Видя моё потрясение, ректор ухмыльнулся.
- А то, в каком виде Лиззи решит продолжать учёбу, зависит только от неё. И я бы советовал ей пока сохранить свою тайну, изображая парня, хотя бы до конца учебного года…
Я просканировал Лиззи, которая предпочла остаться Ларчи, несколько раз за короткое время, постарался незаметно задеть её за плечо. Кажется, она что-то такое на себя надевала, чтобы скрыть женские формы. Потому, наверное, и плечи её казались какими-то неправильными, не по фигуре.
В мастерской она стояла у верстака, бряцая чем-то металлическим. Как и много раз до этого, я замер у двери, чтобы девушка не могла меня заметить. Солнце подсвечивало её сбоку, и изгиб тонкой шеи четко выделялся на ярком сияющем фоне. Опять захотелось уткнуться ей в волосы если не на затылке, то хотя бы за ушком, и вдохнуть её запах, легонько провести пальцем по этой нежной тонкой шее...
Я создал легчайший магический ветерок, чтобы он донес до меня её сводящий с ума аромат. Вдох, и опять закружилась голова. Захотелось подойти, прижать её к себе спиной, почувствовать какая она изящная, какая горячая, легко прикоснуться губами к её коже, ощутить как её тело легко вздрогнет, отзовётся, сжать в ладонях её грудь, а когда она повернёт ко мне своё лицо с едва приоткрытым от желания ртом, встретить её губы своими, горячо выдохнуть прямо в них…
Я встряхнулся – передо мной неуклюжий мелкорослый парень, всё, прочь неуместные фантазии.
- Ты что, ещё не закончила?
- Не закончил, - глянули на меня исподлобья светлые злые глаза, что могли быть прозрачными, лучистыми, ярко-голубыми… Лиззи повернулась ко мне лицом и сложила на «груди» руки. Да она меня боится, что ли?
- Ну я же знаю кто ты, зачем притворяться?
- Мало ли что я про тебя знаю.
Эта угроза была смешна.
- И что же ты знаешь, девчонка? – вот просто не смог сдержать издёвки.
- Что ты наглый тип? – в её голосе, позе, словах звучал вызов.
- И всё? – повеселила, детка! - Дрожу от страха, ха-ха!
У неё на скулах мелькнули желваки. Сейчас она изобразит усталость и прикроет на секунду веки… Точно! Моё время!
Я перехватил её запястья, мгновенно завел их ей за спину и зафиксировал одной рукой. Другой зарылся в светлые пряди, растрепав короткий хвост. Глянул насмешливо в слегка испуганные глаза. Почему она не возмущается, как в тот, первый раз, когда я также застал её врасплох неделю назад, здесь же, в мастерских? Тогда она вырывалась и кричала… Но да ладно.
И я поцеловал её удивлённо приоткрытые губы. Опять эта сладость, вкус молока и свежего хлеба. Я успел растянуть это умопомрачительное ощущение на пару мгновений, когда птичка опомнилась и начала вырываться. Как жаль! Одна её рука вывернулась из моего захвата, а лицо отстранилось. Ух, какая злая! Целовал бы и целовал, и не только… Она зашарила рукой по верстаку, что-то со звоном упало, разбилось. В дверь просунул голову Хозяй.
- Хозяй?.. – пробурчал полувопросительно.
- Всё в порядке, Степан. Я справляюсь, спасибо.
Лохматая голова без возражений скрылась за дверью.
- Справляешься? – вкрадчиво спросил, чувствуя свою власть над этой маленькой, хрупкой, такой желанной девушкой. Мне понравилось, что она не стала истерить и звать на помощь. Может, договоримся? – Думаешь решить подобру- поздорову нашу проблему?
Она криво улыбнулась, и мне захотелось прямо здесь содрать этот её панцирь, что она носит под одеждой, и заставить стонать так, чтобы стереть эту усмешку с мягких и сладких губ с привкусом молока и свежего хлеба.
Лиззи Арчинская
- А какая у нас проблема? – спросила я, копируя его вкрадчивые интонации.
- Проблемы в основном у тебя. Тебе стоит скрывать, что ты женщина. И я тебе в этом помогу. Одна маленькая услуга с твоей стороны, и никто ничего не узнает.
