Но Кэйу, похоже, и это не нужно.
Она неожиданно подалась вперед, обняла, и оказалась, не горячей, как выглядела, а прохладной. Замерзла все-таки. Притянул к себе поближе, согреть.
Что уж там думала Кэйу, неизвестно, но сперва уткнулась в плечо, потом подняла лицо, прошептала:
- Побудь со мной. Она все равно не здесь, а сейчас война… я ни о чем не прошу, ты сам разберешься потом. Но мне так страшно и одиноко, хоть я улыбаюсь все время.
Днем, как обычно, занят был с новобранцами. Пока оружия им не давали – палок достаточно. Попадались среди новобранцев ловкие парни, но, видно, большинство лучших уже забрали на войну – а из этих чуть не каждый держал палку свою, как лопату. Одни боялись и руку с ней поднять – воздух, что ли, поранить, или соломенное чучело? – другие махали как ненормальные.
Управляться с луком их и не пытались учить, только трата стрел. Чуть позже выдадут копья, самым способным сабли. У Мэнго же – все бойцы, хоть их меньше почти вполовину.
- Отдыхайте четверть часа, - распорядился, и отошел в сторону, выпил теплой воды. Равнодушно глядел, как во двор въехал гонец – средних лет, уставший и пыльный; спешился, с поклоном подошел к командиру Сосновой Таниере, который наблюдал за тренировкой. Передал узкий футляр, в каких возят письма.
Ни одного знака на футляре, потрепанная бурая кожа. Подумаешь, вестник. Если бы не лицо всадника: неприметное, для Лиани оно было подобно раскрашенному воздушному змею, что запускают в небо на праздник. Видел этого человека с Макори, когда тот приезжал с проверкой, и во время допроса видел. Мельком, но запомнить хватило. И какой еще Дом пришлет такого гонца, кроме Нэйта?
Как прошли оставшиеся часы тренировок, Лиани не помнил. Наверное, хорошо, раз никто ему ничего не сказал.
Все подозрения ожили – а ведь совсем почти позабыл, с чем прислали сюда.
Вечер провел у Кэйу, но был как на иголках, и немного обиженная девушка сказала ему уходить раньше, чем явно сама хотела того.
А он уйти-то ушел, но не знал, что делать. Не в казарму же возвращаться – не поможет. Во дворе заметил гонца. Остался, значит…
Было уже совсем темно, и еще похолодало к ночи; из казарм местных солдат доносился смех и громкие выкрики, у новобранцев было заметно тише. Над двором повисла луна, такая же яркая, как факелы на стенах небольших открытых галерей внутренней башни. Сказывалась давняя мирная жизнь – башенный пристрой был довольно новым, куда удобней для жизни, но не для защиты от врага. Хотя сюда, во внутренний двор, надо было еще пробраться…
На второй, верхней галерее располагались комнаты старших командиров, младших офицеров – на нижней. Может, к Амая зайти? он приглашал - никак не желает видеть в бывшем оружейнике лишь подчиненного. Но, поднявшись, уже почти у двери, Лиани заметил, что глава Сосновой стоит у лестницы наверху. Большая его фигура, чуть подсвеченная факелом сбоку, и отсюда была узнаваема. Командир спустился на нижнюю галерею, завернул за угол. Медленной и размеренной была походка, слишком медленной – верный знак, что погружен в раздумья.
Лиани заметил, что часовой отвлекся, поправляя что-то в обуви, и скользнул мимо, вверх. Сам не знал, зачем, не надеялся же найти подробно расписанный план заговора. Добрался почти до самых покоев Таниеры, нерешительно остановился. Тут было пусто, но и с галереи, и со двора Лиани увидеть могли. Просто заметив, вряд ли кто-то спохватился бы: подумаешь, вестник кем-то посланный. А вот что он торчит тут, не зная, куда себя девать, уже хуже.
Шаги снова послышались.
Поднимался…
Юноша застыл, мог бы, вжался бы в столб-опору: уже успел узнать, как чуток слух этого грузного, немолодого уже человека. Не просто мышь под полом услышит, еще и отличит среди других таких же.
