– Вы о чём?
– Я об анализе ваших недоразумений при монтаже ускорителя... Если бы... Поздно... Поздно…
– Молчите, Сомов, просто молчите!..
Профессор как ошпаренный рванулся не к центральному пульту, а куда-то вбок, зацепился карманом куртки за подлокотник принесённого для Сомова кресла, упал и на коленях пополз к неприметной консоли, вопя во всё горло:
– Тэкехиро? Коджо? Родель-Винс? Тэкехиро? Коджо? Родель-Винс?
Отозвались три мужских голоса:
– Да-да, профессор, слушаем.
Подскочили ассистенты и помогли боссу подняться. Он взял себя в руки, заговорил ровнее:
– Вот что, парни, включайте-ка ваши приблуды в общую схему.
– Вы уверены?
– Нет, но это мой приказ.
Лукаш эффектно раскрыл веерный кожух, виртуозно заиграл на клавиатуре ввода данных, искоса поглядывая на Сержа. Потом кинул помощнику:
– Заводи, мальчик, кажется, сейчас поедем.
Сомов, всё понимающий Сомов, одобрительно улыбался.
«Всё-таки он позёр. Но предусмотрительный… Зараза!»
…Прошёл час двадцать с той счастливой минуты, когда стало ясно: Горизонт победил. Более того...
Лукаш и Сомов сидели в низких креслах. Между ними на таком же низком столике стояла початая бутылка конька, и лежала на основательно помятом пергаменте тайм-карты нехитрая закусь – нарезанное яблоко.
– А зачем он открыл нам связь с поверхностью?
– Да кто же его знает? Возможно, в качестве компенсации за свой недогляд.
– Людское коварство оказалось сильнее. Верно, будь у тебя возможность сообщить Джону...
Они, не сговариваясь, выпили. Не чокаясь. Затем помолчали.
Сомов продолжил:
– Или в виде аванса. Он ещё плохо знает людей, ровно, как и нам, иные поступки Горизонта не понятны и даже чужды. Но, безусловно, ясно: наше упорство одобрено. Мы те, кого он ждал, кому он постепенно, осторожно готов открывать свои тайны.
– Интересный субъект. Какой он – Горизонт? Вряд ли похож на волшебника в колпаке и с посохом. Или в виде розовой мыслящей жижи. Да и жижи здесь нет.
– Зато есть умение скручивать пространство как лист бумаги и делать в нём дырки. Да мало ли ещё он может, хочет или… должен. И не Горизонт вовсе, а что стоит за ним, скажем, некий мощный стабилизирующий фактор, разумный по своей природе, способный формировать физические основы мироздания, влиять на социальные вызовы общества, мониторить развитие человечества как биологического вида. Что-то мне подсказывает, что существует переход, и не один, не только вверх, но и вниз. Так сказать, на новый Горизонт.
Лукаш Раховски добродушно покрутил пальцем... да, именно, у своего виска:
– Ну, фантазёр же ты, Сомов!
Нефритовые зайцы
1
В этот вечерний час комары просто озверели. Возможно, сказывалась близость реки, вдоль пологого берега которой вилась узкая тропинка, ещё хранящая дневное тепло, или было виновато необъятное полнолуние. Но скорее всего причиной нашествия кровососущих был очередной неудачный эксперимент на соседней биостанции по выращиванию апатичных к кровяному белку назойливых насекомых. Для чего они понадобились просвещённому человечеству – не понятно, но у местных специалистов получалось только хуже, и окрестности периодически наводняли полчища Culicidae поистине гигантских размеров.
По тропинке шли двое: девушка с биостанции и приехавший из большого города в имение родителей молодой человек. Девушка была миловидна, и короткое платье открывало стройные ноги, поэтому не мудрено, что парень явно намеривался склонить спутницу к краткосрочным интимным отношениям, но комары имели на этот счёт своё мнение. Мнение девушки до поры до времени оставалось неизвестным.
Парень совсем отчаялся. После очередной мазохистской пощёчины он воскликнул:
– Гады! И почему они кусают только меня?
