16:39 21.08.2024
Эх, дороги….
Дороги, дороги… зачем тревожите вы души людей? Зачем маните за собой, зачем зовете? Зачем?
Нет ответа, сколько ни спрашивай, человече!
А дорога – вот она. Всего-то и надо, что закинуть на плечо рюкзак, нахлобучить на голову дорожную шляпу, взять в руки тяжелый посох, и сделать первый шаг. За порог.
Постоять на высоком крыльце, глядя, как на востоке, буквально в двух шагах, медленно-медленно из-за края земли выползает солнце.
Хотя, конечно, первой появляется тоненькая полоска розово-золотистого цвета, с лилово-фиолетовыми прожилками. Постепенно она становится все шире, край неба становится все светлее, золота в свете становится все больше, ярче…
Вздохнет человек, передернет плечами, смахнет со щеки неизвестно откуда взявшуюся каплю влаги. Дождинка ли это, росинка ли, клочок тумана ли – не важно. Может быть, это просто слезинка, сама по себе скатившаяся из-под неплотно прижмуренных век. Все равно – не важно. Человек уже всё решил для себя. Назад дороги нет.
Дорога – вот она. Прямо перед ним, ведет от крыльца до открытой калитки, сплетается с другими дорогами, идущими от других ступеней и калиток. И в то же время остается только твоей дорогой. Она зовет тебя, манит, дразнит и будто смеется. Обещает все радости мира, а сама зачастую заводит в такие топи, что и не знаешь, как выбраться из них. Да что там – иной так и кружит по этим топям, погружаясь все глубже, пока и вовсе не сгинет.
Или другое… не каждый сумеет найти свою дорогу. Вон они, дороги. Даже не дороги, а так, тропинки. Вьются, перевиваются, путаются – попробуй, разгляди, куда свернула твоя тропа. Вот и приходится время от времени ступать на чужой путь. Главное – понять как можно быстрее, что путь чужой. Понять, и сойти с него, ступить на свою дорогу.
Эх, дороги… Пыль да туман…
Туман, туман, на прошлом, на былом…
Эх, ладно! Философия дело хорошее, но слишком уж непонятное и нервощипательное. Она и подождать может. До привала, хотя бы. А пока…
А пока…
Пора…
Пора в путь-дорогу. Сколько можно топтаться на крыльце, примеряясь к садовой дорожке. Вот она, дорожка, выложенная по нынешней моде разноцветными плитками. Вдоль дорожки, повторяя ее изгибы, вьются неширокие ленты цветников. Ну, что – пошли?
Пошли…
-Ну, и как это называется? Будто мне заняться больше нечем. Будто я прямо-таки обмечталась вся. Прямо-таки вот жисть мне не в жисть без замшелого склепа.
Что? Ну, да, это я бурчу-ворчу. Дама глубоко пенсионного возраста, полноты необъятной, красоты неописанной. (Во всех смыслах). Кожа дряблая, обвисшая, отёчная. А чего вы хотите от старой бабки с неподъемным букетищем хронических хворей. Тут тебе и гипертония, и радикулит, и артрит, и… короче, проще сказать, каких цветочков в том букетике нетути. М-да… сказать, чего у меня нету? Зубов, например. Вернее, у меня их целых четыре штуки осталось покуда, но и те, того гляди, вывалятся. И феи зубной в пределах видимости не наблюдается. Даже конфетку за выпавшие никто под подушку не положит.
И вот беда – зубов-то четыре, да все по разным сторонам разбежались. Не совпадают, собаки сутулые, никак не совпадают. Я ими ни откусить, ни пожевать не могу.
Что, говорите? Дантисты? Не, не слышали. В нашей районной поликлинике такой зверь давно не водится. Оно, конечно, старики уже не могут, молодые не хотят в село ехать. Всё норовят в городах пристроиться. Оно, может, и правильно. Там и жизнь кипит, и работа спорится, и деньги какие-никакие заработать можно.
Да…
А ведь когда-то у нас и зубной врач был, и зубной техник. И лечили зубы, и удаляли, и новые вставляли. Кому железные, кому золотые. Потом и по новым каким-то технологиям делать вроде как приноровились, меня это не касалось тогда. Свои крепкими были.
