Едва авто остановилось, как члены комиссии наперегонки кинулись через бронированные двери в вестибюль учреждения. Шофёр остался в кабине, только посмеивался в пышные усы.
– Тяжеловато с непривычки, – услышали гости вместо приветствия.
Человек в белом халате стоял в ореоле огромного витража, символизирующего Вечную Жизнь – что-то замысловатое, современное из фантазий известного художника. Человек как бы являлся неразделимой частью этого замысла, но он приблизился к гостям, отделился, и от этого потеряла и композиция, и сам человек.
– Дюла Коржич, директор Вечной Весны. Чем могу служить уважаемому Фабио Блази?
10
Директор оказался милым, мягким в общении мужчиной лет сорока пяти. Он обстоятельно, с напускной долей немного замотанного делами человека, отвечал на вопросы. Конкретный вопрос – конкретный ответ с учётом знания слушателей материальной части.
Вопрос: Какова структура учреждения Вечная Весна?
Ответ: Она проста. Это высший менеджмент. Менеджмент среднего звена. Отделы первичной обработки, технологический отдел первого порядка, технологический отдел второго порядка, отдел логистики. Существуют подразделения напрямую не связанные с основным циклом.
Вопрос: Например?
Ответ: Например, научная лаборатория или банный комплекс.
Вопрос: Мы не видели ни одного пенсионера со времени их посадки в контейнер-басы ещё на Первом Горизонте. Поясните, пожалуйста.
Ответ: Контейнер-басс – транспорт специфический. Он рассчитан на пятьдесят пассажиров, которые, занимая места, помещаются в изолированные боксы. Погружение в мирный сон гарантирует исключение всяческих недоразумений в дороге. Кстати, тонированные окна контейнер-баса являются фиктивными, поэтому прощальные взмахи со стороны родственников... не обязательны.
По прибытии к причальным терминалам, боксы выгружаются и отправляются на первичную обработку. Клиент уже на пути к вечной жизни. Зачем его будить?
Вопрос: Мы неоднократно слышали о неких маркерах. Что это?
Ответ: О! Это фундаментальное понятие. Клиент, находясь в уникальных условиях Второго Горизонта, помнит и знает собственную жизнь досконально благодаря форсированному режиму работы его биологического приёма-передатчика. Между тем, находясь в бессознательном состоянии, он имеет возможность, под контролем компьютерной программы, поставить маркер на часть своей жизни, проживать (простите за тавтологию) которую он хочет вечно. Количество маркеров определяется только статусным положением пенсионера в обществе, в максимуме – вся прожитая жизнь. Но это редко. Данные конфиденциальны, их мы получаем напрямую из Закрытого Пенсионного фонда. Так формируется карта маркеров.
Вопрос: Что происходит дальше?
Ответ: Дальше в дело вступает большая физика. Основываясь на уравнениях Сержа Сомова, описывающих так называемую тэта-кривую, удалось образовать замкнутую плоскость, петлю Сомова с проекцией на неё... м-да... карты маркеров. Получившаяся волновая субстанция идеально вписывается в структуру минерала нефрит. А питает, синхронизирует и... выполняет другие... м-да... специфические функции наша несравненная Большая Мегги. Как? Попробуйте спросить у неё.
Вопрос: А посмотреть-то всё можно?
Ответ: Да, пожалуйста!
Экскурсия получилась малоинтересной, смотреть было не на что. Коридоры, офисные столы, исписанные мелом доски, мерное гудение в непрозрачной трубе главного конвейера. Некий дискомфорт члены комиссии, особенно дама, почувствовали у лазерной печи. Быстренько ретировались, быстренько свернули экскурсию.
Комиссия бодрячком направилась на банкет в её честь, испытывая огромное счастье, что им-то ещё доступны маленькие радости жизни.
Однако господин Фабио Блази на банкет не пошёл. От стреляного воробья не скрылась небольшая заминка в гладком объяснении Дюлы Коржича принципов формирования контента петли Сомова. Что-то не договаривал любезный хозяин.
