Едва корабли заполнились, они, не мешкая, один за другим отошли от Платформы и поднялись на высокие орбиты. Некоторые сразу ушли к базам на Южном лунном полюсе, некоторые остались ждать возможности вернуться на Платформу «К». Всё по инструкции, никакой самодеятельности.
А между тем, ровно в тринадцать часов Джон Фаррет в очередной раз изменил формат прорыва. Все понимали, что вступили на очень шаткий мосток непредсказуемости. На этом уровне мощности кругового лазера в любой момент могла быть зафиксирована сингулярность, а что значит чёрная дыра в чёрной дыре, не знал никто.
Потекли минуты ожидания. В «мягком», хорошо регистрируемом пространстве не наблюдалось ни новых образований, ни энергетических толчков снизу. Если первых ожидали со страхом, то вторых с нетерпением. Но задуманный Раховски канал не открывался.
«Что же происходит? Вернее, почему ничего не происходит? Провал задумки Раховски? Здесь, на Платформе, всё, что от нас требуется, отдаём, хотя и на пределе безопасности. Значит, внизу не докручивают гайку. Главный ускоритель должен выбрасывать высокоэнергетические пучки. Но их прессинг – нулевой», – думал Фаррет, кусая заусенец. Его очень тревожил индикатор мощности лазера, и обнадёживало молчание Сомова. По договорённости с Лукашем, если что-то пойдёт не так на «Аспекте», профессор свяжется с русским, а тот через переход пансионата даст знать Джону. Конечно, никто другой не был посвящён в этот план. Молчание означало, что эксперимент идёт, но пока не даёт ожидаемого результата. Что же, так частенько бывает. Дождёмся половины второго, погасим лазер и разведём руками: «Извините, сегодня не можем».
Джон вызвал главного координатора:
– Босс, осталось пять минут. Я вывожу лазер на ноль.
– Давай, действуй. Наши пляски на углях пора заканчивать. Отбой!
Фаррет потянулся к клавишам управления.
– Убрать руки! Застрелю!
Мужчина в костюме тройке направлял на Джона импульсный люгер.
– Ты это чего, парень? Мне становится страшно. – Вытягивая слова, проговорил Джон, стараясь незаметно дотянуться до кнопок.
Раздался короткий свист – мужчина выстрелил смертоносным импульсом в блок корабельного коммуникатора связи, который находился возле самого операторского уха.
– Я не промахнулся... В тайм-карте есть четвёртый режим. Давай, переводи. И без самодеятельности: я немного разбираюсь.
– Вот именно, немного... Хочешь красивую смерть без похорон?
– Хочу выполнить свою работу. Положительный итог эксперимента – вот моя работа. Ну, что вскочил?
– Тогда ты сам. Будешь главным героем.
– Непременно. В сторону!
Теперь, когда Джон стоял в отдалении от кресла оператора, мужчина, очевидно, решил, что овладел ситуацией; сунул люгер в карман пиджака; подошёл к пульту; сделал несколько нажатий клавиш.
– Нет, не так. Это новая модификация, – услышал он Фаррета.
– Что? – Мужчина повернулся на голос, и тут же получил удар карандашом в левый глаз.
«Карандаш удачи» Сомова всегда находился при Джоне, как правило, в кармане рабочего комбинезона, и в этот раз особенно пригодился, хотя и не по прямому назначению.
Мужчина не вскрикнул, кровь не потекла, а карандаш, наткнувшись на твёрдое, переломился пополам.
– Не понял... – удивился человек.
– Сейчас поймёшь, – ответил инет и наотмашь ударил Фаррета. Тот повалился на пол.
Синтетику осталось нажать последнюю клавишу, чтобы вывести мощность лазера в красный сектор. Он её нажал.
– Ровно 13 часов 30 минут. Согласно инструкции каждые полчаса. Я точен. Я...
Платформу тряхнуло так, что инет откусил себе язык, но это не имело значения, потому что он ударился о подголовник кресла с силой, переломавшей ему шейные позвонки, или, что там вместо них. Голова отломилась и покатилась к Джону, лежавшему в позе человеческого зародыша сроком двадцати недель. В этот момент летучую лабораторию основательно подбросило вверх, и сразу ощутимо потянуло вниз, к порталу.