Были времена, были врачи, а теперь… вот состарятся те, кто помоложе меня лет на пятнадцать, выйдут на пенсию, и всё. Останется фельдшер, да акушерка…
Были, были времена, а теперь мгновения. Раньше поднимался…хм…а теперь давление…
Прощения просим. Понесло бабку по пням да кочкам. Эх, грехи наши тяжкие! Можно бы, конечно, в городок соседний выбраться, уж там-то кабинетов частных – хоть ложкой ешь. На любой вкус. Цены, правда… мне и в три года не скопить. Потому как прерогатива! Сначала уголь и дрова – как раз пенсия за полгода на это добро уходит, да и то… печь топить с оглядкой приходится. Цены-то растут. Иной раз мне думается, что каждое полено до моей хоромины на отдельной иномарке со всеми удобствами едет. А ведь дровишки еще расколоть надо, да в дровенник сложить. И уголь в углярку скидать. А сил-то уже и нетути. Это лет десять назад я и топориком играючи помахивала, и лопата совковая из рук не выпадала. А теперь всё! Укатали Сивку крутые горки. Теперь нанимать приходится. И дрова распилить-расколоть, в дровенник сложить, и уголь в углярку перекидать. А за работу тоже надо не копеечку отдать. Еще и лекарства одно другого дороже. Одна радость –воду из колонки носить не приходится. Есть у меня и вода в доме, и душ, и санузел по предпоследнему слову техники оборудован. Даже бойлер имеется, в двух вариантах. Летний – от электричества работает, и зимний – на печи бак на сто литров вмонтирован. Горячей воды – хоть залейся.
Да и баня в огороде стоит. Новехонькая почти. Уж если блажь в голову стукнет – истопить не проблема.
А в город я уже лет пяток не выбиралась. На автобусе по разным причинам проблемно, а личного извозчика давненько на погост снесли.
Да и тачки личной не имеется. Вернее, тачка-то есть, да на ней в город не сгонять, потому как садовая она.
Короче- возраст, деточки. Возраст. Пенсия, опять же не так, чтобы очень.
С огородом управляться уже и силушки нету. С хозяйством и того смешнее.
Эх, разнылась ты, бабка. Хватит уже. Не до твоих проблем людям занятым.
Короче – нет у меня на новые зубы денег. Нет, и не предвидится.
О чем, бишь, я начала-то? А, про склеп.
А дело было так…
Август на дворе. Как раз полторы недели до поминального дня родительницы моей. Вот и потянуло меня с утра на кладбище. Ушедших навестить, порядок какой-никакой в их последнем пристанище навести. Траву выполоть, выгоревшие на солнцепёке цветочки-веночки-корзиночки на мусорку оттащить. Памятники от пыли-грязи отмыть.
Тут и соседушко мой, с детских лет приятель, туда же засобирался. Тоже прибрать-подкрасить, оградки поправить. Лето уж больно странное нынче выдалось. С ливнями, да грозами, с жарой удушливой. Травища от этакой погоды дурОм прет, всё лето еле успевали скашивать.
Ладно, собрались, да поехали. Еще и поржали на тему околокладбищенскую. Мол, что, соседушка, никак квартирку себе приглядела. Я ему в ответ, мол, не дождешься, хрен старый. Я сначала тебя провожу, потому как и годами ты постарше будешь, и здоровье на злодейку с наклейкой растратил. Он только головой покивал. Дескать, так-то оно так, да не угадаешь, кому какой черёд выпадет. Небесная канцелярия нашего мнения не спрашивает, когда разнарядку спускает. Молодые быват, вперёд уходят, а нам, старичью, только и остается, что дорожки песочком посыпать.
Да, говорю, не мы решаем, когда и кому уходить. Нам это дело неподвластно. Наше дело – ушедших поминать, да за их последним пристанищем приглядывать. Авось, и за нашим потом приглядит кто. Что поделаешь – не нами заведено, не нам и переделывать.
