Говорили, что королевская кровь чует самые мелкие дефекты носков. Поэтому я боялась, сильно боялась, что владелец этих несуразно-зелёных включит свою особенную, заложенную в кровь носочную любовь и заметит заштопанную мной дырочку.
Нитку-то я подобрала легко, тут ничего удивительного не было. А вот решиться зашить долго не могла. Однако за окном стало сереть, а в коридоре зашаркали слуги, из тех, кто вставал раньше других – кухонные работницы и поварята. Времени оставалось всё меньше: скоро и мою коморку за наполненными носочными коробками должны прийти горничные. И я подержав в пальцах иглу с ярко-зелёной шелковой нитью, решилась.
Дырочка была такая маленькая, что я смогла зашить её в два стежка. И получилось очень хорошо – её не было видно совсем, ну то есть абсолютно. Я сглотнула, рассматривая свою работу и с лицевой, и с изнаночной стороны. Абсолютно ничего не заметно. Идеально! Всё, как любят мужчины королевского рода.
Постиранные носки как раз высохли. Мне удалось их выстирать так, что они оказались чистыми. Хвала Деве-Праматери, что во дворце всегда убрано, и сапоги гадких принцев были просто пыльными, а не в уличной грязи. Уже в каморке помолилась Деве-Праматери ещё раз, чтобы она оградила меня от напастей и бед, и с замиранием сердца сложила злополучную зелёную пару в коробку.
Будто дожидаясь этого мига под дверью, явилась утренняя горничная за коробками. Я помогла нагрузить их на тележку. И магическая платформа приподнялась и под присмотром служанки поплыла в другое крыло замка, к камердинерам, чтобы те отнесли коробки в нужную гардеробную, каждую - своему хозяину.
Я глядела вслед уплывающей стопке ящиков, закусив губу. Всё, пути назад нет. Будь, что будет. И даже Суринье не скажу, что зашила носок. Решено!
Из другого коридора, со стороны прачечных, ко мне тянулась вереница нагруженных тележек. Здравствуй, новая гора выстиранных и перепутанных носков! Я тяжко вздохнула и пошире распахнула дверь, пропуская внутрь новую порцию работы.
Я подолгу стояла над какой-нибудь парой, размышляя, правильно ли я её собрала. Проверяла носки по длине, по носочку, пяточке, плетению нитей, по оттенку - всё в порядке. Вот так расправлю пару, сложу ровненько, сверну аккуратным валиком, уложу в нужную коробку. Постою, посмотрю, и вдруг вспомнится, как ловко порхала игла с ярко зелёной ниткой в моей руке, вновь зазвучит в ушах королевская фраза «Ибо кто не справляется со своим Предназначеньем, тот будет казнён!». И я достану дрожащими руками эту пару, разверну, снова всё проверю. Постою над ней, прижму к груди, зажмурюсь, почувствую… Вроде всё правильно, всё идеально. И опять расправлю, сложу, сверну, уложу. И так по несколько раз над каждой парой ...
С того утра прошло несколько дней. Я вскидывалась от каждого шороха за дверью. Теперь-то уж я не забывала запереться на засов. Да толку-то? Старалась пройти по коридорам тихой мышью, чтобы никто меня не заметил, не услышал. Даже пропускала ужины, чтобы лишний раз не идти по коридорам. Я замерла, как нашкодивший зверёк в своей норке. Я ждала. Я очень-очень боялась.
И не напрасно. Гром грянул!
9.
Стражники пришли прямо во время работы. Четверо вооруженных, одетых в доспехи высоких и широкоплечих мужчины. Сразу было видно, что пришли они за мной как за преступницей. «Значит, - подумала я обречённо, - зашитый носок всё же нашли».
Безропотно дала сковать магией руки, молча вышла из своей каморки, на прощанье бросив взгляд на ставшие уже родными носки. Прощайте, хорошие мои! Печально улыбнулась всем, кто выскочил в коридор, посмотреть как меня под стражей ведут в темницу. Мысленно попросила не вспоминать меня плохо и пожелала каждому покровительства Девы-Праматери.