Казалось бы, ну, увидит Лиани – рассердится, накажет как-нибудь, но совсем на серьезный проступок это не тянет. Все-таки не рядовой, а помощник офицера. Только очень уж хорошо помнил разговор двоих в селе, где Нээле хотели убить – и все, что вышло потом.
Не дышал; ветер его пожалел, помог – налетал, свистел, с силой толкался в стены, пытался погасить факелы. Пламя пригибалось, едва не отрываясь от рукоятей.
А командир вернулся к себе, видно было, как перемещался по комнате свет – верно, прошел с лампой, сел возле окна, приоткрытого. Рама закреплена была, чтоб не хлопать от ветра.
Лиани оставался на месте. Страшно было. Очень – в прошлый раз ведь чудом уцелел, и вся жизнь перечеркнута. Но какой-то вредный дух принял форму комарика, залетел в ухо и оттуда жужжал – ты ведь тут в некотором роде за этим, так иди, приглядись получше. А заметят – ну, придумаешь что-нибудь… Уж после всего, что было, опасаться в окно заглянуть?
И заглянул.
Но ничего не увидел – хоть рама была приоткрыта, стол стоял немного сбоку, и глазам открывался только его край. Еще немного, и Лиани часовой заметит; будь он хоть десять раз свой, то, что у окна замер, весьма подозрительно.
Злой дух, сидевший комариком в ухе, решил то ли помочь, то ли еще посмеяться – выпорхнул и, похоже, влетел в ухо командиру Таниере. Тот резко встал – слышно было, как стул по полу стукнул, - и вновь вышел, не заметив любопытную тень, заскрипели доски под удаляющимися шагами. Видно, тяжкими были размышления. На сей раз не спускался вниз, свернул за угол галереи. Лиани, не долго думая, вынул подпорку, толкнул раму, и не запрыгнул – почти втек в окно.
Письмо лежало прямо перед ним, подписанное Суро Нэйта – юноша дважды пробежал глазами ровные строчки, но ничего не понял. Речь шла о каких-то родственниках, каких-то покинутых женщинах и ожиданиях. Совсем не то, что глава могущественного Дома может написать командиру крепости.
Пока размышлял, пытаясь вникнуть в смысл, уловил отдаленные голоса. Успел выбраться, оставив за собой все как было. И сердце, кажется, чуть не потерял по дороге, настолько оно колотилось. Казалось – не менее часа прошло, но лунная половинка совсем не сдвинулась от ветки, над которой висела.
Командир Таниера разговаривал со своим помощником, но в комнату вошел один. И тут же Лиани ощутил запах горящей бумаги. Теперь уж точно не перечитать письмо…
Юноша успел, ухватившись за перила, скатиться по наклонному карнизу, спрыгнуть на нижнюю галерею. Сильно ударился, но встал будто ничего не бывало
Так помощник командира, сойдя по лестнице, его и увидел.
- Ты что здесь делаешь? – всмотрелся в лицо: - Тебя забыли предупредить, что без важной вести вам в эту сторону вход закрыт?
Лиани быстро опустился на колено – боль отдалась во всем теле, - склонил голову:
- Я виноват. Шел к офицеру Амая, свернул не в ту сторону.
- Как тебя пропустил дозорный?
- Верно, отвлекся.
- Оба завтра будете наказаны, - сказал то раздраженно, но слышно было – он занят своими мыслями, и проступок Лиани уже почти выкинул из головы.
Отделались легко – сутками тяжелой и грязной работы. Сколько Амая не пытался назавтра расспрашивать, зачем юношу понесло в другую сторону от его комнаты, тот так ничего внятного и не сказал. Отвлекся, задумался, и сам не понял, куда идет.
А гонец утром уехал, Лиани этого не застал, но подтвердили товарищи на воротах. Не сомневался: увез ответ, а иначе зачем бы он тут оставался на ночь, не постоялый двор.
В монастыре Черного Дерева в эту ночь Нээле пришлось несладко. Девушке снился кошмар.
…Светляки над поляной, красиво, она бежит за ними, светляки кружатся вокруг, и звучит чей-то голос – человек говорит так, будто гладит кошку.
