— Бункер уцелел? — спросил Ковальский.
— Бункер-то уцелел... А вот операторы — не все, — вздохнула Катарина. — Конечно, я в это время была одурманена медикаментами, так что, не могу поручиться за правдивость своего рассказа...
— Хорошо-хорошо, мы вас поняли, — заверил ее Вершинин. — Может, покажете нам татуировку?
— Показывай, — бесцеремонно потребовал Ковальский.
Катарина закатала левый рукав и положила руку на стол. Если бы она знала, какой это окажет эффект, то с самого утра ходила бы закатав рукава! Спесь с ушей Ковальского слетела в одно мгновение. Глаза его округлились так, что из-за осветившего их бокового света они из темных стали светло-зелеными.
— Не может быть!.. — только и сказал капитан, разглядывая маленькую татуировку в виде многогранного кристалла с затейливым символом.
— Узнаешь знак? — серьезно спросил генерал.
— Д... да, — выдавил Ковальский. — Это — энграмма.
— Что за энграмма?
— Что-то вроде флэшки, только на нее можно записывать... всякое, — непонятно пояснил капитан.
— И как нам ее прочитать? — спросил Вершинин.
Ковальский посмотрел на него, как на дурака:
— Никак. Это всего лишь изображение энграммы, но не она сама. Да дело даже не в том!
Он откинулся на спинку стула, потеребил пряжку на рукаве плаща и задумчиво сказал:
— Иногда мне кажется, что я уже успел забыть больше, чем знаю сейчас. Более того, когда я нашел себя во мраке... уже тогда я был один так долго, что забыл большую часть своих фантазий. Иногда воспоминания возвращаются, обрывками. Но я уже сам не знаю, настоящие это воспоминания, или я просто вспомнил часть былой фантазии.
Он поднял взгляд на генерала:
— Так вот, я был уверен, что энграммы — на сто процентов мой вымысел.
— Значит, не вымысел, — заключил Вершинин.
— Не факт. Ключевое слово — "мой", — возразил капитан. — Кто-то знает то, что мог знать лишь я...
Ковальский умолк, и генерал поторопил его:
— А это значит, что...
— Что эти их сектанты, кто бы их не направлял, хотели, чтобы Катарина встретилась со мной, — ответил капитан. — Ладно, Кэт, дай я посмотрю внимательнее.
Девушка нехотя вернула руку на стол, и Ковальский тут же вцепился в нее холодными твердыми пальцами. В этом было что-то от неприятной медицинской процедуры: Катарина не решалась отнять руку, но ей не нравилось, что ее лапает какой-то несимпатичный хрен, предположительно, псих — если принять во внимание ахинею, которую он тут нес с самым серьезным видом. Девушка посмотрела на генерала. Тот в ответ ободряюще улыбнулся.
Наконец, Ковальский закончил осмотр и отпустил ее многострадальную руку.
— Первичное излучение, — бросил капитан.
— Маячок?
— Нет, очень слабое излучение, для маячка не годится.
— Значит, это просто для защиты татуировки? — предположил генерал.
— Возможно, — согласился Ковальский. — Или это — послание.
— Для кого?
— В нашем распоряжении есть только одна из... тех, кто мог бы произвести подобный "имплантат", — капитан замолчал, бросив взгляд на Катарину.
— Думаешь, второй клиент хочет, чтобы ты отвел госпожу Йович к первому? — с сомнением протянул Вершинин.
— Да. Потому что та сука в Тюрьме знает на вкус всех своих подельников. Я просто не могу не допросить ее! Для этого мне нужен образец излучения, — Ковальский кивнул на Катарину, с беспокойством разглядывавшую "радиоактивную" татуировку. — Когда имплантат там окажется, узница автоматически узнает, что ей хотели передать.
— Каким образом она этим воспользуется? — спросил генерал.
— Направит меня, куда ей выгодно. Скорее всего, прямиком в ловушку, — убежденно ответил Ковальский.
— Допустим, — согласился генерал. — Ну и как мы их обманем?
— Никак, — пожал плечами Ковальский. — Я просто пойду в ловушку. Почему нет?
