Ну вот и все… со спины и не видно, что она делает, просто к траве склонилась. Лишь бы не окликнули раньше времени. И руки уже почти не болят…
…Мечтала просто заснуть, а потом проснуться в мире, где она обычная вышивальщица, и нет у ней никакого дара, и никому не принесет вреда. Пели под окном соловьи, хотя солнце стояло еще высоко, сильно и горько пахли нагретые солнцем лилии, а игла сновала над полотном, вышивая не виденное никогда – горную белую крепость, и костры в ночных холмах, и далекое озеро, полное птиц.
Очнулась в руках у Лиани, полулежала, а он держал ее, к плечу голову девушки прислонив.
- Я не умерла?
- О Заступница… нет, не совсем. По счастью, так себя не убьешь.
Вот теперь руки болели по-настоящему. Поглядела на них – не увидеть порезов, запястья туго перетянуты полотном, и кровь на нем проступает большими пятнами.
- Пей, - она глотнула: жидкость согрела горло, а потом и всю ее изнутри. Захотелось плакать, но в этом не было смысла.
- Ну зачем? – спросил он.
- Я опасна для вас.
- Вот уж точно опасна. Понять невозможно, что ты еще вытворишь, - и добавил не то в шутку, не то всерьез: – Что ж, ведь и эта стрела освященная, доведем и тебя тоже в Эн-Хо.
Хорошо было так сидеть, вечно могла бы – в его руках, головой на плечо, а он к ней склонился, щекой касаясь волос.
- Ты ничего обо мне не знаешь, - бесцветно сказала она. – Никогда не знал…
- Это правда, - согласился он, по-прежнему глядя поверх ее головы. – Но, может быть, дашь мне такую возможность?
- А если… ты будешь разочарован?
- Год назад, сидя с тобой в лесу у костра, я понятия не имел, как все обернется. Жалею ли об этом? Нет. А сейчас мы не можем ничего сказать даже о завтрашнем дне. Давай сперва выживем, ладно? А там разберемся…
Днем двоих - Лиани и Нээле - защищали вырезанные на твердом дереве священные знаки, повешенные на шею, однако монах боялся, что ночью этой силы окажется мало.
Еще до появления девушки они всегда старались на ночь остановиться на полянке, лучше, если у воды. Полянку было проще охранить – брат Унно расставлял по краям, защитив от дождя, какие-то ароматные палочки; поджигал и они едва тлели, но легкий сладковатый запах накрывал все вокруг.
- Ты можешь спать, - говорил монах. – Он сюда не пройдет.
Сам он дремал лишь урывками, на рассвете и порой на дневном привале. Лиани понять не мог, как он выдерживает, но спутник успокаивал – в монастыре приучали обходиться и без сна, и без пищи.
Все равно было совестно, только у самого не выходило обходиться без сна.
- Ну и толку, что ты будешь часами таращиться в небо? – разводил руками монах. – Да и спокойней выходит: пока ты спишь, вряд ли уйдешь с поляны, а за ее пределами могут не помочь и освященные амулеты.
Теперь, когда с ними была девушка, Лиани было страшно закрывать глаза, он вздрагивал от каждого шороха. А после появления Энори он даже и не пытался спать. Но эта ночь прошла спокойно. Днем одолели совсем мало пути, Нээле от слабости шатало, как от сильного ветра. Стоянку сделали недалеко от ручья, устроить ночевку на берегу не получалось – подход к воде преграждали поваленные стволы и заросли папоротника.
- Зато вот здесь как нарочно подготовили место, - обрадовался брат Унно, он первым заметил совсем небольшую лужайку на пригорке, тихую, высокие сосны простирали над ней ветви, словно защищая. Смеркалось, и Лиани ушел за водой. После вчерашнего ливня и оползня не решился спускаться напрямую, хоть было совсем низко. Бродил вдоль ручья, пока не отыскал место, где можно добраться к воде: какие-то звери протоптали здесь тропку. Кожаные фляги заполнились быстро, но еще быстрее темнело, словно деревья пригибались к ручью, нависали над ним, закрывая и без того почти погасшее солнце. Когда наконец выбрался наверх, заметил странную россыпь синеватых грибов, высоких и узких, усыпавших выступавшие из земли корни: они светились в сумерках, как гнилушки. Невольно склонился, рассматривая: не видел таких.