- Да? – выдохнула я, а у самой и даже ноги задрожали. – И какая же?
- Ты станешь моей любовницей, а я прикрою тебя перед всеми.
И такое предвкушение было в его глазах!.. Даже жалко было его огорчать.
- Нет, милый, - выдавила я, пытаясь сделать тон игривым. – У меня проблем нет, а у тебя будет много, если ты не забудешь, что я девушка.
- И каких же, жемчужинка моя? – спросил он ласково-издевательски.
Свободной рукой я уже давно активировала амулет записи, и теперь сдвинула активатор в сторону, вызывая картинку.
- Смотри, - сказала.
В середине комнаты собралось мерцающее изображение адепта Зуртамского, прижавшего к верстаку адепта Ларчи и… целующего его.
- Это очень стыдно, адепт, когда мужчина имеет связь с мужчиной, не находите? – нужно было бы сказать это насмешливо, но сил уже не было. Колени дрожали, хотя дыхание понемногу и выравнивалось. – Если вы не забудете, что я девушка, вся академия узнает, что ваши вкусы в любви очень… специфичны. М?
Зуртамский, глядя на замершее изображение, где он вполне однозначно раздвигал своим коленом ноги другому парню, прижатому к верстаку, и что-то говорил ему прямо в губы со вполне понятными намерениями, резко побледнел.
- Есть и свидетель, - тихо продолжила я, любуясь противником. Застывшим в неловкой позе, пожирающим глазами картинку орясиной Зуртамским. – Позвать Степана?
- Не надо, чертов ты гений, - тихо, всё так же глядя на двух мерцающих адептов, сказал мой визави. – Ты выиграл, слово чести.
Можно было выдохнуть: что-что, а слово чести для этого дуболома значило много.
- Пока молчишь ты, молчу и я, - проговорила, и изображение схлопнулось.
Не взглянув на меня, мой недруг вышел из лаборатории с прямой застывшей спиной. А я… Я опустилась на пол и заплакала. От облегчения, от пережитого страха и напряжения, от злости и обиды… От всего. Степан зашел, поднял меня на руки, прямо как в детстве и, бормоча что-то про маленьких девчонок, что пытаются играть во взрослые мужские игры, про глупые затеи не для барышень, про то, что нужно больше отдыхать и что нормальные девицы гулять ходят на воздух, перенёс меня на кушетку, укрыл моим камзолом. И я уснула.
Эрик Зуртамский
Это была пустота. Это была боль. Тоска. Что-то в моей жизни сломалось, оборвалось.
На такое я не рассчитывал. Думал, что на самом деле ей нравлюсь, ведь ещё ни одна барышня не осталась ко мне равнодушной. В конце концов, думал припугну, заставлю, а потом увлеку, влюблю, разбужу в ней чувственность, привяжу к себе, приучу, что только со мной она сможет видеть небо в алмазах, и тогда не сможет вырваться из моих сетей, станет ей безразлично всё, кроме меня. Не рассчитал, забыл, с кем имею дело…
Вечером долго не мог уснуть. Всё чудился её запах, а перед глазами стоял образ склонившейся над чем-то неприбранной девичьей головки с коротким хвостиком волос, золотистый на заходящем солнце нежный пушок на шее…
Приказал себе успокоиться, только когда понял, что впиваюсь в тюфяк отросшими потемневшими и заострившимися ногтями – наследием той капли крови оборотня, что текла в жилах нашего рода. Несколько дыхательных упражнений, обращение к своему источнику, и я спокоен, спокоен, спокоен... Уплываю в сон, в сон, в сон.
А во сне... О боги металла и огня! Под моей рукой – тонкая ткань сорочки, которая легко скользит вверх по бедру вслед за моей рукой, и запах… Тот самый, нежный – свежим хлебом и молоком. Только острее, насыщеннее. И не могу удержаться, нежно целую эту кожу под коленом. Запах сильнее. Я целую кожу и тянусь за этим запахом. Как жаль, что складки сорочки всё прикрывают. А может, и не жаль – я бы, наверное, не сдержался. Хотя это же сон, хотя бы во сне можно было позволить себе… Можно было позволить многое.