— А почему "да"? — возразил Вершинин.
— Потому что мы на грани. Нам пиздец, — зло отозвался капитан. — Если есть хоть мизерный шанс узнать что-нибудь о втором клиенте, то я готов.
Ковальский выпрямился с видом человека, который уже действительно сказал все, что хотел.
— Минуточку, — недовольно возразил генерал. — Во-первых, не выражайся при дамах и старших по званию. Во-вторых, зачем вообще неприятелю отправлять тебя в Тюрьму? Просто прислали бы SMS: приходи, мол, у нас здесь ловушка для тебя.
— Прошу прощения. Не знаю, — смутился Ковальский. — Но я более чем уверен, что узница до сих пор остается мозговым центром противника. Да и, собственно, спрашивать нам больше и не у кого.
— А сектанты?.. Ах да, Мартин говорил, что немногочисленные арестованные ничего не знали. Лишь несли религиозный бред о, прости Господи, Тёмном Апостоле, — генерал почесал ежик волос на затылке. — Ладно. Ты обещаешь обеспечить безопасность госпожи Йович?
Капитан нахмурился.
— Ее не обязательно брать. Давайте, я просто изыму образец, да и дело с концом! Я уверен, что смогу... Без странных происшествий, — Ковальский насмешливо посмотрел на Катарину.
— Мартин просил ничего не делать с "подарком" сектантов, — отрезал Вершинин. — Никаких операций.
— Ну, ладно, — вздохнул капитан. — Тогда нужно оформить допуск для Кэт, подготовить ее, проинструктировать. Может, сводить в учебный поход четвертого-пятого уровня. Ее профиль неплохо было бы получить, в конце концов.
— Неприемлемо, — отрезал генерал.
— Простите, в каком смысле? — не понял Ковальский.
— Катарина, как говорится у вас, молодежи, "не в теме". И Мартин хочет, чтобы это так и оставалось, — пояснил Вершинин.
Капитан пожал плечами, хотел что-то сказать, осекся, вновь пожал плечами.
— Сюрреализм какой-то, — наконец, сказал он. — Тогда нам остается отправить ее домой. Иного подобные условия и не позволяют.
— Ну почему же, вот ты, консультант, сказал свое слово. А есть еще один консультант, в Тюрьме. Пусть тоже скажет, — начал объяснять генерал. — И вот тогда мы суммируем оба источника информации, и я свяжусь с господином Дворжаком.
— Так... Так нет же! А как мы в Тюрьму пойдем, не нарушив второе условие, о непричастности? — растерялся капитан.
— Ох, Алексей, — Вершинин начинал терять терпение. — Повторяю еще раз: у меня джентльменское соглашение с Мартином — не лезть со скальпелем к Катарине и не посвящать ее в то, во что Мартин не хочет ее посвящать. Я и не буду этого делать. Я просто отправляю вас обоих в Тюрьму. Ты понял меня?
Мужчины смотрели друг другу в глаза. Катарина, уже давно сгоравшая от неловкости, что эти двое обсуждают ее, будто ее здесь нет, а она даже не понимает, о чем они говорят, догадывалась, что сейчас между ними происходит какой-то молчаливый диалог.
Наконец, лицо капитана осветилось озарением:
— А! Прошу прощения за непонятливость. Виноват!
— Ну вот и хорошо, — генерал встал из-за стола переговоров и отправился к своему личному. Минуту покопался в компьютере. — Аналитики говорят, через два дня ожидается затишье.
— Да, сейчас спад "горячей" фазы, — подтвердил Ковальский.
— Хорошо. В первый день затишья и пойдете. До тех пор ты мне нужен здесь.
— Так точно, тащ генерал, — склонил голову капитан.
— Госпожа Йович, — обратился генерал к Катарине. — Поход, на который я хочу вас подписать — опасен. Капитан Ковальский обеспечит вам максимально возможный уровень безопасности, но стопроцентной гарантии вашего возвращения нет. Вы принимаете этот риск?