- Их называют «свечи мертвых», - раздался негромкий голос. – От их яда человек не умрет, но оцепенеет на какое-то время.
Голос был ему незнаком, но молодой человек развернулся прежде, чем успел это осознать.
…Когда-то он видел странное – вихрился воздух над полем, серый, он был то ли веретеном, то ли воронкой, то ли человечьей фигурой. Десятник запретил приближаться к этому чуду, и они смотрели вроде бы издалека – но понять не могли, в само деле далеко или близко. Сумеречная фигура напротив была похожа на этот вихрь, только четкая и неподвижная. Но Лиани не мог понять, сколько до нее шагов.
Голос – непонятный, неуловимо меняющий цвет - он не слыхал никогда, а вот лицо уже видел. Красивое лицо; тогда, на другой стороне ущелья, оно было беспечным, а сейчас не выражало ничего.
- Удачно у вас получилось, можно поздравить, - голос падал мягко, как хлопья снега в безветренную погоду. – Только в одном поспешили. Ты давал клятву служить Хинаи и правящему в ней Дому… нарушишь ее? Ах, да, слова верности в прошлом, ты больше не на службе.
- О чем ты? – вопрос слетел с языка быстрее, чем Лиани вспомнил, что решил не разговаривать с этой тварью. А страха не было.
- Дом Нэйта решил, что устал быть вторым. Теперь их люди заняли Осорэи, и наследник Таэна у них. Пока он нужен живым, он все еще фигурка в партии на доске, но кто знает, надолго ли? И сил в нем все меньше.
- Тебе-то какая разница? – спросил полубездумно, осознавая услышанное.
- Я его вырастил. А тебе, похоже, неважно, если этот род уничтожат?
- А где… остальные?
- Отец на войне по-прежнему, Кэраи… где-то пропал. Может, уже убили его, Нэйта не станут тянуть.
- Чего ты хочешь? – с трудом произнес Лиани. Да… уже понял, к чему разговор. Перед глазами что-то малиновое полыхало, возможно, то была рысь на знамени, смотрела из того дня, когда вступил в земельную стражу.
- Дайте мне забрать его.
- А потом… что?
- Я спрячу его в безопасном месте. Если хочешь, ты будешь знать о нем.
- Нет, - словно не звук, а кровь вытолкнулась наружу.
- Почему? – спросил Энори очень спокойно, спокойствие было - могильной земли.
- Я верю, что сейчас ты пойдешь за ним, правда вернешься в Осорэи, или куда там надо. Наверное, сумеешь мальчика вытащить. Но уж если он все равно фигурка в игре, пусть хотя бы остается в игре человеческой.
- Я хочу его защитить.
- Верю. Да, скорее всего. А я хочу защитить людей от тебя. Всех, кто живет в Хинаи.
- И жизнь ребенка правителя по сравнению с этим ничего не стоит…
- Этого я не сказал.
- Ты знаешь, что я помог солдатам Сосновой найти налетчиков?
- И привел их туда тоже ты. Хорошо развлекаться, чувствуя свою силу? Я видел тебя возле моста, и не прощу того, что было потом.
- А если я пообещаю уйти, как только заберу мальчика?
- Нет.
- Тори-ай ты поверил.
- Он был просто нежитью, убийцей, а ты оборотень. Со множеством лиц.
- А ты уже на стороне Столицы и Нэйта? Хочешь помочь им, чтобы прервался род тех, кому должен хранить верность?
Лиани закрыл глаза. Неважно, если действует амулет, тварь все равно подойти не сможет, а если защиты не хватит… какая разница. Но ничего не происходило, и он сказал, не открывая глаз:
- Я готов взять на себя смерть мальчика. Знаю, за это придется ответить в этой жизни или после нее. Пусть сейчас не в земельной страже, не в крепости, клятва моя никуда не делась. Если успею, сделаю все, чтобы его спасти.
- Ты ничего не можешь.
- Даже если и так, постараюсь.
- Дурак. Только напрасно задержишь меня. Вы все трое все равно не дойдете до Эн-Хо. Ею тоже пожертвуешь?
- Мне больше нечего тебе сказать.
- Жаль, тебя не размазало в том обвале.
