- Я достаточно привередлива в вопросе питания, и всегда заказываю здесь одно и то же.
- Выходит, тебя тут хорошо знают?
- Тебя, видимо, тоже неплохо, - в тон ему ответила девушка.
- Есть такое дело, захаживаю иногда.
- Мне кажется, гораздо чаще.
- Из чего же это следует? – удивился Тима.
- Если бы ты только сам мог видеть, как посмотрел на Лиду и как засмущал её своим стеснением, - протянула девушка, смотря ему в глаза, но так и не ответила на вопрос.
- Профессиональная наблюдательность?
- Относительно тебя – да.
- А относительно неё, стало быть, наблюдательность чисто женская?
- Отчасти. Она моя сестра, - ответила девушка и рассмеялась, заметив конфузные соображения, двумя морщинами пролёгшие по Тиминому лбу.
Впервые услышав её настоящий смех, увидев искренность простой улыбки, Тима тут же заразился её весельем. Он смеялся над собой, над своей доверчивостью и оглушившей влюблённостью, и недоумевал: ну как, скажите, можно было сразу не заметить их сходства? Голос, фигура, профиль, эти жилки на шее, эти невероятно тонкие запястья. В таких мелочах даже дочь не всегда бывает похожей на мать. Только сёстры – кровь отца. Он и неловко-то себя почувствовал лишь оттого, что оказался между двумя одинаковыми женщинами, сам той одинаковости не заметив, но почувствовав. Он и на спутницу свою среагировал, наверное, потому, что накануне знакомства в очередной раз симпатизировал Лиде, но приставать к официантке считал неприличным, да и не решился бы, прилюдно-то. Ах, как это было смешно и ужасно, в один момент осознать всю свою глупость!
Девушка продолжала смотреть на него с улыбкой. Её глаза, наивные и пронзительные, бегали по его лицу, словно она изучала его и старалась запомнить. Тима отвечал ей взаимностью, смотря то в глаза, то на губы – это располагает собеседника к себе, показывает твою заинтересованность, повышая его значимость в собственных глазах. Он не знал, правда это или нет, работает ли на самом деле, но давно уже применял данный приём, приняв его на веру. Причин сомневаться в учениях Алисы Тима не имел.
Когда улыбка как-то вдруг сошла с её лица, девушка, поджав губы, потупила взгляд в стол. Тима обеспокоился. Засуетившись, не зная, что сказать и сделать, он раскрыл меню и вдумчиво уставился на ламинированные страницы с салатами. Думая совсем о другом, он выискивал знакомые названия, коих было немного, и поэтому подолгу задерживался на изучении отдельных компонентов, боясь оторваться и снова встретиться с её изучающим взглядом. Тянуть было глупо, и, перевернув страницу, как бы сам себе, невзначай, он пробормотал:
- Начнём, пожалуй, сразу с мясных блюд… говядина, свинина, опять свинина, курица… - и вдруг спросил, - а ты баранину любишь? – и лишь тогда оторвался от меню и решился посмотреть на свою спутницу.
- Очень, - ответила девушка.
«Вот и хорошо, - подумал Тима, - будет хоть о чём поговорить».
- Удивительная ты, - для значимости слов понизив голос, сказал он. – Я первый раз встречаю девушку, которая не ответила: фу, нет, она же воняет! Это потрясающе.
- Нас с сестрой отец с детства приучил. Он на Кавказе служил, там и сам к ней привык, а до этого, говорил, действительно терпеть не мог.
- Он тоже в полиции служит?
- Нет, он военный… был.
- Ну, это обычная история. Захотелось мирной жизни, а привычки военные остались. Армия ещё никого не сделала лучше, - в запале ляпнул Тима, но сразу сообразил, что речь вышла несколько оскорбительной, и дальнейшие размышления прервал.
- Он погиб, - тихо, срываясь на шёпот, отрывисто заключила девушка. Тиме стало стыдно за свои слова, и он поспешил исправиться.
- Прости.
- Всё в порядке, ты же не знал.
- Но тебе это было неприятно…
- Проехали. А ты как пришёл к этому? – спросила девушка и вымученно улыбнулась.
