Что человеку дорого, в чем нужда, то и ставит. У кого-то он сам, у кого-то цветы или коты, у кого-то дети-внуки, кто-то худую красотку или красавца с прессом. А она чужую машину, а не себя и владельца машины. Вот так честно предупреждает о намерениях. Кто умный, тот поймет. Как дураку донести? У него свои объяснения, пока он мордой не вляпается в дурно пахнущее – не поверит. Верно говорят, когда мертвый всем вокруг плохо, только ты не знаешь. Тоже самое когда ты тупой. Скупой платит дважды, а тупой платит вечно.
- Его машина – его деньги. Куда хочет, туда и тратит, - пожал я плечами. Парень-то взрослый, своя голова на плечах должна быть.
- Так-то оно так, если бы на том закончилось. Говорю же, ничего слаще морковки не ела. Аппетит у дамочки растет. Такая и до тюрьмы доведет. Ей сломать чужую жизнь не жалко. Мамаша других делала вместо того, чтобы эту одну научить. – Он рвано выдохнул и уставился в пол. – Я уже и кулаком его учил. Заместо отца. Никогда вот так серьезно… Да толку – только обозлился идиот еще больше. Ничего не слышит. Точно у него вместо мозгов член. Та так и есть, чего уж… Рассорила одна тварь всю семью – вот так и видно, где бл.дь, а где настоящая женщина. Ее счастье, что баба, а то и ее бы… - Мишка махнул зажатым в кулаке кофе. – Будешь? В кофе коньяку немного добавил – расслабиться и согреться после работы. Или ты за рулем?
- За рулем.
Я кивнул, медленно застегивая пуговицы на рубашке, думал. Мишка тоже молчал, думая, как вытащить непутевого брата из сетей паучихи. Пока молодой, которая только учится обдирать, но скоро научится.
С этой стороны я ситуацию не представлял. Мне повезло в этом смысле. До армии я встречался с Виткой, а после женился, и Алина меня вполне устраивала. Жизнь отвела от таких «охотниц».
- Ладно, Серег, пойду я, - он тяжело поднялся, механически завинчивая крышку термоса. – Загрузил тебя. А у тебя своих проблем…
- Бывай, Мих, - хлопнул напарника по плечу. – Не переживай, образуется все.
Он молча кивнул, подхватил сумку и вышел. Я остался один. Где-то за дверью гудела в цехе печь, в ожидании ночной смены. А я думал о глупце Славке, лезущем в ловушку по доброй воле. Очевидно, что девушка его не любила, а разводила как лоха.
- Не он первый, не он последний. Спасение утопающих дело рук самих утопающих, - вспомнил я народную мудрость. - Каждый должен сам выбираться из каши, которую заварил. Иначе никогда не научится жить.
Народная мудрость. Мне повезло с учителем литературы. Дмитрий Михайлович отлично знал свой предмет, имел подход к ученикам. Вот только с жизнью не сложилось…
Я вышел из боковой двери и направился в сторону проходной. На территории завода пусто. Небо хмурилось, обещая скорый дождь. Ветер со злостью набросился на новую жертву, трепля еще влажные после душа волосы. Я поднял воротник и застегнул до конца молнию на куртке, ускоряя шаг.
На стоянке виднелся передок моей машины – крайней в ряду. Померзнуть в салоне, в ожидании пока он прогреется, и по привычному с недавних пор маршруту. Сначала до больницы, потом домой. Сегодня к матери. В нашей квартире останется теща.
Первые тяжелые, холодные капли шлепнулись на щеки и лоб. Я поморщился, торопливо нашаривая связку ключей и открывая машину. Нехотя влез в холодное нутро и замер, глядя на лобовое стекло с нашлепками дождевых капель.
