Сад окутал благовонием цветов и трав. Как быстро всё зазеленело и расцвело. Совсем недавно садовники ходили по свежевскопанной земле, держа бумажные кульки. Взмах — и семена веером разлетались в воздухе. Теперь трава с горьковато-пряным запахом пружинила под ногами, на клумбах пестрили цветы, на плодовых деревьях виднелись пока ещё крохотные яблоки и груши. Вишня скоро приобретёт тёмно-кровавый цвет. Вспомнить бы о ней вовремя да наесться вдоволь, срывая кислые ягоды прямо с ветвей.
Пройдя по аллее, Адэр свернул под сень деревьев и направился в глубь сада. Благо служанка подсказала, где маркиз Бархат велел установить столик.
Он ещё не знал, что скажет Вилару и как себя поведёт, но в том, что не станет сдерживать злость, был уверен. А злило всё: ожидание Крикса, затворничество в кабинете, загадки в каждом документе, бессонные ночи, холодная постель и отсутствие человека, который смог бы придать бодрости духа, надежды и уверенности в завтрашнем дне.
У Вилара отвисла челюсть. От души потешаясь над замешательством друга, Адэр присел к столику и осмотрелся. Пятачок изумрудной лужайки окружён высокими зарослями кустарника, под раскидистым клёном густая тень — более удачного места для тайной встречи не придумаешь. На столике бутылка, два бокала, ваза с фруктами и конфеты — то, что надо для альковной беседы.
Адэр налил себе вина, залпом осушил бокал.
Не совсем оправившись от потрясения, Вилар произнёс:
— Тебе лучше уйти.
— Забываетесь, маркиз, — сказал Адэр и вновь наполнил бокал.
— Я жду даму.
Адэр вдохнул терпкий аромат вина:
— В этом замке нет дам.
Вилар смахнул с виска струйку пота:
— Я хочу поговорить с ней. Что в этом предосудительного?
— Среди белого дня?
— Сейчас уже вечер.
— На глазах у всей прислуги?
— Нас никто не увидит.
— Вы в своём уме, маркиз Бархат?
— Нет! — с непривычной резкостью произнёс Вилар.
Адэр всматривался в золотистые глаза друга, пытаясь понять причину неожиданной злости.
— Нет! — повторил Вилар. — Я не хочу здесь и сейчас жить умом, а потому прошу вас уйти.
— Если вам плевать на свою честь, то я не могу позволить челяди обсуждать на кухне шашни титулованного дворянина с какой-то девкой.
— Она не девка.
— А кто же?
— Вы не имеете права вмешиваться в мою личную жизнь.
И тут Адэра понесло:
— Пока ты здесь, у тебя нет и не будет личной жизни. Втиснул меня в плюшевый трон, лишил свободы, а сам собрался жить, как раньше? Развлечения, девицы…
— Я никогда так не жил.
— …Ужины при свечах, бурные ночи. Пока я не взойду с достоинством на настоящий трон в настоящем дворце и не выгоню тебя к чёртовой матери, ты не имеешь права думать о личной жизни!
Вилар побледнел, оттянул воротник сорочки.
Адэр осушил бокал и уже спокойно спросил:
— Куда сегодня ездил?
— Хотел найти хоть одну нормальную дорогу.
— Нашёл?
— В окрестностях замка — нет. Дальше поехать не рискнул, в двигателе появился... — Устремив взгляд поверх плеча Адэра, Вилар умолк на полуслове.
Адэр оглянулся. Из-за куста на край лужайки вышла Малика. Её лицо вытянулось, руки, приподнимающие подол, мелко задрожали.
— Прошу прощения, — пробормотала она после секундного замешательства и попятилась.
— У Малики сегодня день рождения, — прозвучал охрипший голос друга.
Адэр нахмурился. У Вилара свидание с Маликой? Ну и дела… Как же он, правитель, может уследить за тем, что происходит в стране, если не видит, что творится под самым носом?
— Малика! — позвал Адэр и вновь наполнил бокал.
Прошуршала ткань платья, сбоку замерло серое пятно.
— Сколько тебе исполнилось?
— Двадцать три, мой господин.
Адэр не мог взять в толк, почему друг так нервничает. Сидит мрачнее тучи, на скулах ходят желваки. И этот стол… вино, конфеты, фрукты… Неужели Вилар испытывает какие-то чувства к девице без роду без племени?