Девушка прыснула в кулачок:
– Наверно потому, что стервы подругу не обидят. Шучу. Нам на станции специальное средство выдают, чтобы исключить... – девушка осмотрела кандидата с ног до головы, – все контакты... Опять шучу. Снимай пиджачок, я тебя аэрозолькой обрызгаю... Вот так!.. Не надевай, постели здесь, посидим... Вид-то, вид какой на реку! И что сегодня за Луна! Тот, кто её сделал был настоящим романтиком. Как жаль, что туристам туда нельзя, я бы полетела. Я тоже романтик. А ты?..
– Ещё бы... Прысни мне из баллончика на носки.
2
Предрассветный туман, отыгрываясь на чистоте загородного воздуха, заполнил русло неширокой речки, её тихие заводи и журчащие плёсы, все окрестные овраги и низины; выполз на грунтовую дорогу, ведущую к вилле в неаполитанском стиле; по-хозяйски окутал геометрически выверенные сады из карликовых яблонь и апельсиновых деревьев. Казалось, туман навсегда оградит сонную негу раннего утра от суеты наступающего дня, но… Показавшееся из-за холмов Солнце уже начало подтапливать зыбкую пелену, уже блеснуло на стёклах небольших окошек старинного дома, уже разлилось по красной черепице, уже подняло на ноги пожилую чету хозяев виллы Блази, Бьянку и Антонио.
Супруги сидели на увитой виноградом террасе в ароматах японских мотивов, кофе и свежей сдобы. Наконец-то старинный семейный сервиз из твёрдого фарфора занял своё почётное место на обеденном столе, застланном белоснежной скатертью. Ради гостившего сына раритет был извлечён и распакован, осмотрен и очищен, дабы теперь блистать первозданной красотой родившего его XVIII века. Фарфор, несомненно, хорош, но лохматого хозяйского пса дворянских кровей, лежащего возле стола, больше интересовали сладкие булочки, горкой разложенные на десертной тарелке инетом Анной.
Кроме кофе и сдобы специально для молодого человека к завтраку были поданы йогурт, ветчина (ещё один будоражащий предмет для собачьего носа) и варёные яйца. Неслыханное излишество! И где это только современная молодёжь научилась так рано набивать живот? Да и сам юноша уже должен сидеть за столом.
– Не подскажет ли мне уважаемая сеньора, где пропадает её сын? – произнёс старый Антонио, не отрывая глаз от газеты.
Сеньора Блази только вздохнула:
– Мальчик так много работает. Я думаю, что Фабио ещё спит: он вчера рано ушёл в свою комнату и не выходил к нам весь вечер. Анна, – обратилась она к антропоморфному роботу-прислуге, – позовите сеньора Фабио. Ах, нет, не надо. Вот он! Фабио, сынок!
Молодой человек, пытавшийся незаметно проскользнуть из сада в свою комнату, увидел, что его застукали стараниями сторожевого пса, вскочившего при виде малознакомого субъекта, сумел кое-как изобразить родителям приветливую гримасу и затем подошёл к столу.
– Мама, папа! Доброе утро! Я бегал на реку искупаться. Вода – ледяная!
– Поэтому ты надел свой лучший костюм? – строго спросила мать, очищая пиджак от засохших травинок.
– Ну, мама, мне не девять лет. Я вполне зрелый…
– Кобель, – подал голос Антонио Блази. Впрочем, осуждающих интонаций не прозвучало. Даже наоборот: по числу своих пристрастий сын приближался к отцу в схожие его годы. Уловивший смысл и настроение хозяина, пёс уселся, повернул к тому морду, весело заморгал глазами.
Пожилая сеньора усадила сына возле себя, пододвинула чашку кофе. Примирительным тоном она сказала:
– Я всё понимаю, что да, не девять, а девятнадцать; что я и отец хотим видеть тебя семейным человеком; что ты относишься к браку легкомысленно и не хочешь дарить нам малышей. Я мечтаю о дюжине... Жизнь без детишек, без внучков и внучек такая безрадостная. А ведь ходят ужасные слухи, что их и вовсе запретят... Скажи, та девушка, с которой ты… сегодня, она как тебе? Она добропорядочная? Тогда вы могли бы…
– Мама, прекрати. Я успел забыть, как её зовут. Глупости какие…У меня напряжённая работа, наметился карьерный рост. Вот о чём думать надо, а ты мне с утра про… глупости. – Повторил молодой повеса. – К тому же, возможно, кто-то где-то уже может назвать меня папой. Шутка!