Не хотелось ни в больницу, где сердце давила вина, ни домой, где ловил на себе осуждающие взгляды матери и отчима, ни в свой дом, где теща уже ждет, чтобы выцарапать мне глаза. Отец…
Набрал его номер и сидел, долго слушая гудки. С каждым гудком все больше сжимался страх внутри. Я снова был десятилетним мальчиком, не понимающим, почему отец больше не живет с нами, а мама все время плачет. И ждущем, что он придет, приедет или хотя бы ответит на звонок. А он сбрасывал, каждый раз, обрывая что-то хорошее во мне, что-то что связывало нас с ним. Я мешал его новой жизни, будил вину. И сейчас, как пятнадцать лет назад, мне было так же страшно, что он сбросит звонок, снова от меня отмахнется, как от надоедливой мухи, ударив по больному. Внутри взметнулась злость, пряча под собой оставшийся с детства страх отверженного. И она требовала все сказать тому, кто виноват, кто оставил мне этот «подарок». Сам дал отбой, долго смотрел на экран и решился позвонить бабке. Она всегда была за него и против мамы. Обвиняла ее в какой-то ерунде, считая, что отец ушел из-за нее, а не потому что… у меня было много версий. Я обвинял себя за плохую учебу и поведение. Долго винил мать. Особенно, когда она меня ругала за проступки, забывая, что до ухода отца она вообще не ругалась. Потом винил его любовницу. Но знал, что виноват он, только тот, кто делает последний шаг – уходит.
- Сереж, ты звонишь? Чего случилось? – услышал ее голос с характерным «оканьем». – Алинка-то родила уже? Я-то Герке звонила, спрашивала, не родила ли невестка. Он не знает.
- Привет, ба, - поздоровался я. – Родила девочку. Алина в больнице. Роды тяжелые.
- Ой, а чего же ты отцу-то не сказал? – запричитала бабка.
- Он не спрашивал, - отрезал я.
- Дык сам бы. Он, чай, работает - некогда, - начала защищать сына. – Что врачи-то говорят? Когда выпишут?
- Врачи ждут, - вытолкнул сквозь зубы слова. Говорить с ней становилось все тяжелее. – Пока утешительных новостей нет.
- Говорила я, чтобы рожала в Москве. Там и больницы лучше и врачи. А твоя мать к себе позвала. Вот и итог,- как обычно бабка все свела к вине мамы. – Марина говорила, что зря уехали.
Напомнив о любовнице отца, которая развела его с матерью, подействовало, как кружка бензина вылитая в костер. Злость вскипела, требуя выхода.
- Отец давно у тебя был?
- Собирался на мое день рождения и так не приехал. Говорит, заболели они. Вирус. Боятся меня заразить. – В бабкином голосе сквозило сожаление и обида. Она любила гостей и праздники, когда собирается вся семья. Ее день рождения когда-то был праздником, который если и пропускали, то по очень важной причине. – Обещались к Новому году. Уж как Марина решит…- она осеклась, понимая, что сболтнула лишнее. - Я засняла на телефон, как Муська с Машкой играют. Кошки-то мои. Сейчас тебе перешлю.
Отец и его приезды были для бабки больным местом. Ноги у нее ходили все хуже. И спуститься с третьего этажа давно стало проблемой. Выручали соседи, по просьбе ходящие в магазин. Сыновья ее разъехались, мать навещали, чем дальше, тем реже. Невесток она не любила. Из четырех бывших и нынешних ни одна ей не нравилась. Внуки ее разочаровали. И любимый Дима, и нелюбимый я.
- Хорошо. До связи.
Я отключился, не дожидаясь ее рассказов о пьющих соседях, болеющих от старости кошках и поднявшихся ценах на все. Я знал, что отец не приедет ни на Новый год, ни после. Марина точно не отпустит. И бабка это прекрасно понимала, но помалкивала, упорно продолжая во всем винить мою мать. Действительно решила, что она виновата или жалела по принципу «не твоя – вот ты и бесишься»?… Скорее второе. Когда отец и мать были вместе – все у всех было хорошо.
Злость немного улеглась, и я тронулся с места, выруливая на запруженную машинами улицу. Впереди еще один вечер с выжигающим чувством вины и обидой, что все в моей жизни идет не так. Исчезли настоящие, а не календарные праздники, искренняя радость, удовлетворение собой и окружающим. Не хотелось никуда возвращаться. Я плыл в общем потоке машин, не зная, куда мне девать себя. Мысли стекали по внутренней поверхности черепной коробки, не задерживаясь. Ветер швырнул на лобовое стекло щедрую горсть дождевых капель. Чувство бесприютности захлестнуло, перехватив горло. Нашарив сигареты, закурил. Злой дым оцарапал горло. Затренькал вызовом телефон.