Жаль, не смогла встретиться с Луккой. А может и хорошо – она не узнает о том, какой у меня был конец. Мне стало ужасно жаль свою сводную сестру, а затем и себя. Но я сдерживала слёзы до самой камеры, до той самой минуты, пока за мной с лязгом не закрылась тяжелая дверь. И только когда утихло эхо от звона ключей, запершего замок, тихо заплакала.
Присела на край холодного каменного ложа, едва прикрытого вонючей соломой, и заплакала. О своей так и не состоявшейся жизни, о мечтах, которых у меня не было и теперь уже не будет, о Лукке, с которой не увиделась ни разу после расставания, и теперь уже не увижусь, о семье, которой у меня никогда не было и уже не будет, о вышитой не до конца птичке, о Суринье и Аннине, что так заботились обо мне, о Евангелине, о которой я так ничего не знала…
Я плакала, вытирала слёзы краешком юбки и снова плакала. В какой-то момент захотелось есть. Видимо, пришло время обеда. Ко мне никто не приходил. Оно и понятно – зачем кормить обречённого на смерть?
Я выбрала пучок соломы почище, подложила под голову и легла. Было твёрдо и холодно, не простудиться бы. Да теперь-то какая разница? Я всхлипнула.
Заснула на удивление быстро. Проснулась опухшая после слёз настолько, что глаза с трудом открылись. И даже умыться было негде. Да и зачем? Ведь правда? Растирание кулачком вместо умывания, дыра в полу вместо туалета, пустое ведро, видимо, вместо рукомойника, пальцы вместо расчёски. Хорошо, что и зеркала нет, а то было бы стыдно за свой внешний вид. Ещё и солома в волосах торчит.
Заняться было совершенно нечем, и я сидела на краешке холодного каменного ложа и вспоминала свою жизнь, день за днём, впечатление за впечатлением, лицо за лицом, событие за событием. Вспоминала, стараясь прожить и снова насладиться каждым мгновением. А о смерти, о том, что после неё, старалась не думать. И о нелепости смерти из-за зашитой крохотной дырочки в зелёном носке старалась не думать. Зачем?
Живот сводило от голода, сильно хотелось пить. Никто не приходил.
Я начала уже вновь дремать, когда в коридоре загрохотали, зазвенели доспехами и ключами стражники, без лишних слов отперли дверь моей клетки и, вновь спутав магией руки, вывели из темницы. На Дворцовой площади стоял помост, а на нём возвышался столб. Я шла к нему сквозь расступившуюся людскую толпу, сопровождаемая стражниками. Люди смотрели на меня кто с сочувствием, кто со злорадством, но все до единого молчали.
Меня втолкнули на помост, привязали к столбу. Уже было не больно, не обидно и как-то даже расхотелось есть и пить. Только глаза отчетливо улавливали происходящее, да и то как-то странно: будто замершими картинками. Внизу, у помоста, как попало навалены поленья. Горько усмехнулась – сожгут как ведьму. По щекам покатились слёзы – позорная, страшная смерть. О люди, как же вы жестоки!
Сбоку от помоста – трибуна, украшенная белой тканью, бантами, цветами. Вотна ней появились мужчины и юноши. Я присмотрелась и поняла – принцы. У всех были отцовские черные глаза. Были совсем взрослые, чуть помладше – знакомые любители лошадей, ещё моложе и знакомые близнецы, потом ещё несколько совсем молоденьких мальчишек. Краем сознания отметила – двенадцать. Жаль, носков не видно. Король появился последним.
У подножия трибуны - длинный стол, за ним мужчины в черной, как у магов, мантиях, на голове – шапочка с квадратным верхом. Всё понятно – судья. Один встал и стал зачитывать что-то длинное, заунывное и неразборчивое. Ничего не было понятно, да я и не прислушивалась. Я хотела последний раз в жизни вдохнуть воздуха, ощутить, как ветер теплеет мои волосы, а по щекам катятся слёзы, вглядеться в голубизну неба и белизну пушистых облаков, услышать пересвист птицы, в последний раз ощутить себя живой!