- Может, и так.
Ни одного нового звука не донеслось до слуха – ни ветка не треснула, ни камешек не скатился, но Лиани понял, что остался один.
- Что с тобой? – испугался брат Унно: котелок, в который собрал очищенные коренья, выкатился из рук. - Заступница, ты белый весь, и почему кровь?
Лиани бездумно провел рукой по лицу – и верно, кровь из носа пошла.
- Ерунда…
Сел на траву, прислонился к стволу, снова закрыл глаза. Вместо сердца в грудь поместили мельничный жернов, и он еле ворочался, не давая дышать.
- Да что случилось?! Девочка, давай-ка воды, хотя нет, что же я, руки твои, сам сейчас…
- Не надо. Я его видел.
- Как? Где? Что он сказал? – пуще прежнего всполошился монах.
- Да в общем ничего важного. Мы и не говорили почти.
- Он… обо мне что-нибудь… упоминал? – дрожащим голосом спросила Нээле, приподнимаясь с лапника, на котором лежала.
- Нет, а был должен? – от удавления даже немного легче стало дышать. – Что ты? Боишься, что он тут поблизости?
Нээле встала, покачиваясь, подошла к нему, села, снизу заглядывая в лицо. Подивился не столько испуганному – обреченно-просящему выражению. Из стянутых в хвост ее волос выбилась прядка, и он заправил ее девушке за ухо. Чуть склонился к ней, глядя в глаза, говорил только ей, словно третьего не было рядом:
- Мы доберемся. Раз до сих пор целы… Он все понимает, и что-то придумает наверняка, но, раз до сих пор ничего не сумел, мы дойдем.
Тогда Нээле улыбнулась.
Еще низкое, рассветное солнце золотило траву; на краю обрыва она росла густо, широкой полосой, а дальше начинался подлесок. Человеческая беловолосая фигурка сидела, обхватив колени, и смотрела в упор на диск солнца. Еще не такой яркий, как в полдень, в легком мареве, он походил на хорошо начищенный бронзовый диск, и легкое жужжание комаров и жуков казалось отголоском его звучания.
- Повернись, - послышалось сзади, - Тебе хотелось показаться, раз я тебя вижу.
- Ты этого требуешь? – улыбка слышалась в голосе сидящего.
- Да.
- Мне это нравится…
Голова говорившего повернулась, за ней и весь корпус. Солнце по краям позолотило легкие пушистые волосы. Странное существо. Со спины глянуть – вроде подросток, но, если вглядеться подольше, уже непонятно становилось, а сколько же ему лет. Да и черты уловить было сложно – немолодая женщина, мальчик лет пяти? Кто-то еще? А глаза были непроницаемо-черными, и оттуда веяло древностью неизмеримой. Будто колодцы вели одновременно в ночное небо и глубь земли; и замшелые камни, и одинокий ветер под неподвижными звездами, тепло и холод – все было в этом взгляде.
- Обличье зверя больше сочеталось с твоей сутью, - заметил Энори сухо. – Звери умеют любить и заботиться бескорыстно.
Он откинулся к стволу вяза, невесть как затесавшегося среди сосен, и предупредил:
- И не пытайся опять подзывать меня. Одного раза хватило.
- Не буду, - улыбнулась Опора. – Но ты меня вспоминал.
- Не самым добрым словом, и уж точно не звал. Зачем ты опять здесь? Пути у нас разные.
- Поговорить. Ты кое-чего не знаешь, я тебе расскажу.
- Зачем?
- Ты хочешь помочь ребенку. Он тебе дорог. Скажи еще, что это не касается меня, - вздохнула Опора.
- И впрямь не касается… но ты слишком поздно – я знаю о стреле, а они сумели добыть мою кровь.
- Попытаешься уничтожить их по дороге?
- Конечно. Вот это уже тебя не касается точно, верно? Убивать не по твоей части.
- Ты знаешь, что будет, если они все же доберутся до Эн-Хо?
- И думать не хочу об этом. Но… да, я знаю. Скорее всего, меня не станет совсем.
- Если бы.
- Если бы?
