- Что же?
Слов не было – стрелы свистнули, вынимая из седел и укладывая в травы всех пятерых. Все ли виновны в умыслах, нет ли – разбираться дороже станет. На всякий случай каждого еще ударили ножом пару раз, забрали коней и умчались, словно не было их.
Шимара открыл глаза, когда стук копыт, по траве и без того негромкий, совсем затих. И никаких оборотней не оказалось в этих холмах, кроме тех, что скрылись, исполнив приказ.
- Никуда я не годный слуга, выбирал все время не тех хозяев, да и не ту сторону, - пожаловался Шимара ветру и молодым звездам. Они как раз начали проступать и висели невероятно низко, могли и услышать.
Алые краски покинули небо, воздух и на западе стал серым и сгустился; но сверчки стрекотали пуще прежнего, и запахи трав проступали отчетливей, как бывает перед скорым дождем. Ночью ливень и впрямь пролился, короткий – не больше четверти часа. Его Шимара не видел, хотя по-прежнему оставался в предместьях, но теперь он был просто темным пятном среди темной травы.
- А ведь когда-то недостойный был искренне счастлив в монастырских стенах и считал невероятной удачей, что именно его отдали на воспитание в Эн-Хо, - брат Унно задумчиво рассматривал себя в быстрых водах ручья, склонившись почти к самой воде. – На священной горе Огай есть монастырь, который к Небу ближе всего, настолько близко, что туда как-то скатился слиток железа из небесной кузни… думалось – там бы удостоиться побывать. Лишь побывать, жить там могут лишь избранные… Была такая мечта, хоть и не должно монаху воображать, чего нет.
- Теперь не мечтаешь? – спросил Лиани. Он от нечего делать выстругивал палочку по форме стрелы.
- Теперь… со временем стало казаться, что Небеса, по сути, везде простираются. А может, это ложные мысли, за то, что слишком часто стремился покинуть стены Эн-Хо…
- И где гора эта? Я слышал название, - Лиани запустил недоструганную стрелу в ствол дерева, и попал.
- Недостойному этого не открывали. Может, и в Юсен, вдруг на соседней вершине?
- Не верю, что столь могущественные монахи просто смотрели, что здесь у них творится под носом. Рухэй, горящая крепость… И что ты пытаешься в ручье разглядеть?
- Себя, - ответил брат Унно. – В зеркала нам смотреться запрещено, однако же хотелось бы видеть собственные глаза.
Последние сутки пути выдались странными. Они вроде и не сбились с дороги, всегда могли сверяться по солнцу, но держаться направления, которое накануне указала тварь из пояса, упорно не удавалось. Тропки кружили, уводя то вправо, то влево, и в конце концов путники оказывались в стороне от намеченного, всегда западней и немного северней, словно их разворачивало опять на Эн-Хо.
- Сдается мне, нас морочат, но зла не чую, - пожимал плечами монах. Лиани видел больше его: то мелькнувшую в кустах пятнистую шкуру рыси - зверь шел по пятам, то птицу, явно за ними следившую, но ничего эти знания не давали. А нежить из пояса вдруг выходить отказалась, и монаху не удалось ее вызвать миром, силой же не хотел.
- Все ли ваши столь учтиво вели бы себя с тори-ай? – спросил Лиани, глядя на пояс так, словно хотел вытрясти из него ответ.
- Не все. Сам ведь уже понял, - ответил брат Унно. Отвернулся – во всем теле читалось, что говорить он об этом не хочет. Видно, была все-таки некая трещинка между ним и монахами Эн-Хо, а может, совсем недавно возникла.
Лицо молодого человека сделалось мягче, и сомнение отразилось на нем:
- Странно мне. Он ведь когда-то был человеком. Плохим, наверное, раз выбрал такой путь, но ведь и в самом деле любил жену. А потом эти двое убили многих, но теперь он помогает нам, и эту помощь мы принимаем… Не могу и не хочу думать о нем по доброму, но и с ненавистью уже не выходит. Есть ли для него надежда в посмертии?
- Может, и есть. Я в это верю, во всяком случае.