– Господин директор, я хотел бы подробнее ознакомиться с работой вашей лаборатории. Не проводите?
Коржич потускнел, но держал удар:
– Собственно, почему нет? Прошу!
11
– Да, дела...
Фабио, как студент-третьекурстник, сидел на столе в пустой, полутёмной лаборатории, болтая ногой в воздухе. Вторая упиралась в стул, на котором примостился потерянный директор. Снизу вверх тот кидал на грозного чиновника заискивающие взгляды.
– А что мне оставалось делать? Остановить цикл, написать разоблачительное письмо, застрелиться... Следы вмешательства Большой Мегги обнаружились недавно, помог случай... Не важно... Я засадил поголовно всех лобастых за работу по нейтрализации. Пока безрезультатно. Уравнения Сомова идеальны, но он не Творец. Кто-то может больше. Если бы я!..
– Тихо! Не шуми. Какова доля брака?
– Примерно пополам. Да браком это и не назовёшь. Мы просто не знаем, на что обрекаем людей... Ваш визит... Теперь правду не скроешь... Я подам заявление об освобождении от должности. Я как честный человек...
Комиссар по вопросам демографии, семьи и досуга при Объединённом Правительстве, спецпредставитель Правительства в Клубе Сенаторов, председатель партии Социальный Альянс и прочее, и прочее – господин Фабио Блази прервал директора государственной корпорации Вечная Весна:
– Дурак ты, честный человек. Скажи лучше, можно ли увеличить скорость конвейера?
12
Через прозрачный пластик окна визуального контроля было видно, как обнажённое тело мужчины беззвучно скользнуло по шершавым роликам в керамический бункер плазменной печи. Словно устыдившись последующей процедуры, окно задёрнулось шторкой, и одновременно загорелись индикаторы температуры 1100 С и давления девяносто атмосфер. Спустя минуту, индикаторы погасли, шторка отодвинулась, а содержимое печи было замуровано в небольшой нефритовый куб, изображение которого появилось на дисплее оператора.
В служебные обязанности персонала входило сверить данные, выгравированные на одной из граней куба, с данными из сегодняшнего списка вновь прибывших пенсионеров и активировать тэта-кривую до геометрии петли Сомова, согласно выборке из индивидуальной маркерной карты. Это делалось простым нажатием клавиши ВВОД. Надпись была заклеена полоской бытового лейкопластыря, почерневшей от частого прикосновения. Однако на ней ещё можно было прочитать чернильное: «В ад?»
«Дан Леви. 100 лет. Дата. Человечество желает вам Счастливой Вечной Жизни».
Всё оказалось верным, и нефритовый куб отправился на место своего упокоения – аллея 12500-бис, оранжевый сектор, Второй Горизонт.
13
Шершавый гранит парапета набережной ещё хранил тепло летнего солнца. А оно уже закатилось за низкий горизонт ровно на столько, насколько необходимо для наступления белой ночи. Со мной рядом, близко-близко, моя девушка. Мы держимся за руки, губы размыкают поцелуй только, чтобы прошептать слова любви, слова клятвы в вечной верности друг другу. Нам не хватает ночного воздуха...
...Ощущение бесконечной обволакивающей неги внезапно пропало. Пришла тревога, изначально далёкая, слабая, но медленно и неотвратимо приближающаяся, растущая. Она заполнила все мгновения: прошлые, настоящие, будущие. Тогда пришёл страх. Возврата нет, будет только хуже. Стало хуже: исчезла радость, исчезло общение, тёплая связь. Одиночество навсегда, уже здесь. Страдания и… боль! Много боли, свет, крик… Я не хочу, знайте: я не хочу!
… Тогда пришёл страх. Возврата нет, будет только хуже. Стало хуже: исчезла радость, исчезло общение, тёплая связь. Одиночество навсегда, уже здесь. Страдания и… боль! Много боли, свет, крик… Я не хочу, знайте: я не хочу!..
...Тепло летнего солнца… Девушка... Страдания и… боль! Много боли, свет, крик… Я не хочу, знайте: я не хочу!.. Девушка... Боль...