То, что Фаррет лежал в самой неуязвимой позе, его спасло. Он открыл глаза, сумел подняться, подошел к аварийному рубильнику мгновенной заглушки лазера и... и отключил его. Поздно... Всего лишь свет из-под днища Платформы пропал с внешних мониторов, а её саму продолжало тащить к искажённым, в виде «рыбьего глаза», скалам.
Джон, пошатываясь, выскочил из отсека, мимоходом пнув позитронные мозги, и побежал к лифту. Лифт, к счастью, работал и унёс Фаррета на последний верхний этаж, где находился отсек главного координатора. Ворвавшись в помещение, он увидел человек пятнадцать сотрудников разных служб и услышал в свой адрес:
– Ты что наделал, поганец этакий? Людей загубил...
Координатор был чёрный от негодования и красный от повышенного кровяного давления. Фаррету стоило больших усилий перекричать общий гвалт и коротко изложить суть произошедшего столкновения у лазерной пушки.
– Я понял, о ком ты говоришь. Представитель Альянса, прибыл ещё утром на личном флайере. Нос совал, куда ни попадя. Куратор, мать...
– Оставим это... Ясно, что возникла...
– Сингулярность. Сначала микро, но растёт как на дрожжах. Нас тащит не на Горизонт, а неведомо куда. Уже цепляет нижний край Платформы. Мы живы лишь потому, что она достаточно велика, и приливные силы за нас. Пока и ненадолго. Похоже, что…
– А спасательные суда?
– Нижний причал недоступен, с верхнего яруса происходила эвакуация перед третьим режимом. Там пусто.
– Разве? А это что?
На картинке монитора стоянки не разборчиво виднелась только часть задней дюзы флайера, пилот которого, судя по всему, проигнорировал габариты отведённого места.
– Парковаться по-человечески так и не научился, пижон дешёвый... Все быстро отсюда! Сматываемся!
Флайер с трудом оторвался от стартовой площадки. Беспощадная чёрная дыра – детище людей – пожирала их создание – Платформу, края которой начали оплывать, вытягиваться к быстрорастущей воронке.
Эксперимент закончился катастрофой. Даром энергию люди не получили, а сотворили по неосторожности бестию, справиться с которой homo conatur было не по силам. Вернуться ли настойчивые человеки, чтобы опять наступить на вселенские грабли? Сколько смертельных шишек они ещё набьют, пока не научатся обращаться с грозным природным инвентарём? Цена, как правило, высока, но разве их остановишь?
Они обязательно придут, другие, не эти, что сейчас летят в маленьком флайере. Им посчастливилось вырваться из объятий чёрной бездны, им суждено погибнуть от лопнувшего космического пузыря – замкнутого пространствено-временного контента, названным кем-то восемь лет назад аномалией Пьеро.
Способна ли мёртвая материя чувствовать горе? А сопереживать утрате? Свойственна ли ей справедливость возмездия? Если ответ отрицателен, то зачем Вселенная испытывает нас, забирая многое навсегда и лишь иногда возвращая что-то безнадёжно потерянное, когда-то необходимое, кому-то дорогое? Например, отполированные временем обломки медицинского катера.
Две тысячи девятнадцатый возможный ответ: «Чтобы мы, живые, могли вспомнить и уже не забывать».
24
Инновационный Центр «Аспект», 11 часов 45 минут, день «Х».
Мороз, словно маска сжимал разгорячённое лицо, но не остужал, а только сильнее обжигал его. Если хотя бы ветер своими порывами создавал иллюзию смены холода и тепла, то Раховски переносил бы эту прилипшую местную напасть легче. Но ветров на Горизонте не бывает: ни у поверхности пластиковой равнины, ни здесь, на стометровой высоте смотровой площадки научного корпуса ИЦ «Аспект», ни в седой вышине скучного неба.
