- Но что с ним делать? Пока Нэйта молчат, разумно ли нам подавать голос?
- Подождем, они тоже наверняка затаились и выжидают, что будет. Пусть расслабятся, решат, что Лиани Айта сгинул. А там будет видно. Пусть пока побудет у моих оружейников.
- Вы думаете, стоит рассказать о нем господину Кэраи?
- Надо бы, - задумался. – Но еще подождем, ему сейчас хватает забот – боюсь, он может поступить опрометчиво. Пока придержим эту новость. А ты мне вот что скажи – согласился из-за… нее?
- Да, - неохотно признал Рииши. – Я позволил себя убедить. Но теперь думаю – не зря, может быть.
- Не забывай, - отец поднялся, хромая, прошелся по комнате: видно было, что разговор не оставил его равнодушным. - Надо отдавать себе отчет в своих симпатиях, ведь это три разных вещи – закон, справедливость, и личное отношение. И есть четвертая – когда ведешь свою игру; нельзя смешивать эти понятия.
- Я не игрок, отец. Не был и не буду.
- Но помни об этом, чтобы не стать фигуркой на чужой доске.
Крупнейшие оружейные мастерские располагались в Срединной и в Осорэи возле южной стены. Лиани сочли за лучшее отвезти-таки в крепость. Не так близко, зато надежнее.
Аори Нара распорядился определить его в подсобные рабочие в одном из закрытых дворов, так, чтобы Лиани выйти наружу не мог. Чем меньше людей будут видеть беглеца, тем лучше. Мастеру в письме было велено проследить за этим.
А доставить молодого стражника в Срединную вызвался сам Рииши. С ее командиром Арисой у Дома отношения были хорошие, тот бы и проверять не стал, что за рабочего там привез младший Нара. К тому же давно хотел наведаться в мастерские.
Они выехали на рассвете, в сопровождении всего двоих преданных слуг. А со стороны казалось, что слуг трое – на Лиани была такая же одежда, и синяя головная повязка со знаком-сойкой.
Он, казалось, не тревожился больше. Жадно разглядывал небывало яркий рассвет, улыбнулся, когда дорогу пересекла сойка настоящая, чуть не коснувшись его самого.
Рииши наблюдал за ним, удивлялся. Такая жажда жизни, умение радоваться мелочам – а ведь, считай, на краю находится. И не из тех дурачков, что просто не понимают опасности – все он понимает прекрасно. И выдержка такая, что позавидуешь.
Стало жаль, что все это пропадет понапрасну.
И на привале за ним наблюдал, пока молодой стражник вместе со слугами занимался костром и пищей - спокойно так, легко, и чуточку даже весело. Сам себе, с нежеланием отпустить потери, внезапно показался каким-то мрачным угрюмым старцем. Но Лиани есть за что бороться – за свою жизнь, за имя семьи, за благо той девочки, пусть он ей и не нужен. А Рииши вроде как и не за что – брата в мир живых не вернуть, Лайэнэ… нет, с этим тоже покончено. Разве что за свое счастье в будущем. Понять бы еще, в чем оно заключается.
А пока большой цели нет, можно и за малое взяться – например, за историю этого парня. Всяко занятие, тем более что отец прав – что-то в Лиани вызывало симпатию.
Перекусив, всадники направились дальше; к полудню тучи начали затягивать небо, день из светлого, розоватого стал сумрачным. Дорога привела к перекрестку, по обе стороны кустарниками щетинились небольшие холмы, то тут, то там высились осинки в багряном убранстве. Порыв ветра, бросивший пыль в глаза, заставил всадников зажмуриться, придержать коней. Затем под ноги скакунам потекла река из листьев.
Конь Лиани был чуть дальше, он только попятился, а жеребец, который нес Рииши, уже ступил на вторую дорогу перекрестка – и с храпом взвился на дыбы. Листья текли, огибая конские копыта, будто поток крови.
- Стой! – Рииши пытался сладить с ошалевшим жеребцом. Поток листьев еще сильней заструился по дороге, будто чье-то могучее дыхание подгоняло его. Откуда их взялось столько? Если все окрестные осины оборвать, едва набралась бы половина…
Вскоре ветер прекратился, и по краям дороги разметало остатки листвы.
