От гигантской летающей тарелки до крохотной на один оладушек. С потолка свисали бывшие когда-то косы чеснока и лука, теперь густо увитые серой грязной паутиной, казались коконами будущей жуткой нечисти. Пауки точно задались целью затянуть паутиной каждый миллиметр. Особенно постарались с окном. Прямоугольная дырка, теперь похожая больше на параллелепипед, густо увитая паучьей сеткой, не пропускала ни единого лучика.
Под окном пыльная рабочая поверхность с брошенными досками для разделки и ножами. В жестяных коробках специи. В ларе и кадках, стоящих по углам, сгнившие овощи, превратившиеся от времени в труху.
Где и чем питается вполне упитанный фей, если кухня в таком состоянии? Вычистить ее только Геракл и сможет. Потопом смоет.
Живот заурчал, уверяя, что есть хочется, не смотря ни на что. Я обвела взглядом доставшееся мне богатство. Мелькнула мысль о голодном Карике. Он любил оладушки. От мысли о бабушкиных оладьях есть захотелось еще больше.
Деревянные туеса и кадки проверять бесполезно. Там все сгнило. А в жестянках могло сохраниться.
Попрощавшись с некрасивым, но чистым платьем, вряд ли оно выживет в схватке с таким количеством грязи, глядя себе под ноги, я аккуратно переступала через клубки пыли и мышиный помет. Споткнулась о разбросанные у очага поленья.
Пальцы сжали, оценивая тяжесть разделочного ножа. Кто бы ни был поваром, силы у него хватало. Под пылью нашлись ножи поменьше. Ложки, вилки. В туго притертых жестянках хранились серый камень, определенный мной как соль, черные горошки перца, грязно-желтый, спрессовавшийся в один комок сахар. Специи, отдаленно напоминавшие ваниль и корицу. И мука. Серая, комковатая, но точно мука. Можно оладушек напечь.
- А яйца, кефир или простокваша… Масла бы растительного…- обращалась, сама не зная к кому.
Где-то должен быть холодный погреб, ларь или что-то вроде того. Ларь был. Замок, озадачивший было меня, оказался сломан. Внутри стеклянная бутылка масла и яйца. Не куриные точно. Крупнее раза в полтора. И скорлупа отливала перламутром.
- А точно можно яйца? А то еще реликта какого-нибудь изведу, а меня гринпис ваш местный потом порвет, - с сомнением покрутила в пальцах красивое яичко.
Никто не ответил, если не считать трехэтажный мат Машки, убирающей зал таверны. В кои-то веки я была с ней согласна.
- Кефира нет. Тогда может водички помыть тут и для теста.
Едва я закончила фразу, как грохнул гром и за окном пошел ливень. Проковыряв в нескольких слоях паутины дырку, я смотрела, как капли барабанят по листьям. Ответ Чащи был понятен. Мы с ней общались, примерно как с моим парнем. Бывшим парнем. Где-то я вычитала, что мужчине нужно говорить прямо, чего хочешь, что ему делать. Вот примерно так он и делал, когда я говорила прямо.
Другой воды не предвиделось, потому я взяла самую легкую кадку, проковыряла дырку в окне побольше и выставила под дождь, собирая воду.
Выбрав себе сковородку под руку, уставилась на очаг. Примерно представляя, как все должно работать, собрала поленья и уложила прямо в золу. Огляделась в поисках огнива или чего-то подходящего.
- Огоньку бы…
Огонь вспыхнул ярко, столб пламени поднялся до самого потолка. Жаром обдало лицо. Забыв обо всем, я вглядывалась в горящее пламя. Внутри языки изгибались, танцевали, точно живые, уплотняясь и складываясь в фигуру. Женскую фигуру. Огневолосая красотка с мою ладонь размером танцевала подобие восточного танца. На моих глазах превратилась в ящерицу и растворилась в пламени. Оно тут же опало, став обычным костерком.
Под впечатлением от фокуса, вымыла дождевой водой посуду, поверхности столов. Глянув на пол, решила пока не трогать.
Мое дело готовить, а не убирать кухню. Лишнее на себя брать не надо.