Так за болтовней, до места добрались. Он налево от калитки двинулся, я направо. До своих дорогих добрела, травищу серпом срезала, мусор к мусорной куче стаскала. Притомилась – сил нет. присела на лавочку у столика деревянного, между могилками вкопанного, достала из пакета кое-какой припас. Жду, пока соседушка со своими делами управится, да ко мне приплетётся. У него народу тут поболе лежит. Моё-то семейство невелико: родители, да дед, да бабушки две – вот и вся родня. Отец мой сюда из Липецкой области на целину приехал, после армии, и мать свою перевёз. А мамина родня по Союзу еще в пятидесятых годах разъехалась.
Сижу, значит, о Вечном мыслю. Селу нашему уже за триста лет. «Последнему пристанищу» тоже около того. Велик городок, одним словом. И растет не по дням, а по часам. На старом месте уже и лесок поднялся до небес. Берёзы да сосны, яблоньки-дички, сирень да черемуха. Деревянных крестов и нет почти. Памятники гранитные, оградки у кого какая. И покрашены у кого краской, у кого серебрянкой. И тишина…
А в метрах в пятистах жизнь кипит. У кого-то баня топится –дымок над трубой клубится. У кого-то триммер верещит – готовится село к юбилею, порядок за оградами люди наводят. Неподалеку циркулярка на весь околоток визжит. И небо над всем этим – синее-синее, с облаками-барашками, с солнышком ясным. Покой и умиротворение.
И как тут о Вечном не задуматься?
Сижу, думу думаю, а зрение будто расфокусировалось. Будто я каждым глазом разные картинки наблюдаю. Слева, как и должно быть, село мое неброское. Поле, за полем улица, дома и машины у заборов. Вот по дороге чей-то мотопёд протарахтел, да интересно так – будто из воздуха выскочил.
А справа совсем другой вид. Вроде всё то же кладбище, да не то. Стена высокая, каменная. Ворота мощные, кованные, чёрные. Сейчас отворённые. Из-за них процессия вынырнула. Чинно так шествует. Впереди четверо могучих мужиков на плечах гроб несут.
И вот что интересно: откуда-то я знаю, кто именно в том гробу хоронится.
С того места, где я вроде бы нахожусь, мне лиц не видно. Но толпа провожающих не маленькая. Человек за сотню будет, не меньше. Все в траурных одеждах. Мужики с непокрытыми головами, бабы в черных шляпках, лица вуалетками прикрыты.
На похоронах я бывала, конечно. Куда ж без этого. И родных хоронила, и друзей, и знакомых. Научилась различать, где близкие ушедшего, а где так, из любопытства на чужое горе попялиться притащившиеся.
Здесь, поголовно, все любопытные. Ни одного родственника, даже и в десятом колене.
Потом с моим зрением что-то случилось. Или не со зрением. Картинки будто расплываться стали. Друг на друга накладываться, сливаться и в разные стороны разъезжаться.
А в промежутках разъездов просматривалось что-то и вовсе несусветное.
Странные синие горы, между которыми вилась широкая современная дорога. Даже и не дорога, а целый автобан. Обустроенный по самому последнему слову дорожного строительства. (Еще б я понимала в этом хоть что-то в дорожном строительстве). Но дорога явно была отличной. И даже автомобили по дороге катились. Непривычные, но красивые. И мне даже захотелось на таком прокатиться. Вот как раз до того самого места, где вовсю шло… м-м-м… ну, строительство, наверное.
Катились по узкоколейке платформы, груженые щебнем. Толпа разномастного народа – парни, по пояс обнаженные, загорелые почти до черноты – проворно те платформы разгружала, распределяя по длинному участку. Наезжал, как в кино, на зрителя вполне себе земного вида каток.
И это бы ладно! Что мы – кина не видали? Но ведь драконы! Там были драконы! Даже в самом дурном фэнтэзийном кино драконы не строят дороги. Они девиц воруют, с рыцарями сражаются, ну, или тех же девиц того-этого…
Но досмотреть это странное видение соседушко мне так и не дал. Приперся, выдернул из созерцания, с поминальным обедом заторопил.
Помянули, как положено. Поминальные дары разложили. Поклонились родным могилкам, и домой поехали.
