Если двое еще могли бы вернуться, трое уж точно нет. И она – самая слабая, самая среди них бесполезная – только защищать-то будут ее. Это по ту сторону морского залива, как слышала в мастерской, есть земли, в которых женщина ценится меньше скота. Хотя и там, наверное, любят…
Но толку сейчас с чужих стран.
Со стороны она выглядела наверняка уверенно и безупречно, когда, сидя на невысокой, обитой мягким скамеечке, сложив на коленях руки и опустив ресницы, рассказывала о пережитом. Нежный розовый свет проходил сквозь окно, обнимал Лайэнэ, и в этом свете ей было плохо, неловко, словно и солнце требовало быть честной, не утаивать даже мелочи. Во многом пришлось признаться, даже в страшном сне не могла бы увидеть подобный разговор – так, лицом к лицу, после того, как нарушила запреты и все равно ничего не смогла. Допустила кучу ошибок, и в итоге осталась ни с чем, Тайрену увезли.
- Думаешь, он еще жив?
Слушал и спрашивал, не сердясь вроде бы, но от этого становилось лишь хуже. Всегда спокойный и собранный, холодноватый, хоть и приветливо говорит. Что там, подо льдом? А попробуешь разбить лед, провалишься в полынью, как в далеком детстве - человек в их деревне.
- Макори будет его оберегать, господин. Мне показалось, он сам еще не решил, как быть. Но он уже пошел против Суро, против отца, назад нет дороги. Макори всегда был горячим, упрямым, но смелый и умнее, чем думают многие.
- Против Суро он выступил, а поддержит ли нас?
- Нет, скорее всего.
Кэраи кивнул:
- Я так и думал. Только он ничего не добьется…
- Зверь, загнанный в угол, нападает, это всем известно. С Макори так поступили… мне кажется, он по-настоящему решил порвать с отцом в миг, когда его хасса погибла.
- Это же столь… по-детски.
- Нет, - обронила Лайэнэ, не поднимая взгляд. – Просто больше он никого не любил.
Так смотрел… пристально, вдумчиво. И, наверное, понял, что она многое не договаривает. А она и впрямь ничего не сказала про Энори… и про письмо.
- Спасибо.
Его тоже окутал свет, когда встал и подошел к окну. Разглядывал что-то на дальней стене, окружающей двор – отсюда было видно бледно-серые зубцы, знамена и равномерно расставленные фигурки дозорных.
- Ты невероятная женщина, - сказал бесцветно и равнодушно. – Я был неправ. Тайрену очень повезло, что ты охраняла его. Твои ум и преданность мальчику достойны не просто награды, но людской памяти.
Она следила за каждым его движением, как мышь за кошкой, случайно бродящей возле норы. Любая мелочь может стать роковой.
- Что будешь делать теперь?
- Я бы хотела… здесь мне не место, я знаю, но могу ли отдохнуть пару дней? Потом надо будет вернуться, я совсем запустила дела.
«Только позволь мне остаться»…
- Конечно. Если что-то еще понадобится – говори сразу, моя благодарность всегда с тобой.
Он слегка кивнул ей и направился к двери. Вот и все, а чего ждала? Он поблагодарил, и видно, что без двойных смыслов. И ум, и преданность ее оценил.
Так и сидела, изящно, ровно, не решаясь повернуться, словно еще кто-то мог ее видеть.
Ну, конечно, все обернулось как нельзя лучше… И да, она очень рада.
Ничего не мог с собой поделать – руки дрожали, как у последнего пропойцы. Таким его видеть не должен никто. Может и правда напиться? Нет, не хочется совсем.
Так задел ее рассказ, словно ее же шпилькой в самое сердце. Что сам он? Не стал, не смог – да и не пытался даже. Другой бы сразу собрался, принял угрозу как есть и поспешил на выручку. А он в Ожерелье укрылся, и до смерти рад был, что другие это укрытие подготовили.
Как ей в глаза-то смотреть?
Сперва она с ним самим сражалась ради блага ребенка, потом, считай, жила под занесенным ножом, и вновь не сдалась. А потом проехала через весь округ, сюда, в Тай-эн-Таала, все еще надеясь на помощь.