Катарина хотела было возразить, что генерал точно так же мог спросить про "сепуление сепулек", но лишь махнула рукой:
— Да я хоть в Ад.
— О! Такие люди нам нужны! Хвалю за гусарский настрой, — одобрил генерал.
Он вновь обратился к Ковальскому:
— Вот еще что, Лёш. Ты уж постарайся в день похода оказаться живым. Ладно?
Два следующих дня Катарина скрашивала ожидание прогулками вокруг гостиницы. Конечно же, в компании Алёны. Разведчицу заинтересовал выезд из подземного гаража Управления, тот, что находился под надземным переходом между зданиями. Она еще при первом посещении территории заметила, что под новым корпусом есть альтернативный путь — закрытый большими воротами тоннель. Это был словно вызов!
Мысленно прочертив на воображаемой карте линию, она исследовала город на глубину в несколько улиц. И нашла! На тихой улочке, параллельной проспекту, дома стояли ступеньками. В нише, образованной тремя домами, она увидела перекрытые рольставнями окна и дверные проемы, а также подозрительный избыток видеокамер. А еще в стене дома были ворота, скрытые за перегородившим нишу большим фургоном с потертой рекламой логистической фирмы. Здание на другой стороне улицы, напротив, выглядело обычным — первый этаж занимал шахматный клуб и пара кафешек. А вот примыкающие здания снова подозрительно щурились на "тайную нишу" слепыми окнами и видеокамерами. И рядом с ними стояли еще фургоны: разных моделей, с разными "рекламками". Но разведчица словно наяву видела, как малые фургоны разъезжаются в разные концы улицы, перегораживая обе полосы, а центральный фургон освобождает выезд сотрудникам Управления. Довольно бесхитростно у них все, почти по-дилетантски. Клиенты "Велки" иной раз "шифровались" гораздо лучше.
Конечно, такими изысканиями Катарина занималась исключительно от скуки.
А еще, чтобы не задумываться, настоящий ли то город вокруг, или уже иллюзорный. Благо, у нее под рукой всегда была Алёна, по которой можно было проверять, не загуляла ли Катарина в собственных больных фантазиях. Как же это плохо, когда не можешь положиться на собственный разум!
На четвертый вечер в этом городе, что Катарина проводила в четырех стенах гостиничного номера, к ней постучалась сопровождающая. Та сообщила, что назначенное мероприятие состоится завтра с утра, да передала разведчице записку от капитана Ковальского: одеваться тепло, для длительного пешего перехода, взять что-нибудь огнестрельное, но не обременительное — огневой контакт с неприятелем возможен, но не предполагается.
И в первый раз за прошедшие дни унылая Алёна порадовала свою подопечную: той дано разрешение взять из арсенала один комплект любого стрелкового оружия. Это воодушевило Катарину куда больше, чем вежливость и обходительность генерала Вершинина. Пусть она и понятия не имела, что за поход ее ждет, и с каким неприятелем там можно будет встретиться — записка Ковальского и была пока единственным "инструктажем".
А утро не задалось. Нет, она, конечно, была рада отправиться в назначенный генералом поход: гордиев узел странностей нужно было разрубить кровь из носа. Однако, энтузиазм ушел без следа, когда она краем глаза увидела, что ее отражение в зеркале не нагнулось над раковиной вслед за ней.
Катарина без проблем закончила водные процедуры и даже смогла немного подкрасить интерфейс, смотрясь в изогнутую поверхность зеркальных очков — это было куда безопаснее, чем пользоваться настоящим плоским зеркалом. Но настроение испортилось хуже некуда.
Она навсегда запомнила тот день, разделивший ее жизнь на "до" и "после"; в том, как легко на ее судьбе и карьере был поставлен крест, нашел бы вдохновение любой философ-экзистенциалист.
Тот декабрьский день начинался как обычно: ничто не предвещало беды, пока она занималась утренней рутиной. Однако, выплюнув в раковину зубную пасту и подняв взгляд, Катарина увидела, что ее зеркальный двойник живет своей жизнью, прямо как в набивших оскомину фильмах ужасов.