- Слушаю.
- Сынок, звонили из больницы. Алине стало хуже. Поторопись.
Я не узнал голос матери, пустой и какой-то мертвый. Страх сжал внутренности, и я понял – все. С Алиной все. Это конец.
Невидяще смотрел перед собой на залитое дождем стекло, где цветными пятнами расплывались огни. Боковой удар, смявший дверь как фольгу и меня с ней, не почувствовал. Боль разорвала плечо и бок, унося в черное небытие, откуда сияли звезды, которые превратились в ясные глаза моей Алины.
Сергей
Ушибленные бока ныли всю ночь, несмотря на обезболивание. Голова казалась особенно чувствительной. Любой звук, как в похмелье, разрывал черепушку. Плохо слушалась левая рука. Врач с сомнением в глазах дал добро на выписку. Медсестра принесла одежду.
Другая куртка и джинсы. Рубашка в клетку размера на два больше, тоже не моя. Только кроссовки те, в которых я работал по даче. Что мать собрала шмотки отчима, сразу смекнул и разозлился. Не любил носить чужие вещи. Она это знала и все равно сделала.
Неужели было трудно заехать домой за моими! Как же не хватает мобильного! Сейчас бы позвонить и поторопить отчима. Он на работе, но пока обеденный перерыв самое время свалить из больницы. Не любил их никогда, и мне здесь делать нечего.
Но правоту матери понял, когда стал натягивать вещи на ушибленное тело. Долго бы я возился со своими, приталенными и зауженными по моде. Алина выбирала. И вряд ли бы натянул самостоятельно. Любое неловкое, резкое движение отдавало болью во всем теле, но я упорно одевался, с трудом натягивая рубашку и брюки. Стиснув зубы, матерился, смахивая бисеринки пота со лба. На тело было страшно смотреть – один сплошной синяк. Я и не разглядывал особо. Смертельных повреждений нет, остальное заживет, как на собаке.
Машину было жалко. Я сразу пришел в сознание, еще до приезда скорой и смог оценить ущерб. Восстановлению иномарка не подлежала. На новую денег не было. По страховке получу кое-что. Но это для Алины. На реабилитацию.
Оставались носки и кроссовки. Покрутил новую хлопковую пару и решительно засунул в карман.
Надевать носки - это та еще адская боль. И без носков нормально. Прохладно, но я потерплю. Куртку натяну. Документы и ключи мать забрала. Когда они приедут?
Я старательно избегал фатальных мыслей об Алине. Помнил, что мать сказала по телефону. Оттягивал тяжелый момент, как мог.
- Привет, - послышался за стуком прикрываемой двери, выдох голосом, от которого пересохло горло. - Как ты себя чувствуешь, Сережа? Я только узнала – позвонила. Но телефон не ответил. И я приехала.
Медленно поднял голову, не веря, что ей хватило глупости явиться лично. Чуть в стороне от дверей, стояла тоненькая фигурка, тискающая в руках куртку. Витка виновато поглядывала на меня, покусывая от волнения пухлые губы, точно нашкодившая школьница. Она и выглядела не старше семнадцати.
Память услужливо нарисовала, что творили эти губы со мной. В штанах предательски шевельнулось в унисон мыслям. Я сжал кулаки, наплевав на боль, воткнул ноги в разношенные кеды и резко поднялся, готовый вышвырнуть мерзавку из палаты. Ярость на себя и свою слабость перед ней первозданной волной смела похоть, затопляя разум.
- Какого х… ты приперлась, тв*рь?