— Полагаю, нужен ещё один стул, — произнёс Адэр.
Вилар тяжело поднялся и побрёл через лужайку.
— Сядь, — приказал Адэр серому пятну.
Малика опустилась на краешек сиденья. Идеально ровная спина, расправленные плечи, голова опущена. Сама невинность. Артистка…
— В огромном саду, в одном и том же месте, в одно и то же время я, маркиз Бархат и ты… Не находишь странным?
— Вельма сказала, что здесь меня ждёт сюрприз.
Сюрприз ждал, но только не её. Из окна кабинета Адэр видел, как Вилар приехал с сиделкой Малики. Затем ввели в заблуждение слова Гюста и путаная беседа с другом. И теперь Адэр мысленно смеялся над своей невесть откуда взявшейся завистью к чужому успеху у какой-то сиделки. Ведь в сад его заставило ринуться не что иное, как нежелание делить с Виларом свою избранницу на ближайшую ночь.
— Но я не думала… — Малика заметно смутилась.
— Что сюрприз — это я, — закончил фразу Адэр. — Ты надеялась найти здесь одного маркиза.
Она зарделась:
— Я пришла сюда не по своей воле.
— Разве?
— Конечно! — с непонятной горячностью воскликнула Малика. — Вельма обманом выпроводила меня из комнаты. Она считает, что мне надо больше находиться на свежем воздухе. Но я люблю гулять рано утром, когда только-только встаёт солнце.
— Странная причуда.
— Это не причуда.
Адэр изогнул бровь.
— Вы вряд ли меня поймёте, — тихо промолвила Малика.
— Всё зависит от того, как ты объяснишь.
— Хорошо. Я попытаюсь. Моя жизнь идёт по кругу. Днём, как любой человек, я допускаю промахи…
— Промахи в чём?
— В поступках, суждениях или мыслях, — сказала Малика и умолкла.
— Продолжай.
— Днём допускаю промахи, вечером о них жалею, ночью набираюсь ума, утром радуюсь новому дню и возможности исправить ошибки. Именно этот кусочек моей жизни мне нравится больше всего. Поэтому я люблю встречать рассвет.
Адэр допил вино, со стуком поставил бокал на стол:
— И странное мировоззрение. Впервые вижу человека, для которого восход солнца является символом сомнительных возможностей.
— А что для вас значит рассвет?
— Абсолютно ничего. На рассвете я сплю.
— Неправда. Каждое утро, возвращаясь из сада, я вижу вас в окне вашей спальни.
Адэр откинулся на спинку стула. Рассудок возмутился — плебейка уличила его во лжи.
— Я наблюдаю, как одна полоумная особа нюхает траву и обнимается с деревьями. И жалею, что не отправил её вместе с Вайсом в психиатрическую клинику.
Малика улыбнулась.
Захмелевший разум заставил впиться глазами в девичьи губы. Совсем некстати вспомнился спор между сокурсниками. Одни утверждали, что пухлые губы у женщины — признак строгости и умеренности. Другие твердили о признаке истеричности и доминирования. Третьи говорили о страстных натурах, притом страстных до крайностей. Кто-то доказывал, что обладательница пухлых губок воспринимает окружающий мир чувствами и чувствами живёт.
Так кто же Малика: холодная, расчётливая змея или искусно завуалированная блудница?
— Ты спишь с ним? — спросил Адэр.
— Что?
— Ты спишь с маркизом?
Малика вскочила:
— Кто дал вам право…
— Сядь! — перебил Адэр.
— Как только вернётся Йола…
— Сядь!
Малика опустилась на стул и вздёрнула подбородок:
— Как только вернётся Йола, мы с Муном покинем замок.
— Это уж как я решу.
— Людям, которые вместе пережили страшную ситуацию, нельзя быть рядом. Они вызывают друг у друга неприятные воспоминания.
— В этом ты права. Я никогда не забуду, как ты обещала за мной вернуться и не сдержала слово.
— Простите, — сказала Малика тоном, с каким люди не извиняются, а бросают вызов.