Сейчас-то, в ванной предоставленного Управлением гостиничного номера, она точно знала, что будет, если она посмотрит в зеркало: скорчив болезненную, будто вызванную электрическим ударом, гримасу, ее отражение прильнет к стеклу с другой стороны и начнет сверлить взглядом. Вполне возможно, сделает и что-нибудь мерзкое, например, вынет глаз из глазницы да положит его в рот. Зазеркальные глаза даже без мышц и нервов могут вращаться и пялиться на тебя, в том числе, изо рта... и из других отверстий организма.
Конечно, ни тогда, ни сейчас, Катарина не боялась своего отражения. Было бы крайне наивно полагать, что причина этих видений может быть в мистике, вторжении чего-то потустороннего. Да пусть бы это так и было! Но ведь каждый разумный человек знает: зрительные галлюцинации — очень плохой симптом, особенно, если учесть, что наркотиками девушка никогда не баловалась.
То первое видение пришлось на выходной день. Катарина тогда пробовала заняться домашними делами, но в итоге два дня подряд просидела на диване, неизвестно чего ожидая.
Она знала, что ей следовало обратиться к специалистам. Раз в целом она адекватна, то болезнь, наверно, быстро удалось бы взять под контроль. Только вот возвращение в "Велку" ей было бы заказано: сотрудником мог быть только железобетонно-надежный человек, психи там никому не нужны. Даже Мартину.
Впрочем, видения в те дни ее больше не посещали, и она пришла к оптимистичному выводу, что все это могло быть последствиями случайного употребление какого-нибудь психотропного препарата. У "Велки" много врагов, подобная диверсия была вполне возможна. Значит, ей надо выждать время, и, если видений не повторится — она спасена! Опять же, если была диверсия, то кто-нибудь еще мог попасть под удар, и руководство отряда примет меры. Это напомнило ей ситуацию с безалаберными ракетными инженерами: каждый ожидает, что какая-нибудь другая группа прервет запуск, признавшись в неготовности своей подсистемы. Эгоистично и безответственно, но самим себе мы многое прощаем, не так ли?
Ее надежды не оправдались. Неделю спустя ее стало "крыть" и чаще, и жестче. В очередной раз, не желая поддаваться иллюзиям, она смотрела на кривляния и ужимки Аниратак, как она называла свое отражение, и та вдруг выкинула новый фокус: внезапно примагнитила взор настоящей Катарины. Физически ощущая исходящие из глаз отражения потоки упругой силы, Катарина будто утратила контроль над собственным телом. Во рту растекался отдающий то ли лекарствами, то ли металлом мерзкий вкус. Аниратак же, чьи черты лица расслабились и застыли в маску трупа, в пластик манекена, стала показывать Катарине чудесные картинки. Та потом не могла точно вспомнить — вернее, запрещала себе вспоминать дурацкие галлюцинации — но там было что-то вроде угловатого чудовища среди густой, осязаемой темноты. И вот эта темнота, на самом деле, была жертвой, беспомощной добычей, а чудовище... нравилось Катарине!
Тогдашний приступ закончился довольно противно: в какой-то момент Катарину начало тошнить, и тощая струйка желудочного сока попала ей в дыхательное горло. Подавившись, девушка непроизвольным рефлексом разорвала зрительный контакт с отражением, и, заходясь в кашле, выскользнула из ванной.
Ее, конечно, не раз посещало искушение убрать или завесить зеркала. Но какой в этом смысл, болезнь все равно найдет себе выход. Да и палиться перед людьми избеганием зеркал не хотелось. Мартин точно заметил бы. Благо, не смотреть в лицо своему отражению оказалось вполне достаточной мерой: во всех иных случаях Аниратак либо вела себя смирно, либо ее ловушек можно было легко избежать.
Во всяком случае, так было пока злое отражение не попыталось нарушить статус-кво: в очередной раз старательно игнорируя зазеркальную мразь, Катарина услышала постукивания с той стороны. Это, конечно, лишь немного усилило степень ее уныния. Звуковые галлюцинации, как она знала, часто предваряют зрительные, просто в ее случае все немного перепуталось.