Синьора всплеснула руками:
– Ах, ты…
– Кобель, – снова отозвался Антонио Блази, но голос на сей раз звучал сурово. Сидевшая рядом псина сразу подобралась, накрыла лапой мокрый нос, а потом – боком, боком скрылась от греха с хозяйских глаз.
Старик отложил газету и продолжил:
– Я не моралист, всяко в жизни бывало, но приму внуков только, если всему будет придан законный статус. Репутация семьи Блази безупречна, такой и останется. Тебе в пример твоя старшая сестра. Она, как ты знаешь, замужем, имеет двух законных детей, пареньков-двойняшек. Правда, престижной должности в Министерстве Здоровья она предпочла скромный кабинет главного гинеколога в местном родильном доме, но, очевидно, карьера для неё, женщины, не главное. Ты, мой сын, оправдаешь мои и реализуешь свои надежды. Кстати, газеты, – сеньор Блази положил руку на многостраничное издание, – пишут об инспекционной поездке представителей корпорации "Глобальные Вторичные Ресурсы" на лунные внутренние Горизонты. Ты имеешь к этому отношение?
– Да. – Фабио взял яйцо, постучал ложечкой по скорлупе, стал чистить прямо на скатерть. – Я в должности младшего референта руководителя, и как самый младший должен написать самый важный доклад. Черновик уже составлен, а на Луне я собираюсь набрать фактический материал. Мне дали допуск до Четвёртого Горизонта…
– Ого! Из пяти известных! Неплохо.
– Из номинальных пяти. Ты же знаешь, что проход на теоретически вычисленный Третий Горизонт ещё не обнаружен. Мы проваливаемся ниже. Поэтому допуск максимальный на сверхсекретные территории. Там всё оккупировали физики всех мастей, математики, почему-то лингвисты. И стоят плотные армейские кордоны на Пятый, к инетам.
Фабио фривольно хлопнул по упругому заду отходившей от стола прислуги Анны. «Всё как настоящее» – подумал он, а вслух спросил:
– Что, Анна, не хочется тебе туда, к своим?
Инет остановилась и, нарушая неписаные правила поведения при людях, развернула на сто восемьдесят градусов верхнюю часть туловища, от чего фартучек прикрыл его аппетитную половину.
– Я дома, – просто сказала она и как под действием пружины вернула всё в привычное положение.
Демарш инета не остался незамеченным, и старшие Блази уже хотели по этому поводу высказаться, но Фабио, сглаживая неловкость, повысил голос:
– Да… Да мало ли кому ещё хочется покопаться в оставленном нам наследстве. Отдельная история – Big Magie – начало начал всей лунной мистификации.
– Большая Мегги? Знакомое что-то, – рассеяно подала голос сеньора Блази, всё ещё следившая за отошедшей прислугой. – Это не из кулинарии? Нет. А что тогда?
Фабио закатил глаза:
– Мама, ну зачем тебе?
Бьянка Блази осадила неучтивого Фабио:
– Затем, зачем и тебе. Расскажи, я не хочу выглядеть необразованной дурой в гостях у сеньоры Ломбардо.
Сын посмотрел на отца. Тот слегка кивнул.
– Ладно. Я постараюсь просто и коротко.
Фабио взял в руки второе варёное яйцо.
– Представь, мама, что это Луна, такая, какой она формировалась на протяжении четырёх миллиардов лет после столкновения планеты Тейи с первозданной Землёй. Всё у неё было, как у этого яйца: кора, она же скорлупа; магма, она же белок; ядро, оно же желток. Всё естественное, природное, что легко подтверждалось простыми или сложными приборами. Все были счастливы от того, что яйцо можно съесть, а вечный спутник Земли использовать на всю ширину человеческой фантазии. А чего стеснятся? Луна то наша! Так и делали, пока два энергичных господина, о! аккурат в год твоего рождения, мама, не провалились во внутреннюю полость Луны, теперь называемую Первый Горизонт. Хлынула в этот замечательный проход уйма учёного народа, и объявили они остальным жителям Земли интересную новость: Луна в известном испокон веков виде – это гигантская иллюзия, мистификация, а попросту, обман. Кто и зачем обманывает нас – ответа нет.