… Я не хочу!
14
Старик Фабио поставил ногу на подножку контейнер-баса, чуть задержался на входе. В этот миг он почувствовал присутствие Дана Леви, и губы прошептали:
– Господи, я не хочу... Пятьдесят на пятьдесят...
Дан Леви. Лестница на Эверест
1
– Ну-с, молодой человек, как будем стричь?
Мастер – малого роста сухенький, с абсолютно лысой черепушкой старичок в мешковатом белом халате – с сомнением посматривал то на моё изображение в зеркале, то на мою макушку. И если в зеркало он бросал взгляды поверх массивных очков, едва зацепившихся за кончик крючковатого носа, то буйную растительность на угадывающейся лысине клиента он лицезрел через толстые линзы, прикрывая морщинистыми веками близорукие глаза.
– Не знаю. Вам виднее, – пробурчал я. Мне категорически не нравился свой природный волосяной покров и всё меньше старик.
«Молодой человек... Впрочем, для такой старой калоши мои сорок пять – далёкое прошлое, как для меня молочный зуб на ниточке. Однако, каков вопросец! Не в бровь, а в глаз».
– Да, мне виднее, – со вздохом сказал мастер, энергично надавливая ногой на педаль старого кресла. Не стилизованное, настоящее кресло смачно зачавкало пневматикой, а я приподнялся над полом, да так, что едва стал доставать до него носками ботинок.
«Нелепость какая... Голова кочаном торчит из верхушки конуса из дурацкой простыни, туго завязанной на кадыке. Руки девать некуда, кроме как скрестить на животе и тем самым понимать, что он существует. Либо надо принять позу сидящего Тутмоса III, только вместо горшков держать никелированные подлокотники. А все эти ножницы, пилочки, расчёсочки и что-то ещё всякое... Бр-р... Объективная необходимость... Единственное, что напоминает о посещении симотеки, так это клубничное послевкусие от нулевого перугена и пустой флакон, трёх очковым броском закинутый этим мастером в мусорное ведро. Впрочем, здесь не симотека, а парикмахерская. Да-а... Давненько я не был... в парикмахерской. Пожалуй, в последний раз я посещал аналогичное заведение ещё в детстве, лет эдак сорок с гаком назад. И вот что, собственно, удивляет: тогда я – пугливый четырёхлеток – не бился в истерике от вида металлических инструментов в руках толстой тётки и не ревел от страха, глядя на кучу перемешанных с пылью срезанных волос. Напротив, все эти причиндалы и обряды парикмахерского шаманства вызывали во мне не беспокойство с недоумением, а любопытство и ожидание приятного щекотания по голове. Никакого ужасного ужаса я не испытывал даже перед деревянной жёрдочкой, переброшенной между подлокотниками, на которой я сидел по причине малого роста, беспардонно забравшись с ногами на кожаное кресло. Сидел высоко, как взрослый...
Забыл я эти ощущения, позорно забыл. И большинство нынешних людей забыло».
– Предлагаю «канадку». Ну и по ходу...
– А какой лонг? Ох, простите! Не уместный вопрос.
– Да, – прошамкал старик, – придётся отвыкать.
Он ловко принялся за дело, так и не услышав моего утвердительного ответа.
В девственные дебри затылка впились зубья расчёски, заскребли, оставляя, как мне казалось, глубокие кровяные борозды; залязгали, залетали над ними ножницы; клочья волос, вырванные, по моему убеждению, с корнями, посыпались на белоснежную простыню. Я зажмурился, мучительно следуя совету отвыкать.
2
В этот раз тётя-парикмахер забыла переключить телевизор на детский канал, и на вогнутом экране вместо мультика про инетика Мишу и лошадку Тришу шла скучная взрослая передача. В знак протеста я хотел зареветь, но, заметив моё намерение, мама положила в решительно открывшийся ротик леденец монпансье, предусмотрительно захваченный ею на подобный случай. Я был доволен, и тугоплавкая конфета надолго отвлекла меня от телевизора, позволив сосредоточиться на мятном вкусе и на манипуляциях с моей чёлкой.