Дома за хлопотами странное «кино» отошло на второй план. То, сё, пятое-десятое, помноженное на медлительность и забывчивость. Старость-с, господа, старость. Маразм на подступах. А видение… мало ли, что с дури на кладбище привидеться могло. Да еще в жару и духоту.
В общем, до самой ночи мне было не до зрительных иллюзий. Огурцы собрала, помидоры, банки под маринад приготовила. В огород сползала, хрену накопала.
А как стемнело, присела у стола в зале. Стол у меня круглый, вышитой скатертью застеленный. На нем альбом с фотографиями. Повздыхала печально.
Это ведь как бывает: живешь себе, живешь, часов не считаешь, дней не замечаешь, годы мимо себя пропускаешь. Потом вот так присядешь, откроешь альбом…
Вот и я что-то сентиментальностью страдать принялась. Сижу, фотографии рассматриваю. Предки, родня до пятого колена, друзья-приятели… иных уж нет, а те далече…
О, а вот и наше фото… Три девицы под окном…
Не под окном, конечно. В фотоателье. В те времена никаких смартфонов и в помине не было. Зато были фотоателье. Приходишь и фотографируешься. Помнится, в нашем ателье фон был симпатичный, роща березовая на холсте местным художником написанная. Ничего, смотрелось прилично.
Так, это в каком же году мы отметились? Эх, теперь и не вспомнишь. Класс девятый, похоже. Или десятый. Ну, точно, десятый. Как раз после весенних каникул. Ленка, Наташка и я, Любка. Эх, дружили мы крепко. Бывало, правда, расставались. Не ссорились, а по причинам разным. То учились, то замуж выходили. В конце концов, всё равно в одно село съехались. Встречались. Не так часто, правда, как хотелось бы.
Пропали мои подружайки. Одна за другой. Сначала Ленка, потом Наташка. И вот странность – в Ленкином доме её внуки живут. А в Наташкиной время от времени странные личности объявляются. Пыталась я как-то с ними побеседовать, да не вышло. Похмыкали высокомерно, бумажками в нос ткнули. Я, не будь дура, прочитала. Договор аренды на десять лет. Всё честь по чести, подписи – печати. Так я ничего и не выяснила. Тут еще и дальняя родня фокус выкинула. Сначала троюродный племянник с дочечкой своей в аварии погибли. А потом и матушка его вместе со снохой и четырьмя внуками исчезли. И ведь никто их пропажей не озаботился. А с меня какой спрос? Ну, побегала я по селу, да толку-то! Никаких следов – будто и не было их на этом свете никогда. Никто не помнит их. В доме другие родичи поселились, хозяйство фермерское распродали.
Да… так я и осталась в гордом одиночестве. Муж на погост уж лет десять, как переселился, детей не нажили. В дом престарелых мне не хочется. Так и живу одна-одинешенька, с соседями то мирюсь, то лаюсь – по настроению. И даже от себя мысли прячу – так мне это одиночество обрыдло! Уже и пора бы… Да уж больно жить хочется! Вот раздумаюсь иной раз - за той занавеской еще неизвестно, что имеется, а здесь-то и рассветы, и закаты, снега и дожди, лето и осень, зима и весна… а еще река за окном. Сколько не смотри – не налюбуешься. И ведь она все время разная. То тихая да спокойная, то шумливая, да бурная. То светлая, то темная, то рябь легчайшая, то волны, то будто стекло застывшее.
И как от такой красоты да во тьму вечную?
Эх, опять ты, бабка Любка, мыслью по древу растеклась, спать ложись, вешалка ты старая…
16:15 24.08.2024
Громадный серо-бурый филин неторопливо и неслышно летел среди могучих сосен, круглыми красно-оранжевыми глазами оглядывая свои владения. Ночь почти подошла к концу, и на востоке между деревьями мелькала узкая полоска зари. Летом сумерки исчезают быстро, словно растворяясь в торжестве света.
Филину было скучно. Конечно, будь он обычной птицей, скука ему была бы не страшна. Какая может быть скука у филина?! Некогда простой птице скучать. Ему надо добычу ловить, птенцов кормить.