– Я знаю, кто, – сеньора Блази, внимательно слушавшая сына, произнесла дрогнувшим голосом. – Да, знаю. Это безнравственные создания. Чудовищно, начинать знакомство с обмана. Это не по-человечески. Недаром мне никогда не нравилась эта изменница в небе, и голова у меня болит в... полнолуние.
– Ты права, мама. Это действительно не люди, в том смысле, что не человеческая цивилизация. Но я хочу несколько вступиться за них. Возможно, то, что они сотворили с Луной, происходило задолго до появления первых homo, и им было попросту неизвестно, появимся ли мы вообще. Возможно, искусственная Луна ими не рассматривалась раньше и не рассматривается теперь как объект для контактов, и они людей в упор не видели и не видят. И наконец, а может это благо для нас, выход из тупика, куда нас ведёт прогресс.
– Например, наш новый дом? Ведь народу стало кругом не счесть! Я вот вчера…
Сеньор Антонио перебил жену:
– К сожалению, дорогая, это невозможно. Условия жизни на Горизонтах для большинства живых организмов, в том числе и людей, непригодны. Для нас относительно безопасны только короткие визиты на ближайшие территории. Но чем глубже, тем меньше людей, даже с уникальными свойствами организма, могут выдержать "дыхание" Большой Мегги.
– Так, что же, наконец, есть Большая Мегги?
Фабио весело ответил:
– Big Magie – это булочка с котлетой, производитель которой обманывал всю планету, утверждая, что она сделана исключительно из натуральных компонентов. Острословы назвали так невиданный агрегат в самом центре Луны, который имитирует все физические свойства, характерные для естественного спутника, да так, что никакими приборами не обнаружишь подделку. Он... он ещё... Вот, вернёмся к яйцу. Если выскрести всю начинку и оставить только скорлупу, а внутреннее пространство представить в виде нескольких сфер, как в русской игрушке Матрёшка, поместить в центр горошину, которая будет отвечать за стабильность всей системы, э-э, чтобы всё не развалилось – это будет простейшая модель современной Луны.
Сеньора встала из-за стола, подошла сзади к сыну, поцеловала курчавую голову.
– Спасибо, сынок. Теперь я утру нос сеньоре Ломбардо.
– Я ещё не рассказал, как люди перемещаются с Горизонта на Горизонт.
Бьянка Блази уже в дверях террасы, не оборачиваясь, ответила:
– А я знаю. Читала, кажется: там есть огромные лестницы.
3
На террасе остались отец и сын, не считая инета Анны. Её особо и не считали, и не замечали, как она убрала лишнюю посуду, подлила горячий кофе, собрала очистки скорлупы, спрятала от назойливых мух под салфеточкой сдобу. После шлепка господского сынка Анна старалась и вовсе быть незаметной, но по требованию необходимой. Необходимой этим странным созданиям – людям, для которых постоянное удобство становится привычным, невидимым, от кого оно бы не исходило: от своего же собрата или от антропоморфного механизма. «Их мотивирует только дискомфорт. А если и впрямь податься туда… Но кто им подаст кофе?»
– Да, мама – это нечто...
Сеньор Антонио строго погрозил сыну пальцем. Сапфир в массивном перстне предостерегающе засверкал острыми гранями.
– Будь почтительным, сын, и осторожным с фамильным сервизом. Нашим предкам он был дорог. Как и для меня, и для матери. Мать – достойная женщина, всю свою жизнь отдавшая семье, воспитанию тебя и сестры, и мне, мужу своему, верная, подарившая немало счастливых дней и ночей. И если ей не даётся понимание пространственно-временной коллизии в областях перехода, то она это переживёт и возрадуется, видя это понимание у своих детей.
– Я понял, отец. Прости.