Не заметил, как преодолел пространство до двери, нависая над сжавшейся и готовой провалиться сквозь доски фигуркой. Ладонь уперлась в стену рядом с побледневшим лицом. Витка никогда не опускала глаза, как бы ни боялась. Сейчас на меня смотрели совершенно черные из-за расширенных зрачков глаза, в которых было все, только не страх и раскаяние. Как мне хотелось сжать ее тонкую шейку пальцами, чтобы она перестала дышать и никогда не произнесла ничего, что разрушит чужую жизнь. Знакомый аромат ее кожи, действовавший на меня, тогда юнца, как сильнейший афродизиак, и сейчас будоражил, разжигая в крови смесь ярости и желания.
Память некстати рисовала картинку наших с ней игр. Тогда она учила меня чувствовать женщину и любить и училась вместе со мной. Вспомнилось ее запрокинутое лицо, искусанные губы, дрожащие от удовольствия ресницы и мое имя, срывающееся с этих губ.
- Я просто хотела убедиться, что ты в порядке, - выдохнула она и прикрыла глаза. – Сережа, мне жаль…
Кончик языка змеей прошелся по губам, она коротко выдохнула. Ей не было жаль ни моей жизни, ни моей жены и дочки. Она ни капли не сожалела, я это точно знал. Порочная до мозга костей, она испытывала ко мне странное, больное влечение, которым заразила меня. Наш первый раз случился только потому, что она застала меня дома, целующегося с подружкой. Из язвительной сестренки в секунду превратилась в разозленного дракона, вытолкала девчонку и начала орать на меня. Как наша ссора переросла в интим, я не помнил. Но с того момента мы стали спать вместе. Ни о каких чувствах и речи не было. Просто секс все три года, что я учился в школе, пока не закончил. Я понимал, что она сестра, пусть и не родная по крови. И рано или поздно связь придется прервать. Даже пытался переспать с другой. Ничего общего с тем огнем, вспыхивавшем моментально, едва мы оставались вдвоем.
Я ушел в армию, и это помогло. Ее запах выветрился и забылся, давая возможность начаться новым отношениям. Но вначале была ее измена. Мы ни о чем не договаривались, но я был уверен, что она меня ждет, не думая о том, насколько она меня старше, и ей пора думать о семье. Как-то в разговоре мама упомянула, что Вита приезжала с парнем, и ночевали они вместе. Тогда я впервые взревновал. Не спал всю ночь, а на следующий день отстрелял на стрельбах практически все в яблочко, представляя вместо мишени то ее, то ее любовника. Через месяц я проснулся в санчасти рядом с Алиной. Назло Витке. А потом само закрутилось.
- Какая же ты лицемерная дрянь, - выдохнул ей в лицо со всем презрением, какое было. – Приехала полюбоваться на дело своих рук.
- Полюбоваться… - эхом ответила она, повторив за мной, - да, полюбоваться на тебя. Я соскучилась, Сереж. Я пыталась все забыть, но… - она вскинула длиннющие ресницы. – Мне нужен только ты. Я ничего не могу, не хочу. Уезжала ведь подальше от тебя… но как дура искала тебя в толпе. Просыпаюсь, думая о тебе. Засыпаю, думая о тебе.
Сладкое дыхание коснулось моих губ, я инстинктивно дернулся… К ней, едва не коснувшись губами. Понимал, что нужно уйти и больше никогда ее не видеть, но не делал и шага. Стоял, прикрывая ее телом, как когда-то давно. Скажи она, что тоже нужна мне – убил бы. Но она молчала, говорила только про свои чувства. Грязные, порочные, от которых у меня внутри сводило все судорогой.
- Ты не нужна мне! Да я ненавижу тебя, дрянь. Мог бы, рвал тебя на части ме-е-едленно, - проговорил, искренне веря, что так бы и делал, дай мне кто право.
- А я тебя… люблю, - вытолкнула тяжело давшееся слово почти неслышно.
Говоря это, она снова уставилась своими нереальными глазами, ждала моей реакции. Может быть ответного признания. С этой сумасшедшей с*ки станется верить в чувства, которых никогда не было. Но часть меня, маленькая, отвратительная, животная часть безумно радовалась. Впервые за все время Вита призналась. Не задыхаясь от удовольствия, не глупо кривляясь, а вот так по-настоящему.
