Взяв зарядку и постояв немного у переднего колеса, Сергей вернулся в гостиную, зуб на зуб не попадая. «К печке, к печке, скорее к печке...» Он сел на знакомую скамеечку, дотянулся проводом («Слава те!..») до ближайшей розетки, включил. Прежде, чем светлый экран сделал для Сергея окружающую комнату ещё темнее, тот успел заметить, что дверь у Киры была открыта.
«Ох, Кира, искусительница. Возьму и войду».
Он действительно войдёт в этот тёмный проём через несколько минут, когда будет потрясён открывшейся правдой, с улыбкой смотрящей на него с последующих снимков, когда все события последних дней сложатся в убийственную цельную картину, когда в темноте пустого дома он услышит плач.
28
Раздался звук бряцающих ключей, открываясь, скрипнула дверь, в прихожей зажёгся свет.
Александр увидел входящую жену, за ней дочь. «Не понял. Наташка должна быть одна, а, если с Кирой, то где внук? Что тут случилось?» Он отодвинул мешавшую сумку, подхватил пакеты...
– Па, привет! Когда приехал?
Наталия молчала. Не раздеваясь, она встала в сторонке, мокрой шубой прислонившись к бумажным обоям на стене.
– Два часа как дома. А вы, а ты почему не....
–Не волнуйся, сейчас всё хорошо. Я с мамой, Алёша в санатории.
Наталия молчала. Разговор без её участия никак не мог раскрутиться.
– Мама приболела. Сегодня выписали. Мы... я звонила тебе, но связь...
– Да, бардак в стране, – попытался отшутиться Александр, не зная что делать с пакетами.
Наталия молчала. Кира не понимающе переводила взгляд с матери на отца и обратно.
– Так, родители, в чём дело?
Наталия оттолкнулась от стены, подошла к Александру:
– Подержи.
Она, оставив одну ручку пакета мужу, вторую взяла сама, стала что-то искать внутри.
– Вот возьми. Тебе пригодится для поездок по стране, хоть в ней и бардак.
Александр увидел свой паспорт, понимая, всё понимая. Наталия попятилась к двери, заслоняясь о мужа выставленной рукой:
– Ты поешь, отдохни, возьми, что считаешь нужным... Не я, ты нарушил... значит, потерял... меня...
Дверь захлопнулась.
– Па-п? – Кира смотрела на отца, но перевела взгляд туда, куда тот глядел не отрываясь: на мокрое пятно на бумажных обоях.
29
– Слушаю!
В трубке молчали.
– Приятный голос...
В трубке молчали.
– Что же, поговорили... Пока.
– Серёжа, покатай меня по городу.
Трубка выпала из вспотевшей руки, упала на ламинат, с треском разделив себя на корпус, аккумулятор и пластиковую крышечку: «Зачем? Просил же... никаких звонков».
Позже он нашёл Наташу в небольшом кафе в трёх остановках от её дома. Посетителей в этот поздний час не было – большинство уже сидело по домам, делая вид, что отмечают рождество, – свет был притушен, и только на столике у окна горела маленькая лампа под матерчатым плафоном. Силуэт лампы отражался в оконном стекле, как и лицо женщины, неподвижное, но с катящимися крупными слезами. Но нет, женщина не плакала – это подтаявший снег деликатно советовал: «Поплачь! Сейчас совсем не стыдно». Она соглашалась, но привычно продолжала ждать, в который раз и каждый раз, спокойно, потому что ничего другого он не должен видеть. Кто он? Кем назвать его? Три десятка лет она обманывалась словом «друг», запрещая себе большее. Три десятка лет, в редкие встречи, ей удавалось не перейти черту, мучая и себя и его, выжигая в их душах пустыню. Ради чего она запирала своё естество? Ради соблюдения негласных правил, когда твёрдо и осмысленно сказала Александру «да»? Ради спокойствия ни в чём не виноватой дочери? Ради уверенности в будущем внука? Именно так. Это ставка всей жизни, в которой предательство Саши не предусматривалось. Тогда почему она сейчас так невозмутима? Потому что первый шок прошёл, а смысл её жизни остался прежним. Только можно позволить себе чуть больше.