— Слушай внимательно. Я вынес из лагеря не тебя, а нечто замотанное в грязную дерюгу. Это нечто я хотел оставить в долине, но пожалел мальчишку. И только в клинике Ларе я решил украсть тебя у смерти. И ты уж постарайся, чтобы я никогда не пожалел об этом. — Адэр взял бутылку. — Можешь идти.
За спиной затихли шаги, где-то в зарослях тоскливо засвистела пичуга. Не отрываясь от горлышка, Адэр допил вино, облокотился на стол и уткнулся лбом в кулаки.
Рука скользила по старой скамье. Надо же, сумели отремонтировать! Витиеватый рисунок — листочек к листочку, лепесток к лепестку — без каких-либо видимых изъянов выглядел так, как было нарисовано в старой книге. Только в те далёкие времена скамья стояла под раскидистым деревом с яркими листьями. Мун говорил, что они бархатисто-изумрудного цвета. Он часто рассматривал рисунки вместе с Маликой. Она тыкала пальчиком, а он пытался объяснить, чем отличается один цвет от другого.
Будучи маленькой девочкой, Малика не расставалась с этой книгой. Стоя на аллее перед высокой лестницей, перелистывала истёртые страницы, находила нужную картинку и не верила глазам. Неужели замок когда-то выглядел именно так? Лестничную площадку перед центральным входом украшали вазоны с пёстрыми цветами, по обе стороны двери светились фонари в кованых оправах, на крыше развевался флаг Грасс-Дэмора, стены без разводов и пятен были по-настоящему серыми — единственный цвет, оттенки которого различала Малика.
Она бежала в сад, усаживалась на каменные обломки скамьи, открывала очередной рисунок и печально вздыхала, поглядывая на искорёженный пень.
Детство пролетело незаметно, давние привычки отошли в небытие, старая книга затерялась в библиотеке. Сейчас, спустя много лет, Малика вспомнила о ней. Замок постепенно принимал былой внушительный вид, сад радостно шуршал листвой, пень выкорчевали и на его место посадили молоденькое деревце, его тонкие ветви отбрасывали паутину теней на восстановленную скамью.
Малика провела пальцами по каменным бабочкам и пчёлам и подняла глаза. Солнце спряталось за деревьями, но последние лучи ещё озаряли кроны. Когда землю укроют сумерки, краски станут размытыми, именно такими, какими она их видит. И от этого на душе становилось тоскливо. Лишь восходящее солнце дарило надежду, что скоро наступит день, когда она встретит того, единственного, кто вырвет её из тусклого бытия. Только взаимная, чистая и беззаветная любовь позволит ей постичь всё великолепие мира. Теперь надежды нет…
Раздался треск ветки. Малика напряглась. Ей незачем оглядываться — она знает, кто стоит за спиной.
— Что тебе сказал Адэр?
— Ничего.
— Он тебя чем-то обидел?
— Нет. Мы почти не разговаривали.
Вилар обошёл скамью и встал перед Маликой:
— Почему ушла?
— Я себя неловко чувствую в обществе мужчин, — сказала она и поднялась.
— Я тебе неприятен?
— Как такое могло прийти вам в голову?
— Я не мужчина твоей мечты.
— О вашем внимании мечтают многие женщины, но ваш интерес к простой девушке, как я, ни к чему хорошему не приведёт.
Вилар притянул Малику к себе:
— Тебе мешает мой титул?
Она упёрлась ладонями ему в грудь. Под пальцами чувствовалось сбивчивое дыхание и сильные удары сердца.
— Я хочу уйти.
— Могу ли я надеяться, что ты рассмотришь во мне обычного человека?
— Отпустите меня.
Вилар ещё крепче прижал Малику к себе, еле ощутимо коснулся губами её щеки:
— У меня есть надежда?
— Нет, — ответила она. Высвободилась из объятий и торопливо пошла по саду, тусклому и размытому, как её будущая жизнь.
В конце огромного холла, возле входной двери, рядом с Гюстом и охранителем стояли трое селян в поношенной пыльной одежде и стоптанной обуви: молодая женщина и два старика. Один старик щупленький, маленький; второй — краснощёкий бородач.
Заметив спускающегося по лестнице правителя, женщина поправила на голове выцветший платок, толкнула спутников. И все трое низко поклонились.
— Что за люди? — спросил Адэр у подбежавшего Гюста.
— Просят встречи с вами.
— Что им надо?
— Говорят, ищут справедливость.