Я легко прикасаюсь приоткрытыми губами к нежной коже локтя, выше, выше, уже на плече. Моим поцелуям вторит учащающееся дыхание женщины. Какая мягкая, тёплая кожа! Хочется её прикусить, услышать в ответ стон. Но я опять сдерживаюсь, чтобы также нежно, едва касаясь, поцеловать шею.
О боги пламени! Она повернулась на спину, едва заметно выгнулась навстречу и что-то шепчет. Беззвучно, одними губами. Склоняюсь над ней, ловлю её дыхание, но слов не разобрать. Только запах, нежный теплый запах молока и свежего хлеба. Моя рука сама опускает лямку сорочки и накрывает небольшой холмик. Девушка выгибается ещё сильнее, и я наконец слышу едва различимый шепот: «Милый!». Ну нет, это невыносимо! И я целую её приоткрытые губы, легко, едва-едва касаясь. Сладко, мучительно… Изумительно! Негромкий девичий стон, и из-за двери послышалось сонное, хриплое «Хозяй!».
Очнулся я резко. Это не было сном. Передо мной, лёжа на спине, спала Лиззи: её рубашка задрана до талии, тонкая лямка спущена вниз, так что небольшая острая грудь будто смотрит чуть в сторону небольшим соском. Я сглотнул от ужаса и, мгновенно сосредоточившись, переместился к себе в комнату.
До самого утра не смог заснуть, боясь и одновременно желая этого. Долго смотрел в негустой темноте на свои подрагивающие руки и никак не мог поверить, что всё, что видел и чувствовал, было реальностью. Но от ладоней шел едва уловимый знакомый запах, значит, всё было правдой… А я не верил семейным преданиям, что найдя свою половину, мужчина нашего рода может быть с нею рядом всегда, когда этого пожелает. Я даже не догадывался, что это происходит буквально! Никто не говорил об этом. И что мне теперь делать?
Задремав на рассвете, проснулся как от толчка – мелькнула мысль о том, что именно мне говорила моя Лиззи, а ещё – как она себя вела. Она называла меня милый. А тело? Это слова могут обманывать, тело – нет. А ведь она тянулась ко мне! Да! Значит, вся её суровость, вся строгость – напускное? Пришлось изнутри прикусить губу, чтобы восторженно не завыть. Значит, всё прекрасно!
И я, поспешно приведя себя в порядок, помчался в едальню, чтобы увидеть её.
Лиззи Арчинская
Странный сон… И я его помнила, что не менее странно. Обычно я не помню своих снов, от них только настроение сохраняется, а тут… Да ещё какой сон! Я была неопытна в таких вопросах, и не то, что я ничего не знала… Знала, конечно. Но мне никогда не была интересна эта сторона жизни, ведь у меня было столько всего другого настолько увлекательного, что на подобные глупости совсем не оставалось времени. И вдруг вот такое!
Но чувство нежности, какого-то ласкового и тёплого потока из самой глубины души, такого, когда хочется обнять человека, а любовь ко всему миру переполняет тебя, как половодье – реку, помнилось сильно. И я с улыбкой умывалась, причёсывалась, одевалась, ела завтрак. Наверное, и на занятиях сидела бы с этой глуповатой улыбкой, но тут за мой стол сел Зуртамский и так мне улыбнулся, будто хотел меня съесть вместо своего завтрака.
Я одарила его взглядом, придав последнему тяжесть чугунной чушки. Улыбка сама собой потухла, а все трепетные ощущения в душе испарились как вода в кузнечном горне.
- Лиззи? – и столько было удивления в голосе адепта, столько… горечи? Что, солнце ему напекло? Ещё вроде рано. И это «Лиззи».
- Слушай, Зуртамский, я Ларчи, Ларчи. Понятно? – прошипела, пытаясь не выпустить гнев на волю.
Он смотрел на меня с тоской. Может и правда заболел?
- Меня зовут Эрих, - сказал так, будто просил.
- Мне без разницы как тебя зовут! – вот ведь орясина тупоголовая! Весь аппетит мне испортил! Пришлось отнести недоеденное к окошку мойки.