Сергей, почти бегом, задевая стулья соседних столиков, направился к Наташе. Он присел на корточки возле неё – на стуле напротив лежала шуба.
– Как ты себя чувствуешь? Ты здорова?
Наташа повернулась не сразу. Из маленькой сумочки, лежащей рядом с чашкой остывшего кофе, она достала косметичку, несколькими привычными для всех женщин движениями что-то подправила на лице, всё убрала, и только тогда, повернувшись к Сергею, ответила:
– Я здорова. Поехали?
Проходя мимо кондитерской витрины, где хозяйничала девушка в униформе заведения, Наталия сказала:
– Спасибо за телефон!
Девушка только кивнула.
30
Что же за день сегодня, просто бесконечный. Представить сложно, что ещё этой ночью я была с Сергеем на даче, что получила то, что не я хотела, а он, и мне не обидно, а чрезвычайно трогательно. Странно, почему его слова на мой рёв в его колени так подействовали на меня. Слова-то простые, и ощущение, будто отец со мной говорит и гладит по моим бесстыжим плечам, а спокойствие пришло. «Кира, девочка, ты узнала, что любовь существует и ты умеешь любить. Тебе повезло, всем нам повезло, а значит, ты будешь счастлива. Только, умоляю, не торопись». А по-утру никакой неловкости, хоть и спали в одной постели – поднялся он раньше, поцелуй его почувствовала. Чем Сергей опоил меня, так вроде я сама кофе варила...
Его отношение ко мне явно изменилось. Предметом незамысловатой интрижки я быть перестала. Фазу ощупывания меня взглядом, издали и вблизи, мы также миновали – маленькая женская провокация, извиняйте, Сергей Анатольевич. Только вот озадачили Вы меня: с чего бы я для Вас стала ребёнком, требующим заботы и бережного отношения. Не ахти что, конечно. Перелёт, я бы сказала. Но во всяком случае, мы стали ближе. Поездке – зачёт. Но вот что-то в самом конце этой поездки... Что же... там было не так? Подъехали... Сумку он к парадной поднёс... Я пригласила зайти – он, сославшись на занятость, отказался... Так адрес, адрес я не называла! Или называла? Мозги набекрень.
Потом после обеда в кафе, дома шаром покати, поехала за мамой в больницу. Ну там всё нормально, только бумаги долго пишут. Хорошо, что на рецепшне детектив кто-то забыл, почитала. Надпись на титульном листе там несуразная, почерком корявым:
В океанариум сходив,
Почитаешь детектив.
Но забыла б поневоле,
Если б были в спа-салоне.
Почему океанариум и причём тут спа-салон? Идиотское сочетание, а слышу не в первый раз.
Нужно было Сергея попросить нас встретить и подвезти к дому, а так: двумя трамваями, с сумками, по магазинам ещё – маму жалко. Но, правду говоря, упустила я хороший шанс их познакомить и узнать мнение о Сергее. Что-то подсказывает мне, я услышу от мамы ту оценку и вопрос, которые хочу услышать: «Правильный мужчина. И только ли сосед?» Эх, не сообразила!
Ладно, это успеется. Гораздо важнее случившееся час назад. Просто не верится, что это происходило у нас в семье. Виноват, явно отец. Стоял убитый, не оправдываясь, не отрицая... Не отрицая чего? Паспорт... Не понимаю... И мама, для которой высшим приоритетом являлась целостность семьи, так жестко указала отцу на дверь... Видать, сломались весы, лопнули, не выдержали цепочки на чашках, и всё содержимое рассыпалось, перемешалось... Похоже, серьёзные перемены и трудные времена впереди у всех нас.
Отец забрал только сумку, с которой ездил в командировку, сказал, что поживёт пока у деда, квартира позволяет, чмокнул меня, пообещал, что всё образуется и ушёл. Он действительно надеется, что для этого достаточно пожить отдельно, страстям поутихнуть, понять, что лучше, чем было, уже не будет... Возможно – всё зависит от мамы. Вот где её носит?
С кем?
А вот это ни к чему.
Раньше я просто не одобряла, а сейчас терпеть не стану. Что мне известно об этом уроде?