– Я об анализе ваших недоразумений при монтаже ускорителя... Если бы... Поздно... Поздно…
– Молчите, Сомов, просто молчите!..
Профессор как ошпаренный рванулся не к центральному пульту, а куда-то вбок, зацепился карманом куртки за подлокотник принесённого для Сомова кресла, упал и на коленях пополз к неприметной консоли, вопя во всё горло:
– Тэкехиро? Коджо? Родель-Винс? Тэкехиро? Коджо? Родель-Винс?
Отозвались три мужских голоса:
– Да-да, профессор, слушаем.
Подскочили ассистенты и помогли боссу подняться. Он взял себя в руки, заговорил ровнее:
– Вот что, парни, включайте-ка ваши приблуды в общую схему.
– Вы уверены?
– Нет, но это мой приказ.
Лукаш эффектно раскрыл веерный кожух, виртуозно заиграл на клавиатуре ввода данных, искоса поглядывая на Сержа. Потом кинул помощнику:
– Заводи, мальчик, кажется, сейчас поедем.
Сомов, всё понимающий Сомов, одобрительно улыбался.
«Всё-таки он позёр. Но предусмотрительный… Зараза!»
…Прошёл час двадцать с той счастливой минуты, когда стало ясно: Горизонт победил. Более того...
Лукаш и Сомов сидели в низких креслах. Между ними на таком же низком столике стояла початая бутылка конька, и лежала на основательно помятом пергаменте тайм-карты нехитрая закусь – нарезанное яблоко.
– А зачем он открыл нам связь с поверхностью?
– Да кто же его знает? Возможно, в качестве компенсации за свой недогляд.
– Людское коварство оказалось сильнее. Верно, будь у тебя возможность сообщить Джону...
Они, не сговариваясь, выпили. Не чокаясь. Затем помолчали.
Сомов продолжил:
– Или в виде аванса. Он ещё плохо знает людей, ровно, как и нам, иные поступки Горизонта не понятны и даже чужды. Но, безусловно, ясно: наше упорство одобрено. Мы те, кого он ждал, кому он постепенно, осторожно готов открывать свои тайны.
– Интересный субъект. Какой он – Горизонт? Вряд ли похож на волшебника в колпаке и с посохом. Или в виде розовой мыслящей жижи. Да и жижи здесь нет.
– Зато есть умение скручивать пространство как лист бумаги и делать в нём дырки. Да мало ли ещё он может, хочет или… должен. И не Горизонт вовсе, а что стоит за ним, скажем, некий мощный стабилизирующий фактор, разумный по своей природе, способный формировать физические основы мироздания, влиять на социальные вызовы общества, мониторить развитие человечества как биологического вида. Что-то мне подсказывает, что существует переход, и не один, не только вверх, но и вниз. Так сказать, на новый Горизонт.
Лукаш Раховски добродушно покрутил пальцем... да, именно, у своего виска:
– Ну, фантазёр же ты, Сомов!
Часть вторая
Нефритовые зайцы
1
В этот вечерний час комары просто озверели. Возможно, сказывалась близость реки, вдоль пологого берега которой вилась узкая тропинка, ещё хранящая дневное тепло, или было виновато необъятное полнолуние. Но скорее всего причиной нашествия кровососущих был очередной неудачный эксперимент на соседней биостанции по выращиванию апатичных к кровяному белку назойливых насекомых. Для чего они понадобились просвещённому человечеству – не понятно, но у местных специалистов получалось только хуже, и окрестности периодически наводняли полчища Culicidae поистине гигантских размеров.
По тропинке шли двое: девушка с биостанции и приехавший из большого города в имение родителей молодой человек. Девушка была миловидна, и короткое платье открывало стройные ноги, поэтому не мудрено, что парень явно намеривался склонить спутницу к краткосрочным интимным отношениям, но комары имели на этот счёт своё мнение. Мнение девушки до поры до времени оставалось неизвестным.
Парень совсем отчаялся. После очередной мазохистской пощёчины он воскликнул:
– Гады! И почему они кусают только меня?