Замешивая тесто на оладьи из сомнительных ингредиентов, напевала:
- Я его слепила из того, что было. А потом что было то и полюбила…
Водрузив на металлическую решетку сковороду, дала нагреться и налила масла. Глянув на сероватое жидкое тесто, слабо пахнущее ванилью, мысленно пожелала себе ни пуха ни пера, и налила первый половник.
- Как у тебя пахнет вкусно, - в двери просунула нос, а потом зашла Маша. – Есть хочется до темноты в глазах.
Выглядела она как настоящая ведьма: красная, лохматая, взмокшая. Подол платья заткнула за пояс. На ногах сабо, которые так не пришлись по вкусу.
- Ничего, что я взяла твои? – она упала на покрытый слоем пыли стул. – Самое то. В этой грязи только на ходулях ходить. Зюли совсем запустил дом.
- Когда женщина трудиться по дому – не видно. Видно, когда перестает, - ответила ей на это.
Чарующая Чаща все наши слова принимала, как указ к действию, но выполняла настолько своеобразно, согласуясь со своей, ей одной понятной логикой, что лучше самим как-нибудь.
- Есть хочется, - она облизнулась на горку оладий. – Но грязной не хочу. Чувство, что не я помыла, а мной помыли. – Раздался цокот белки. В намокшей шубке, слипшейся в иголки, она сидела на окне и смеялась. Маша вяло махнула рукой и огрызнулась: - А сама-то? – Она с презрением глянула на мокрого зверька. - Помыться бы целиком…
- У меня есть нагревательный камень. Воды набери пока дождь.
- Опять в лохани киснуть, - скривилась Маша. – Не. Я хочу в баньке, а лучше в сауне.
Я замерла с половником, полным теста, ожидая вселенского потопа из дырявой крыши. Но дождь продолжал барабанить по листьям, а ничего подобного не происходило. Выдохнув, вылила зашипевшее тесто на раскаленную сковородку. Плюнув на грязь, Машка таскала оладушки из общей горки. Съела штук пять, когда я рискнула попробовать свою стряпню. Похоже было…
- Вкус, как у пряников. Но мне понравилось, - оценила сестрица. – Кофе бы еще.
- Да, кофе точно не помешает, - согласилась с ней. – Сутки без него. И настроение совсем не то.
- Да я бы за него полжизни отдала, - горячилась сводная, жуя оладьи.
- Тише ты, - шикнула на нее.
Белка фыркнула, глянув на нее осуждающе. Сытая Машка, запивавшая оладьи обычным кипятком, замахнулась на нее, но остановила руку.
- Ты голодная что ли? – Зверек замер, вслушиваясь в слова. Машка глянула на меня. – Покормить ее что ли?
- А разве ей можно пропеченное тесто? – засомневалась я.
- Белки – это крысы только шерстяные. А крысы все жрут, - она уверенно закончила: - Если голодная все съест… и умрет. Но счастливая.
- Железная логика, - не стала спорить я, глядя как белка, осторожно обнюхав, уплетала за обе щеки оладий.
Увлеклась жаркой и смешным зверьком и не заметила, как кухню заволокло паром.
- Мы горим что ли? – переполошилась Машка, принюхиваясь. – Не похоже на дым. Не воняет.
Столб пара вырвался прямо под ее ногами. Она взвизгнула и отскочила в сторону.
- Юль, это что! Что делать? Бежать куда?!
Я растерянно смотрела на… было похоже на прорыв теплотрассы зимой. Этот прорыв отрезал нас от выхода. Оставалось только окно. Заметила мелькнувший рыжий хвост предательницы.
- Да я откуда знаю! В окно прыгай! За белкой.
- Точно окно же…
Машка, легкой козочкой взлетев на стол, попыталась боком высунуть голову в перекосившую оконную раму. Тело заклинило. Она дернулась назад. Завопила. Упершись руками, попыталась расшатать раму. Сверху на лицо сыпал ледяной ливень, снизу шатался ветхий стол, грозя рухнуть ее весом. Крики о помощи перемежались с проклятьями, дому, Зюли, Чаще, вздумавшей играть с ней.
Прижимая к себе блюдо с готовыми оладьями, смотрела на истерику и едва сдерживала смех. Очень это напоминало мне застрявшего Винни-Пуха. Все же Машка на кухне – это всегда катастрофа.