- Не поверишь, но в этом тоже виновата армия, - приободрившись, бодро отрапортовал Тима. – Сам-то я не служил, но друга моего жизнь помяла. Не на Кавказе, правда, но там, где он был, тоже жарковато приходилось. Впрочем, он и до армии баранину уважал, но меня подсадил только недавно, мы тогда в «Дастархане» на Техноложке сидели. Плов руками ели, представляешь? А плов с бараниной, доложу я тебе, это всем пловам плов. В следующий раз туда и поедем.
- Я руками есть не буду, - игриво ответила девушка, демонстративно поигрывая разукрашенными пальчиками.
- Это ничего. У нас в мастерской одна чудо-штука есть, которая с автомобиля лак и краску вмиг снимает, а уж от твоих-то ногтей вообще ничего не останется.
- А ты добрый, но с женщиной без ногтей, я думаю, ты в ресторан не пойдёшь.
- Да я ж не в том смысле… да ты поняла. Хотя, друг мой сказывал, что человеческие руки с вырванными ногтями выглядят жутко.
- Ты просто мастер приятных и романтичных застольных бесед.
- Что есть, то есть, - ответил Тима. – Но на самом деле я болтаю, чтобы скрыть свою неловкость.
- Все влюблённые одинаковы – срываются с болтовни на молчание и обратно, - философски заключила девушка и замолчала.
Тиму её заявление несколько обескуражило. Встревоженный, он набрался деланой смелости и выпалил первую пришедшую на ум глупость:
- Разве могу я быть влюблённым в ту, чьего имени даже не знаю?!
Девушка пожала плечами, но посмотрела на него так, что стало ясно: конечно, можешь. Ты раскрыт!..
В тот вечер раскрылось вообще многое. Например, секрет его походной куртки, так привлёкшей её внимание: трёхцветный камуфляж старого образца – именно такой носил её отец. Именно таким она его и запомнила, хоть и была, в отличие от сестры, уже не совсем маленькой девочкой. Да и внешне, судя по обрывочным данным, которые с трудом удалось вытянуть, Тима сильно походил на него: худой, высокий, светлый, с добрыми и немного грустными глубокомысленными глазами. Классика психологии. Обычная привязанность девочки к отцу, называвшему её самой любой женщиной в жизни. Одного Тима понять не мог: как можно тянуть в постель мужчину, в котором видишь отца? А она потянула. Отужинав. Сразу. Не дожидаясь живой музыки. К нему. А он противиться не стал. Изначально, конечно, нацеливался на долгие ухаживания, но, увидев её сытый взгляд, заметив, как они переглядываются с Лидой, решил в самодеятельность не играть и без сомнений сдался на милость инициатору.
И если тогда, в ресторане, как стало понятно позже, он был смущён её формой, то поздним вечером, когда она вызвала себе такси и оделась, он за её форму был горд. Разумеется, и собой он гордился тоже: было в этом что-то из дурного кино – отлюбить ментовку и смотреть, как она приводит себя в порядок и убирается восвояси. Вот только стоило ей уйти, оставив аромат духов на подушке, как Тиму тут же окутала чёрная грусть. А как же: ведь она, уходя, поцеловала его, но не сказала что позвонит, и не спросила, позвонит ли он. Она ушла, и ничего от неё не осталось… кроме редкого имени…
Теперь же они шли вниз по Пушкинской улице, оставив машину за два квартала от галереи. Тима нежно держал свою спутницу за руку, а она блистала во всей скромности своего обаяния. Облегающее чёрное платье смотрелось на ней достаточно строго, несмотря на едва прикрытые оборкой колени, но эта строгость меркла на фоне её леденящих глаз и высокомерно зализанных назад волос, открывавших высокий лоб. В таком виде она казалась намного старше, и даже суровее, чем в форме, но Тима всё никак не мог на неё насмотреться. Он шагал рядом, их руки сплелись и тёрлись предплечьями, они болтали о какой-то ерунде, а он всё косился на свою спутницу и не мог понять, почему в этот раз она так горда и надменна. Была в ней загадка, была.