- Что за нечисть взбесилась? – недоуменно спросил Рииши. Лиани подъехал ближе, опередив слуг, но не ответил, молча вглядывался в пустую дорогу – ни листочка не осталось на ней, ни кусочка коры или сухой травинки.
Большими и маленькими лоскутами тянулись золотые ячменные и просяные поля, зеленоватые гречишные, в которых прятались стайки перепелок. Ветер подсушивал ряды бобовых кустиков, и то тут, то там видно было работающих крестьян – мужчин в выцветших черных или синих холщовых одеждах, более пестро одетых женщин в широких юбках и кофтах.
Наступил месяц Выпи, Роо.
Две повозки, вмещавшие полтора десятка актрис, все катились на север по извилистым дорогам Хинаи. В маленьких деревнях актрисы не останавливались, а в больших проводили по нескольку дней, давали одно-два представления, не столько получая деньги, сколько пополняя припасы; где-то им бесплатно подновляли колесо, где-то подносили почти новое одеяло или пару плетеных корзин.
В самых крупных поселках могли бы задержаться и дольше, но опасались, что об этом проведают в Осорэи; лучше не вызывать гнев высоких особ. И без того изгнанницы не спешили, напротив, словно оттягивали конец пути, понимая, что в крепости их свободе придет конец.
Госпожа Акэйин благоволила Нээле, в основном за искусные руки девушки: не только вышивать умела, но и театральный костюм могла починить лучше их всех, и сшить новый. Остальные привыкли к навязанной им попутчице, некоторые, как Юмиэ, и вовсе привязались. Только Сэйэ по-прежнему недолюбливала ее. Дня не проходило без очередной ядовитой фразы; но Нээле слова эти кололи не больше, чем хвоя кедров и сосен, под которыми катились повозки.
Ехать в них оказалось не так-то просто; много места занимали пожитки, и сидеть приходилось в тесноте, задевая локтями товарок. А из-за скученности и размолвки случались чаще. В маленьком возке Тайлин было куда удобней...
По вечерам, сопровождаемые потрескиванием костра, звучали рассказы – чаще всего речь держала Акэйин. Путь ее был подобен хорошо запутанной веревке, и вмещал в себя сладость и горечь, относительный достаток и нищету. Как-то, разоткровенничавшись, хозяйка труппы умудрилась удивить и своих подопечных.
- Я в юности чуть не осталась жить при монастыре, - лукаво улыбнулась она, и, хотя от глаз разбежались лучики неглубоких морщинок, в этот миг в отблеске пламени показалась совсем молодой женщиной.
- Вот как? Но вы же из актерской семьи, - удивилась Юмиэ.
- Из актерской. И премного мы поездили по северным провинциям! И вот на священной горе Огай, куда театральным и цирковым труппам путь заказан, на меня снизошел зов… но, подумав, я ему не вняла.
- Как же вас пропустили на гору? – распахнула глаза другая девушка.
- Э, так ведь я не актрисой туда пришла, а женщиной, потерявшей ребенка. Девочку мою унесла простуда, а не то, верно, сидела бы сейчас вместе с нами, - сказала она это легко, как уже давным-давно пережитое.
- И долго вы прожили за освященными стенами?
- Почитай, что и год… - она призадумалась, то ли производя подсчеты в уме, то ли вспоминая вехи своей богатой событиями жизни. Сложно было представить эту полную сил женщину монастырской отшельницей.
Запел ночной пересмешник-къонг, искусно подражая то майскому соловью, то скрипу колодезного ворота. Нээле робко спросила, пользуясь тем, что собеседницы отвлеклись на голос загадочной птицы:
- Госпожа Акэйин, верно, в монастыре вам многое приходилось слышать о тайнах этого мира?
- Не то чтобы очень, но приходилось, - согласно кивнула та.