Мама, когда-то, под большим секретом, уж не знаю почему, призналась мне, что уходя на техникумовские встречи, ходит не только на них. Она встречается... с другом... потому, что ей... надо. Не часто, раз-два в год, но... надо. Что-то связанное с поддержкой тонуса. Конечно, ничего предосудительного не происходит, но папе знать не обязательно, а ты, то есть, я, как женщина должна её понять. Я ничего не поняла и понимать не хочу, а мама, кажется, пожалела о своём откровении... Я пыталась узнать подробности об этом человеке, но мама замкнулась, встреч, однако, не отменяя.
Тогда ещё не было сегодняшних возможностей: интернета, соцсетей... и хороших отношений с девчонками из клиентского отдела. Минимум исходных данных и стало кое-что известно: имя, возраст, аватар в виде человечка, улетающего на квадратном воздушном шарике, почта и... адрес.
Пожалуй, настало время воспользоваться и поможет мне в этом деле...Сергей.
Так-с, телефон...Ох, мать моя затейница! Где номер?
31
– Давно я у тебя не была. Ремонт...
Сергей не дал ей договорить, жадно и жарко обнял, стал неистово целовать, не попадая в губы, всё лицо: мягкий подбородок, крылья носа, закрытые глаза – пока не почувствовал ответ на страстный призыв: раскрывшиеся губы Наташи нашли и успокоили его ненасытные.
– Тебя... одну...
– Всё хорошо, не торопись... Ещё немного... надо... надо хотя бы шубу снять.
… – Слушай, Серёжа, а мы, вообще-то, в квартире одни? А то как-то громко получилось...
Сергей зашлёпал на кухню. На столе лежала записка, прижатая тарелкой с пирогами: «Заночую у Инки. Мама». Отношения между его матерью и его первой женой были по-родственному близкими, даже сердечными. Что их связывало Сергею было не понятно, ведь бывало до драки дело доходило.
Сергей вскипятил воду в чайнике, наполнил ею две чашечки на блюдечках, поставил их на поднос, присоединил к ним маленькую серебряную сахарницу, положил две серебряные ложечки, два пакетика черного чая, еле всунул пироги и...
– Мы одни, но не брошены... Не завтрак, но ужин. Не кофе, а чай. Главное, что в постель. Будешь?
Наталия сидела в глубине разложенного дивана, подложив подушку под обнажённую спину и обхватив спрятанные под одеялом колени.
– А то... Представь, я ела ещё в больнице. Палата отдельная, а еда одинаковая для всех, из одного котла. Дочка загуляла где-то и вчера вечером,– Наташа развела в стороны свои красивые руки, – ничего не принесла. Серёжа, поставь поднос, расплескаешь. И рубашку свою, дай мне, что ли.
Они с аппетитом восстанавливали силы, но Сергей встревожился.
Напоминание о дочери показалось ему неслучайным: Наталия, возможно, хотела пресечь охватившую их эйфорию и вернуть их с небес на землю, где есть проблемы. Ведь что-то случилось, раз он голый, а она лишь в незастёгнутой мужской рубахе, пьют чай.
– Наташа, – Сергей не знал, как начать разговор о Кире. – Я вспомнил, как зовут твою дочь.
Вызов домофона прервал его.
– Я отвечу, – сказал Сергей и, прыгая на одной, одетой в джинсы, ноге, путаясь во второй штанине, поспешил в прихожую.
«Опять бомжи погреться просятся. Хорошо, пока говорю с ними – с мыслями соберусь»
– Да, открыть что ли?
– Вы – Серге..? Я – ...очь Ната...и Иван...вны. Кира.
Домофон трещал и шипел, проглатывая слога, но кто там стоит внизу Сергей услышал.
«Кира? Ко мне? В этот час? Причём тут «я дочь», а Наталия? Да ещё по имени-отчеству. Почему так официально?.. Слушай, блин, точно! Она идёт к мужчине, по её мнению, совращающего её мать. Наталии-то дома нет, ну и дважды два... Отчаянная девочка! Хорошо, что этот урод – я. А хорошо ли то, что я – урод? Шубу не успею спрятать...»