Мама же, напротив, чрезвычайно увлеклась телепередачей, да и тётя-мастер периодически прекращала щёлкать ножницами, на миг замирала и вслушивалась в бубнёж какого-то старикашки.
Одновременно кончились три вещи: моя стрижка, моя конфета и телепрограмма.
– Это новый канал? Наконец-то по телевизору показали что-то любопытное, – сказала мама.
– Вы совершенно правы, мадам, – ответила тётя, помогая мне спрыгнуть с кресла. – Перспективы вдохновляют, но вместе с тем тревожат.
– Что может тревожить в проборах и локонах?
– О, ничего, мадам. Но люди с моей профессией сильно рискуют.
– Ах, вот вы о чём... Признаюсь, я об этом не подумала. Да-а, – мама перестала застёгивать пуговицы моего пальто, – конечно, многое, очень многое может измениться... Но как же будет удобно! Не переживайте, дорогая, настоящие профессионалы в жизни не потеряются. Так, малыш, скажи тёте «спасибо» – и держи ещё конфету.
– Шпасибо! – произнёс я с набитым ртом.
Мы ушли, и я никогда не узнаю того, что делала дальше ласковая тётя-парикмахер.
А она закрыла дверь на массивную щеколду, отчего светящаяся зелёным неогоном надпись в витрине заведения автоматически сменилась на красную «Извините, закрыто»; затем подошла к парикмахерскому креслу, фартуком смахнула с подлокотника невидимый волосок и тяжело опустилась на кожаную сидушку.
– ТиВи, меню, запись программы 13:30, последняя часть, – негромко проговорила она, и тотчас, прервав выпуск новостей, на экране возник давешний старикан в сопровождении «спускающейся в долину» журналистки с микрофоном в холёной руке.
Женский голос зазвучал с половины фразы:
– ...Марка Анри Симона, профессора Кейптаунского института биокоррекции, руководителя лаборатории... э-э... динамического генопрограммирования. И сразу первый вопрос. Скажите, профессор, не ваши ли питомцы разгуливают ныне по заповедным саваннам Танзании, Кении, Южного Судана или сидят в вольерах зоопарков по всему миру?
Старикашка потянулся было рукой к микрофону, однако журналистка обманным движением ловко поднесла его к самым губам профессора. Рука же его стала опасно сближаться с высоким бюстом... Оператор торопливо взял лицо мужчины крупнее.
– Очевидно, мадам, – с сильным французским прононсом заговорил профессор, не испытывая ни тени смущения, – вы имеете ввиду практические результаты работы продолжателей дела Джорджа О. Пойнера, который ещё в далёком 1992 году выделил ДНК долгоносика, застрявшего в смоле сто двадцать миллионов лет назад? Динозавры, мамонты, саблезубые суслики... Это несомненный успех коллег-генетиков. Среди них есть и мои друзья, и мои ученики. Однако перед лабораторией генопрограммирования поставлены другие задачи.
– И кто ваш заказчик?
Журналистке редакционное задание навевало скуку, а профессор, казалось, был рад отвлечься от окуляров микроскопа и пообщаться с красивой дамой.
– Он, вернее, она. Жизнь ставит перед генной инженерией нетривиальные задачи, от решения которых прямо зависит существование как биологического вида и всего человечества, и отдельно взятого индивида. И никакая юридическая казуистика...
– Профессор, профессор... А вот целевую аудиторию из подписчиков нашего телеканала – женщин – чем может порадовать... э-э... динамическое гено...программирование?
– Да-да... Я совершенно забыл... Телеканал «Женский день – 365»... Для вас, дорогие дамы, уже доступны... скажем, в категории...
– Интерьер дома, – оживившись, подсказала журналистка.
– Вот именно... Не вянущие от месяца до года букеты из цветов, как широко известных природных, так и авторских коллекционных. Желаемая интенсивность суточных циклов композитных ароматов и роспуска бутонов, имитация росы.