Выйдя на площадку толком не одевшись, Лукаш поступил опрометчиво, и его мгновенно до костей начала пробирать лютая стужа. Всего за несколько минут до начала важнейшего события в своей жизни, профессор Раховски вдруг поддался внезапному порыву остаться наедине с собой, отключить тяжёлые мысли, молча посмотреть на силуэт главного ускорителя – Трубы – от которого зависит так много в его судьбе как учёного. В оболочке вертикальной шестидесятикилометровой конструкции заключена не просто двойная замкнутая спираль для разгона ионов свинца, в ней сосредоточились надежды, знание, упорство и амбиции, весь непростой противоречивый характер Лукаша. Голова закружилась от недостатка кислорода, открывшегося монументального вида и ворвавшихся в сознание перспектив.
Раховски подошёл к перилам и сплюнул вниз на счастье три раза, затем поспешил вернуться в зал управления и координации. В тепло.
Труба, что называется, была «под парами». Ещё с утра закончили качать вакуумные насосы, и пучок заряженных частиц уже бешено мчался по спиралям, разгоняемый мощным электромагнитным полем, предоставляемым «дармовыми» генераторами Горизонта. Правда, по регламенту эксперимента мощность пока была минимальной.
Лукаш занял место за пультом, на который выводились основные текущие параметры состояния эксперимента, тайм-позиция, связь, дублирующие органы управления и средства для принятия приоритетных экстренных решений. Вокруг него всё светилось, мигало, наполнялось информацией: цифрами, тестом, графиками, электронными трелями, визуальными картинками видеоконтроля, короткими докладами ассистентов и специалистов многочисленных служб. Всё говорило об одном: «Мы готовы!»
– Ровно полдень. Открыть заслонку, – спокойно сказал Раховски, что означало начало бомбардировки мембраны перехода. В случае успеха в открытии сквозного канала поток заряженных частиц на поверхности Луны принял бы концентратор Платформы «К».
– Мощность – плюс пол процента в секунду. Впрыск синхронно. – Звучали комментарии к происходящему.
– Таймер – пять минут. Пока не…
Произошло невероятное, не укладывающееся даже в широкие рамки представлений современной науки о пределах допустимого, событие. Казалось, оно напрямую перекочевало из текстов писателей-фантастов в зал управления и координации.
Возле бронированной входной двери, наглухо закрытой на сложный сувальдный замок, появился мужчина. Его будто шахматный пол выдавил из себя и оставил лежать лицом вниз, с вытянутыми вперёд руками и подогнутыми в стремлении ползти ногами. Рядом находился какой-то прибор, привязанный поясом грязного лабораторного халата к багровой шее. Человек тихо и нечленораздельно хрипел, пытался сложить звуки в слова. Отогнав все предположения о мираже, массовом гипнозе, мистической лабуде, к нему подбежали сотрудники, в том числе и Раховски. Человек был реален, и ему требовалась помощь. Его осторожно перевернули, усадили на пол.
– … Сохр… Пом… Спа… По… Сох…
Наконец удалось расслышать:
– Опыт… надо… оста…новить…
В опухшем, обмороженном мужчине Раховски узнал…
– Сомов! Да это же Серж Сомов! Как ты… Что с тобой? То есть, с вами? Медицину сюда, живо!
Сомов также узнал Лукаша, ухватил его за отворот форменной куртки, аккурат за отличительный профессорский знак, слабо притянул и повторил:
– Опыт надо остановить! Это… катастрофа.
До профессора Раховски стал доходить смысл слов русского. Радостное удивление постепенно сходило с румяного лица, уступая недоверчивому высокомерию.
– Что значит, остановить? Только начали. Всё по тайм-карте… Усадите господина Сомова в это кресло…Осторожно... Коньяк есть у кого-нибудь?
– Какой коньяк? Послушайте меня, Лукаш, в регламенте грубая ошибка. Нет синхронизации по времени! – Сомов говорил всё громче.
Профессор Раховски непонимающе смотрел на учёного из доморощенного Института памяти при пансионате:
– Серж, вы что-то путаете… Дайте сюда тайм-карты, – сказал он кому-то. – Вот, сравните, всё точно.
