— Ты по делу давай, — прикрикнул на неё бородач.
— Так я по делу, — огрызнулась селянка и сделала ещё полшага вперёд. — Хворост лёгкий, но когда много и мокрый — тяжёлый. Телега и увязла. Лошадь дёрг, дёрг, а тронуться не может. Муж раз огрел её вожжами. Ещё раз. Лошадь как рванула, телегу по глине как понесло. А тут, как назло, граф на своей машине навстречу ехал. Ну и зацепило жердиной ту самую машину. Совсем чуток. Только грязь сбоку смазало. Пока крику-шуму, прибежали графовы холуи. Лошадь забрали, телегу забрали и хворост забрали. Сказали, после суда отдадут. А на суде сказали, что и лошадь, и телега… — Женщина на секунду умолкла и с трудом выговорила: — …Кон… пек… сакция за ущерб. Но этого мало, и мой муж должен три года отрабатывать на конюшне графа.
Селянка достала из кармана сложенный листок, положила на край стола. Шмыгнула носом.
— Я не пересматриваю решения суда, — тихо повторил Адэр.
Женщина с пришибленным видом вернулась к двери.
Краснощёкий старик крякнул, пригладил бороду:
— Смерть ребёнка — несчастный случай. За царапину — имущество забрали и мужика в рабы записали. А обкраденного человека на пять лет в искупительное поселение отправили. Где же справедливость? Где её искать?
— Какого человека? — спросил Адэр.
— Хворост-то ко мне везли. А тот хворост моего сына был. Он сначала к ним кинулся, — бородач кивком указал на селянку. — За компенсацией. Да что с них возьмёшь? А потом уж он пошёл к графу. А тот, мол, не было хвороста, и всё тут. Ну и обозвал мой сын графа вором. Погорячился… да… согласен. Но ведь сын прав! А через два дня его в суд. И за клевету на пять лет. Вот я и спрашиваю: где ж нам ту справедливость искать?
Бородач тяжёлым шагом прошествовал через кабинет, вытащил из-за пазухи лист бумаги и положил на стол:
— Нижайше просим: пусть по новой судят.
— Это невозможно.
Старик пригладил бороду, покосился на спутников. Выгнул бровь дугой:
— Значит, в Порубежье справедливости нет?
Потянулся к лежащим на столе листам.
— Оставь, — сказал Адэр.
Бородач отдёрнул от бумаг руку.
— Можете уйти.
Озадаченно переглядываясь, селяне покинули кабинет.
Адэр посмотрел в окно; по дороге уныло брели три серые фигуры. Вытащил из стола родословные книги дворян. Немного погодя приказал Гюсту вернуть в Порубежье, а затем вызвать в замок доктора юридических наук, профессора университета правосудия в Маншере, графа Юстина Ассиза.
За целый день о ней никто не вспомнил. Просидев в библиотеке до вечера, Малика отправилась к Муну. Старика в комнате не оказалось. Пробегающая мимо служанка сообщила, что смотритель занят подготовкой апартаментов для советников. В такие минуты на глаза Муну лучше не попадаться. Погружённый в работу, он становился ворчливым, ко всему придирался и всех понукал.
Малика отправилась к себе. Войдя в унылую комнату, села перед трюмо. Из зеркала на неё смотрели усталые глаза. Лицо, обрамлённое в серо-золотистую рамку, выглядело изнурённым.
Дверь приоткрылась.
— Ты не спишь? — прозвучал голос Вельмы.
— Нет, — сказала Малика. Подошла к окну и раскрыла лежащую на подоконнике книгу.
Вельма в нерешительности потопталась у порога:
— Я вчера не смогла прийти.
— Ничего страшного. Мне не нужна сиделка. Поговори с Муном. Пусть подыщет для тебя другую работу.
— У меня уже есть работа. Я теперь личная служанка правителя.
Малика окинула взглядом стройную фигурку, облачённую в легкомысленное платье — грязно-сиреневое (опять же обман зрения), с глубоким вырезом и множеством кружевных воланов, — и еле сдержалась, чтобы досадливо не сморщиться. Нельзя давать волю чувствам и выплёскивать недовольство на глупую девчонку только за то, что она совершает ошибку.
— У тебя новое платье.
Улыбаясь, Вельма провела ладонями по юбке:
— Нравится?
— Служанки так не ходят.
— Мун занят. Без его распоряжения униформу не выдают. Ты на меня не обиделась?