Эрих Зуртамский
Я проводил взглядом неуклюжую фигурку, под которой так легко теперь угадывал её прелестные формы. У неё такая нежная кожа, а особенно – на груди. Мои пальцы всё ещё помнили это ощущение.
- Эй, ты чего? – рядом на лавку стали садиться парни из нашего класса. Кто-то жал руку, кто-то спрашивал как дела, а я не мог оторвать взгляда от пустого уже дверного проёма. А ведь её тело мне отвечало тогда, ночью… Я обернулся:
- Всё нормально, господа. Пойдемте в классы.
Все последующие дни и недели были мучительнее сегодняшнего утра. Ночью, когда от тоски и желания прикоснуться к ней, я перемещался к ней самым непостижимым для себя способом, подолгу просиживал рядом с ней. Часто не мог удержаться и целовал. Целовал легко, нежно, едва касаясь, боясь разбудить. Иногда ложился рядом, а она будто чувствуя тепло прижималась ко мне. И тогда жажда обладания, желание схватить и не отпускать чуть ослабевала, но появлялось другое желание, совсем мужское и невозможное.
Это было мучительно! Это было больно. Это было похоже на пытку…
Я не знал, что делать. Всё, чтобы я ни предпринимал, Лиззи встречала в штыки и отвергала. Даже не мог сесть к ней ближе – она всегда устраивалась так, чтобы между ней и другими адептами было побольше места и чтобы как можно меньше глаз смотрели на неё. Так было всегда, но только теперь я понял, почему она так поступала.
В мастерских я не мог оторвать взгляд от её тонких пальцев, которые раньше считал слабыми. Каждое их движение, такое ловкое, точное, быстрое, казалось порханием мотыльков. Так легко было представить, как они также порхают по моей коже на груди, спине, животе... На этом месте я всегда вынужден был покинуть помещение.
Я пытался её рассмешить, чтобы вновь увидеть её улыбку, такую яркую, такую задорную, как тогда, на балу, чтобы услышать смех. Но адепт Ларчи всегда был хмурым и злым, никогда не улыбался, про смех и вовсе стоило забыть. И каждый раз, когда ловил мой взгляд, мою улыбку, казалось, что готов меня растерзать. Да что же такое?!
Очередной визит в отчий дом не радовал как прежде. Ни матушкины застолья, ни отцовы беседы в кабинете, ни прежние друзья, ни прежние женщины. Последние вообще вызывали глухое раздражение и неприязнь. Я попробовал однажды спустить пар, пригласив на ночь одну сговорчивую, но молчаливую горничную, но не только не стало легче, даже наоборот – я прямо с ложа переместился в Академию, к двери комнаты Ларчи. И спасло меня от позора только моментальный призыв мантии, потому что именно в этот момент из-за угла коридора вышел Хозяй, направляясь в комнату хозяйки. Вся Академия знала, что он спит в маленьком тамбуре, на входе в комнату, прямо на полу расстилая тюфяк.
- Господин? – удивленно спросил он меня.
- О, я мимо проходил! – и я поспешно, походкой невероятно занятого человека, двинулся в сторону выхода, придерживая полы мантии, чтобы не показать случайно нижнего белья.
Дома, на моё счастье гостил господин Курт Зуртамский, старший брат моего покойного деда. Он меланхолично курил трубку за трубкой, создавая в курительной настолько плотную завесу дыма, что никто к нему не решался зайти. Я же любил с ним беседовать. Эти беседы хоть и были короткими, но такими весомыми, что я помнил каждую, и каждая производила в свое время на меня сильное впечатление. Некоторые – даже становились переломными моментами в моей жизни.
И сейчас момент в моей жизни был такой, очень похожий на поворотный, и дед Курт владел знаниями, которые мне были нужны. Вот я и зашёл. Чтобы не задохнуться, щелчком пальцев развеял дым вокруг кресла, в которое уселся, и тоже предался меланхолии. Мы так просидели довольно долго в тиши, пока двоюродный дед сам не заговорил.
- Эрих, ты изменился.
Я молча пожал плечами. Всё может быть.
- Что-то случилось?
