Её действиями руководил инстинкт и понимание того, что если отпустить малыша, то он все равно не выживет. Фиоренце казалось, что для Стефана будет лучше умереть в объятиях матери. Так мальчик, по крайней мере, не чувствовал бы себя одиноким. И она, прожив одинокую жизнь, умерла бы не в одиночестве.
Когда Фиоренца с малышом уходила под воду, бедняжке казалось, что она чувствует, как жизнь покидает её тело, что она слышала последний вздох и последний стук сердца Стефана. Это был конец, и девушка с ним смирилась. В последний раз, закрывая глаза, она думала о том, что может это и к лучшему. Там, куда они с сыном уйдут, никто не будет их избивать или издеваться над ними. Это будет лучший мир. По крайней мере, для Стефана.
Что произошло дальше, девушка не знала. Просто в какой-то момент она открыла глаза, и её вырвало водой. Она лежала на небольшом земляном склоне, намытом разливавшейся не так давно рекой. Мокрая одежда, согретая за день ясным весенним солнцем, уже частично высохла. Встрепанные волосы, в которых набилась земля, ветки и какие-то водоросли, свалялись и прилипли к лицу. А в руках у неё был небольшой сверток, который уже остыл.
Фиоренца как-то сразу поняла, что произошло. Девушка оцепенела, глядя на сверток. У неё не хватало мужества откинуть одеяльце и посмотреть на своего мертвого сына. В то же время, несчастная знала, что не сможет себя простить, если сейчас не посмотрит на Стефана.
Долгие минуты, не чувствуя холода она сидела на берегу и не решалась сделать хоть что-нибудь. Беззвучные слезы, тихие, как и настоящее горе, текли по её щекам. Как же так получилось, что она пережила свое дитя? Как так получилось, что весь мир для Фиоренцы сжался до размеров этого грубого полотна, в которое она укутала Стефана? Как ей дальше жить? А главное зачем?
Фиоренца подняла глаза и увидела перед собою лес. Проклятый лес. Это мрачное место, служащее домом для всего самого плохого и страшного, что есть в этом мире.
Сейчас девушка его уже не боялась. Разве чудовища, которые живут там, смогут поступить с нею хуже, чем люди? Разве смогут сделать больнее или смогут убить ещё раз? А именно мертвой внутри, чувствовала себя Фиоренца, недоумевая лишь, почему река пощадила её, забрав Стефана. И все же, девушку даже мысль не посетила о том, чтобы зайти в лес. У тех, кто вырос в деревне Туаре, такие помыслы вытравливают с младенчества.
Девушка ещё немного посидела на холодной земле. Затем медленно встала. Она по-прежнему не могла заставить себя открыть покрывало и посмотреть на малыша. Но было и понимание, что так нельзя. Стефан должен быть погребен, чтобы его маленькая душенька смогла попасть в рай. Фиоренца не смогла дать сыну жизнь, которой он заслуживал, но обязана была дать ему достойное посмертие. Поэтому, превозмогая жуткую боль в ногах, она заставила себя встать и выбраться из небольшой ямки, в которую её занесло течением, на берег с водой. Это оказалось трудной задачей – болели не только ноги, все тело казалось было одной сплошной раной, а пальцы рук так и вовсе будто одеревенели. Но Фиоренца не позволяла себе ни плакать, ни отступать. Боль в теле пройдет, так или иначе. Если судьба будет к ней милосердна, то после того, как она похоронит сына, произойдет «иначе».
Приложив усилия, которые казались ей просто колоссальными, Фиоренца все же выбралась наверх, туда, где зеленела первая трава, и её измучанным ногам было легче ступать. Проковыляв немного вперед, девушка увидела место, которое должно было бы стать просто идеальным для погребения Стефана. Практически посредине луга, словно отделяя темный лес от деревни, росло дерево койф. Даже странно, что оно успело вымахать таким огромным и его не спилили. Но долго ломать голову над этим Фиоренца не стала. Пока не село солнце, и пока совсем не обессилела, девушка нашла толстую палку и принялась рыть яму. Она очень старалась, но промучившись несколько часов, смогла выдолбить лишь неглубокую яму у самых корней дерева.