И ему, видно было, обрадовалась. Думала, он на что-то способен… Ждать и прятаться, все и все, что он может. Сейчас не в силах предложить ей и самой малости, нет у него ничего.
Теперь придется как-то жить с ней в одной крепости – та враз стала до смешного маленькой, не разминешься.
Два, три дня, а потом уедет.
И не увидятся больше...
Закат выдался… огромным. Словно не одно солнце сбросило розово-алый покров, а по меньшей мере несколько. Сильный будет ветер, говорили опытные люди. Но пока деревья стояли тихо, ни ветка не шевельнется, ни листик, и небо становилось только краснее, никак не темнело.
Лайэнэ дала себе слово все дни, проведенные здесь, из комнаты не выходить. И зачем вообще напросилась остаться? Сразу бы ехала обратно. Ведь не Рииши ждет, в самом деле, привет от него жене передать. Не знала, чем себя занять, и а знала бы – вряд ли смогла. Дожидалась, когда уже смеркнется и можно будет лампу зажечь, а потом наконец и спать, здесь только караульные бодрствуют ночами. Но, когда наконец закат устал полыхать, она вышла из комнаты, почти вырвалась, словно ее кто запирал.
Солнце за горы не спустилось, а рухнуло - уронили огромную лампу. Страшновато здесь было, горы со всех сторон, будто край мира. Немного растерянная, Лайэнэ пошла вдоль галереи туда, где было темнее всего, и факелы не мешали смотреть вдаль.
- Остановись тут.
Не заметила, как дверь за ее спиной отодвинулась, и он там был. Прикрыл створку, подошел к низкой внешней стенке галереи:
- Здесь видно дальше всего. А Осорэи вон там. Умели бы скакать по воздуху, совсем по прямой дня два пути.
- О, нет, не надо. Я по ней не скучаю, - вырвалось у Лайэнэ.
- Ты ведь ни разу не была в крепости, помимо Срединной?
- Нет, когда бы, - не сдержала улыбки, подумав, сколько за несколько месяцев она посетила мест, которых не мыслила для себя. Он, похоже, улыбку в голосе уловил, но не понял причины.
Хорошо было так стоять рядом, высоко, вдыхать прохладный вечерний – почти ночной уже – воздух, пахнущий хвоей.
- Вон там, на гребне, сигнальная башня, ее не разглядишь в темноте. При нападении вспыхнет пламя в огромных чашах - ночью видно издалека, а днем поднимутся струи дыма.
Напротив тоже темнели иссеченные ущельями склоны, странными полосами вился меж ними туман – словно тонкую ткань разорвали и бросили, - и вдалеке горели несколько огней на заставе.
- Тебе нравится здесь?
- Да. В городах красивого много, но все рукотворно, - а такого – она повела кистью – не сотворишь.
- Но здесь все дикое. За десятки, да и за сотни лет мало что изменилось. И для жизни не слишком удобно.
- А мне и не нужно было когда-то иного. Совсем маленькой я жила в деревне.
- По сравнению со Столицей и города наши - глушь, - глянул на браслет на запястье Лайэнэ: россыпь мелких бледно-желтых камешков на серебре поблескивала в свете факелов: - Скоро и в Хинаи докатятся столичные веяния, и со временем будут становиться лишь изощренней. За неправильно выбранный узор или самоцвет можно будет попасть в немилость… Но не сюда; на границах… придворным просто нечего делать.
В голосе сквозило удовлетворение, словно радовала мысль о том, что хоть горы останутся прежними. Нет, он сейчас на нее не сердился. А она, привыкшая по двум-трем словам понимать настроение собеседника, сейчас больше всего опасалась ошибиться.
- Вы сказали, я могу пожелать чего-то… Покажите мне крепость, - попросила Лайэнэ, глядя на далекий огонь среди черных склонов. – Изнутри, хотя бы немного.
- Сейчас, в темноте?
- Именно в темноте. Одну меня не пропустят ночью.
Его это, кажется, развеселило:
- Я не настолько хорошо тут все изучил, может получиться неловко. На рассвете и днем здесь тоже красиво.
- А вам доводилось поступать безрассудно? – спросила, сама не зная почему.
