В большом доме, где жили хозяева и приближенные слуги, свет уже давно погас. Раньше Фиоренца также жила здесь. Но прошлой зимой в сильные морозы девочка тяжело заболела. И чтобы она не заразила остальных, Альбер, при молчаливом одобрении Климентины, переселил её на второй этаж хлева для коров. Это место теплое и отдаленное. На втором этаже даже была старая кровать, у которой правда отвалилась одна нога, но эту проблему быстро решили, подкатив вместо ножки пень. Фиоренца проболела несколько недель, а когда выздоровела, в большой дом вернуться ей уже не разрешили.
Когда девушка уже подготовила постель и собралась читать молитву перед сном, дверь без стука отворилась, и вошел, слегка пошатываясь, Альбер, держащий в руках бутылку. Фиоренца чувствовала запах выпивки на расстоянии и видела, что отчим зол. Она уже знала, что он скажет дальше, задолго до того, как мужчина произнес это вслух.
- Фиоренца, - у него заплетался язык, но слова разобрать можно было. – Ты сегодня меня разо… разо… разо-ча-ро-ва-ла, - с трудом справился он со словами. Но последняя часть фразы, ставшей практически ритуальной, далась ему легко:
- Тебя нужно наказать.
Девушка знала, что просить о снисхождении или взывать к разуму бесполезно. Если Альбер решил её наказать, то так мужчина и поступит. Слезы, мольбы, жалобы – лишь продлят эти мучения.
Поэтому девушка безропотно встала и отошла, давая мужчине, уже вытащившему ремень из брюк сесть на кровать.
- Нет, - усмехнулся Альбер. – Я уже понял, что такие наказания на тебя не действуют. Отныне я буду наказывать тебя по-другому.
У бедняжки все замерло внутри. Она даже представить не могла, что он будет делать: возьмет розги или плеть? Или есть что-то больнее?
- Ложись на кровать, - ткнул бутылкой в нужном направлении Альбер.
- Что? – испуганно пискнула Фиоренца.
- На кровать, - угрожающе спокойно повторил он, и девушка испуганно юркнула на кровать, поспешив выполнить странный и пугающий приказ. Больше всего на свете она боялась разозлить отчима. Так, чтобы он не задумал, хотя бы оставался шанс, что все закончится быстро. Но если мужчина будет зол, то легко ей не отделаться.
- Снимай нижние юбки, - велел он, прикладываясь к бутылке.
Фиоренца заплакала, но ослушаться не посмела. Тихо плача, не решаясь разрыдаться в голос, девушка смотрела на то, как мужчина раздевается.
Остальное вспоминалось, как в тумане. Фиоренца помнила тяжесть его тела на себе и его руку, зажимающую рот, чтобы девушка не кричала, отвратный смрад, из-за которого она не могла дышать и боль, нещадную, жгучую, будто раздирающую её пополам. А ещё бедняжка часто в страшных снах вспоминала слова Альбера:
- Плохая девочка… какая же ты плохая девочка, Фиоренца… очень плохая…
Она плохо помнила, как все закончилось. Но на утро чувствовала себя очень больной. Словно в бреду ей вспоминался Альбер, который заставлял её пить что-то горькое. Что бы это ни было – средство помогло. Фиоренца уже на следующий день встала на ноги. Хотя в душе она чувствовала себя просто ужасно. Но что такое душевная боль, когда на тебя взвалено много обязанностей по дому и ты знаешь, какое тебя ждет наказание за их невыполнение? Работы было так много, что девушка не то, чтобы горевать, она остановиться и задуматься над тем, что произошло, не могла. А когда Фиоренца все же задумалась над тем, что случилось, слез не было. Был только страх, что кто-то узнает, что расскажут маме и уж Климентина точно её убьет.
Отныне Альбер наказывал её только так. Полгода, пока Климентина не вернулась в деревню с двумя чудными близнецами, мальчиком и девочкой, которых назвали Ганселем и Гретель, мужчина наведывался к Фиоренце два-три раза в неделю. Девушка надеялась, что с возвращением матери эти наказания прекратятся. Но Альбер все не останавливался. Он приходил снова и снова, практически каждый день, придумывая то одну, то другую причину.