Фиоренца взяла Стефана на руки.
- Сыночек мой маленький, - по её щекам текли слезы, а голос дрожал от еле сдерживаемых рыданий. – Прости меня, пожалуйста.
Только теперь Фиоренца отважилась открыть покрывало и посмотреть на малыша. Речная вода смыла с него все следы того, что ещё утром он пребывал в чреве матери. Мальчик лежал, с открытыми глазами и приоткрытым ротиком, будто пытался вдохнуть. Фиоренца судорожно всхлипнула. У него были её глаза и носик. Её! А не Альбера! А ещё, он родился с темными волосами.
- Какой же ты красивый, - погладила по голове сына Фиоренца, в то время как её слезы капали на его совсем крошечную головку. – Все должно было быть не так, мой родной. Совсем не так…
И она заплакала, разрыдалась, не сдерживая себя. Фиоренца оплакивала смерть сына и свою загубленную жизнь, будущее которого у неё не будет, и несправедливость, из-за которой она сейчас здесь.
Немного успокоившись, она положила ребенка в могилу, словно в колыбель, поправила ему покрывальце и принялась засыпать его землей. Фиоренце казалось, что Стефан ещё здесь, что он её слышит. Поэтому она начала ему рассказывать:
- Когда я была маленькой, не такой маленькой как ты, но и не такой взрослой как сейчас, у меня был отец. Это был твой дедушка. Я уже даже имени его не помню – так давно это было. Так вот, Стефан. Твой дедушка очень меня любил. И Климентина тогда меня тоже любила. И папа часто мне говорил, что когда я вырасту, он выдаст меня за хорошего человека. Я бы стала хорошей женой. А потом у меня родился бы ты, Стефан…
Её рука немного дрогнула, и Фиоренца позволила себе то, чего не позволяла все те годы, что прожила под одной крышей с Климентиной и Альбером - позволила себе помечтать о том, что могла бы стать счастливой.
- У тебя были бы деревянные ясли, Стефан, и я бы вышила каждую твою сорочку и пеленку. А мой муж, который был бы твоим отцом, рассказывал бы тебе истории перед сном, как рассказывал мне мой папа, и брал бы тебя на рыбалку и охоту. А я бы оставалась дома и готовила бы вам вкуснейшую еду…
Рука девушки зависла в воздухе с клочком земли. Стало невыносимо жаль того, чего у неё никогда не было. Было больно от того, что она так и не научилась готовить и вышивать. Климентина давала ей лишь работу в хлеву. Что там вышивка… Девушка едва умела заштопать свою драную одежду.
- Стефан… - тихо прошептала Фиоренца. – Прости, что ты не родился в браке, от хорошего и любящего отца… Прости, что я не смогла отказать Альберу, когда он впервые ко мне пришел. Я знаю. Я должна была… но… Я же даже не сразу поняла, что он со мной сделал. А когда поняла, менять что-то было уже поздно. Знаю, я должна была его прогнать… Отказать или рассказать другим людям… Но, Стефан, родной мой… Я так боялась, что он снова будет меня наказывать… Боялась побоев и физической боли…
Чувствуя, что сейчас снова заплачет, Фиоренца принялась активнее загребать землю. Как будто если она быстрее закопает мертвого сына, то сможет спрятаться от его осуждения. Затем девушка молча встала и прошлась по лугу, собирая ветки и камни, которые сложила сверху на могилке, придавив ими землю и защитив тело малыша от голодных лесных зверей.
- Прости меня, - прошептала Фиоренца, ложа последний камень на могилу сына.
- Он не держит на тебя зла, - скрипучий старческий голос заставил девушку обернуться. Только сейчас она поняла, что не одна на лугу. В нескольких шагах от неё стояла сгорбленная, довольно полная старушка, чье лицо испещрили морщины, а волосы, выбивающиеся из-под неаккуратно повязанного платка, выбелили года. Одной рукой старушка опиралась на посох, другая же лежала на повязанной шерстяным платком пояснице.