Небо еще не темнело, а на земле среди нависших игольчатых лап и смолистых стволов начинали клубиться сумерки, тогда тот, о ком говорили, незваным вырвался из пояса. Он стал меж узловатых корней, будто вышел из-под земли: тело, уже тронутое тлением.
Речь давалась ему с трудом, и чертами он теперь лишь отдаленно походил на живого человека.
Сказал только – ее больше нет. И еще сказал, что знает дорогу. А в глазах злая тоска выла сильней и страшней, чем стая волков зимой вокруг одинокого путника.
Лиани растерялся немного - и с трудом удерживался, чтобы не ударить саблей нежить. Ему было, пожалуй, спокойней в давнем домике на болотах – там он, по крайней мере, не ожидал от твари ничего, кроме нападения. А сейчас почти привык, что тори-ай где-то неподалеку, если не вовсе рядом, и даже скорее помощник, не враг.
Монаху казалось хуже – он почти привязался к проводнику, а теперь и у него подрагивали руки, когда смотрел на существо мертвое и ненавидящее. Прежнего их спутника больше не существовало, любовь к жене, бывшая его стержнем, уничтожила его в час ее гибели.
Но тори-ай было сейчас не до них. Он вел напрямик к ему одному видимой цели, не замечая ни коряг, ни корней, ни провалов в земле. Люди едва поспевали за ним.
Не сразу можно было понять, что здесь произошло. Тори-ай привел их к залитой кровью яме, в которой лежало тело мужчины, по одежде судя, охотника.
- Что это? Что тут стряслось? – в испуге спросил брат Унно, озираясь.
- Это дротик рухэй, - Лиани спрыгнул в яму, подобрал оружие. – Кто-то еще был здесь, раз лицо прикрыто…
Он приподнял лист папоротника, прикусил губу и на шаг отступил.
- Посмотри…
- Это его кровь, - не сказала – каркнула нежить, и они не сразу поняли. А тори-ай стоял поодаль, черный, скрестив на груди руки, и ждал.
- Если хоть что-то недостойный брат разумеет, не один этот охотник здесь обнаружится, - пробормотал монах, хватаясь за святые амулеты.
Еще одно тело, возможно, владельца дротика, они нашли в овраге поблизости. С таким же закоченелым ужасом на лице. И следы солдат, много следов… Постепенно понятней становилось, что здесь произошло.
Только потом Лиани озвучил то, о чем думали оба:
- На телах охотника и пришлого ран нет.
Когда стало ясно, что поисков не понадобится больше, монах велел тори-ай вернуться в пояс. Сперва думал, не совладает с ним: нежить не нападала, но стояла, глядя в упор, и сумерки, сгущаясь, почти на глазах снимали с нее покров человеческого. Брат Унно справился, попутно остановив готового ударить младшего спутника.
- Не мешай мне, - попросил тихо и хрипло.
Он справился.
Больше искать они не решились, хотя, может быть, цель их была где-то неподалеку. Но сумерки становились гуще и гуще; дальше в лес заходить поостереглись, вернулись на открытое место.
Чужое оружие молодой человек прихватил с собой.
- Крови-то сколько… но тело у него человечье, он мог и не выжить.
- Выжил, раз убил того бедолагу, - угрюмо сказал монах. – И второго тоже. Им чужая сила, чужая душа – как вода погибающему от жажды.
Лиани поднял оружие вверх, к слабому свету, внимательно разглядывал дротик; кровь на лезвии и древке уже высохла. На сердце было пусто, словно вечером на предзимней равнине – сухие былки травы да бескрайний волчий вой. То на сердце, а пальцы жили своей жизнью, поворачивали чужое оружие, тронули острие и кромку наконечника.
- Теперь нам его не достать, ранить его – уже чудо, и оно другому выпало… чему ты радуешься?
- Нам и не надо его больше искать! – брат Унно едва не приплясывал, словно внезапно с ума сошел. – Такой подарок, хвала Заступнице и всем небожителям, такой подарок! О, святые Небеса, сподобили догадаться!
- Не понимаю.
- Да глянь только, что у тебя в руках! И на наконечнике-то что!