Так прошло ещё полгода, и жизнь Фиоренцы окончательно превратилась в ад. У девушки не было прямых доказательств, но ей казалось, что мать знает, как именно наказывает её Альбер. Климентина никогда не сказала об этом и слова. Однако, её отношение к дочери, которое и до того было ужасным, стало ещё хуже. Она не упускала возможности лишний раз ударить или пнуть Фиоренцу. Даже слугам от ставшего просто ужасным нрава матери не было покоя. Но никого из них она не била так часто и ни на кого так не кричала, как на несчастную Фиоренцу. Все чаще мать заваливала девушку непосильной работой и оставляла голодной. Иногда даже на несколько дней. Тогда сердобольные слуги тайком носили бедняжке еду.
Жизнь для Фиоренца сплелась в один большой комок боли и унижений.
Иногда она вспоминала жизнь с отцом, дни, когда чувствовала себя любимой и жизнь была такой простой. Фиоренца с трудом вспоминала черты лица отца, но помнила его руки, такие теплые и заботливые. В такие моменты она мечтала только об одном – чтобы все поскорее закончилось. Потому, что хуже этой жизни, что она влачит сейчас, ничего быть не может. Если бы все закончилось, Фиоренца снова встретилась бы со своим отцом. Она верила, что после всех этих мучений, заслужила место в раю, рядом с ним.
Когда ей едва перевалило за четырнадцать, Фиоренца узнала, что не зря в народе говорят «Не зарекайся». Жизнь стала в два раза труднее и сложнее.
Случилось то, чего она по-настоящему боялась – девушка понесла от Альбера. Одно дело нести этот тяжкий крест в одиночестве и совсем другое – привести в этот мир малыша, обрекая его на такие муки. Но к тому моменту, как Фиоренца узнала о беременности, Альбер, вместе с другими дровосеками и охотниками, снова ушел в проклятый лес. И не куда-нибудь, а в Долину волков. Туда редко ходят, потому, что это очень отдаленное место и мужчинам на дорогу и на добычу всего необходимого требуется около полугода. Вернуться они должны будут весной. Как раз к тому сроку, когда Фиоренца должна будет рожать.
Девушка не знала, что делать. Ей никто не говорил, как защититься от беременности или вытравить плод. Единственное, что она знала по беременности матери – это то, что беременная женщина может потерять дитя, если будет выполнять слишком тяжелую работу. И Фиоренца добровольно начала браться за действительно тяжелую работу. Она изнуряла себя до такой степени, что не оставалось сил ни раздеться перед сном, ни даже толком поесть. И все же, небольшой живот под широким платьем неумолимо рос.
Фиоренца, после долгих раздумий, решила после родов оставить ребенка на дороге, ведущей из деревни Туаре. Она надеялась, что кто-то его подберет и увезет. А дальше пусть помогут ему боги.
Но когда ребенок впервые пошевелился в её утробе, это стало для неё откровением. Девушка не смогла даже заставить себя думать о том, чтобы отдать малыша чудим людям. Она полюбила его всем сердцем и даже придумала ему имя. Девочку она назвала бы Мари, а мальчика – Стефан. А ещё она начала более заботливо относится к своему здоровью.
Казалось, сами небеса помогают ей выносить дитя, потому, что в последние два месяца Климентина сильно заболела. А так как любую, даже самую простую хворь женщина теперь переносила в кровати, то и заметно поправившуюся дочь она тоже не видела.
Фиоренца начала верить, что у неё получится родить малыша и убежать. Там она попросила бы приюта в храме или убежала бы в другую страну. Она что-нибудь придумала бы, лишь бы остаться со своим крохой.
Но в последний момент боги от неё отвернулись.