— За что?
— Я вчера не пришла.
— Не говори ерунду.
— Вот и ладненько. — Вельма умостилась на подоконнике, подышала на стекло, на запотевшем пятачке нарисовала сердечко. — Знаешь, чем я буду заниматься?
— Не имею понятия.
— Всем, — рассмеялась Вельма.
Передёрнув плечами, Малика вытащила из-под неё книгу.
— Всё читаешь, читаешь. Не надоело?
— Нет.
— Чем ты занималась в замке до болезни?
— Ничем.
— Как это?
— У тебя, наверное, много работы, — проговорила Малика. — Не хочу тебя задерживать.
— Да, работы много, — согласилась Вельма. — Поменять постельное белье... Знаешь, какая у правителя кровать? Огромная-преогромная, как твоих три. Или нет, четыре. Взбить подушки, сменить полотенца, вытереть пыль. Работы много… А хочешь, я попрошу правителя, чтобы он и тебя взял?
— Нет!
— Ну и зря. Накрывала бы в обеденном зале на стол или гладила сорочки. Вчера из Тезара машина приехала. Полная его одежды. В гардеробную зайти нельзя, кругом коробки с обувью, чехлы с костюмами, чемоданы. Подумай. Я могу поговорить.
— Нет!
— Вот заладила: нет да нет. Со своими книжками совсем зачахнешь. Ладно, пойду к Муну. Может, уже освободился. — Вельма соскочила с подоконника, поправила сползший с плеча рукав платья. — Как ты с ним ладишь?
— С кем?
— С Муном. Он всегда такой нервный?
Малика улеглась на кровать и уткнулась в книжку.
Вельма словно только этого и ждала. Уселась в ногах и принялась накручивать на палец белокурый локон:
— Нервный и злой, точно муху проглотил. Целый день ворчит: то с чердака не тот стол притащили, то паутину увидел. Всё ему не так. Хотя сегодня все нервные.
— Кто это — все?
— Да все: правитель, маркиз Бархат, секретарь, охранители. Хотя понятно — почему.
— И почему же?
— Ты ничего не знаешь?
Малика отложила книжку:
— Не знаю.
— Ничегошеньки-ничегошеньки?
— Говори уже!
— Скоро в замок знатные гости приедут. Один… имя такое чудное… Без чего-то...
— Безбур. Мави Безбур.
— Точно! А второй какой-то профессор из Маншера.
— Кто тебе сказал?
— Никто. Я слышала разговор Гюста с охранителями.
— Иди, Вельма, — произнесла Малика. — Я хочу спать.
Взглянув на неё с усмешкой, Вельма удалилась.
Малика поднялась с кровати. Сделала круг по спальне, выглянула в коридор. Тихо… А в другом крыле замка бурлит жизнь. Даже Вельма, три дня как приехала, и уже кружит в водовороте событий.
Малика прошла по пустым, затянутым сумраком переходам, спустилась по пыльной лестнице, с третьей попытки открыла скрипучую дверь и ступила на иссохшую от жаркого солнца землю. Возле этого флигеля она ходила очень редко. Здесь ничего не росло, окна в грязных разводах наводили тоску, карнизы в трещинах и разломах грозили свалиться на голову, из расположенного поодаль гаража всегда долетал какой-то специфический душок. Сейчас же под стремительно темнеющим небом покачивались тонкие деревца и поросли кустарника, а со стороны вытянутого здания ветер доносил запах свежей побелки и краски.
Малика двинулась к приоткрытым воротам, из которых вырывалась узкая полоска света.
— Есть тут кто? — крикнула она, заглянув в гараж.
Вдоль стены вольготно стояли несколько машин, среди них в свете белых ламп сиял серебром автомобиль Адэра. В дальнем углу возле полок, тумб и шкафов виднелся автомобиль цвета закатного солнца, с поднятой крышкой капота и распахнутыми дверцами.
Малика хотела уже уйти, когда из глубины помещения прозвучало:
— А кто нужен?
Малика подошла к машине Вилара:
— Добрый вечер.
Из-за крышки капота показался белобрысый человек средних лет, одетый в промасленную робу. Сведя на переносице белёсые брови, глянул на неё, как на шуруп, который странным образом остался после сборки механизма:
— Для кого добрый, а для кого — так себе. Чего хотела?
— Я Малика.
— Знаю. Внучка смотрителя.
— Верно. А вы водитель маркиза Бархата?