- Любишь… - хмыкнул я. – Я знаю, как ты любишь. И не только я. Скажешь, верность мне хранила? – Я наклонился ниже. Вторая рука легла рядом с ее виском. Но девушка только рвано выдохнула. – Ну…
- После твой свадьбы я пыталась… забыться, - Признание ей давалось с трудом. – Но ушла. Зачем себе врать?
- Его машина – его деньги. Куда хочет, туда и тратит, - пожал я плечами. Парень-то взрослый, своя голова на плечах должна быть.
- Так-то оно так, если бы на том закончилось. Говорю же, ничего слаще морковки не ела. Аппетит у дамочки растет. Такая и до тюрьмы доведет. Ей сломать чужую жизнь не жалко. Мамаша других делала вместо того, чтобы эту одну научить. – Он рвано выдохнул и уставился в пол. – Я уже и кулаком его учил. Заместо отца. Никогда вот так серьезно… Да толку – только обозлился идиот еще больше. Ничего не слышит. Точно у него вместо мозгов член. Та так и есть, чего уж… Рассорила одна тварь всю семью – вот так и видно, где бл.дь, а где настоящая женщина. Ее счастье, что баба, а то и ее бы… - Мишка махнул зажатым в кулаке кофе. – Будешь? В кофе коньяку немного добавил – расслабиться и согреться после работы. Или ты за рулем?
- За рулем.
Я кивнул, медленно застегивая пуговицы на рубашке, думал. Мишка тоже молчал, думая, как вытащить непутевого брата из сетей паучихи. Пока молодой, которая только учится обдирать, но скоро научится.
С этой стороны я ситуацию не представлял. Мне повезло в этом смысле. До армии я встречался с Виткой, а после женился, и Алина меня вполне устраивала. Жизнь отвела от таких «охотниц».
- Ладно, Серег, пойду я, - он тяжело поднялся, механически завинчивая крышку термоса. – Загрузил тебя. А у тебя своих проблем…
- Бывай, Мих, - хлопнул напарника по плечу. – Не переживай, образуется все.
Он молча кивнул, подхватил сумку и вышел. Я остался один. Где-то за дверью гудела в цехе печь, в ожидании ночной смены. А я думал о глупце Славке, лезущем в ловушку по доброй воле. Очевидно, что девушка его не любила, а разводила как лоха.
- Не он первый, не он последний. Спасение утопающих дело рук самих утопающих, - вспомнил я народную мудрость. - Каждый должен сам выбираться из каши, которую заварил. Иначе никогда не научится жить.
Народная мудрость. Мне повезло с учителем литературы. Дмитрий Михайлович отлично знал свой предмет, имел подход к ученикам. Вот только с жизнью не сложилось…
Я вышел из боковой двери и направился в сторону проходной. На территории завода пусто. Небо хмурилось, обещая скорый дождь. Ветер со злостью набросился на новую жертву, трепля еще влажные после душа волосы. Я поднял воротник и застегнул до конца молнию на куртке, ускоряя шаг.
На стоянке виднелся передок моей машины – крайней в ряду. Померзнуть в салоне, в ожидании пока он прогреется, и по привычному с недавних пор маршруту. Сначала до больницы, потом домой. Сегодня к матери. В нашей квартире останется теща.
Первые тяжелые, холодные капли шлепнулись на щеки и лоб. Я поморщился, торопливо нашаривая связку ключей и открывая машину. Нехотя влез в холодное нутро и замер, глядя на лобовое стекло с нашлепками дождевых капель.