- Это? – Лиани удивленно вскинул бровь. – Но я думал, рана должна быть нанесена освященной стрелой…
- Дай-ка сюда, - монах бесцеремонно забрал оружие. – И стрелу тоже дай. Да не эту, а из освященных, сам же сказал.
Нелепое зрелище, служитель святых сил с дротиком и стрелой в руках. Еще бы нож в зубы… Брат Унно повертел в пальцах стрелу: тонкая, она выглядела черной сейчас – не только древко, и железное жало. Провел наконечником по высохшей крови на дротике, раз, и другой. Лиани глазам своим не поверил: кровь посветлела, налилась алым, видимым и в полутьме, и каплей упала с дротика на стрелу. И не растеклась по освященному железу – впиталась в него.
- Вот и всё. И это с собой возьми, пригодится, вдруг повторить придется, - брат Унно с видимым отвращением бросил Лиани дротик.
Вытер руки о монашеский свой балахон, подумал – и еще о траву.
Они схоронили охотника по-настоящему, в той же яме, где он лежал. В овраге зарыли чужого солдата.
- Надо и пояс теперь уничтожить, - сказал Лиани. – Огонь возьмет его? Чтобы не оставить в горах злобного призрака? Что ты молчишь?
- Жалко, - признался брат Унно. – Оно и понятно, что ему самому теперь никуда, разве что полюбоваться, как сгинет враг, и то – ничего он в монастыре не увидит. Все равно жаль, столько с ним вместе довелось провести.
- А не надо было пытаться ручную зверушку из нежити сделать, - холодно ответил молодой человек. – Думаешь, он нам еще способен помочь на обратном пути?
- Мог бы. Но не станет, - вздохнул монах. – Та помощь последней каплей была, теперь если и выйдет наружу, лишь убивать, и нашими скромными силами не совладать с ним.
- Тогда и тянуть нечего, - Лиани взял - почти выхватил пояс из рук монаха, шагнул к костру, и остановился. Держал на весу не как вещь - а словно разбудить или потревожить боялся. Медленно, словно желая запомнить, провел пальцем по чеканке на пряжке, и положил на жаркие угли; чуть зашипел ремень, начал темнеть. Брат Унно дернулся было – выхватить вещь из огня, но только рукой махнул, и отошел, понурясь.
А Лиани долго смотрел в костер, пока не прогорел сам пояс. Пряжка осталась, лишь потемнела.
Лиани вдруг склонил голову и спрятал лицо в ладонях.
- Эй, что стряслось? – испугался монах.
Тот лишь плечом повел, словно весь ответ содержался в этом. Брат Унно подошел к костру, пошевелил угли палкой, подцепил и достал пряжку. Вздохнув, повертел в руке:
- Взял бы на память… но как-то неправильно это.
И зарыл пряжку под корнем, той же палкой выкопав ямку. Младший спутник, так и не сойдя с места, следил за ним, и вновь отвернулся.
Не меньше четверти часа прошло в молчании, а после Лиани сказал:
- Не знаю, получится ли задуманное. Но ведь кровь его добыть удалось. Теперь ты, я надеюсь, дойдешь, Небеса и Заступница тебя охранят. Я тоже попробую, если у меня еще осталась удача. Только бы все не зря....
- Тебя это тревожит?
Он не ответил.
Где-то над головой дятел выбил из ствола барабанную дробь, радостно и бездумно.
Наставница в мастерской любила поговорить о вещах выше человеческого понимания. И об Опорах она вспоминала не раз - особенно когда просили вышить их символ для домашнего алтаря. Редкими были такие заказы, и Нээле запомнила все, что тогда говорилось. Не думай, что мир стоит на их спинах, как на земле, говорила наставница. Они сразу всё – движение и неподвижность, потому-то и трудно уловить их облик, и вышить мы можем лишь символы или же очертания.
Нээле не понимала, но представляла, как линии перетекают друг в друга, точь-в-точь людские стремления и поступки, и их последствия. Думать об этом было притягательно, и почти невозможно. Да и наставница, похоже, не могла представить того, о чем столь любила поболтать…
Уже потом, в доме господина Таэна, девушка пыталась повторить эти контуры, но выходило грубо, словно не золотую нить укладывала на шелк, а рисовала обугленной палкой по валуну. Не дано. Ее – это цветы и стрекозы, птицы, пожалуй, но слабое мастерство для того, чтобы воплотить одну из Опор, хотя бы лишь силуэтом.