На улице как раз вовсю буйствовала ранняя весна, когда Фиоренце начало нездоровится. Её целый день донимали боли, и девушка чувствовала, что должна скоро родить. Она не раз видела, как это происходит у животных и заранее подготовила все, что нужно в укромном месте, возле реки. Там редко бывают люди, и её никто не услышал бы. Но пока боли были ещё терпимы, она старалась хотя бы создавать видимость, что делает что-то по хозяйству. Тогда её не скоро кинуться и у неё будет время на то, чтобы родить и спрятать малыша. А ночью она заберет его и убежит.
Климентина видела в окно своей спальни, что на улице прекрасный денек. И хоть ей не хотелось выходить на улицу, она все же встала и подошла к окну. Во дворе все было как всегда: работники суетились, выполняя каждодневную работу, домашняя птица вальяжно разгуливала туда-сюда. Женщина не увидела ничего необычного, пока из какого-то сарая не вышла, едва переставляя ноги Фиоренца. Едва увидев, как раздалась фигура дочери, Климентина сразу поняла, что та на сносях. А видя, как та едва перебирает ногами, по-своему опыту поняла, что роды будут вот-вот. Женщина в ужасе села стоящий рядом сундук. Для неё не было секретом, от кого дитя. Только глупая, слепо-глухая или мертвая женщина могла не заметить и не понять, куда и зачем ходит её муж. А Климентина не относила себя ни к первым, ни ко вторым, ни к третьим. Она не винила Альбера, ведь у мужчины есть потребности. Она винила Фиоренцу за то, что эта пигалица ходила перед её мужем, крутила задом и соблазняла его. Конечно, несчастный не устоял. Фиоренца увела у Климентины мужа! А теперь эта девка ещё и дитя ему родить вздумала! Нет! Климентина этого не позволит!
Женщина решительно вышла из своей спальни и зашла в детскую.
- Как тут мои голубки? - тихо и ласково спросила она нянечку, что-то вышивающую возле спящих в колыбельках малышей.
- Спят, - подтвердила очевидное нянька, и, отложив вышивку, поправила покрывальце Ганселю. Затем добавила: – Когда проснуться мы пойдем играть на луг.
Климентина удовлетворенно кивнула и вышла.
Она быстро спустилась во двор, но Фиоренцы там уже не было. Видимо уползла в какую-то нору, чтобы привести в мир своего ублюдка. Логично было предположить, что Фиоренца пошла к себе, на чердак. И это было первое место, которое Климентина проверила. Но там её не было. Зато в небольшое окошко, выходящее к реке, она увидела сгорбленную девичью фигуру, идущую к реке. И даже удивилась: как для готовой в любой момент родить, она передвигалась довольно быстро. В следующее мгновение лицо женщины исказила гримаса. Это даже хорошо, что девчонка сама пошла к реке, вода прекрасно скроет все следы.
Климентины неторопливо спустилась вниз, вышла из хлева и пошла следом, к реке.
Фиоренца едва-едва успела дойти до нужного места. Ребенок уже очень просился на свет божий, и девушка постоянно его уговаривала:
- Потерпи маленький, потерпи мой хороший…
Видимо, малыш внял просьбам матери. Но к тому моменту, как Фиоренца добралась туда, где спрятала чистые полотенца, пеленки и ножницы, бедняжка совершенно выбилась из сил. Роды отняли их остаток.
Тем не менее, когда Фиоренца услышала первый крик своего малыша, то нашла в себе силы, чтобы взять его на руки, разрезать пуповину, хорошенько вытереть и запеленать. Затем, держа ребенка на руках, она впервые с ним поздоровалась:
- Стефан, - и счастливо улыбнулась. – Мой дорогой, мой любимый мальчик.
Так, баюкая сына, она и сама уснула.
Девушка проспала довольно долго. И когда проснулась – не сразу поняла, где находится. Но осознав, что произошло, тут же вскинулась:
- Мой ребенок…
Засыпая, она держала его на руках. А когда проснулась – сына уже не было. Неужели его утащили звери? Или волки? Как она могла такое проспать?!
- Здесь, - прозвучал тихий, практически умиротворенный женский голос рядом.