– Да, у них миллионные лайки в социумсетях. А домашние любимцы...
– Тяжеловато с непривычки, – услышали гости вместо приветствия.
Человек в белом халате стоял в ореоле огромного витража, символизирующего Вечную Жизнь – что-то замысловатое, современное из фантазий известного художника. Человек как бы являлся неразделимой частью этого замысла, но он приблизился к гостям, отделился, и от этого потеряла и композиция, и сам человек.
– Дюла Коржич, директор Вечной Весны. Чем могу служить уважаемому Фабио Блази?
10
Директор оказался милым, мягким в общении мужчиной лет сорока пяти. Он обстоятельно, с напускной долей немного замотанного делами человека, отвечал на вопросы. Конкретный вопрос – конкретный ответ с учётом знания слушателей материальной части.
Вопрос: Какова структура учреждения Вечная Весна?
Ответ: Она проста. Это высший менеджмент. Менеджмент среднего звена. Отделы первичной обработки, технологический отдел первого порядка, технологический отдел второго порядка, отдел логистики. Существуют подразделения напрямую не связанные с основным циклом.
Вопрос: Например?
Ответ: Например, научная лаборатория или банный комплекс.
Вопрос: Мы не видели ни одного пенсионера со времени их посадки в контейнер-басы ещё на Первом Горизонте. Поясните, пожалуйста.
Ответ: Контейнер-басс – транспорт специфический. Он рассчитан на пятьдесят пассажиров, которые, занимая места, помещаются в изолированные боксы. Погружение в мирный сон гарантирует исключение всяческих недоразумений в дороге. Кстати, тонированные окна контейнер-баса являются фиктивными, поэтому прощальные взмахи со стороны родственников... не обязательны.
По прибытии к причальным терминалам, боксы выгружаются и отправляются на первичную обработку. Клиент уже на пути к вечной жизни. Зачем его будить?
Вопрос: Мы неоднократно слышали о неких маркерах. Что это?
Ответ: О! Это фундаментальное понятие. Клиент, находясь в уникальных условиях Второго Горизонта, помнит и знает собственную жизнь досконально благодаря форсированному режиму работы его биологического приёма-передатчика. Между тем, находясь в бессознательном состоянии, он имеет возможность, под контролем компьютерной программы, поставить маркер на часть своей жизни, проживать (простите за тавтологию) которую он хочет вечно. Количество маркеров определяется только статусным положением пенсионера в обществе, в максимуме – вся прожитая жизнь. Но это редко. Данные конфиденциальны, их мы получаем напрямую из Закрытого Пенсионного фонда. Так формируется карта маркеров.
Вопрос: Что происходит дальше?
Ответ: Дальше в дело вступает большая физика. Основываясь на уравнениях Сержа Сомова, описывающих так называемую тэта-кривую, удалось образовать замкнутую плоскость, петлю Сомова с проекцией на неё... м-да... карты маркеров. Получившаяся волновая субстанция идеально вписывается в структуру минерала нефрит. А питает, синхронизирует и... выполняет другие... м-да... специфические функции наша несравненная Большая Мегги. Как? Попробуйте спросить у неё.
Вопрос: А посмотреть-то всё можно?
Ответ: Да, пожалуйста!
Экскурсия получилась малоинтересной, смотреть было не на что. Коридоры, офисные столы, исписанные мелом доски, мерное гудение в непрозрачной трубе главного конвейера. Некий дискомфорт члены комиссии, особенно дама, почувствовали у лазерной печи. Быстренько ретировались, быстренько свернули экскурсию.
Комиссия бодрячком направилась на банкет в её честь, испытывая огромное счастье, что им-то ещё доступны маленькие радости жизни.
Однако господин Фабио Блази на банкет не пошёл. От стреляного воробья не скрылась небольшая заминка в гладком объяснении Дюлы Коржича принципов формирования контента петли Сомова. Что-то не договаривал любезный хозяин.
– Господин директор, я хотел бы подробнее ознакомиться с работой вашей лаборатории. Не проводите?