Сомов лишь болезненно закрыл глаза и простонал:
– Профессоооор! Мы живём здесь, на Горизонте, на полтора часа в прошлом, чем те, наверху! У них сейчас будущее, то есть 13 часов и уже 39 минут! Отключайте, вашу в душу… – уже в ярости закончил он.
– Босс, мощность упала до нуля! – доложил ассистент.
– Кто отключил???
– Я… не…
– Это Горизонт. Если он вмешался, значит ситуация критическая, и вы своей бомбардировкой только мешаете ему.
– Мешаем в чём?
Сомов ответил раздражённо и прямо:
– В очередной раз спасти наши задницы, как любят выражаться ваши соотечественники.
Лицо мистера Лукаша Раховски приняло надменное выражение:
– Оставьте, Сомов, геополитические колкости. Вы не у себя на кухне, чтоб обсуждать моих тупых соотечественников.
Он не заметил двойственности фразы. Сомов тоже, только вспылил:
– Да, не на кухне, а вы не брифинге в... Стоп! Стоп! Простите, Лукаш, вы правы: не время собачиться. Пора задуматься, как выбраться из жо... из беды.
Мистер мгновенно оттаял, но скептический тон не оставил:
– Ну, мы тоже хороши, налажали со временем как сопливые лаборанты... А вот в чём, собственно, беда? Может ваш всемогущий Горизонт просто не хочет делиться и срывает удачно задуманный эксперимент. Да и есть ли разумное вмешательство? Я назову миллион причин, почему остановились генераторы.
Сомов постучал пальцем... нет, себе в грудь и показал им на место у двери:
– Я не через замочную скважину сюда просочился. Моё появление доказывает, что Горизонт способен создавать в своём пространстве управляемые микропереходы. Причём он знал, зачем я стремился вовремя попасть на «Аспект» и считал это необходимым. И потом, Лукаш, не лукавьте: вам хорошо известны обстоятельства эксперимента «Айкулак», а мне известны ваши методы добычи информации.
Это Серж сказал почти шёпотом. Раховски смутился:
– Не будем об этом. Я был в отчаянии. Собственно, я и сейчас... Эксперимент провалился из-за глупой невнимательности, но его можно повторить. Скажем, завтра.
Сомов, морщась от боли, вскочил, раскинул руки в широком русском жесте:
– Да прозрейте, же, вы.
Это «вы» могло относиться ко всем присутствующим в зале, однако, взгляд и указательный палец отмечали начальника – Лукаша Раховски.
– Если не как учёный, то хотя бы как администратор, взгляните на грёбанную тайм-карту Платформы и ответьте себе честно: в каком режиме сейчас кольцевой лазер? При условии, что три предыдущих не дали результата? То-то... В запредельно опасном, четвёртом. Как вообще мог он появиться в регламенте?
Профессор тёр пальцами виски:
– Меня настоятельно попросили, – и перенёс пальцы на горло.
– А меня обстоятельно попросили не делиться своими опасениями с Платформой. Так вот, эти обстоятельные люди, смогли ли они остановиться у края? Да ни за что. Я уверен: образовалось слипание пространств, нашего и чужого, которое не подконтрольно Горизонту, которое грозит существованию и ему, и... нам. Горизонт сопротивляется, но пока проигрывает.
– Убедительно, Сомов, – главный экспериментатор, будто старший младшего, похвалил теоретика. – Только насчёт «проигрывает» не совсем доказа...
А Сомов плевал на профессорские интонации, гнул свою линию:
– Спонтанная чёрная дыра быстро растёт, втягивает в себя любую материю, излучение, другую метрику. Она пожирает наш портал, он уменьшается, теряет стабильность. Ускоритель...
Тревожный голос нескольких человек прервали физика:
– Профессор, Труба вибрирует. Посмотрите на основной глаувизор!
Картинка, транслируемая с автономного дрона около верхнего конца Трубы, практически упирающегося в переход, была сюрреалистичной: как будто кто-то встряхивал кончик верёвки, и по той пробегала стоячая волна.