Адэр посмотрел на согнутые в три погибели фигуры. Им не к нему — к Малике. Она выслушает их со вниманием, вместе с ними погорюет, а потом скажет, что в Порубежье справедливости нет.
— Выгнать? — спросил Гюст.
Ничего не ответив, Адэр проследовал в кабинет. Взялся было за очередные отчёты, но, немного подумав, приказал привести селян.
Стоя возле двери и глазея то на Адэра, то на охранителя, старики мяли в руках фуражки. Селянка теребила уголки платка.
— Слушаю, — сказал Адэр.
Бородач толкнул приятеля в плечо и что-то шепнул ему на ухо.
Щупленький старичок сделал полшага вперёд:
— Мой правитель! Нижайше прошу рассудить моё дело по справедливости. Я живу в Истве, в землях графа Вальбы. Селение маленькое. Пять улиц. Улицы длинные, прямые, широкие.
Адэр придвинул к себе документы и принялся выискивать выписки из банка.
— От дома к дому через улицу двадцать шагов будет, — говорил мужик. — Далеко видно, и можно объехать любую яму. А граф Вальба не объехал.
Адэр вытащил из стопы два листа:
— Что не объехал?
— У меня собачонка есть. Малюсенькая такая, в любую щель пролезет. Только заделаю дырку в ограде, она другую найдёт. Выбежит на улицу и так звонко лает.
— Граф Вальба сбил твою собачонку? — спросил Адэр, пробегая взглядом по цифрам.
— Я кричу ей, мол, давай назад. А она, знай себе, звенит колокольчиком, внука на улицу кличет.
Адэр перевёл взгляд на старика.
— Внучок выскочит за ней, на руки подхватит и айда на двор. И так ему весело было... А тут не успел. — Селянин вытер фуражкой глаза. — Положили мы внучка в холодную землю. Могилку оградкой обнесли. Теперь у него свой двор. Теперь собачонку к нему в гости приносим.
— Когда это случилось?
— Аккурат в День Встреч.
— Когда?
— В последний день зимы, когда зима с весной встречается.
Адэр застучал пальцами по столу. Граф Вальба… Граф Вальба… Он был на приёме! Значит, избежал наказания.
Словно прочтя его мысли, мужик продолжил:
— Пошёл я в суд. Сын-то мой аккурат перед этим на заработки в Бойвард подался и ничегошеньки не знал, а у невестки от горя ноги отказали. Я сам пошёл. Потом ещё пять раз ходил. Хотел, чтобы повинился граф. А ещё хотел, чтобы он по нашей улице больше не ездил. У соседки двое детишек. Напротив четверо, мал мала меньше, от земли не видать. Через дом ещё двое. Так вот, ходил я в суд, а графа всё не было. А потом мне дали бумагу.
Старик вытащил из рукава рубахи сложенный лист, нерешительно переступил с ноги на ногу. Адэр подозвал его жестом.
Покосившись на охранителя, селянин пересёк кабинет и положил лист на стол:
— Вот эту.
Адэр развернул документ. Несчастный случай…
— Я не пересматриваю решение суда.
— Получается, граф не виноват? Ямки объезжает, а тут, получается, не виноват?
Адэр ещё раз пробежался взглядом по строчкам:
— Тебе надо было обжаловать решение. Сейчас уже поздно, сроки истекли.
— А мне ж никто не сказал, — пробормотал селянин и попятился.
Бородач обхватил его за плечо и что-то прошептал на ухо.
— На суд можно пожаловаться? — спросила женщина, и в заплаканных глазах вспыхнула надежда.
— Можно. За судом первой инстанции идёт высший суд. Затем верховный суд.
— Чё-то я не разберу. Я могу пойти и пожаловаться?
Адэр потряс в руке документом:
— Я непонятно сказал? Сроки истекли.
— А я не по этому делу. По другому.
— Когда вынесли судебное решение?
Селянка глянула на мужиков:
— Когда?
— Два месяца и неделя, — напомнил бородач.
Женщина повернулась к Адэру:
— Два месяца и неделю назад.
— Поздно жаловаться.
Селянка поникла.
— Рассказывай, — велел ей бородач. — Забыла, зачем пришла?
