Пролог.
Солнце уже скрылось где-то там, к западу от Изумрудных гор. Здесь, в пещере, и подавно — давно царила ночь. Если уж совсем точно — трепещущие сумерки, потому как костер мглу развеять был не в силах — так, разгонял по углам. Но дракона и старушку, греющих руки-лапы о кружки медового взвара за резным дубовым столом, это, кажется, вполне устраивало.
— История эта приключилась с моим сородичем. Очень уж он хотел жениться. Сам, правда, поначалу об этом не подозревал.
— Так уж и жениться? — лукаво прищурилась старушка.
Дракон фыркнул, выпустив клубы белого пара.
— Все-то ты ведаешь, — ухмыльнулся. — Я ж говорю, сам-то и не догадывался поначалу. Ты, Веда, быль просила? Так не сбивай с мысли.
Старушка хмыкнула, но промолчала. Знала она, что собеседник ее — ледяной дракон — истории сказывать большой охотник.
А белый дракон тем временем продолжил рассказ:
— Жил сей молодой дракон довольно далеко от людских селений. Это по нашим, драконьим меркам. По людским — там, где не ступала нога человека. За тридевять земель в тридесятом царстве, в общем. Хотя и царства-то никакого не было. Зато был большущий замок и удивительный парк — особая гордость дракона.
Так вот. Жениться — дело нехитрое. Только дракону абы кто в жены не годится. Женишься на ком попало, так потом вечность с ней куковать, что ли? — сказитель отхлебнул меда из кружки, больше напоминающей бочку с ручкой. — Да девы младые — народ впечатлительный, принцессы — еще и изнеженный. Знал ящер (драконы, как тебе известно, родовой памятью славятся), что не доживали девы многие прежде и до половины пути. Объяснить бы все, растолковать, может, какая и поняла бы, прониклась. Но в полете да под дождем из арбалетных болтов не очень-то разговоришься. Хотя скажу тебе по секрету, стража дочерей царских очень уж задеть боялась: чуть не за версту от дракона целилась. А ну как бросит или уронит царевну раненый дракон? Это ж верная смерть девице! — ящер усмехнулся. — Да что нам арбалетные болты? Ты чешую видела?
Хозяин пещеры, надо сказать, очень уютной и со вкусом обставленной (гном позавидует!), приосанился. Отблески костра самоцветами заискрились на гладких пластинах белоснежно-жемчужного, будто льдом покрытого панциря.
И продолжил:
— А летать зазря охоты не было. В море он и камни покидать может, коль совсем от одиночества свихнется. Не к чему для этого дев тащить. Вот и раздумывал. Долго раздумывал. Да и надумал в одно царство-государство заморское наведаться, поглядеть на тамошнюю царевну, умницу-красавицу.
А что из этого вышло, слушай…
Прода от 02.07.2024, 09:44
***
Царевна сидела на крепостной стене, меж зубцов, свесив ноги на внешнюю сторону, и, сосредоточенно прикусив нижнюю губу, выводила углем на лежащем на коленях желтоватом пергаменте открывавшийся вид.
Стражи, привыкшие к такого рода вывертам ее высочества, беспечно дремали. Покушаться на ее жизнь тоже никто не сыскался: уж сколько вёсен ни заговоров, ни войн. С сопредельным государством когда-то споры были, да еще батюшка ее о браке договорился, а с будущими родственниками распри вести не принято.
Дамы придворные, учителя да няньки охали, но на стену ступить боялись, за что место это было особенно любимо царевной.
Солнце медленно уползало за горизонт.
Царевна отложила уголь, критически осмотрела свое творение, недовольно сморщила нос, любопытный кончик которого задорно и совсем не по-царски смотрел кверху, и, решив, что ничего исправлять она не будет, пергамент тоже убрала в сторону. Устало разогнула спину и с удовольствием потянулась, благо узкое пространство это кое-как позволяло.
Мамки-няньки скоро начнут истошно голосить. Видите ли, ее высочеству пора ужинать, невежливо заставлять себя ждать и вообще не прилично царской сестре лазить, аки коза горная, и вести себя подобно дворовым мальчишкам.