- Да, как любому.
- И потом жалеть об этом?
- Скорее, я жалел об обратном, - ответил он резко и смолк, двинувшись так, словно стыдясь чего-то.
Неуверенно потянулась, коснулась его руки – гладкая, на пальцах ни одного кольца. Никогда их не видела у него, кроме одного, с родовым знаком, и то очень редко – странно для человека его положения…
Только тогда наконец на нее посмотрел.
Их толкнуло друг к другу, как ветер сталкивает облака – невесомо, вроде без удара, но смешивая воедино. В этот миг все равно стало, кто она и кто он.
- Я не хочу пока уезжать. Можно?
- Я бы тебя и не отпустил.
- Вы не сердитесь? – прошептала она, задыхаясь.
- Очень даже. На себя.
Медный звон, раскатившийся над двором, заставил Лайэнэ вздрогнуть.
- Это отмерили время.
- Ах, да, я и не поняла…
Когда ушли из галереи, ей все чудился этот протяжный гул, будто время тянулось, не желая прерваться. Не заметила, когда стало тихо.
Россыпь камешков раскатилась из одного края неба в другой; там невидимые существа проверяли барабаны. Раскаты стали ближе, мощнее. Нээле придвинулась ближе к Лиани, ухватилась за его руку.
- Боюсь грозы, - ответила она, встретив немой вопрос. И, когда он притянул ее ближе, прижалась доверчиво, как в ту жуткую ночь среди снегов.
- Святые братья говорили, что отважная дочь стояла во дворе всю грозу, когда рухэй шли мимо Эн-Хо, - удивился брат Унно.
- Тогда было надо… а сейчас я просто боюсь.
Ему уже казалось, что в жизни всегда были только эти горы, и ничего кроме них. Впрочем, немногим меньше года назад ему начинало казаться, что никогда и не было иной жизни, только стены, решетки и освещенный факелом коридор. Именно тогда перестал что-то загадывать на будущее, потому что его не существовало. Потом появилось, а привычка никуда не ушла.
Но настоящее сейчас оказалось бы лучше любого вымысла, если бы не кружившая где-то рядом незримая тень. Иначе он был бы готов вечно вот так идти втроем меж горных складок, поросших лесом, и может – как знать – найти место лучшее, чем встречал до сих пор.
Во время грозы они немного сбились с дороги, и пришлось отыскивать переправу через ущелье. Оказалось, что Нээле боится еще и высоты.
- Готов поспорить, ты перебежала бы этот мостик, не задумываясь, если бы кто-то на другой стороне нуждался в помощи, - не удержался Лиани, чтобы не поддразнить девушку. Она думала о себе, как о слабой, до сих пор думала.
Переводя ее по старому мосту из кривовато лежащих бревен, уже на той стороне сам не удержался, ступил не туда и съехал вниз по склону вместе с небольшим оползнем: после грозы размокла земля. К счастью, откос тут не был крутым, и он всего лишь измазался в грязи и глине.
День был, довольно безобидное время, если только горах такое бывает. Но все-таки нечисть и те, кто прежде были живыми нечасто ходят под высоким солнцем.
Больше всего пострадала рубашка, и он, отойдя от спутников, нашел неподалеку нечто вроде канавки, в которой еще стояла дождевая вода. Грязь быстро удалось отстирать, но тут он, еще склонившийся над маленьким водоемом, услышал легкие шаги. Она легко ходила и по лесу, словно не глядя знала, куда ступить.
- Почему брат Унно тебя отпустил? – спросил Лиани, полуобернувшись к девушке.
- Он не отпускал, просто не видел. Я беспокоилась.
- Не делай так больше, - молодой человек поднялся, - Пожалуйста.
- Я не буду, - улыбнулась смущенно. – Привыкла доставлять неприятности, никак не могу отучиться.
- Ты никогда неприятностей не доставляла… А здесь придется быть осторожней, - отметил он, отжимая воду из ткани. – Я все-таки плохо еще знаю горы, не вижу опасных мест.
Нээле не слушала, смотрела на пересекавшие кожу отметины. Несколько длинных шрамов и следы от ожогов. Зрелище притягивало, как лягушку - неподвижный змеиный взгляд: надо отвернуться, а не выходит.