Эх, дороги….
Дороги, дороги… зачем тревожите вы души людей? Зачем маните за собой, зачем зовете? Зачем?
Нет ответа, сколько ни спрашивай, человече!
А дорога – вот она. Всего-то и надо, что закинуть на плечо рюкзак, нахлобучить на голову дорожную шляпу, взять в руки тяжелый посох, и сделать первый шаг. За порог.
Постоять на высоком крыльце, глядя, как на востоке, буквально в двух шагах, медленно-медленно из-за края земли выползает солнце.
Хотя, конечно, первой появляется тоненькая полоска розово-золотистого цвета, с лилово-фиолетовыми прожилками. Постепенно она становится все шире, край неба становится все светлее, золота в свете становится все больше, ярче…
Вздохнет человек, передернет плечами, смахнет со щеки неизвестно откуда взявшуюся каплю влаги. Дождинка ли это, росинка ли, клочок тумана ли – не важно. Может быть, это просто слезинка, сама по себе скатившаяся из-под неплотно прижмуренных век. Все равно – не важно. Человек уже всё решил для себя. Назад дороги нет.
Дорога – вот она. Прямо перед ним, ведет от крыльца до открытой калитки, сплетается с другими дорогами, идущими от других ступеней и калиток. И в то же время остается только твоей дорогой. Она зовет тебя, манит, дразнит и будто смеется. Обещает все радости мира, а сама зачастую заводит в такие топи, что и не знаешь, как выбраться из них. Да что там – иной так и кружит по этим топям, погружаясь все глубже, пока и вовсе не сгинет.
Или другое… не каждый сумеет найти свою дорогу. Вон они, дороги. Даже не дороги, а так, тропинки. Вьются, перевиваются, путаются – попробуй, разгляди, куда свернула твоя тропа. Вот и приходится время от времени ступать на чужой путь. Главное – понять как можно быстрее, что путь чужой. Понять, и сойти с него, ступить на свою дорогу.
Эх, дороги… Пыль да туман…
Туман, туман, на прошлом, на былом…
Эх, ладно! Философия дело хорошее, но слишком уж непонятное и нервощипательное. Она и подождать может. До привала, хотя бы. А пока…
А пока…
Пора…
Пора в путь-дорогу. Сколько можно топтаться на крыльце, примеряясь к садовой дорожке. Вот она, дорожка, выложенная по нынешней моде разноцветными плитками. Вдоль дорожки, повторяя ее изгибы, вьются неширокие ленты цветников. Ну, что – пошли?
Пошли…
Глава первая
-Ну, и как это называется? Будто мне заняться больше нечем. Будто я прямо-таки обмечталась вся. Прямо-таки вот жисть мне не в жисть без замшелого склепа.
Что? Ну, да, это я бурчу-ворчу. Дама глубоко пенсионного возраста, полноты необъятной, красоты неописанной. (Во всех смыслах). Кожа дряблая, обвисшая, отёчная. А чего вы хотите от старой бабки с неподъемным букетищем хронических хворей. Тут тебе и гипертония, и радикулит, и артрит, и… короче, проще сказать, каких цветочков в том букетике нетути. М-да… сказать, чего у меня нету? Зубов, например. Вернее, у меня их целых четыре штуки осталось покуда, но и те, того гляди, вывалятся. И феи зубной в пределах видимости не наблюдается. Даже конфетку за выпавшие никто под подушку не положит.
И вот беда – зубов-то четыре, да все по разным сторонам разбежались. Не совпадают, собаки сутулые, никак не совпадают. Я ими ни откусить, ни пожевать не могу.
Что, говорите? Дантисты? Не, не слышали. В нашей районной поликлинике такой зверь давно не водится. Оно, конечно, старики уже не могут, молодые не хотят в село ехать. Всё норовят в городах пристроиться. Оно, может, и правильно. Там и жизнь кипит, и работа спорится, и деньги какие-никакие заработать можно.
Да…
А ведь когда-то у нас и зубной врач был, и зубной техник. И лечили зубы, и удаляли, и новые вставляли. Кому железные, кому золотые. Потом и по новым каким-то технологиям делать вроде как приноровились, меня это не касалось тогда. Свои крепкими были.