А потом светлячки начинают кружится, вот уже только одно огненное кольцо, и оно смыкается у нее на горле.
Нээле просыпается и едва может дышать. Лежит на узкой кровати в своей крохотной комнатке, откинув одеяло, и не сразу понимает, как без него холодно. Ставня приоткрыта, видимо, ее распахнул ветер.
…И другие люди говорили, и зеркало: глаза-обманки, то карими казались, то темно-синими, то были томными, то искрились лукавством. Хорошенькая, как цветы ландыша, и такая же маленькая. И так же чувствовала себя живущей в тени. Никто в крепости не видел ее недовольной, кроме личных служанок, но уж тем были знакомы и ее слезы, и приступы глухой безнадежной тоски, от которой не спят всю ночь.
А наутро снова выпархивала на галерею или во двор, вызывая у солдат не почтение, не затаенную страсть, а умиление.
В крепости она начала появляться недавно – с осени, скучно ей было жить в горном селе, хоть и довольно крупном. Выросла в городке в двух сутках пути от Сосновой, там поначалу и оставалась - но жена командира Таниеры ее со свету сживала.
Вот командир и нашел выход, устроивший его больше всех, Сайэнн средне, а жену совсем никак, но ее не спросили – поселить молодую подругу к себе поближе. Жена тут обосноваться не могла, слабое здоровье мешало, и годы были уже не те, скакать по горам. А Сайэнн никто больше не обижал, и дом – полная чаша, но она умирала от скуки.
От этой самой скуки и полюбила ездить верхом, о чем раньше не могла и помыслить, передвигаясь только в носилках. Здесь, в горах, на женщину в седле смотрели проще, хотя даже в Осорэи водились чудачки, любящие такие прогулки.
- Жили б в Срединных землях, никаких штанов и седел тогда, - ворчала Минору.
- Воительнице Тионэ было можно не только в штанах, но и отряды водить в атаку, - беспечно отвечала Сайэнн, - И она помогла установить власть Солнечной Птицы!
- То были давние времена, - непреклонно отвечала служанка, - А вы и так живете, словно, словно…
- Не я придумала тащить меня в крепость. Могли бы и там поселить, вот бы ты вся кипела и шипела, стараясь оградить от взглядов солдат!
- Да вы и так… Зачем ездите туда самовольно? Надо дождаться, пока приглашение будет, и подобающая охрана…
На этом месте Сайэнн всегда хмурилась. Господин Таниера очень был недоволен, что она ездит в сопровождении всего лишь одного вооруженного слуги да девушки-наперсницы. Места здесь было безопасны – какие разбойники под боком у пары сотен воинов? – но все-таки горы, мало ли что. Несколько раз он брал с молодой подруги слово не делать так больше, или грозился приставить к ней человек десять неотлучно. Но она, вновь приехав, заявляла, что соскучилась, не могла усидеть на месте в разлуке, и сердце его таяло. И он превращался в полного идиота, считала Минору.
А Сайэнн нравились эти моменты непослушания. Могла ведь просто кататься по лесам вокруг, но нет. Так веселее было.
Статуя местной хранительницы, почти слившейся в сознании сельчан с Иями, стояла в полутемном святилище, окутанная дымками курений, на подставке, заваленной весной и летом – цветами, в холодное время сушеными плодами. Хранительница покровительствовала женщинам, заботилась об их благе.
У статуи было медовое выражение лица, а край покрывала блестел, отполированный прикосновениями сотен просительниц за долгие годы. Она бы, наверное, с радостью помогла и еще одной жизни появиться на свет, только вот Сайэнн об этом не просила. Находясь тут, и не молилась вовсе, а со скукой снова и снова разглядывала давно знакомое.
И ворчливая, но верная Минору, которая ее, считай, вырастила, знала, что она тут не молится; зато в селе молодую женщину считали мечтающей о ребенке. Это дополнительно вызывало почтение. Знали бы…
Нет уж, тогда вмиг закончится ее и так невеликая свобода. И ничего взамен, подарков же ей хватает и так. Хорошо, что Минору искусная травница.
Снаружи, неподалеку от выхода, его и заметила. В селе новые люди бывали нередко – торговцы, вестники, порой бродячие актеры – но в теплое время года, и не походил он ни на кого из названных. Верно, чей-то гость.