Фиоренца повернула голову и увидела мать, качающую на руках малыша.
- Мама, - в одном этом слове слились и страх от того, что женщина все знает, и ужас от того, что теперь ждет Фиоренцу и радость, от того, что её сын жив.
Климентина вздрогнула, услышав это слово, но не перестала качать ребенка.
- Ты родила здорового мальчика, - отстраненно сказала она. – Когда вырастет, он мог бы стать очень хорошим дровосеком.
Фиоренца сгорала со стыда, и, опустив голову, тихо сказал:
- Он родился без отца, поэтому сможет стать только служителем храма, - и немного помолчав, попросила: - Мама, дай мне моего сына.
- Ты только посмотри на него, - словно не услышала её слов Климентина. – Такой крошечный, а глаза уже как у отца.
У Фиоренцы все внутри похолодело:
- Мама, прости меня… я не хотела этого…
- Если бы не хотела, - продолжая умиленно смотреть на спящего ребенка у себя в руках, припечатала женщина. – То не раздвигала бы ноги перед моим мужем.
- Мама, - слезы потекли по щекам Фиоренцы. Девушка впервые рассказывала кому-то о произошедшем, и это было, словно ей сердце вырезали заживо. - Мама, он ведь меня не спрашивал, хочу я или нет. Просто приходил и брал свое. А у меня не было ни сил, ни мужества, чтобы ему отказать или кому-нибудь рассказать. Я просто молча терпела, надеясь, что все прекратиться…
- Плевать, - рыкнула Климентина и ребенок у неё в руках мгновенно заплакал. Женщина принялась его активно качать, но мальчик все не умолкал.
- Мама, я прошу тебя, - давясь слезами, пыталась воззвать к ней Фиоренца. – Мой сын, мой маленький Стефан ни в чем не виноват! Позволь мне забрать его и просто уйти…
- Хочешь забрать своего ублюдка?! – уставилась на Фиоренцу безумными глазами Климентина. - Так иди и возьми.
Сил встать у Фиоренцы не было. Поэтому девушка поползла следом за постоянно отходящей девушкой.
- Мама, - плакала девушка, пытаясь образумить женщину. – Хочешь кого-то наказать – накажи меня! Это же ребенок! Умоляю, не трогай его…
Климентина подошла к реке и обиженно посмотрела на ползущую следом дочь:
- Как ты могла подумать, что я не отдам тебе сына, - женщина слегка наклонилась вперед и протянула Фиоренце ребенка. – Хочешь его?
Девушка приподнялась и потянула к нему руки, благодарно улыбаясь.
- Так бери, - рыкнула Климентина и резко выпрямившись, повернулась и бросила ребенка в воду.
- Нет, - истошно заорала Фиоренца и бросилась за ним.
Где и силы взялись! Девушка вбежала в реку и поплыла туда, где виднелась грубая темная ткань, в которую она замотала сына после рождения. Ей хватило сил, чтобы доплыть до него и взять его в руки. Но выплыть из реки не получалось. Сильное течение подхватило бедняжку и понесло дальше.
Климентина чувствовала почти физическое счастье, наблюдая за тем, как это бестолковое отродье, задумавшее разрешить её семью, последний раз всплыло на поверхность и ушло под воду. Вместе со своим ублюдком. Давно стоило это сделать. Ещё тогда, когда чуть не сорвалась свадьба. Подумать только, Климентина едва не лишилась своей нынешней жизни. Но теперь все, больше ничего не будет мешать её счастью.
Климентина повернулась и, напевая какую-то веселую мелодию, пошла к дому. Скоро возвращается её муж и нужно его достойно встретить.
Фиоренца помнила, как бросилась за Стефаном в ледяную воду, помнила, что успела схватить ребенка. Девушка помнила, как обрадовалась, прижимая его к себе. А затем почувствовала обжигающе холодную после зимы, воду реки. Это было, словно миллионы игл разом воткнули во все тело, ноги свело судорогой, и бороться со стихией не было никаких сил. Очень слабая после родов девушка, взмахнув несколько раз рукой, в бесплодной попытке выбраться на поверхность, вскоре ушла на дно. Она чувствовала, что умирает, но из последних сил прижимала к себе малыша. Все происходило настолько быстро, что бедняжка не успевала связно думать.