Русский сокрушённо качал головой:
– Началось и скоро закончится. Ах, как бы ему помочь! Как обидно знать решение и ничего не суметь сделать.
А между тем, ровно в тринадцать часов Джон Фаррет в очередной раз изменил формат прорыва. Все понимали, что вступили на очень шаткий мосток непредсказуемости. На этом уровне мощности кругового лазера в любой момент могла быть зафиксирована сингулярность, а что значит чёрная дыра в чёрной дыре, не знал никто.
Потекли минуты ожидания. В «мягком», хорошо регистрируемом пространстве не наблюдалось ни новых образований, ни энергетических толчков снизу. Если первых ожидали со страхом, то вторых с нетерпением. Но задуманный Раховски канал не открывался.
«Что же происходит? Вернее, почему ничего не происходит? Провал задумки Раховски? Здесь, на Платформе, всё, что от нас требуется, отдаём, хотя и на пределе безопасности. Значит, внизу не докручивают гайку. Главный ускоритель должен выбрасывать высокоэнергетические пучки. Но их прессинг – нулевой», – думал Фаррет, кусая заусенец. Его очень тревожил индикатор мощности лазера, и обнадёживало молчание Сомова. По договорённости с Лукашем, если что-то пойдёт не так на «Аспекте», профессор свяжется с русским, а тот через переход пансионата даст знать Джону. Конечно, никто другой не был посвящён в этот план. Молчание означало, что эксперимент идёт, но пока не даёт ожидаемого результата. Что же, так частенько бывает. Дождёмся половины второго, погасим лазер и разведём руками: «Извините, сегодня не можем».
Джон вызвал главного координатора:
– Босс, осталось пять минут. Я вывожу лазер на ноль.
– Давай, действуй. Наши пляски на углях пора заканчивать. Отбой!
Фаррет потянулся к клавишам управления.
– Убрать руки! Застрелю!
Мужчина в костюме тройке направлял на Джона импульсный люгер.
– Ты это чего, парень? Мне становится страшно. – Вытягивая слова, проговорил Джон, стараясь незаметно дотянуться до кнопок.
Раздался короткий свист – мужчина выстрелил смертоносным импульсом в блок корабельного коммуникатора связи, который находился возле самого операторского уха.
– Я не промахнулся... В тайм-карте есть четвёртый режим. Давай, переводи. И без самодеятельности: я немного разбираюсь.
– Вот именно, немного... Хочешь красивую смерть без похорон?
– Хочу выполнить свою работу. Положительный итог эксперимента – вот моя работа. Ну, что вскочил?
– Тогда ты сам. Будешь главным героем.
– Непременно. В сторону!
Теперь, когда Джон стоял в отдалении от кресла оператора, мужчина, очевидно, решил, что овладел ситуацией; сунул люгер в карман пиджака; подошёл к пульту; сделал несколько нажатий клавиш.
– Нет, не так. Это новая модификация, – услышал он Фаррета.
– Что? – Мужчина повернулся на голос, и тут же получил удар карандашом в левый глаз.
«Карандаш удачи» Сомова всегда находился при Джоне, как правило, в кармане рабочего комбинезона, и в этот раз особенно пригодился, хотя и не по прямому назначению.
Мужчина не вскрикнул, кровь не потекла, а карандаш, наткнувшись на твёрдое, переломился пополам.
– Не понял... – удивился человек.
– Сейчас поймёшь, – ответил инет и наотмашь ударил Фаррета. Тот повалился на пол.
Синтетику осталось нажать последнюю клавишу, чтобы вывести мощность лазера в красный сектор. Он её нажал.
– Ровно 13 часов 30 минут. Согласно инструкции каждые полчаса. Я точен. Я...
Платформу тряхнуло так, что инет откусил себе язык, но это не имело значения, потому что он ударился о подголовник кресла с силой, переломавшей ему шейные позвонки, или, что там вместо них. Голова отломилась и покатилась к Джону, лежавшему в позе человеческого зародыша сроком двадцати недель. В этот момент летучую лабораторию основательно подбросило вверх, и сразу ощутимо потянуло вниз, к порталу.