- Маш, Машка! Успокойся ты! – рявкнула на нее. – Не ори. Ты так только хуже делаешь. Сама же виновата.
Она замерла пойманным на булавку кузнечиком. Я поставила оладьи на безопасное от ее ног расстояние. Залезла сама, рискуя окончательно завалить ветхое сооружение. Оглядела ее застрявшее тело с двух сторон. Она то стирала катящиеся слезы вперемешку с дождем, то подставляла над лицом руку козырьком, спасая нос и рот от льющейся потоком воды.
Я провела пальцами по потемневшему от влаги дереву. От воды оно намокло и набухало, расширяясь, на глазах. А я-то гадала, почему не льет с потолка при таком ливне.
- Что там?
Она требовательно смотрела на меня, отфыркиваясь от воды. Волосы намокли, прилипли к лицу. Сажу, грязь смыло. Она получила душ, о котором просила. Исцарапанная, руки в ссадинах, о маникюре остались воспоминания.
Я вытерла капли с лица, не зная, как ей признаться.
- Дерево разбухает. И оконный проем становится уже.
- Меня что… раздавит тут? – потрясенно прошептала она.
- Я поищу топор или пилу, - пообещала я, зная, что вру.
Ни топора, ни пилы в «живом» доме не было. Огонь и тот ненастоящий. В нем настоящие ящерицы живут. Дереву такой не грозит.
- Юля, - тоненько пропищала она. – Спаси меня… Не бросай…
От этого ее голоска что-то сжалось внутри. Карика забрали. Машка – последнее, что осталось у меня родного. Если не спасу…
- Жди…
я метнулась к столу. Схватила самый большой тесак и вернулась к Машке. Замахнулась на раму, замерев на мгновение, опустила с силой. Едва лезвие коснулось дерева, послышался громкий треск. В грудь с силой толкнуло. Я кубарем скатилась со столешницы и спиной полетела… Сжалась вся, предчувствуя удар, но так и парила. Сила тяжести тащила меня вниз. Где-то вверху верещала Машка. Ультразвук крика приближался, уши заполнил другой шум. Едва я поняла какой, ушла камнем под воду. Барахтаясь, попыталась выплыть. Руку с зажатым тесаком тянуло вниз. Несколькими сильными гребками поднялась на поверхность. Закашлялась, хватая губами влажный туман. Отдышалась, оттирая рукой теплую воду с лица.
Снова вода. Воды нам сегодня хватило. Обе выпросили.
- Маш, - прохрипела, не надеясь на ответ.
- Тут я, - ответила Машка. – Ты как – живая?
- Вроде. А ты?
- Прополоскало внутри и снаружи – полностью. Чище я даже новорожденной не была, - охала сестра где-то рядом. – Где это мы? Ты что-нибудь различаешь? Глубоко, черт. Тут вроде где-то совсем мелко было?
Подняв голову, попыталась рассмотреть хоть что-нибудь. Сама вода и туман слабо светились мягким зеленовато-серебристым светом.
Радиактивный что ли? У меня теперь что - волосы вылезут, болеть начну и умру молодой… Блин, вот влипла!
- Пещера какая-то. Туман вокруг. Ты плыви на голос, - посоветовала ей, придержав свои догадки при себе. Не стоит ее пугать еще больше. Тем более я сама не уверена. Так только моя догадка. Сама сделала пару гребков навстречу. – Нет, стой. Если ты у берега, лучше я к тебе.
- А я не знаю, где тут берег. Я не знаю, где я. О, кажется дно нащупала.
- Это Священный Источник Фей, мирянки. – Туман, еще секунду тому заволакивавший все вокруг, точно сквозняком унесло. На берегу в паре метров от меня стоял, сложив руки на груди, Фарэль. Вокруг него носилась золотая искорка, освещая фигуру в плаще и бросая отсветы на каменные своды пещеры. Очень, очень злой Фарэль. И если минуту тому я хотела добрести до берега, то сейчас отступила на два шага, боясь, что проводник сунется за нами. - Как вас сюда занесло? Я просил всего лишь прибраться слегка и приготовить что-нибудь пожевать. А вы…
Он страдальчески застонал. Машка закатила глаза. Вины она не чувствовала. Я кусала губы, надеясь, что дому от удара тесаком хуже не стало. Домик не виноват, но сестра мне дороже.