Я долго обдумывал, стоит ли обсуждать с Зуртамским-старшим мои проблемы с Лиззи. Все-таки
- А то, в каком виде Лиззи решит продолжать учёбу, зависит только от неё. И я бы советовал ей пока сохранить свою тайну, изображая парня, хотя бы до конца учебного года…
***
Я просканировал Лиззи, которая предпочла остаться Ларчи, несколько раз за короткое время, постарался незаметно задеть её за плечо. Кажется, она что-то такое на себя надевала, чтобы скрыть женские формы. Потому, наверное, и плечи её казались какими-то неправильными, не по фигуре.
В мастерской она стояла у верстака, бряцая чем-то металлическим. Как и много раз до этого, я замер у двери, чтобы девушка не могла меня заметить. Солнце подсвечивало её сбоку, и изгиб тонкой шеи четко выделялся на ярком сияющем фоне. Опять захотелось уткнуться ей в волосы если не на затылке, то хотя бы за ушком, и вдохнуть её запах, легонько провести пальцем по этой нежной тонкой шее...
Я создал легчайший магический ветерок, чтобы он донес до меня её сводящий с ума аромат. Вдох, и опять закружилась голова. Захотелось подойти, прижать её к себе спиной, почувствовать какая она изящная, какая горячая, легко прикоснуться губами к её коже, ощутить как её тело легко вздрогнет, отзовётся, сжать в ладонях её грудь, а когда она повернёт ко мне своё лицо с едва приоткрытым от желания ртом, встретить её губы своими, горячо выдохнуть прямо в них…
Я встряхнулся – передо мной неуклюжий мелкорослый парень, всё, прочь неуместные фантазии.
- Ты что, ещё не закончила?
- Не закончил, - глянули на меня исподлобья светлые злые глаза, что могли быть прозрачными, лучистыми, ярко-голубыми… Лиззи повернулась ко мне лицом и сложила на «груди» руки. Да она меня боится, что ли?
- Ну я же знаю кто ты, зачем притворяться?
- Мало ли что я про тебя знаю.
Эта угроза была смешна.
- И что же ты знаешь, девчонка? – вот просто не смог сдержать издёвки.
- Что ты наглый тип? – в её голосе, позе, словах звучал вызов.
- И всё? – повеселила, детка! - Дрожу от страха, ха-ха!
У неё на скулах мелькнули желваки. Сейчас она изобразит усталость и прикроет на секунду веки… Точно! Моё время!
Я перехватил её запястья, мгновенно завел их ей за спину и зафиксировал одной рукой. Другой зарылся в светлые пряди, растрепав короткий хвост. Глянул насмешливо в слегка испуганные глаза. Почему она не возмущается, как в тот, первый раз, когда я также застал её врасплох неделю назад, здесь же, в мастерских? Тогда она вырывалась и кричала… Но да ладно.
И я поцеловал её удивлённо приоткрытые губы. Опять эта сладость, вкус молока и свежего хлеба. Я успел растянуть это умопомрачительное ощущение на пару мгновений, когда птичка опомнилась и начала вырываться. Как жаль! Одна её рука вывернулась из моего захвата, а лицо отстранилось. Ух, какая злая! Целовал бы и целовал, и не только… Она зашарила рукой по верстаку, что-то со звоном упало, разбилось. В дверь просунул голову Хозяй.
- Хозяй?.. – пробурчал полувопросительно.
- Всё в порядке, Степан. Я справляюсь, спасибо.
Лохматая голова без возражений скрылась за дверью.
- Справляешься? – вкрадчиво спросил, чувствуя свою власть над этой маленькой, хрупкой, такой желанной девушкой. Мне понравилось, что она не стала истерить и звать на помощь. Может, договоримся? – Думаешь решить подобру- поздорову нашу проблему?
Она криво улыбнулась, и мне захотелось прямо здесь содрать этот её панцирь, что она носит под одеждой, и заставить стонать так, чтобы стереть эту усмешку с мягких и сладких губ с привкусом молока и свежего хлеба.
Лиззи Арчинская
- А какая у нас проблема? – спросила я, копируя его вкрадчивые интонации.
- Проблемы в основном у тебя. Тебе стоит скрывать, что ты женщина. И я тебе в этом помогу. Одна маленькая услуга с твоей стороны, и никто ничего не узнает.