Возле галереи, смешавшись с толпой, они остановились. Бросив по сторонам несколько острых взглядов, Тима, так и не отпускавший девушку, притянул её поближе к себе и прошептал на ухо:
- Может, зайдём внутрь?
- Подожди, - ответила она и, слегка отстранившись, добавила, - тут могут быть мои знакомые.
- И что? – не понял Тима.
- Я хочу, чтобы они нас заметили.
- Внутри, где не будет такой сутолоки, они нас скорее заметят.
- Ты ничего не понимаешь, - отрезала девушка, тоже осмотрелась, и потащила его куда-то в сторону.
Тима вдруг почувствовал себя неловко. Отлично подогнанный пиджак неожиданно стал давить на плечи, и рубашка под ним, казалось, пошла винтом. Расстегнув вторую пуговицу и распахнув полы пиджака, он убедился, что всё в порядке; одёрнув рукав, прикрыл вывалившиеся наружу массивные часы. Заодно осмотрел свою спутницу. Она была идеальна, как бронзовая «девушка с кувшином», только не такая печальная. Тугое платье обтягивало её тело, где надо, и даже чуть выступающие лопатки не портили её прямой спины. Весь облик её излучал уверенность и превосходство, возвышая их обоих над ситуацией.
Прорезав толпу, они остановились у собравшихся в кружок трёх девиц, которые элегантно перешёптывались, не замечая никого вокруг.
- Привет, мои дорогие, - до противного слащаво протянула девушка, обращаясь к ним. В этот момент она вырвалась из Тиминой хватки.
- Павла! – воскликнула одна из девиц, та, что была самой пухленькой и чрезмерно розовой. – Сколько лет? – провизжала она, как поросёнок, и бросилась обниматься. Голос у неё и в самом деле был достаточно противный. Её примеру, только не задавая глупых вопросов, последовали и остальные. – А кто этот красавчик с тобой рядом?
- Мой жених, - гордо ответила Павла и демонстративно, чувственно поцеловала его в губы, при этом так заглянув в глаза, что он понял: надо подыграть!
- Разрешите представиться, - официозно заявил Тима, выступая на полшага вперёд, - Тимофей Тобольский: бизнесмен, меценат, скептик и анархист. Примите моё почтение.
Толстушка не растерялась и царственно выставила вперёд руку. Её пухлые пальцы были увенчаны золотыми кольцами с камнями, а излишняя мякоть ладони почти скрывала костяшки. Аккуратно придерживая за ноготки, Тима склонил голову и едва коснулся губами тыльной стороны её ладони. Чувствовал он при этом себя глупо, но, как помнил с детства, так всегда поступал его дед, производя на женщин исключительно благоприятное впечатление. Что ни говори, а старая школа галантности своё дело делает, главное только в цель попасть. А толстушка, вроде как, зарделась ещё сильнее.
- Ах, как изысканно, как старомодно, - пропищала она и тут же поспешила поправиться, - в хорошем смысле старомодности, конечно же. Меня зовут Елизавета, для знакомых просто Лизи.
- Это не пригодится, - расплывшись в лукавой полуулыбке, ответил Тима. Как вести себя и что делать дальше, он не знал, как не знал и того, правильную ли тактику избрал вообще. Но отступить и умолкнуть было нельзя, и потому он выступил ещё немного вперёд, поближе к двум оставшимся подружкам. И хотя они просто протянули ему руки как для делового пожатия, он проделал с ними тот же трюк и под недоумёнными взглядами отступил обратно.
- Где ты его нашла, Пашуня? – не сводя с Тимы глаз, спросила Лизи.
- Не переживай, там больше нету, - ответила Павла и взяла Тиму под руку. – Что-то зябко здесь, мы пойдём. Но сегодня ещё увидимся.