Судья повысил голос, и стало слышно:
- …признаётся виновной в ведьмовстве, попытке причиненья вреда седьмому принцу через наслание порчи и приговаривается к сожжению!
Я – ведьма? Я наслала порчу? Как? Через носки? И я крикнула:
- Я не ведьма и не умею насылать порчу!
- Ты – ведьма! – яростно выплюнул слова один из одинаковых принцев, рывком вытащил из кармана что-то ярко-желтое и стал размахивать, показывая сначала мне, а затем и толпе. Я неверяще присмотрелась. Носок! В его руке был носок! Жёлтый, отвратительно яркий носок! И он был разодран чуть не на две части.
Я посмотрела в глаза принца. В них читалось торжество и злорадство. Рядом стоял его брат-близнец, и так же гадко ухмылялся. Я, всё ещё не веря, всмотрелась в носок. Жёлтый, никаких сомнений, жёлтый, а не зелёный! Да ещё и неаккуратно разорванный, да нет, разрезанный!
Дева-Праматерь! Меня сожгут на костре как ведьму, по навету! И не из-за плохо сделанной работы, а из-за злобы мерзких мальчишек… Я засмеялась. Я хохотала и рыдала, а ветер залеплял мне лицо волосами. Я встряхивал головой, и смех сквозь слёзы только усиливался. Я прокричала, почти ничего не видя:
- Я не ведьма! Я разбирала ваши носки каждый день, а вы!.. Не в чем больше меня обвинить, кроме придуманной глупости?!
Но меня перебил голос короля:
- Молчи, девчонка! Носки – это святое! Палач, поджигай костёр! Пусть все видят, что бывает с теми, кто покусится на святое!
И я увидела приближающийся силуэт с пылающей головнёй. Он был всё ближе, и я зарыдала в голос.
- Остановитесь! – громом над Дворцовой площадью зазвенел женский голос. – Стойте! Не двигайтесь!
И ветер, будто послушный зверь, вдруг утих, волосы мои опали, и я увидела женщину, идущую к нам от дворца. Вся площадь замерла: и простой люд, и судьи, и король, и все двенадцать принцев. Она была немолода, но прекрасна, и на её лице читался гнев. Шаг её был ровным, неторопливым и полным достоинства. Она взошла ко мне на помост. Легко махнула рукой, и я почувствовала, как опали путы. Я была свободна, с удивлением и неверием смотрела на свои руки. Женщина, вглядываясь мне в лицо, спросила:
- Как тебя зовут, дитя?
Я взглянула на неё и опомнилась и, низко поклонившись, ответила:
- Вильгельмина, ваше величество!
Не узнать королеву я не могла, хоть и никогда не видела её воочию. Но только она обладала столь сильной магией, что могла сделать свой голос слышным надо всей площадью, легко освободить меня, ни разу не прикоснувшись, и успокоить ветер. И только её портрет, не передающий и доли её красоты и величия, мог висеть в кабинете у короля.
Услышав моё имя, королева удивилась. Взяв меня за руку, она медленно повернулась к трибуне. В её движениях было столько угрозы, что страшно стало и мне, хотя её величество на меня больше и не взглянула. Принцы-близнецы опустили головы, король отвёл взгляд. Остальные королевские отпрыски кто пожимал плечами, кто двигал бровями, одним словом, все выражали сожаление.
Королева тихо, но слышно было так, будто это было сказано громогласно, спросила:
- Порча, значит?
Двое одинаковых высочеств закивали, не поднимая глаз. Королева, продолжая держать меня за руку, громко бросила в толпу:
- Сначала порча должна быть снята! Слышите, люди? Ведьма должна снять порчу!
Толпа одобрительно зашумела. Всё правильно, ведьма действительно должна исправить беду, что натворила, и только после умереть. Вот только я порчу не насылала, и я не ведьма! Королева, не поворачивая головы, тихо проговорила:
- Девочка, верь мне, я не дам тебя в обиду. Тем более, что имя у нас с тобой одно на двоих.
Меня не успокоили эти слова, я всё равно плакала – никак не могла поверить, что свободна и что это не приведёт к беде худшей, чем костёр, от которого меня только что избавили.