- Ты привязал себя к этой земле, к этой провинции, тебе стали значимы те, кто населяет ее. Странно звучит, правда? Не думал так о себе? И ты создал связь с человеком. Думаешь, что притянуло тебя обратно всего за несколько месяцев, едва не повредив рассудок таким рывком, но после вернуло все обретенное? Нет, они не смогут тебя уничтожить. Все будет так, как прошедшей осенью – ты умрешь и вернешься, вернешься быстро. И он этого не переживет.
Энори вдохнул быстро и коротко, произнес:
- У меня нет такой силы, никто из моих сородичей… - он не договорил, подался вперед, обхватил себя руками, словно пытаясь согреться в мороз.
- А она и не у тебя. Она у меня, - и ты отдельно, и вы оба использовали ее, каждый по-своему. Я же сказал – меня это касается… Но ты не рад новости, хорошей для тебя.
- Нет.
Довольный жук пролетел, громко гудя, туда, потом обратно, и долго ничто не нарушало этого звука.
- И что я могу изменить? Это еще возможно?
- Ты убиваешь навсегда, а теперь хотел бы что-то исправить? Реки вспять не текут.
- Кое-что получилось все-таки. Когда я…. совершил ошибку, сделав не то, что хотел.
- Ты о мальчике и письме?
- Знаешь и это.
- Знаю. Но нет, ты – именно ты - убил Тайрену. Спасла его та женщина, но она в твои планы не входила, не так ли?
- И ты решил наказать меня его потерей? Он сам по себе не имеет значения?
- А для тебя?
И снова стало тихо, настолько, что дрожащая дымка на солнце казалась звенящей.
- Дай мне возможность уйти от них. Просто уйти, сейчас, пока не поздно еще. Прошу…
- Не могу, правда.
- Не хочешь. Понимаю тебя…
- Ты очень мало знаешь о мире, хоть и можешь многое; люди не видят меня, но понимают куда больше. Не так все устроено, как тебе кажется.
- Мне нужна помощь, а не урок.
- Я предупреждал, что нити уже заплелись.
- Уходи. От меня, во всяком случае. Это ты сделать можешь?
- Ты так ничего и не понял, - со вздохом существо поднялось. – Сейчас, во всяком случае, оставлю. Хотелось бы дать тебе совет, но больше сказать нечего, да ты и не примешь. Ах, да… - фигура почти уже скрылось за деревьями, но обернулась:
- Ты и сам, верно, догадался – на девушке больше нет твоей метки. Ты не сможешь ее призвать.
- Я это чувствую… почему?
- Она обладает даром, - существо улыбнулось. – И, как ты сам говорил, не осознает его. Она сумела сделать очень правильную вещь. Случайно. А ты сделал ошибку, ей показавшись.
И все, никого больше в зарослях.
Короткий, почти безумный смех раздался над полянкой, когда Энори поглядел вслед Опоре: там, где она остановилась в последний раз, покачивались, глядя в землю, венчики белоцветника.
Рииши вернулся, привезя вести из соседней крепости Ожерелья – тамошнее командование сомневалось, кому хранить верность. Любой расклад был плох, по их мнению, и поэтому они во всяком случае не собирались поддерживать Нэйта. Это были хорошие новости.
Увидев Лайэнэ, сходящую вниз по лестнице – в голубом платье с вышитыми лилиями на подоле, сияющую и счастливую, он помрачнел и прошел мимо, ничего не сказав. Но им пришлось вскоре встретиться, когда гонец доставил письмо для Кэраи Таэна.
Написанное отличным почерком, в невзрачном кожаном футляре, оно было крайне учтивым и было о смерти, хоть самого этого слова там и не содержалось.
Когда Рииши принес и передал письмо, Лайэнэ была там, в комнате; она, присев, разбирала цветы для ваз, и не вышла сразу с поклоном, только подняла голову. Между ней и владельцем покоев прозвучали некие безмолвные фразы, а потом она встала, оставив часть цветов на полу, и подошла к Кэраи, остановилась на шаг позади – будто давно сложившийся порядок вещей.
А тот оставался таким же, как в Осорэи, таким же, каким был, наверное, и в самом Золотом дворце. Неторопливым, сдержанным, всегда безупречным. Он бы точно не стал без необходимости переодеваться в одежду солдат или появляться в одной рубашке, как Рииши у оружейников. Может, поэтому Лайэнэ так на него смотрела. Даже на Энори, который был яркой зимней звездой и мог влюбить в себя каменную стену, она смотрела не так.