Сергей погасил в прихожей свет, оставив светлым лишь проход на кухню, услышал подъехавший лифт и открыл дверь.
– Вы?
– Я, Кира, я. Везде я.
Он взял её за руку, втянул в тёмную прихожую и, не давая опомниться, вполголоса сказал:
– Внезапно все лампы перегорели, давайте я повешу, проходите на кухню... там поговорим.
… Кира была вне себя. В тесной кухне можно было сделать лишь два шага, ничего не задев, и Кира моталась маятником, задевая то край стола, то холодильник, то табуретки. Пальцы она держала у висков, отчего ладони походили на шоры.
– Вы всё знали с самого начала! Всё спланировали... И дачу нарочно рядом купили, чтобы быть к ней поближе. Вы больной! А я?... А со мной зачем так? Дурочку из меня делали, использовали вслепую, чтобы разузнать побольше, изнутри, так сказать. Повелась я...
– Кира... послушайте! – Сергей пытался её остановить.
– Не трогайте меня!.. Что ещё Вы, ты мне можешь сказать? Что добился своего – разрушил нашу семью? Мать отца из дому выгнала! Мать! Отца! Тебе не дано понять, что такое есть наша семья. И правильно, что ты один – нравственным уродам нельзя давать размножаться, кастрировать всех... бараньими ножницами... А они снова будут вместе... И я буду счастливой... я умею... любить...
– Сергей, у Киры истерика...
Наталия, полностью одетая, стояла в дверном проёме.
– Да, я сейчас...
Прозвучала хлёсткая пощёчина.
Кира осеклась, замолчала, села на подставленный табурет. Наташа подошла к ней, обняла за голову, закачала, словно младенца, глазами показывая Сергею, чтобы он вышел.
Сергей включил в коридоре свет, зашёл в ванную комнату, до торса облился холодной водой. Поискал, что бы на себя накинуть, но не нашёл ничего, кроме оставленной Наталией его рубахи. Надел её и пошёл прибираться в большую комнату. На кухне слышались всхлипывания, причём, чьи именно было не разобрать, а в комнате всё уже было пристойно: бельё с дивана скрылось в его недрах, сам он принял положение «сидя», из-за портьеры в приоткрытую балконную дверь проникал холодный воздух, на полке искусственного камина стояла его чашка с остывшем чаем, да на блюдечке сиротливо лежал надкусанный пирожок. Где остальная посуда и выпечка, Сергей не понял, а к своей потянулся:
– Не пропадать же... – вслух сказал он и доел, и допил.
Вины он никакой за собой не чувствовал, да и не было её. А была череда случайностей, счастливых или, как видно, пока не очень счастливых, в которые его втянула недобрая планида любви... к свежему воздуху.
...– Кира, доченька, ну что ты? Ну успокойся, всё хорошо. Глупенькая, ты за меня волновалась? Приехала спасать свою маму? Тихо, тихо! Здесь никто ни меня, ни тебя не обидит. Сергей, Сергей Анатольевич, мой друг, давний.
Наталия села возле Киры, смятым платком осушая её слёзы, продолжала:
– Я знаю, ты переживаешь от того, что случилось сегодня между мной и твоим отцом. Тебе не понятно и от этого кажется, что я поступила слишком жестко, ты видишь в этом лишь повод для моего приезда сюда... Не так. Отец... он поступил нечестно, зачеркнул, предал прежде всего самого себя в угоду мелкой похотливой страстишки, которая оказалась сильнее настоящего чувства. Годы вместе в зачёт не идут – проявлять , доказывать свою необходимость другому надо постоянно. Таковы условия.
Успокоившаяся Кира, не перебивая, слушала мать, но не удержалась:
– Мама, а ты? Как соединить это, – Кира обвела вокруг рукой, – и жизнь с отцом? Не это ли первопричина разрыва? Папа не глуп, наверняка догадывался, терпел ну и... его понять можно.
– Верно, он далеко не глупец. И про Сергея... он знал, но знал и другое: измены с ним я сама никогда не допущу. Когда-то, он негласно согласился на эти правила, теряя в малом, выигрывая целую жизнь, выигрывая меня, тебя, Алёшку...
