— Нет. Мы приехали с Анатаном. О таком тоже не слыхали?
— Не слыхал.
— Теперь мы… нам… — пробормотала Малика.
Не понимая, что происходит, Адэр посмотрел на неё: на окаменевшем лице выперли скулы, губы сжаты, глаза… у неё такие огромные глаза…
Адэр проследил за её взглядом. Седой мальчишка, сильно хромая, шёл вдоль верёвки. Неужели племянник Крикса?
Неосознанно вырвалось:
— Вайс?
Вскрик Малики. Боль в затылке. Мрак.
Под высоким, ослепительно белым сводом парили сизые голуби. Бам… гудело протяжно, тяжело, отдаваясь эхом в невесомом теле.
— Господин… — пробилось сквозь тягучий звон колокола.
И крылья птиц затрепетали, развернулись парусами.
— Яр…
Бам…
— Адэр!
Бам-бам… это не колокол… это сердце. Удар за ударом — чаще, звонче, жёстче.
Он судорожно сглотнул. Непроизвольное движение гортани вызвало прострел в висках. Сжать бы их, но кто-то сзади держит руки, впиваясь в запястья тонкими, раздирающими кожу пальцами.
— Тихо, Адэр. Тихо…
И голос знаком. Где он слышал его раньше? Думать мешал крепчающий шелест полупрозрачных парусов. С каждым ударом сердца он становился всё громче. Ткань затрещала, уже не в состоянии сдерживать шквальный ветер. В ушах раздался хлопок, от которого, казалось, лопнули перепонки. Адэр вскрикнул и открыл глаза. В тот же миг оглушил шум прибоя.
Глубокий вдох, ещё один, ещё… Звуки приутихли. Из размытой пелены проступили грязно-жёлтые глиняные стены и сколоченная из досок дверь. В узкие щели проникали полоски света и тянулись по полу к лицу. Земля под щекой источала мерзкий сладковатый запах. К неестественно выгнутому горлу подступила тошнота. Свернуться бы в калачик, вдавить кулаки в желудок и вывернуть наизнанку…
Адэр дёрнулся. В кожу врезались верёвки — руки связаны за спиной. Скосив глаза, увидел Малику.
— Как вы? — прошептала она мертвенно-белыми губами.
Рванувшись всем телом, Адэр перекатился через живот на другой бок. Перед лицом стена, сплошь покрытая серо-зелёными пятнами. Плесень… Отталкиваясь ногами от пола, отполз на середину лачуги, посмотрел вверх. Потолка нет, прогнившая крыша того и гляди рухнет на голову.
— Где я?
— Прошу вас, говорите тише, — прошептала Малика.
Она лежала на боку с заведёнными за спину руками. Растрёпанные волосы походили на воронье гнездо. Подол платья скомкался и открыл ноги в длинных кровоточащих ранах, словно девушку протащили по камням.
Адэр поелозил по полу, сел:
— Что происходит?
— Тише.
— Как я здесь оказался?
— Вы не помните?
Мысли заметались, вызывая из памяти обрывочные воспоминания: пустая бочка в самодельном душе, кроваво-красные лепестки в ведре с водой, калека-страж, хромой седой мальчишка. Холод ужаса пробежал по загривку и забрал остатки сил.
Адэр завалился на бок. Боясь потерять сознание, считал пятна на стене и убеждал себя, что это всего лишь очередное унизительное действо. Вот-вот откроется дверь, и на пороге объявится «спаситель». Скажет, что чисто случайно оказался в горах и решил заночевать в лачуге. Затем представится братом, сыном или отцом впавшего в немилость начальника-вора. И далее по схеме: «Теперь вы у меня в долгу».
— С тобой о чём-то говорили? — спросил Адэр.
— Нет… Что с нами сделают?
— Ничего. Это розыгрыш. Чья-то глупая шутка.
— Вы сами в это верите?
Верил ли он? Конечно, нет. Но из-за смятения на ум ничего дельного не приходило.
Адэр попытался встать, и не смог подняться даже на колени — кружилась голова и подгибались ноги. Повертелся, поёрзал, кое-как добрался до двери. Сквозь щель между досками просматривался костёр и дымящий над ним медный котёл. Порыв ветра донёс запах варёной рыбы, смешал его с душком плесени и втолкнул в лёгкие мерзкую вонь. Рот наполнился горечью.
Адэр улёгся навзничь. Кулаки вдавились в поясницу. Глядя в небо, разорванное на клочья проломами и дырами в крыше, стало легче дышать.