…Мечтала просто заснуть, а потом проснуться в мире, где она обычная вышивальщица, и нет у ней никакого дара, и никому не принесет вреда. Пели под окном соловьи, хотя солнце стояло еще высоко, сильно и горько пахли нагретые солнцем лилии, а игла сновала над полотном, вышивая не виденное никогда – горную белую крепость, и костры в ночных холмах, и далекое озеро, полное птиц.
Очнулась в руках у Лиани, полулежала, а он держал ее, к плечу голову девушки прислонив.
- Я не умерла?
- О Заступница… нет, не совсем. По счастью, так себя не убьешь.
Вот теперь руки болели по-настоящему. Поглядела на них – не увидеть порезов, запястья туго перетянуты полотном, и кровь на нем проступает большими пятнами.
- Пей, - она глотнула: жидкость согрела горло, а потом и всю ее изнутри. Захотелось плакать, но в этом не было смысла.
- Ну зачем? – спросил он.
- Я опасна для вас.
- Вот уж точно опасна. Понять невозможно, что ты еще вытворишь, - и добавил не то в шутку, не то всерьез: – Что ж, ведь и эта стрела освященная, доведем и тебя тоже в Эн-Хо.
Хорошо было так сидеть, вечно могла бы – в его руках, головой на плечо, а он к ней склонился, щекой касаясь волос.
- Ты ничего обо мне не знаешь, - бесцветно сказала она. – Никогда не знал…
- Это правда, - согласился он, по-прежнему глядя поверх ее головы. – Но, может быть, дашь мне такую возможность?
- А если… ты будешь разочарован?
- Год назад, сидя с тобой в лесу у костра, я понятия не имел, как все обернется. Жалею ли об этом? Нет. А сейчас мы не можем ничего сказать даже о завтрашнем дне. Давай сперва выживем, ладно? А там разберемся…
***
Днем двоих - Лиани и Нээле - защищали вырезанные на твердом дереве священные знаки, повешенные на шею, однако монах боялся, что ночью этой силы окажется мало.
Еще до появления девушки они всегда старались на ночь остановиться на полянке, лучше, если у воды. Полянку было проще охранить – брат Унно расставлял по краям, защитив от дождя, какие-то ароматные палочки; поджигал и они едва тлели, но легкий сладковатый запах накрывал все вокруг.
- Ты можешь спать, - говорил монах. – Он сюда не пройдет.
Сам он дремал лишь урывками, на рассвете и порой на дневном привале. Лиани понять не мог, как он выдерживает, но спутник успокаивал – в монастыре приучали обходиться и без сна, и без пищи.
Все равно было совестно, только у самого не выходило обходиться без сна.
- Ну и толку, что ты будешь часами таращиться в небо? – разводил руками монах. – Да и спокойней выходит: пока ты спишь, вряд ли уйдешь с поляны, а за ее пределами могут не помочь и освященные амулеты.
Теперь, когда с ними была девушка, Лиани было страшно закрывать глаза, он вздрагивал от каждого шороха. А после появления Энори он даже и не пытался спать. Но эта ночь прошла спокойно. Днем одолели совсем мало пути, Нээле от слабости шатало, как от сильного ветра. Стоянку сделали недалеко от ручья, устроить ночевку на берегу не получалось – подход к воде преграждали поваленные стволы и заросли папоротника.
- Зато вот здесь как нарочно подготовили место, - обрадовался брат Унно, он первым заметил совсем небольшую лужайку на пригорке, тихую, высокие сосны простирали над ней ветви, словно защищая. Смеркалось, и Лиани ушел за водой. После вчерашнего ливня и оползня не решился спускаться напрямую, хоть было совсем низко. Бродил вдоль ручья, пока не отыскал место, где можно добраться к воде: какие-то звери протоптали здесь тропку. Кожаные фляги заполнились быстро, но еще быстрее темнело, словно деревья пригибались к ручью, нависали над ним, закрывая и без того почти погасшее солнце. Когда наконец выбрался наверх, заметил странную россыпь синеватых грибов, высоких и узких, усыпавших выступавшие из земли корни: они светились в сумерках, как гнилушки. Невольно склонился, рассматривая: не видел таких.