Девушка прыснула в кулачок:
– Наверно потому, что стервы подругу не обидят. Шучу. Нам на станции специальное средство выдают, чтобы исключить... – девушка осмотрела кандидата с ног до головы, – все контакты... Опять шучу. Снимай пиджачок, я тебя аэрозолькой обрызгаю... Вот так!.. Не надевай, постели здесь, посидим... Вид-то, вид какой на реку! И что сегодня за Луна! Тот, кто её сделал был настоящим романтиком. Как жаль, что туристам туда нельзя, я бы полетела. Я тоже романтик. А ты?..
– Ещё бы... Прысни мне из баллончика на носки.
2
Предрассветный туман, отыгрываясь на чистоте загородного воздуха, заполнил русло неширокой речки, её тихие заводи и журчащие плёсы, все окрестные овраги и низины; выполз на грунтовую дорогу, ведущую к вилле в неаполитанском стиле; по-хозяйски окутал геометрически выверенные сады из карликовых яблонь и апельсиновых деревьев. Казалось, туман навсегда оградит сонную негу раннего утра от суеты наступающего дня, но… Показавшееся из-за холмов Солнце уже начало подтапливать зыбкую пелену, уже блеснуло на стёклах небольших окошек старинного дома, уже разлилось по красной черепице, уже подняло на ноги пожилую чету хозяев виллы Блази, Бьянку и Антонио.
Супруги сидели на увитой виноградом террасе в ароматах японских мотивов, кофе и свежей сдобы. Наконец-то старинный семейный сервиз из твёрдого фарфора занял своё почётное место на обеденном столе, застланном белоснежной скатертью. Ради гостившего сына раритет был извлечён и распакован, осмотрен и очищен, дабы теперь блистать первозданной красотой родившего его XVIII века. Фарфор, несомненно, хорош, но лохматого хозяйского пса дворянских кровей, лежащего возле стола, больше интересовали сладкие булочки, горкой разложенные на десертной тарелке инетом Анной.
Кроме кофе и сдобы специально для молодого человека к завтраку были поданы йогурт, ветчина (ещё один будоражащий предмет для собачьего носа) и варёные яйца. Неслыханное излишество! И где это только современная молодёжь научилась так рано набивать живот? Да и сам юноша уже должен сидеть за столом.
– Не подскажет ли мне уважаемая сеньора, где пропадает её сын? – произнёс старый Антонио, не отрывая глаз от газеты.
Сеньора Блази только вздохнула:
– Мальчик так много работает. Я думаю, что Фабио ещё спит: он вчера рано ушёл в свою комнату и не выходил к нам весь вечер. Анна, – обратилась она к антропоморфному роботу-прислуге, – позовите сеньора Фабио. Ах, нет, не надо. Вот он! Фабио, сынок!
Молодой человек, пытавшийся незаметно проскользнуть из сада в свою комнату, увидел, что его застукали стараниями сторожевого пса, вскочившего при виде малознакомого субъекта, сумел кое-как изобразить родителям приветливую гримасу и затем подошёл к столу.
– Мама, папа! Доброе утро! Я бегал на реку искупаться. Вода – ледяная!
– Поэтому ты надел свой лучший костюм? – строго спросила мать, очищая пиджак от засохших травинок.
– Ну, мама, мне не девять лет. Я вполне зрелый…
– Кобель, – подал голос Антонио Блази. Впрочем, осуждающих интонаций не прозвучало. Даже наоборот: по числу своих пристрастий сын приближался к отцу в схожие его годы. Уловивший смысл и настроение хозяина, пёс уселся, повернул к тому морду, весело заморгал глазами.
Пожилая сеньора усадила сына возле себя, пододвинула чашку кофе. Примирительным тоном она сказала:
– Я всё понимаю, что да, не девять, а девятнадцать; что я и отец хотим видеть тебя семейным человеком; что ты относишься к браку легкомысленно и не хочешь дарить нам малышей. Я мечтаю о дюжине... Жизнь без детишек, без внучков и внучек такая безрадостная. А ведь ходят ужасные слухи, что их и вовсе запретят... Скажи, та девушка, с которой ты… сегодня, она как тебе? Она добропорядочная? Тогда вы могли бы…
– Мама, прекрати. Я успел забыть, как её зовут. Глупости какие…У меня напряжённая работа, наметился карьерный рост. Вот о чём думать надо, а ты мне с утра про… глупости. – Повторил молодой повеса. – К тому же, возможно, кто-то где-то уже может назвать меня папой. Шутка!