Стоял, рассеянно глядя по сторонам. Тут, возле беседки над источником, нередко назначали встречи… вот и он, кажется, ждет. Прошла мимо, украдкой разглядывая из-под ресниц.
Среднего роста, движениями легкий, как шелковые нити, сперва он показался совсем юным. Потом Сайэнн решила – пожалуй, он будет постарше нее на несколько лет. Лицо его напоминало о солнечных бликах на поверхности ручейка: изменчивость неуловимая. Пожалуй, такую внешность не передаст и самый искусный скульптор.
Вот и прошла мимо.
Тревожное чувство возникло, словно пиявка присосалась к сердцу или к желудку. С чего бы… Очень хотелось оглянуться – не стала, подчиняясь неприятному этому ощущению. И почему-то была уверена: он-то ей вслед посмотрел. Хотя бы из любопытства, не каждый раз в предгорье увидишь молодую красивую даму в невесомых мехах и шелках, расшитых золотой нитью.
Шелка эти она скинула, вернувшись домой. Почти с отвращением – толку в нарядах? Кедры и дятлов очаровывать? Или сельчан, что немногим лучше…
- Я проедусь верхом! – заявила после обеда. – Пусть оседлают Песню.
- На полный-то желудок ездить, придумали, тоже. А если отдохнуть после обеда, уже вечереть начнет, - сказала служанка. Сайэнн вздохнула, глядя на ее темное, без возраста, лицо – другим хозяйкам подчиняются беспрекословно, ей же приходится все это выслушивать!
Смирилась все-таки Минору с неизбежностью прогулки своей подопечной. Поворчала немного на слишком весенний по цвету наряд: теплое, распашное верхнее платье без рукавов – цвета абрикоса, под ним травяная зелень шерстяного нижнего платья, и воротник-стойка, бледно-желтые манжеты самого нижнего.
- Только деревенщина не разбирает, что и когда уместно! Вот через две недели и надевайте.
- Я устала от зимних красок. Уже второй месяц весны, а вокруг, погляди! Хоть наряд будет посолнечней.
- Рано еще!
- Мы в глуши, захочу – в оттенки середины лета оденусь, - беспечно ответила Сайэнн. – Кому тут понять все эти тонкости? Старосте с женой, или их дочке, которая мои платья глазами ест? А в крепости и вовсе мне любой рады.
- Вы же не поедете сейчас в крепость, - встревожилась Минору. – Парня я отпустила сегодня, он, верно, в кабаке надирается…
- А Мирэ?
– Да приболела она! А остальные в седле не удержатся!
- В крепость не поеду, - задумчиво сказала Сайэнн, - служанка облегченно вздохнула, - Но и дома сидеть не буду.
- Одной-то не дело. До рощицы и обратно поезжайте, чтоб видели вас.
- Какая же это прогулка, у всех на виду? И не хмурься ты так, кому я нужна в этой чащобе!
- Так то оно так, только если случится что, от нас и кусочка целого не останется.
На это девушка не нашлась что ответить, но взялась за гребень, заколоть волосы.
- Если людей не боитесь, хоть про горную нечисть подумайте! – почти взвыла служанка.
- Слышала я много раз эти сказки…
- А кого вы осенью видели? То-то, лесовика!
- Это Мирэ так сказала, не я, - девушка поджала нижнюю губку. – Я обещаю, что доеду до моста и обратно, тебя устроит? Или будешь цепляться за мое платье?
Разумеется, слово она нарушила. Не нарочно, просто туман рассеялся, солнышко выглянуло, так хорошо. От дома теперь отделяла пара часов пути, а вдвое ближе находилась застава. Еще немного, и пора сворачивать, если Сайэнн не хочет попасться дозорным. Они-то молчать не станут, передадут ее повелителю.
Девушка фыркнула, поехала берегом, намереваясь добраться до второго, маленького моста. Он, полуразрушенный, весь зарос мхом, а над ним кедры почти смыкали ветви.
Как хорошо… всегда бы ездить одной. Никогда не боялась; только выросшая среди еще трех сестер может оценить одиночество!