– Скажи, а зачем тебе Сергей? Что вас связывает, если, по твоим словам, «измены ты не допускаешь»? Кроссворды вы что ли разгадываете?
– Не скажу.
– Это жестоко.
«Ох, Кира, искусительница. Возьму и войду».
Он действительно войдёт в этот тёмный проём через несколько минут, когда будет потрясён открывшейся правдой, с улыбкой смотрящей на него с последующих снимков, когда все события последних дней сложатся в убийственную цельную картину, когда в темноте пустого дома он услышит плач.
28
Раздался звук бряцающих ключей, открываясь, скрипнула дверь, в прихожей зажёгся свет.
Александр увидел входящую жену, за ней дочь. «Не понял. Наташка должна быть одна, а, если с Кирой, то где внук? Что тут случилось?» Он отодвинул мешавшую сумку, подхватил пакеты...
– Па, привет! Когда приехал?
Наталия молчала. Не раздеваясь, она встала в сторонке, мокрой шубой прислонившись к бумажным обоям на стене.
– Два часа как дома. А вы, а ты почему не....
–Не волнуйся, сейчас всё хорошо. Я с мамой, Алёша в санатории.
Наталия молчала. Разговор без её участия никак не мог раскрутиться.
– Мама приболела. Сегодня выписали. Мы... я звонила тебе, но связь...
– Да, бардак в стране, – попытался отшутиться Александр, не зная что делать с пакетами.
Наталия молчала. Кира не понимающе переводила взгляд с матери на отца и обратно.
– Так, родители, в чём дело?
Наталия оттолкнулась от стены, подошла к Александру:
– Подержи.
Она, оставив одну ручку пакета мужу, вторую взяла сама, стала что-то искать внутри.
– Вот возьми. Тебе пригодится для поездок по стране, хоть в ней и бардак.
Александр увидел свой паспорт, понимая, всё понимая. Наталия попятилась к двери, заслоняясь о мужа выставленной рукой:
– Ты поешь, отдохни, возьми, что считаешь нужным... Не я, ты нарушил... значит, потерял... меня...
Дверь захлопнулась.
– Па-п? – Кира смотрела на отца, но перевела взгляд туда, куда тот глядел не отрываясь: на мокрое пятно на бумажных обоях.
29
– Слушаю!
В трубке молчали.
– Приятный голос...
В трубке молчали.
– Что же, поговорили... Пока.
– Серёжа, покатай меня по городу.
Трубка выпала из вспотевшей руки, упала на ламинат, с треском разделив себя на корпус, аккумулятор и пластиковую крышечку: «Зачем? Просил же... никаких звонков».
Позже он нашёл Наташу в небольшом кафе в трёх остановках от её дома. Посетителей в этот поздний час не было – большинство уже сидело по домам, делая вид, что отмечают рождество, – свет был притушен, и только на столике у окна горела маленькая лампа под матерчатым плафоном. Силуэт лампы отражался в оконном стекле, как и лицо женщины, неподвижное, но с катящимися крупными слезами. Но нет, женщина не плакала – это подтаявший снег деликатно советовал: «Поплачь! Сейчас совсем не стыдно». Она соглашалась, но привычно продолжала ждать, в который раз и каждый раз, спокойно, потому что ничего другого он не должен видеть. Кто он? Кем назвать его? Три десятка лет она обманывалась словом «друг», запрещая себе большее. Три десятка лет, в редкие встречи, ей удавалось не перейти черту, мучая и себя и его, выжигая в их душах пустыню. Ради чего она запирала своё естество? Ради соблюдения негласных правил, когда твёрдо и осмысленно сказала Александру «да»? Ради спокойствия ни в чём не виноватой дочери? Ради уверенности в будущем внука? Именно так. Это ставка всей жизни, в которой предательство Саши не предусматривалось. Тогда почему она сейчас так невозмутима? Потому что первый шок прошёл, а смысл её жизни остался прежним. Только можно позволить себе чуть больше.
Сергей, почти бегом, задевая стулья соседних столиков, направился к Наташе. Он присел на корточки возле неё – на стуле напротив лежала шуба.
– Как ты себя чувствуешь? Ты здорова?