— Он самый.
— Как вас зовут?
Мужчина плюнул на руку, принялся тереть тряпкой ладонь:
— Ну, Зульц. Что дальше?
— Ничего, Нузульц. Я на минутку заскочила. Думала…
— Просто Зульц, — перебил водитель. — Без всяких «ну».
— Простите, — смутилась Малика. — Я думала, что в гараже забыли выключить свет.
— Минута прошла.
Малика переступила с ноги на ногу. Шофёр явно был не в духе, каждое слово бросал как подачку назойливой собаке. Но желание хоть чем-то перебить оскомину от разговора с Вельмой не позволило развернуться и уйти, гордо хлопнув воротами гаража.
Малика провела пальцами по царапине:
— Красивая машина, а бок поцарапан.
— Это, девонька, крыло.
Малика рассмеялась:
— Вот уж не знала, что у машины есть крылья.
Зульц бросил тряпку в бак для мусора:
— Не женское это дело — в гараже торчать. Шла бы на кухню, посуду, что ли, помыла.
— Сдалась вам эта посуда.
Зульц расплылся в улыбке:
— Не один я посылаю?
Малика провела пальцем по стеклу:
— Можно я пыль вытру?
— Ветошь в шкафу, — сказал Зульц и нырнул под крышку капота.
Протирая окно, Малика разглядывала салон. В этом кресле сидел Вилар и смотрел на освещённую фарами колею, когда ехал за ней и Муном, чтобы вернуть их в замок. О чём он думал, один среди мрачной пустоши, кишащей дикими собаками и шакалами?
— Давно служите у маркиза Бархата?
— У старшего почти всю жизнь. А младшего привёз сюда, да так и остался.
— Значит, вы хорошо его знаете.
— Как не знать? На моих глазах вырос.
— Расскажите, какой он?
— Тебе-то зачем?
— Просто хочу поболтать, но не могу придумать о чём. В крыльях и машинах я не разбираюсь.
Зульц упорно молчал.
— Мне кажется, он никогда не кричит, — произнесла Малика.
— Не кричит.
— А ещё мне кажется, он никогда никого не оскорбляет.
— Вилар Бархат душевный человек. Добрый, мягкий, совсем как его отец.
— Будто говорите о подушках.
— Глупая ты, жизнью не битая.
Малика невесело улыбнулась отражению в стекле.
— Сидишь под крылом Муна и не догадываешься, какими бывают господа. Есть такие… не господа, а деспоты, тираны. Да ты, поди, и слов таких не знаешь.
— Знаю.
— Да ну? — насмешливо прозвучало из-под крышки капота.
— Тиран — это человек, который мучает, угнетает, лишает свободы и спокойствия.
Послышался тихий смешок.
— Разве не так? — спросила Малика.
— Так, так.
— Почему вы смеётесь?
— Будто о знакомом господине рассказала.
Малика подошла к Зульцу:
— Вы видели настоящего тирана?
Склонившись над двигателем, Зульц хохотнул.
— Неужели Великий?
Опёршись руками на передок машины, водитель рассмеялся.
Малика бросила тряпку в бак:
— Да ну вас. — И направилась к воротам.
— Ладно, не обижайся, — крикнул Зульц. — Малика! Вернись!
— Я уже вытерла пыль.
— Сядь за руль.
— Это ещё зачем?
— Погазуешь, а я послушаю.
Малика с волнением села на водительское место.
— Ключ видишь? — спросил Зульц.
— Вижу.
— Поверни его. Теперь легонько надави на педаль газа.
Малика посмотрела себе под ноги:
— Их две.
— От глупая баба! Ту, что справа.
Мотор глухо зарычал.
— Слышишь скрежет?
— Не слышу.
— Вот и я не слышу. Похоже, всё, — сказал Зульц и закрыл капот.
Представив себя водителем, Малика улыбнулась себе в зеркало заднего вида. Мысль родилась неожиданно…
— Научите меня ездить.
— Не-е-ет… — протянул Зульц.
— Думаете, не смогу?
— Почему не сможешь? Сможешь. Чтобы крутить баранку, большого ума не надо. В Тезаре многие дамы водят автомобиль.
— Тогда в чём дело?
— Во-первых, машина не твоя, а маркиза.
— Если мы будем ездить рано утром, он не узнает.
— Во-вторых, машину сперва обкатать нужно.
— Вместе обкатаем, — не унималась Малика.