- Да? – выдохнула я, а у самой и даже ноги задрожали. – И какая же?
- Ты станешь моей любовницей, а я прикрою тебя перед всеми.
И такое предвкушение было в его глазах!.. Даже жалко было его огорчать.
- Нет, милый, - выдавила я, пытаясь сделать тон игривым. – У меня проблем нет, а у тебя будет много, если ты не забудешь, что я девушка.
- И каких же, жемчужинка моя? – спросил он ласково-издевательски.
Свободной рукой я уже давно активировала амулет записи, и теперь сдвинула активатор в сторону, вызывая картинку.
- Смотри, - сказала.
В середине комнаты собралось мерцающее изображение адепта Зуртамского, прижавшего к верстаку адепта Ларчи и… целующего его.
- Это очень стыдно, адепт, когда мужчина имеет связь с мужчиной, не находите? – нужно было бы сказать это насмешливо, но сил уже не было. Колени дрожали, хотя дыхание понемногу и выравнивалось. – Если вы не забудете, что я девушка, вся академия узнает, что ваши вкусы в любви очень… специфичны. М?
Зуртамский, глядя на замершее изображение, где он вполне однозначно раздвигал своим коленом ноги другому парню, прижатому к верстаку, и что-то говорил ему прямо в губы со вполне понятными намерениями, резко побледнел.
- Есть и свидетель, - тихо продолжила я, любуясь противником. Застывшим в неловкой позе, пожирающим глазами картинку орясиной Зуртамским. – Позвать Степана?
- Не надо, чертов ты гений, - тихо, всё так же глядя на двух мерцающих адептов, сказал мой визави. – Ты выиграл, слово чести.
Можно было выдохнуть: что-что, а слово чести для этого дуболома значило много.
- Пока молчишь ты, молчу и я, - проговорила, и изображение схлопнулось.
Не взглянув на меня, мой недруг вышел из лаборатории с прямой застывшей спиной. А я… Я опустилась на пол и заплакала. От облегчения, от пережитого страха и напряжения, от злости и обиды… От всего. Степан зашел, поднял меня на руки, прямо как в детстве и, бормоча что-то про маленьких девчонок, что пытаются играть во взрослые мужские игры, про глупые затеи не для барышень, про то, что нужно больше отдыхать и что нормальные девицы гулять ходят на воздух, перенёс меня на кушетку, укрыл моим камзолом. И я уснула.
Прода от 10.01.2020, 22:55
Эрик Зуртамский
Это была пустота. Это была боль. Тоска. Что-то в моей жизни сломалось, оборвалось.
На такое я не рассчитывал. Думал, что на самом деле ей нравлюсь, ведь ещё ни одна барышня не осталась ко мне равнодушной. В конце концов, думал припугну, заставлю, а потом увлеку, влюблю, разбужу в ней чувственность, привяжу к себе, приучу, что только со мной она сможет видеть небо в алмазах, и тогда не сможет вырваться из моих сетей, станет ей безразлично всё, кроме меня. Не рассчитал, забыл, с кем имею дело…
***
Вечером долго не мог уснуть. Всё чудился её запах, а перед глазами стоял образ склонившейся над чем-то неприбранной девичьей головки с коротким хвостиком волос, золотистый на заходящем солнце нежный пушок на шее…
Приказал себе успокоиться, только когда понял, что впиваюсь в тюфяк отросшими потемневшими и заострившимися ногтями – наследием той капли крови оборотня, что текла в жилах нашего рода. Несколько дыхательных упражнений, обращение к своему источнику, и я спокоен, спокоен, спокоен... Уплываю в сон, в сон, в сон.
А во сне... О боги металла и огня! Под моей рукой – тонкая ткань сорочки, которая легко скользит вверх по бедру вслед за моей рукой, и запах… Тот самый, нежный – свежим хлебом и молоком. Только острее, насыщеннее. И не могу удержаться, нежно целую эту кожу под коленом. Запах сильнее. Я целую кожу и тянусь за этим запахом. Как жаль, что складки сорочки всё прикрывают. А может, и не жаль – я бы, наверное, не сдержался. Хотя это же сон, хотя бы во сне можно было позволить себе… Можно было позволить многое.