Синьора всплеснула руками:
– Ах, ты…
– Кобель, – снова отозвался Антонио Блази, но голос на сей раз звучал сурово. Сидевшая рядом псина сразу подобралась, накрыла лапой мокрый нос, а потом – боком, боком скрылась от греха с хозяйских глаз.
Старик отложил газету и продолжил:
– Я не моралист, всяко в жизни бывало, но приму внуков только, если всему будет придан законный статус. Репутация семьи Блази безупречна, такой и останется. Тебе в пример твоя старшая сестра. Она, как ты знаешь, замужем, имеет двух законных детей, пареньков-двойняшек. Правда, престижной должности в Министерстве Здоровья она предпочла скромный кабинет главного гинеколога в местном родильном доме, но, очевидно, карьера для неё, женщины, не главное. Ты, мой сын, оправдаешь мои и реализуешь свои надежды. Кстати, газеты, – сеньор Блази положил руку на многостраничное издание, – пишут об инспекционной поездке представителей корпорации "Глобальные Вторичные Ресурсы" на лунные внутренние Горизонты. Ты имеешь к этому отношение?
– Да. – Фабио взял яйцо, постучал ложечкой по скорлупе, стал чистить прямо на скатерть. – Я в должности младшего референта руководителя, и как самый младший должен написать самый важный доклад. Черновик уже составлен, а на Луне я собираюсь набрать фактический материал. Мне дали допуск до Четвёртого Горизонта…
– Ого! Из пяти известных! Неплохо.
– Из номинальных пяти. Ты же знаешь, что проход на теоретически вычисленный Третий Горизонт ещё не обнаружен. Мы проваливаемся ниже. Поэтому допуск максимальный на сверхсекретные территории. Там всё оккупировали физики всех мастей, математики, почему-то лингвисты. И стоят плотные армейские кордоны на Пятый, к инетам.
Фабио фривольно хлопнул по упругому заду отходившей от стола прислуги Анны. «Всё как настоящее» – подумал он, а вслух спросил:
– Что, Анна, не хочется тебе туда, к своим?
Инет остановилась и, нарушая неписаные правила поведения при людях, развернула на сто восемьдесят градусов верхнюю часть туловища, от чего фартучек прикрыл его аппетитную половину.
– Я дома, – просто сказала она и как под действием пружины вернула всё в привычное положение.
Демарш инета не остался незамеченным, и старшие Блази уже хотели по этому поводу высказаться, но Фабио, сглаживая неловкость, повысил голос:
– Да… Да мало ли кому ещё хочется покопаться в оставленном нам наследстве. Отдельная история – Big Magie – начало начал всей лунной мистификации.
– Большая Мегги? Знакомое что-то, – рассеяно подала голос сеньора Блази, всё ещё следившая за отошедшей прислугой. – Это не из кулинарии? Нет. А что тогда?
Фабио закатил глаза:
– Мама, ну зачем тебе?
Бьянка Блази осадила неучтивого Фабио:
– Затем, зачем и тебе. Расскажи, я не хочу выглядеть необразованной дурой в гостях у сеньоры Ломбардо.
Сын посмотрел на отца. Тот слегка кивнул.
– Ладно. Я постараюсь просто и коротко.
Фабио взял в руки второе варёное яйцо.
– Представь, мама, что это Луна, такая, какой она формировалась на протяжении четырёх миллиардов лет после столкновения планеты Тейи с первозданной Землёй. Всё у неё было, как у этого яйца: кора, она же скорлупа; магма, она же белок; ядро, оно же желток. Всё естественное, природное, что легко подтверждалось простыми или сложными приборами. Все были счастливы от того, что яйцо можно съесть, а вечный спутник Земли использовать на всю ширину человеческой фантазии. А чего стеснятся? Луна то наша! Так и делали, пока два энергичных господина, о! аккурат в год твоего рождения, мама, не провалились во внутреннюю полость Луны, теперь называемую Первый Горизонт. Хлынула в этот замечательный проход уйма учёного народа, и объявили они остальным жителям Земли интересную новость: Луна в известном испокон веков виде – это гигантская иллюзия, мистификация, а попросту, обман. Кто и зачем обманывает нас – ответа нет.