Зульц отрицательно покачал головой.
— Вы видели когда-нибудь море? — спросила она.
— Не приходилось.
— Я покажу вам.
Зульц хмыкнул:
— Ладно, прокатимся разок.
Рано утром, пока не проснулся замок, Малика прибежала в гараж. Зульц уже сидел за рулём.
— Только сегодня и совсем чуть-чуть, — сказал он и завёл мотор.
«Только сегодня и совсем чуть-чуть» растянулось на несколько дней. До полудня Малика работала в архиве, затем перебиралась в библиотеку, чтобы никто не видел её и не придумал ей какое-нибудь занятие. Она не служанка и не хотела в неё превращаться. Но пару раз всё-таки столкнулась с Муном. Оба раза его окружали рабочие и прислуга. Старик издали бросал взгляд с немым вопросом: «Как ты?» Малика улыбалась: «Всё хорошо».
А на рассвете Зульц отъезжал от замка, уступал ей место за рулём, и автомобиль, поднимая клубы пыли, летел к морю. Совершив круг, тормозил возле обрыва. Они садились на камень. Зульц глядел на безмятежную, словно спящую, гладь моря, на ленивых чаек и на белый морской песок. О чём он думал? Может, об оставленной в Тезаре семье, а может, о добром господине, которому служил верой и правдой почти всю жизнь.
Малика была благодарна ему за молчание. Она неотрывно смотрела на горы в утренней дымке. Где-то там сейчас Крикс и Йола.
Подле Великкамня сидели пятеро. Подойдя поближе, Хлыст рассмотрел среди них командира стражей Крикса Силара. Даже густая послеполуденная тень не могла скрыть ширину плеч и размер кулаков четырёх мужчин в тёмно-серой — под стать скалам — армейской форме. Из голенищ запылённых солдатских сапог торчали рукоятки охотничьих ножей.
Хлыст поставил на землю пустые вёдра, машинально потрогал кнут, засунутый за пояс, и глянул на пятого. Тот разительно отличался от остальных — загорелый, простоватый на вид старик в светлых широких штанах и рубахе навыпуск, в мягкой кожаной обуви без твёрдой подошвы, в белом, повязанном вокруг головы платке, из-под которого выбивались седые космы. Ориент…
Из памяти выплыли изуродованные бронзовые лица, раззявленные рты и непомерно большие глаза цвета морской волны, будто до последней секунды горстка морского народа не верила, что их могут убить из-за корзины рыбы и сетей.
Пятеро… Хлыст зыркнул по сторонам — где остальные?
Словно уловив его мысли, Крикс произнёс:
— Чего озираешься?
— Да так… смотрю.
— Что в лагере?
— Тихо.
— Братки на месте?
— Куда ж им деться? — Хлыст вытер рукавом нос. — Как Таша?
— Лежит твоя Таша.
— А дети как?
— Ты лучше о моём племяннике спроси.
Хлыст потёр грудь. Под рёбрами который день не унимался нестерпимый жар. Его тревожила не жена — он ей ничем не поможет, и не детишки — он им не нужен. Пусть остаются с Богом в прошлой жизни, там беглому убийце нет места. У него было время подумать и понять, как хитро Крикс всё провернул, а он по дурости повёлся, и ловушка захлопнулась. Хорошо хоть хватило ума подложить палец. И нутро полыхало при мысли, что скоро он полезет в узкую щёлку, совсем не зная, что ждёт его по ту сторону западни.
— Когда появляются ракшады? — спросил Крикс.
— Я уже говорил — около полудня.
— Откуда приходят?
Хлыст присмотрелся к командиру, сидящему в тени Великкамня, а у того глаза… прям не глаза — две трещины, а из них морозом обдаёт. Неужто пронюхал? Или ждёт, когда он запутается и ненароком выболтает, о чём умолчал? Да только память у него отменная, память уголовника со стажем: каждое слово помнит, чтобы потом за базар не отвечать.
Хлыст выдавил подобие улыбки:
— Ты же знаешь, в провал ведут две тропы. По какой-то придут.
— Что с пленниками?
— Один помер, остальные ползают.
Пять пар глаз проткнули его насквозь. Хлыст облизнул пересохшие губы.
— Вот только не надо корчить из себя святых. Вам ведь плевать на каторжников. Вам нужны ракшады. А если не так, чего ж сразу лагерь не накрыли? — выпалил он сгоряча и всполошился — не этого ли добивается Крикс?