Коржич потускнел, но держал удар:
– Собственно, почему нет? Прошу!
11
– Да, дела...
Фабио, как студент-третьекурстник, сидел на столе в пустой, полутёмной лаборатории, болтая ногой в воздухе. Вторая упиралась в стул, на котором примостился потерянный директор. Снизу вверх тот кидал на грозного чиновника заискивающие взгляды.
– А что мне оставалось делать? Остановить цикл, написать разоблачительное письмо, застрелиться... Следы вмешательства Большой Мегги обнаружились недавно, помог случай... Не важно... Я засадил поголовно всех лобастых за работу по нейтрализации. Пока безрезультатно. Уравнения Сомова идеальны, но он не Творец. Кто-то может больше. Если бы я!..
– Тихо! Не шуми. Какова доля брака?
– Примерно пополам. Да браком это и не назовёшь. Мы просто не знаем, на что обрекаем людей... Ваш визит... Теперь правду не скроешь... Я подам заявление об освобождении от должности. Я как честный человек...
Комиссар по вопросам демографии, семьи и досуга при Объединённом Правительстве, спецпредставитель Правительства в Клубе Сенаторов, председатель партии Социальный Альянс и прочее, и прочее – господин Фабио Блази прервал директора государственной корпорации Вечная Весна:
– Дурак ты, честный человек. Скажи лучше, можно ли увеличить скорость конвейера?
12
Через прозрачный пластик окна визуального контроля было видно, как обнажённое тело мужчины беззвучно скользнуло по шершавым роликам в керамический бункер плазменной печи. Словно устыдившись последующей процедуры, окно задёрнулось шторкой, и одновременно загорелись индикаторы температуры 1100 С и давления девяносто атмосфер. Спустя минуту, индикаторы погасли, шторка отодвинулась, а содержимое печи было замуровано в небольшой нефритовый куб, изображение которого появилось на дисплее оператора.
В служебные обязанности персонала входило сверить данные, выгравированные на одной из граней куба, с данными из сегодняшнего списка вновь прибывших пенсионеров и активировать тэта-кривую до геометрии петли Сомова, согласно выборке из индивидуальной маркерной карты. Это делалось простым нажатием клавиши ВВОД. Надпись была заклеена полоской бытового лейкопластыря, почерневшей от частого прикосновения. Однако на ней ещё можно было прочитать чернильное: «В ад?»
«Дан Леви. 100 лет. Дата. Человечество желает вам Счастливой Вечной Жизни».
Всё оказалось верным, и нефритовый куб отправился на место своего упокоения – аллея 12500-бис, оранжевый сектор, Второй Горизонт.
13
Шершавый гранит парапета набережной ещё хранил тепло летнего солнца. А оно уже закатилось за низкий горизонт ровно на столько, насколько необходимо для наступления белой ночи. Со мной рядом, близко-близко, моя девушка. Мы держимся за руки, губы размыкают поцелуй только, чтобы прошептать слова любви, слова клятвы в вечной верности друг другу. Нам не хватает ночного воздуха...
...Ощущение бесконечной обволакивающей неги внезапно пропало. Пришла тревога, изначально далёкая, слабая, но медленно и неотвратимо приближающаяся, растущая. Она заполнила все мгновения: прошлые, настоящие, будущие. Тогда пришёл страх. Возврата нет, будет только хуже. Стало хуже: исчезла радость, исчезло общение, тёплая связь. Одиночество навсегда, уже здесь. Страдания и… боль! Много боли, свет, крик… Я не хочу, знайте: я не хочу!
… Тогда пришёл страх. Возврата нет, будет только хуже. Стало хуже: исчезла радость, исчезло общение, тёплая связь. Одиночество навсегда, уже здесь. Страдания и… боль! Много боли, свет, крик… Я не хочу, знайте: я не хочу!..
...Тепло летнего солнца… Девушка... Страдания и… боль! Много боли, свет, крик… Я не хочу, знайте: я не хочу!.. Девушка... Боль...
… Я не хочу!