- Кто вы? – бесстрастно спросила Фиоренца. Умирать она не боялась, а к внезапной гостье испытывала скорее неприязнь, чем страх. Прощание с сыном было для неё чем-то сокровенным, глубоко личным. И появление незнакомки было грубым вторжением.
- Меня зовут Виолетта, - шаркая губами, представилась старуха.
Как не было велико горе Фиоренцы и как бы плохо она не отнеслась к внезапному появлению незваной гости, но услышав её имя не смогла сдержаться, изумленно вскинула брови и промямлила, еле разборчиво:
- Что-о-о?
До того имя не вязалось с внешностью его обладательницы.
Старуха скрипуче засмеялась.
- Ничего дорогуша, я понимаю, что сейчас мало похожа на Виолетту, - тут в её глазах загорелся мечтательный огонек. – Хотя когда-то я была красавицей. На загляденье всем вокруг.
Фиоренца не хотела слушать россказни о былой жизни. Она только что похоронила сына и больше всего на свете желала остаться наедине со своим горем. Если бы не эта незнакомка, девушка могла бы лечь на землю, возле могилы сына и оплакивать его до тех пор, пока смерть не заберет её саму. Что, собственно говоря, ей оставалось кроме этого? Куда ей идти? Ради чего или ради кого жить?
Поэтому Фиоренца без стеснения или почтения к старшим перебила рассказчицу:
- Послушайте, мне все равно. Все равно, как вы тут оказались, все равно чего вы хотите… Я прошу вас уйти и оставить меня одну.
- Здесь холодно и голодно, - не обиделась старуха. – А ночью на луг снова опуститься мороз. Ты не доживешь до утра, дорогуша.
- Мне все равно, - Фиоренца повернулась к ней спиной.
А вот Виолетте было не все равно. Она давно ждала появления этой девочки, ей нужна эта молодая, отчаявшаяся душа. Поэтому женщина попробовала зайти с другой стороны:
- Я понимаю, что сейчас ты и правда ничего не хочешь, - она осторожно подбирала слова. – Думаю, после того, сколько побоев ты перенесла, после того, что с тобой делал Альбер и после предательства матери, тебе и правда кажется, что жить незачем.
Услышав слова старухи, Фиоренца испуганно вздрогнула, но потом ей пришла в голову мысль, что та, видимо, слышала, как она говорила с сыном, пока хоронила, и её плечи поникли. Не хотелось ни оправдываться, ни слышать жалость, в словах Виолетты. Девушка хотела лишь покоя. Наконец, остаться наедине со своим горем.
Но у незваной гостьи было свое мнение. Не дождавшись ответа, она осторожно продолжила:
- А ведь тебе есть, ради чего жить, дорогуша.
- Нет, - покачала головой Фиоренца, и по щекам невольно снова потекли слезы,
которые она поспешила вытереть тыльной стороной ладони.
- Разве это справедливо, - голос Виолетты наполнился участием, - что пока ты здесь, умираешь от холода, голода и горя, по своему бедному сыну, твои отчим и мать сидят в тепле и радуются своим чудным близнецам?
В этот раз девушка замерла, поразившись её словам, не потому, что странная старуха так много знала, а потому, что она сказала то, о чем девушка даже не задумывалась. Все горести и невзгоды, которые сыпались на неё, словно из рога изобилия, Фиоренца воспринимала смиренно, не упрекая в происходящем ни мать, ни отчима.
Виолетта видела, что слова достигли цели и продолжила:
- Разве справедливо, что пока тебе приходилось голодать или грызть черствый хлеб, Ганселя и Гретель мать кормит лишь молоком и медовыми пряниками?
Фиоренца с горечью подумала, что уже и не помнит, какие они на вкус – медовые пряники. Хотя в детстве, кажется, любила их. Мелькнула мысль: «А любил бы их Стефан?». Мелькнула и отрезвила девушку. Её сын мертв, а она думает о пряниках?!