Когда девушка уже подготовила постель и собралась читать молитву перед сном, дверь без стука отворилась, и вошел, слегка пошатываясь, Альбер, держащий в руках бутылку. Фиоренца чувствовала запах выпивки на расстоянии и видела, что отчим зол. Она уже знала, что он скажет дальше, задолго до того, как мужчина произнес это вслух.
- Фиоренца, - у него заплетался язык, но слова разобрать можно было. – Ты сегодня меня разо… разо… разо-ча-ро-ва-ла, - с трудом справился он со словами. Но последняя часть фразы, ставшей практически ритуальной, далась ему легко:
- Тебя нужно наказать.
Девушка знала, что просить о снисхождении или взывать к разуму бесполезно. Если Альбер решил её наказать, то так мужчина и поступит. Слезы, мольбы, жалобы – лишь продлят эти мучения.
Поэтому девушка безропотно встала и отошла, давая мужчине, уже вытащившему ремень из брюк сесть на кровать.
- Нет, - усмехнулся Альбер. – Я уже понял, что такие наказания на тебя не действуют. Отныне я буду наказывать тебя по-другому.
У бедняжки все замерло внутри. Она даже представить не могла, что он будет делать: возьмет розги или плеть? Или есть что-то больнее?
- Ложись на кровать, - ткнул бутылкой в нужном направлении Альбер.
- Что? – испуганно пискнула Фиоренца.
- На кровать, - угрожающе спокойно повторил он, и девушка испуганно юркнула на кровать, поспешив выполнить странный и пугающий приказ. Больше всего на свете она боялась разозлить отчима. Так, чтобы он не задумал, хотя бы оставался шанс, что все закончится быстро. Но если мужчина будет зол, то легко ей не отделаться.
- Снимай нижние юбки, - велел он, прикладываясь к бутылке.
Фиоренца заплакала, но ослушаться не посмела. Тихо плача, не решаясь разрыдаться в голос, девушка смотрела на то, как мужчина раздевается.
Остальное вспоминалось, как в тумане. Фиоренца помнила тяжесть его тела на себе и его руку, зажимающую рот, чтобы девушка не кричала, отвратный смрад, из-за которого она не могла дышать и боль, нещадную, жгучую, будто раздирающую её пополам. А ещё бедняжка часто в страшных снах вспоминала слова Альбера:
- Плохая девочка… какая же ты плохая девочка, Фиоренца… очень плохая…
Она плохо помнила, как все закончилось. Но на утро чувствовала себя очень больной. Словно в бреду ей вспоминался Альбер, который заставлял её пить что-то горькое. Что бы это ни было – средство помогло. Фиоренца уже на следующий день встала на ноги. Хотя в душе она чувствовала себя просто ужасно. Но что такое душевная боль, когда на тебя взвалено много обязанностей по дому и ты знаешь, какое тебя ждет наказание за их невыполнение? Работы было так много, что девушка не то, чтобы горевать, она остановиться и задуматься над тем, что произошло, не могла. А когда Фиоренца все же задумалась над тем, что случилось, слез не было. Был только страх, что кто-то узнает, что расскажут маме и уж Климентина точно её убьет.
Отныне Альбер наказывал её только так. Полгода, пока Климентина не вернулась в деревню с двумя чудными близнецами, мальчиком и девочкой, которых назвали Ганселем и Гретель, мужчина наведывался к Фиоренце два-три раза в неделю. Девушка надеялась, что с возвращением матери эти наказания прекратятся. Но Альбер все не останавливался. Он приходил снова и снова, практически каждый день, придумывая то одну, то другую причину.