Неприлично. Царевна фыркнула. Приличным считалось передвигаться плавно и медленно, величаво, будто пава (ей больше нравилось меткое сравнение братца с «груженной золотом баржой», потому что в этих расфуфыренных тяжеленных платьях иначе не получалось), охать и падать в обморок при виде мыши или одном упоминании об оружии и вышивать-вышивать-вышивать…
Из всего этого модного «приличного» перечня только чтение да рисование ее душе милы были. Все остальное было скучно. Да и дамские книжки её мало прельщали, разве что иногда время скоротать.
Куда интереснее было зарыться в какой-нибудь исторический трактат или научный труд, увязаться за братом на ристалище, пробраться на совет или особо важную аудиенцию. Благо, ни отец, ни брат не возражали.
Царевна вздохнула.
А теперь даже с мальчишками не подерешься. Невеста. Сердце снова потянуло неясной тоской.
Девушка нахмурилась. От её благоразумия зависит благополучие её страны. Ольгард хорош собой, молод. Всегда относился к ней с уважением. Она царевна, её с самого детства к договорному браку готовили. Даже думать нечего о несбыточном.
С усмешкой покачала головой.
Одна радость: выставить Лёнку вместе с кринолином за дверь, избавиться от кучи юбок нижних и, пока девки охают да причитают, сбежать на стену. И рисовать весь день вот эту вот красоту…
Пока братец венценосный не нашел да не запряг бумаги с ним разгребать да послов иноземных принимать. Или — еще того хуже — суд вершить. А это та еще ярмарка: дела-то, с которыми наместники разобраться не смогли, или того «веселее» — распри между знатью и простым людом.
Поежившись и тряхнув головой, чтобы отвлечься от неприятных мыслей, ее высочество еще немного полюбовалась расцвеченными заливными лугами, лесами-рощами да рекой, золотом горящими в закате крышами городских слобод. Снова потянулась, блаженно жмурясь. И наконец выбралась из бойницы на стену. Задача эта, надо признать, несмотря на давным-давно выклянченный у брата мужской костюм, была не из легких: поди извернись в бойнице, пусть и довольно широкой, да так чтобы ни самой не упасть, ни бумагу заветную не уронить неловким движением!
— И не жалко тебе свиту? — с фальшивым укором осведомился братец, вальяжно привалившись к зубцу стены.
Девушка фыркнула, подтянулась на носочках, ловя едва не слетевший вниз рисунок.
Вот ведь. Все время будто из-под земли вырастает.
Улыбнулась:
— Ничуть, — бросила последний тоскливый взгляд на стоящую рядом скамеечку, появившуюся здесь с десяток лет назад с молчаливого попустительства брата, и развернулась к лестнице. Хотела еще что-то добавить, да так и замерла на верхней ступеньке, руку чуть дрожащую вперед вытянула и выдохнула тихонько: — Смотри!
Молодой царь с интересом повернул голову, гадая, что могло так заворожить сестру, и восхищенно присвистнул: дракон алый на флаге будто ожил — ветер колыхал полотнище на центральном шпиле, солнце пламенем зажгло чешую вышитую…
— Не хотел бы я с живым встретиться, — хмыкнул правитель.
Девушка, всё не отводя глаз, покачала головой:
— Сказывают, когда-то алые драконы нашей земле покровительствовали.
— Что не мешало им по всему свету дев воровать, — ехидно ввернул венценосный брат.
— Жутко, наверное.
Девушка зябко повела плечами, отворачиваясь наконец от ожившего флага.
— Так это когда было-то! — весело отозвался молодой мужчина, спускаясь следом за царевной во двор.
Стоящий у арки страж безмолвной тенью последовал за ними. Разговор правителя и его сестры он, без сомнения, слышал, и мелькнувшая на губах улыбка отразилась в карих, лукаво щурящихся глазах. Впрочем, вряд ли кто-то это заметил. Что доблестного стража вполне устраивало.
Прода от 05.07.2024, 17:36
Погожий день сменился густыми сумерками. Чернильно-темными, воровскими.