Послышались хлёсткие щелчки. Адэр вновь придвинулся к двери. Кто-то, стоя снаружи, закрыл собой обзор. Прозвучала многоярусная брань. Раздались стоны и хрипы.
Адэр прильнул щекой к полу. В зазоре между дверью и землёй увидел, как по острым камням передвигаются руки и разодранные в кровь колени. Люди ползли на четвереньках!
Отпрянул назад, отказываясь верить глазам. Воображение… Конечно! Всему виной разыгравшееся воображение!
Снова припал к просвету. Это самое ужасное, что он видел в своей жизни. У людей были искалечены стопы, словно кто-то нещадно прижигал их раскалённым железом и изощрённо выворачивал пальцы.
Не в состоянии сдерживать дрожь, Адэр прижался спиной к стене и только сейчас заметил в дальнем углу, под самой крышей, железный крюк и свисающую с него цепь. Направил взгляд на покрытый тёмными пятнами земляной пол. Втянул в себя тошнотворный сладкий запах и вспомнил: именно так — кровью, болью и страхом — пахло от косули, угодившей под колёса его автомобиля.
Адэр знал, что нельзя поддаваться панике: она лишает способности контролировать чувства и эмоции и вынуждает действовать необдуманно. Он слышал, что в состоянии невыносимого нервного напряжения рассудок разрывает связь с реальностью, спасаясь этим от безумия. Знал, слышал, но не воспринимал чьи-то бредовые идеи всерьёз. Сейчас, глядя на засохшие пятна крови на полу и прислушиваясь к мыслям, пропитанным безудержным ужасом, Адэр стремительно погружался в состояние полного оцепенения. Остановилось время, исчезли звуки, испарился страх, в пустоте растворился мир.
Из ступора вывел душераздирающий крик. За ним последовал взрыв мужицкого хохота, полного желчи и яда. Адэр моргнул. Уже стемнело. Сквозь проломы в крыше виднелись далёкие звёзды. Из щелей и дыр тянуло насыщенным влагой холодком. Шум прибоя отражался от скал многократным эхом и вызывал в задеревеневшем теле внутреннюю дрожь.
От запоздалой мысли сердце ухнуло в яму…
— Малика, — прошептал Адэр. — Ты здесь?
Всмотрелся в темноту. Разглядев силуэт лежащей на полу девушки, перевёл дух. Подвигал плечами, ногами. Ощутил в мышцах болезненное покалывание вперемежку с нестерпимым жжением. Попытался пошевелить пальцами — бесполезно, запястья стянуты слишком туго.
— Малика! — вновь позвал Адэр.
Будто в ответ на его призыв проскрежетала дверная задвижка и в лачугу ввалились двое. Один — долговязый, как веха, в рваной майке на изувеченном теле — держал горящий факел. Чадящий дым вытеснил из лачуги тошнотворные запахи.
Второй, Хлыст, — вроде бы так обращался к нему Оса, — поставил перед Адэром глиняную плошку:
— Жри.
Адэр уставился в черепок; на поверхности мутной жижи проблёскивал, как молния, оранжевый огонь факела.
— Лакай. Знаешь, как собачонка лакает? — Хлыст почавкал.
— Я не собачонка, — сказал Адэр и, забыв о головокружении, тошноте и затёкшем теле, поднялся на ноги.
Он был на голову выше мужиков, намного шире в плечах, да и сытая жизнь обеспечила ему превосходство над голодранцами.
Хлыст сделал шаг назад:
— Ты куда это пятки намылил? — Вытащил из-за пояса кнут и указал в дальний угол лачуги. — Давай-ка туда.
Щёлкая кручёной верёвкой перед лицом Адэра, заставил его попятиться и вжаться в стену, покрытую крошечными каплями влаги:
— На колени!
— Я ни перед кем не встаю на колени.
— Слышь, Жердяй, какие мы гордые, — обратился Хлыст к приятелю и, перехватив кнут, со всей силой вонзил конец рукоятки Адэру в солнечное сплетение.
Задохнувшись, он сложился пополам и от удара в спину рухнул на колени. Не успел опомниться, как сзади прогремела цепь, запястья стянуло холодное железо. Сквозь гул в ушах пробился щелчок карабина. Руки с хрустом в плечах вздёрнулись, вынуждая упереться лбом в землю. В глазах потемнело.
— То, что ты важная птица, за версту видно, — словно из глубокого колодца донёсся голос Хлыста. — Но мы и тебя обломаем.