- Люди! – продолжила королева громко. – Виновные будут наказаны, но сначала нужно спасти умирающих от порчи принцев!
Толпа зашумела ещё громче, и крики были одобрительные. То и дело слышалось: «Принцев спасти!», «Наказать виновных!», «Да здравствует королева!»
Её величество строго и негромко бросила в сторону трибуны:
- Прошу всех пройти за мной!
И пошла ко дворцу, ведя за руку меня, хлюпающую носом, растрёпанную и напуганную. Люди легко расступались, но смотрели на королеву и на меня так жадно, что я решила лучше следить за неровностями брусчатки под ногами, чем рассматривать их лица. Обернулась я только раз. Король и все принцы шли за нами. И хоть движения их были наполнены и важностью и собственным достоинством, выглядели они все не очень счастливыми.
Во дворце королева вошла в тронный зал, остановилась в середине и ждала пока соберётся всё семейство. Я стояла всё также рядом с ней и чуть сзади, по привычке прячась за надёжное плечо. Когда последний принц зашел в зал, дверь за ним громко захлопнулась и явственно защелкнулся замок. Кое-кто покосился на дверь. Королева молчала, и мне не было видно, на кого она смотрит, но принцы опускали глаза, кто-то закусывал губу, кто-то отворачивался в сторону.
- Значит, порча?
Тишина. Даже его величество смотрел в потолок.
- Слушайте внимательно, отец детей моих и сыновья мои! Дар хранительницы королевских носков – редкий дар. С ним ребёнок рождается не чаще одного раза в двадцать лет. Нынешней Хранительнице нет ещё и восемнадцати, а предыдущая уже умерла!
Я подавилась вздохом, из глаз опять полились слёзы. Евангелина! Сердце сжалось и заныло. Моя наставница, не случившаяся у меня бабушка! Как больно терять того, кто дорог! И будто чувствуя мою боль, королевская рука чуть сжала мою. Была ли это магия или простое человеческое сочувствие, не знаю, но моя боль стала утихать.
- Да рождения следующей Хранительницы ещё несколько лет, а до того времени, когда она войдет в пору и сможет работать, пройдет не меньше пятнадцати-шестнадцати. И если намёк мироздания в виде одного имени для меня и Хранительницы вам не понятен, муж мой и дети мои, я скажу вам прямо: эта девочка под моим покровительством. Если её кто-то обидит… - из-за плеча её величества мне было видно как принцы-близнецы сжались и втянули головы в плечи, а любители конных прогулок с самым непричастным видом рассматривали лепнину на потолке, - тот обидит меня! А что бывает с тем, кто обидит меня, вы знаете.
Я не знала. Но поверила. Тому, кто обидит меня, несдобровать. Ему будет плохо. Очень плохо. Мне хватило интонаций её величества, побледневших принцев и возмущенного короля. И тут я опустилась на колени и поцеловала руку своей покровительнице. Слёзы сами полились из глаз. Как же было не порадоваться, как не возблагодарить королеву за доброту? У меня теперь есть самая надёжная защита в этом мире, спасибо вам, ваше величество Вильгельмина! А Лукка говорила, королеве не понравится, что нас зовут одинаково!
- Встань, дитя! Тебе больше ничего не угрожает, - тихо проговорила, поправила мне растрёпанные волосы, стёрла мои слёзы, улыбнулась доброй улыбкой. Стало заметно, что она уже не молода, а сейчас ещё и устала. И повернувшись к мужчинам, громко и строго изрекла, как припечатала: - Я сказала, вы услышали!
Король и принцы сникли. А королева продолжила тихо, но твёрдо, как это говорят малым детям: – Если мы потеряем эту Хранительницу, то смена ей придёт не скоро. А её Предназначение смогу выполнить только я.
И тут голос королевы взлетел под своды высокого потолка порывом ледяного ветра и осыпался тысячей острых игл:
- А я не собираюсь провести свои самые приятные годы, разгребая ваши драгоценные носки! Поэтому, если такая беда всё же приключится, и мы потеряем нашу Хранительницу королевских носков…
Мне было видно, что король и принцы впились взглядами в свою королеву.