Она неожиданно подалась вперед, обняла, и оказалась, не горячей, как выглядела, а прохладной. Замерзла все-таки. Притянул к себе поближе, согреть.
Что уж там думала Кэйу, неизвестно, но сперва уткнулась в плечо, потом подняла лицо, прошептала:
- Побудь со мной. Она все равно не здесь, а сейчас война… я ни о чем не прошу, ты сам разберешься потом. Но мне так страшно и одиноко, хоть я улыбаюсь все время.
Днем, как обычно, занят был с новобранцами. Пока оружия им не давали – палок достаточно. Попадались среди новобранцев ловкие парни, но, видно, большинство лучших уже забрали на войну – а из этих чуть не каждый держал палку свою, как лопату. Одни боялись и руку с ней поднять – воздух, что ли, поранить, или соломенное чучело? – другие махали как ненормальные.
Управляться с луком их и не пытались учить, только трата стрел. Чуть позже выдадут копья, самым способным сабли. У Мэнго же – все бойцы, хоть их меньше почти вполовину.
- Отдыхайте четверть часа, - распорядился, и отошел в сторону, выпил теплой воды. Равнодушно глядел, как во двор въехал гонец – средних лет, уставший и пыльный; спешился, с поклоном подошел к командиру Сосновой Таниере, который наблюдал за тренировкой. Передал узкий футляр, в каких возят письма.
Ни одного знака на футляре, потрепанная бурая кожа. Подумаешь, вестник. Если бы не лицо всадника: неприметное, для Лиани оно было подобно раскрашенному воздушному змею, что запускают в небо на праздник. Видел этого человека с Макори, когда тот приезжал с проверкой, и во время допроса видел. Мельком, но запомнить хватило. И какой еще Дом пришлет такого гонца, кроме Нэйта?
Как прошли оставшиеся часы тренировок, Лиани не помнил. Наверное, хорошо, раз никто ему ничего не сказал.
Все подозрения ожили – а ведь совсем почти позабыл, с чем прислали сюда.
Вечер провел у Кэйу, но был как на иголках, и немного обиженная девушка сказала ему уходить раньше, чем явно сама хотела того.
А он уйти-то ушел, но не знал, что делать. Не в казарму же возвращаться – не поможет. Во дворе заметил гонца. Остался, значит…
Было уже совсем темно, и еще похолодало к ночи; из казарм местных солдат доносился смех и громкие выкрики, у новобранцев было заметно тише. Над двором повисла луна, такая же яркая, как факелы на стенах небольших открытых галерей внутренней башни. Сказывалась давняя мирная жизнь – башенный пристрой был довольно новым, куда удобней для жизни, но не для защиты от врага. Хотя сюда, во внутренний двор, надо было еще пробраться…
На второй, верхней галерее располагались комнаты старших командиров, младших офицеров – на нижней. Может, к Амая зайти? он приглашал - никак не желает видеть в бывшем оружейнике лишь подчиненного. Но, поднявшись, уже почти у двери, Лиани заметил, что глава Сосновой стоит у лестницы наверху. Большая его фигура, чуть подсвеченная факелом сбоку, и отсюда была узнаваема. Командир спустился на нижнюю галерею, завернул за угол. Медленной и размеренной была походка, слишком медленной – верный знак, что погружен в раздумья.
Лиани заметил, что часовой отвлекся, поправляя что-то в обуви, и скользнул мимо, вверх. Сам не знал, зачем, не надеялся же найти подробно расписанный план заговора. Добрался почти до самых покоев Таниеры, нерешительно остановился. Тут было пусто, но и с галереи, и со двора Лиани увидеть могли. Просто заметив, вряд ли кто-то спохватился бы: подумаешь, вестник кем-то посланный. А вот что он торчит тут, не зная, куда себя девать, уже хуже.
Шаги снова послышались.
Поднимался…
Юноша застыл, мог бы, вжался бы в столб-опору: уже успел узнать, как чуток слух этого грузного, немолодого уже человека. Не просто мышь под полом услышит, еще и отличит среди других таких же.