Так прошло ещё полгода, и жизнь Фиоренцы окончательно превратилась в ад. У девушки не было прямых доказательств, но ей казалось, что мать знает, как именно наказывает её Альбер. Климентина никогда не сказала об этом и слова. Однако, её отношение к дочери, которое и до того было ужасным, стало ещё хуже. Она не упускала возможности лишний раз ударить или пнуть Фиоренцу. Даже слугам от ставшего просто ужасным нрава матери не было покоя. Но никого из них она не била так часто и ни на кого так не кричала, как на несчастную Фиоренцу. Все чаще мать заваливала девушку непосильной работой и оставляла голодной. Иногда даже на несколько дней. Тогда сердобольные слуги тайком носили бедняжке еду.
Жизнь для Фиоренца сплелась в один большой комок боли и унижений.
Иногда она вспоминала жизнь с отцом, дни, когда чувствовала себя любимой и жизнь была такой простой. Фиоренца с трудом вспоминала черты лица отца, но помнила его руки, такие теплые и заботливые. В такие моменты она мечтала только об одном – чтобы все поскорее закончилось. Потому, что хуже этой жизни, что она влачит сейчас, ничего быть не может. Если бы все закончилось, Фиоренца снова встретилась бы со своим отцом. Она верила, что после всех этих мучений, заслужила место в раю, рядом с ним.
Когда ей едва перевалило за четырнадцать, Фиоренца узнала, что не зря в народе говорят «Не зарекайся». Жизнь стала в два раза труднее и сложнее.
Случилось то, чего она по-настоящему боялась – девушка понесла от Альбера. Одно дело нести этот тяжкий крест в одиночестве и совсем другое – привести в этот мир малыша, обрекая его на такие муки. Но к тому моменту, как Фиоренца узнала о беременности, Альбер, вместе с другими дровосеками и охотниками, снова ушел в проклятый лес. И не куда-нибудь, а в Долину волков. Туда редко ходят, потому, что это очень отдаленное место и мужчинам на дорогу и на добычу всего необходимого требуется около полугода. Вернуться они должны будут весной. Как раз к тому сроку, когда Фиоренца должна будет рожать.
Девушка не знала, что делать. Ей никто не говорил, как защититься от беременности или вытравить плод. Единственное, что она знала по беременности матери – это то, что беременная женщина может потерять дитя, если будет выполнять слишком тяжелую работу. И Фиоренца добровольно начала браться за действительно тяжелую работу. Она изнуряла себя до такой степени, что не оставалось сил ни раздеться перед сном, ни даже толком поесть. И все же, небольшой живот под широким платьем неумолимо рос.
Фиоренца, после долгих раздумий, решила после родов оставить ребенка на дороге, ведущей из деревни Туаре. Она надеялась, что кто-то его подберет и увезет. А дальше пусть помогут ему боги.
Но когда ребенок впервые пошевелился в её утробе, это стало для неё откровением. Девушка не смогла даже заставить себя думать о том, чтобы отдать малыша чудим людям. Она полюбила его всем сердцем и даже придумала ему имя. Девочку она назвала бы Мари, а мальчика – Стефан. А ещё она начала более заботливо относится к своему здоровью.
Казалось, сами небеса помогают ей выносить дитя, потому, что в последние два месяца Климентина сильно заболела. А так как любую, даже самую простую хворь женщина теперь переносила в кровати, то и заметно поправившуюся дочь она тоже не видела.
Фиоренца начала верить, что у неё получится родить малыша и убежать. Там она попросила бы приюта в храме или убежала бы в другую страну. Она что-нибудь придумала бы, лишь бы остаться со своим крохой.
Но в последний момент боги от неё отвернулись.
На улице как раз вовсю буйствовала ранняя весна, когда Фиоренце начало нездоровится. Её целый день донимали боли, и девушка чувствовала, что должна скоро родить. Она не раз видела, как это происходит у животных и заранее подготовила все, что нужно в укромном месте, возле реки. Там редко бывают люди, и её никто не услышал бы. Но пока боли были ещё терпимы, она старалась хотя бы создавать видимость, что делает что-то по хозяйству. Тогда её не скоро кинуться и у неё будет время на то, чтобы родить и спрятать малыша. А ночью она заберет его и убежит.