14
Старик Фабио поставил ногу на подножку контейнер-баса, чуть задержался на входе. В этот миг он почувствовал присутствие Дана Леви, и губы прошептали:
– Господи, я не хочу... Пятьдесят на пятьдесят...
Часть третья
Дан Леви. Лестница на Эверест
1
– Ну-с, молодой человек, как будем стричь?
Мастер – малого роста сухенький, с абсолютно лысой черепушкой старичок в мешковатом белом халате – с сомнением посматривал то на моё изображение в зеркале, то на мою макушку. И если в зеркало он бросал взгляды поверх массивных очков, едва зацепившихся за кончик крючковатого носа, то буйную растительность на угадывающейся лысине клиента он лицезрел через толстые линзы, прикрывая морщинистыми веками близорукие глаза.
– Не знаю. Вам виднее, – пробурчал я. Мне категорически не нравился свой природный волосяной покров и всё меньше старик.
«Молодой человек... Впрочем, для такой старой калоши мои сорок пять – далёкое прошлое, как для меня молочный зуб на ниточке. Однако, каков вопросец! Не в бровь, а в глаз».
– Да, мне виднее, – со вздохом сказал мастер, энергично надавливая ногой на педаль старого кресла. Не стилизованное, настоящее кресло смачно зачавкало пневматикой, а я приподнялся над полом, да так, что едва стал доставать до него носками ботинок.
«Нелепость какая... Голова кочаном торчит из верхушки конуса из дурацкой простыни, туго завязанной на кадыке. Руки девать некуда, кроме как скрестить на животе и тем самым понимать, что он существует. Либо надо принять позу сидящего Тутмоса III, только вместо горшков держать никелированные подлокотники. А все эти ножницы, пилочки, расчёсочки и что-то ещё всякое... Бр-р... Объективная необходимость... Единственное, что напоминает о посещении симотеки, так это клубничное послевкусие от нулевого перугена и пустой флакон, трёх очковым броском закинутый этим мастером в мусорное ведро. Впрочем, здесь не симотека, а парикмахерская. Да-а... Давненько я не был... в парикмахерской. Пожалуй, в последний раз я посещал аналогичное заведение ещё в детстве, лет эдак сорок с гаком назад. И вот что, собственно, удивляет: тогда я – пугливый четырёхлеток – не бился в истерике от вида металлических инструментов в руках толстой тётки и не ревел от страха, глядя на кучу перемешанных с пылью срезанных волос. Напротив, все эти причиндалы и обряды парикмахерского шаманства вызывали во мне не беспокойство с недоумением, а любопытство и ожидание приятного щекотания по голове. Никакого ужасного ужаса я не испытывал даже перед деревянной жёрдочкой, переброшенной между подлокотниками, на которой я сидел по причине малого роста, беспардонно забравшись с ногами на кожаное кресло. Сидел высоко, как взрослый...
Забыл я эти ощущения, позорно забыл. И большинство нынешних людей забыло».
– Предлагаю «канадку». Ну и по ходу...
– А какой лонг? Ох, простите! Не уместный вопрос.
– Да, – прошамкал старик, – придётся отвыкать.
Он ловко принялся за дело, так и не услышав моего утвердительного ответа.
В девственные дебри затылка впились зубья расчёски, заскребли, оставляя, как мне казалось, глубокие кровяные борозды; залязгали, залетали над ними ножницы; клочья волос, вырванные, по моему убеждению, с корнями, посыпались на белоснежную простыню. Я зажмурился, мучительно следуя совету отвыкать.
2
В этот раз тётя-парикмахер забыла переключить телевизор на детский канал, и на вогнутом экране вместо мультика про инетика Мишу и лошадку Тришу шла скучная взрослая передача. В знак протеста я хотел зареветь, но, заметив моё намерение, мама положила в решительно открывшийся ротик леденец монпансье, предусмотрительно захваченный ею на подобный случай. Я был доволен, и тугоплавкая конфета надолго отвлекла меня от телевизора, позволив сосредоточиться на мятном вкусе и на манипуляциях с моей чёлкой.