— Ты ещё пожалеешь, — просипел Адэр.
Хлыст ладонью похлопал его по загривку:
— Уже жалею. А сапоги у тебя будь здоров. Хороши сапоги. Слышь, Жердяй! Сапоги, говорю, что надо. Чур, мои.
— А девка, чур, моя, — откликнулся долговязый бандит.
Хлыст вернулся к Малике, ботинком придвинул к ней плошку:
— Лакай. — Толкнул носком Малику в живот. — Оглохла? Жердяй! Посвети.
Приподнимая факел над головой, Жердяй присел на корточки:
— А ей, похоже, хана. — Пощупал девичью ногу. — Отхарим, пока тёплая?
— Спрошу у старшого, — откликнулся Хлыст.
— Остынет, жалко.
Адэр дёрнулся, завалился вбок. Плечи и спину пронзила боль, удлиняя и скручивая связки. Подтянул к себе локти — откуда только силы взялись, — шаркнул по земле сапогами. Встал на колени и с трудом выдохнул.
Он не видел, как исчез Хлыст. Не видел лица Малики — плебейку загораживал сидящий на корточках Жердяй. Адэр смотрел на грязную пятерню, елозящую по девичьей ноге.
Не заметил, как появились Хлыст и Оса. Только скрип дужки вынудил бросить взгляд на бадью в чьих-то руках. Сейчас бы молить о пощаде, посулить весь мир в обмен на свободу, но Адэр смотрел, как мелко дрожат короткие мясистые пальцы, сжимая девичье колено.
Нет… он не мог этого видеть. От дыма факела слезились глаза, по стенам прыгали тени, искажая действительность. И мешало мерзкое чувство, будто лапают его, а не Малику. И дрожат не эти уродливые пальцы, а трясётся всё его естество, противясь пошлым прикосновениям. Сквозь вату в ушах пробивался разговор. Послушать бы, о чём говорят, но в голове захлёбывался внутренний голос: «Только не здесь. Пожалуйста, насилуйте не здесь».
Кто-то выплеснул на Малику воду. От её кашля прорезался слух.
— Отдай её мне, — гнусавил Жердяй. — Всё равно ведь подохнет.
Оса почесал впалый живот:
— Угомонись.
— К Хлысту Ташка прибегает, а я гуся вручную гну, — продолжил Жердяй. — Надоело.
— Да цыть ты! — прикрикнул Оса и склонился над Маликой. — Ну что? Оклемалась? Ты помирать погодь. Скажут — помрёшь, а сама не вздумай.
Выхватил у Жердяя факел и вышел из лачуги.
Жердяй кинулся за ним:
— Оса! Давай её вместе… я ведь не против.
На фоне дверного проёма мелькнул силуэт Хлыста, шкрябнула задвижка.
— Малика…
В ответ хриплое дыхание.
— Что они с тобой сделали? Малика…
— Ничего.
Адэр переступил с колена на колено. Попытался выпрямить спину, руки свело судорогой.
— Малика! Что это стучит?
— Зубы.
— Какие зубы?
— Мои зубы.
Кто-то, непомерно храбрый, рассмеялся бы, решив, что девушка пошутила. Но Адэр не был бесшабашным смельчаком. Он тянулся и бился в клейкой паутине страха и не мог вырваться.
— Малика… Тебе страшно?
— Очень.
— Не бойся, Малика. — Адэр судорожно глотнул. — Не надо бояться.
— Мне холодно.
— Передвинься на сухое.
— Не могу. У меня вывихнуты плечи.
Адэр представил, какая это, должно быть, адская боль. И то, что сейчас испытывает он, сильный мужчина, ничто по сравнению с муками девушки.
— Продержись до утра. Хорошо?
— Что будет утром?
— Нас отпустят.
«Нас отпустят, — твердил он, склоняя голову к земле. — Нас обязательно отпустят».
Утром никто не пришёл. Не чувствуя рук и спины, зато ощущая невыносимый холод, Адэр переступал с колена на колено и смотрел на Малику. Она лежала в той же позе, что и ночью. Вокруг закрытых глаз проступила синева, обескровленные губы крепко сжаты, некогда смуглое лицо приобрело землистый цвет. И лишь маленькие капли пота на лбу и висках дарили надежду, что девушка жива.
— Малика, — тихонько позвал Адэр. — Ты спишь?
— Нет.
— Плечи болят?
— Нет.