- Их называют «свечи мертвых», - раздался негромкий голос. – От их яда человек не умрет, но оцепенеет на какое-то время.
Голос был ему незнаком, но молодой человек развернулся прежде, чем успел это осознать.
…Когда-то он видел странное – вихрился воздух над полем, серый, он был то ли веретеном, то ли воронкой, то ли человечьей фигурой. Десятник запретил приближаться к этому чуду, и они смотрели вроде бы издалека – но понять не могли, в само деле далеко или близко. Сумеречная фигура напротив была похожа на этот вихрь, только четкая и неподвижная. Но Лиани не мог понять, сколько до нее шагов.
Голос – непонятный, неуловимо меняющий цвет - он не слыхал никогда, а вот лицо уже видел. Красивое лицо; тогда, на другой стороне ущелья, оно было беспечным, а сейчас не выражало ничего.
- Удачно у вас получилось, можно поздравить, - голос падал мягко, как хлопья снега в безветренную погоду. – Только в одном поспешили. Ты давал клятву служить Хинаи и правящему в ней Дому… нарушишь ее? Ах, да, слова верности в прошлом, ты больше не на службе.
- О чем ты? – вопрос слетел с языка быстрее, чем Лиани вспомнил, что решил не разговаривать с этой тварью. А страха не было.
- Дом Нэйта решил, что устал быть вторым. Теперь их люди заняли Осорэи, и наследник Таэна у них. Пока он нужен живым, он все еще фигурка в партии на доске, но кто знает, надолго ли? И сил в нем все меньше.
- Тебе-то какая разница? – спросил полубездумно, осознавая услышанное.
- Я его вырастил. А тебе, похоже, неважно, если этот род уничтожат?
- А где… остальные?
- Отец на войне по-прежнему, Кэраи… где-то пропал. Может, уже убили его, Нэйта не станут тянуть.
- Чего ты хочешь? – с трудом произнес Лиани. Да… уже понял, к чему разговор. Перед глазами что-то малиновое полыхало, возможно, то была рысь на знамени, смотрела из того дня, когда вступил в земельную стражу.
- Дайте мне забрать его.
- А потом… что?
- Я спрячу его в безопасном месте. Если хочешь, ты будешь знать о нем.
- Нет, - словно не звук, а кровь вытолкнулась наружу.
- Почему? – спросил Энори очень спокойно, спокойствие было - могильной земли.
- Я верю, что сейчас ты пойдешь за ним, правда вернешься в Осорэи, или куда там надо. Наверное, сумеешь мальчика вытащить. Но уж если он все равно фигурка в игре, пусть хотя бы остается в игре человеческой.
- Я хочу его защитить.
- Верю. Да, скорее всего. А я хочу защитить людей от тебя. Всех, кто живет в Хинаи.
- И жизнь ребенка правителя по сравнению с этим ничего не стоит…
- Этого я не сказал.
- Ты знаешь, что я помог солдатам Сосновой найти налетчиков?
- И привел их туда тоже ты. Хорошо развлекаться, чувствуя свою силу? Я видел тебя возле моста, и не прощу того, что было потом.
- А если я пообещаю уйти, как только заберу мальчика?
- Нет.
- Тори-ай ты поверил.
- Он был просто нежитью, убийцей, а ты оборотень. Со множеством лиц.
- А ты уже на стороне Столицы и Нэйта? Хочешь помочь им, чтобы прервался род тех, кому должен хранить верность?
Лиани закрыл глаза. Неважно, если действует амулет, тварь все равно подойти не сможет, а если защиты не хватит… какая разница. Но ничего не происходило, и он сказал, не открывая глаз:
- Я готов взять на себя смерть мальчика. Знаю, за это придется ответить в этой жизни или после нее. Пусть сейчас не в земельной страже, не в крепости, клятва моя никуда не делась. Если успею, сделаю все, чтобы его спасти.
- Ты ничего не можешь.
- Даже если и так, постараюсь.
- Дурак. Только напрасно задержишь меня. Вы все трое все равно не дойдете до Эн-Хо. Ею тоже пожертвуешь?
- Мне больше нечего тебе сказать.
- Жаль, тебя не размазало в том обвале.
- Может, и так.
Ни одного нового звука не донеслось до слуха – ни ветка не треснула, ни камешек не скатился, но Лиани понял, что остался один.