- А то, что люди, не чужие друг другу в прошлой жизни, встретились в новой… знаете ли вы о таком? Легенды подобное говорят, но все это было когда-то давно…
- Если не все завершили, или если долг привязывает к чему-то или кому-то, - кивнула хозяйка труппы. – Но, девочка, мало кто помнит прошлую жизнь. Только сердце не ошибется.
«Может, поэтому Лиани так безоглядно кинулся мне на выручку… Может, в прежнем существовании…»
Вой волков прервал и разговор, и птичье заливистое пощелкивание; женщины настороженно сбились возле костра, подкидывая больше хвороста.
- Скоро больше их станет, - вздохнул возница. – Север да осень…
Через пару дней, как в очередной раз на пути, показались соломенные и деревянные крыши. Первой заметила их Сэйэ, обогнавшая повозки, которые еле тащились под сенью вековых кедров.
- Поторопитесь, пока не исчезла деревня! - воскликнула девушка. - Даже если там живут злые духи, я предпочту ночевать под их кровлей, а не в наших сундуках на колесах, - и, приподняв юбку, сбежала по склону вниз, напрямик, не дожидаясь, пока остальные обогнут холм и спустятся по дороге.
Им повезло: в этот день отмечали окончание полевых работ, и в большом, довольно богатом селении, где остановились повозки актрис, народ был настроен весьма благодушно и желал развлечений. А уж забавных сценок в репертуаре театра киири было вдосталь. Все пошло в ход: про неверных жен, продажных чиновников и даже глупых монахов, которых обводят вокруг пальца барсуки-оборотни.
- Неплохо, - говорила госпожа Акэйин, убирая заработанные монеты в маленький сундучок. – Я ждала меньшего. Заступница милостива к нам, она позволила приехать как раз на праздник.
Но и помимо театра тут веселиться умели. Нээле, да и половина ее товарок впервые видела трюки, подобные тем, что выделывали местные силачи, жонглеры и акробаты, себя такими не называвшие. Люди строили из своих тел сложные фигуры и башни, бросали в колечко заостренные палки, и такими же палками сбивали водруженные на столб предметы. Сельчане актерами не были, ими двигал лишь молодой задор, а для того, чтобы показать мастерство, годилось все, что попадалось под руку, от глиняных чашек до вил.
Ароматный дух витал над поляной, где проходило гуляние – медовый запах «солнечных лепешек», благодарности за урожай. Такие же лепешки с утра положены были на могилы предков, и на алтарь маленького местного храма.
Молодежь с упоением предавалась играм, сплетала цепочки-хороводы в танцах. Не сдержавшись, к ним присоединились и самые юные актрисы, и даже Сэйэ, хоть сперва воротила нос от деревенщин.
Нээле не отважилась стать в хоровод. При виде юношей и девушек, осыпавших друг друга медовой и медной листвой, ей захотелось плакать. Может, не у всех сбудется загаданное, но многих ждет счастье у семейного очага. Свадьбы часто играются осенью. А Нээле летит, как такой вот листик, и скоро из лоскутка солнца он станет пожухлым, иссохшим, и уже почти стал, хотя совсем молодо тело.
Кому она такая нужна?
Может, и нужна была бы Лиани, но жестоко и подло снова рассчитывать на него. Даже если бы он вдруг оказался здесь, предложил увезти, как тогда, из-под замка, и даже законно – сказала бы «нет». Он достоин лучшей доли. И без того, связавшись с ней, потерял едва ли не все.
Остается надеяться, что он жив, сумел покинуть провинцию, а семья его не пострадала.
А она будет зашивать костюмы актрис и шить новые, готовить краски для лица и ни на что не надеяться.
Нээле вернулась в повозку, открыла флакончик духов, подаренный хозяйкой труппы.
…Аромат нежной, холодной, горьковатой свежести, он походил на дождь ранней весной. Нээле стало грустно, захотелось домой – все равно, куда, но домой – и чтобы сидеть у окна, и капли стучали бы по светло-зеленой листве, по крыше, рисовали круги на воде.
Этот запах... он должен принадлежать юной девушке, только ждущей любви. Может быть, несчастливой, но пронзительной и кристально чистой.
А она...