- Не виноваты мы! Оно само, - выдал мозг универсальную отмазку женщин всех времен и народов.
- Само… Когда вы успели. Нет, надо было требовать евроремонт и кухню Мишлен? Были бы обе при деле на кухне.
Где-то я слышала про босая, беременная и на кухне… Ага, размечтался. Последний фактор исключает первые два. Босой по вашей кухне не походишь. И забеременеть не грозит… если только от пауков.
- А откуда вы знаете про ремонт и кухню Мишлен? – Машка подгребла ко мне и встала рядом, скопировав позу проводника.
Мне тоже было интересно, но я понимала, что мы перешли с сестрой некую дозволенную грань. И проводнику это совсем не нравиться.
- Тебе не помешает евроремонт мозгов. – Капюшон повернулся ко мне. - А ты, мирянка, сама как кухня Мишлен.
- Такая же изысканная.
- Такая же скудная, - припечатал он. – Я просто в бешенстве. Как у вас получилось? Как вы сюда забрели? Зачем в незнакомое озеро полезли? Мама не учила, не трогать все подозрительное?
- Мою маму трогать не надо! Она не ваша теща! А полы гнилые надо поменять, чтобы приличные люди не проваливались, – спичкой вспыхнула Машка. – Пол на кухне совсем никакой. Проломился, когда мы с сестрой упали… Летели, летели и прилетели. Сюда. Прямо в воду. Нормальная вода. Теплая. Сажа отстает хорошо. Отмылись. Сейчас постираем вещички и назад. Чего кипишевать-то?
Она принялась демонстративно водить подолом по воде, выполаскивая грязь. Я покрепче сжала рукоять ножа, пряча его в складках платья. Выходить к злому проводнику не хотелось нам обеим. Да и водичка была теплая, приятная, расслабляющая. Усталость, нервное напряжение как рукой сняло.
- Постираем… - потрясенно проговорил Фарэль. – Мирянка, ты тут постирушки решила устроить? Ты слышала меня?! Это священное место для фей и дриад! Много столетий оно было утеряно. Чаща его скрывала. Его долго искали. Жизнью рисковали, ползая по подземельям.
- А мы нашли, - Маша поводила руками по искрящейся поверхности. – Водичка прелесть. Бодрит. А какие у нее целебные свойства? Ведь есть свойства? Или Священный - это для красивого словца?
- Да, нет… Воды источника даруют молодость, бессмертие, здоровье испившим. Это дар для всех. А есть индивидуальный. Просыпаются способности. Кто-то сможет читать мысли, кто-то увидит будущее, кому-то будут подчиняться люди, кому-то звери. Чем наградит источник, никто не знает наперед. Это проявиться потом. – Он замолчал. Быстрым движением руки поймал золотую муху, летавшую вокруг, и сжал в кулаке. - Интересно, почему его открыли ВАМ? Чужачкам, смертным, взбалмошным, глуп…
- Но-но, попрошу без оценочных суждений, - Машка шагнула к стоящему на берегу Фарэлю. – Как видите, не все разделяют ваше мнение. Так что попрошу больше не оскорблять.
Да, права Машка. Чаща-то прямо указывает, что кое-кто куда больше похож на «Мишленовскую кухню».
- А как вы нас нашли?
- След. От любого существа остается энергетический след. Он держится недолго. Но я проводник. Умею искать тропы и читать следы. И строить туда порталы.
- Какие интересные свойства. Это озеро Фей наградило?
- Чем ты слушаешь, мирянка? Оно было скрыто еще до моего появления. – Капюшон развернулся. – Я не находил священное место, потому забуду его. Но вы никогда. Теперь вы всегда сможете найти путь к этому озеру. Так что лучше, чтобы о вашей находке никто не узнал.
Мог бы и не говорить. Не такие мы скудоумные, как ему кажется.
Я сверлила недовольным взглядом спину проводника, держась за Машкину руку, выбиралась на берег. С сожалением глянула на ласковые искрящиеся воды. Покидать это место, дарящее умиротворение и покой, совсем не хотелось.