- Прошу вас, - тихо прошептала Фиоренца. – Прошу, уходите…
Виолетта не ушла бы, даже начни девчонка кидать в неё камни. Ей жизненно необходимо было зажечь в ней искру. А для этого нужно испытать сильные эмоции! К сожалению для Фиоренцы, это должно быть не счастье. И Виолетта усилила натиск:
- Альбер взял тебя силой, брал снова и снова. И Климентина наказала тебя за это. Хотя ты ни в чем не виновата,– голос старухи будто проникал Фиоренце под кожу, против воли заставляя слушать. – Знаешь, как она наказала своего мужа за его преступление?
Фиоренца повернула голову. Старуха, снова сказала то, о чем девушка раньше и не думала: наказание для Альбера.
- Я покажу тебе, - рука Виолетты скользнула в карман и достала оттуда наливное красное яблоко. На глазах у изумленной Фиоренцы, она бросила его на траву и яблочко покатилось. Старуха вытянула вперед руку и привычно велела: - Покажи мне Альбера и Климентину.
Девушка поняла, что делает старуха. Колдовство! Больше чем лесных тварей, жители деревни Туаре боялись колдовства. Но отскочить или закрыть глаза Фиоренца не успела. Яблочко, сделало небольшой круг по траве, и внутри круга появилась картинка. Там были Альбер и Климентина.
- Как живые! – пораженно девушка.
- Они и есть живые, - усмехнулась Виолетта. – Зачарованное яблочко показывает, что происходит прямо сейчас в другом месте. Смотри внимательно, дорогуша.
Фиоренца послушно опустила глаза на картинку. Вернувшийся из дальнего путешествия Альбер держал своих детей на коленях и давал привезенные им подарки, а Климентина возилась вокруг, готовя ему знатный обед. Женщина то и дело наклонялась к мужу: целовала или просто обнимала. Они выглядели как абсолютно нормальная счастливая семья.
- Смотри, как они счастливы, - вкрадчиво сказала старуха у Фиоренцы над ухом. – Глядя на них, даже и не скажешь, что отец насильник, а мать убила новорожденное дитя, вместе со своей дочкой.
Фиоренца дернулась и попыталась отскочить, но Виолетта, с несвойственной её возрасту силой удержала девушку и приказала:
- Смотри! Смотри, как любимы эти дети, пока твой ребенок гниет в сырой земле!
- Замолчите, - прошептала Фиоренца.
- Чем эти дети лучше тебя или твоего сына? – продолжила Виолетта. – Почему они заслуживают жить, а твой ребенок нет? В чем вы с ним виноваты?
- Мой сын ни в чем невиноват, - глотая слезы, ответила Фиоренца. А в груди начало расти и крепнуть новое, незнакомое до этого чувство. Неприятное, холодное и скользкое. Оно росло, как дикий виноград, цепляющийся за камень – с трудом, отвоевывая каждую пядь, но упрямо продвигаясь вперед. Именно так бывает, когда жажда мести захватывает чистое сердце, не знавшее зла. А когда сердце полностью обрастает этим холодным чувством, выжигающим внутри все светлое и доброе, оно поселяется там навсегда. Потому, что чистое сердце не знает, как с этим чувством справиться, как ему сопротивляться. И случается то, что случилось с Фиоренцой. Девушка с ненавистью сжала юбку своего платья свободной рукой, словно цепляясь за неё: - Они убили мое дитя, убили меня, и будут дальше жить, радоваться каждому дню, любить своих детишек и спокойно спать?! Нас просто выкинули за ненадобностью! Как старую собаку! Да даже с животным поступают милосерднее!
Девушка стала на ноги:
- Они отняли мою жизнь, разрушили мое будущее, отняли будущее у Стефана, чтобы их детям жилось так сладко? Я так тяжко работала, чтобы их дом был такой большой и светлый. И теперь они там, в тепле и уюте, пока я погибаю здесь, на холоде?!
Виолетта сдержала радостный крик. Наконец-то! Наконец искра зажглась, превращаясь в пламя!
Старуха с трудом удержалась от того, чтобы потереть руки. Вместо этого она вкрадчиво сказала:
- Кроме тебя дорогуша, наказать их некому. Они надежно скрыли следы своих преступлений. Никто никогда не узнает правду.