- Это было… там?
- Да.
- Долго… заживало?
Он ответил скупой улыбкой, прибавил потом:
– Меня содержали неплохо, лучше, чем я заслуживал. Сейчас и вовсе не думай об этом.
- Но это я…
- Перестань, - подошел ближе, встряхивая и надевая мокрую рубашку, завязывая пояс. – Не ты меня просила тебя увезти, или хоть как-то помочь, и не бери на себя лишнего. Вот здесь, - дотронулся до ее лба, - очень много тяжелых мыслей, и тебе добавляют еще и еще. Хорошо, что ты ушла из Эн-Хо, там на тебя навесили и вовсе непомерное.
- Но мы туда возвращаемся, - невольно улыбнулась Нээле.
- И у нас хватает и настоящих забот, верно? Так что…
Словно в яму ухнула, когда притянул к себе. Осторожно, словно она была из воды или песка и могла рассыпаться; положил руки на плечи и поцеловал.
Яма оказалась без дна. Сколько уже пролетела, прежде чем успел ее подхватить, прежде чем снова ощутила твердую почву?
Посадил на траву, сам присел рядом, глянул встревожено:
- Ты вся дрожишь. Что я сделал не так?
- Все так. Даже не представляешь… - и неожиданно для себя хихикнула: - Интересно, брат Унно душой все еще монах, думающий о благе братьев, или уже мысленно готов снять обеты? Боюсь, меня уже считали своей в Эн-Хо.
- Не знаю, что он там себе думает, но он свой человек, - ответил Лиани весело. – Никогда не встречал такого понимающего монаха.
- А ты… - не договорив, девушка ахнула, глядя молодому человеку за плечо. Тот мигом развернулся. Четко очерченная серая тень нарисовалась среди бела дня; подняла руку и коснулась своего лба – жест почти тот же, что у Лиани недавно, лишь показал на себе, не на девушке.
Тень отступила в заросли, растворился в них – даже ветка не хрустнула. Лиани бросился следом, но его ухватил невесть откуда взявшийся монах, проявив немалую силу.
- Ты куда, ненормальный, ни одна защита не справится, если сам кидаешься на рожон, - пропыхтел он, удерживая младшего спутника.
А потом искать стало поздно.
Нээле так и осталась на месте, но теперь не сидела – лежала без чувств, и пришлось потрудиться, чтобы сознание к ней вернулось. Потом она так и не произнесла ничего несколько часов, только чуть покачивала головой, когда пытались задать хоть какой вопрос.
…Лиани сказал – не думай лишнего. А она… лишнего, может, и много было, только о важном забыла. Забыла о метке, невидимой: как ее ощутить, пока зова нет? А он позовет, и скоро. И она сама снимет защитный знак, и уйдет, и станет заложницей. Это самое простое, что можно сделать, а что не сделано до сих пор – он был ранен, и вряд ли мог поспорить с защитой, дарованной братом Унно. Показался – значит, уверен в себе. Догадки стежками ложились одна к другой. Скоро он позовет, он к ночи сильнее. Предупредил, непонятно зачем? Почему бы и нет. Он должен быть сейчас очень зол. Почему бы не испугать мошку, все равно ей не вырваться из паутины. Он знал, что Нээле не отважится рассказать…
Друзья пытались понадежней защитить лагерь: брат Унно молитву прочел над каждым кустом, а Лиани наблюдал, не шевельнется ли новая тень.
Вещи были сложены в середине полянки, Нээле уложили отдыхать неподалеку. Она присмотрелась: нет, нож у Лиани с собой, как и сабля, а у монаха и вовсе ножа нет. А и был бы – обоих не попросишь «дай», тут же поинтересуются, а зачем, и смотреть за ней станут. А вот колчан со стрелами отдельно лежит… стрелу с кровью брат Унно при себе носит, а эти зачем таскать постоянно? Достала одну, оглянулась испуганно – нет, никто не заметил. Нээле села рядом с ямкой, провела острием по запястью. Даже царапины не появилось. И заточена стрела не так, как сабля… Набрала в грудь воздуха и порезала со всей силы; кровь потекла в ямку. Достаточно ли глубока рана? По другому запястью провести оказалось трудней, очень уж болело первое.