Мама же, напротив, чрезвычайно увлеклась телепередачей, да и тётя-мастер периодически прекращала щёлкать ножницами, на миг замирала и вслушивалась в бубнёж какого-то старикашки.
Одновременно кончились три вещи: моя стрижка, моя конфета и телепрограмма.
– Это новый канал? Наконец-то по телевизору показали что-то любопытное, – сказала мама.
– Вы совершенно правы, мадам, – ответила тётя, помогая мне спрыгнуть с кресла. – Перспективы вдохновляют, но вместе с тем тревожат.
– Что может тревожить в проборах и локонах?
– О, ничего, мадам. Но люди с моей профессией сильно рискуют.
– Ах, вот вы о чём... Признаюсь, я об этом не подумала. Да-а, – мама перестала застёгивать пуговицы моего пальто, – конечно, многое, очень многое может измениться... Но как же будет удобно! Не переживайте, дорогая, настоящие профессионалы в жизни не потеряются. Так, малыш, скажи тёте «спасибо» – и держи ещё конфету.
– Шпасибо! – произнёс я с набитым ртом.
Мы ушли, и я никогда не узнаю того, что делала дальше ласковая тётя-парикмахер.
А она закрыла дверь на массивную щеколду, отчего светящаяся зелёным неогоном надпись в витрине заведения автоматически сменилась на красную «Извините, закрыто»; затем подошла к парикмахерскому креслу, фартуком смахнула с подлокотника невидимый волосок и тяжело опустилась на кожаную сидушку.
– ТиВи, меню, запись программы 13:30, последняя часть, – негромко проговорила она, и тотчас, прервав выпуск новостей, на экране возник давешний старикан в сопровождении «спускающейся в долину» журналистки с микрофоном в холёной руке.
Женский голос зазвучал с половины фразы:
– ...Марка Анри Симона, профессора Кейптаунского института биокоррекции, руководителя лаборатории... э-э... динамического генопрограммирования. И сразу первый вопрос. Скажите, профессор, не ваши ли питомцы разгуливают ныне по заповедным саваннам Танзании, Кении, Южного Судана или сидят в вольерах зоопарков по всему миру?
Старикашка потянулся было рукой к микрофону, однако журналистка обманным движением ловко поднесла его к самым губам профессора. Рука же его стала опасно сближаться с высоким бюстом... Оператор торопливо взял лицо мужчины крупнее.
– Очевидно, мадам, – с сильным французским прононсом заговорил профессор, не испытывая ни тени смущения, – вы имеете ввиду практические результаты работы продолжателей дела Джорджа О. Пойнера, который ещё в далёком 1992 году выделил ДНК долгоносика, застрявшего в смоле сто двадцать миллионов лет назад? Динозавры, мамонты, саблезубые суслики... Это несомненный успех коллег-генетиков. Среди них есть и мои друзья, и мои ученики. Однако перед лабораторией генопрограммирования поставлены другие задачи.
– И кто ваш заказчик?
Журналистке редакционное задание навевало скуку, а профессор, казалось, был рад отвлечься от окуляров микроскопа и пообщаться с красивой дамой.
– Он, вернее, она. Жизнь ставит перед генной инженерией нетривиальные задачи, от решения которых прямо зависит существование как биологического вида и всего человечества, и отдельно взятого индивида. И никакая юридическая казуистика...
– Профессор, профессор... А вот целевую аудиторию из подписчиков нашего телеканала – женщин – чем может порадовать... э-э... динамическое гено...программирование?
– Да-да... Я совершенно забыл... Телеканал «Женский день – 365»... Для вас, дорогие дамы, уже доступны... скажем, в категории...
– Интерьер дома, – оживившись, подсказала журналистка.
– Вот именно... Не вянущие от месяца до года букеты из цветов, как широко известных природных, так и авторских коллекционных. Желаемая интенсивность суточных циклов композитных ароматов и роспуска бутонов, имитация росы.
– Да, у них миллионные лайки в социумсетях. А домашние любимцы...