— Так я по делу, — огрызнулась селянка и сделала ещё полшага вперёд. — Хворост лёгкий, но когда много и мокрый — тяжёлый. Телега и увязла. Лошадь дёрг, дёрг, а тронуться не может. Муж раз огрел её вожжами. Ещё раз. Лошадь как рванула, телегу по глине как понесло. А тут, как назло, граф на своей машине навстречу ехал. Ну и зацепило жердиной ту самую машину. Совсем чуток. Только грязь сбоку смазало. Пока крику-шуму, прибежали графовы холуи. Лошадь забрали, телегу забрали и хворост забрали. Сказали, после суда отдадут. А на суде сказали, что и лошадь, и телега… — Женщина на секунду умолкла и с трудом выговорила: — …Кон… пек… сакция за ущерб. Но этого мало, и мой муж должен три года отрабатывать на конюшне графа.
Селянка достала из кармана сложенный листок, положила на край стола. Шмыгнула носом.
— Я не пересматриваю решения суда, — тихо повторил Адэр.
Женщина с пришибленным видом вернулась к двери.
Краснощёкий старик крякнул, пригладил бороду:
— Смерть ребёнка — несчастный случай. За царапину — имущество забрали и мужика в рабы записали. А обкраденного человека на пять лет в искупительное поселение отправили. Где же справедливость? Где её искать?
— Какого человека? — спросил Адэр.
— Хворост-то ко мне везли. А тот хворост моего сына был. Он сначала к ним кинулся, — бородач кивком указал на селянку. — За компенсацией. Да что с них возьмёшь? А потом уж он пошёл к графу. А тот, мол, не было хвороста, и всё тут. Ну и обозвал мой сын графа вором. Погорячился… да… согласен. Но ведь сын прав! А через два дня его в суд. И за клевету на пять лет. Вот я и спрашиваю: где ж нам ту справедливость искать?
Бородач тяжёлым шагом прошествовал через кабинет, вытащил из-за пазухи лист бумаги и положил на стол:
— Нижайше просим: пусть по новой судят.
— Это невозможно.
Старик пригладил бороду, покосился на спутников. Выгнул бровь дугой:
— Значит, в Порубежье справедливости нет?
Потянулся к лежащим на столе листам.
— Оставь, — сказал Адэр.
Бородач отдёрнул от бумаг руку.
— Можете уйти.
Озадаченно переглядываясь, селяне покинули кабинет.
Адэр посмотрел в окно; по дороге уныло брели три серые фигуры. Вытащил из стола родословные книги дворян. Немного погодя приказал Гюсту вернуть в Порубежье, а затем вызвать в замок доктора юридических наук, профессора университета правосудия в Маншере, графа Юстина Ассиза.
***
За целый день о ней никто не вспомнил. Просидев в библиотеке до вечера, Малика отправилась к Муну. Старика в комнате не оказалось. Пробегающая мимо служанка сообщила, что смотритель занят подготовкой апартаментов для советников. В такие минуты на глаза Муну лучше не попадаться. Погружённый в работу, он становился ворчливым, ко всему придирался и всех понукал.
Малика отправилась к себе. Войдя в унылую комнату, села перед трюмо. Из зеркала на неё смотрели усталые глаза. Лицо, обрамлённое в серо-золотистую рамку, выглядело изнурённым.
Дверь приоткрылась.
— Ты не спишь? — прозвучал голос Вельмы.
— Нет, — сказала Малика. Подошла к окну и раскрыла лежащую на подоконнике книгу.
Вельма в нерешительности потопталась у порога:
— Я вчера не смогла прийти.
— Ничего страшного. Мне не нужна сиделка. Поговори с Муном. Пусть подыщет для тебя другую работу.
— У меня уже есть работа. Я теперь личная служанка правителя.
Малика окинула взглядом стройную фигурку, облачённую в легкомысленное платье — грязно-сиреневое (опять же обман зрения), с глубоким вырезом и множеством кружевных воланов, — и еле сдержалась, чтобы досадливо не сморщиться. Нельзя давать волю чувствам и выплёскивать недовольство на глупую девчонку только за то, что она совершает ошибку.
— У тебя новое платье.
Улыбаясь, Вельма провела ладонями по юбке:
— Нравится?
— Служанки так не ходят.
— Мун занят. Без его распоряжения униформу не выдают. Ты на меня не обиделась?
— За что?
— Я вчера не пришла.