Наташа повернулась не сразу. Из маленькой сумочки, лежащей рядом с чашкой остывшего кофе, она достала косметичку, несколькими привычными для всех женщин движениями что-то подправила на лице, всё убрала, и только тогда, повернувшись к Сергею, ответила:
– Я здорова. Поехали?
Проходя мимо кондитерской витрины, где хозяйничала девушка в униформе заведения, Наталия сказала:
– Спасибо за телефон!
Девушка только кивнула.
30
Что же за день сегодня, просто бесконечный. Представить сложно, что ещё этой ночью я была с Сергеем на даче, что получила то, что не я хотела, а он, и мне не обидно, а чрезвычайно трогательно. Странно, почему его слова на мой рёв в его колени так подействовали на меня. Слова-то простые, и ощущение, будто отец со мной говорит и гладит по моим бесстыжим плечам, а спокойствие пришло. «Кира, девочка, ты узнала, что любовь существует и ты умеешь любить. Тебе повезло, всем нам повезло, а значит, ты будешь счастлива. Только, умоляю, не торопись». А по-утру никакой неловкости, хоть и спали в одной постели – поднялся он раньше, поцелуй его почувствовала. Чем Сергей опоил меня, так вроде я сама кофе варила...
Его отношение ко мне явно изменилось. Предметом незамысловатой интрижки я быть перестала. Фазу ощупывания меня взглядом, издали и вблизи, мы также миновали – маленькая женская провокация, извиняйте, Сергей Анатольевич. Только вот озадачили Вы меня: с чего бы я для Вас стала ребёнком, требующим заботы и бережного отношения. Не ахти что, конечно. Перелёт, я бы сказала. Но во всяком случае, мы стали ближе. Поездке – зачёт. Но вот что-то в самом конце этой поездки... Что же... там было не так? Подъехали... Сумку он к парадной поднёс... Я пригласила зайти – он, сославшись на занятость, отказался... Так адрес, адрес я не называла! Или называла? Мозги набекрень.
Потом после обеда в кафе, дома шаром покати, поехала за мамой в больницу. Ну там всё нормально, только бумаги долго пишут. Хорошо, что на рецепшне детектив кто-то забыл, почитала. Надпись на титульном листе там несуразная, почерком корявым:
В океанариум сходив,
Почитаешь детектив.
Но забыла б поневоле,
Если б были в спа-салоне.
Почему океанариум и причём тут спа-салон? Идиотское сочетание, а слышу не в первый раз.
Нужно было Сергея попросить нас встретить и подвезти к дому, а так: двумя трамваями, с сумками, по магазинам ещё – маму жалко. Но, правду говоря, упустила я хороший шанс их познакомить и узнать мнение о Сергее. Что-то подсказывает мне, я услышу от мамы ту оценку и вопрос, которые хочу услышать: «Правильный мужчина. И только ли сосед?» Эх, не сообразила!
Ладно, это успеется. Гораздо важнее случившееся час назад. Просто не верится, что это происходило у нас в семье. Виноват, явно отец. Стоял убитый, не оправдываясь, не отрицая... Не отрицая чего? Паспорт... Не понимаю... И мама, для которой высшим приоритетом являлась целостность семьи, так жестко указала отцу на дверь... Видать, сломались весы, лопнули, не выдержали цепочки на чашках, и всё содержимое рассыпалось, перемешалось... Похоже, серьёзные перемены и трудные времена впереди у всех нас.
Отец забрал только сумку, с которой ездил в командировку, сказал, что поживёт пока у деда, квартира позволяет, чмокнул меня, пообещал, что всё образуется и ушёл. Он действительно надеется, что для этого достаточно пожить отдельно, страстям поутихнуть, понять, что лучше, чем было, уже не будет... Возможно – всё зависит от мамы. Вот где её носит?
С кем?
А вот это ни к чему.
Раньше я просто не одобряла, а сейчас терпеть не стану. Что мне известно об этом уроде?