- Быстрее, мирянка, - поторопил Фарэль. – То вы носитесь, как ужаленные. То спите на ходу.
Перед проводником мерцало марево, в котором исчезла мокрая спина Маши. Я равнодушно пожала плечами и последовала за ней.
Под окном пыльная рабочая поверхность с брошенными досками для разделки и ножами. В жестяных коробках специи. В ларе и кадках, стоящих по углам, сгнившие овощи, превратившиеся от времени в труху.
Где и чем питается вполне упитанный фей, если кухня в таком состоянии? Вычистить ее только Геракл и сможет. Потопом смоет.
Живот заурчал, уверяя, что есть хочется, не смотря ни на что. Я обвела взглядом доставшееся мне богатство. Мелькнула мысль о голодном Карике. Он любил оладушки. От мысли о бабушкиных оладьях есть захотелось еще больше.
Деревянные туеса и кадки проверять бесполезно. Там все сгнило. А в жестянках могло сохраниться.
Попрощавшись с некрасивым, но чистым платьем, вряд ли оно выживет в схватке с таким количеством грязи, глядя себе под ноги, я аккуратно переступала через клубки пыли и мышиный помет. Споткнулась о разбросанные у очага поленья.
Пальцы сжали, оценивая тяжесть разделочного ножа. Кто бы ни был поваром, силы у него хватало. Под пылью нашлись ножи поменьше. Ложки, вилки. В туго притертых жестянках хранились серый камень, определенный мной как соль, черные горошки перца, грязно-желтый, спрессовавшийся в один комок сахар. Специи, отдаленно напоминавшие ваниль и корицу. И мука. Серая, комковатая, но точно мука. Можно оладушек напечь.
- А яйца, кефир или простокваша… Масла бы растительного…- обращалась, сама не зная к кому.
Где-то должен быть холодный погреб, ларь или что-то вроде того. Ларь был. Замок, озадачивший было меня, оказался сломан. Внутри стеклянная бутылка масла и яйца. Не куриные точно. Крупнее раза в полтора. И скорлупа отливала перламутром.
- А точно можно яйца? А то еще реликта какого-нибудь изведу, а меня гринпис ваш местный потом порвет, - с сомнением покрутила в пальцах красивое яичко.
Никто не ответил, если не считать трехэтажный мат Машки, убирающей зал таверны. В кои-то веки я была с ней согласна.
- Кефира нет. Тогда может водички помыть тут и для теста.
Едва я закончила фразу, как грохнул гром и за окном пошел ливень. Проковыряв в нескольких слоях паутины дырку, я смотрела, как капли барабанят по листьям. Ответ Чащи был понятен. Мы с ней общались, примерно как с моим парнем. Бывшим парнем. Где-то я вычитала, что мужчине нужно говорить прямо, чего хочешь, что ему делать. Вот примерно так он и делал, когда я говорила прямо.
Другой воды не предвиделось, потому я взяла самую легкую кадку, проковыряла дырку в окне побольше и выставила под дождь, собирая воду.
Выбрав себе сковородку под руку, уставилась на очаг. Примерно представляя, как все должно работать, собрала поленья и уложила прямо в золу. Огляделась в поисках огнива или чего-то подходящего.
- Огоньку бы…
Огонь вспыхнул ярко, столб пламени поднялся до самого потолка. Жаром обдало лицо. Забыв обо всем, я вглядывалась в горящее пламя. Внутри языки изгибались, танцевали, точно живые, уплотняясь и складываясь в фигуру. Женскую фигуру. Огневолосая красотка с мою ладонь размером танцевала подобие восточного танца. На моих глазах превратилась в ящерицу и растворилась в пламени. Оно тут же опало, став обычным костерком.
Под впечатлением от фокуса, вымыла дождевой водой посуду, поверхности столов. Глянув на пол, решила пока не трогать.
Мое дело готовить, а не убирать кухню. Лишнее на себя брать не надо.
Замешивая тесто на оладьи из сомнительных ингредиентов, напевала:
- Я его слепила из того, что было. А потом что было то и полюбила…
Водрузив на металлическую решетку сковороду, дала нагреться и налила масла. Глянув на сероватое жидкое тесто, слабо пахнущее ванилью, мысленно пожелала себе ни пуха ни пера, и налила первый половник.