Казалось бы, ну, увидит Лиани – рассердится, накажет как-нибудь, но совсем на серьезный проступок это не тянет. Все-таки не рядовой, а помощник офицера. Только очень уж хорошо помнил разговор двоих в селе, где Нээле хотели убить – и все, что вышло потом.
Не дышал; ветер его пожалел, помог – налетал, свистел, с силой толкался в стены, пытался погасить факелы. Пламя пригибалось, едва не отрываясь от рукоятей.
А командир вернулся к себе, видно было, как перемещался по комнате свет – верно, прошел с лампой, сел возле окна, приоткрытого. Рама закреплена была, чтоб не хлопать от ветра.
Лиани оставался на месте. Страшно было. Очень – в прошлый раз ведь чудом уцелел, и вся жизнь перечеркнута. Но какой-то вредный дух принял форму комарика, залетел в ухо и оттуда жужжал – ты ведь тут в некотором роде за этим, так иди, приглядись получше. А заметят – ну, придумаешь что-нибудь… Уж после всего, что было, опасаться в окно заглянуть?
И заглянул.
Но ничего не увидел – хоть рама была приоткрыта, стол стоял немного сбоку, и глазам открывался только его край. Еще немного, и Лиани часовой заметит; будь он хоть десять раз свой, то, что у окна замер, весьма подозрительно.
Злой дух, сидевший комариком в ухе, решил то ли помочь, то ли еще посмеяться – выпорхнул и, похоже, влетел в ухо командиру Таниере. Тот резко встал – слышно было, как стул по полу стукнул, - и вновь вышел, не заметив любопытную тень, заскрипели доски под удаляющимися шагами. Видно, тяжкими были размышления. На сей раз не спускался вниз, свернул за угол галереи. Лиани, не долго думая, вынул подпорку, толкнул раму, и не запрыгнул – почти втек в окно.
Письмо лежало прямо перед ним, подписанное Суро Нэйта – юноша дважды пробежал глазами ровные строчки, но ничего не понял. Речь шла о каких-то родственниках, каких-то покинутых женщинах и ожиданиях. Совсем не то, что глава могущественного Дома может написать командиру крепости.
Пока размышлял, пытаясь вникнуть в смысл, уловил отдаленные голоса. Успел выбраться, оставив за собой все как было. И сердце, кажется, чуть не потерял по дороге, настолько оно колотилось. Казалось – не менее часа прошло, но лунная половинка совсем не сдвинулась от ветки, над которой висела.
Командир Таниера разговаривал со своим помощником, но в комнату вошел один. И тут же Лиани ощутил запах горящей бумаги. Теперь уж точно не перечитать письмо…
Юноша успел, ухватившись за перила, скатиться по наклонному карнизу, спрыгнуть на нижнюю галерею. Сильно ударился, но встал будто ничего не бывало
Так помощник командира, сойдя по лестнице, его и увидел.
- Ты что здесь делаешь? – всмотрелся в лицо: - Тебя забыли предупредить, что без важной вести вам в эту сторону вход закрыт?
Лиани быстро опустился на колено – боль отдалась во всем теле, - склонил голову:
- Я виноват. Шел к офицеру Амая, свернул не в ту сторону.
- Как тебя пропустил дозорный?
- Верно, отвлекся.
- Оба завтра будете наказаны, - сказал то раздраженно, но слышно было – он занят своими мыслями, и проступок Лиани уже почти выкинул из головы.
Отделались легко – сутками тяжелой и грязной работы. Сколько Амая не пытался назавтра расспрашивать, зачем юношу понесло в другую сторону от его комнаты, тот так ничего внятного и не сказал. Отвлекся, задумался, и сам не понял, куда идет.
А гонец утром уехал, Лиани этого не застал, но подтвердили товарищи на воротах. Не сомневался: увез ответ, а иначе зачем бы он тут оставался на ночь, не постоялый двор.
***
В монастыре Черного Дерева в эту ночь Нээле пришлось несладко. Девушке снился кошмар.
…Светляки над поляной, красиво, она бежит за ними, светляки кружатся вокруг, и звучит чей-то голос – человек говорит так, будто гладит кошку.
А потом светлячки начинают кружится, вот уже только одно огненное кольцо, и оно смыкается у нее на горле.