Были времена, были врачи, а теперь… вот состарятся те, кто помоложе меня лет на пятнадцать, выйдут на пенсию, и всё. Останется фельдшер, да акушерка…
Были, были времена, а теперь мгновения. Раньше поднимался…хм…а теперь давление…
Прощения просим. Понесло бабку по пням да кочкам. Эх, грехи наши тяжкие! Можно бы, конечно, в городок соседний выбраться, уж там-то кабинетов частных – хоть ложкой ешь. На любой вкус. Цены, правда… мне и в три года не скопить. Потому как прерогатива! Сначала уголь и дрова – как раз пенсия за полгода на это добро уходит, да и то… печь топить с оглядкой приходится. Цены-то растут. Иной раз мне думается, что каждое полено до моей хоромины на отдельной иномарке со всеми удобствами едет. А ведь дровишки еще расколоть надо, да в дровенник сложить. И уголь в углярку скидать. А сил-то уже и нетути. Это лет десять назад я и топориком играючи помахивала, и лопата совковая из рук не выпадала. А теперь всё! Укатали Сивку крутые горки. Теперь нанимать приходится. И дрова распилить-расколоть, в дровенник сложить, и уголь в углярку перекидать. А за работу тоже надо не копеечку отдать. Еще и лекарства одно другого дороже. Одна радость –воду из колонки носить не приходится. Есть у меня и вода в доме, и душ, и санузел по предпоследнему слову техники оборудован. Даже бойлер имеется, в двух вариантах. Летний – от электричества работает, и зимний – на печи бак на сто литров вмонтирован. Горячей воды – хоть залейся.
Да и баня в огороде стоит. Новехонькая почти. Уж если блажь в голову стукнет – истопить не проблема.
А в город я уже лет пяток не выбиралась. На автобусе по разным причинам проблемно, а личного извозчика давненько на погост снесли.
Да и тачки личной не имеется. Вернее, тачка-то есть, да на ней в город не сгонять, потому как садовая она.
Короче- возраст, деточки. Возраст. Пенсия, опять же не так, чтобы очень.
С огородом управляться уже и силушки нету. С хозяйством и того смешнее.
Эх, разнылась ты, бабка. Хватит уже. Не до твоих проблем людям занятым.
Короче – нет у меня на новые зубы денег. Нет, и не предвидится.
О чем, бишь, я начала-то? А, про склеп.
А дело было так…
Август на дворе. Как раз полторы недели до поминального дня родительницы моей. Вот и потянуло меня с утра на кладбище. Ушедших навестить, порядок какой-никакой в их последнем пристанище навести. Траву выполоть, выгоревшие на солнцепёке цветочки-веночки-корзиночки на мусорку оттащить. Памятники от пыли-грязи отмыть.
Тут и соседушко мой, с детских лет приятель, туда же засобирался. Тоже прибрать-подкрасить, оградки поправить. Лето уж больно странное нынче выдалось. С ливнями, да грозами, с жарой удушливой. Травища от этакой погоды дурОм прет, всё лето еле успевали скашивать.
Ладно, собрались, да поехали. Еще и поржали на тему околокладбищенскую. Мол, что, соседушка, никак квартирку себе приглядела. Я ему в ответ, мол, не дождешься, хрен старый. Я сначала тебя провожу, потому как и годами ты постарше будешь, и здоровье на злодейку с наклейкой растратил. Он только головой покивал. Дескать, так-то оно так, да не угадаешь, кому какой черёд выпадет. Небесная канцелярия нашего мнения не спрашивает, когда разнарядку спускает. Молодые быват, вперёд уходят, а нам, старичью, только и остается, что дорожки песочком посыпать.
Да, говорю, не мы решаем, когда и кому уходить. Нам это дело неподвластно. Наше дело – ушедших поминать, да за их последним пристанищем приглядывать. Авось, и за нашим потом приглядит кто. Что поделаешь – не нами заведено, не нам и переделывать.