— Нельзя всё время лежать. Надо хоть немного двигаться.
— Я берегу силы, — произнесла Малика. — Для побега.
О каком побеге она мечтает? Тело раздулось и задеревенело. При малейшем движении казалось, что внутренний огонь сжигает мышцы и обугливает кости. Ступни и кисти замёрзли настолько, что ударь по ним, и они раскрошатся на тысячи льдинок.
— Малика, я скажу им, что я правитель. И нас отпустят.
— Вы настолько наивны?
Адэр уронил голову на грудь. Нет, он не наивный. Ночь, пронизанная болью и кошмарами, измучила его. Она высосала надежду на спасение, и освободившееся в рассудке место надо было срочно чем-то заполнить — будь то утопия или самообман, — лишь бы животный страх перед неизвестностью не поглотил разум целиком.
Адэр закрыл глаза. За стенами сварливо щебечут птицы. Чуть дальше, за горным кряжем, задиристый ветер гонит по пустоши песок. Где-то тёплое небо трётся о крыши домов. А где-то игривое солнце плещется в лужах на асфальте. Там, за бандитским лагерем, бурлит необычайное по силе и размаху счастье, о существовании которого никто не догадывается. Он сам до вчерашнего дня не догадывался, какое это блаженство — стоять над обрывом и слушать ворчание моря. Или сидеть в тесном кресле и смотреть на спящий сад. Адэр бредил глотком хрустальной воды и запахом чистого тела. Грезил о шелесте листвы над головой и шорохе травы под ногами. Он изнывал по мизерным радостям, которых не замечал ранее, и не знал, что из них складывается счастье.
Свет в дырах крыши с каждой минутой становился ярче. Спёртый воздух быстро нагревался, будто лачуга была накрыта железом. По лицу струился пот, капал с кончика носа и подбородка в тёмную кляксу на полу. Пятно приобретало чёрный с красноватым отливом цвет.
Адэр облизнул пересохшие губы. Неужели он так и умрёт — на коленях, — глядя на чужую кровь?
— Не думайте о смерти, — произнесла Малика.
Фраза, прозвучавшая в унисон его мыслям, ничуть не озадачила. Адэр не знал, что для них лучше: остаться в живых или умереть. О людях, ползающих на четвереньках, решил промолчать.
— Они ждут кого-то, — продолжила Малика. — Иначе почему мы до сих пор живы? Почему у нас не спрашивают, кто мы и откуда? Нашу судьбу решит тот, кого они ждут. Если он будет говорить с вами, постарайтесь узнать его имя. Хотя… он не скажет правду.
— Я скажу ему, что за нас с тобой дадут большой выкуп.
— Почему он не потребовал выкуп за племянника Крикса? — Малика вздохнула. — Это не племянник Крикса. Мы ошиблись.
Клацнула задвижка. При виде сексуально озабоченного подонка у Адэра свело челюсть. Жердяй, не церемонясь, схватил Малику за ворот платья, рывком поднял на ноги и грубо повернул к себе спиной. Не издав ни звука, она уткнулась лбом в стену. У неё были связаны локти, притом настолько туго, что сквозь ткань платья проступали сведённые лопатки, а скрюченные пальцы приобрели сине-фиолетовый цвет.
Жердяй отбросил верёвку в сторону — руки Малики упали вдоль тела, как плети — и, схватив пленницу за волосы, вывел наружу.
Пытаясь усмирить внутренний озноб, Адэр бубнил под нос гимн Тезара, но нет-нет и умолкал в ожидании криков. Слышал шум прибоя, треск костра и завывание ветра в щелях.
Он уже сбился со счёта, сколько раз произнёс слова, восхваляющие могущество и несокрушимость великой державы. Когда решил, что ему не суждено увидеть Малику, Жердяй втолкнул её в лачугу, стянул запястья верёвкой — на этот раз спереди — и подошёл к Адэру.
Загремела цепь. Щёлкнул карабин. Не сдержав крик, Адэр повалился на землю. Мощная горячая волна прокатилась по телу и выплеснулась из глаз жгучими слезами.
От крепкой хватки за плечи сдавило дыхание. Однако Жердяй явно переоценил себя — поставить пленника на ноги ему не удалось. Ругнувшись, вцепился в рубаху (благо она сшита из добротного шёлка) и потащил Адэра волоком по полу.
В лицо ударил яркий свет. В спину вонзились острые камни. Скрипнула дужка бадьи. Хлынувшая сверху ледяная солёная вода привела в чувства.