То, что Фаррет лежал в самой неуязвимой позе, его спасло. Он открыл глаза, сумел подняться, подошел к аварийному рубильнику мгновенной заглушки лазера и... и отключил его. Поздно... Всего лишь свет из-под днища Платформы пропал с внешних мониторов, а её саму продолжало тащить к искажённым, в виде «рыбьего глаза», скалам.
Джон, пошатываясь, выскочил из отсека, мимоходом пнув позитронные мозги, и побежал к лифту. Лифт, к счастью, работал и унёс Фаррета на последний верхний этаж, где находился отсек главного координатора. Ворвавшись в помещение, он увидел человек пятнадцать сотрудников разных служб и услышал в свой адрес:
– Ты что наделал, поганец этакий? Людей загубил...
Координатор был чёрный от негодования и красный от повышенного кровяного давления. Фаррету стоило больших усилий перекричать общий гвалт и коротко изложить суть произошедшего столкновения у лазерной пушки.
– Я понял, о ком ты говоришь. Представитель Альянса, прибыл ещё утром на личном флайере. Нос совал, куда ни попадя. Куратор, мать...
– Оставим это... Ясно, что возникла...
– Сингулярность. Сначала микро, но растёт как на дрожжах. Нас тащит не на Горизонт, а неведомо куда. Уже цепляет нижний край Платформы. Мы живы лишь потому, что она достаточно велика, и приливные силы за нас. Пока и ненадолго. Похоже, что…
– А спасательные суда?
– Нижний причал недоступен, с верхнего яруса происходила эвакуация перед третьим режимом. Там пусто.
– Разве? А это что?
На картинке монитора стоянки не разборчиво виднелась только часть задней дюзы флайера, пилот которого, судя по всему, проигнорировал габариты отведённого места.
– Парковаться по-человечески так и не научился, пижон дешёвый... Все быстро отсюда! Сматываемся!
Флайер с трудом оторвался от стартовой площадки. Беспощадная чёрная дыра – детище людей – пожирала их создание – Платформу, края которой начали оплывать, вытягиваться к быстрорастущей воронке.
Эксперимент закончился катастрофой. Даром энергию люди не получили, а сотворили по неосторожности бестию, справиться с которой homo conatur было не по силам. Вернуться ли настойчивые человеки, чтобы опять наступить на вселенские грабли? Сколько смертельных шишек они ещё набьют, пока не научатся обращаться с грозным природным инвентарём? Цена, как правило, высока, но разве их остановишь?
Они обязательно придут, другие, не эти, что сейчас летят в маленьком флайере. Им посчастливилось вырваться из объятий чёрной бездны, им суждено погибнуть от лопнувшего космического пузыря – замкнутого пространствено-временного контента, названным кем-то восемь лет назад аномалией Пьеро.
Способна ли мёртвая материя чувствовать горе? А сопереживать утрате? Свойственна ли ей справедливость возмездия? Если ответ отрицателен, то зачем Вселенная испытывает нас, забирая многое навсегда и лишь иногда возвращая что-то безнадёжно потерянное, когда-то необходимое, кому-то дорогое? Например, отполированные временем обломки медицинского катера.
Две тысячи девятнадцатый возможный ответ: «Чтобы мы, живые, могли вспомнить и уже не забывать».
24
Инновационный Центр «Аспект», 11 часов 45 минут, день «Х».
Мороз, словно маска сжимал разгорячённое лицо, но не остужал, а только сильнее обжигал его. Если хотя бы ветер своими порывами создавал иллюзию смены холода и тепла, то Раховски переносил бы эту прилипшую местную напасть легче. Но ветров на Горизонте не бывает: ни у поверхности пластиковой равнины, ни здесь, на стометровой высоте смотровой площадки научного корпуса ИЦ «Аспект», ни в седой вышине скучного неба.