Она вытерла уголком платка нос, шагнула вперёд:
— Я выросла в Истве, живу с мужем в Топале, что в землях графа Вальбы. У нас была лошадь. И телега была. Муж всякую всячину возил, на жизнь зарабатывал. А тут вёз хворост. Забыла сказать, как раз сильный дождь прошёл, колею размыло, ноги не вытащишь.
Пройдя по аллее, Адэр свернул под сень деревьев и направился в глубь сада. Благо служанка подсказала, где маркиз Бархат велел установить столик.
Он ещё не знал, что скажет Вилару и как себя поведёт, но в том, что не станет сдерживать злость, был уверен. А злило всё: ожидание Крикса, затворничество в кабинете, загадки в каждом документе, бессонные ночи, холодная постель и отсутствие человека, который смог бы придать бодрости духа, надежды и уверенности в завтрашнем дне.
У Вилара отвисла челюсть. От души потешаясь над замешательством друга, Адэр присел к столику и осмотрелся. Пятачок изумрудной лужайки окружён высокими зарослями кустарника, под раскидистым клёном густая тень — более удачного места для тайной встречи не придумаешь. На столике бутылка, два бокала, ваза с фруктами и конфеты — то, что надо для альковной беседы.
Адэр налил себе вина, залпом осушил бокал.
Не совсем оправившись от потрясения, Вилар произнёс:
— Тебе лучше уйти.
— Забываетесь, маркиз, — сказал Адэр и вновь наполнил бокал.
— Я жду даму.
Адэр вдохнул терпкий аромат вина:
— В этом замке нет дам.
Вилар смахнул с виска струйку пота:
— Я хочу поговорить с ней. Что в этом предосудительного?
— Среди белого дня?
— Сейчас уже вечер.
— На глазах у всей прислуги?
— Нас никто не увидит.
— Вы в своём уме, маркиз Бархат?
— Нет! — с непривычной резкостью произнёс Вилар.
Адэр всматривался в золотистые глаза друга, пытаясь понять причину неожиданной злости.
— Нет! — повторил Вилар. — Я не хочу здесь и сейчас жить умом, а потому прошу вас уйти.
— Если вам плевать на свою честь, то я не могу позволить челяди обсуждать на кухне шашни титулованного дворянина с какой-то девкой.
— Она не девка.
— А кто же?
— Вы не имеете права вмешиваться в мою личную жизнь.
И тут Адэра понесло:
— Пока ты здесь, у тебя нет и не будет личной жизни. Втиснул меня в плюшевый трон, лишил свободы, а сам собрался жить, как раньше? Развлечения, девицы…
— Я никогда так не жил.
— …Ужины при свечах, бурные ночи. Пока я не взойду с достоинством на настоящий трон в настоящем дворце и не выгоню тебя к чёртовой матери, ты не имеешь права думать о личной жизни!
Вилар побледнел, оттянул воротник сорочки.
Адэр осушил бокал и уже спокойно спросил:
— Куда сегодня ездил?
— Хотел найти хоть одну нормальную дорогу.
— Нашёл?
— В окрестностях замка — нет. Дальше поехать не рискнул, в двигателе появился... — Устремив взгляд поверх плеча Адэра, Вилар умолк на полуслове.
Адэр оглянулся. Из-за куста на край лужайки вышла Малика. Её лицо вытянулось, руки, приподнимающие подол, мелко задрожали.
— Прошу прощения, — пробормотала она после секундного замешательства и попятилась.
— У Малики сегодня день рождения, — прозвучал охрипший голос друга.
Адэр нахмурился. У Вилара свидание с Маликой? Ну и дела… Как же он, правитель, может уследить за тем, что происходит в стране, если не видит, что творится под самым носом?
— Малика! — позвал Адэр и вновь наполнил бокал.
Прошуршала ткань платья, сбоку замерло серое пятно.
— Сколько тебе исполнилось?
— Двадцать три, мой господин.
Адэр не мог взять в толк, почему друг так нервничает. Сидит мрачнее тучи, на скулах ходят желваки. И этот стол… вино, конфеты, фрукты… Неужели Вилар испытывает какие-то чувства к девице без роду без племени?
— Полагаю, нужен ещё один стул, — произнёс Адэр.
Вилар тяжело поднялся и побрёл через лужайку.
— Сядь, — приказал Адэр серому пятну.