Нээле просыпается и едва может дышать. Лежит на узкой кровати в своей крохотной комнатке, откинув одеяло, и не сразу понимает, как без него холодно. Ставня приоткрыта, видимо, ее распахнул ветер.
Глава 19
…И другие люди говорили, и зеркало: глаза-обманки, то карими казались, то темно-синими, то были томными, то искрились лукавством. Хорошенькая, как цветы ландыша, и такая же маленькая. И так же чувствовала себя живущей в тени. Никто в крепости не видел ее недовольной, кроме личных служанок, но уж тем были знакомы и ее слезы, и приступы глухой безнадежной тоски, от которой не спят всю ночь.
А наутро снова выпархивала на галерею или во двор, вызывая у солдат не почтение, не затаенную страсть, а умиление.
В крепости она начала появляться недавно – с осени, скучно ей было жить в горном селе, хоть и довольно крупном. Выросла в городке в двух сутках пути от Сосновой, там поначалу и оставалась - но жена командира Таниеры ее со свету сживала.
Вот командир и нашел выход, устроивший его больше всех, Сайэнн средне, а жену совсем никак, но ее не спросили – поселить молодую подругу к себе поближе. Жена тут обосноваться не могла, слабое здоровье мешало, и годы были уже не те, скакать по горам. А Сайэнн никто больше не обижал, и дом – полная чаша, но она умирала от скуки.
От этой самой скуки и полюбила ездить верхом, о чем раньше не могла и помыслить, передвигаясь только в носилках. Здесь, в горах, на женщину в седле смотрели проще, хотя даже в Осорэи водились чудачки, любящие такие прогулки.
- Жили б в Срединных землях, никаких штанов и седел тогда, - ворчала Минору.
- Воительнице Тионэ было можно не только в штанах, но и отряды водить в атаку, - беспечно отвечала Сайэнн, - И она помогла установить власть Солнечной Птицы!
- То были давние времена, - непреклонно отвечала служанка, - А вы и так живете, словно, словно…
- Не я придумала тащить меня в крепость. Могли бы и там поселить, вот бы ты вся кипела и шипела, стараясь оградить от взглядов солдат!
- Да вы и так… Зачем ездите туда самовольно? Надо дождаться, пока приглашение будет, и подобающая охрана…
На этом месте Сайэнн всегда хмурилась. Господин Таниера очень был недоволен, что она ездит в сопровождении всего лишь одного вооруженного слуги да девушки-наперсницы. Места здесь было безопасны – какие разбойники под боком у пары сотен воинов? – но все-таки горы, мало ли что. Несколько раз он брал с молодой подруги слово не делать так больше, или грозился приставить к ней человек десять неотлучно. Но она, вновь приехав, заявляла, что соскучилась, не могла усидеть на месте в разлуке, и сердце его таяло. И он превращался в полного идиота, считала Минору.
А Сайэнн нравились эти моменты непослушания. Могла ведь просто кататься по лесам вокруг, но нет. Так веселее было.
Статуя местной хранительницы, почти слившейся в сознании сельчан с Иями, стояла в полутемном святилище, окутанная дымками курений, на подставке, заваленной весной и летом – цветами, в холодное время сушеными плодами. Хранительница покровительствовала женщинам, заботилась об их благе.
У статуи было медовое выражение лица, а край покрывала блестел, отполированный прикосновениями сотен просительниц за долгие годы. Она бы, наверное, с радостью помогла и еще одной жизни появиться на свет, только вот Сайэнн об этом не просила. Находясь тут, и не молилась вовсе, а со скукой снова и снова разглядывала давно знакомое.
И ворчливая, но верная Минору, которая ее, считай, вырастила, знала, что она тут не молится; зато в селе молодую женщину считали мечтающей о ребенке. Это дополнительно вызывало почтение. Знали бы…
Нет уж, тогда вмиг закончится ее и так невеликая свобода. И ничего взамен, подарков же ей хватает и так. Хорошо, что Минору искусная травница.
Снаружи, неподалеку от выхода, его и заметила. В селе новые люди бывали нередко – торговцы, вестники, порой бродячие актеры – но в теплое время года, и не походил он ни на кого из названных. Верно, чей-то гость.