— Не слыхал.
— Теперь мы… нам… — пробормотала Малика.
Не понимая, что происходит, Адэр посмотрел на неё: на окаменевшем лице выперли скулы, губы сжаты, глаза… у неё такие огромные глаза…
Адэр проследил за её взглядом. Седой мальчишка, сильно хромая, шёл вдоль верёвки. Неужели племянник Крикса?
Неосознанно вырвалось:
— Вайс?
Вскрик Малики. Боль в затылке. Мрак.
Часть 12
***
Под высоким, ослепительно белым сводом парили сизые голуби. Бам… гудело протяжно, тяжело, отдаваясь эхом в невесомом теле.
— Господин… — пробилось сквозь тягучий звон колокола.
И крылья птиц затрепетали, развернулись парусами.
— Яр…
Бам…
— Адэр!
Бам-бам… это не колокол… это сердце. Удар за ударом — чаще, звонче, жёстче.
Он судорожно сглотнул. Непроизвольное движение гортани вызвало прострел в висках. Сжать бы их, но кто-то сзади держит руки, впиваясь в запястья тонкими, раздирающими кожу пальцами.
— Тихо, Адэр. Тихо…
И голос знаком. Где он слышал его раньше? Думать мешал крепчающий шелест полупрозрачных парусов. С каждым ударом сердца он становился всё громче. Ткань затрещала, уже не в состоянии сдерживать шквальный ветер. В ушах раздался хлопок, от которого, казалось, лопнули перепонки. Адэр вскрикнул и открыл глаза. В тот же миг оглушил шум прибоя.
Глубокий вдох, ещё один, ещё… Звуки приутихли. Из размытой пелены проступили грязно-жёлтые глиняные стены и сколоченная из досок дверь. В узкие щели проникали полоски света и тянулись по полу к лицу. Земля под щекой источала мерзкий сладковатый запах. К неестественно выгнутому горлу подступила тошнота. Свернуться бы в калачик, вдавить кулаки в желудок и вывернуть наизнанку…
Адэр дёрнулся. В кожу врезались верёвки — руки связаны за спиной. Скосив глаза, увидел Малику.
— Как вы? — прошептала она мертвенно-белыми губами.
Рванувшись всем телом, Адэр перекатился через живот на другой бок. Перед лицом стена, сплошь покрытая серо-зелёными пятнами. Плесень… Отталкиваясь ногами от пола, отполз на середину лачуги, посмотрел вверх. Потолка нет, прогнившая крыша того и гляди рухнет на голову.
— Где я?
— Прошу вас, говорите тише, — прошептала Малика.
Она лежала на боку с заведёнными за спину руками. Растрёпанные волосы походили на воронье гнездо. Подол платья скомкался и открыл ноги в длинных кровоточащих ранах, словно девушку протащили по камням.
Адэр поелозил по полу, сел:
— Что происходит?
— Тише.
— Как я здесь оказался?
— Вы не помните?
Мысли заметались, вызывая из памяти обрывочные воспоминания: пустая бочка в самодельном душе, кроваво-красные лепестки в ведре с водой, калека-страж, хромой седой мальчишка. Холод ужаса пробежал по загривку и забрал остатки сил.
Адэр завалился на бок. Боясь потерять сознание, считал пятна на стене и убеждал себя, что это всего лишь очередное унизительное действо. Вот-вот откроется дверь, и на пороге объявится «спаситель». Скажет, что чисто случайно оказался в горах и решил заночевать в лачуге. Затем представится братом, сыном или отцом впавшего в немилость начальника-вора. И далее по схеме: «Теперь вы у меня в долгу».
— С тобой о чём-то говорили? — спросил Адэр.
— Нет… Что с нами сделают?
— Ничего. Это розыгрыш. Чья-то глупая шутка.
— Вы сами в это верите?
Верил ли он? Конечно, нет. Но из-за смятения на ум ничего дельного не приходило.
Адэр попытался встать, и не смог подняться даже на колени — кружилась голова и подгибались ноги. Повертелся, поёрзал, кое-как добрался до двери. Сквозь щель между досками просматривался костёр и дымящий над ним медный котёл. Порыв ветра донёс запах варёной рыбы, смешал его с душком плесени и втолкнул в лёгкие мерзкую вонь. Рот наполнился горечью.
Адэр улёгся навзничь. Кулаки вдавились в поясницу. Глядя в небо, разорванное на клочья проломами и дырами в крыше, стало легче дышать.