Нитку-то я подобрала легко, тут ничего удивительного не было. А вот решиться зашить долго не могла. Однако за окном стало сереть, а в коридоре зашаркали слуги, из тех, кто вставал раньше других – кухонные работницы и поварята. Времени оставалось всё меньше: скоро и мою коморку за наполненными носочными коробками должны прийти горничные. И я подержав в пальцах иглу с ярко-зелёной шелковой нитью, решилась.
Дырочка была такая маленькая, что я смогла зашить её в два стежка. И получилось очень хорошо – её не было видно совсем, ну то есть абсолютно. Я сглотнула, рассматривая свою работу и с лицевой, и с изнаночной стороны. Абсолютно ничего не заметно. Идеально! Всё, как любят мужчины королевского рода.
Постиранные носки как раз высохли. Мне удалось их выстирать так, что они оказались чистыми. Хвала Деве-Праматери, что во дворце всегда убрано, и сапоги гадких принцев были просто пыльными, а не в уличной грязи. Уже в каморке помолилась Деве-Праматери ещё раз, чтобы она оградила меня от напастей и бед, и с замиранием сердца сложила злополучную зелёную пару в коробку.
Будто дожидаясь этого мига под дверью, явилась утренняя горничная за коробками. Я помогла нагрузить их на тележку. И магическая платформа приподнялась и под присмотром служанки поплыла в другое крыло замка, к камердинерам, чтобы те отнесли коробки в нужную гардеробную, каждую - своему хозяину.
Я глядела вслед уплывающей стопке ящиков, закусив губу. Всё, пути назад нет. Будь, что будет. И даже Суринье не скажу, что зашила носок. Решено!
Из другого коридора, со стороны прачечных, ко мне тянулась вереница нагруженных тележек. Здравствуй, новая гора выстиранных и перепутанных носков! Я тяжко вздохнула и пошире распахнула дверь, пропуская внутрь новую порцию работы.
***
Я подолгу стояла над какой-нибудь парой, размышляя, правильно ли я её собрала. Проверяла носки по длине, по носочку, пяточке, плетению нитей, по оттенку - всё в порядке. Вот так расправлю пару, сложу ровненько, сверну аккуратным валиком, уложу в нужную коробку. Постою, посмотрю, и вдруг вспомнится, как ловко порхала игла с ярко зелёной ниткой в моей руке, вновь зазвучит в ушах королевская фраза «Ибо кто не справляется со своим Предназначеньем, тот будет казнён!». И я достану дрожащими руками эту пару, разверну, снова всё проверю. Постою над ней, прижму к груди, зажмурюсь, почувствую… Вроде всё правильно, всё идеально. И опять расправлю, сложу, сверну, уложу. И так по несколько раз над каждой парой ...
С того утра прошло несколько дней. Я вскидывалась от каждого шороха за дверью. Теперь-то уж я не забывала запереться на засов. Да толку-то? Старалась пройти по коридорам тихой мышью, чтобы никто меня не заметил, не услышал. Даже пропускала ужины, чтобы лишний раз не идти по коридорам. Я замерла, как нашкодивший зверёк в своей норке. Я ждала. Я очень-очень боялась.
И не напрасно. Гром грянул!
Прода от 24.03.2019, 13:52
9.
Стражники пришли прямо во время работы. Четверо вооруженных, одетых в доспехи высоких и широкоплечих мужчины. Сразу было видно, что пришли они за мной как за преступницей. «Значит, - подумала я обречённо, - зашитый носок всё же нашли».
Безропотно дала сковать магией руки, молча вышла из своей каморки, на прощанье бросив взгляд на ставшие уже родными носки. Прощайте, хорошие мои! Печально улыбнулась всем, кто выскочил в коридор, посмотреть как меня под стражей ведут в темницу. Мысленно попросила не вспоминать меня плохо и пожелала каждому покровительства Девы-Праматери.