Не хотелось ни в больницу, где сердце давила вина, ни домой, где ловил на себе осуждающие взгляды матери и отчима, ни в свой дом, где теща уже ждет, чтобы выцарапать мне глаза. Отец…
Набрал его номер и сидел, долго слушая гудки. С каждым гудком все больше сжимался страх внутри. Я снова был десятилетним мальчиком, не понимающим, почему отец больше не живет с нами, а мама все время плачет. И ждущем, что он придет, приедет или хотя бы ответит на звонок. А он сбрасывал, каждый раз, обрывая что-то хорошее во мне, что-то что связывало нас с ним. Я мешал его новой жизни, будил вину. И сейчас, как пятнадцать лет назад, мне было так же страшно, что он сбросит звонок, снова от меня отмахнется, как от надоедливой мухи, ударив по больному. Внутри взметнулась злость, пряча под собой оставшийся с детства страх отверженного. И она требовала все сказать тому, кто виноват, кто оставил мне этот «подарок». Сам дал отбой, долго смотрел на экран и решился позвонить бабке. Она всегда была за него и против мамы. Обвиняла ее в какой-то ерунде, считая, что отец ушел из-за нее, а не потому что… у меня было много версий. Я обвинял себя за плохую учебу и поведение. Долго винил мать. Особенно, когда она меня ругала за проступки, забывая, что до ухода отца она вообще не ругалась. Потом винил его любовницу. Но знал, что виноват он, только тот, кто делает последний шаг – уходит.
- Сереж, ты звонишь? Чего случилось? – услышал ее голос с характерным «оканьем». – Алинка-то родила уже? Я-то Герке звонила, спрашивала, не родила ли невестка. Он не знает.
- Привет, ба, - поздоровался я. – Родила девочку. Алина в больнице. Роды тяжелые.
- Ой, а чего же ты отцу-то не сказал? – запричитала бабка.
- Он не спрашивал, - отрезал я.
- Дык сам бы. Он, чай, работает - некогда, - начала защищать сына. – Что врачи-то говорят? Когда выпишут?
- Врачи ждут, - вытолкнул сквозь зубы слова. Говорить с ней становилось все тяжелее. – Пока утешительных новостей нет.
- Говорила я, чтобы рожала в Москве. Там и больницы лучше и врачи. А твоя мать к себе позвала. Вот и итог,- как обычно бабка все свела к вине мамы. – Марина говорила, что зря уехали.
Напомнив о любовнице отца, которая развела его с матерью, подействовало, как кружка бензина вылитая в костер. Злость вскипела, требуя выхода.
- Отец давно у тебя был?
- Собирался на мое день рождения и так не приехал. Говорит, заболели они. Вирус. Боятся меня заразить. – В бабкином голосе сквозило сожаление и обида. Она любила гостей и праздники, когда собирается вся семья. Ее день рождения когда-то был праздником, который если и пропускали, то по очень важной причине. – Обещались к Новому году. Уж как Марина решит…- она осеклась, понимая, что сболтнула лишнее. - Я засняла на телефон, как Муська с Машкой играют. Кошки-то мои. Сейчас тебе перешлю.
Отец и его приезды были для бабки больным местом. Ноги у нее ходили все хуже. И спуститься с третьего этажа давно стало проблемой. Выручали соседи, по просьбе ходящие в магазин. Сыновья ее разъехались, мать навещали, чем дальше, тем реже. Невесток она не любила. Из четырех бывших и нынешних ни одна ей не нравилась. Внуки ее разочаровали. И любимый Дима, и нелюбимый я.
- Хорошо. До связи.
Я отключился, не дожидаясь ее рассказов о пьющих соседях, болеющих от старости кошках и поднявшихся ценах на все. Я знал, что отец не приедет ни на Новый год, ни после. Марина точно не отпустит. И бабка это прекрасно понимала, но помалкивала, упорно продолжая во всем винить мою мать. Действительно решила, что она виновата или жалела по принципу «не твоя – вот ты и бесишься»?… Скорее второе. Когда отец и мать были вместе – все у всех было хорошо.
Злость немного улеглась, и я тронулся с места, выруливая на запруженную машинами улицу. Впереди еще один вечер с выжигающим чувством вины и обидой, что все в моей жизни идет не так. Исчезли настоящие, а не календарные праздники, искренняя радость, удовлетворение собой и окружающим. Не хотелось никуда возвращаться. Я плыл в общем потоке машин, не зная, куда мне девать себя. Мысли стекали по внутренней поверхности черепной коробки, не задерживаясь. Ветер швырнул на лобовое стекло щедрую горсть дождевых капель. Чувство бесприютности захлестнуло, перехватив горло. Нашарив сигареты, закурил. Злой дым оцарапал горло. Затренькал вызовом телефон.
- Слушаю.