- Как у тебя пахнет вкусно, - в двери просунула нос, а потом зашла Маша. – Есть хочется до темноты в глазах.
Выглядела она как настоящая ведьма: красная, лохматая, взмокшая. Подол платья заткнула за пояс. На ногах сабо, которые так не пришлись по вкусу.
- Ничего, что я взяла твои? – она упала на покрытый слоем пыли стул. – Самое то. В этой грязи только на ходулях ходить. Зюли совсем запустил дом.
- Когда женщина трудиться по дому – не видно. Видно, когда перестает, - ответила ей на это.
Чарующая Чаща все наши слова принимала, как указ к действию, но выполняла настолько своеобразно, согласуясь со своей, ей одной понятной логикой, что лучше самим как-нибудь.
- Есть хочется, - она облизнулась на горку оладий. – Но грязной не хочу. Чувство, что не я помыла, а мной помыли. – Раздался цокот белки. В намокшей шубке, слипшейся в иголки, она сидела на окне и смеялась. Маша вяло махнула рукой и огрызнулась: - А сама-то? – Она с презрением глянула на мокрого зверька. - Помыться бы целиком…
- У меня есть нагревательный камень. Воды набери пока дождь.
- Опять в лохани киснуть, - скривилась Маша. – Не. Я хочу в баньке, а лучше в сауне.
Я замерла с половником, полным теста, ожидая вселенского потопа из дырявой крыши. Но дождь продолжал барабанить по листьям, а ничего подобного не происходило. Выдохнув, вылила зашипевшее тесто на раскаленную сковородку. Плюнув на грязь, Машка таскала оладушки из общей горки. Съела штук пять, когда я рискнула попробовать свою стряпню. Похоже было…
- Вкус, как у пряников. Но мне понравилось, - оценила сестрица. – Кофе бы еще.
- Да, кофе точно не помешает, - согласилась с ней. – Сутки без него. И настроение совсем не то.
- Да я бы за него полжизни отдала, - горячилась сводная, жуя оладьи.
- Тише ты, - шикнула на нее.
Белка фыркнула, глянув на нее осуждающе. Сытая Машка, запивавшая оладьи обычным кипятком, замахнулась на нее, но остановила руку.
- Ты голодная что ли? – Зверек замер, вслушиваясь в слова. Машка глянула на меня. – Покормить ее что ли?
- А разве ей можно пропеченное тесто? – засомневалась я.
- Белки – это крысы только шерстяные. А крысы все жрут, - она уверенно закончила: - Если голодная все съест… и умрет. Но счастливая.
- Железная логика, - не стала спорить я, глядя как белка, осторожно обнюхав, уплетала за обе щеки оладий.
Увлеклась жаркой и смешным зверьком и не заметила, как кухню заволокло паром.
- Мы горим что ли? – переполошилась Машка, принюхиваясь. – Не похоже на дым. Не воняет.
Столб пара вырвался прямо под ее ногами. Она взвизгнула и отскочила в сторону.
- Юль, это что! Что делать? Бежать куда?!
Я растерянно смотрела на… было похоже на прорыв теплотрассы зимой. Этот прорыв отрезал нас от выхода. Оставалось только окно. Заметила мелькнувший рыжий хвост предательницы.
- Да я откуда знаю! В окно прыгай! За белкой.
- Точно окно же…
Машка, легкой козочкой взлетев на стол, попыталась боком высунуть голову в перекосившую оконную раму. Тело заклинило. Она дернулась назад. Завопила. Упершись руками, попыталась расшатать раму. Сверху на лицо сыпал ледяной ливень, снизу шатался ветхий стол, грозя рухнуть ее весом. Крики о помощи перемежались с проклятьями, дому, Зюли, Чаще, вздумавшей играть с ней.
Прижимая к себе блюдо с готовыми оладьями, смотрела на истерику и едва сдерживала смех. Очень это напоминало мне застрявшего Винни-Пуха. Все же Машка на кухне – это всегда катастрофа.
- Маш, Машка! Успокойся ты! – рявкнула на нее. – Не ори. Ты так только хуже делаешь. Сама же виновата.