Жаль, не смогла встретиться с Луккой. А может и хорошо – она не узнает о том, какой у меня был конец. Мне стало ужасно жаль свою сводную сестру, а затем и себя. Но я сдерживала слёзы до самой камеры, до той самой минуты, пока за мной с лязгом не закрылась тяжелая дверь. И только когда утихло эхо от звона ключей, запершего замок, тихо заплакала.
Присела на край холодного каменного ложа, едва прикрытого вонючей соломой, и заплакала. О своей так и не состоявшейся жизни, о мечтах, которых у меня не было и теперь уже не будет, о Лукке, с которой не увиделась ни разу после расставания, и теперь уже не увижусь, о семье, которой у меня никогда не было и уже не будет, о вышитой не до конца птичке, о Суринье и Аннине, что так заботились обо мне, о Евангелине, о которой я так ничего не знала…
Я плакала, вытирала слёзы краешком юбки и снова плакала. В какой-то момент захотелось есть. Видимо, пришло время обеда. Ко мне никто не приходил. Оно и понятно – зачем кормить обречённого на смерть?
Я выбрала пучок соломы почище, подложила под голову и легла. Было твёрдо и холодно, не простудиться бы. Да теперь-то какая разница? Я всхлипнула.
Заснула на удивление быстро. Проснулась опухшая после слёз настолько, что глаза с трудом открылись. И даже умыться было негде. Да и зачем? Ведь правда? Растирание кулачком вместо умывания, дыра в полу вместо туалета, пустое ведро, видимо, вместо рукомойника, пальцы вместо расчёски. Хорошо, что и зеркала нет, а то было бы стыдно за свой внешний вид. Ещё и солома в волосах торчит.
Заняться было совершенно нечем, и я сидела на краешке холодного каменного ложа и вспоминала свою жизнь, день за днём, впечатление за впечатлением, лицо за лицом, событие за событием. Вспоминала, стараясь прожить и снова насладиться каждым мгновением. А о смерти, о том, что после неё, старалась не думать. И о нелепости смерти из-за зашитой крохотной дырочки в зелёном носке старалась не думать. Зачем?
Живот сводило от голода, сильно хотелось пить. Никто не приходил.
Я начала уже вновь дремать, когда в коридоре загрохотали, зазвенели доспехами и ключами стражники, без лишних слов отперли дверь моей клетки и, вновь спутав магией руки, вывели из темницы. На Дворцовой площади стоял помост, а на нём возвышался столб. Я шла к нему сквозь расступившуюся людскую толпу, сопровождаемая стражниками. Люди смотрели на меня кто с сочувствием, кто со злорадством, но все до единого молчали.
Меня втолкнули на помост, привязали к столбу. Уже было не больно, не обидно и как-то даже расхотелось есть и пить. Только глаза отчетливо улавливали происходящее, да и то как-то странно: будто замершими картинками. Внизу, у помоста, как попало навалены поленья. Горько усмехнулась – сожгут как ведьму. По щекам покатились слёзы – позорная, страшная смерть. О люди, как же вы жестоки!
Сбоку от помоста – трибуна, украшенная белой тканью, бантами, цветами. Вотна ней появились мужчины и юноши. Я присмотрелась и поняла – принцы. У всех были отцовские черные глаза. Были совсем взрослые, чуть помладше – знакомые любители лошадей, ещё моложе и знакомые близнецы, потом ещё несколько совсем молоденьких мальчишек. Краем сознания отметила – двенадцать. Жаль, носков не видно. Король появился последним.
У подножия трибуны - длинный стол, за ним мужчины в черной, как у магов, мантиях, на голове – шапочка с квадратным верхом. Всё понятно – судья. Один встал и стал зачитывать что-то длинное, заунывное и неразборчивое. Ничего не было понятно, да я и не прислушивалась. Я хотела последний раз в жизни вдохнуть воздуха, ощутить, как ветер теплеет мои волосы, а по щекам катятся слёзы, вглядеться в голубизну неба и белизну пушистых облаков, услышать пересвист птицы, в последний раз ощутить себя живой!
Судья повысил голос, и стало слышно:
- …признаётся виновной в ведьмовстве, попытке причиненья вреда седьмому принцу через наслание порчи и приговаривается к сожжению!