– Я знаю, кто, – сеньора Блази, внимательно слушавшая сына, произнесла дрогнувшим голосом. – Да, знаю. Это безнравственные создания. Чудовищно, начинать знакомство с обмана. Это не по-человечески. Недаром мне никогда не нравилась эта изменница в небе, и голова у меня болит в... полнолуние.
– Ты права, мама. Это действительно не люди, в том смысле, что не человеческая цивилизация. Но я хочу несколько вступиться за них. Возможно, то, что они сотворили с Луной, происходило задолго до появления первых homo, и им было попросту неизвестно, появимся ли мы вообще. Возможно, искусственная Луна ими не рассматривалась раньше и не рассматривается теперь как объект для контактов, и они людей в упор не видели и не видят. И наконец, а может это благо для нас, выход из тупика, куда нас ведёт прогресс.
– Например, наш новый дом? Ведь народу стало кругом не счесть! Я вот вчера…
Сеньор Антонио перебил жену:
– К сожалению, дорогая, это невозможно. Условия жизни на Горизонтах для большинства живых организмов, в том числе и людей, непригодны. Для нас относительно безопасны только короткие визиты на ближайшие территории. Но чем глубже, тем меньше людей, даже с уникальными свойствами организма, могут выдержать "дыхание" Большой Мегги.
– Так, что же, наконец, есть Большая Мегги?
Фабио весело ответил:
– Big Magie – это булочка с котлетой, производитель которой обманывал всю планету, утверждая, что она сделана исключительно из натуральных компонентов. Острословы назвали так невиданный агрегат в самом центре Луны, который имитирует все физические свойства, характерные для естественного спутника, да так, что никакими приборами не обнаружишь подделку. Он... он ещё... Вот, вернёмся к яйцу. Если выскрести всю начинку и оставить только скорлупу, а внутреннее пространство представить в виде нескольких сфер, как в русской игрушке Матрёшка, поместить в центр горошину, которая будет отвечать за стабильность всей системы, э-э, чтобы всё не развалилось – это будет простейшая модель современной Луны.
Сеньора встала из-за стола, подошла сзади к сыну, поцеловала курчавую голову.
– Спасибо, сынок. Теперь я утру нос сеньоре Ломбардо.
– Я ещё не рассказал, как люди перемещаются с Горизонта на Горизонт.
Бьянка Блази уже в дверях террасы, не оборачиваясь, ответила:
– А я знаю. Читала, кажется: там есть огромные лестницы.
3
На террасе остались отец и сын, не считая инета Анны. Её особо и не считали, и не замечали, как она убрала лишнюю посуду, подлила горячий кофе, собрала очистки скорлупы, спрятала от назойливых мух под салфеточкой сдобу. После шлепка господского сынка Анна старалась и вовсе быть незаметной, но по требованию необходимой. Необходимой этим странным созданиям – людям, для которых постоянное удобство становится привычным, невидимым, от кого оно бы не исходило: от своего же собрата или от антропоморфного механизма. «Их мотивирует только дискомфорт. А если и впрямь податься туда… Но кто им подаст кофе?»
– Да, мама – это нечто...
Сеньор Антонио строго погрозил сыну пальцем. Сапфир в массивном перстне предостерегающе засверкал острыми гранями.
– Будь почтительным, сын, и осторожным с фамильным сервизом. Нашим предкам он был дорог. Как и для меня, и для матери. Мать – достойная женщина, всю свою жизнь отдавшая семье, воспитанию тебя и сестры, и мне, мужу своему, верная, подарившая немало счастливых дней и ночей. И если ей не даётся понимание пространственно-временной коллизии в областях перехода, то она это переживёт и возрадуется, видя это понимание у своих детей.
– Я понял, отец. Прости.