Я легко прикасаюсь приоткрытыми губами к нежной коже локтя, выше, выше, уже на плече. Моим поцелуям вторит учащающееся дыхание женщины. Какая мягкая, тёплая кожа! Хочется её прикусить, услышать в ответ стон. Но я опять сдерживаюсь, чтобы также нежно, едва касаясь, поцеловать шею.
О боги пламени! Она повернулась на спину, едва заметно выгнулась навстречу и что-то шепчет. Беззвучно, одними губами. Склоняюсь над ней, ловлю её дыхание, но слов не разобрать. Только запах, нежный теплый запах молока и свежего хлеба. Моя рука сама опускает лямку сорочки и накрывает небольшой холмик. Девушка выгибается ещё сильнее, и я наконец слышу едва различимый шепот: «Милый!». Ну нет, это невыносимо! И я целую её приоткрытые губы, легко, едва-едва касаясь. Сладко, мучительно… Изумительно! Негромкий девичий стон, и из-за двери послышалось сонное, хриплое «Хозяй!».
Очнулся я резко. Это не было сном. Передо мной, лёжа на спине, спала Лиззи: её рубашка задрана до талии, тонкая лямка спущена вниз, так что небольшая острая грудь будто смотрит чуть в сторону небольшим соском. Я сглотнул от ужаса и, мгновенно сосредоточившись, переместился к себе в комнату.
***
До самого утра не смог заснуть, боясь и одновременно желая этого. Долго смотрел в негустой темноте на свои подрагивающие руки и никак не мог поверить, что всё, что видел и чувствовал, было реальностью. Но от ладоней шел едва уловимый знакомый запах, значит, всё было правдой… А я не верил семейным преданиям, что найдя свою половину, мужчина нашего рода может быть с нею рядом всегда, когда этого пожелает. Я даже не догадывался, что это происходит буквально! Никто не говорил об этом. И что мне теперь делать?
Задремав на рассвете, проснулся как от толчка – мелькнула мысль о том, что именно мне говорила моя Лиззи, а ещё – как она себя вела. Она называла меня милый. А тело? Это слова могут обманывать, тело – нет. А ведь она тянулась ко мне! Да! Значит, вся её суровость, вся строгость – напускное? Пришлось изнутри прикусить губу, чтобы восторженно не завыть. Значит, всё прекрасно!
И я, поспешно приведя себя в порядок, помчался в едальню, чтобы увидеть её.
Лиззи Арчинская
Странный сон… И я его помнила, что не менее странно. Обычно я не помню своих снов, от них только настроение сохраняется, а тут… Да ещё какой сон! Я была неопытна в таких вопросах, и не то, что я ничего не знала… Знала, конечно. Но мне никогда не была интересна эта сторона жизни, ведь у меня было столько всего другого настолько увлекательного, что на подобные глупости совсем не оставалось времени. И вдруг вот такое!
Но чувство нежности, какого-то ласкового и тёплого потока из самой глубины души, такого, когда хочется обнять человека, а любовь ко всему миру переполняет тебя, как половодье – реку, помнилось сильно. И я с улыбкой умывалась, причёсывалась, одевалась, ела завтрак. Наверное, и на занятиях сидела бы с этой глуповатой улыбкой, но тут за мой стол сел Зуртамский и так мне улыбнулся, будто хотел меня съесть вместо своего завтрака.
Я одарила его взглядом, придав последнему тяжесть чугунной чушки. Улыбка сама собой потухла, а все трепетные ощущения в душе испарились как вода в кузнечном горне.
- Лиззи? – и столько было удивления в голосе адепта, столько… горечи? Что, солнце ему напекло? Ещё вроде рано. И это «Лиззи».
- Слушай, Зуртамский, я Ларчи, Ларчи. Понятно? – прошипела, пытаясь не выпустить гнев на волю.
Он смотрел на меня с тоской. Может и правда заболел?
- Меня зовут Эрих, - сказал так, будто просил.
- Мне без разницы как тебя зовут! – вот ведь орясина тупоголовая! Весь аппетит мне испортил! Пришлось отнести недоеденное к окошку мойки.