И они снова поплыли сквозь людскую массу ко входу. Спустившись по ступенькам на цокольный этаж, зашли внутрь. В длинном вестибюле на самом деле было ещё прохладнее, чем на улице. На стенах висели какие-то маленькие картинки в дешёвых рамках, пол был устлан красно-синей ковровой дорожкой. Тима даже слегка разочаровался: всё выглядело так просто, так убого. Зато людей здесь почему-то не было, и лишь из глубины помещений, как из сырого подвала, доносилось чьё-то невнятное бормотание.
- А чего они все на улице трутся? – простодушно спросил Тима. – Здесь хорошо, тихо.
- В тишине красоваться не перед кем. А ты хорош, не растерялся, - похвалила его Павла и снова поцеловала. Затем спросила: - Ты когда-нибудь целовал лесбиянок?
Вопрос Тиму удивил, он аж спину выгнул.
- Да как-то не приходилось. Я их даже в глаза никогда не видел, а если и видел, то не знал, что они лесбиянки.
- Тогда поздравляю, сегодня ты имел успех.
- Что? – ещё сильнее удивился Тима. – Они? – он мотнул головой назад.
- Да, - кивнула в ответ Павла.
- Все трое?
- Ага, - подтвердила она, - ты бы только видел их обескураженные лица, когда отходил. Я и сама не ожидала такого откровения от этих прожжённых феминисток. И не смотри на меня так, у меня с ними ничего не было.
Тима хотел было оправдаться, что ничего подобного у него и в мыслях не было, как дверь распахнулась, и в помещение повалили люди. Возглавляла процессию Лизи. Облик её стал возвышеннее и степеннее, наполнившись деловитой сдержанностью, но гордости это скрыть не могло. Она была хозяйкой и правила бал. Смутно припоминая правила светского этикета, Тима усомнился: а можно ли хозяйке идти впереди гостей? Но припомнить ничего не смог, и всё внимание переключил на Павлу, которая, желая пропустить человеческий поток, отступила от него к противоположной стене.
Мелкими шажками люди продвигались между ними, перешёптывались и многозначительно прищуривали глаза; некоторые, ни с того ни с сего, коротко и важно кивали ему, будто лениво кланяясь. Тима, отвлекаясь, отвечал им тем же почтительным движением головы, но с Павлы взгляда старался не спускать, и с неудовольствием отметил, что ей внимания достаётся значительно больше. Кроме того ему показалось, что её приветствуют как-то иначе, насыщеннее, что ли, дружелюбнее, будто все с ней давно знакомы. Но она оставалась холодна, никому не улыбалась и не кивала в ответ, сохраняя на лице абсолютную невозмутимость. Тима чувствовал себя глупо; нечто незримое отличало его от остальных, оно же отделяло и отдаляло. Он подумал, что всё дело в его простецком наряде, но тут же плюнул на этих напыщенных индюков, ведь одеться именно так ему велела Павла. «Значит, зачем-то ей это надо, - подумал он. – В конце концов, о чём-то подобном я догадывался». Но собственные догадки не могли успокоить его задетого самолюбия, и когда люди прошли, он подошёл к своей спутнице и спросил прямо:
- Я им чем-то не нравлюсь?
- Просто ты не такой как они, они это видят и им это не очень-то приятно, - невозмутимо ответила Павла, взяла его за руку и потащила за процессией, прямиком в огромный, тонущий в тёплом свете зал.
- А почему никто из них не поздоровался с тобой на улице?
- Здесь так не принято.
- Почему? – удивился Тима, и ему показалось, что вполне закономерный вопрос прозвучал слишком наивно.
- Потому что это закрытый клуб с открытыми дверями. Войти сюда может каждый, но не каждого клуб примет, но каждого принятого в любой момент может вытолкнуть обратно. Теперь понимаешь?
Тиме показалось, что он понял.
- То есть посредством меня ты хочешь вылететь из клуба?
- Да, - коротко резюмировала Павла.
- Но к чему такие сложности? Почему бы просто не уйти и никогда здесь больше не показываться?
- Лизи обидится.
В пышном зале все полукругом выстроились рядом с Лизи. Пуще прежнего воодушевившись и немного подобрев, она приветствовала всех собравшихся. Её льстивая отрепетированная речь лилась равнинной рекой и, судя по благодушным лицам слушателей, как патока вязла в ублажённых высокомерных ушах.