Стоял, рассеянно глядя по сторонам. Тут, возле беседки над источником, нередко назначали встречи… вот и он, кажется, ждет. Прошла мимо, украдкой разглядывая из-под ресниц.
Среднего роста, движениями легкий, как шелковые нити, сперва он показался совсем юным. Потом Сайэнн решила – пожалуй, он будет постарше нее на несколько лет. Лицо его напоминало о солнечных бликах на поверхности ручейка: изменчивость неуловимая. Пожалуй, такую внешность не передаст и самый искусный скульптор.
Вот и прошла мимо.
Тревожное чувство возникло, словно пиявка присосалась к сердцу или к желудку. С чего бы… Очень хотелось оглянуться – не стала, подчиняясь неприятному этому ощущению. И почему-то была уверена: он-то ей вслед посмотрел. Хотя бы из любопытства, не каждый раз в предгорье увидишь молодую красивую даму в невесомых мехах и шелках, расшитых золотой нитью.
Шелка эти она скинула, вернувшись домой. Почти с отвращением – толку в нарядах? Кедры и дятлов очаровывать? Или сельчан, что немногим лучше…
- Я проедусь верхом! – заявила после обеда. – Пусть оседлают Песню.
- На полный-то желудок ездить, придумали, тоже. А если отдохнуть после обеда, уже вечереть начнет, - сказала служанка. Сайэнн вздохнула, глядя на ее темное, без возраста, лицо – другим хозяйкам подчиняются беспрекословно, ей же приходится все это выслушивать!
Смирилась все-таки Минору с неизбежностью прогулки своей подопечной. Поворчала немного на слишком весенний по цвету наряд: теплое, распашное верхнее платье без рукавов – цвета абрикоса, под ним травяная зелень шерстяного нижнего платья, и воротник-стойка, бледно-желтые манжеты самого нижнего.
- Только деревенщина не разбирает, что и когда уместно! Вот через две недели и надевайте.
- Я устала от зимних красок. Уже второй месяц весны, а вокруг, погляди! Хоть наряд будет посолнечней.
- Рано еще!
- Мы в глуши, захочу – в оттенки середины лета оденусь, - беспечно ответила Сайэнн. – Кому тут понять все эти тонкости? Старосте с женой, или их дочке, которая мои платья глазами ест? А в крепости и вовсе мне любой рады.
- Вы же не поедете сейчас в крепость, - встревожилась Минору. – Парня я отпустила сегодня, он, верно, в кабаке надирается…
- А Мирэ?
– Да приболела она! А остальные в седле не удержатся!
- В крепость не поеду, - задумчиво сказала Сайэнн, - служанка облегченно вздохнула, - Но и дома сидеть не буду.
- Одной-то не дело. До рощицы и обратно поезжайте, чтоб видели вас.
- Какая же это прогулка, у всех на виду? И не хмурься ты так, кому я нужна в этой чащобе!
- Так то оно так, только если случится что, от нас и кусочка целого не останется.
На это девушка не нашлась что ответить, но взялась за гребень, заколоть волосы.
- Если людей не боитесь, хоть про горную нечисть подумайте! – почти взвыла служанка.
- Слышала я много раз эти сказки…
- А кого вы осенью видели? То-то, лесовика!
- Это Мирэ так сказала, не я, - девушка поджала нижнюю губку. – Я обещаю, что доеду до моста и обратно, тебя устроит? Или будешь цепляться за мое платье?
Разумеется, слово она нарушила. Не нарочно, просто туман рассеялся, солнышко выглянуло, так хорошо. От дома теперь отделяла пара часов пути, а вдвое ближе находилась застава. Еще немного, и пора сворачивать, если Сайэнн не хочет попасться дозорным. Они-то молчать не станут, передадут ее повелителю.
Девушка фыркнула, поехала берегом, намереваясь добраться до второго, маленького моста. Он, полуразрушенный, весь зарос мхом, а над ним кедры почти смыкали ветви.
Как хорошо… всегда бы ездить одной. Никогда не боялась; только выросшая среди еще трех сестер может оценить одиночество!