Послышались хлёсткие щелчки. Адэр вновь придвинулся к двери. Кто-то, стоя снаружи, закрыл собой обзор. Прозвучала многоярусная брань. Раздались стоны и хрипы.
Адэр прильнул щекой к полу. В зазоре между дверью и землёй увидел, как по острым камням передвигаются руки и разодранные в кровь колени. Люди ползли на четвереньках!
Отпрянул назад, отказываясь верить глазам. Воображение… Конечно! Всему виной разыгравшееся воображение!
Снова припал к просвету. Это самое ужасное, что он видел в своей жизни. У людей были искалечены стопы, словно кто-то нещадно прижигал их раскалённым железом и изощрённо выворачивал пальцы.
Не в состоянии сдерживать дрожь, Адэр прижался спиной к стене и только сейчас заметил в дальнем углу, под самой крышей, железный крюк и свисающую с него цепь. Направил взгляд на покрытый тёмными пятнами земляной пол. Втянул в себя тошнотворный сладкий запах и вспомнил: именно так — кровью, болью и страхом — пахло от косули, угодившей под колёса его автомобиля.
Адэр знал, что нельзя поддаваться панике: она лишает способности контролировать чувства и эмоции и вынуждает действовать необдуманно. Он слышал, что в состоянии невыносимого нервного напряжения рассудок разрывает связь с реальностью, спасаясь этим от безумия. Знал, слышал, но не воспринимал чьи-то бредовые идеи всерьёз. Сейчас, глядя на засохшие пятна крови на полу и прислушиваясь к мыслям, пропитанным безудержным ужасом, Адэр стремительно погружался в состояние полного оцепенения. Остановилось время, исчезли звуки, испарился страх, в пустоте растворился мир.
Из ступора вывел душераздирающий крик. За ним последовал взрыв мужицкого хохота, полного желчи и яда. Адэр моргнул. Уже стемнело. Сквозь проломы в крыше виднелись далёкие звёзды. Из щелей и дыр тянуло насыщенным влагой холодком. Шум прибоя отражался от скал многократным эхом и вызывал в задеревеневшем теле внутреннюю дрожь.
От запоздалой мысли сердце ухнуло в яму…
— Малика, — прошептал Адэр. — Ты здесь?
Всмотрелся в темноту. Разглядев силуэт лежащей на полу девушки, перевёл дух. Подвигал плечами, ногами. Ощутил в мышцах болезненное покалывание вперемежку с нестерпимым жжением. Попытался пошевелить пальцами — бесполезно, запястья стянуты слишком туго.
— Малика! — вновь позвал Адэр.
Будто в ответ на его призыв проскрежетала дверная задвижка и в лачугу ввалились двое. Один — долговязый, как веха, в рваной майке на изувеченном теле — держал горящий факел. Чадящий дым вытеснил из лачуги тошнотворные запахи.
Второй, Хлыст, — вроде бы так обращался к нему Оса, — поставил перед Адэром глиняную плошку:
— Жри.
Адэр уставился в черепок; на поверхности мутной жижи проблёскивал, как молния, оранжевый огонь факела.
— Лакай. Знаешь, как собачонка лакает? — Хлыст почавкал.
— Я не собачонка, — сказал Адэр и, забыв о головокружении, тошноте и затёкшем теле, поднялся на ноги.
Он был на голову выше мужиков, намного шире в плечах, да и сытая жизнь обеспечила ему превосходство над голодранцами.
Хлыст сделал шаг назад:
— Ты куда это пятки намылил? — Вытащил из-за пояса кнут и указал в дальний угол лачуги. — Давай-ка туда.
Щёлкая кручёной верёвкой перед лицом Адэра, заставил его попятиться и вжаться в стену, покрытую крошечными каплями влаги:
— На колени!
— Я ни перед кем не встаю на колени.
— Слышь, Жердяй, какие мы гордые, — обратился Хлыст к приятелю и, перехватив кнут, со всей силой вонзил конец рукоятки Адэру в солнечное сплетение.
Задохнувшись, он сложился пополам и от удара в спину рухнул на колени. Не успел опомниться, как сзади прогремела цепь, запястья стянуло холодное железо. Сквозь гул в ушах пробился щелчок карабина. Руки с хрустом в плечах вздёрнулись, вынуждая упереться лбом в землю. В глазах потемнело.
— То, что ты важная птица, за версту видно, — словно из глубокого колодца донёсся голос Хлыста. — Но мы и тебя обломаем.