Наутро небеса будто спохватились, что за долгое время не пролили ни слезинки, и разверзлись во всю свою мощь. С этого дня дожди не прекращались – то ливень, то серая тоскливая морось; актрисам впервые захотелось наконец укрыться под крышей внутри крепостных стен. Но, если раньше женщины сами не торопились, теперь по размокшей дороге скользили лошадиные копыта, а колеса вязли в грязи. Тут начинались предгорья со всеми их трудностями, из которых лужи в сырой глине были не самой большой бедой.
Ладно хоть больших рек впереди не предвиделось, надолго остались бы на берегу.
Утешение путницам было – кое-как устроившись на ночлег среди пожитков слушать былички и сказки, которые Акэйин знала во множестве.
- Про гору Огай, как мне жилось там, я вам говорила, а вот тамошних сказок еще не успела поведать…
- Расскажи, госпожа Акэйин, - попросила Юмиэ. Она подоткнула юбки, усаживаясь поудобнее. Остальные придвинулись еще ближе к хозяйке труппы, чтобы стук капель по крыше повозки не заглушал голоса.
- Ну, слушайте. Рассказывал мне монах, а ему в юности поведал прежний настоятель, сам бывший свидетелем. Дело было в горах Юсен, недалеко от границ провинции Мелен. Сын деревенского старосты долгое время гостил у родни, и теперь возвращался домой. Вы знаете, как бывает в горах – дорога вьется до бесконечности, и он, торопясь домой, решил попробовать пройти напрямик. А то человек горы знал плохо.
- Он был верхом? – спросила Сэйэ.
- Да силы Заступницы, откуда у деревенского лошадь! Так вот, шел он, и забрел в места незнакомые. Но тропа была ровной, и парень решил назад не поворачивать – очень уж хотелось домой. И вот уже вечерело, когда услышал короткий вскрик, треск. Неподалеку звук раздавался – кинувшись туда, он увидел, что в петле бьется девичье тело. Парень успел перерезать веревку, спасти девушку. Отдышавшись, она, заливаясь слезами, поведала, что житья не давала родня из соседней глухой деревушки. Благодарила спасителя, говорила, что жалеет о едва не сделанном, и попросила отвести ее в монастырь, что находился поблизости. Парень немного удивился, что не слыхал про такой монастырь, но вы знаете сами – много их, при маленьких храмах, в глуши всех не сочтешь. Отвел он девушку, передал монахам, а сам воротился домой.
Родня обрадовалась ему, дни покатились, как прежде, но не было душе покоя, все стояло перед глазами нежное лицо красавицы, тонкие руки – изяществу позавидует знатная дама, брови, как крылья ласточки. Не выдержал он, воротился в тот монастырь, забрал девушку и женился на ней. Поначалу все шло хорошо, но вскоре жители деревни начали чахнуть. Непонятно, какая хворь приключилась – и понемногу овладевала всеми, от стариков до младенцев. Затем самые слабые начали умирать. Тогда сын старосты решил спросить у монахов совета – а поскольку понравились ему те, у которых жила его нынешняя жена, отправился он туда снова. И нашел одни лишь развалины, старые, будто не один десяток весен минул с тех пор, как сюда заходил человек. В испуге он устремился в деревню, откуда родом была та девушка – по словам спасенной, находилась она за соседним холмом. Но и там был густой лес, лишь остатки фундаментов говорили, что когда-то тут жили люди…
Кто-то из слушательниц охнул, за ней другая – и вот уже все напряженно вслушивались в темноту. А дождь почти перестал идти, отдельные капли стучали по крыше повозки.
- Так что, договаривать? – спросила Акэйин.
- Да, - за всех ответила Сэйэ. Нээле, сидевшей между ней и Юмиэ, не хотелось продолжения: с недавних пор что-то тяготило ее, и сны снились тяжелые, хоть поутру и не помнила почти ничего. Но она промолчала.
- Так, значит, пока парень, как ошпаренный, бежал в родное село, повстречался ему бродяга-отшельник. Он выслушал бедолагу, покачал головой и сказал – по всему видно, что привел парень домой не обычную девушку, а воплощенное зло.