Высоко в небе, то и дело исчезая за мутной дымкой облаков, парил дракон. Изредка взмахивая могучими крыльями, покрытыми алыми перьями, он высматривал что-то далеко внизу.
С земли дракона видно не было. Он не поднимался слишком высоко, но кармин панциря почти сливался с окружающей мглой.
Мрак его вполне устраивал. Дракону, как известно, день ли ночь — все одно: всё видит. И стены ему не преграда. Недаром в народе присказка живёт: от дракона мышь за крепостными стенами не утаишь. Хорошая особенность. Иные царедворцы жизнь бы променяли на умение видеть сквозь стены.
Но ящеры, о чем упорно твердит весь свет, куда больше жалуют драгоценности, чем юных дев. С этими, последними, порой недюжинная смелость нужна и выдержка. Да и оспаривать власть у такой громадины, в любой момент способной пыхнуть огнём, тоже мало смельчаков сыщется. Кому охота горкой пепла обернуться? Потому, наверное, ящеры крылатые предпочитают высматривать сокровищницы, а не спальни и кулуары.
Что предпочитал данный экземпляр, так и осталось бы тайной, если бы не…
Хм, пусть о его предпочтениях судит каждый сам.
Одно очевидно: карие с янтарным отблеском драконьи глаза внимательно наблюдали за дворцом, скрытым надёжными стенами детинца в центре города. Жизнь там, в кольце роскошных каменных стен, замерла под покровом ночи, лишь изредка звенели амуницией латники, перебрасывались шутками часовые, да танцевали рыжеватые огни фонарей в саду и на стенах.
Где-то там, в отделанных нежным голубым бархатом покоях, дремала царская дочь. То ли мечтательная натура ее да воображение живое, то ли и впрямь дар пророческий от предков перешел, да только сон ей виделся и не раз: будто с герба, гордо реющего над самой высокой башней дворца, сходит дракон.
Спускается плавно и замирает перед самыми ступенями высокого крыльца. Головой поводит величаво, люд-нелюд одним взглядом распугивает. Она спешит проскочить — во дворце спрятаться, да не успевает: замирает как вкопанная под оглушающим взглядом могучего ящера. От страха даже зажмуриться сил нет. Но не ест ее алый дракон. Смотрит только. Так что все вокруг и вовсе существовать перестает. А потом она понимает вдруг, что глаза-то у него человеческие… смутно знакомые… будто видела она их когда…
На этом сон всегда прерывался: то няня разбудит, то гром за окнами грянет, то солнечный лучик сквозь щель в тяжелых занавесях проберется да на нос усядется…
Отчего она проснулась на этот раз, дева не знала. За окнами мирно покачивалась тихая еще летняя ночь, а челядь наверняка видела десятый сон.
Девушка, утопая в перине, долго любовалась тоненьким серпом висящего перед самым, кажется, окном месяца. Временами его неверный свет и вовсе пропадал, скрывался за набегающими тучами. Но сон так больше и не шел. Ни этот, ни какой другой — они все куда-то в испуге разбежались. Налюбовавшись вдоволь, царевна села, потянулась блаженно, вытянув руки в стороны и коснувшись ковра кончиками пальцев ног. Легко соскользнула на пол: босые ноги утонули в густом ворсе. Месяц так и манил лететь к нему, вот так же: оттолкнуться от подоконника, раскинуть руки, подставить лицо его мягким ласковым лучам, еще совсем робким, и плыть навстречу. Не удержавшись, распахнула окно. Стылый ночной воздух с восторгом ворвался внутрь, растрепал волосы, взмахнул занавесками, пронесся по комнате и улетел в ночь.
Жизнь во дворце с наступлением ночи поутихла, но не замерла совсем. Где-то внизу еще суетились повара, заканчивая необходимые приготовления, ставили опару, чтоб назавтра успеть вовремя к утреннему приему пищи; девушки торопились натереть до блеска полы в парадных залах; негромко переговаривались, бряцая оружием и кольчугами, часовые. А там — она невольно встала на цыпочки — за неприступной оградой детинца жизнь и вовсе никогда не затихала. Даже в грозовые ночи, выбираясь под ливень на стену, можно было в размытых фонарных отблесках и свете молний разглядеть торопящиеся куда-то темные фигуры.