- Что с тобой? – испугался брат Унно: котелок, в который собрал очищенные коренья, выкатился из рук. - Заступница, ты белый весь, и почему кровь?
Лиани бездумно провел рукой по лицу – и верно, кровь из носа пошла.
- Ерунда…
Сел на траву, прислонился к стволу, снова закрыл глаза. Вместо сердца в грудь поместили мельничный жернов, и он еле ворочался, не давая дышать.
- Да что случилось?! Девочка, давай-ка воды, хотя нет, что же я, руки твои, сам сейчас…
- Не надо. Я его видел.
- Как? Где? Что он сказал? – пуще прежнего всполошился монах.
- Да в общем ничего важного. Мы и не говорили почти.
- Он… обо мне что-нибудь… упоминал? – дрожащим голосом спросила Нээле, приподнимаясь с лапника, на котором лежала.
- Нет, а был должен? – от удавления даже немного легче стало дышать. – Что ты? Боишься, что он тут поблизости?
Нээле встала, покачиваясь, подошла к нему, села, снизу заглядывая в лицо. Подивился не столько испуганному – обреченно-просящему выражению. Из стянутых в хвост ее волос выбилась прядка, и он заправил ее девушке за ухо. Чуть склонился к ней, глядя в глаза, говорил только ей, словно третьего не было рядом:
- Мы доберемся. Раз до сих пор целы… Он все понимает, и что-то придумает наверняка, но, раз до сих пор ничего не сумел, мы дойдем.
Тогда Нээле улыбнулась.
***
Еще низкое, рассветное солнце золотило траву; на краю обрыва она росла густо, широкой полосой, а дальше начинался подлесок. Человеческая беловолосая фигурка сидела, обхватив колени, и смотрела в упор на диск солнца. Еще не такой яркий, как в полдень, в легком мареве, он походил на хорошо начищенный бронзовый диск, и легкое жужжание комаров и жуков казалось отголоском его звучания.
- Повернись, - послышалось сзади, - Тебе хотелось показаться, раз я тебя вижу.
- Ты этого требуешь? – улыбка слышалась в голосе сидящего.
- Да.
- Мне это нравится…
Голова говорившего повернулась, за ней и весь корпус. Солнце по краям позолотило легкие пушистые волосы. Странное существо. Со спины глянуть – вроде подросток, но, если вглядеться подольше, уже непонятно становилось, а сколько же ему лет. Да и черты уловить было сложно – немолодая женщина, мальчик лет пяти? Кто-то еще? А глаза были непроницаемо-черными, и оттуда веяло древностью неизмеримой. Будто колодцы вели одновременно в ночное небо и глубь земли; и замшелые камни, и одинокий ветер под неподвижными звездами, тепло и холод – все было в этом взгляде.
- Обличье зверя больше сочеталось с твоей сутью, - заметил Энори сухо. – Звери умеют любить и заботиться бескорыстно.
Он откинулся к стволу вяза, невесть как затесавшегося среди сосен, и предупредил:
- И не пытайся опять подзывать меня. Одного раза хватило.
- Не буду, - улыбнулась Опора. – Но ты меня вспоминал.
- Не самым добрым словом, и уж точно не звал. Зачем ты опять здесь? Пути у нас разные.
- Поговорить. Ты кое-чего не знаешь, я тебе расскажу.
- Зачем?
- Ты хочешь помочь ребенку. Он тебе дорог. Скажи еще, что это не касается меня, - вздохнула Опора.
- И впрямь не касается… но ты слишком поздно – я знаю о стреле, а они сумели добыть мою кровь.
- Попытаешься уничтожить их по дороге?
- Конечно. Вот это уже тебя не касается точно, верно? Убивать не по твоей части.
- Ты знаешь, что будет, если они все же доберутся до Эн-Хо?
- И думать не хочу об этом. Но… да, я знаю. Скорее всего, меня не станет совсем.
- Если бы.
- Если бы?
- Ты привязал себя к этой земле, к этой провинции, тебе стали значимы те, кто населяет ее. Странно звучит, правда? Не думал так о себе? И ты создал связь с человеком. Думаешь, что притянуло тебя обратно всего за несколько месяцев, едва не повредив рассудок таким рывком, но после вернуло все обретенное? Нет, они не смогут тебя уничтожить. Все будет так, как прошедшей осенью – ты умрешь и вернешься, вернешься быстро. И он этого не переживет.