- Подождем, они тоже наверняка затаились и выжидают, что будет. Пусть расслабятся, решат, что Лиани Айта сгинул. А там будет видно. Пусть пока побудет у моих оружейников.
- Вы думаете, стоит рассказать о нем господину Кэраи?
- Надо бы, - задумался. – Но еще подождем, ему сейчас хватает забот – боюсь, он может поступить опрометчиво. Пока придержим эту новость. А ты мне вот что скажи – согласился из-за… нее?
- Да, - неохотно признал Рииши. – Я позволил себя убедить. Но теперь думаю – не зря, может быть.
- Не забывай, - отец поднялся, хромая, прошелся по комнате: видно было, что разговор не оставил его равнодушным. - Надо отдавать себе отчет в своих симпатиях, ведь это три разных вещи – закон, справедливость, и личное отношение. И есть четвертая – когда ведешь свою игру; нельзя смешивать эти понятия.
- Я не игрок, отец. Не был и не буду.
- Но помни об этом, чтобы не стать фигуркой на чужой доске.
***
Крупнейшие оружейные мастерские располагались в Срединной и в Осорэи возле южной стены. Лиани сочли за лучшее отвезти-таки в крепость. Не так близко, зато надежнее.
Аори Нара распорядился определить его в подсобные рабочие в одном из закрытых дворов, так, чтобы Лиани выйти наружу не мог. Чем меньше людей будут видеть беглеца, тем лучше. Мастеру в письме было велено проследить за этим.
А доставить молодого стражника в Срединную вызвался сам Рииши. С ее командиром Арисой у Дома отношения были хорошие, тот бы и проверять не стал, что за рабочего там привез младший Нара. К тому же давно хотел наведаться в мастерские.
Они выехали на рассвете, в сопровождении всего двоих преданных слуг. А со стороны казалось, что слуг трое – на Лиани была такая же одежда, и синяя головная повязка со знаком-сойкой.
Он, казалось, не тревожился больше. Жадно разглядывал небывало яркий рассвет, улыбнулся, когда дорогу пересекла сойка настоящая, чуть не коснувшись его самого.
Рииши наблюдал за ним, удивлялся. Такая жажда жизни, умение радоваться мелочам – а ведь, считай, на краю находится. И не из тех дурачков, что просто не понимают опасности – все он понимает прекрасно. И выдержка такая, что позавидуешь.
Стало жаль, что все это пропадет понапрасну.
И на привале за ним наблюдал, пока молодой стражник вместе со слугами занимался костром и пищей - спокойно так, легко, и чуточку даже весело. Сам себе, с нежеланием отпустить потери, внезапно показался каким-то мрачным угрюмым старцем. Но Лиани есть за что бороться – за свою жизнь, за имя семьи, за благо той девочки, пусть он ей и не нужен. А Рииши вроде как и не за что – брата в мир живых не вернуть, Лайэнэ… нет, с этим тоже покончено. Разве что за свое счастье в будущем. Понять бы еще, в чем оно заключается.
А пока большой цели нет, можно и за малое взяться – например, за историю этого парня. Всяко занятие, тем более что отец прав – что-то в Лиани вызывало симпатию.
Перекусив, всадники направились дальше; к полудню тучи начали затягивать небо, день из светлого, розоватого стал сумрачным. Дорога привела к перекрестку, по обе стороны кустарниками щетинились небольшие холмы, то тут, то там высились осинки в багряном убранстве. Порыв ветра, бросивший пыль в глаза, заставил всадников зажмуриться, придержать коней. Затем под ноги скакунам потекла река из листьев.
Конь Лиани был чуть дальше, он только попятился, а жеребец, который нес Рииши, уже ступил на вторую дорогу перекрестка – и с храпом взвился на дыбы. Листья текли, огибая конские копыта, будто поток крови.
- Стой! – Рииши пытался сладить с ошалевшим жеребцом. Поток листьев еще сильней заструился по дороге, будто чье-то могучее дыхание подгоняло его. Откуда их взялось столько? Если все окрестные осины оборвать, едва набралась бы половина…
Вскоре ветер прекратился, и по краям дороги разметало остатки листвы.