Тот кусок шелка она не решилась ни отдать, ни иначе избавиться от него. Вышивку распустила, благо, золотых ниток и отрезов ткани хватало в доме, никто и не понял. Так и остался лежать ни к чему не пригодный белый лоскут в коробке с вышивальными принадлежностями. Теперь его выбросили наверняка, кто же будет хранить…
Давно уже не думал о Нээле, как о лесном духе, а теперь увидел ее среди крапивы и папоротника – безмолвную, бледную, с волосами, полными паутины – снова засомневался, все ли знает, все ли понял о ней? Холодок шевельнулся под сердцем, маленький зверек с иглами. Откуда взялась? Долог путь от Эн-Хо, не для девушки, не знающей леса. А она все смотрела молча, и глаза были словно сажей обведены, и паутина на волосах казалась пеплом.
Но вот брат Унно сказал:
- Эге! Вот так сон наяву, – и шагнул к девушке, и она побежала навстречу, протягивая руки, смеясь и плача.
- Но как, почему?
- Не могла просто сидеть и ждать. Слишком много просто ждала…
- Но монастырь далеко. Как ты сюда дошла? – Лиани не отпускал ее ладонь.
- Я не знаю, - и предположила только: - Может, лесная хозяйка?
Монах непонятно хмыкнул, оглядываясь. А Нээле… что-то в ней было странное. Он совсем плохо знал эту девушку, не до общения было, пока решали в Эн-Хо, что делать, но поручился бы – она что-то скрывает: отводит в сторону взгляд, и напряжена, словно ждет чего-то совсем не желанного. И очень боится. Будто угадав его мысли, Нээле перебила вопросы одним движением пальцев, будто и впрямь умела повелевать.
- Не так уж важно, как я попала сюда, но кто бы мне ни помог, спасибо ему. Я вас искала. Он меня видел, - говорила она, быстро, словно стремясь успеть все рассказать, пока не перебили – хоть никто и не собирался. – Видел, и я его – а теперь он и о вас знает наверняка, будьте осторожны, как только можете.
Быстро глянула на Лиани, залилась краской:
- И оставьте уже эту затею, уходите обратно или в Сосновую. Если он знает о вас, ничего вы уже не сумеете.
- Видишь ли… - начал монах, и прокашлялся, будто передумал говорить начатое, и решил взять короткую передышку. А Лиани просто сказал:
- У нас уже есть его кровь. Его ранил один из рухэй, отбившийся от своих.
- Но разве… начала девушка, и осеклась. Подняла глаза, огромные, почему-то еще сильнее испуганные. – Значит, и впрямь получилось?
- Осталось дойти. Не сказать, что простая задача, но выполнимая, - монах улыбнулся ей по-отечески. И прибавил немного грустно: - И пояса больше нет, пусть теперь эти двое несчастных твои сны не тревожат.
Теперь, одолев еще сколько-то пути по еле видимым лесным тропкам, меж игольчатых лап, соединенных целыми полотнищами паутины, они уже втроем сидели у костра, вдыхая сыроватый вечерний воздух. Спутники сперва пытались еще расспросить Нээле, но, поняв ее огорчение и испуг, спрашивать прекратили. Теперь оба пытались развеселить ее, каждый на свой лад, и думали – она просто напугана.
Немного лихорадочное выходило веселье, и не то слышен был, не то ощущался в воздухе легкий надтреснутый звон, от усталости и напряжения, видимо. А может, то звенели комары, еще одни охотники до чужой крови…
Молчать было подло, но и сказать она не могла – все равно уж теперь, ничего не изменишь, они получили желаемое. А ее рассказ будет ударом, скорее всего, и, быть может, ослабит бдительность – и тогда уж точно все окажется напрасным.
А ведь он обещал, что не тронет их души. Вспомнит ли сейчас о своем обещании? Вряд ли…
Покинула святые стены для того, чтобы спасти, а теперь стала обузой.