Так за болтовней, до места добрались. Он налево от калитки двинулся, я направо. До своих дорогих добрела, травищу серпом срезала, мусор к мусорной куче стаскала. Притомилась – сил нет. присела на лавочку у столика деревянного, между могилками вкопанного, достала из пакета кое-какой припас. Жду, пока соседушка со своими делами управится, да ко мне приплетётся. У него народу тут поболе лежит. Моё-то семейство невелико: родители, да дед, да бабушки две – вот и вся родня. Отец мой сюда из Липецкой области на целину приехал, после армии, и мать свою перевёз. А мамина родня по Союзу еще в пятидесятых годах разъехалась.
Сижу, значит, о Вечном мыслю. Селу нашему уже за триста лет. «Последнему пристанищу» тоже около того. Велик городок, одним словом. И растет не по дням, а по часам. На старом месте уже и лесок поднялся до небес. Берёзы да сосны, яблоньки-дички, сирень да черемуха. Деревянных крестов и нет почти. Памятники гранитные, оградки у кого какая. И покрашены у кого краской, у кого серебрянкой. И тишина…
А в метрах в пятистах жизнь кипит. У кого-то баня топится –дымок над трубой клубится. У кого-то триммер верещит – готовится село к юбилею, порядок за оградами люди наводят. Неподалеку циркулярка на весь околоток визжит. И небо над всем этим – синее-синее, с облаками-барашками, с солнышком ясным. Покой и умиротворение.
И как тут о Вечном не задуматься?
Сижу, думу думаю, а зрение будто расфокусировалось. Будто я каждым глазом разные картинки наблюдаю. Слева, как и должно быть, село мое неброское. Поле, за полем улица, дома и машины у заборов. Вот по дороге чей-то мотопёд протарахтел, да интересно так – будто из воздуха выскочил.
А справа совсем другой вид. Вроде всё то же кладбище, да не то. Стена высокая, каменная. Ворота мощные, кованные, чёрные. Сейчас отворённые. Из-за них процессия вынырнула. Чинно так шествует. Впереди четверо могучих мужиков на плечах гроб несут.
И вот что интересно: откуда-то я знаю, кто именно в том гробу хоронится.
С того места, где я вроде бы нахожусь, мне лиц не видно. Но толпа провожающих не маленькая. Человек за сотню будет, не меньше. Все в траурных одеждах. Мужики с непокрытыми головами, бабы в черных шляпках, лица вуалетками прикрыты.
На похоронах я бывала, конечно. Куда ж без этого. И родных хоронила, и друзей, и знакомых. Научилась различать, где близкие ушедшего, а где так, из любопытства на чужое горе попялиться притащившиеся.
Здесь, поголовно, все любопытные. Ни одного родственника, даже и в десятом колене.
Потом с моим зрением что-то случилось. Или не со зрением. Картинки будто расплываться стали. Друг на друга накладываться, сливаться и в разные стороны разъезжаться.
А в промежутках разъездов просматривалось что-то и вовсе несусветное.
Странные синие горы, между которыми вилась широкая современная дорога. Даже и не дорога, а целый автобан. Обустроенный по самому последнему слову дорожного строительства. (Еще б я понимала в этом хоть что-то в дорожном строительстве). Но дорога явно была отличной. И даже автомобили по дороге катились. Непривычные, но красивые. И мне даже захотелось на таком прокатиться. Вот как раз до того самого места, где вовсю шло… м-м-м… ну, строительство, наверное.
Катились по узкоколейке платформы, груженые щебнем. Толпа разномастного народа – парни, по пояс обнаженные, загорелые почти до черноты – проворно те платформы разгружала, распределяя по длинному участку. Наезжал, как в кино, на зрителя вполне себе земного вида каток.
И это бы ладно! Что мы – кина не видали? Но ведь драконы! Там были драконы! Даже в самом дурном фэнтэзийном кино драконы не строят дороги. Они девиц воруют, с рыцарями сражаются, ну, или тех же девиц того-этого…
Но досмотреть это странное видение соседушко мне так и не дал. Приперся, выдернул из созерцания, с поминальным обедом заторопил.
Помянули, как положено. Поминальные дары разложили. Поклонились родным могилкам, и домой поехали.