Она замерла пойманным на булавку кузнечиком. Я поставила оладьи на безопасное от ее ног расстояние. Залезла сама, рискуя окончательно завалить ветхое сооружение. Оглядела ее застрявшее тело с двух сторон. Она то стирала катящиеся слезы вперемешку с дождем, то подставляла над лицом руку козырьком, спасая нос и рот от льющейся потоком воды.
Я провела пальцами по потемневшему от влаги дереву. От воды оно намокло и набухало, расширяясь, на глазах. А я-то гадала, почему не льет с потолка при таком ливне.
- Что там?
Она требовательно смотрела на меня, отфыркиваясь от воды. Волосы намокли, прилипли к лицу. Сажу, грязь смыло. Она получила душ, о котором просила. Исцарапанная, руки в ссадинах, о маникюре остались воспоминания.
Я вытерла капли с лица, не зная, как ей признаться.
- Дерево разбухает. И оконный проем становится уже.
- Меня что… раздавит тут? – потрясенно прошептала она.
- Я поищу топор или пилу, - пообещала я, зная, что вру.
Ни топора, ни пилы в «живом» доме не было. Огонь и тот ненастоящий. В нем настоящие ящерицы живут. Дереву такой не грозит.
- Юля, - тоненько пропищала она. – Спаси меня… Не бросай…
От этого ее голоска что-то сжалось внутри. Карика забрали. Машка – последнее, что осталось у меня родного. Если не спасу…
- Жди…
я метнулась к столу. Схватила самый большой тесак и вернулась к Машке. Замахнулась на раму, замерев на мгновение, опустила с силой. Едва лезвие коснулось дерева, послышался громкий треск. В грудь с силой толкнуло. Я кубарем скатилась со столешницы и спиной полетела… Сжалась вся, предчувствуя удар, но так и парила. Сила тяжести тащила меня вниз. Где-то вверху верещала Машка. Ультразвук крика приближался, уши заполнил другой шум. Едва я поняла какой, ушла камнем под воду. Барахтаясь, попыталась выплыть. Руку с зажатым тесаком тянуло вниз. Несколькими сильными гребками поднялась на поверхность. Закашлялась, хватая губами влажный туман. Отдышалась, оттирая рукой теплую воду с лица.
Снова вода. Воды нам сегодня хватило. Обе выпросили.
- Маш, - прохрипела, не надеясь на ответ.
- Тут я, - ответила Машка. – Ты как – живая?
- Вроде. А ты?
- Прополоскало внутри и снаружи – полностью. Чище я даже новорожденной не была, - охала сестра где-то рядом. – Где это мы? Ты что-нибудь различаешь? Глубоко, черт. Тут вроде где-то совсем мелко было?
Подняв голову, попыталась рассмотреть хоть что-нибудь. Сама вода и туман слабо светились мягким зеленовато-серебристым светом.
Радиактивный что ли? У меня теперь что - волосы вылезут, болеть начну и умру молодой… Блин, вот влипла!
- Пещера какая-то. Туман вокруг. Ты плыви на голос, - посоветовала ей, придержав свои догадки при себе. Не стоит ее пугать еще больше. Тем более я сама не уверена. Так только моя догадка. Сама сделала пару гребков навстречу. – Нет, стой. Если ты у берега, лучше я к тебе.
- А я не знаю, где тут берег. Я не знаю, где я. О, кажется дно нащупала.
- Это Священный Источник Фей, мирянки. – Туман, еще секунду тому заволакивавший все вокруг, точно сквозняком унесло. На берегу в паре метров от меня стоял, сложив руки на груди, Фарэль. Вокруг него носилась золотая искорка, освещая фигуру в плаще и бросая отсветы на каменные своды пещеры. Очень, очень злой Фарэль. И если минуту тому я хотела добрести до берега, то сейчас отступила на два шага, боясь, что проводник сунется за нами. - Как вас сюда занесло? Я просил всего лишь прибраться слегка и приготовить что-нибудь пожевать. А вы…
Он страдальчески застонал. Машка закатила глаза. Вины она не чувствовала. Я кусала губы, надеясь, что дому от удара тесаком хуже не стало. Домик не виноват, но сестра мне дороже.
- Не виноваты мы! Оно само, - выдал мозг универсальную отмазку женщин всех времен и народов.