- Выходит, тебя тут хорошо знают?
- Тебя, видимо, тоже неплохо, - в тон ему ответила девушка.
- Есть такое дело, захаживаю иногда.
- Мне кажется, гораздо чаще.
- Из чего же это следует? – удивился Тима.
- Если бы ты только сам мог видеть, как посмотрел на Лиду и как засмущал её своим стеснением, - протянула девушка, смотря ему в глаза, но так и не ответила на вопрос.
- Профессиональная наблюдательность?
- Относительно тебя – да.
- А относительно неё, стало быть, наблюдательность чисто женская?
- Отчасти. Она моя сестра, - ответила девушка и рассмеялась, заметив конфузные соображения, двумя морщинами пролёгшие по Тиминому лбу.
Впервые услышав её настоящий смех, увидев искренность простой улыбки, Тима тут же заразился её весельем. Он смеялся над собой, над своей доверчивостью и оглушившей влюблённостью, и недоумевал: ну как, скажите, можно было сразу не заметить их сходства? Голос, фигура, профиль, эти жилки на шее, эти невероятно тонкие запястья. В таких мелочах даже дочь не всегда бывает похожей на мать. Только сёстры – кровь отца. Он и неловко-то себя почувствовал лишь оттого, что оказался между двумя одинаковыми женщинами, сам той одинаковости не заметив, но почувствовав. Он и на спутницу свою среагировал, наверное, потому, что накануне знакомства в очередной раз симпатизировал Лиде, но приставать к официантке считал неприличным, да и не решился бы, прилюдно-то. Ах, как это было смешно и ужасно, в один момент осознать всю свою глупость!
Девушка продолжала смотреть на него с улыбкой. Её глаза, наивные и пронзительные, бегали по его лицу, словно она изучала его и старалась запомнить. Тима отвечал ей взаимностью, смотря то в глаза, то на губы – это располагает собеседника к себе, показывает твою заинтересованность, повышая его значимость в собственных глазах. Он не знал, правда это или нет, работает ли на самом деле, но давно уже применял данный приём, приняв его на веру. Причин сомневаться в учениях Алисы Тима не имел.
Когда улыбка как-то вдруг сошла с её лица, девушка, поджав губы, потупила взгляд в стол. Тима обеспокоился. Засуетившись, не зная, что сказать и сделать, он раскрыл меню и вдумчиво уставился на ламинированные страницы с салатами. Думая совсем о другом, он выискивал знакомые названия, коих было немного, и поэтому подолгу задерживался на изучении отдельных компонентов, боясь оторваться и снова встретиться с её изучающим взглядом. Тянуть было глупо, и, перевернув страницу, как бы сам себе, невзначай, он пробормотал:
- Начнём, пожалуй, сразу с мясных блюд… говядина, свинина, опять свинина, курица… - и вдруг спросил, - а ты баранину любишь? – и лишь тогда оторвался от меню и решился посмотреть на свою спутницу.
- Очень, - ответила девушка.
«Вот и хорошо, - подумал Тима, - будет хоть о чём поговорить».
- Удивительная ты, - для значимости слов понизив голос, сказал он. – Я первый раз встречаю девушку, которая не ответила: фу, нет, она же воняет! Это потрясающе.
- Нас с сестрой отец с детства приучил. Он на Кавказе служил, там и сам к ней привык, а до этого, говорил, действительно терпеть не мог.
- Он тоже в полиции служит?
- Нет, он военный… был.
- Ну, это обычная история. Захотелось мирной жизни, а привычки военные остались. Армия ещё никого не сделала лучше, - в запале ляпнул Тима, но сразу сообразил, что речь вышла несколько оскорбительной, и дальнейшие размышления прервал.
- Он погиб, - тихо, срываясь на шёпот, отрывисто заключила девушка. Тиме стало стыдно за свои слова, и он поспешил исправиться.
- Прости.
- Всё в порядке, ты же не знал.
- Но тебе это было неприятно…
- Проехали. А ты как пришёл к этому? – спросила девушка и вымученно улыбнулась.