Слов не было – стрелы свистнули, вынимая из седел и укладывая в травы всех пятерых. Все ли виновны в умыслах, нет ли – разбираться дороже станет. На всякий случай каждого еще ударили ножом пару раз, забрали коней и умчались, словно не было их.
Шимара открыл глаза, когда стук копыт, по траве и без того негромкий, совсем затих. И никаких оборотней не оказалось в этих холмах, кроме тех, что скрылись, исполнив приказ.
- Никуда я не годный слуга, выбирал все время не тех хозяев, да и не ту сторону, - пожаловался Шимара ветру и молодым звездам. Они как раз начали проступать и висели невероятно низко, могли и услышать.
Алые краски покинули небо, воздух и на западе стал серым и сгустился; но сверчки стрекотали пуще прежнего, и запахи трав проступали отчетливей, как бывает перед скорым дождем. Ночью ливень и впрямь пролился, короткий – не больше четверти часа. Его Шимара не видел, хотя по-прежнему оставался в предместьях, но теперь он был просто темным пятном среди темной травы.
***
- А ведь когда-то недостойный был искренне счастлив в монастырских стенах и считал невероятной удачей, что именно его отдали на воспитание в Эн-Хо, - брат Унно задумчиво рассматривал себя в быстрых водах ручья, склонившись почти к самой воде. – На священной горе Огай есть монастырь, который к Небу ближе всего, настолько близко, что туда как-то скатился слиток железа из небесной кузни… думалось – там бы удостоиться побывать. Лишь побывать, жить там могут лишь избранные… Была такая мечта, хоть и не должно монаху воображать, чего нет.
- Теперь не мечтаешь? – спросил Лиани. Он от нечего делать выстругивал палочку по форме стрелы.
- Теперь… со временем стало казаться, что Небеса, по сути, везде простираются. А может, это ложные мысли, за то, что слишком часто стремился покинуть стены Эн-Хо…
- И где гора эта? Я слышал название, - Лиани запустил недоструганную стрелу в ствол дерева, и попал.
- Недостойному этого не открывали. Может, и в Юсен, вдруг на соседней вершине?
- Не верю, что столь могущественные монахи просто смотрели, что здесь у них творится под носом. Рухэй, горящая крепость… И что ты пытаешься в ручье разглядеть?
- Себя, - ответил брат Унно. – В зеркала нам смотреться запрещено, однако же хотелось бы видеть собственные глаза.
Последние сутки пути выдались странными. Они вроде и не сбились с дороги, всегда могли сверяться по солнцу, но держаться направления, которое накануне указала тварь из пояса, упорно не удавалось. Тропки кружили, уводя то вправо, то влево, и в конце концов путники оказывались в стороне от намеченного, всегда западней и немного северней, словно их разворачивало опять на Эн-Хо.
- Сдается мне, нас морочат, но зла не чую, - пожимал плечами монах. Лиани видел больше его: то мелькнувшую в кустах пятнистую шкуру рыси - зверь шел по пятам, то птицу, явно за ними следившую, но ничего эти знания не давали. А нежить из пояса вдруг выходить отказалась, и монаху не удалось ее вызвать миром, силой же не хотел.
- Все ли ваши столь учтиво вели бы себя с тори-ай? – спросил Лиани, глядя на пояс так, словно хотел вытрясти из него ответ.
- Не все. Сам ведь уже понял, - ответил брат Унно. Отвернулся – во всем теле читалось, что говорить он об этом не хочет. Видно, была все-таки некая трещинка между ним и монахами Эн-Хо, а может, совсем недавно возникла.
Лицо молодого человека сделалось мягче, и сомнение отразилось на нем:
- Странно мне. Он ведь когда-то был человеком. Плохим, наверное, раз выбрал такой путь, но ведь и в самом деле любил жену. А потом эти двое убили многих, но теперь он помогает нам, и эту помощь мы принимаем… Не могу и не хочу думать о нем по доброму, но и с ненавистью уже не выходит. Есть ли для него надежда в посмертии?
- Может, и есть. Я в это верю, во всяком случае.