- Я пойду в деревню, - глаза Фиоренцы горели решимостью. – Я расскажу людям…
- И что ты расскажешь? – теперь Виолетта потешалась над наивностью неопытной девушки.
Когда Фиоренца с малышом уходила под воду, бедняжке казалось, что она чувствует, как жизнь покидает её тело, что она слышала последний вздох и последний стук сердца Стефана. Это был конец, и девушка с ним смирилась. В последний раз, закрывая глаза, она думала о том, что может это и к лучшему. Там, куда они с сыном уйдут, никто не будет их избивать или издеваться над ними. Это будет лучший мир. По крайней мере, для Стефана.
Что произошло дальше, девушка не знала. Просто в какой-то момент она открыла глаза, и её вырвало водой. Она лежала на небольшом земляном склоне, намытом разливавшейся не так давно рекой. Мокрая одежда, согретая за день ясным весенним солнцем, уже частично высохла. Встрепанные волосы, в которых набилась земля, ветки и какие-то водоросли, свалялись и прилипли к лицу. А в руках у неё был небольшой сверток, который уже остыл.
Фиоренца как-то сразу поняла, что произошло. Девушка оцепенела, глядя на сверток. У неё не хватало мужества откинуть одеяльце и посмотреть на своего мертвого сына. В то же время, несчастная знала, что не сможет себя простить, если сейчас не посмотрит на Стефана.
Долгие минуты, не чувствуя холода она сидела на берегу и не решалась сделать хоть что-нибудь. Беззвучные слезы, тихие, как и настоящее горе, текли по её щекам. Как же так получилось, что она пережила свое дитя? Как так получилось, что весь мир для Фиоренцы сжался до размеров этого грубого полотна, в которое она укутала Стефана? Как ей дальше жить? А главное зачем?
Фиоренца подняла глаза и увидела перед собою лес. Проклятый лес. Это мрачное место, служащее домом для всего самого плохого и страшного, что есть в этом мире.
Сейчас девушка его уже не боялась. Разве чудовища, которые живут там, смогут поступить с нею хуже, чем люди? Разве смогут сделать больнее или смогут убить ещё раз? А именно мертвой внутри, чувствовала себя Фиоренца, недоумевая лишь, почему река пощадила её, забрав Стефана. И все же, девушку даже мысль не посетила о том, чтобы зайти в лес. У тех, кто вырос в деревне Туаре, такие помыслы вытравливают с младенчества.
Девушка ещё немного посидела на холодной земле. Затем медленно встала. Она по-прежнему не могла заставить себя открыть покрывало и посмотреть на малыша. Но было и понимание, что так нельзя. Стефан должен быть погребен, чтобы его маленькая душенька смогла попасть в рай. Фиоренца не смогла дать сыну жизнь, которой он заслуживал, но обязана была дать ему достойное посмертие. Поэтому, превозмогая жуткую боль в ногах, она заставила себя встать и выбраться из небольшой ямки, в которую её занесло течением, на берег с водой. Это оказалось трудной задачей – болели не только ноги, все тело казалось было одной сплошной раной, а пальцы рук так и вовсе будто одеревенели. Но Фиоренца не позволяла себе ни плакать, ни отступать. Боль в теле пройдет, так или иначе. Если судьба будет к ней милосердна, то после того, как она похоронит сына, произойдет «иначе».
Приложив усилия, которые казались ей просто колоссальными, Фиоренца все же выбралась наверх, туда, где зеленела первая трава, и её измучанным ногам было легче ступать. Проковыляв немного вперед, девушка увидела место, которое должно было бы стать просто идеальным для погребения Стефана. Практически посредине луга, словно отделяя темный лес от деревни, росло дерево койф. Даже странно, что оно успело вымахать таким огромным и его не спилили. Но долго ломать голову над этим Фиоренца не стала. Пока не село солнце, и пока совсем не обессилела, девушка нашла толстую палку и принялась рыть яму. Она очень старалась, но промучившись несколько часов, смогла выдолбить лишь неглубокую яму у самых корней дерева.
Фиоренца взяла Стефана на руки.