- Не поверишь, но в этом тоже виновата армия, - приободрившись, бодро отрапортовал Тима. – Сам-то я не служил, но друга моего жизнь помяла. Не на Кавказе, правда, но там, где он был, тоже жарковато приходилось. Впрочем, он и до армии баранину уважал, но меня подсадил только недавно, мы тогда в «Дастархане» на Техноложке сидели. Плов руками ели, представляешь? А плов с бараниной, доложу я тебе, это всем пловам плов. В следующий раз туда и поедем.
- Я руками есть не буду, - игриво ответила девушка, демонстративно поигрывая разукрашенными пальчиками.
- Это ничего. У нас в мастерской одна чудо-штука есть, которая с автомобиля лак и краску вмиг снимает, а уж от твоих-то ногтей вообще ничего не останется.
- А ты добрый, но с женщиной без ногтей, я думаю, ты в ресторан не пойдёшь.
- Да я ж не в том смысле… да ты поняла. Хотя, друг мой сказывал, что человеческие руки с вырванными ногтями выглядят жутко.
- Ты просто мастер приятных и романтичных застольных бесед.
- Что есть, то есть, - ответил Тима. – Но на самом деле я болтаю, чтобы скрыть свою неловкость.
- Все влюблённые одинаковы – срываются с болтовни на молчание и обратно, - философски заключила девушка и замолчала.
Тиму её заявление несколько обескуражило. Встревоженный, он набрался деланой смелости и выпалил первую пришедшую на ум глупость:
- Разве могу я быть влюблённым в ту, чьего имени даже не знаю?!
Девушка пожала плечами, но посмотрела на него так, что стало ясно: конечно, можешь. Ты раскрыт!..
В тот вечер раскрылось вообще многое. Например, секрет его походной куртки, так привлёкшей её внимание: трёхцветный камуфляж старого образца – именно такой носил её отец. Именно таким она его и запомнила, хоть и была, в отличие от сестры, уже не совсем маленькой девочкой. Да и внешне, судя по обрывочным данным, которые с трудом удалось вытянуть, Тима сильно походил на него: худой, высокий, светлый, с добрыми и немного грустными глубокомысленными глазами. Классика психологии. Обычная привязанность девочки к отцу, называвшему её самой любой женщиной в жизни. Одного Тима понять не мог: как можно тянуть в постель мужчину, в котором видишь отца? А она потянула. Отужинав. Сразу. Не дожидаясь живой музыки. К нему. А он противиться не стал. Изначально, конечно, нацеливался на долгие ухаживания, но, увидев её сытый взгляд, заметив, как они переглядываются с Лидой, решил в самодеятельность не играть и без сомнений сдался на милость инициатору.
И если тогда, в ресторане, как стало понятно позже, он был смущён её формой, то поздним вечером, когда она вызвала себе такси и оделась, он за её форму был горд. Разумеется, и собой он гордился тоже: было в этом что-то из дурного кино – отлюбить ментовку и смотреть, как она приводит себя в порядок и убирается восвояси. Вот только стоило ей уйти, оставив аромат духов на подушке, как Тиму тут же окутала чёрная грусть. А как же: ведь она, уходя, поцеловала его, но не сказала что позвонит, и не спросила, позвонит ли он. Она ушла, и ничего от неё не осталось… кроме редкого имени…
Теперь же они шли вниз по Пушкинской улице, оставив машину за два квартала от галереи. Тима нежно держал свою спутницу за руку, а она блистала во всей скромности своего обаяния. Облегающее чёрное платье смотрелось на ней достаточно строго, несмотря на едва прикрытые оборкой колени, но эта строгость меркла на фоне её леденящих глаз и высокомерно зализанных назад волос, открывавших высокий лоб. В таком виде она казалась намного старше, и даже суровее, чем в форме, но Тима всё никак не мог на неё насмотреться. Он шагал рядом, их руки сплелись и тёрлись предплечьями, они болтали о какой-то ерунде, а он всё косился на свою спутницу и не мог понять, почему в этот раз она так горда и надменна. Была в ней загадка, была.