Но это там. А дворец, пока она стояла, вслушиваясь в ночь, медленно засыпал.
Когда даже шорохи стихли, царевна, на ощупь найдя теплый плащ и мягкие сапожки, выскользнула из покоев.
В коридорах мерно трепетали немногие из оставленных на ночь свечей и заморских светочей. Такой мягкий таинственный полумрак нравился царской дочери куда больше броского сияния многосвечных люстр и канделябров с разлетающимися повсюду слепящими бликами. Хотя вельможных гостей, надутых послов и царских прихлебателей, конечно, приводили в восторг и ошеломление. Впрочем, ради такого зрелища можно было время от времени и потерпеть всё это сияние.
Обходя караулы тайными проходами и чутко прислушиваясь, царевна выбралась во двор. Когда за её спиной бесшумно скользнула обратно потайная дверь, прятавшаяся в тени высокого крыльца, на широкой площади перед дворцом остались лишь караульных да едва журчал дремлющий фонтан.
Дальше в саду царили тишина и сумрак. Темнота царевну озадачила. Но не испугала: спокойствие волшебным образом вернули торопливые шаги за спиной. Знала она, чьи это шаги. Да и что может случиться с сестрой правителя в зорко охраняемом замке, когда стражи преданы государю?
Царевна шаг не замедлила.
Скоро фонари и вовсе остались там, у фонтана и пышных клумб. А сюда, на боковую березовую аллейку в закрытой части сада, едва проникал свет молодого месяца, бережно расцвечивая серебром листочки. Кое-где шелестели тихонько болтливые осинки, а там, казалось, далеко впереди, густой мрак хвойника упирался в крепостную стену.
Прода от 08.07.2024, 07:24
Вечером будет ещё кусочек.
Приятного чтения!
***
— Доброй ночи вашему высочеству! — подходя ближе, улыбнулся кареглазый страж, когда она все-таки не вытерпела и, остановившись, обернулась.
А ведь собиралась продолжить путь и сделать вид, что ничего не слышит!
Вздохнула.
— И тебе.
— Сестра государя неизменно щедра и милостива, — вполголоса шутливо восхитился мужчина, но, заметив, что она не настроена смеяться, с легким беспокойством спросил: — Снова не спится?
Бессмысленный, впрочем, был вопрос. О том, что царевна имеет привычку гулять по ночам, приближенные знали и благоразумно молчали. Да и мало ли какие странности могут позволить себе сильные мира сего.
Она кивнула.
С этим стражем было не только спокойно — с ним можно было говорить. Говорить обо всём на свете. Без стеснения, страха, не изображая гордую даму и не опасаясь, что сказанное неосторожно будет истолковано превратно и станет достоянием досужих сплетников. Это в лучшем случае, конечно. А сколько интриганов, воров, подлецов, жаждущих легко и быстро заработать на государственных тайнах! Царевна была юной и немножко наивной, но не была дурочкой. И ей с тайной стражей братцевой общаться временами приходилось.
А еще её страж говорил с ней на равных. Осмеливались на такое немногие. И тех, кто осмеливался, девушка особенно ценила.
Она вздохнула.
Сейчас говорить не хотелось.
Слушать ночь, едва уловимые шорохи. И лёгкие шаги лишь их двоих. Можно позволить себе маленькую вольность. Представить, что эта ночь принадлежит только им. Помечтать, не рассуждая о том, что мечтам этим не суждено сбыться…
Это был бы хороший сон.
Мужчина понял. Она, хоть и почти не видела, точно знала, что спутник её едва заметно кивнул. И пошел рядом, позади разве что на полступни вместо положенного шага.
Впрочем, эти вольности он позволял себе только в такие минуты. Хотя и это расстояние казалось им обоим непреодолимо большим. Но, царевна была в этом совершенно уверена, никто из них никогда и не станет его преодолевать. Не посмеет.