Климентина видела в окно своей спальни, что на улице прекрасный денек. И хоть ей не хотелось выходить на улицу, она все же встала и подошла к окну. Во дворе все было как всегда: работники суетились, выполняя каждодневную работу, домашняя птица вальяжно разгуливала туда-сюда. Женщина не увидела ничего необычного, пока из какого-то сарая не вышла, едва переставляя ноги Фиоренца. Едва увидев, как раздалась фигура дочери, Климентина сразу поняла, что та на сносях. А видя, как та едва перебирает ногами, по-своему опыту поняла, что роды будут вот-вот. Женщина в ужасе села стоящий рядом сундук. Для неё не было секретом, от кого дитя. Только глупая, слепо-глухая или мертвая женщина могла не заметить и не понять, куда и зачем ходит её муж. А Климентина не относила себя ни к первым, ни ко вторым, ни к третьим. Она не винила Альбера, ведь у мужчины есть потребности. Она винила Фиоренцу за то, что эта пигалица ходила перед её мужем, крутила задом и соблазняла его. Конечно, несчастный не устоял. Фиоренца увела у Климентины мужа! А теперь эта девка ещё и дитя ему родить вздумала! Нет! Климентина этого не позволит!
Женщина решительно вышла из своей спальни и зашла в детскую.
- Как тут мои голубки? - тихо и ласково спросила она нянечку, что-то вышивающую возле спящих в колыбельках малышей.
- Спят, - подтвердила очевидное нянька, и, отложив вышивку, поправила покрывальце Ганселю. Затем добавила: – Когда проснуться мы пойдем играть на луг.
Климентина удовлетворенно кивнула и вышла.
Она быстро спустилась во двор, но Фиоренцы там уже не было. Видимо уползла в какую-то нору, чтобы привести в мир своего ублюдка. Логично было предположить, что Фиоренца пошла к себе, на чердак. И это было первое место, которое Климентина проверила. Но там её не было. Зато в небольшое окошко, выходящее к реке, она увидела сгорбленную девичью фигуру, идущую к реке. И даже удивилась: как для готовой в любой момент родить, она передвигалась довольно быстро. В следующее мгновение лицо женщины исказила гримаса. Это даже хорошо, что девчонка сама пошла к реке, вода прекрасно скроет все следы.
Климентины неторопливо спустилась вниз, вышла из хлева и пошла следом, к реке.
Фиоренца едва-едва успела дойти до нужного места. Ребенок уже очень просился на свет божий, и девушка постоянно его уговаривала:
- Потерпи маленький, потерпи мой хороший…
Видимо, малыш внял просьбам матери. Но к тому моменту, как Фиоренца добралась туда, где спрятала чистые полотенца, пеленки и ножницы, бедняжка совершенно выбилась из сил. Роды отняли их остаток.
Тем не менее, когда Фиоренца услышала первый крик своего малыша, то нашла в себе силы, чтобы взять его на руки, разрезать пуповину, хорошенько вытереть и запеленать. Затем, держа ребенка на руках, она впервые с ним поздоровалась:
- Стефан, - и счастливо улыбнулась. – Мой дорогой, мой любимый мальчик.
Так, баюкая сына, она и сама уснула.
Девушка проспала довольно долго. И когда проснулась – не сразу поняла, где находится. Но осознав, что произошло, тут же вскинулась:
- Мой ребенок…
Засыпая, она держала его на руках. А когда проснулась – сына уже не было. Неужели его утащили звери? Или волки? Как она могла такое проспать?!
- Здесь, - прозвучал тихий, практически умиротворенный женский голос рядом.
Фиоренца повернула голову и увидела мать, качающую на руках малыша.
- Мама, - в одном этом слове слились и страх от того, что женщина все знает, и ужас от того, что теперь ждет Фиоренцу и радость, от того, что её сын жив.