Возле галереи, смешавшись с толпой, они остановились. Бросив по сторонам несколько острых взглядов, Тима, так и не отпускавший девушку, притянул её поближе к себе и прошептал на ухо:
- Может, зайдём внутрь?
- Подожди, - ответила она и, слегка отстранившись, добавила, - тут могут быть мои знакомые.
- И что? – не понял Тима.
- Я хочу, чтобы они нас заметили.
- Внутри, где не будет такой сутолоки, они нас скорее заметят.
- Ты ничего не понимаешь, - отрезала девушка, тоже осмотрелась, и потащила его куда-то в сторону.
Тима вдруг почувствовал себя неловко. Отлично подогнанный пиджак неожиданно стал давить на плечи, и рубашка под ним, казалось, пошла винтом. Расстегнув вторую пуговицу и распахнув полы пиджака, он убедился, что всё в порядке; одёрнув рукав, прикрыл вывалившиеся наружу массивные часы. Заодно осмотрел свою спутницу. Она была идеальна, как бронзовая «девушка с кувшином», только не такая печальная. Тугое платье обтягивало её тело, где надо, и даже чуть выступающие лопатки не портили её прямой спины. Весь облик её излучал уверенность и превосходство, возвышая их обоих над ситуацией.
Прорезав толпу, они остановились у собравшихся в кружок трёх девиц, которые элегантно перешёптывались, не замечая никого вокруг.
- Привет, мои дорогие, - до противного слащаво протянула девушка, обращаясь к ним. В этот момент она вырвалась из Тиминой хватки.
- Павла! – воскликнула одна из девиц, та, что была самой пухленькой и чрезмерно розовой. – Сколько лет? – провизжала она, как поросёнок, и бросилась обниматься. Голос у неё и в самом деле был достаточно противный. Её примеру, только не задавая глупых вопросов, последовали и остальные. – А кто этот красавчик с тобой рядом?
- Мой жених, - гордо ответила Павла и демонстративно, чувственно поцеловала его в губы, при этом так заглянув в глаза, что он понял: надо подыграть!
- Разрешите представиться, - официозно заявил Тима, выступая на полшага вперёд, - Тимофей Тобольский: бизнесмен, меценат, скептик и анархист. Примите моё почтение.
Толстушка не растерялась и царственно выставила вперёд руку. Её пухлые пальцы были увенчаны золотыми кольцами с камнями, а излишняя мякоть ладони почти скрывала костяшки. Аккуратно придерживая за ноготки, Тима склонил голову и едва коснулся губами тыльной стороны её ладони. Чувствовал он при этом себя глупо, но, как помнил с детства, так всегда поступал его дед, производя на женщин исключительно благоприятное впечатление. Что ни говори, а старая школа галантности своё дело делает, главное только в цель попасть. А толстушка, вроде как, зарделась ещё сильнее.
- Ах, как изысканно, как старомодно, - пропищала она и тут же поспешила поправиться, - в хорошем смысле старомодности, конечно же. Меня зовут Елизавета, для знакомых просто Лизи.
- Это не пригодится, - расплывшись в лукавой полуулыбке, ответил Тима. Как вести себя и что делать дальше, он не знал, как не знал и того, правильную ли тактику избрал вообще. Но отступить и умолкнуть было нельзя, и потому он выступил ещё немного вперёд, поближе к двум оставшимся подружкам. И хотя они просто протянули ему руки как для делового пожатия, он проделал с ними тот же трюк и под недоумёнными взглядами отступил обратно.
- Где ты его нашла, Пашуня? – не сводя с Тимы глаз, спросила Лизи.
- Не переживай, там больше нету, - ответила Павла и взяла Тиму под руку. – Что-то зябко здесь, мы пойдём. Но сегодня ещё увидимся.
И они снова поплыли сквозь людскую массу ко входу. Спустившись по ступенькам на цокольный этаж, зашли внутрь. В длинном вестибюле на самом деле было ещё прохладнее, чем на улице. На стенах висели какие-то маленькие картинки в дешёвых рамках, пол был устлан красно-синей ковровой дорожкой. Тима даже слегка разочаровался: всё выглядело так просто, так убого. Зато людей здесь почему-то не было, и лишь из глубины помещений, как из сырого подвала, доносилось чьё-то невнятное бормотание.