Мама, когда-то, под большим секретом, уж не знаю почему, призналась мне, что уходя на техникумовские встречи, ходит не только на них. Она встречается... с другом... потому, что ей... надо. Не часто, раз-два в год, но... надо. Что-то связанное с поддержкой тонуса. Конечно, ничего предосудительного не происходит, но папе знать не обязательно, а ты, то есть, я, как женщина должна её понять. Я ничего не поняла и понимать не хочу, а мама, кажется, пожалела о своём откровении... Я пыталась узнать подробности об этом человеке, но мама замкнулась, встреч, однако, не отменяя.
Тогда ещё не было сегодняшних возможностей: интернета, соцсетей... и хороших отношений с девчонками из клиентского отдела. Минимум исходных данных и стало кое-что известно: имя, возраст, аватар в виде человечка, улетающего на квадратном воздушном шарике, почта и... адрес.
Пожалуй, настало время воспользоваться и поможет мне в этом деле...Сергей.
Так-с, телефон...Ох, мать моя затейница! Где номер?
31
– Давно я у тебя не была. Ремонт...
Сергей не дал ей договорить, жадно и жарко обнял, стал неистово целовать, не попадая в губы, всё лицо: мягкий подбородок, крылья носа, закрытые глаза – пока не почувствовал ответ на страстный призыв: раскрывшиеся губы Наташи нашли и успокоили его ненасытные.
– Тебя... одну...
– Всё хорошо, не торопись... Ещё немного... надо... надо хотя бы шубу снять.
… – Слушай, Серёжа, а мы, вообще-то, в квартире одни? А то как-то громко получилось...
Сергей зашлёпал на кухню. На столе лежала записка, прижатая тарелкой с пирогами: «Заночую у Инки. Мама». Отношения между его матерью и его первой женой были по-родственному близкими, даже сердечными. Что их связывало Сергею было не понятно, ведь бывало до драки дело доходило.
Сергей вскипятил воду в чайнике, наполнил ею две чашечки на блюдечках, поставил их на поднос, присоединил к ним маленькую серебряную сахарницу, положил две серебряные ложечки, два пакетика черного чая, еле всунул пироги и...
– Мы одни, но не брошены... Не завтрак, но ужин. Не кофе, а чай. Главное, что в постель. Будешь?
Наталия сидела в глубине разложенного дивана, подложив подушку под обнажённую спину и обхватив спрятанные под одеялом колени.
– А то... Представь, я ела ещё в больнице. Палата отдельная, а еда одинаковая для всех, из одного котла. Дочка загуляла где-то и вчера вечером,– Наташа развела в стороны свои красивые руки, – ничего не принесла. Серёжа, поставь поднос, расплескаешь. И рубашку свою, дай мне, что ли.
Они с аппетитом восстанавливали силы, но Сергей встревожился.
Напоминание о дочери показалось ему неслучайным: Наталия, возможно, хотела пресечь охватившую их эйфорию и вернуть их с небес на землю, где есть проблемы. Ведь что-то случилось, раз он голый, а она лишь в незастёгнутой мужской рубахе, пьют чай.
– Наташа, – Сергей не знал, как начать разговор о Кире. – Я вспомнил, как зовут твою дочь.
Вызов домофона прервал его.
– Я отвечу, – сказал Сергей и, прыгая на одной, одетой в джинсы, ноге, путаясь во второй штанине, поспешил в прихожую.
«Опять бомжи погреться просятся. Хорошо, пока говорю с ними – с мыслями соберусь»
– Да, открыть что ли?
– Вы – Серге..? Я – ...очь Ната...и Иван...вны. Кира.
Домофон трещал и шипел, проглатывая слога, но кто там стоит внизу Сергей услышал.
«Кира? Ко мне? В этот час? Причём тут «я дочь», а Наталия? Да ещё по имени-отчеству. Почему так официально?.. Слушай, блин, точно! Она идёт к мужчине, по её мнению, совращающего её мать. Наталии-то дома нет, ну и дважды два... Отчаянная девочка! Хорошо, что этот урод – я. А хорошо ли то, что я – урод? Шубу не успею спрятать...»
Сергей погасил в прихожей свет, оставив светлым лишь проход на кухню, услышал подъехавший лифт и открыл дверь.
– Вы?
– Я, Кира, я. Везде я.