Я – ведьма? Я наслала порчу? Как? Через носки? И я крикнула:
- Я не ведьма и не умею насылать порчу!
- Ты – ведьма! – яростно выплюнул слова один из одинаковых принцев, рывком вытащил из кармана что-то ярко-желтое и стал размахивать, показывая сначала мне, а затем и толпе. Я неверяще присмотрелась. Носок! В его руке был носок! Жёлтый, отвратительно яркий носок! И он был разодран чуть не на две части.
Прода от 25.03.2019, 14:18
Я посмотрела в глаза принца. В них читалось торжество и злорадство. Рядом стоял его брат-близнец, и так же гадко ухмылялся. Я, всё ещё не веря, всмотрелась в носок. Жёлтый, никаких сомнений, жёлтый, а не зелёный! Да ещё и неаккуратно разорванный, да нет, разрезанный!
Дева-Праматерь! Меня сожгут на костре как ведьму, по навету! И не из-за плохо сделанной работы, а из-за злобы мерзких мальчишек… Я засмеялась. Я хохотала и рыдала, а ветер залеплял мне лицо волосами. Я встряхивал головой, и смех сквозь слёзы только усиливался. Я прокричала, почти ничего не видя:
- Я не ведьма! Я разбирала ваши носки каждый день, а вы!.. Не в чем больше меня обвинить, кроме придуманной глупости?!
Но меня перебил голос короля:
- Молчи, девчонка! Носки – это святое! Палач, поджигай костёр! Пусть все видят, что бывает с теми, кто покусится на святое!
И я увидела приближающийся силуэт с пылающей головнёй. Он был всё ближе, и я зарыдала в голос.
- Остановитесь! – громом над Дворцовой площадью зазвенел женский голос. – Стойте! Не двигайтесь!
И ветер, будто послушный зверь, вдруг утих, волосы мои опали, и я увидела женщину, идущую к нам от дворца. Вся площадь замерла: и простой люд, и судьи, и король, и все двенадцать принцев. Она была немолода, но прекрасна, и на её лице читался гнев. Шаг её был ровным, неторопливым и полным достоинства. Она взошла ко мне на помост. Легко махнула рукой, и я почувствовала, как опали путы. Я была свободна, с удивлением и неверием смотрела на свои руки. Женщина, вглядываясь мне в лицо, спросила:
- Как тебя зовут, дитя?
Я взглянула на неё и опомнилась и, низко поклонившись, ответила:
- Вильгельмина, ваше величество!
Не узнать королеву я не могла, хоть и никогда не видела её воочию. Но только она обладала столь сильной магией, что могла сделать свой голос слышным надо всей площадью, легко освободить меня, ни разу не прикоснувшись, и успокоить ветер. И только её портрет, не передающий и доли её красоты и величия, мог висеть в кабинете у короля.
Услышав моё имя, королева удивилась. Взяв меня за руку, она медленно повернулась к трибуне. В её движениях было столько угрозы, что страшно стало и мне, хотя её величество на меня больше и не взглянула. Принцы-близнецы опустили головы, король отвёл взгляд. Остальные королевские отпрыски кто пожимал плечами, кто двигал бровями, одним словом, все выражали сожаление.
Королева тихо, но слышно было так, будто это было сказано громогласно, спросила:
- Порча, значит?
Двое одинаковых высочеств закивали, не поднимая глаз. Королева, продолжая держать меня за руку, громко бросила в толпу:
- Сначала порча должна быть снята! Слышите, люди? Ведьма должна снять порчу!
Толпа одобрительно зашумела. Всё правильно, ведьма действительно должна исправить беду, что натворила, и только после умереть. Вот только я порчу не насылала, и я не ведьма! Королева, не поворачивая головы, тихо проговорила:
- Девочка, верь мне, я не дам тебя в обиду. Тем более, что имя у нас с тобой одно на двоих.
Меня не успокоили эти слова, я всё равно плакала – никак не могла поверить, что свободна и что это не приведёт к беде худшей, чем костёр, от которого меня только что избавили.