Прода от 12.01.2020, 16:10
Эрих Зуртамский
Я проводил взглядом неуклюжую фигурку, под которой так легко теперь угадывал её прелестные формы. У неё такая нежная кожа, а особенно – на груди. Мои пальцы всё ещё помнили это ощущение.
- Эй, ты чего? – рядом на лавку стали садиться парни из нашего класса. Кто-то жал руку, кто-то спрашивал как дела, а я не мог оторвать взгляда от пустого уже дверного проёма. А ведь её тело мне отвечало тогда, ночью… Я обернулся:
- Всё нормально, господа. Пойдемте в классы.
***
Все последующие дни и недели были мучительнее сегодняшнего утра. Ночью, когда от тоски и желания прикоснуться к ней, я перемещался к ней самым непостижимым для себя способом, подолгу просиживал рядом с ней. Часто не мог удержаться и целовал. Целовал легко, нежно, едва касаясь, боясь разбудить. Иногда ложился рядом, а она будто чувствуя тепло прижималась ко мне. И тогда жажда обладания, желание схватить и не отпускать чуть ослабевала, но появлялось другое желание, совсем мужское и невозможное.
Это было мучительно! Это было больно. Это было похоже на пытку…
Я не знал, что делать. Всё, чтобы я ни предпринимал, Лиззи встречала в штыки и отвергала. Даже не мог сесть к ней ближе – она всегда устраивалась так, чтобы между ней и другими адептами было побольше места и чтобы как можно меньше глаз смотрели на неё. Так было всегда, но только теперь я понял, почему она так поступала.
В мастерских я не мог оторвать взгляд от её тонких пальцев, которые раньше считал слабыми. Каждое их движение, такое ловкое, точное, быстрое, казалось порханием мотыльков. Так легко было представить, как они также порхают по моей коже на груди, спине, животе... На этом месте я всегда вынужден был покинуть помещение.
Я пытался её рассмешить, чтобы вновь увидеть её улыбку, такую яркую, такую задорную, как тогда, на балу, чтобы услышать смех. Но адепт Ларчи всегда был хмурым и злым, никогда не улыбался, про смех и вовсе стоило забыть. И каждый раз, когда ловил мой взгляд, мою улыбку, казалось, что готов меня растерзать. Да что же такое?!
***
Очередной визит в отчий дом не радовал как прежде. Ни матушкины застолья, ни отцовы беседы в кабинете, ни прежние друзья, ни прежние женщины. Последние вообще вызывали глухое раздражение и неприязнь. Я попробовал однажды спустить пар, пригласив на ночь одну сговорчивую, но молчаливую горничную, но не только не стало легче, даже наоборот – я прямо с ложа переместился в Академию, к двери комнаты Ларчи. И спасло меня от позора только моментальный призыв мантии, потому что именно в этот момент из-за угла коридора вышел Хозяй, направляясь в комнату хозяйки. Вся Академия знала, что он спит в маленьком тамбуре, на входе в комнату, прямо на полу расстилая тюфяк.
- Господин? – удивленно спросил он меня.
- О, я мимо проходил! – и я поспешно, походкой невероятно занятого человека, двинулся в сторону выхода, придерживая полы мантии, чтобы не показать случайно нижнего белья.
Дома, на моё счастье гостил господин Курт Зуртамский, старший брат моего покойного деда. Он меланхолично курил трубку за трубкой, создавая в курительной настолько плотную завесу дыма, что никто к нему не решался зайти. Я же любил с ним беседовать. Эти беседы хоть и были короткими, но такими весомыми, что я помнил каждую, и каждая производила в свое время на меня сильное впечатление. Некоторые – даже становились переломными моментами в моей жизни.
И сейчас момент в моей жизни был такой, очень похожий на поворотный, и дед Курт владел знаниями, которые мне были нужны. Вот я и зашёл. Чтобы не задохнуться, щелчком пальцев развеял дым вокруг кресла, в которое уселся, и тоже предался меланхолии. Мы так просидели довольно долго в тиши, пока двоюродный дед сам не заговорил.
- Эрих, ты изменился.
Я молча пожал плечами. Всё может быть.
- Что-то случилось?
Я долго обдумывал, стоит ли обсуждать с Зуртамским-старшим мои проблемы с Лиззи. Все-таки