- Сынок, звонили из больницы. Алине стало хуже. Поторопись.
Я не узнал голос матери, пустой и какой-то мертвый. Страх сжал внутренности, и я понял – все. С Алиной все. Это конец.
Невидяще смотрел перед собой на залитое дождем стекло, где цветными пятнами расплывались огни. Боковой удар, смявший дверь как фольгу и меня с ней, не почувствовал. Боль разорвала плечо и бок, унося в черное небытие, откуда сияли звезды, которые превратились в ясные глаза моей Алины.
Глава 8.1.
Сергей
Ушибленные бока ныли всю ночь, несмотря на обезболивание. Голова казалась особенно чувствительной. Любой звук, как в похмелье, разрывал черепушку. Плохо слушалась левая рука. Врач с сомнением в глазах дал добро на выписку. Медсестра принесла одежду.
Другая куртка и джинсы. Рубашка в клетку размера на два больше, тоже не моя. Только кроссовки те, в которых я работал по даче. Что мать собрала шмотки отчима, сразу смекнул и разозлился. Не любил носить чужие вещи. Она это знала и все равно сделала.
Неужели было трудно заехать домой за моими! Как же не хватает мобильного! Сейчас бы позвонить и поторопить отчима. Он на работе, но пока обеденный перерыв самое время свалить из больницы. Не любил их никогда, и мне здесь делать нечего.
Но правоту матери понял, когда стал натягивать вещи на ушибленное тело. Долго бы я возился со своими, приталенными и зауженными по моде. Алина выбирала. И вряд ли бы натянул самостоятельно. Любое неловкое, резкое движение отдавало болью во всем теле, но я упорно одевался, с трудом натягивая рубашку и брюки. Стиснув зубы, матерился, смахивая бисеринки пота со лба. На тело было страшно смотреть – один сплошной синяк. Я и не разглядывал особо. Смертельных повреждений нет, остальное заживет, как на собаке.
Машину было жалко. Я сразу пришел в сознание, еще до приезда скорой и смог оценить ущерб. Восстановлению иномарка не подлежала. На новую денег не было. По страховке получу кое-что. Но это для Алины. На реабилитацию.
Оставались носки и кроссовки. Покрутил новую хлопковую пару и решительно засунул в карман.
Надевать носки - это та еще адская боль. И без носков нормально. Прохладно, но я потерплю. Куртку натяну. Документы и ключи мать забрала. Когда они приедут?
Я старательно избегал фатальных мыслей об Алине. Помнил, что мать сказала по телефону. Оттягивал тяжелый момент, как мог.
- Привет, - послышался за стуком прикрываемой двери, выдох голосом, от которого пересохло горло. - Как ты себя чувствуешь, Сережа? Я только узнала – позвонила. Но телефон не ответил. И я приехала.
Медленно поднял голову, не веря, что ей хватило глупости явиться лично. Чуть в стороне от дверей, стояла тоненькая фигурка, тискающая в руках куртку. Витка виновато поглядывала на меня, покусывая от волнения пухлые губы, точно нашкодившая школьница. Она и выглядела не старше семнадцати.
Память услужливо нарисовала, что творили эти губы со мной. В штанах предательски шевельнулось в унисон мыслям. Я сжал кулаки, наплевав на боль, воткнул ноги в разношенные кеды и резко поднялся, готовый вышвырнуть мерзавку из палаты. Ярость на себя и свою слабость перед ней первозданной волной смела похоть, затопляя разум.
- Какого х… ты приперлась, тв*рь?
Не заметил, как преодолел пространство до двери, нависая над сжавшейся и готовой провалиться сквозь доски фигуркой. Ладонь уперлась в стену рядом с побледневшим лицом. Витка никогда не опускала глаза, как бы ни боялась. Сейчас на меня смотрели совершенно черные из-за расширенных зрачков глаза, в которых было все, только не страх и раскаяние. Как мне хотелось сжать ее тонкую шейку пальцами, чтобы она перестала дышать и никогда не произнесла ничего, что разрушит чужую жизнь. Знакомый аромат ее кожи, действовавший на меня, тогда юнца, как сильнейший афродизиак, и сейчас будоражил, разжигая в крови смесь ярости и желания.