- Люди! – продолжила королева громко. – Виновные будут наказаны, но сначала нужно спасти умирающих от порчи принцев!
Толпа зашумела ещё громче, и крики были одобрительные. То и дело слышалось: «Принцев спасти!», «Наказать виновных!», «Да здравствует королева!»
Её величество строго и негромко бросила в сторону трибуны:
- Прошу всех пройти за мной!
И пошла ко дворцу, ведя за руку меня, хлюпающую носом, растрёпанную и напуганную. Люди легко расступались, но смотрели на королеву и на меня так жадно, что я решила лучше следить за неровностями брусчатки под ногами, чем рассматривать их лица. Обернулась я только раз. Король и все принцы шли за нами. И хоть движения их были наполнены и важностью и собственным достоинством, выглядели они все не очень счастливыми.
Во дворце королева вошла в тронный зал, остановилась в середине и ждала пока соберётся всё семейство. Я стояла всё также рядом с ней и чуть сзади, по привычке прячась за надёжное плечо. Когда последний принц зашел в зал, дверь за ним громко захлопнулась и явственно защелкнулся замок. Кое-кто покосился на дверь. Королева молчала, и мне не было видно, на кого она смотрит, но принцы опускали глаза, кто-то закусывал губу, кто-то отворачивался в сторону.
- Значит, порча?
Тишина. Даже его величество смотрел в потолок.
- Слушайте внимательно, отец детей моих и сыновья мои! Дар хранительницы королевских носков – редкий дар. С ним ребёнок рождается не чаще одного раза в двадцать лет. Нынешней Хранительнице нет ещё и восемнадцати, а предыдущая уже умерла!
Я подавилась вздохом, из глаз опять полились слёзы. Евангелина! Сердце сжалось и заныло. Моя наставница, не случившаяся у меня бабушка! Как больно терять того, кто дорог! И будто чувствуя мою боль, королевская рука чуть сжала мою. Была ли это магия или простое человеческое сочувствие, не знаю, но моя боль стала утихать.
- Да рождения следующей Хранительницы ещё несколько лет, а до того времени, когда она войдет в пору и сможет работать, пройдет не меньше пятнадцати-шестнадцати. И если намёк мироздания в виде одного имени для меня и Хранительницы вам не понятен, муж мой и дети мои, я скажу вам прямо: эта девочка под моим покровительством. Если её кто-то обидит… - из-за плеча её величества мне было видно как принцы-близнецы сжались и втянули головы в плечи, а любители конных прогулок с самым непричастным видом рассматривали лепнину на потолке, - тот обидит меня! А что бывает с тем, кто обидит меня, вы знаете.
Я не знала. Но поверила. Тому, кто обидит меня, несдобровать. Ему будет плохо. Очень плохо. Мне хватило интонаций её величества, побледневших принцев и возмущенного короля. И тут я опустилась на колени и поцеловала руку своей покровительнице. Слёзы сами полились из глаз. Как же было не порадоваться, как не возблагодарить королеву за доброту? У меня теперь есть самая надёжная защита в этом мире, спасибо вам, ваше величество Вильгельмина! А Лукка говорила, королеве не понравится, что нас зовут одинаково!
- Встань, дитя! Тебе больше ничего не угрожает, - тихо проговорила, поправила мне растрёпанные волосы, стёрла мои слёзы, улыбнулась доброй улыбкой. Стало заметно, что она уже не молода, а сейчас ещё и устала. И повернувшись к мужчинам, громко и строго изрекла, как припечатала: - Я сказала, вы услышали!
Король и принцы сникли. А королева продолжила тихо, но твёрдо, как это говорят малым детям: – Если мы потеряем эту Хранительницу, то смена ей придёт не скоро. А её Предназначение смогу выполнить только я.
И тут голос королевы взлетел под своды высокого потолка порывом ледяного ветра и осыпался тысячей острых игл:
- А я не собираюсь провести свои самые приятные годы, разгребая ваши драгоценные носки! Поэтому, если такая беда всё же приключится, и мы потеряем нашу Хранительницу королевских носков…
Мне было видно, что король и принцы впились взглядами в свою королеву.