- Сыночек мой маленький, - по её щекам текли слезы, а голос дрожал от еле сдерживаемых рыданий. – Прости меня, пожалуйста.
Только теперь Фиоренца отважилась открыть покрывало и посмотреть на малыша. Речная вода смыла с него все следы того, что ещё утром он пребывал в чреве матери. Мальчик лежал, с открытыми глазами и приоткрытым ротиком, будто пытался вдохнуть. Фиоренца судорожно всхлипнула. У него были её глаза и носик. Её! А не Альбера! А ещё, он родился с темными волосами.
- Какой же ты красивый, - погладила по голове сына Фиоренца, в то время как её слезы капали на его совсем крошечную головку. – Все должно было быть не так, мой родной. Совсем не так…
И она заплакала, разрыдалась, не сдерживая себя. Фиоренца оплакивала смерть сына и свою загубленную жизнь, будущее которого у неё не будет, и несправедливость, из-за которой она сейчас здесь.
Немного успокоившись, она положила ребенка в могилу, словно в колыбель, поправила ему покрывальце и принялась засыпать его землей. Фиоренце казалось, что Стефан ещё здесь, что он её слышит. Поэтому она начала ему рассказывать:
- Когда я была маленькой, не такой маленькой как ты, но и не такой взрослой как сейчас, у меня был отец. Это был твой дедушка. Я уже даже имени его не помню – так давно это было. Так вот, Стефан. Твой дедушка очень меня любил. И Климентина тогда меня тоже любила. И папа часто мне говорил, что когда я вырасту, он выдаст меня за хорошего человека. Я бы стала хорошей женой. А потом у меня родился бы ты, Стефан…
Её рука немного дрогнула, и Фиоренца позволила себе то, чего не позволяла все те годы, что прожила под одной крышей с Климентиной и Альбером - позволила себе помечтать о том, что могла бы стать счастливой.
- У тебя были бы деревянные ясли, Стефан, и я бы вышила каждую твою сорочку и пеленку. А мой муж, который был бы твоим отцом, рассказывал бы тебе истории перед сном, как рассказывал мне мой папа, и брал бы тебя на рыбалку и охоту. А я бы оставалась дома и готовила бы вам вкуснейшую еду…
Рука девушки зависла в воздухе с клочком земли. Стало невыносимо жаль того, чего у неё никогда не было. Было больно от того, что она так и не научилась готовить и вышивать. Климентина давала ей лишь работу в хлеву. Что там вышивка… Девушка едва умела заштопать свою драную одежду.
- Стефан… - тихо прошептала Фиоренца. – Прости, что ты не родился в браке, от хорошего и любящего отца… Прости, что я не смогла отказать Альберу, когда он впервые ко мне пришел. Я знаю. Я должна была… но… Я же даже не сразу поняла, что он со мной сделал. А когда поняла, менять что-то было уже поздно. Знаю, я должна была его прогнать… Отказать или рассказать другим людям… Но, Стефан, родной мой… Я так боялась, что он снова будет меня наказывать… Боялась побоев и физической боли…
Чувствуя, что сейчас снова заплачет, Фиоренца принялась активнее загребать землю. Как будто если она быстрее закопает мертвого сына, то сможет спрятаться от его осуждения. Затем девушка молча встала и прошлась по лугу, собирая ветки и камни, которые сложила сверху на могилке, придавив ими землю и защитив тело малыша от голодных лесных зверей.
- Прости меня, - прошептала Фиоренца, ложа последний камень на могилу сына.
- Он не держит на тебя зла, - скрипучий старческий голос заставил девушку обернуться. Только сейчас она поняла, что не одна на лугу. В нескольких шагах от неё стояла сгорбленная, довольно полная старушка, чье лицо испещрили морщины, а волосы, выбивающиеся из-под неаккуратно повязанного платка, выбелили года. Одной рукой старушка опиралась на посох, другая же лежала на повязанной шерстяным платком пояснице.
- Кто вы? – бесстрастно спросила Фиоренца. Умирать она не боялась, а к внезапной гостье испытывала скорее неприязнь, чем страх. Прощание с сыном было для неё чем-то сокровенным, глубоко личным. И появление незнакомки было грубым вторжением.