- Само… Когда вы успели. Нет, надо было требовать евроремонт и кухню Мишлен? Были бы обе при деле на кухне.
Где-то я слышала про босая, беременная и на кухне… Ага, размечтался. Последний фактор исключает первые два. Босой по вашей кухне не походишь. И забеременеть не грозит… если только от пауков.
- А откуда вы знаете про ремонт и кухню Мишлен? – Машка подгребла ко мне и встала рядом, скопировав позу проводника.
Мне тоже было интересно, но я понимала, что мы перешли с сестрой некую дозволенную грань. И проводнику это совсем не нравиться.
- Тебе не помешает евроремонт мозгов. – Капюшон повернулся ко мне. - А ты, мирянка, сама как кухня Мишлен.
- Такая же изысканная.
- Такая же скудная, - припечатал он. – Я просто в бешенстве. Как у вас получилось? Как вы сюда забрели? Зачем в незнакомое озеро полезли? Мама не учила, не трогать все подозрительное?
- Мою маму трогать не надо! Она не ваша теща! А полы гнилые надо поменять, чтобы приличные люди не проваливались, – спичкой вспыхнула Машка. – Пол на кухне совсем никакой. Проломился, когда мы с сестрой упали… Летели, летели и прилетели. Сюда. Прямо в воду. Нормальная вода. Теплая. Сажа отстает хорошо. Отмылись. Сейчас постираем вещички и назад. Чего кипишевать-то?
Она принялась демонстративно водить подолом по воде, выполаскивая грязь. Я покрепче сжала рукоять ножа, пряча его в складках платья. Выходить к злому проводнику не хотелось нам обеим. Да и водичка была теплая, приятная, расслабляющая. Усталость, нервное напряжение как рукой сняло.
- Постираем… - потрясенно проговорил Фарэль. – Мирянка, ты тут постирушки решила устроить? Ты слышала меня?! Это священное место для фей и дриад! Много столетий оно было утеряно. Чаща его скрывала. Его долго искали. Жизнью рисковали, ползая по подземельям.
- А мы нашли, - Маша поводила руками по искрящейся поверхности. – Водичка прелесть. Бодрит. А какие у нее целебные свойства? Ведь есть свойства? Или Священный - это для красивого словца?
- Да, нет… Воды источника даруют молодость, бессмертие, здоровье испившим. Это дар для всех. А есть индивидуальный. Просыпаются способности. Кто-то сможет читать мысли, кто-то увидит будущее, кому-то будут подчиняться люди, кому-то звери. Чем наградит источник, никто не знает наперед. Это проявиться потом. – Он замолчал. Быстрым движением руки поймал золотую муху, летавшую вокруг, и сжал в кулаке. - Интересно, почему его открыли ВАМ? Чужачкам, смертным, взбалмошным, глуп…
- Но-но, попрошу без оценочных суждений, - Машка шагнула к стоящему на берегу Фарэлю. – Как видите, не все разделяют ваше мнение. Так что попрошу больше не оскорблять.
Да, права Машка. Чаща-то прямо указывает, что кое-кто куда больше похож на «Мишленовскую кухню».
- А как вы нас нашли?
- След. От любого существа остается энергетический след. Он держится недолго. Но я проводник. Умею искать тропы и читать следы. И строить туда порталы.
- Какие интересные свойства. Это озеро Фей наградило?
- Чем ты слушаешь, мирянка? Оно было скрыто еще до моего появления. – Капюшон развернулся. – Я не находил священное место, потому забуду его. Но вы никогда. Теперь вы всегда сможете найти путь к этому озеру. Так что лучше, чтобы о вашей находке никто не узнал.
Мог бы и не говорить. Не такие мы скудоумные, как ему кажется.
Я сверлила недовольным взглядом спину проводника, держась за Машкину руку, выбиралась на берег. С сожалением глянула на ласковые искрящиеся воды. Покидать это место, дарящее умиротворение и покой, совсем не хотелось.
- Быстрее, мирянка, - поторопил Фарэль. – То вы носитесь, как ужаленные. То спите на ходу.
Перед проводником мерцало марево, в котором исчезла мокрая спина Маши. Я равнодушно пожала плечами и последовала за ней.