Но толку сейчас с чужих стран.
Глава 17
Со стороны она выглядела наверняка уверенно и безупречно, когда, сидя на невысокой, обитой мягким скамеечке, сложив на коленях руки и опустив ресницы, рассказывала о пережитом. Нежный розовый свет проходил сквозь окно, обнимал Лайэнэ, и в этом свете ей было плохо, неловко, словно и солнце требовало быть честной, не утаивать даже мелочи. Во многом пришлось признаться, даже в страшном сне не могла бы увидеть подобный разговор – так, лицом к лицу, после того, как нарушила запреты и все равно ничего не смогла. Допустила кучу ошибок, и в итоге осталась ни с чем, Тайрену увезли.
- Думаешь, он еще жив?
Слушал и спрашивал, не сердясь вроде бы, но от этого становилось лишь хуже. Всегда спокойный и собранный, холодноватый, хоть и приветливо говорит. Что там, подо льдом? А попробуешь разбить лед, провалишься в полынью, как в далеком детстве - человек в их деревне.
- Макори будет его оберегать, господин. Мне показалось, он сам еще не решил, как быть. Но он уже пошел против Суро, против отца, назад нет дороги. Макори всегда был горячим, упрямым, но смелый и умнее, чем думают многие.
- Против Суро он выступил, а поддержит ли нас?
- Нет, скорее всего.
Кэраи кивнул:
- Я так и думал. Только он ничего не добьется…
- Зверь, загнанный в угол, нападает, это всем известно. С Макори так поступили… мне кажется, он по-настоящему решил порвать с отцом в миг, когда его хасса погибла.
- Это же столь… по-детски.
- Нет, - обронила Лайэнэ, не поднимая взгляд. – Просто больше он никого не любил.
Так смотрел… пристально, вдумчиво. И, наверное, понял, что она многое не договаривает. А она и впрямь ничего не сказала про Энори… и про письмо.
- Спасибо.
Его тоже окутал свет, когда встал и подошел к окну. Разглядывал что-то на дальней стене, окружающей двор – отсюда было видно бледно-серые зубцы, знамена и равномерно расставленные фигурки дозорных.
- Ты невероятная женщина, - сказал бесцветно и равнодушно. – Я был неправ. Тайрену очень повезло, что ты охраняла его. Твои ум и преданность мальчику достойны не просто награды, но людской памяти.
Она следила за каждым его движением, как мышь за кошкой, случайно бродящей возле норы. Любая мелочь может стать роковой.
- Что будешь делать теперь?
- Я бы хотела… здесь мне не место, я знаю, но могу ли отдохнуть пару дней? Потом надо будет вернуться, я совсем запустила дела.
«Только позволь мне остаться»…
- Конечно. Если что-то еще понадобится – говори сразу, моя благодарность всегда с тобой.
Он слегка кивнул ей и направился к двери. Вот и все, а чего ждала? Он поблагодарил, и видно, что без двойных смыслов. И ум, и преданность ее оценил.
Так и сидела, изящно, ровно, не решаясь повернуться, словно еще кто-то мог ее видеть.
Ну, конечно, все обернулось как нельзя лучше… И да, она очень рада.
Ничего не мог с собой поделать – руки дрожали, как у последнего пропойцы. Таким его видеть не должен никто. Может и правда напиться? Нет, не хочется совсем.
Так задел ее рассказ, словно ее же шпилькой в самое сердце. Что сам он? Не стал, не смог – да и не пытался даже. Другой бы сразу собрался, принял угрозу как есть и поспешил на выручку. А он в Ожерелье укрылся, и до смерти рад был, что другие это укрытие подготовили.
Как ей в глаза-то смотреть?
Сперва она с ним самим сражалась ради блага ребенка, потом, считай, жила под занесенным ножом, и вновь не сдалась. А потом проехала через весь округ, сюда, в Тай-эн-Таала, все еще надеясь на помощь.
И ему, видно было, обрадовалась. Думала, он на что-то способен… Ждать и прятаться, все и все, что он может. Сейчас не в силах предложить ей и самой малости, нет у него ничего.