— Бункер-то уцелел... А вот операторы — не все, — вздохнула Катарина. — Конечно, я в это время была одурманена медикаментами, так что, не могу поручиться за правдивость своего рассказа...
— Хорошо-хорошо, мы вас поняли, — заверил ее Вершинин. — Может, покажете нам татуировку?
— Показывай, — бесцеремонно потребовал Ковальский.
Катарина закатала левый рукав и положила руку на стол. Если бы она знала, какой это окажет эффект, то с самого утра ходила бы закатав рукава! Спесь с ушей Ковальского слетела в одно мгновение. Глаза его округлились так, что из-за осветившего их бокового света они из темных стали светло-зелеными.
— Не может быть!.. — только и сказал капитан, разглядывая маленькую татуировку в виде многогранного кристалла с затейливым символом.
— Узнаешь знак? — серьезно спросил генерал.
— Д... да, — выдавил Ковальский. — Это — энграмма.
— Что за энграмма?
— Что-то вроде флэшки, только на нее можно записывать... всякое, — непонятно пояснил капитан.
— И как нам ее прочитать? — спросил Вершинин.
Ковальский посмотрел на него, как на дурака:
— Никак. Это всего лишь изображение энграммы, но не она сама. Да дело даже не в том!
Он откинулся на спинку стула, потеребил пряжку на рукаве плаща и задумчиво сказал:
— Иногда мне кажется, что я уже успел забыть больше, чем знаю сейчас. Более того, когда я нашел себя во мраке... уже тогда я был один так долго, что забыл большую часть своих фантазий. Иногда воспоминания возвращаются, обрывками. Но я уже сам не знаю, настоящие это воспоминания, или я просто вспомнил часть былой фантазии.
Он поднял взгляд на генерала:
— Так вот, я был уверен, что энграммы — на сто процентов мой вымысел.
— Значит, не вымысел, — заключил Вершинин.
— Не факт. Ключевое слово — "мой", — возразил капитан. — Кто-то знает то, что мог знать лишь я...
Ковальский умолк, и генерал поторопил его:
— А это значит, что...
— Что эти их сектанты, кто бы их не направлял, хотели, чтобы Катарина встретилась со мной, — ответил капитан. — Ладно, Кэт, дай я посмотрю внимательнее.
Девушка нехотя вернула руку на стол, и Ковальский тут же вцепился в нее холодными твердыми пальцами. В этом было что-то от неприятной медицинской процедуры: Катарина не решалась отнять руку, но ей не нравилось, что ее лапает какой-то несимпатичный хрен, предположительно, псих — если принять во внимание ахинею, которую он тут нес с самым серьезным видом. Девушка посмотрела на генерала. Тот в ответ ободряюще улыбнулся.
Наконец, Ковальский закончил осмотр и отпустил ее многострадальную руку.
— Первичное излучение, — бросил капитан.
— Маячок?
— Нет, очень слабое излучение, для маячка не годится.
— Значит, это просто для защиты татуировки? — предположил генерал.
— Возможно, — согласился Ковальский. — Или это — послание.
— Для кого?
— В нашем распоряжении есть только одна из... тех, кто мог бы произвести подобный "имплантат", — капитан замолчал, бросив взгляд на Катарину.
— Думаешь, второй клиент хочет, чтобы ты отвел госпожу Йович к первому? — с сомнением протянул Вершинин.
— Да. Потому что та сука в Тюрьме знает на вкус всех своих подельников. Я просто не могу не допросить ее! Для этого мне нужен образец излучения, — Ковальский кивнул на Катарину, с беспокойством разглядывавшую "радиоактивную" татуировку. — Когда имплантат там окажется, узница автоматически узнает, что ей хотели передать.
— Каким образом она этим воспользуется? — спросил генерал.
— Направит меня, куда ей выгодно. Скорее всего, прямиком в ловушку, — убежденно ответил Ковальский.
— Допустим, — согласился генерал. — Ну и как мы их обманем?
— Никак, — пожал плечами Ковальский. — Я просто пойду в ловушку. Почему нет?