- Меня зовут Виолетта, - шаркая губами, представилась старуха.
Как не было велико горе Фиоренцы и как бы плохо она не отнеслась к внезапному появлению незваной гости, но услышав её имя не смогла сдержаться, изумленно вскинула брови и промямлила, еле разборчиво:
- Что-о-о?
До того имя не вязалось с внешностью его обладательницы.
Старуха скрипуче засмеялась.
- Ничего дорогуша, я понимаю, что сейчас мало похожа на Виолетту, - тут в её глазах загорелся мечтательный огонек. – Хотя когда-то я была красавицей. На загляденье всем вокруг.
Фиоренца не хотела слушать россказни о былой жизни. Она только что похоронила сына и больше всего на свете желала остаться наедине со своим горем. Если бы не эта незнакомка, девушка могла бы лечь на землю, возле могилы сына и оплакивать его до тех пор, пока смерть не заберет её саму. Что, собственно говоря, ей оставалось кроме этого? Куда ей идти? Ради чего или ради кого жить?
Поэтому Фиоренца без стеснения или почтения к старшим перебила рассказчицу:
- Послушайте, мне все равно. Все равно, как вы тут оказались, все равно чего вы хотите… Я прошу вас уйти и оставить меня одну.
- Здесь холодно и голодно, - не обиделась старуха. – А ночью на луг снова опуститься мороз. Ты не доживешь до утра, дорогуша.
- Мне все равно, - Фиоренца повернулась к ней спиной.
А вот Виолетте было не все равно. Она давно ждала появления этой девочки, ей нужна эта молодая, отчаявшаяся душа. Поэтому женщина попробовала зайти с другой стороны:
- Я понимаю, что сейчас ты и правда ничего не хочешь, - она осторожно подбирала слова. – Думаю, после того, сколько побоев ты перенесла, после того, что с тобой делал Альбер и после предательства матери, тебе и правда кажется, что жить незачем.
Услышав слова старухи, Фиоренца испуганно вздрогнула, но потом ей пришла в голову мысль, что та, видимо, слышала, как она говорила с сыном, пока хоронила, и её плечи поникли. Не хотелось ни оправдываться, ни слышать жалость, в словах Виолетты. Девушка хотела лишь покоя. Наконец, остаться наедине со своим горем.
Но у незваной гостьи было свое мнение. Не дождавшись ответа, она осторожно продолжила:
- А ведь тебе есть, ради чего жить, дорогуша.
- Нет, - покачала головой Фиоренца, и по щекам невольно снова потекли слезы,
которые она поспешила вытереть тыльной стороной ладони.
- Разве это справедливо, - голос Виолетты наполнился участием, - что пока ты здесь, умираешь от холода, голода и горя, по своему бедному сыну, твои отчим и мать сидят в тепле и радуются своим чудным близнецам?
В этот раз девушка замерла, поразившись её словам, не потому, что странная старуха так много знала, а потому, что она сказала то, о чем девушка даже не задумывалась. Все горести и невзгоды, которые сыпались на неё, словно из рога изобилия, Фиоренца воспринимала смиренно, не упрекая в происходящем ни мать, ни отчима.
Виолетта видела, что слова достигли цели и продолжила:
- Разве справедливо, что пока тебе приходилось голодать или грызть черствый хлеб, Ганселя и Гретель мать кормит лишь молоком и медовыми пряниками?
Фиоренца с горечью подумала, что уже и не помнит, какие они на вкус – медовые пряники. Хотя в детстве, кажется, любила их. Мелькнула мысль: «А любил бы их Стефан?». Мелькнула и отрезвила девушку. Её сын мертв, а она думает о пряниках?!
- Прошу вас, - тихо прошептала Фиоренца. – Прошу, уходите…
Виолетта не ушла бы, даже начни девчонка кидать в неё камни. Ей жизненно необходимо было зажечь в ней искру. А для этого нужно испытать сильные эмоции! К сожалению для Фиоренцы, это должно быть не счастье. И Виолетта усилила натиск:
- Альбер взял тебя силой, брал снова и снова. И Климентина наказала тебя за это. Хотя ты ни в чем не виновата,– голос старухи будто проникал Фиоренце под кожу, против воли заставляя слушать. – Знаешь, как она наказала своего мужа за его преступление?