Теперь придется как-то жить с ней в одной крепости – та враз стала до смешного маленькой, не разминешься.
Два, три дня, а потом уедет.
И не увидятся больше...
Закат выдался… огромным. Словно не одно солнце сбросило розово-алый покров, а по меньшей мере несколько. Сильный будет ветер, говорили опытные люди. Но пока деревья стояли тихо, ни ветка не шевельнется, ни листик, и небо становилось только краснее, никак не темнело.
Лайэнэ дала себе слово все дни, проведенные здесь, из комнаты не выходить. И зачем вообще напросилась остаться? Сразу бы ехала обратно. Ведь не Рииши ждет, в самом деле, привет от него жене передать. Не знала, чем себя занять, и а знала бы – вряд ли смогла. Дожидалась, когда уже смеркнется и можно будет лампу зажечь, а потом наконец и спать, здесь только караульные бодрствуют ночами. Но, когда наконец закат устал полыхать, она вышла из комнаты, почти вырвалась, словно ее кто запирал.
Солнце за горы не спустилось, а рухнуло - уронили огромную лампу. Страшновато здесь было, горы со всех сторон, будто край мира. Немного растерянная, Лайэнэ пошла вдоль галереи туда, где было темнее всего, и факелы не мешали смотреть вдаль.
- Остановись тут.
Не заметила, как дверь за ее спиной отодвинулась, и он там был. Прикрыл створку, подошел к низкой внешней стенке галереи:
- Здесь видно дальше всего. А Осорэи вон там. Умели бы скакать по воздуху, совсем по прямой дня два пути.
- О, нет, не надо. Я по ней не скучаю, - вырвалось у Лайэнэ.
- Ты ведь ни разу не была в крепости, помимо Срединной?
- Нет, когда бы, - не сдержала улыбки, подумав, сколько за несколько месяцев она посетила мест, которых не мыслила для себя. Он, похоже, улыбку в голосе уловил, но не понял причины.
Хорошо было так стоять рядом, высоко, вдыхать прохладный вечерний – почти ночной уже – воздух, пахнущий хвоей.
- Вон там, на гребне, сигнальная башня, ее не разглядишь в темноте. При нападении вспыхнет пламя в огромных чашах - ночью видно издалека, а днем поднимутся струи дыма.
Напротив тоже темнели иссеченные ущельями склоны, странными полосами вился меж ними туман – словно тонкую ткань разорвали и бросили, - и вдалеке горели несколько огней на заставе.
- Тебе нравится здесь?
- Да. В городах красивого много, но все рукотворно, - а такого – она повела кистью – не сотворишь.
- Но здесь все дикое. За десятки, да и за сотни лет мало что изменилось. И для жизни не слишком удобно.
- А мне и не нужно было когда-то иного. Совсем маленькой я жила в деревне.
- По сравнению со Столицей и города наши - глушь, - глянул на браслет на запястье Лайэнэ: россыпь мелких бледно-желтых камешков на серебре поблескивала в свете факелов: - Скоро и в Хинаи докатятся столичные веяния, и со временем будут становиться лишь изощренней. За неправильно выбранный узор или самоцвет можно будет попасть в немилость… Но не сюда; на границах… придворным просто нечего делать.
В голосе сквозило удовлетворение, словно радовала мысль о том, что хоть горы останутся прежними. Нет, он сейчас на нее не сердился. А она, привыкшая по двум-трем словам понимать настроение собеседника, сейчас больше всего опасалась ошибиться.
- Вы сказали, я могу пожелать чего-то… Покажите мне крепость, - попросила Лайэнэ, глядя на далекий огонь среди черных склонов. – Изнутри, хотя бы немного.
- Сейчас, в темноте?
- Именно в темноте. Одну меня не пропустят ночью.
Его это, кажется, развеселило:
- Я не настолько хорошо тут все изучил, может получиться неловко. На рассвете и днем здесь тоже красиво.
- А вам доводилось поступать безрассудно? – спросила, сама не зная почему.
- Да, как любому.
- И потом жалеть об этом?
- Скорее, я жалел об обратном, - ответил он резко и смолк, двинувшись так, словно стыдясь чего-то.