— Не говори ерунду.
— Вот и ладненько. — Вельма умостилась на подоконнике, подышала на стекло, на запотевшем пятачке нарисовала сердечко. — Знаешь, чем я буду заниматься?
— Не имею понятия.
— Всем, — рассмеялась Вельма.
Передёрнув плечами, Малика вытащила из-под неё книгу.
— Всё читаешь, читаешь. Не надоело?
— Нет.
— Чем ты занималась в замке до болезни?
— Ничем.
— Как это?
— У тебя, наверное, много работы, — проговорила Малика. — Не хочу тебя задерживать.
— Да, работы много, — согласилась Вельма. — Поменять постельное белье... Знаешь, какая у правителя кровать? Огромная-преогромная, как твоих три. Или нет, четыре. Взбить подушки, сменить полотенца, вытереть пыль. Работы много… А хочешь, я попрошу правителя, чтобы он и тебя взял?
— Нет!
— Ну и зря. Накрывала бы в обеденном зале на стол или гладила сорочки. Вчера из Тезара машина приехала. Полная его одежды. В гардеробную зайти нельзя, кругом коробки с обувью, чехлы с костюмами, чемоданы. Подумай. Я могу поговорить.
— Нет!
— Вот заладила: нет да нет. Со своими книжками совсем зачахнешь. Ладно, пойду к Муну. Может, уже освободился. — Вельма соскочила с подоконника, поправила сползший с плеча рукав платья. — Как ты с ним ладишь?
— С кем?
— С Муном. Он всегда такой нервный?
Малика улеглась на кровать и уткнулась в книжку.
Вельма словно только этого и ждала. Уселась в ногах и принялась накручивать на палец белокурый локон:
— Нервный и злой, точно муху проглотил. Целый день ворчит: то с чердака не тот стол притащили, то паутину увидел. Всё ему не так. Хотя сегодня все нервные.
— Кто это — все?
— Да все: правитель, маркиз Бархат, секретарь, охранители. Хотя понятно — почему.
— И почему же?
— Ты ничего не знаешь?
Малика отложила книжку:
— Не знаю.
— Ничегошеньки-ничегошеньки?
— Говори уже!
— Скоро в замок знатные гости приедут. Один… имя такое чудное… Без чего-то...
— Безбур. Мави Безбур.
— Точно! А второй какой-то профессор из Маншера.
— Кто тебе сказал?
— Никто. Я слышала разговор Гюста с охранителями.
— Иди, Вельма, — произнесла Малика. — Я хочу спать.
Взглянув на неё с усмешкой, Вельма удалилась.
Малика поднялась с кровати. Сделала круг по спальне, выглянула в коридор. Тихо… А в другом крыле замка бурлит жизнь. Даже Вельма, три дня как приехала, и уже кружит в водовороте событий.
Малика прошла по пустым, затянутым сумраком переходам, спустилась по пыльной лестнице, с третьей попытки открыла скрипучую дверь и ступила на иссохшую от жаркого солнца землю. Возле этого флигеля она ходила очень редко. Здесь ничего не росло, окна в грязных разводах наводили тоску, карнизы в трещинах и разломах грозили свалиться на голову, из расположенного поодаль гаража всегда долетал какой-то специфический душок. Сейчас же под стремительно темнеющим небом покачивались тонкие деревца и поросли кустарника, а со стороны вытянутого здания ветер доносил запах свежей побелки и краски.
Малика двинулась к приоткрытым воротам, из которых вырывалась узкая полоска света.
— Есть тут кто? — крикнула она, заглянув в гараж.
Вдоль стены вольготно стояли несколько машин, среди них в свете белых ламп сиял серебром автомобиль Адэра. В дальнем углу возле полок, тумб и шкафов виднелся автомобиль цвета закатного солнца, с поднятой крышкой капота и распахнутыми дверцами.
Малика хотела уже уйти, когда из глубины помещения прозвучало:
— А кто нужен?
Малика подошла к машине Вилара:
— Добрый вечер.
Из-за крышки капота показался белобрысый человек средних лет, одетый в промасленную робу. Сведя на переносице белёсые брови, глянул на неё, как на шуруп, который странным образом остался после сборки механизма:
— Для кого добрый, а для кого — так себе. Чего хотела?
— Я Малика.
— Знаю. Внучка смотрителя.
— Верно. А вы водитель маркиза Бархата?
— Он самый.
— Как вас зовут?