Память некстати рисовала картинку наших с ней игр. Тогда она учила меня чувствовать женщину и любить и училась вместе со мной. Вспомнилось ее запрокинутое лицо, искусанные губы, дрожащие от удовольствия ресницы и мое имя, срывающееся с этих губ.
- Я просто хотела убедиться, что ты в порядке, - выдохнула она и прикрыла глаза. – Сережа, мне жаль…
Кончик языка змеей прошелся по губам, она коротко выдохнула. Ей не было жаль ни моей жизни, ни моей жены и дочки. Она ни капли не сожалела, я это точно знал. Порочная до мозга костей, она испытывала ко мне странное, больное влечение, которым заразила меня. Наш первый раз случился только потому, что она застала меня дома, целующегося с подружкой. Из язвительной сестренки в секунду превратилась в разозленного дракона, вытолкала девчонку и начала орать на меня. Как наша ссора переросла в интим, я не помнил. Но с того момента мы стали спать вместе. Ни о каких чувствах и речи не было. Просто секс все три года, что я учился в школе, пока не закончил. Я понимал, что она сестра, пусть и не родная по крови. И рано или поздно связь придется прервать. Даже пытался переспать с другой. Ничего общего с тем огнем, вспыхивавшем моментально, едва мы оставались вдвоем.
Я ушел в армию, и это помогло. Ее запах выветрился и забылся, давая возможность начаться новым отношениям. Но вначале была ее измена. Мы ни о чем не договаривались, но я был уверен, что она меня ждет, не думая о том, насколько она меня старше, и ей пора думать о семье. Как-то в разговоре мама упомянула, что Вита приезжала с парнем, и ночевали они вместе. Тогда я впервые взревновал. Не спал всю ночь, а на следующий день отстрелял на стрельбах практически все в яблочко, представляя вместо мишени то ее, то ее любовника. Через месяц я проснулся в санчасти рядом с Алиной. Назло Витке. А потом само закрутилось.
- Какая же ты лицемерная дрянь, - выдохнул ей в лицо со всем презрением, какое было. – Приехала полюбоваться на дело своих рук.
- Полюбоваться… - эхом ответила она, повторив за мной, - да, полюбоваться на тебя. Я соскучилась, Сереж. Я пыталась все забыть, но… - она вскинула длиннющие ресницы. – Мне нужен только ты. Я ничего не могу, не хочу. Уезжала ведь подальше от тебя… но как дура искала тебя в толпе. Просыпаюсь, думая о тебе. Засыпаю, думая о тебе.
Сладкое дыхание коснулось моих губ, я инстинктивно дернулся… К ней, едва не коснувшись губами. Понимал, что нужно уйти и больше никогда ее не видеть, но не делал и шага. Стоял, прикрывая ее телом, как когда-то давно. Скажи она, что тоже нужна мне – убил бы. Но она молчала, говорила только про свои чувства. Грязные, порочные, от которых у меня внутри сводило все судорогой.
- Ты не нужна мне! Да я ненавижу тебя, дрянь. Мог бы, рвал тебя на части ме-е-едленно, - проговорил, искренне веря, что так бы и делал, дай мне кто право.
- А я тебя… люблю, - вытолкнула тяжело давшееся слово почти неслышно.
Говоря это, она снова уставилась своими нереальными глазами, ждала моей реакции. Может быть ответного признания. С этой сумасшедшей с*ки станется верить в чувства, которых никогда не было. Но часть меня, маленькая, отвратительная, животная часть безумно радовалась. Впервые за все время Вита призналась. Не задыхаясь от удовольствия, не глупо кривляясь, а вот так по-настоящему.
- Любишь… - хмыкнул я. – Я знаю, как ты любишь. И не только я. Скажешь, верность мне хранила? – Я наклонился ниже. Вторая рука легла рядом с ее виском. Но девушка только рвано выдохнула. – Ну…
- После твой свадьбы я пыталась… забыться, - Признание ей давалось с трудом. – Но ушла. Зачем себе врать?