Небо еще не темнело, а на земле среди нависших игольчатых лап и смолистых стволов начинали клубиться сумерки, тогда тот, о ком говорили, незваным вырвался из пояса. Он стал меж узловатых корней, будто вышел из-под земли: тело, уже тронутое тлением.
Речь давалась ему с трудом, и чертами он теперь лишь отдаленно походил на живого человека.
Сказал только – ее больше нет. И еще сказал, что знает дорогу. А в глазах злая тоска выла сильней и страшней, чем стая волков зимой вокруг одинокого путника.
Лиани растерялся немного - и с трудом удерживался, чтобы не ударить саблей нежить. Ему было, пожалуй, спокойней в давнем домике на болотах – там он, по крайней мере, не ожидал от твари ничего, кроме нападения. А сейчас почти привык, что тори-ай где-то неподалеку, если не вовсе рядом, и даже скорее помощник, не враг.
Монаху казалось хуже – он почти привязался к проводнику, а теперь и у него подрагивали руки, когда смотрел на существо мертвое и ненавидящее. Прежнего их спутника больше не существовало, любовь к жене, бывшая его стержнем, уничтожила его в час ее гибели.
Но тори-ай было сейчас не до них. Он вел напрямик к ему одному видимой цели, не замечая ни коряг, ни корней, ни провалов в земле. Люди едва поспевали за ним.
Не сразу можно было понять, что здесь произошло. Тори-ай привел их к залитой кровью яме, в которой лежало тело мужчины, по одежде судя, охотника.
- Что это? Что тут стряслось? – в испуге спросил брат Унно, озираясь.
- Это дротик рухэй, - Лиани спрыгнул в яму, подобрал оружие. – Кто-то еще был здесь, раз лицо прикрыто…
Он приподнял лист папоротника, прикусил губу и на шаг отступил.
- Посмотри…
- Это его кровь, - не сказала – каркнула нежить, и они не сразу поняли. А тори-ай стоял поодаль, черный, скрестив на груди руки, и ждал.
- Если хоть что-то недостойный брат разумеет, не один этот охотник здесь обнаружится, - пробормотал монах, хватаясь за святые амулеты.
Еще одно тело, возможно, владельца дротика, они нашли в овраге поблизости. С таким же закоченелым ужасом на лице. И следы солдат, много следов… Постепенно понятней становилось, что здесь произошло.
Только потом Лиани озвучил то, о чем думали оба:
- На телах охотника и пришлого ран нет.
Когда стало ясно, что поисков не понадобится больше, монах велел тори-ай вернуться в пояс. Сперва думал, не совладает с ним: нежить не нападала, но стояла, глядя в упор, и сумерки, сгущаясь, почти на глазах снимали с нее покров человеческого. Брат Унно справился, попутно остановив готового ударить младшего спутника.
- Не мешай мне, - попросил тихо и хрипло.
Он справился.
Больше искать они не решились, хотя, может быть, цель их была где-то неподалеку. Но сумерки становились гуще и гуще; дальше в лес заходить поостереглись, вернулись на открытое место.
Чужое оружие молодой человек прихватил с собой.
- Крови-то сколько… но тело у него человечье, он мог и не выжить.
- Выжил, раз убил того бедолагу, - угрюмо сказал монах. – И второго тоже. Им чужая сила, чужая душа – как вода погибающему от жажды.
Лиани поднял оружие вверх, к слабому свету, внимательно разглядывал дротик; кровь на лезвии и древке уже высохла. На сердце было пусто, словно вечером на предзимней равнине – сухие былки травы да бескрайний волчий вой. То на сердце, а пальцы жили своей жизнью, поворачивали чужое оружие, тронули острие и кромку наконечника.
- Теперь нам его не достать, ранить его – уже чудо, и оно другому выпало… чему ты радуешься?
- Нам и не надо его больше искать! – брат Унно едва не приплясывал, словно внезапно с ума сошел. – Такой подарок, хвала Заступнице и всем небожителям, такой подарок! О, святые Небеса, сподобили догадаться!
- Не понимаю.
- Да глянь только, что у тебя в руках! И на наконечнике-то что!