Мужчина плюнул на руку, принялся тереть тряпкой ладонь:
— Ну, Зульц. Что дальше?
— Ничего, Нузульц. Я на минутку заскочила. Думала…
— Просто Зульц, — перебил водитель. — Без всяких «ну».
— Простите, — смутилась Малика. — Я думала, что в гараже забыли выключить свет.
— Минута прошла.
Малика переступила с ноги на ногу. Шофёр явно был не в духе, каждое слово бросал как подачку назойливой собаке. Но желание хоть чем-то перебить оскомину от разговора с Вельмой не позволило развернуться и уйти, гордо хлопнув воротами гаража.
Малика провела пальцами по царапине:
— Красивая машина, а бок поцарапан.
— Это, девонька, крыло.
Малика рассмеялась:
— Вот уж не знала, что у машины есть крылья.
Зульц бросил тряпку в бак для мусора:
— Не женское это дело — в гараже торчать. Шла бы на кухню, посуду, что ли, помыла.
— Сдалась вам эта посуда.
Зульц расплылся в улыбке:
— Не один я посылаю?
Малика провела пальцем по стеклу:
— Можно я пыль вытру?
— Ветошь в шкафу, — сказал Зульц и нырнул под крышку капота.
Протирая окно, Малика разглядывала салон. В этом кресле сидел Вилар и смотрел на освещённую фарами колею, когда ехал за ней и Муном, чтобы вернуть их в замок. О чём он думал, один среди мрачной пустоши, кишащей дикими собаками и шакалами?
— Давно служите у маркиза Бархата?
— У старшего почти всю жизнь. А младшего привёз сюда, да так и остался.
— Значит, вы хорошо его знаете.
— Как не знать? На моих глазах вырос.
— Расскажите, какой он?
— Тебе-то зачем?
— Просто хочу поболтать, но не могу придумать о чём. В крыльях и машинах я не разбираюсь.
Зульц упорно молчал.
— Мне кажется, он никогда не кричит, — произнесла Малика.
— Не кричит.
— А ещё мне кажется, он никогда никого не оскорбляет.
— Вилар Бархат душевный человек. Добрый, мягкий, совсем как его отец.
— Будто говорите о подушках.
— Глупая ты, жизнью не битая.
Малика невесело улыбнулась отражению в стекле.
— Сидишь под крылом Муна и не догадываешься, какими бывают господа. Есть такие… не господа, а деспоты, тираны. Да ты, поди, и слов таких не знаешь.
— Знаю.
— Да ну? — насмешливо прозвучало из-под крышки капота.
— Тиран — это человек, который мучает, угнетает, лишает свободы и спокойствия.
Послышался тихий смешок.
— Разве не так? — спросила Малика.
— Так, так.
— Почему вы смеётесь?
— Будто о знакомом господине рассказала.
Малика подошла к Зульцу:
— Вы видели настоящего тирана?
Склонившись над двигателем, Зульц хохотнул.
— Неужели Великий?
Опёршись руками на передок машины, водитель рассмеялся.
Малика бросила тряпку в бак:
— Да ну вас. — И направилась к воротам.
— Ладно, не обижайся, — крикнул Зульц. — Малика! Вернись!
— Я уже вытерла пыль.
— Сядь за руль.
— Это ещё зачем?
— Погазуешь, а я послушаю.
Малика с волнением села на водительское место.
— Ключ видишь? — спросил Зульц.
— Вижу.
— Поверни его. Теперь легонько надави на педаль газа.
Малика посмотрела себе под ноги:
— Их две.
— От глупая баба! Ту, что справа.
Мотор глухо зарычал.
— Слышишь скрежет?
— Не слышу.
— Вот и я не слышу. Похоже, всё, — сказал Зульц и закрыл капот.
Представив себя водителем, Малика улыбнулась себе в зеркало заднего вида. Мысль родилась неожиданно…
— Научите меня ездить.
— Не-е-ет… — протянул Зульц.
— Думаете, не смогу?
— Почему не сможешь? Сможешь. Чтобы крутить баранку, большого ума не надо. В Тезаре многие дамы водят автомобиль.
— Тогда в чём дело?
— Во-первых, машина не твоя, а маркиза.
— Если мы будем ездить рано утром, он не узнает.
— Во-вторых, машину сперва обкатать нужно.
— Вместе обкатаем, — не унималась Малика.
Зульц отрицательно покачал головой.