— А почему "да"? — возразил Вершинин.
— Потому что мы на грани. Нам пиздец, — зло отозвался капитан. — Если есть хоть мизерный шанс узнать что-нибудь о втором клиенте, то я готов.
Ковальский выпрямился с видом человека, который уже действительно сказал все, что хотел.
— Минуточку, — недовольно возразил генерал. — Во-первых, не выражайся при дамах и старших по званию. Во-вторых, зачем вообще неприятелю отправлять тебя в Тюрьму? Просто прислали бы SMS: приходи, мол, у нас здесь ловушка для тебя.
— Прошу прощения. Не знаю, — смутился Ковальский. — Но я более чем уверен, что узница до сих пор остается мозговым центром противника. Да и, собственно, спрашивать нам больше и не у кого.
— А сектанты?.. Ах да, Мартин говорил, что немногочисленные арестованные ничего не знали. Лишь несли религиозный бред о, прости Господи, Тёмном Апостоле, — генерал почесал ежик волос на затылке. — Ладно. Ты обещаешь обеспечить безопасность госпожи Йович?
Капитан нахмурился.
— Ее не обязательно брать. Давайте, я просто изыму образец, да и дело с концом! Я уверен, что смогу... Без странных происшествий, — Ковальский насмешливо посмотрел на Катарину.
— Мартин просил ничего не делать с "подарком" сектантов, — отрезал Вершинин. — Никаких операций.
— Ну, ладно, — вздохнул капитан. — Тогда нужно оформить допуск для Кэт, подготовить ее, проинструктировать. Может, сводить в учебный поход четвертого-пятого уровня. Ее профиль неплохо было бы получить, в конце концов.
— Неприемлемо, — отрезал генерал.
— Простите, в каком смысле? — не понял Ковальский.
— Катарина, как говорится у вас, молодежи, "не в теме". И Мартин хочет, чтобы это так и оставалось, — пояснил Вершинин.
Капитан пожал плечами, хотел что-то сказать, осекся, вновь пожал плечами.
— Сюрреализм какой-то, — наконец, сказал он. — Тогда нам остается отправить ее домой. Иного подобные условия и не позволяют.
— Ну почему же, вот ты, консультант, сказал свое слово. А есть еще один консультант, в Тюрьме. Пусть тоже скажет, — начал объяснять генерал. — И вот тогда мы суммируем оба источника информации, и я свяжусь с господином Дворжаком.
— Так... Так нет же! А как мы в Тюрьму пойдем, не нарушив второе условие, о непричастности? — растерялся капитан.
— Ох, Алексей, — Вершинин начинал терять терпение. — Повторяю еще раз: у меня джентльменское соглашение с Мартином — не лезть со скальпелем к Катарине и не посвящать ее в то, во что Мартин не хочет ее посвящать. Я и не буду этого делать. Я просто отправляю вас обоих в Тюрьму. Ты понял меня?
Мужчины смотрели друг другу в глаза. Катарина, уже давно сгоравшая от неловкости, что эти двое обсуждают ее, будто ее здесь нет, а она даже не понимает, о чем они говорят, догадывалась, что сейчас между ними происходит какой-то молчаливый диалог.
Наконец, лицо капитана осветилось озарением:
— А! Прошу прощения за непонятливость. Виноват!
— Ну вот и хорошо, — генерал встал из-за стола переговоров и отправился к своему личному. Минуту покопался в компьютере. — Аналитики говорят, через два дня ожидается затишье.
— Да, сейчас спад "горячей" фазы, — подтвердил Ковальский.
— Хорошо. В первый день затишья и пойдете. До тех пор ты мне нужен здесь.
— Так точно, тащ генерал, — склонил голову капитан.
— Госпожа Йович, — обратился генерал к Катарине. — Поход, на который я хочу вас подписать — опасен. Капитан Ковальский обеспечит вам максимально возможный уровень безопасности, но стопроцентной гарантии вашего возвращения нет. Вы принимаете этот риск?
Катарина хотела было возразить, что генерал точно так же мог спросить про "сепуление сепулек", но лишь махнула рукой:
— Да я хоть в Ад.