Неуверенно потянулась, коснулась его руки – гладкая, на пальцах ни одного кольца. Никогда их не видела у него, кроме одного, с родовым знаком, и то очень редко – странно для человека его положения…
Только тогда наконец на нее посмотрел.
Их толкнуло друг к другу, как ветер сталкивает облака – невесомо, вроде без удара, но смешивая воедино. В этот миг все равно стало, кто она и кто он.
- Я не хочу пока уезжать. Можно?
- Я бы тебя и не отпустил.
- Вы не сердитесь? – прошептала она, задыхаясь.
- Очень даже. На себя.
Медный звон, раскатившийся над двором, заставил Лайэнэ вздрогнуть.
- Это отмерили время.
- Ах, да, я и не поняла…
Когда ушли из галереи, ей все чудился этот протяжный гул, будто время тянулось, не желая прерваться. Не заметила, когда стало тихо.
***
Россыпь камешков раскатилась из одного края неба в другой; там невидимые существа проверяли барабаны. Раскаты стали ближе, мощнее. Нээле придвинулась ближе к Лиани, ухватилась за его руку.
- Боюсь грозы, - ответила она, встретив немой вопрос. И, когда он притянул ее ближе, прижалась доверчиво, как в ту жуткую ночь среди снегов.
- Святые братья говорили, что отважная дочь стояла во дворе всю грозу, когда рухэй шли мимо Эн-Хо, - удивился брат Унно.
- Тогда было надо… а сейчас я просто боюсь.
Ему уже казалось, что в жизни всегда были только эти горы, и ничего кроме них. Впрочем, немногим меньше года назад ему начинало казаться, что никогда и не было иной жизни, только стены, решетки и освещенный факелом коридор. Именно тогда перестал что-то загадывать на будущее, потому что его не существовало. Потом появилось, а привычка никуда не ушла.
Но настоящее сейчас оказалось бы лучше любого вымысла, если бы не кружившая где-то рядом незримая тень. Иначе он был бы готов вечно вот так идти втроем меж горных складок, поросших лесом, и может – как знать – найти место лучшее, чем встречал до сих пор.
Во время грозы они немного сбились с дороги, и пришлось отыскивать переправу через ущелье. Оказалось, что Нээле боится еще и высоты.
- Готов поспорить, ты перебежала бы этот мостик, не задумываясь, если бы кто-то на другой стороне нуждался в помощи, - не удержался Лиани, чтобы не поддразнить девушку. Она думала о себе, как о слабой, до сих пор думала.
Переводя ее по старому мосту из кривовато лежащих бревен, уже на той стороне сам не удержался, ступил не туда и съехал вниз по склону вместе с небольшим оползнем: после грозы размокла земля. К счастью, откос тут не был крутым, и он всего лишь измазался в грязи и глине.
День был, довольно безобидное время, если только горах такое бывает. Но все-таки нечисть и те, кто прежде были живыми нечасто ходят под высоким солнцем.
Больше всего пострадала рубашка, и он, отойдя от спутников, нашел неподалеку нечто вроде канавки, в которой еще стояла дождевая вода. Грязь быстро удалось отстирать, но тут он, еще склонившийся над маленьким водоемом, услышал легкие шаги. Она легко ходила и по лесу, словно не глядя знала, куда ступить.
- Почему брат Унно тебя отпустил? – спросил Лиани, полуобернувшись к девушке.
- Он не отпускал, просто не видел. Я беспокоилась.
- Не делай так больше, - молодой человек поднялся, - Пожалуйста.
- Я не буду, - улыбнулась смущенно. – Привыкла доставлять неприятности, никак не могу отучиться.
- Ты никогда неприятностей не доставляла… А здесь придется быть осторожней, - отметил он, отжимая воду из ткани. – Я все-таки плохо еще знаю горы, не вижу опасных мест.
Нээле не слушала, смотрела на пересекавшие кожу отметины. Несколько длинных шрамов и следы от ожогов. Зрелище притягивало, как лягушку - неподвижный змеиный взгляд: надо отвернуться, а не выходит.
- Это было… там?
- Да.
- Долго… заживало?