— Вы видели когда-нибудь море? — спросила она.
— Не приходилось.
— Я покажу вам.
Зульц хмыкнул:
— Ладно, прокатимся разок.
Рано утром, пока не проснулся замок, Малика прибежала в гараж. Зульц уже сидел за рулём.
— Только сегодня и совсем чуть-чуть, — сказал он и завёл мотор.
«Только сегодня и совсем чуть-чуть» растянулось на несколько дней. До полудня Малика работала в архиве, затем перебиралась в библиотеку, чтобы никто не видел её и не придумал ей какое-нибудь занятие. Она не служанка и не хотела в неё превращаться. Но пару раз всё-таки столкнулась с Муном. Оба раза его окружали рабочие и прислуга. Старик издали бросал взгляд с немым вопросом: «Как ты?» Малика улыбалась: «Всё хорошо».
А на рассвете Зульц отъезжал от замка, уступал ей место за рулём, и автомобиль, поднимая клубы пыли, летел к морю. Совершив круг, тормозил возле обрыва. Они садились на камень. Зульц глядел на безмятежную, словно спящую, гладь моря, на ленивых чаек и на белый морской песок. О чём он думал? Может, об оставленной в Тезаре семье, а может, о добром господине, которому служил верой и правдой почти всю жизнь.
Малика была благодарна ему за молчание. Она неотрывно смотрела на горы в утренней дымке. Где-то там сейчас Крикс и Йола.
Часть 26
***
Подле Великкамня сидели пятеро. Подойдя поближе, Хлыст рассмотрел среди них командира стражей Крикса Силара. Даже густая послеполуденная тень не могла скрыть ширину плеч и размер кулаков четырёх мужчин в тёмно-серой — под стать скалам — армейской форме. Из голенищ запылённых солдатских сапог торчали рукоятки охотничьих ножей.
Хлыст поставил на землю пустые вёдра, машинально потрогал кнут, засунутый за пояс, и глянул на пятого. Тот разительно отличался от остальных — загорелый, простоватый на вид старик в светлых широких штанах и рубахе навыпуск, в мягкой кожаной обуви без твёрдой подошвы, в белом, повязанном вокруг головы платке, из-под которого выбивались седые космы. Ориент…
Из памяти выплыли изуродованные бронзовые лица, раззявленные рты и непомерно большие глаза цвета морской волны, будто до последней секунды горстка морского народа не верила, что их могут убить из-за корзины рыбы и сетей.
Пятеро… Хлыст зыркнул по сторонам — где остальные?
Словно уловив его мысли, Крикс произнёс:
— Чего озираешься?
— Да так… смотрю.
— Что в лагере?
— Тихо.
— Братки на месте?
— Куда ж им деться? — Хлыст вытер рукавом нос. — Как Таша?
— Лежит твоя Таша.
— А дети как?
— Ты лучше о моём племяннике спроси.
Хлыст потёр грудь. Под рёбрами который день не унимался нестерпимый жар. Его тревожила не жена — он ей ничем не поможет, и не детишки — он им не нужен. Пусть остаются с Богом в прошлой жизни, там беглому убийце нет места. У него было время подумать и понять, как хитро Крикс всё провернул, а он по дурости повёлся, и ловушка захлопнулась. Хорошо хоть хватило ума подложить палец. И нутро полыхало при мысли, что скоро он полезет в узкую щёлку, совсем не зная, что ждёт его по ту сторону западни.
— Когда появляются ракшады? — спросил Крикс.
— Я уже говорил — около полудня.
— Откуда приходят?
Хлыст присмотрелся к командиру, сидящему в тени Великкамня, а у того глаза… прям не глаза — две трещины, а из них морозом обдаёт. Неужто пронюхал? Или ждёт, когда он запутается и ненароком выболтает, о чём умолчал? Да только память у него отменная, память уголовника со стажем: каждое слово помнит, чтобы потом за базар не отвечать.
Хлыст выдавил подобие улыбки:
— Ты же знаешь, в провал ведут две тропы. По какой-то придут.
— Что с пленниками?
— Один помер, остальные ползают.
Пять пар глаз проткнули его насквозь. Хлыст облизнул пересохшие губы.
— Вот только не надо корчить из себя святых. Вам ведь плевать на каторжников. Вам нужны ракшады. А если не так, чего ж сразу лагерь не накрыли? — выпалил он сгоряча и всполошился — не этого ли добивается Крикс?