- Что за нечисть взбесилась? – недоуменно спросил Рииши. Лиани подъехал ближе, опередив слуг, но не ответил, молча вглядывался в пустую дорогу – ни листочка не осталось на ней, ни кусочка коры или сухой травинки.
Глава 7
Большими и маленькими лоскутами тянулись золотые ячменные и просяные поля, зеленоватые гречишные, в которых прятались стайки перепелок. Ветер подсушивал ряды бобовых кустиков, и то тут, то там видно было работающих крестьян – мужчин в выцветших черных или синих холщовых одеждах, более пестро одетых женщин в широких юбках и кофтах.
Наступил месяц Выпи, Роо.
Две повозки, вмещавшие полтора десятка актрис, все катились на север по извилистым дорогам Хинаи. В маленьких деревнях актрисы не останавливались, а в больших проводили по нескольку дней, давали одно-два представления, не столько получая деньги, сколько пополняя припасы; где-то им бесплатно подновляли колесо, где-то подносили почти новое одеяло или пару плетеных корзин.
В самых крупных поселках могли бы задержаться и дольше, но опасались, что об этом проведают в Осорэи; лучше не вызывать гнев высоких особ. И без того изгнанницы не спешили, напротив, словно оттягивали конец пути, понимая, что в крепости их свободе придет конец.
Госпожа Акэйин благоволила Нээле, в основном за искусные руки девушки: не только вышивать умела, но и театральный костюм могла починить лучше их всех, и сшить новый. Остальные привыкли к навязанной им попутчице, некоторые, как Юмиэ, и вовсе привязались. Только Сэйэ по-прежнему недолюбливала ее. Дня не проходило без очередной ядовитой фразы; но Нээле слова эти кололи не больше, чем хвоя кедров и сосен, под которыми катились повозки.
Ехать в них оказалось не так-то просто; много места занимали пожитки, и сидеть приходилось в тесноте, задевая локтями товарок. А из-за скученности и размолвки случались чаще. В маленьком возке Тайлин было куда удобней...
По вечерам, сопровождаемые потрескиванием костра, звучали рассказы – чаще всего речь держала Акэйин. Путь ее был подобен хорошо запутанной веревке, и вмещал в себя сладость и горечь, относительный достаток и нищету. Как-то, разоткровенничавшись, хозяйка труппы умудрилась удивить и своих подопечных.
- Я в юности чуть не осталась жить при монастыре, - лукаво улыбнулась она, и, хотя от глаз разбежались лучики неглубоких морщинок, в этот миг в отблеске пламени показалась совсем молодой женщиной.
- Вот как? Но вы же из актерской семьи, - удивилась Юмиэ.
- Из актерской. И премного мы поездили по северным провинциям! И вот на священной горе Огай, куда театральным и цирковым труппам путь заказан, на меня снизошел зов… но, подумав, я ему не вняла.
- Как же вас пропустили на гору? – распахнула глаза другая девушка.
- Э, так ведь я не актрисой туда пришла, а женщиной, потерявшей ребенка. Девочку мою унесла простуда, а не то, верно, сидела бы сейчас вместе с нами, - сказала она это легко, как уже давным-давно пережитое.
- И долго вы прожили за освященными стенами?
- Почитай, что и год… - она призадумалась, то ли производя подсчеты в уме, то ли вспоминая вехи своей богатой событиями жизни. Сложно было представить эту полную сил женщину монастырской отшельницей.
Запел ночной пересмешник-къонг, искусно подражая то майскому соловью, то скрипу колодезного ворота. Нээле робко спросила, пользуясь тем, что собеседницы отвлеклись на голос загадочной птицы:
- Госпожа Акэйин, верно, в монастыре вам многое приходилось слышать о тайнах этого мира?
- Не то чтобы очень, но приходилось, - согласно кивнула та.
