. Холодная и невозмутимая, она медленно проводит гребнем по сияющим золотом локонам. Красиво. Тебе хорошо, ма эя. Ты выбила у меня почву из-под ног, а теперь сидишь и спокойно любуешься собой? Ты мне ответишь за это…
- Кто он? – спрашиваю, встав за ее спиной. Она видит мое отражение в зеркале, вздрагивает, а затем снова становится спокойной, как водная гладь.
- Ты о ком?
- О том, кто написал тебе письмо, - громко произношу я.
- А я знаю? – она пожимает красивыми плечами, нагло глядя на меня через зеркало. – Их было так много, разве всех упомнишь? Может - Аллен, может - Ильдон, а может - Тахар.
И все… Мое зыбкое спокойствие разлетается вдребезги к вонючему драггу.
- Вот и хорошо, синеглазая, что ты такая опытная, значит, ты знаешь, как ублажить своего мужа.
****
Боги, как я не поняла обмана!? Он словно видит меня насквозь. Читает, как раскрытую книгу. Он знал, что послы передадут мне записку от Тая, знал и ждал, пока я стану ее читать.
Понимаю, что играю с огнем, когда говорю ему гадости, понимаю, и не могу удержаться. Что-то гнусное и вредное, сидящее внутри меня, заставляет дерзить ему бесконечно. Мне нравится смотреть, как вспыхивает гневом его красивое лицо, нравится причинять ему боль. Я получаю удовольствие, когда вижу его злость и ярость. Хожу по лезвию бритвы, балансируя на грани, и безудержный азарт подстегивает меня еще сильней. Этот мужчина опасен, как остро заточенный тантор. Резкий и беспощадный, он замирает каждый раз в шаге от удара, когда я переступаю черту, обращая свою ярость в испепеляющую страсть.
Я боюсь не его, я боюсь себя. Боюсь своего тела. Под его губами и руками оно податливое и пластичное, как глина. И он лепит из меня какую-то другую женщину: покорную, бесстыдную. Околдовывает своей магией, отбирает мой воздух. Он обнимает и целует, а я не нахожу в себе силы противиться его странной власти над собой. Я должна была оттолкнуть его, ударить, но вместо этого чуть не застонала, когда он стал целовать мои ноги и живот. Вдруг вспомнила мерзость про мужчин, которую слышала от рабынь в шахразе, и вылила ее на него, как ведро помоев.
- Пошла вон! Убирайся, - от его крика стекла задребезжали в окнах. Я вылетела за двери, бессильно прижавшись к стене. Сколько я смогу так играть с ним? Сколько смогу держать на расстоянии вытянутой руки? Не знаю… Поскорее бы Тайрон забрал меня, пока я не наделала глупостей.
Нашла комнату, в которую меня принесли после тотама, переоделась и забилась в нее, как мышь в дальний уголок норы. Хотя наивно было полагать, что повелитель может кого-то не найти в своем дворце. Мне почему-то кажется, что его золотые морды следуют за мной повсюду, словно тени, следят и подсматривают, просто я их не вижу.
Он снова возник за спиной так неожиданно, что захотелось запустить в него чем-нибудь, чтоб больше не смел меня пугать.
- Кто он? – от его горящего взгляда хочется поежиться, но вместо этого я гордо расправлю спину.
- Ты о ком?
- О том, кто написал тебе письмо.
- А я знаю? – его лицо перекашивается от злости, и меня несет еще больше: – Их было так много, разве всех упомнишь? Может - Аллен, может - Ильдон, а может - Тахар.
Я слишком поздно понимаю, что доигралась.
- Вот и хорошо, синеглазая, что ты такая опытная, значит, ты знаешь, как ублажить своего мужа, - он не спеша начинает стягивать с себя одежду, оставшись в брюках и полурасстегнутой рубахе. Босые ноги делают неслышный шаг вперед, мягкий и пружинящий, как у хищника перед броском.
- Что, повелитель, не брезгуешь попользованным товаром? – я совершаю последнюю отчаянную попытку его остановить.
- Люблю опытных, - холодно и зло отвечает он, резко рванув на себе одежду. Рубаха разлетается в стороны жалкими клочьями, и он стремительно шагает мне навстречу, подхватив, как ветер песчинку, впившись в губы грубым болезненным поцелуем. Я взвыла. Оттолкнула, укусила его за плечо, ударила, расцарапав щеку в кровь. Но он, зарычав, стал целовать еще сильнее острыми, короткими, жалящими поцелуями, оставляющими на коже багровые отметины. Я царапалась и кусалась, извиваясь в его руках, колотила его кулаками куда только могла достать.