— Ты ещё пожалеешь, — просипел Адэр.
Хлыст ладонью похлопал его по загривку:
— Уже жалею. А сапоги у тебя будь здоров. Хороши сапоги. Слышь, Жердяй! Сапоги, говорю, что надо. Чур, мои.
— А девка, чур, моя, — откликнулся долговязый бандит.
Хлыст вернулся к Малике, ботинком придвинул к ней плошку:
— Лакай. — Толкнул носком Малику в живот. — Оглохла? Жердяй! Посвети.
Приподнимая факел над головой, Жердяй присел на корточки:
— А ей, похоже, хана. — Пощупал девичью ногу. — Отхарим, пока тёплая?
— Спрошу у старшого, — откликнулся Хлыст.
— Остынет, жалко.
Адэр дёрнулся, завалился вбок. Плечи и спину пронзила боль, удлиняя и скручивая связки. Подтянул к себе локти — откуда только силы взялись, — шаркнул по земле сапогами. Встал на колени и с трудом выдохнул.
Он не видел, как исчез Хлыст. Не видел лица Малики — плебейку загораживал сидящий на корточках Жердяй. Адэр смотрел на грязную пятерню, елозящую по девичьей ноге.
Не заметил, как появились Хлыст и Оса. Только скрип дужки вынудил бросить взгляд на бадью в чьих-то руках. Сейчас бы молить о пощаде, посулить весь мир в обмен на свободу, но Адэр смотрел, как мелко дрожат короткие мясистые пальцы, сжимая девичье колено.
Нет… он не мог этого видеть. От дыма факела слезились глаза, по стенам прыгали тени, искажая действительность. И мешало мерзкое чувство, будто лапают его, а не Малику. И дрожат не эти уродливые пальцы, а трясётся всё его естество, противясь пошлым прикосновениям. Сквозь вату в ушах пробивался разговор. Послушать бы, о чём говорят, но в голове захлёбывался внутренний голос: «Только не здесь. Пожалуйста, насилуйте не здесь».
Кто-то выплеснул на Малику воду. От её кашля прорезался слух.
— Отдай её мне, — гнусавил Жердяй. — Всё равно ведь подохнет.
Оса почесал впалый живот:
— Угомонись.
— К Хлысту Ташка прибегает, а я гуся вручную гну, — продолжил Жердяй. — Надоело.
— Да цыть ты! — прикрикнул Оса и склонился над Маликой. — Ну что? Оклемалась? Ты помирать погодь. Скажут — помрёшь, а сама не вздумай.
Выхватил у Жердяя факел и вышел из лачуги.
Жердяй кинулся за ним:
— Оса! Давай её вместе… я ведь не против.
На фоне дверного проёма мелькнул силуэт Хлыста, шкрябнула задвижка.
— Малика…
В ответ хриплое дыхание.
— Что они с тобой сделали? Малика…
— Ничего.
Адэр переступил с колена на колено. Попытался выпрямить спину, руки свело судорогой.
— Малика! Что это стучит?
— Зубы.
— Какие зубы?
— Мои зубы.
Кто-то, непомерно храбрый, рассмеялся бы, решив, что девушка пошутила. Но Адэр не был бесшабашным смельчаком. Он тянулся и бился в клейкой паутине страха и не мог вырваться.
— Малика… Тебе страшно?
— Очень.
— Не бойся, Малика. — Адэр судорожно глотнул. — Не надо бояться.
— Мне холодно.
— Передвинься на сухое.
— Не могу. У меня вывихнуты плечи.
Адэр представил, какая это, должно быть, адская боль. И то, что сейчас испытывает он, сильный мужчина, ничто по сравнению с муками девушки.
— Продержись до утра. Хорошо?
— Что будет утром?
— Нас отпустят.
«Нас отпустят, — твердил он, склоняя голову к земле. — Нас обязательно отпустят».
***
Утром никто не пришёл. Не чувствуя рук и спины, зато ощущая невыносимый холод, Адэр переступал с колена на колено и смотрел на Малику. Она лежала в той же позе, что и ночью. Вокруг закрытых глаз проступила синева, обескровленные губы крепко сжаты, некогда смуглое лицо приобрело землистый цвет. И лишь маленькие капли пота на лбу и висках дарили надежду, что девушка жива.
— Малика, — тихонько позвал Адэр. — Ты спишь?
— Нет.
— Плечи болят?
— Нет.
— Нельзя всё время лежать. Надо хоть немного двигаться.