- А то, что люди, не чужие друг другу в прошлой жизни, встретились в новой… знаете ли вы о таком? Легенды подобное говорят, но все это было когда-то давно…
- Если не все завершили, или если долг привязывает к чему-то или кому-то, - кивнула хозяйка труппы. – Но, девочка, мало кто помнит прошлую жизнь. Только сердце не ошибется.
«Может, поэтому Лиани так безоглядно кинулся мне на выручку… Может, в прежнем существовании…»
Вой волков прервал и разговор, и птичье заливистое пощелкивание; женщины настороженно сбились возле костра, подкидывая больше хвороста.
- Скоро больше их станет, - вздохнул возница. – Север да осень…
Через пару дней, как в очередной раз на пути, показались соломенные и деревянные крыши. Первой заметила их Сэйэ, обогнавшая повозки, которые еле тащились под сенью вековых кедров.
- Поторопитесь, пока не исчезла деревня! - воскликнула девушка. - Даже если там живут злые духи, я предпочту ночевать под их кровлей, а не в наших сундуках на колесах, - и, приподняв юбку, сбежала по склону вниз, напрямик, не дожидаясь, пока остальные обогнут холм и спустятся по дороге.
Им повезло: в этот день отмечали окончание полевых работ, и в большом, довольно богатом селении, где остановились повозки актрис, народ был настроен весьма благодушно и желал развлечений. А уж забавных сценок в репертуаре театра киири было вдосталь. Все пошло в ход: про неверных жен, продажных чиновников и даже глупых монахов, которых обводят вокруг пальца барсуки-оборотни.
- Неплохо, - говорила госпожа Акэйин, убирая заработанные монеты в маленький сундучок. – Я ждала меньшего. Заступница милостива к нам, она позволила приехать как раз на праздник.
Но и помимо театра тут веселиться умели. Нээле, да и половина ее товарок впервые видела трюки, подобные тем, что выделывали местные силачи, жонглеры и акробаты, себя такими не называвшие. Люди строили из своих тел сложные фигуры и башни, бросали в колечко заостренные палки, и такими же палками сбивали водруженные на столб предметы. Сельчане актерами не были, ими двигал лишь молодой задор, а для того, чтобы показать мастерство, годилось все, что попадалось под руку, от глиняных чашек до вил.
Ароматный дух витал над поляной, где проходило гуляние – медовый запах «солнечных лепешек», благодарности за урожай. Такие же лепешки с утра положены были на могилы предков, и на алтарь маленького местного храма.
Молодежь с упоением предавалась играм, сплетала цепочки-хороводы в танцах. Не сдержавшись, к ним присоединились и самые юные актрисы, и даже Сэйэ, хоть сперва воротила нос от деревенщин.
Нээле не отважилась стать в хоровод. При виде юношей и девушек, осыпавших друг друга медовой и медной листвой, ей захотелось плакать. Может, не у всех сбудется загаданное, но многих ждет счастье у семейного очага. Свадьбы часто играются осенью. А Нээле летит, как такой вот листик, и скоро из лоскутка солнца он станет пожухлым, иссохшим, и уже почти стал, хотя совсем молодо тело.
Кому она такая нужна?
Может, и нужна была бы Лиани, но жестоко и подло снова рассчитывать на него. Даже если бы он вдруг оказался здесь, предложил увезти, как тогда, из-под замка, и даже законно – сказала бы «нет». Он достоин лучшей доли. И без того, связавшись с ней, потерял едва ли не все.
Остается надеяться, что он жив, сумел покинуть провинцию, а семья его не пострадала.
А она будет зашивать костюмы актрис и шить новые, готовить краски для лица и ни на что не надеяться.
Нээле вернулась в повозку, открыла флакончик духов, подаренный хозяйкой труппы.
…Аромат нежной, холодной, горьковатой свежести, он походил на дождь ранней весной. Нээле стало грустно, захотелось домой – все равно, куда, но домой – и чтобы сидеть у окна, и капли стучали бы по светло-зеленой листве, по крыше, рисовали круги на воде.
Этот запах... он должен принадлежать юной девушке, только ждущей любви. Может быть, несчастливой, но пронзительной и кристально чистой.
А она...