- А чего они все на улице трутся? – простодушно спросил Тима. – Здесь хорошо, тихо.
- В тишине красоваться не перед кем. А ты хорош, не растерялся, - похвалила его Павла и снова поцеловала. Затем спросила: - Ты когда-нибудь целовал лесбиянок?
Вопрос Тиму удивил, он аж спину выгнул.
- Да как-то не приходилось. Я их даже в глаза никогда не видел, а если и видел, то не знал, что они лесбиянки.
- Тогда поздравляю, сегодня ты имел успех.
- Что? – ещё сильнее удивился Тима. – Они? – он мотнул головой назад.
- Да, - кивнула в ответ Павла.
- Все трое?
- Ага, - подтвердила она, - ты бы только видел их обескураженные лица, когда отходил. Я и сама не ожидала такого откровения от этих прожжённых феминисток. И не смотри на меня так, у меня с ними ничего не было.
Тима хотел было оправдаться, что ничего подобного у него и в мыслях не было, как дверь распахнулась, и в помещение повалили люди. Возглавляла процессию Лизи. Облик её стал возвышеннее и степеннее, наполнившись деловитой сдержанностью, но гордости это скрыть не могло. Она была хозяйкой и правила бал. Смутно припоминая правила светского этикета, Тима усомнился: а можно ли хозяйке идти впереди гостей? Но припомнить ничего не смог, и всё внимание переключил на Павлу, которая, желая пропустить человеческий поток, отступила от него к противоположной стене.
Мелкими шажками люди продвигались между ними, перешёптывались и многозначительно прищуривали глаза; некоторые, ни с того ни с сего, коротко и важно кивали ему, будто лениво кланяясь. Тима, отвлекаясь, отвечал им тем же почтительным движением головы, но с Павлы взгляда старался не спускать, и с неудовольствием отметил, что ей внимания достаётся значительно больше. Кроме того ему показалось, что её приветствуют как-то иначе, насыщеннее, что ли, дружелюбнее, будто все с ней давно знакомы. Но она оставалась холодна, никому не улыбалась и не кивала в ответ, сохраняя на лице абсолютную невозмутимость. Тима чувствовал себя глупо; нечто незримое отличало его от остальных, оно же отделяло и отдаляло. Он подумал, что всё дело в его простецком наряде, но тут же плюнул на этих напыщенных индюков, ведь одеться именно так ему велела Павла. «Значит, зачем-то ей это надо, - подумал он. – В конце концов, о чём-то подобном я догадывался». Но собственные догадки не могли успокоить его задетого самолюбия, и когда люди прошли, он подошёл к своей спутнице и спросил прямо:
- Я им чем-то не нравлюсь?
- Просто ты не такой как они, они это видят и им это не очень-то приятно, - невозмутимо ответила Павла, взяла его за руку и потащила за процессией, прямиком в огромный, тонущий в тёплом свете зал.
- А почему никто из них не поздоровался с тобой на улице?
- Здесь так не принято.
- Почему? – удивился Тима, и ему показалось, что вполне закономерный вопрос прозвучал слишком наивно.
- Потому что это закрытый клуб с открытыми дверями. Войти сюда может каждый, но не каждого клуб примет, но каждого принятого в любой момент может вытолкнуть обратно. Теперь понимаешь?
Тиме показалось, что он понял.
- То есть посредством меня ты хочешь вылететь из клуба?
- Да, - коротко резюмировала Павла.
- Но к чему такие сложности? Почему бы просто не уйти и никогда здесь больше не показываться?
- Лизи обидится.
В пышном зале все полукругом выстроились рядом с Лизи. Пуще прежнего воодушевившись и немного подобрев, она приветствовала всех собравшихся. Её льстивая отрепетированная речь лилась равнинной рекой и, судя по благодушным лицам слушателей, как патока вязла в ублажённых высокомерных ушах.