Он взял её за руку, втянул в тёмную прихожую и, не давая опомниться, вполголоса сказал:
– Внезапно все лампы перегорели, давайте я повешу, проходите на кухню... там поговорим.
… Кира была вне себя. В тесной кухне можно было сделать лишь два шага, ничего не задев, и Кира моталась маятником, задевая то край стола, то холодильник, то табуретки. Пальцы она держала у висков, отчего ладони походили на шоры.
– Вы всё знали с самого начала! Всё спланировали... И дачу нарочно рядом купили, чтобы быть к ней поближе. Вы больной! А я?... А со мной зачем так? Дурочку из меня делали, использовали вслепую, чтобы разузнать побольше, изнутри, так сказать. Повелась я...
– Кира... послушайте! – Сергей пытался её остановить.
– Не трогайте меня!.. Что ещё Вы, ты мне можешь сказать? Что добился своего – разрушил нашу семью? Мать отца из дому выгнала! Мать! Отца! Тебе не дано понять, что такое есть наша семья. И правильно, что ты один – нравственным уродам нельзя давать размножаться, кастрировать всех... бараньими ножницами... А они снова будут вместе... И я буду счастливой... я умею... любить...
– Сергей, у Киры истерика...
Наталия, полностью одетая, стояла в дверном проёме.
– Да, я сейчас...
Прозвучала хлёсткая пощёчина.
Кира осеклась, замолчала, села на подставленный табурет. Наташа подошла к ней, обняла за голову, закачала, словно младенца, глазами показывая Сергею, чтобы он вышел.
Сергей включил в коридоре свет, зашёл в ванную комнату, до торса облился холодной водой. Поискал, что бы на себя накинуть, но не нашёл ничего, кроме оставленной Наталией его рубахи. Надел её и пошёл прибираться в большую комнату. На кухне слышались всхлипывания, причём, чьи именно было не разобрать, а в комнате всё уже было пристойно: бельё с дивана скрылось в его недрах, сам он принял положение «сидя», из-за портьеры в приоткрытую балконную дверь проникал холодный воздух, на полке искусственного камина стояла его чашка с остывшем чаем, да на блюдечке сиротливо лежал надкусанный пирожок. Где остальная посуда и выпечка, Сергей не понял, а к своей потянулся:
– Не пропадать же... – вслух сказал он и доел, и допил.
Вины он никакой за собой не чувствовал, да и не было её. А была череда случайностей, счастливых или, как видно, пока не очень счастливых, в которые его втянула недобрая планида любви... к свежему воздуху.
...– Кира, доченька, ну что ты? Ну успокойся, всё хорошо. Глупенькая, ты за меня волновалась? Приехала спасать свою маму? Тихо, тихо! Здесь никто ни меня, ни тебя не обидит. Сергей, Сергей Анатольевич, мой друг, давний.
Наталия села возле Киры, смятым платком осушая её слёзы, продолжала:
– Я знаю, ты переживаешь от того, что случилось сегодня между мной и твоим отцом. Тебе не понятно и от этого кажется, что я поступила слишком жестко, ты видишь в этом лишь повод для моего приезда сюда... Не так. Отец... он поступил нечестно, зачеркнул, предал прежде всего самого себя в угоду мелкой похотливой страстишки, которая оказалась сильнее настоящего чувства. Годы вместе в зачёт не идут – проявлять , доказывать свою необходимость другому надо постоянно. Таковы условия.
Успокоившаяся Кира, не перебивая, слушала мать, но не удержалась:
– Мама, а ты? Как соединить это, – Кира обвела вокруг рукой, – и жизнь с отцом? Не это ли первопричина разрыва? Папа не глуп, наверняка догадывался, терпел ну и... его понять можно.
– Верно, он далеко не глупец. И про Сергея... он знал, но знал и другое: измены с ним я сама никогда не допущу. Когда-то, он негласно согласился на эти правила, теряя в малом, выигрывая целую жизнь, выигрывая меня, тебя, Алёшку...
– Скажи, а зачем тебе Сергей? Что вас связывает, если, по твоим словам, «измены ты не допускаешь»? Кроссворды вы что ли разгадываете?
– Не скажу.
– Это жестоко.