Энори вдохнул быстро и коротко, произнес:
- У меня нет такой силы, никто из моих сородичей… - он не договорил, подался вперед, обхватил себя руками, словно пытаясь согреться в мороз.
- А она и не у тебя. Она у меня, - и ты отдельно, и вы оба использовали ее, каждый по-своему. Я же сказал – меня это касается… Но ты не рад новости, хорошей для тебя.
- Нет.
Довольный жук пролетел, громко гудя, туда, потом обратно, и долго ничто не нарушало этого звука.
- И что я могу изменить? Это еще возможно?
- Ты убиваешь навсегда, а теперь хотел бы что-то исправить? Реки вспять не текут.
- Кое-что получилось все-таки. Когда я…. совершил ошибку, сделав не то, что хотел.
- Ты о мальчике и письме?
- Знаешь и это.
- Знаю. Но нет, ты – именно ты - убил Тайрену. Спасла его та женщина, но она в твои планы не входила, не так ли?
- И ты решил наказать меня его потерей? Он сам по себе не имеет значения?
- А для тебя?
И снова стало тихо, настолько, что дрожащая дымка на солнце казалась звенящей.
- Дай мне возможность уйти от них. Просто уйти, сейчас, пока не поздно еще. Прошу…
- Не могу, правда.
- Не хочешь. Понимаю тебя…
- Ты очень мало знаешь о мире, хоть и можешь многое; люди не видят меня, но понимают куда больше. Не так все устроено, как тебе кажется.
- Мне нужна помощь, а не урок.
- Я предупреждал, что нити уже заплелись.
- Уходи. От меня, во всяком случае. Это ты сделать можешь?
- Ты так ничего и не понял, - со вздохом существо поднялось. – Сейчас, во всяком случае, оставлю. Хотелось бы дать тебе совет, но больше сказать нечего, да ты и не примешь. Ах, да… - фигура почти уже скрылось за деревьями, но обернулась:
- Ты и сам, верно, догадался – на девушке больше нет твоей метки. Ты не сможешь ее призвать.
- Я это чувствую… почему?
- Она обладает даром, - существо улыбнулось. – И, как ты сам говорил, не осознает его. Она сумела сделать очень правильную вещь. Случайно. А ты сделал ошибку, ей показавшись.
И все, никого больше в зарослях.
Короткий, почти безумный смех раздался над полянкой, когда Энори поглядел вслед Опоре: там, где она остановилась в последний раз, покачивались, глядя в землю, венчики белоцветника.
Глава 18
Рииши вернулся, привезя вести из соседней крепости Ожерелья – тамошнее командование сомневалось, кому хранить верность. Любой расклад был плох, по их мнению, и поэтому они во всяком случае не собирались поддерживать Нэйта. Это были хорошие новости.
Увидев Лайэнэ, сходящую вниз по лестнице – в голубом платье с вышитыми лилиями на подоле, сияющую и счастливую, он помрачнел и прошел мимо, ничего не сказав. Но им пришлось вскоре встретиться, когда гонец доставил письмо для Кэраи Таэна.
Написанное отличным почерком, в невзрачном кожаном футляре, оно было крайне учтивым и было о смерти, хоть самого этого слова там и не содержалось.
Когда Рииши принес и передал письмо, Лайэнэ была там, в комнате; она, присев, разбирала цветы для ваз, и не вышла сразу с поклоном, только подняла голову. Между ней и владельцем покоев прозвучали некие безмолвные фразы, а потом она встала, оставив часть цветов на полу, и подошла к Кэраи, остановилась на шаг позади – будто давно сложившийся порядок вещей.
А тот оставался таким же, как в Осорэи, таким же, каким был, наверное, и в самом Золотом дворце. Неторопливым, сдержанным, всегда безупречным. Он бы точно не стал без необходимости переодеваться в одежду солдат или появляться в одной рубашке, как Рииши у оружейников. Может, поэтому Лайэнэ так на него смотрела. Даже на Энори, который был яркой зимней звездой и мог влюбить в себя каменную стену, она смотрела не так.