— Я берегу силы, — произнесла Малика. — Для побега.
О каком побеге она мечтает? Тело раздулось и задеревенело. При малейшем движении казалось, что внутренний огонь сжигает мышцы и обугливает кости. Ступни и кисти замёрзли настолько, что ударь по ним, и они раскрошатся на тысячи льдинок.
— Малика, я скажу им, что я правитель. И нас отпустят.
— Вы настолько наивны?
Адэр уронил голову на грудь. Нет, он не наивный. Ночь, пронизанная болью и кошмарами, измучила его. Она высосала надежду на спасение, и освободившееся в рассудке место надо было срочно чем-то заполнить — будь то утопия или самообман, — лишь бы животный страх перед неизвестностью не поглотил разум целиком.
Адэр закрыл глаза. За стенами сварливо щебечут птицы. Чуть дальше, за горным кряжем, задиристый ветер гонит по пустоши песок. Где-то тёплое небо трётся о крыши домов. А где-то игривое солнце плещется в лужах на асфальте. Там, за бандитским лагерем, бурлит необычайное по силе и размаху счастье, о существовании которого никто не догадывается. Он сам до вчерашнего дня не догадывался, какое это блаженство — стоять над обрывом и слушать ворчание моря. Или сидеть в тесном кресле и смотреть на спящий сад. Адэр бредил глотком хрустальной воды и запахом чистого тела. Грезил о шелесте листвы над головой и шорохе травы под ногами. Он изнывал по мизерным радостям, которых не замечал ранее, и не знал, что из них складывается счастье.
Свет в дырах крыши с каждой минутой становился ярче. Спёртый воздух быстро нагревался, будто лачуга была накрыта железом. По лицу струился пот, капал с кончика носа и подбородка в тёмную кляксу на полу. Пятно приобретало чёрный с красноватым отливом цвет.
Адэр облизнул пересохшие губы. Неужели он так и умрёт — на коленях, — глядя на чужую кровь?
— Не думайте о смерти, — произнесла Малика.
Фраза, прозвучавшая в унисон его мыслям, ничуть не озадачила. Адэр не знал, что для них лучше: остаться в живых или умереть. О людях, ползающих на четвереньках, решил промолчать.
— Они ждут кого-то, — продолжила Малика. — Иначе почему мы до сих пор живы? Почему у нас не спрашивают, кто мы и откуда? Нашу судьбу решит тот, кого они ждут. Если он будет говорить с вами, постарайтесь узнать его имя. Хотя… он не скажет правду.
— Я скажу ему, что за нас с тобой дадут большой выкуп.
— Почему он не потребовал выкуп за племянника Крикса? — Малика вздохнула. — Это не племянник Крикса. Мы ошиблись.
Клацнула задвижка. При виде сексуально озабоченного подонка у Адэра свело челюсть. Жердяй, не церемонясь, схватил Малику за ворот платья, рывком поднял на ноги и грубо повернул к себе спиной. Не издав ни звука, она уткнулась лбом в стену. У неё были связаны локти, притом настолько туго, что сквозь ткань платья проступали сведённые лопатки, а скрюченные пальцы приобрели сине-фиолетовый цвет.
Жердяй отбросил верёвку в сторону — руки Малики упали вдоль тела, как плети — и, схватив пленницу за волосы, вывел наружу.
Пытаясь усмирить внутренний озноб, Адэр бубнил под нос гимн Тезара, но нет-нет и умолкал в ожидании криков. Слышал шум прибоя, треск костра и завывание ветра в щелях.
Он уже сбился со счёта, сколько раз произнёс слова, восхваляющие могущество и несокрушимость великой державы. Когда решил, что ему не суждено увидеть Малику, Жердяй втолкнул её в лачугу, стянул запястья верёвкой — на этот раз спереди — и подошёл к Адэру.
Загремела цепь. Щёлкнул карабин. Не сдержав крик, Адэр повалился на землю. Мощная горячая волна прокатилась по телу и выплеснулась из глаз жгучими слезами.
От крепкой хватки за плечи сдавило дыхание. Однако Жердяй явно переоценил себя — поставить пленника на ноги ему не удалось. Ругнувшись, вцепился в рубаху (благо она сшита из добротного шёлка) и потащил Адэра волоком по полу.
В лицо ударил яркий свет. В спину вонзились острые камни. Скрипнула дужка бадьи. Хлынувшая сверху ледяная солёная вода привела в чувства.