- Это? – Лиани удивленно вскинул бровь. – Но я думал, рана должна быть нанесена освященной стрелой…
- Дай-ка сюда, - монах бесцеремонно забрал оружие. – И стрелу тоже дай. Да не эту, а из освященных, сам же сказал.
Нелепое зрелище, служитель святых сил с дротиком и стрелой в руках. Еще бы нож в зубы… Брат Унно повертел в пальцах стрелу: тонкая, она выглядела черной сейчас – не только древко, и железное жало. Провел наконечником по высохшей крови на дротике, раз, и другой. Лиани глазам своим не поверил: кровь посветлела, налилась алым, видимым и в полутьме, и каплей упала с дротика на стрелу. И не растеклась по освященному железу – впиталась в него.
- Вот и всё. И это с собой возьми, пригодится, вдруг повторить придется, - брат Унно с видимым отвращением бросил Лиани дротик.
Вытер руки о монашеский свой балахон, подумал – и еще о траву.
Они схоронили охотника по-настоящему, в той же яме, где он лежал. В овраге зарыли чужого солдата.
- Надо и пояс теперь уничтожить, - сказал Лиани. – Огонь возьмет его? Чтобы не оставить в горах злобного призрака? Что ты молчишь?
- Жалко, - признался брат Унно. – Оно и понятно, что ему самому теперь никуда, разве что полюбоваться, как сгинет враг, и то – ничего он в монастыре не увидит. Все равно жаль, столько с ним вместе довелось провести.
- А не надо было пытаться ручную зверушку из нежити сделать, - холодно ответил молодой человек. – Думаешь, он нам еще способен помочь на обратном пути?
- Мог бы. Но не станет, - вздохнул монах. – Та помощь последней каплей была, теперь если и выйдет наружу, лишь убивать, и нашими скромными силами не совладать с ним.
- Тогда и тянуть нечего, - Лиани взял - почти выхватил пояс из рук монаха, шагнул к костру, и остановился. Держал на весу не как вещь - а словно разбудить или потревожить боялся. Медленно, словно желая запомнить, провел пальцем по чеканке на пряжке, и положил на жаркие угли; чуть зашипел ремень, начал темнеть. Брат Унно дернулся было – выхватить вещь из огня, но только рукой махнул, и отошел, понурясь.
А Лиани долго смотрел в костер, пока не прогорел сам пояс. Пряжка осталась, лишь потемнела.
Лиани вдруг склонил голову и спрятал лицо в ладонях.
- Эй, что стряслось? – испугался монах.
Тот лишь плечом повел, словно весь ответ содержался в этом. Брат Унно подошел к костру, пошевелил угли палкой, подцепил и достал пряжку. Вздохнув, повертел в руке:
- Взял бы на память… но как-то неправильно это.
И зарыл пряжку под корнем, той же палкой выкопав ямку. Младший спутник, так и не сойдя с места, следил за ним, и вновь отвернулся.
Не меньше четверти часа прошло в молчании, а после Лиани сказал:
- Не знаю, получится ли задуманное. Но ведь кровь его добыть удалось. Теперь ты, я надеюсь, дойдешь, Небеса и Заступница тебя охранят. Я тоже попробую, если у меня еще осталась удача. Только бы все не зря....
- Тебя это тревожит?
Он не ответил.
Где-то над головой дятел выбил из ствола барабанную дробь, радостно и бездумно.
***
Наставница в мастерской любила поговорить о вещах выше человеческого понимания. И об Опорах она вспоминала не раз - особенно когда просили вышить их символ для домашнего алтаря. Редкими были такие заказы, и Нээле запомнила все, что тогда говорилось. Не думай, что мир стоит на их спинах, как на земле, говорила наставница. Они сразу всё – движение и неподвижность, потому-то и трудно уловить их облик, и вышить мы можем лишь символы или же очертания.
Нээле не понимала, но представляла, как линии перетекают друг в друга, точь-в-точь людские стремления и поступки, и их последствия. Думать об этом было притягательно, и почти невозможно. Да и наставница, похоже, не могла представить того, о чем столь любила поболтать…
Уже потом, в доме господина Таэна, девушка пыталась повторить эти контуры, но выходило грубо, словно не золотую нить укладывала на шелк, а рисовала обугленной палкой по валуну. Не дано. Ее – это цветы и стрекозы, птицы, пожалуй, но слабое мастерство для того, чтобы воплотить одну из Опор, хотя бы лишь силуэтом.