Фиоренца повернула голову. Старуха, снова сказала то, о чем девушка раньше и не думала: наказание для Альбера.
- Я покажу тебе, - рука Виолетты скользнула в карман и достала оттуда наливное красное яблоко. На глазах у изумленной Фиоренцы, она бросила его на траву и яблочко покатилось. Старуха вытянула вперед руку и привычно велела: - Покажи мне Альбера и Климентину.
Девушка поняла, что делает старуха. Колдовство! Больше чем лесных тварей, жители деревни Туаре боялись колдовства. Но отскочить или закрыть глаза Фиоренца не успела. Яблочко, сделало небольшой круг по траве, и внутри круга появилась картинка. Там были Альбер и Климентина.
- Как живые! – пораженно девушка.
- Они и есть живые, - усмехнулась Виолетта. – Зачарованное яблочко показывает, что происходит прямо сейчас в другом месте. Смотри внимательно, дорогуша.
Фиоренца послушно опустила глаза на картинку. Вернувшийся из дальнего путешествия Альбер держал своих детей на коленях и давал привезенные им подарки, а Климентина возилась вокруг, готовя ему знатный обед. Женщина то и дело наклонялась к мужу: целовала или просто обнимала. Они выглядели как абсолютно нормальная счастливая семья.
- Смотри, как они счастливы, - вкрадчиво сказала старуха у Фиоренцы над ухом. – Глядя на них, даже и не скажешь, что отец насильник, а мать убила новорожденное дитя, вместе со своей дочкой.
Фиоренца дернулась и попыталась отскочить, но Виолетта, с несвойственной её возрасту силой удержала девушку и приказала:
- Смотри! Смотри, как любимы эти дети, пока твой ребенок гниет в сырой земле!
- Замолчите, - прошептала Фиоренца.
- Чем эти дети лучше тебя или твоего сына? – продолжила Виолетта. – Почему они заслуживают жить, а твой ребенок нет? В чем вы с ним виноваты?
- Мой сын ни в чем невиноват, - глотая слезы, ответила Фиоренца. А в груди начало расти и крепнуть новое, незнакомое до этого чувство. Неприятное, холодное и скользкое. Оно росло, как дикий виноград, цепляющийся за камень – с трудом, отвоевывая каждую пядь, но упрямо продвигаясь вперед. Именно так бывает, когда жажда мести захватывает чистое сердце, не знавшее зла. А когда сердце полностью обрастает этим холодным чувством, выжигающим внутри все светлое и доброе, оно поселяется там навсегда. Потому, что чистое сердце не знает, как с этим чувством справиться, как ему сопротивляться. И случается то, что случилось с Фиоренцой. Девушка с ненавистью сжала юбку своего платья свободной рукой, словно цепляясь за неё: - Они убили мое дитя, убили меня, и будут дальше жить, радоваться каждому дню, любить своих детишек и спокойно спать?! Нас просто выкинули за ненадобностью! Как старую собаку! Да даже с животным поступают милосерднее!
Девушка стала на ноги:
- Они отняли мою жизнь, разрушили мое будущее, отняли будущее у Стефана, чтобы их детям жилось так сладко? Я так тяжко работала, чтобы их дом был такой большой и светлый. И теперь они там, в тепле и уюте, пока я погибаю здесь, на холоде?!
Виолетта сдержала радостный крик. Наконец-то! Наконец искра зажглась, превращаясь в пламя!
Старуха с трудом удержалась от того, чтобы потереть руки. Вместо этого она вкрадчиво сказала:
- Кроме тебя дорогуша, наказать их некому. Они надежно скрыли следы своих преступлений. Никто никогда не узнает правду.
- Я пойду в деревню, - глаза Фиоренцы горели решимостью. – Я расскажу людям…
- И что ты расскажешь? – теперь Виолетта потешалась над наивностью неопытной девушки.