Малика опустилась на краешек сиденья. Идеально ровная спина, расправленные плечи, голова опущена. Сама невинность. Артистка…
— В огромном саду, в одном и том же месте, в одно и то же время я, маркиз Бархат и ты… Не находишь странным?
— Вельма сказала, что здесь меня ждёт сюрприз.
Сюрприз ждал, но только не её. Из окна кабинета Адэр видел, как Вилар приехал с сиделкой Малики. Затем ввели в заблуждение слова Гюста и путаная беседа с другом. И теперь Адэр мысленно смеялся над своей невесть откуда взявшейся завистью к чужому успеху у какой-то сиделки. Ведь в сад его заставило ринуться не что иное, как нежелание делить с Виларом свою избранницу на ближайшую ночь.
— Но я не думала… — Малика заметно смутилась.
— Что сюрприз — это я, — закончил фразу Адэр. — Ты надеялась найти здесь одного маркиза.
Она зарделась:
— Я пришла сюда не по своей воле.
— Разве?
— Конечно! — с непонятной горячностью воскликнула Малика. — Вельма обманом выпроводила меня из комнаты. Она считает, что мне надо больше находиться на свежем воздухе. Но я люблю гулять рано утром, когда только-только встаёт солнце.
— Странная причуда.
— Это не причуда.
Адэр изогнул бровь.
— Вы вряд ли меня поймёте, — тихо промолвила Малика.
— Всё зависит от того, как ты объяснишь.
— Хорошо. Я попытаюсь. Моя жизнь идёт по кругу. Днём, как любой человек, я допускаю промахи…
— Промахи в чём?
— В поступках, суждениях или мыслях, — сказала Малика и умолкла.
— Продолжай.
— Днём допускаю промахи, вечером о них жалею, ночью набираюсь ума, утром радуюсь новому дню и возможности исправить ошибки. Именно этот кусочек моей жизни мне нравится больше всего. Поэтому я люблю встречать рассвет.
Адэр допил вино, со стуком поставил бокал на стол:
— И странное мировоззрение. Впервые вижу человека, для которого восход солнца является символом сомнительных возможностей.
— А что для вас значит рассвет?
— Абсолютно ничего. На рассвете я сплю.
— Неправда. Каждое утро, возвращаясь из сада, я вижу вас в окне вашей спальни.
Адэр откинулся на спинку стула. Рассудок возмутился — плебейка уличила его во лжи.
— Я наблюдаю, как одна полоумная особа нюхает траву и обнимается с деревьями. И жалею, что не отправил её вместе с Вайсом в психиатрическую клинику.
Малика улыбнулась.
Захмелевший разум заставил впиться глазами в девичьи губы. Совсем некстати вспомнился спор между сокурсниками. Одни утверждали, что пухлые губы у женщины — признак строгости и умеренности. Другие твердили о признаке истеричности и доминирования. Третьи говорили о страстных натурах, притом страстных до крайностей. Кто-то доказывал, что обладательница пухлых губок воспринимает окружающий мир чувствами и чувствами живёт.
Так кто же Малика: холодная, расчётливая змея или искусно завуалированная блудница?
— Ты спишь с ним? — спросил Адэр.
— Что?
— Ты спишь с маркизом?
Малика вскочила:
— Кто дал вам право…
— Сядь! — перебил Адэр.
— Как только вернётся Йола…
— Сядь!
Малика опустилась на стул и вздёрнула подбородок:
— Как только вернётся Йола, мы с Муном покинем замок.
— Это уж как я решу.
— Людям, которые вместе пережили страшную ситуацию, нельзя быть рядом. Они вызывают друг у друга неприятные воспоминания.
— В этом ты права. Я никогда не забуду, как ты обещала за мной вернуться и не сдержала слово.
— Простите, — сказала Малика тоном, с каким люди не извиняются, а бросают вызов.
— Слушай внимательно. Я вынес из лагеря не тебя, а нечто замотанное в грязную дерюгу. Это нечто я хотел оставить в долине, но пожалел мальчишку. И только в клинике Ларе я решил украсть тебя у смерти. И ты уж постарайся, чтобы я никогда не пожалел об этом. — Адэр взял бутылку. — Можешь идти.
За спиной затихли шаги, где-то в зарослях тоскливо засвистела пичуга. Не отрываясь от горлышка, Адэр допил вино, облокотился на стол и уткнулся лбом в кулаки.