Выйдя на площадку толком не одевшись, Лукаш поступил опрометчиво, и его мгновенно до костей начала пробирать лютая стужа. Всего за несколько минут до начала важнейшего события в своей жизни, профессор Раховски вдруг поддался внезапному порыву остаться наедине с собой, отключить тяжёлые мысли, молча посмотреть на силуэт главного ускорителя – Трубы – от которого зависит так много в его судьбе как учёного. В оболочке вертикальной шестидесятикилометровой конструкции заключена не просто двойная замкнутая спираль для разгона ионов свинца, в ней сосредоточились надежды, знание, упорство и амбиции, весь непростой противоречивый характер Лукаша. Голова закружилась от недостатка кислорода, открывшегося монументального вида и ворвавшихся в сознание перспектив.
Раховски подошёл к перилам и сплюнул вниз на счастье три раза, затем поспешил вернуться в зал управления и координации. В тепло.
Труба, что называется, была «под парами». Ещё с утра закончили качать вакуумные насосы, и пучок заряженных частиц уже бешено мчался по спиралям, разгоняемый мощным электромагнитным полем, предоставляемым «дармовыми» генераторами Горизонта. Правда, по регламенту эксперимента мощность пока была минимальной.
Лукаш занял место за пультом, на который выводились основные текущие параметры состояния эксперимента, тайм-позиция, связь, дублирующие органы управления и средства для принятия приоритетных экстренных решений. Вокруг него всё светилось, мигало, наполнялось информацией: цифрами, тестом, графиками, электронными трелями, визуальными картинками видеоконтроля, короткими докладами ассистентов и специалистов многочисленных служб. Всё говорило об одном: «Мы готовы!»
– Ровно полдень. Открыть заслонку, – спокойно сказал Раховски, что означало начало бомбардировки мембраны перехода. В случае успеха в открытии сквозного канала поток заряженных частиц на поверхности Луны принял бы концентратор Платформы «К».
– Мощность – плюс пол процента в секунду. Впрыск синхронно. – Звучали комментарии к происходящему.
– Таймер – пять минут. Пока не…
Произошло невероятное, не укладывающееся даже в широкие рамки представлений современной науки о пределах допустимого, событие. Казалось, оно напрямую перекочевало из текстов писателей-фантастов в зал управления и координации.
Возле бронированной входной двери, наглухо закрытой на сложный сувальдный замок, появился мужчина. Его будто шахматный пол выдавил из себя и оставил лежать лицом вниз, с вытянутыми вперёд руками и подогнутыми в стремлении ползти ногами. Рядом находился какой-то прибор, привязанный поясом грязного лабораторного халата к багровой шее. Человек тихо и нечленораздельно хрипел, пытался сложить звуки в слова. Отогнав все предположения о мираже, массовом гипнозе, мистической лабуде, к нему подбежали сотрудники, в том числе и Раховски. Человек был реален, и ему требовалась помощь. Его осторожно перевернули, усадили на пол.
– … Сохр… Пом… Спа… По… Сох…
Наконец удалось расслышать:
– Опыт… надо… оста…новить…
В опухшем, обмороженном мужчине Раховски узнал…
– Сомов! Да это же Серж Сомов! Как ты… Что с тобой? То есть, с вами? Медицину сюда, живо!
Сомов также узнал Лукаша, ухватил его за отворот форменной куртки, аккурат за отличительный профессорский знак, слабо притянул и повторил:
– Опыт надо остановить! Это… катастрофа.
До профессора Раховски стал доходить смысл слов русского. Радостное удивление постепенно сходило с румяного лица, уступая недоверчивому высокомерию.
– Что значит, остановить? Только начали. Всё по тайм-карте… Усадите господина Сомова в это кресло…Осторожно... Коньяк есть у кого-нибудь?
– Какой коньяк? Послушайте меня, Лукаш, в регламенте грубая ошибка. Нет синхронизации по времени! – Сомов говорил всё громче.
Профессор Раховски непонимающе смотрел на учёного из доморощенного Института памяти при пансионате:
– Серж, вы что-то путаете… Дайте сюда тайм-карты, – сказал он кому-то. – Вот, сравните, всё точно.