- Змея, - прошипел он, оторвавшись от меня, хищно оскалившись в какой-то зловещей улыбке. - Ты отравила меня своим ядом. Я пропитан им насквозь. Кусайся, хуже уже не будет.
Он прерывисто выдохнул, а потом обрушился на меня всей своей мощью, сметая и сминая, ломая, как тонкую веточку. Мои удары и сопротивление, похоже, только еще больше заводили его, превращая в обезумевшее животное – алчное и ненасытное, готовое разодрать меня и сожрать целиком. Куда делся тот человек, от прикосновений которого я таяла, как снег на солнце, горела огнем, целовал так, что забывала, кто я? Он исчез, вместо него пришел зверь – жестокий и дикий, лур, получивший наконец свою сарну. И он не собирался останавливаться. Волна протеста, растущая в моей душе, полилась через край, меня разрывало от обиды и злости, и внезапно я поняла, что не хочу так. Не хочу, чтобы этот мужчина взял меня, как трофей на поле брани. Он отнял у меня все, что я любила: дом, семью, свободу. Лишил меня права выбора, но не может отнять у меня единственного, что у меня осталось - права быть женщиной, такой, какой меня сотворил создатель. Я не заслуживаю того, чтобы меня насиловали. Могу я хотя бы в первый раз получить удовольствие от близости с мужчиной? И кто посмеет меня за это судить?
Я закрываю глаза, глубоко вдыхаю воздух, удивляясь сама себе, насколько спокойной становлюсь в это мгновенье. В какой-то момент Ярл понимает, что я перестаю сопротивляться, его движения становятся медленными, не такими резкими, и я осторожно кладу руки ему на плечи и затылок, неспешно поглаживая.
- Подожди, - прошу я. Он замирает, а затем, подняв голову, смотрит мне прямо в лицо, пристально, недоверчиво, ошеломленно. Он дышит так тяжело, что у меня возникает непреодолимое желание успокоить и пожалеть его, такого сильного и такого слабого перед мощью безрассудного зова своей плоти. Не знаю, что на меня находит, но я касаюсь пальцами его щеки, плавно провожу по напряженной скуле. Гладкая и твердая, как камень, она внезапно вздрагивает под моими руками, и мужчина делает короткий, рваный вдох.
- Разве так должен муж обращаться со своей женой? - с улыбкой спрашиваю нависшего надо мною, подобно темной туче, оддегира. Его зрачки расширяются, заполняя собой практически всю радужку. Я слышу, как он гулко сглатывает, а затем тихо просит:
- Научи меня, ма эя. Пожалуйста, - в его взгляде столько искренней мольбы, что у меня вдруг сносит голову от эйфории ощущения собственной власти над этим человеком. Жестокий, непобедимый воин, покоривший весь спектр Ррайд, умоляет меня – нищую и бездомную рабыню!? И в этот миг мне становится наплевать, кто он. Плевать, что он мой враг. В этот миг он превращается в мужчину, от прикосновений которого тело томится в предвкушении чего-то болезненно-горячего, опьяняюще-непристойного, выходящего за рамки строгих правил, которые я всю жизнь ненавидела, мужчину, готового идти за моим взглядом в пропасть.
Резким рывком опрокидываю его на спину, усевшись сверху, отбросив назад каскад распущенных волос, позволяю ему жадно смотреть на мое обнаженное тело. Потом беру его ладонь и опускаю на свою грудь.
- Вот так, - шепчу, двигая его руку ниже вдоль линии талии, сжимая ее на своем бедре. – Вот так, - наклонившись, целую его в удивленно раскрытые губы. – Вот так, - я опускаю его ладони туда, где их прикосновения отзываются ноющей сладкой истомой. Пальцы Ярла принимают мою игру, и теперь, нежные и осторожные, они скользят по шее, груди, бедрам, коленям, спине, высекая на коже пламенные искры удовольствия. Воздуха становится так мало, я задыхаюсь, в легких жжет огнем, а тело начинает плавиться и дрожать.
Мое возбуждение передается ласкающему меня мужчине, и сейчас в тишине комнаты слышны только наши короткие вздохи и шелест ветра, врывающегося в раскрытые окна. Я провожу ладонями по его груди и животу, наслаждаясь их упругой гладкостью и силой. Мышцы сокращаются под моими пальцами, и из горла Ярла вырывается тихий стон. Мне нравится. Внутри меня начинает подниматься что-то безумное, дикое – чудовище, которому доставляет удовольствие смотреть, как глаза лежащего подо мной мужчины заволакивает пелена страсти, превращая их в два бездонных серебряных омута, слышать его хриплый, жаркий шепот, умоляющий меня дотронуться до него.