Наутро небеса будто спохватились, что за долгое время не пролили ни слезинки, и разверзлись во всю свою мощь. С этого дня дожди не прекращались – то ливень, то серая тоскливая морось; актрисам впервые захотелось наконец укрыться под крышей внутри крепостных стен. Но, если раньше женщины сами не торопились, теперь по размокшей дороге скользили лошадиные копыта, а колеса вязли в грязи. Тут начинались предгорья со всеми их трудностями, из которых лужи в сырой глине были не самой большой бедой.
Ладно хоть больших рек впереди не предвиделось, надолго остались бы на берегу.
Утешение путницам было – кое-как устроившись на ночлег среди пожитков слушать былички и сказки, которые Акэйин знала во множестве.
- Про гору Огай, как мне жилось там, я вам говорила, а вот тамошних сказок еще не успела поведать…
- Расскажи, госпожа Акэйин, - попросила Юмиэ. Она подоткнула юбки, усаживаясь поудобнее. Остальные придвинулись еще ближе к хозяйке труппы, чтобы стук капель по крыше повозки не заглушал голоса.
- Ну, слушайте. Рассказывал мне монах, а ему в юности поведал прежний настоятель, сам бывший свидетелем. Дело было в горах Юсен, недалеко от границ провинции Мелен. Сын деревенского старосты долгое время гостил у родни, и теперь возвращался домой. Вы знаете, как бывает в горах – дорога вьется до бесконечности, и он, торопясь домой, решил попробовать пройти напрямик. А то человек горы знал плохо.
- Он был верхом? – спросила Сэйэ.
- Да силы Заступницы, откуда у деревенского лошадь! Так вот, шел он, и забрел в места незнакомые. Но тропа была ровной, и парень решил назад не поворачивать – очень уж хотелось домой. И вот уже вечерело, когда услышал короткий вскрик, треск. Неподалеку звук раздавался – кинувшись туда, он увидел, что в петле бьется девичье тело. Парень успел перерезать веревку, спасти девушку. Отдышавшись, она, заливаясь слезами, поведала, что житья не давала родня из соседней глухой деревушки. Благодарила спасителя, говорила, что жалеет о едва не сделанном, и попросила отвести ее в монастырь, что находился поблизости. Парень немного удивился, что не слыхал про такой монастырь, но вы знаете сами – много их, при маленьких храмах, в глуши всех не сочтешь. Отвел он девушку, передал монахам, а сам воротился домой.
Родня обрадовалась ему, дни покатились, как прежде, но не было душе покоя, все стояло перед глазами нежное лицо красавицы, тонкие руки – изяществу позавидует знатная дама, брови, как крылья ласточки. Не выдержал он, воротился в тот монастырь, забрал девушку и женился на ней. Поначалу все шло хорошо, но вскоре жители деревни начали чахнуть. Непонятно, какая хворь приключилась – и понемногу овладевала всеми, от стариков до младенцев. Затем самые слабые начали умирать. Тогда сын старосты решил спросить у монахов совета – а поскольку понравились ему те, у которых жила его нынешняя жена, отправился он туда снова. И нашел одни лишь развалины, старые, будто не один десяток весен минул с тех пор, как сюда заходил человек. В испуге он устремился в деревню, откуда родом была та девушка – по словам спасенной, находилась она за соседним холмом. Но и там был густой лес, лишь остатки фундаментов говорили, что когда-то тут жили люди…
Кто-то из слушательниц охнул, за ней другая – и вот уже все напряженно вслушивались в темноту. А дождь почти перестал идти, отдельные капли стучали по крыше повозки.
- Так что, договаривать? – спросила Акэйин.
- Да, - за всех ответила Сэйэ. Нээле, сидевшей между ней и Юмиэ, не хотелось продолжения: с недавних пор что-то тяготило ее, и сны снились тяжелые, хоть поутру и не помнила почти ничего. Но она промолчала.
- Так, значит, пока парень, как ошпаренный, бежал в родное село, повстречался ему бродяга-отшельник. Он выслушал бедолагу, покачал головой и сказал – по всему видно, что привел парень домой не обычную девушку, а воплощенное зло.