Дома за хлопотами странное «кино» отошло на второй план. То, сё, пятое-десятое, помноженное на медлительность и забывчивость. Старость-с, господа, старость. Маразм на подступах. А видение… мало ли, что с дури на кладбище привидеться могло. Да еще в жару и духоту.
В общем, до самой ночи мне было не до зрительных иллюзий. Огурцы собрала, помидоры, банки под маринад приготовила. В огород сползала, хрену накопала.
А как стемнело, присела у стола в зале. Стол у меня круглый, вышитой скатертью застеленный. На нем альбом с фотографиями. Повздыхала печально.
Это ведь как бывает: живешь себе, живешь, часов не считаешь, дней не замечаешь, годы мимо себя пропускаешь. Потом вот так присядешь, откроешь альбом…
Вот и я что-то сентиментальностью страдать принялась. Сижу, фотографии рассматриваю. Предки, родня до пятого колена, друзья-приятели… иных уж нет, а те далече…
О, а вот и наше фото… Три девицы под окном…
Не под окном, конечно. В фотоателье. В те времена никаких смартфонов и в помине не было. Зато были фотоателье. Приходишь и фотографируешься. Помнится, в нашем ателье фон был симпатичный, роща березовая на холсте местным художником написанная. Ничего, смотрелось прилично.
Так, это в каком же году мы отметились? Эх, теперь и не вспомнишь. Класс девятый, похоже. Или десятый. Ну, точно, десятый. Как раз после весенних каникул. Ленка, Наташка и я, Любка. Эх, дружили мы крепко. Бывало, правда, расставались. Не ссорились, а по причинам разным. То учились, то замуж выходили. В конце концов, всё равно в одно село съехались. Встречались. Не так часто, правда, как хотелось бы.
Пропали мои подружайки. Одна за другой. Сначала Ленка, потом Наташка. И вот странность – в Ленкином доме её внуки живут. А в Наташкиной время от времени странные личности объявляются. Пыталась я как-то с ними побеседовать, да не вышло. Похмыкали высокомерно, бумажками в нос ткнули. Я, не будь дура, прочитала. Договор аренды на десять лет. Всё честь по чести, подписи – печати. Так я ничего и не выяснила. Тут еще и дальняя родня фокус выкинула. Сначала троюродный племянник с дочечкой своей в аварии погибли. А потом и матушка его вместе со снохой и четырьмя внуками исчезли. И ведь никто их пропажей не озаботился. А с меня какой спрос? Ну, побегала я по селу, да толку-то! Никаких следов – будто и не было их на этом свете никогда. Никто не помнит их. В доме другие родичи поселились, хозяйство фермерское распродали.
Да… так я и осталась в гордом одиночестве. Муж на погост уж лет десять, как переселился, детей не нажили. В дом престарелых мне не хочется. Так и живу одна-одинешенька, с соседями то мирюсь, то лаюсь – по настроению. И даже от себя мысли прячу – так мне это одиночество обрыдло! Уже и пора бы… Да уж больно жить хочется! Вот раздумаюсь иной раз - за той занавеской еще неизвестно, что имеется, а здесь-то и рассветы, и закаты, снега и дожди, лето и осень, зима и весна… а еще река за окном. Сколько не смотри – не налюбуешься. И ведь она все время разная. То тихая да спокойная, то шумливая, да бурная. То светлая, то темная, то рябь легчайшая, то волны, то будто стекло застывшее.
И как от такой красоты да во тьму вечную?
Эх, опять ты, бабка Любка, мыслью по древу растеклась, спать ложись, вешалка ты старая…
16:15 24.08.2024
Глава вторая
Громадный серо-бурый филин неторопливо и неслышно летел среди могучих сосен, круглыми красно-оранжевыми глазами оглядывая свои владения. Ночь почти подошла к концу, и на востоке между деревьями мелькала узкая полоска зари. Летом сумерки исчезают быстро, словно растворяясь в торжестве света.
Филину было скучно. Конечно, будь он обычной птицей, скука ему была бы не страшна. Какая может быть скука у филина?! Некогда простой птице скучать. Ему надо добычу ловить, птенцов кормить.