Тот кусок шелка она не решилась ни отдать, ни иначе избавиться от него. Вышивку распустила, благо, золотых ниток и отрезов ткани хватало в доме, никто и не понял. Так и остался лежать ни к чему не пригодный белый лоскут в коробке с вышивальными принадлежностями. Теперь его выбросили наверняка, кто же будет хранить…
Давно уже не думал о Нээле, как о лесном духе, а теперь увидел ее среди крапивы и папоротника – безмолвную, бледную, с волосами, полными паутины – снова засомневался, все ли знает, все ли понял о ней? Холодок шевельнулся под сердцем, маленький зверек с иглами. Откуда взялась? Долог путь от Эн-Хо, не для девушки, не знающей леса. А она все смотрела молча, и глаза были словно сажей обведены, и паутина на волосах казалась пеплом.
Но вот брат Унно сказал:
- Эге! Вот так сон наяву, – и шагнул к девушке, и она побежала навстречу, протягивая руки, смеясь и плача.
- Но как, почему?
- Не могла просто сидеть и ждать. Слишком много просто ждала…
- Но монастырь далеко. Как ты сюда дошла? – Лиани не отпускал ее ладонь.
- Я не знаю, - и предположила только: - Может, лесная хозяйка?
Монах непонятно хмыкнул, оглядываясь. А Нээле… что-то в ней было странное. Он совсем плохо знал эту девушку, не до общения было, пока решали в Эн-Хо, что делать, но поручился бы – она что-то скрывает: отводит в сторону взгляд, и напряжена, словно ждет чего-то совсем не желанного. И очень боится. Будто угадав его мысли, Нээле перебила вопросы одним движением пальцев, будто и впрямь умела повелевать.
- Не так уж важно, как я попала сюда, но кто бы мне ни помог, спасибо ему. Я вас искала. Он меня видел, - говорила она, быстро, словно стремясь успеть все рассказать, пока не перебили – хоть никто и не собирался. – Видел, и я его – а теперь он и о вас знает наверняка, будьте осторожны, как только можете.
Быстро глянула на Лиани, залилась краской:
- И оставьте уже эту затею, уходите обратно или в Сосновую. Если он знает о вас, ничего вы уже не сумеете.
- Видишь ли… - начал монах, и прокашлялся, будто передумал говорить начатое, и решил взять короткую передышку. А Лиани просто сказал:
- У нас уже есть его кровь. Его ранил один из рухэй, отбившийся от своих.
- Но разве… начала девушка, и осеклась. Подняла глаза, огромные, почему-то еще сильнее испуганные. – Значит, и впрямь получилось?
- Осталось дойти. Не сказать, что простая задача, но выполнимая, - монах улыбнулся ей по-отечески. И прибавил немного грустно: - И пояса больше нет, пусть теперь эти двое несчастных твои сны не тревожат.
Теперь, одолев еще сколько-то пути по еле видимым лесным тропкам, меж игольчатых лап, соединенных целыми полотнищами паутины, они уже втроем сидели у костра, вдыхая сыроватый вечерний воздух. Спутники сперва пытались еще расспросить Нээле, но, поняв ее огорчение и испуг, спрашивать прекратили. Теперь оба пытались развеселить ее, каждый на свой лад, и думали – она просто напугана.
Немного лихорадочное выходило веселье, и не то слышен был, не то ощущался в воздухе легкий надтреснутый звон, от усталости и напряжения, видимо. А может, то звенели комары, еще одни охотники до чужой крови…
Молчать было подло, но и сказать она не могла – все равно уж теперь, ничего не изменишь, они получили желаемое. А ее рассказ будет ударом, скорее всего, и, быть может, ослабит бдительность – и тогда уж точно все окажется напрасным.
А ведь он обещал, что не тронет их души. Вспомнит ли сейчас о своем обещании? Вряд ли…
Покинула святые стены для того, чтобы спасти, а теперь стала обузой.