Климентина вздрогнула, услышав это слово, но не перестала качать ребенка.
- Ты родила здорового мальчика, - отстраненно сказала она. – Когда вырастет, он мог бы стать очень хорошим дровосеком.
Фиоренца сгорала со стыда, и, опустив голову, тихо сказал:
- Он родился без отца, поэтому сможет стать только служителем храма, - и немного помолчав, попросила: - Мама, дай мне моего сына.
- Ты только посмотри на него, - словно не услышала её слов Климентина. – Такой крошечный, а глаза уже как у отца.
У Фиоренцы все внутри похолодело:
- Мама, прости меня… я не хотела этого…
- Если бы не хотела, - продолжая умиленно смотреть на спящего ребенка у себя в руках, припечатала женщина. – То не раздвигала бы ноги перед моим мужем.
- Мама, - слезы потекли по щекам Фиоренцы. Девушка впервые рассказывала кому-то о произошедшем, и это было, словно ей сердце вырезали заживо. - Мама, он ведь меня не спрашивал, хочу я или нет. Просто приходил и брал свое. А у меня не было ни сил, ни мужества, чтобы ему отказать или кому-нибудь рассказать. Я просто молча терпела, надеясь, что все прекратиться…
- Плевать, - рыкнула Климентина и ребенок у неё в руках мгновенно заплакал. Женщина принялась его активно качать, но мальчик все не умолкал.
- Мама, я прошу тебя, - давясь слезами, пыталась воззвать к ней Фиоренца. – Мой сын, мой маленький Стефан ни в чем не виноват! Позволь мне забрать его и просто уйти…
- Хочешь забрать своего ублюдка?! – уставилась на Фиоренцу безумными глазами Климентина. - Так иди и возьми.
Сил встать у Фиоренцы не было. Поэтому девушка поползла следом за постоянно отходящей девушкой.
- Мама, - плакала девушка, пытаясь образумить женщину. – Хочешь кого-то наказать – накажи меня! Это же ребенок! Умоляю, не трогай его…
Климентина подошла к реке и обиженно посмотрела на ползущую следом дочь:
- Как ты могла подумать, что я не отдам тебе сына, - женщина слегка наклонилась вперед и протянула Фиоренце ребенка. – Хочешь его?
Девушка приподнялась и потянула к нему руки, благодарно улыбаясь.
- Так бери, - рыкнула Климентина и резко выпрямившись, повернулась и бросила ребенка в воду.
- Нет, - истошно заорала Фиоренца и бросилась за ним.
Где и силы взялись! Девушка вбежала в реку и поплыла туда, где виднелась грубая темная ткань, в которую она замотала сына после рождения. Ей хватило сил, чтобы доплыть до него и взять его в руки. Но выплыть из реки не получалось. Сильное течение подхватило бедняжку и понесло дальше.
Климентина чувствовала почти физическое счастье, наблюдая за тем, как это бестолковое отродье, задумавшее разрешить её семью, последний раз всплыло на поверхность и ушло под воду. Вместе со своим ублюдком. Давно стоило это сделать. Ещё тогда, когда чуть не сорвалась свадьба. Подумать только, Климентина едва не лишилась своей нынешней жизни. Но теперь все, больше ничего не будет мешать её счастью.
Климентина повернулась и, напевая какую-то веселую мелодию, пошла к дому. Скоро возвращается её муж и нужно его достойно встретить.
******
Фиоренца помнила, как бросилась за Стефаном в ледяную воду, помнила, что успела схватить ребенка. Девушка помнила, как обрадовалась, прижимая его к себе. А затем почувствовала обжигающе холодную после зимы, воду реки. Это было, словно миллионы игл разом воткнули во все тело, ноги свело судорогой, и бороться со стихией не было никаких сил. Очень слабая после родов девушка, взмахнув несколько раз рукой, в бесплодной попытке выбраться на поверхность, вскоре ушла на дно. Она чувствовала, что умирает, но из последних сил прижимала к себе малыша. Все происходило настолько быстро, что бедняжка не успевала связно думать.