— О! Такие люди нам нужны! Хвалю за гусарский настрой, — одобрил генерал.
Он вновь обратился к Ковальскому:
— Вот еще что, Лёш. Ты уж постарайся в день похода оказаться живым. Ладно?
***
Два следующих дня Катарина скрашивала ожидание прогулками вокруг гостиницы. Конечно же, в компании Алёны. Разведчицу заинтересовал выезд из подземного гаража Управления, тот, что находился под надземным переходом между зданиями. Она еще при первом посещении территории заметила, что под новым корпусом есть альтернативный путь — закрытый большими воротами тоннель. Это был словно вызов!
Мысленно прочертив на воображаемой карте линию, она исследовала город на глубину в несколько улиц. И нашла! На тихой улочке, параллельной проспекту, дома стояли ступеньками. В нише, образованной тремя домами, она увидела перекрытые рольставнями окна и дверные проемы, а также подозрительный избыток видеокамер. А еще в стене дома были ворота, скрытые за перегородившим нишу большим фургоном с потертой рекламой логистической фирмы. Здание на другой стороне улицы, напротив, выглядело обычным — первый этаж занимал шахматный клуб и пара кафешек. А вот примыкающие здания снова подозрительно щурились на "тайную нишу" слепыми окнами и видеокамерами. И рядом с ними стояли еще фургоны: разных моделей, с разными "рекламками". Но разведчица словно наяву видела, как малые фургоны разъезжаются в разные концы улицы, перегораживая обе полосы, а центральный фургон освобождает выезд сотрудникам Управления. Довольно бесхитростно у них все, почти по-дилетантски. Клиенты "Велки" иной раз "шифровались" гораздо лучше.
Конечно, такими изысканиями Катарина занималась исключительно от скуки.
А еще, чтобы не задумываться, настоящий ли то город вокруг, или уже иллюзорный. Благо, у нее под рукой всегда была Алёна, по которой можно было проверять, не загуляла ли Катарина в собственных больных фантазиях. Как же это плохо, когда не можешь положиться на собственный разум!
На четвертый вечер в этом городе, что Катарина проводила в четырех стенах гостиничного номера, к ней постучалась сопровождающая. Та сообщила, что назначенное мероприятие состоится завтра с утра, да передала разведчице записку от капитана Ковальского: одеваться тепло, для длительного пешего перехода, взять что-нибудь огнестрельное, но не обременительное — огневой контакт с неприятелем возможен, но не предполагается.
И в первый раз за прошедшие дни унылая Алёна порадовала свою подопечную: той дано разрешение взять из арсенала один комплект любого стрелкового оружия. Это воодушевило Катарину куда больше, чем вежливость и обходительность генерала Вершинина. Пусть она и понятия не имела, что за поход ее ждет, и с каким неприятелем там можно будет встретиться — записка Ковальского и была пока единственным "инструктажем".
А утро не задалось. Нет, она, конечно, была рада отправиться в назначенный генералом поход: гордиев узел странностей нужно было разрубить кровь из носа. Однако, энтузиазм ушел без следа, когда она краем глаза увидела, что ее отражение в зеркале не нагнулось над раковиной вслед за ней.
Катарина без проблем закончила водные процедуры и даже смогла немного подкрасить интерфейс, смотрясь в изогнутую поверхность зеркальных очков — это было куда безопаснее, чем пользоваться настоящим плоским зеркалом. Но настроение испортилось хуже некуда.
Она навсегда запомнила тот день, разделивший ее жизнь на "до" и "после"; в том, как легко на ее судьбе и карьере был поставлен крест, нашел бы вдохновение любой философ-экзистенциалист.
Тот декабрьский день начинался как обычно: ничто не предвещало беды, пока она занималась утренней рутиной. Однако, выплюнув в раковину зубную пасту и подняв взгляд, Катарина увидела, что ее зеркальный двойник живет своей жизнью, прямо как в набивших оскомину фильмах ужасов.