***
Рука скользила по старой скамье. Надо же, сумели отремонтировать! Витиеватый рисунок — листочек к листочку, лепесток к лепестку — без каких-либо видимых изъянов выглядел так, как было нарисовано в старой книге. Только в те далёкие времена скамья стояла под раскидистым деревом с яркими листьями. Мун говорил, что они бархатисто-изумрудного цвета. Он часто рассматривал рисунки вместе с Маликой. Она тыкала пальчиком, а он пытался объяснить, чем отличается один цвет от другого.
Будучи маленькой девочкой, Малика не расставалась с этой книгой. Стоя на аллее перед высокой лестницей, перелистывала истёртые страницы, находила нужную картинку и не верила глазам. Неужели замок когда-то выглядел именно так? Лестничную площадку перед центральным входом украшали вазоны с пёстрыми цветами, по обе стороны двери светились фонари в кованых оправах, на крыше развевался флаг Грасс-Дэмора, стены без разводов и пятен были по-настоящему серыми — единственный цвет, оттенки которого различала Малика.
Она бежала в сад, усаживалась на каменные обломки скамьи, открывала очередной рисунок и печально вздыхала, поглядывая на искорёженный пень.
Детство пролетело незаметно, давние привычки отошли в небытие, старая книга затерялась в библиотеке. Сейчас, спустя много лет, Малика вспомнила о ней. Замок постепенно принимал былой внушительный вид, сад радостно шуршал листвой, пень выкорчевали и на его место посадили молоденькое деревце, его тонкие ветви отбрасывали паутину теней на восстановленную скамью.
Малика провела пальцами по каменным бабочкам и пчёлам и подняла глаза. Солнце спряталось за деревьями, но последние лучи ещё озаряли кроны. Когда землю укроют сумерки, краски станут размытыми, именно такими, какими она их видит. И от этого на душе становилось тоскливо. Лишь восходящее солнце дарило надежду, что скоро наступит день, когда она встретит того, единственного, кто вырвет её из тусклого бытия. Только взаимная, чистая и беззаветная любовь позволит ей постичь всё великолепие мира. Теперь надежды нет…
Раздался треск ветки. Малика напряглась. Ей незачем оглядываться — она знает, кто стоит за спиной.
— Что тебе сказал Адэр?
— Ничего.
— Он тебя чем-то обидел?
— Нет. Мы почти не разговаривали.
Вилар обошёл скамью и встал перед Маликой:
— Почему ушла?
— Я себя неловко чувствую в обществе мужчин, — сказала она и поднялась.
— Я тебе неприятен?
— Как такое могло прийти вам в голову?
— Я не мужчина твоей мечты.
— О вашем внимании мечтают многие женщины, но ваш интерес к простой девушке, как я, ни к чему хорошему не приведёт.
Вилар притянул Малику к себе:
— Тебе мешает мой титул?
Она упёрлась ладонями ему в грудь. Под пальцами чувствовалось сбивчивое дыхание и сильные удары сердца.
— Я хочу уйти.
— Могу ли я надеяться, что ты рассмотришь во мне обычного человека?
— Отпустите меня.
Вилар ещё крепче прижал Малику к себе, еле ощутимо коснулся губами её щеки:
— У меня есть надежда?
— Нет, — ответила она. Высвободилась из объятий и торопливо пошла по саду, тусклому и размытому, как её будущая жизнь.
Часть 25
***
В конце огромного холла, возле входной двери, рядом с Гюстом и охранителем стояли трое селян в поношенной пыльной одежде и стоптанной обуви: молодая женщина и два старика. Один старик щупленький, маленький; второй — краснощёкий бородач.
Заметив спускающегося по лестнице правителя, женщина поправила на голове выцветший платок, толкнула спутников. И все трое низко поклонились.
— Что за люди? — спросил Адэр у подбежавшего Гюста.
— Просят встречи с вами.
— Что им надо?
— Говорят, ищут справедливость.
Адэр посмотрел на согнутые в три погибели фигуры. Им не к нему — к Малике. Она выслушает их со вниманием, вместе с ними погорюет, а потом скажет, что в Порубежье справедливости нет.
— Выгнать? — спросил Гюст.