Сомов лишь болезненно закрыл глаза и простонал:
– Профессоооор! Мы живём здесь, на Горизонте, на полтора часа в прошлом, чем те, наверху! У них сейчас будущее, то есть 13 часов и уже 39 минут! Отключайте, вашу в душу… – уже в ярости закончил он.
– Босс, мощность упала до нуля! – доложил ассистент.
– Кто отключил???
– Я… не…
– Это Горизонт. Если он вмешался, значит ситуация критическая, и вы своей бомбардировкой только мешаете ему.
– Мешаем в чём?
Сомов ответил раздражённо и прямо:
– В очередной раз спасти наши задницы, как любят выражаться ваши соотечественники.
Лицо мистера Лукаша Раховски приняло надменное выражение:
– Оставьте, Сомов, геополитические колкости. Вы не у себя на кухне, чтоб обсуждать моих тупых соотечественников.
Он не заметил двойственности фразы. Сомов тоже, только вспылил:
– Да, не на кухне, а вы не брифинге в... Стоп! Стоп! Простите, Лукаш, вы правы: не время собачиться. Пора задуматься, как выбраться из жо... из беды.
Мистер мгновенно оттаял, но скептический тон не оставил:
– Ну, мы тоже хороши, налажали со временем как сопливые лаборанты... А вот в чём, собственно, беда? Может ваш всемогущий Горизонт просто не хочет делиться и срывает удачно задуманный эксперимент. Да и есть ли разумное вмешательство? Я назову миллион причин, почему остановились генераторы.
Сомов постучал пальцем... нет, себе в грудь и показал им на место у двери:
– Я не через замочную скважину сюда просочился. Моё появление доказывает, что Горизонт способен создавать в своём пространстве управляемые микропереходы. Причём он знал, зачем я стремился вовремя попасть на «Аспект» и считал это необходимым. И потом, Лукаш, не лукавьте: вам хорошо известны обстоятельства эксперимента «Айкулак», а мне известны ваши методы добычи информации.
Это Серж сказал почти шёпотом. Раховски смутился:
– Не будем об этом. Я был в отчаянии. Собственно, я и сейчас... Эксперимент провалился из-за глупой невнимательности, но его можно повторить. Скажем, завтра.
Сомов, морщась от боли, вскочил, раскинул руки в широком русском жесте:
– Да прозрейте, же, вы.
Это «вы» могло относиться ко всем присутствующим в зале, однако, взгляд и указательный палец отмечали начальника – Лукаша Раховски.
– Если не как учёный, то хотя бы как администратор, взгляните на грёбанную тайм-карту Платформы и ответьте себе честно: в каком режиме сейчас кольцевой лазер? При условии, что три предыдущих не дали результата? То-то... В запредельно опасном, четвёртом. Как вообще мог он появиться в регламенте?
Профессор тёр пальцами виски:
– Меня настоятельно попросили, – и перенёс пальцы на горло.
– А меня обстоятельно попросили не делиться своими опасениями с Платформой. Так вот, эти обстоятельные люди, смогли ли они остановиться у края? Да ни за что. Я уверен: образовалось слипание пространств, нашего и чужого, которое не подконтрольно Горизонту, которое грозит существованию и ему, и... нам. Горизонт сопротивляется, но пока проигрывает.
– Убедительно, Сомов, – главный экспериментатор, будто старший младшего, похвалил теоретика. – Только насчёт «проигрывает» не совсем доказа...
А Сомов плевал на профессорские интонации, гнул свою линию:
– Спонтанная чёрная дыра быстро растёт, втягивает в себя любую материю, излучение, другую метрику. Она пожирает наш портал, он уменьшается, теряет стабильность. Ускоритель...
Тревожный голос нескольких человек прервали физика:
– Профессор, Труба вибрирует. Посмотрите на основной глаувизор!
Картинка, транслируемая с автономного дрона около верхнего конца Трубы, практически упирающегося в переход, была сюрреалистичной: как будто кто-то встряхивал кончик верёвки, и по той пробегала стоячая волна.
Русский сокрушённо качал головой:
– Началось и скоро закончится. Ах, как бы ему помочь! Как обидно знать решение и ничего не суметь сделать.