Сейчас-то, в ванной предоставленного Управлением гостиничного номера, она точно знала, что будет, если она посмотрит в зеркало: скорчив болезненную, будто вызванную электрическим ударом, гримасу, ее отражение прильнет к стеклу с другой стороны и начнет сверлить взглядом. Вполне возможно, сделает и что-нибудь мерзкое, например, вынет глаз из глазницы да положит его в рот. Зазеркальные глаза даже без мышц и нервов могут вращаться и пялиться на тебя, в том числе, изо рта... и из других отверстий организма.
Конечно, ни тогда, ни сейчас, Катарина не боялась своего отражения. Было бы крайне наивно полагать, что причина этих видений может быть в мистике, вторжении чего-то потустороннего. Да пусть бы это так и было! Но ведь каждый разумный человек знает: зрительные галлюцинации — очень плохой симптом, особенно, если учесть, что наркотиками девушка никогда не баловалась.
То первое видение пришлось на выходной день. Катарина тогда пробовала заняться домашними делами, но в итоге два дня подряд просидела на диване, неизвестно чего ожидая.
Она знала, что ей следовало обратиться к специалистам. Раз в целом она адекватна, то болезнь, наверно, быстро удалось бы взять под контроль. Только вот возвращение в "Велку" ей было бы заказано: сотрудником мог быть только железобетонно-надежный человек, психи там никому не нужны. Даже Мартину.
Впрочем, видения в те дни ее больше не посещали, и она пришла к оптимистичному выводу, что все это могло быть последствиями случайного употребление какого-нибудь психотропного препарата. У "Велки" много врагов, подобная диверсия была вполне возможна. Значит, ей надо выждать время, и, если видений не повторится — она спасена! Опять же, если была диверсия, то кто-нибудь еще мог попасть под удар, и руководство отряда примет меры. Это напомнило ей ситуацию с безалаберными ракетными инженерами: каждый ожидает, что какая-нибудь другая группа прервет запуск, признавшись в неготовности своей подсистемы. Эгоистично и безответственно, но самим себе мы многое прощаем, не так ли?
Ее надежды не оправдались. Неделю спустя ее стало "крыть" и чаще, и жестче. В очередной раз, не желая поддаваться иллюзиям, она смотрела на кривляния и ужимки Аниратак, как она называла свое отражение, и та вдруг выкинула новый фокус: внезапно примагнитила взор настоящей Катарины. Физически ощущая исходящие из глаз отражения потоки упругой силы, Катарина будто утратила контроль над собственным телом. Во рту растекался отдающий то ли лекарствами, то ли металлом мерзкий вкус. Аниратак же, чьи черты лица расслабились и застыли в маску трупа, в пластик манекена, стала показывать Катарине чудесные картинки. Та потом не могла точно вспомнить — вернее, запрещала себе вспоминать дурацкие галлюцинации — но там было что-то вроде угловатого чудовища среди густой, осязаемой темноты. И вот эта темнота, на самом деле, была жертвой, беспомощной добычей, а чудовище... нравилось Катарине!
Тогдашний приступ закончился довольно противно: в какой-то момент Катарину начало тошнить, и тощая струйка желудочного сока попала ей в дыхательное горло. Подавившись, девушка непроизвольным рефлексом разорвала зрительный контакт с отражением, и, заходясь в кашле, выскользнула из ванной.
Ее, конечно, не раз посещало искушение убрать или завесить зеркала. Но какой в этом смысл, болезнь все равно найдет себе выход. Да и палиться перед людьми избеганием зеркал не хотелось. Мартин точно заметил бы. Благо, не смотреть в лицо своему отражению оказалось вполне достаточной мерой: во всех иных случаях Аниратак либо вела себя смирно, либо ее ловушек можно было легко избежать.
Во всяком случае, так было пока злое отражение не попыталось нарушить статус-кво: в очередной раз старательно игнорируя зазеркальную мразь, Катарина услышала постукивания с той стороны. Это, конечно, лишь немного усилило степень ее уныния. Звуковые галлюцинации, как она знала, часто предваряют зрительные, просто в ее случае все немного перепуталось.