Ничего не ответив, Адэр проследовал в кабинет. Взялся было за очередные отчёты, но, немного подумав, приказал привести селян.
Стоя возле двери и глазея то на Адэра, то на охранителя, старики мяли в руках фуражки. Селянка теребила уголки платка.
— Слушаю, — сказал Адэр.
Бородач толкнул приятеля в плечо и что-то шепнул ему на ухо.
Щупленький старичок сделал полшага вперёд:
— Мой правитель! Нижайше прошу рассудить моё дело по справедливости. Я живу в Истве, в землях графа Вальбы. Селение маленькое. Пять улиц. Улицы длинные, прямые, широкие.
Адэр придвинул к себе документы и принялся выискивать выписки из банка.
— От дома к дому через улицу двадцать шагов будет, — говорил мужик. — Далеко видно, и можно объехать любую яму. А граф Вальба не объехал.
Адэр вытащил из стопы два листа:
— Что не объехал?
— У меня собачонка есть. Малюсенькая такая, в любую щель пролезет. Только заделаю дырку в ограде, она другую найдёт. Выбежит на улицу и так звонко лает.
— Граф Вальба сбил твою собачонку? — спросил Адэр, пробегая взглядом по цифрам.
— Я кричу ей, мол, давай назад. А она, знай себе, звенит колокольчиком, внука на улицу кличет.
Адэр перевёл взгляд на старика.
— Внучок выскочит за ней, на руки подхватит и айда на двор. И так ему весело было... А тут не успел. — Селянин вытер фуражкой глаза. — Положили мы внучка в холодную землю. Могилку оградкой обнесли. Теперь у него свой двор. Теперь собачонку к нему в гости приносим.
— Когда это случилось?
— Аккурат в День Встреч.
— Когда?
— В последний день зимы, когда зима с весной встречается.
Адэр застучал пальцами по столу. Граф Вальба… Граф Вальба… Он был на приёме! Значит, избежал наказания.
Словно прочтя его мысли, мужик продолжил:
— Пошёл я в суд. Сын-то мой аккурат перед этим на заработки в Бойвард подался и ничегошеньки не знал, а у невестки от горя ноги отказали. Я сам пошёл. Потом ещё пять раз ходил. Хотел, чтобы повинился граф. А ещё хотел, чтобы он по нашей улице больше не ездил. У соседки двое детишек. Напротив четверо, мал мала меньше, от земли не видать. Через дом ещё двое. Так вот, ходил я в суд, а графа всё не было. А потом мне дали бумагу.
Старик вытащил из рукава рубахи сложенный лист, нерешительно переступил с ноги на ногу. Адэр подозвал его жестом.
Покосившись на охранителя, селянин пересёк кабинет и положил лист на стол:
— Вот эту.
Адэр развернул документ. Несчастный случай…
— Я не пересматриваю решение суда.
— Получается, граф не виноват? Ямки объезжает, а тут, получается, не виноват?
Адэр ещё раз пробежался взглядом по строчкам:
— Тебе надо было обжаловать решение. Сейчас уже поздно, сроки истекли.
— А мне ж никто не сказал, — пробормотал селянин и попятился.
Бородач обхватил его за плечо и что-то прошептал на ухо.
— На суд можно пожаловаться? — спросила женщина, и в заплаканных глазах вспыхнула надежда.
— Можно. За судом первой инстанции идёт высший суд. Затем верховный суд.
— Чё-то я не разберу. Я могу пойти и пожаловаться?
Адэр потряс в руке документом:
— Я непонятно сказал? Сроки истекли.
— А я не по этому делу. По другому.
— Когда вынесли судебное решение?
Селянка глянула на мужиков:
— Когда?
— Два месяца и неделя, — напомнил бородач.
Женщина повернулась к Адэру:
— Два месяца и неделю назад.
— Поздно жаловаться.
Селянка поникла.
— Рассказывай, — велел ей бородач. — Забыла, зачем пришла?
Она вытерла уголком платка нос, шагнула вперёд:
— Я выросла в Истве, живу с мужем в Топале, что в землях графа Вальбы. У нас была лошадь. И телега была. Муж всякую всячину возил, на жизнь зарабатывал. А тут вёз хворост. Забыла сказать, как раз сильный дождь прошёл, колею размыло, ноги не вытащишь.