Он ответил скупой улыбкой, прибавил потом:
– Меня содержали неплохо, лучше, чем я заслуживал. Сейчас и вовсе не думай об этом.
- Но это я…
- Перестань, - подошел ближе, встряхивая и надевая мокрую рубашку, завязывая пояс. – Не ты меня просила тебя увезти, или хоть как-то помочь, и не бери на себя лишнего. Вот здесь, - дотронулся до ее лба, - очень много тяжелых мыслей, и тебе добавляют еще и еще. Хорошо, что ты ушла из Эн-Хо, там на тебя навесили и вовсе непомерное.
- Но мы туда возвращаемся, - невольно улыбнулась Нээле.
- И у нас хватает и настоящих забот, верно? Так что…
Словно в яму ухнула, когда притянул к себе. Осторожно, словно она была из воды или песка и могла рассыпаться; положил руки на плечи и поцеловал.
Яма оказалась без дна. Сколько уже пролетела, прежде чем успел ее подхватить, прежде чем снова ощутила твердую почву?
Посадил на траву, сам присел рядом, глянул встревожено:
- Ты вся дрожишь. Что я сделал не так?
- Все так. Даже не представляешь… - и неожиданно для себя хихикнула: - Интересно, брат Унно душой все еще монах, думающий о благе братьев, или уже мысленно готов снять обеты? Боюсь, меня уже считали своей в Эн-Хо.
- Не знаю, что он там себе думает, но он свой человек, - ответил Лиани весело. – Никогда не встречал такого понимающего монаха.
- А ты… - не договорив, девушка ахнула, глядя молодому человеку за плечо. Тот мигом развернулся. Четко очерченная серая тень нарисовалась среди бела дня; подняла руку и коснулась своего лба – жест почти тот же, что у Лиани недавно, лишь показал на себе, не на девушке.
Тень отступила в заросли, растворился в них – даже ветка не хрустнула. Лиани бросился следом, но его ухватил невесть откуда взявшийся монах, проявив немалую силу.
- Ты куда, ненормальный, ни одна защита не справится, если сам кидаешься на рожон, - пропыхтел он, удерживая младшего спутника.
А потом искать стало поздно.
Нээле так и осталась на месте, но теперь не сидела – лежала без чувств, и пришлось потрудиться, чтобы сознание к ней вернулось. Потом она так и не произнесла ничего несколько часов, только чуть покачивала головой, когда пытались задать хоть какой вопрос.
…Лиани сказал – не думай лишнего. А она… лишнего, может, и много было, только о важном забыла. Забыла о метке, невидимой: как ее ощутить, пока зова нет? А он позовет, и скоро. И она сама снимет защитный знак, и уйдет, и станет заложницей. Это самое простое, что можно сделать, а что не сделано до сих пор – он был ранен, и вряд ли мог поспорить с защитой, дарованной братом Унно. Показался – значит, уверен в себе. Догадки стежками ложились одна к другой. Скоро он позовет, он к ночи сильнее. Предупредил, непонятно зачем? Почему бы и нет. Он должен быть сейчас очень зол. Почему бы не испугать мошку, все равно ей не вырваться из паутины. Он знал, что Нээле не отважится рассказать…
Друзья пытались понадежней защитить лагерь: брат Унно молитву прочел над каждым кустом, а Лиани наблюдал, не шевельнется ли новая тень.
Вещи были сложены в середине полянки, Нээле уложили отдыхать неподалеку. Она присмотрелась: нет, нож у Лиани с собой, как и сабля, а у монаха и вовсе ножа нет. А и был бы – обоих не попросишь «дай», тут же поинтересуются, а зачем, и смотреть за ней станут. А вот колчан со стрелами отдельно лежит… стрелу с кровью брат Унно при себе носит, а эти зачем таскать постоянно? Достала одну, оглянулась испуганно – нет, никто не заметил. Нээле села рядом с ямкой, провела острием по запястью. Даже царапины не появилось. И заточена стрела не так, как сабля… Набрала в грудь воздуха и порезала со всей силы; кровь потекла в ямку. Достаточно ли глубока рана? По другому запястью провести оказалось трудней, очень уж болело первое.
