— Может, несколько жемчужин у кого-то и есть, не знаю…
— А если не знаешь, заткнись.
— Сам хлебало закрой! — огрызнулся Слива. — Ты читал? Нет. А я читал. И знаю, как проверить, жемчуг это или нет.
— И как? — поинтересовался Оса.
— Надо положить в уксус. Если растворится, значит, жемчуг.
— Ну ты, Слива, даёшь, — хохотнул Жердяй. — Где ж мы уксус возьмём?
— Придурки… — буркнул Пижон. — Жемчуг дороже алмазов, а вы его в уксус…
— Можно бросить с высоты сорок метров, — продолжил Слива. — Жемчужина должна прыгать как мячик.
— Сейчас на скалу полезешь или утра дождёшься? — съязвил Жердяй.
— Можно просверлить дырку, — не унимался Слива. — Если по краям не будет сколов, значит жемчуг настоящий.
— Идиот придумал, тупица повторил, — вставил Пижон.
— Сам тупица. Так в книжке написано.
— Засунь свою книжку знаешь куда?
— Баста! — прикрикнул Оса, покатал камешек между пальцами. Сжав в кулаке, направил взгляд на деда. — Где взял?
— Старик обиделся на морской народ, забрал свою долю и ушёл.
— А морской народ где взял?
— В море.
— Ориенты ловят жемчуг?
— Испокон веков.
Над костром повисло долгое молчание.
— Выходит, брешут твои книги? — обратился Оса к Сливе.
Тот протянул руку:
— Дай-ка сюда.
Затаив дыхание, братва наблюдала, как кашевар осторожно взял камешек грязными пальцами с обгрызенными ногтями, потёр им о передний зуб, облизнул губы, вновь провёл жемчужиной по поверхности надломленного зуба. Аккуратно положил камешек Осе на ладонь:
— Выходит, брешут. Это жемчуг.
Оса поднялся:
— Чего расселись? Живо за работу! — И жестом позвал ориента.
Братки засуетились. Принялись разливать баланду по плошкам, отправились кормить каторжников, кто-то загремел ковшом по стенкам деревянной бочки, пытаясь зачерпнуть со дна воду. Хлыст и Жердяй, подкидывая в костёр хворост, неотрывно смотрели в спины Осы и старика, бредущих в полумраке вдоль подножия скалы.
— Это что же получается? — шепнул Жердяй. — У морского народа куча жемчуга? Слыхал? У каждого доля. А знаешь, сколько ориентов?
Хлыст пожал плечами. Ему было не до разговоров. Он еле удерживал себя на месте, а хотелось бежать — куда угодно: к Криксу в лапы, в кишащую шакалами пустошь, да хоть с обрыва вниз головой, лишь бы не думать, как будет измываться над ним Оса, если старик сболтнёт лишнее. А если не сболтнёт… как отмазаться от похода к озёрам? Крикс не выпустит его из провала — это во-первых. А во-вторых, он должен быть здесь!
— Это ж получается, что мы богаты? — шептал Жердяй.
— Кто это — мы? — прозвучал сбоку сдавленный голос Пижона.
— Ну… мы… все. Эй, Слива, — окликнул Жердяй кашевара. — Сколько стоит жемчуг?
— Пижон же сказал: дороже алмазов. А всё потому, что настоящий жемчуг — редкость, — отозвался тот, облизнув половник. — А чёрный жемчуг самый дорогой. Но кто его купит?
— Кто-кто? Лось в манто. Завтра Хвостатый придёт. Он и купит.
Слива бросил поварёшку в казан. Остатки баланды неприятно чавкнули.
— Конечно, купит. И прикажет грохнуть морской народ.
— Надо будет — грохнем, — сказал Жердяй.
— Идиота кусок, — вновь раздался приглушённый голос. — А если народ нас грохнет?
— Доболтаешься, Пижон, что я вспорю твой изрезанный зад, — пригрозил Жердяй.
Слива принялся собирать разбросанные вокруг костра грязные плошки:
— Пижон прав. С жемчугом лучше обождать.
— Чего ждать? Я восемь лет в этом долбаном провале вшей кормлю, а мог бы…
Хлыст ухватил Жердяя за локоть и рывком притянул к себе:
— Глянь, как Оса вокруг деда танцует.
Жердяй кивнул.
— Смыться надумал. Точно. Вместе с дедом, жемчужиной, алмазами и всеми нашими деньгами.
Жердяй округлил глаза:
— Да неужто?
— А ты бы не смылся, когда сорвал бы такой куш? — еле слышно проговорил Хлыст и сморщился. Если бы Жердяй только знал, какой изрядный куш достался ему, а он так и не набрался смелости сбежать.
Жердяй кивнул.
— Нам нельзя идти к озёрам, — вновь прошептал Хлыст.
— Не пойдём, — согласился Жердяй.
Хлыст глубоко вздохнул, но застоялый в провале воздух не смог остудить нестерпимый жар в груди. Скоро, совсем скоро от жара не останется и следа. И провонявший баландой лагерь, и «шестёры», считающие себя козырями, и каторжники, на которых уже нет желания отыгрываться за прошлые обиды, — всё провалится в тартарары, словно ничего не было. А он выживет, он живучий.
Оса и ориент вернулись к костру.
— Пижон, скройся с глаз! Слива, набери воды помыться. Жердяй, напои старика и определи на ночлег, — проскрипел тощий ублюдок и, когда братки испарились, подсел к Хлысту. — Ничего не хочешь сказать?
— За год я хоть раз облажался? — произнёс Хлыст, изо всех сил стараясь придать голосу ровное звучание.
— Нет.
— А тут сплоховал. Не заметил деда.
— Ну, да. Сплоховал.
— Обида душит.
— А я-то думаю: чего сидишь как на иголках? — Оса покатал жемчужину между пальцами. — Иди спать.
— Мы с Жердяем дежурим.
— И Жердяй пусть ложиться. Я сам подежурю.
Хлыст поднялся с камня, потоптался, разминая затёкшие ноги.
— Иди! — гаркнул Оса и, взяв хворостину, придвинулся к костру.
Озираясь, Хлыст направился к лачуге. Небо, час назад усыпанное звёздами, затянулось тучами, и непроглядная мгла окутала склоны провала. Было слышно, как волны бьются о каменную преграду. Их удары, как надрывное биение сердца, заглушали все звуки. Если бы люди Крикса решили напасть на лагерь сейчас, удача была бы на их стороне. Но бойцы будут сидеть в засаде в ожидании ракшадов, пока не поймут, что их обернули вокруг пальца.
— Хлыст, — прошипело из темноты.
Он зашёл за угол хибары. В руку впились мясистые пальцы Жердяя. Ухо обдало горячее дыхание.
— Я уложил старика в твоём бараке. Посторожи его, а я послежу за Осой.
— Смотри не профукай, — сказал Хлыст и побрёл в лачугу.
— Смотри не усни, — прозвучало в спину.
Даже если бы он целый день отбарабанил в каменоломне, всё равно бы не заснул. В соседней хибаре уже умолкли стоны каторжников. Вдоволь нашептавшись, слева и справа захрапели братки. А Хлыст ворочался на тюфяке и со страхом ждал, когда ориент попросит вывести его из лагеря. Но дед как лёг лицом к стеночке, так ни разу и не шевельнулся.
Изрядно намозолив бока, Хлыст затих. Чем старик может помешать ему? Да, ракшады приходят не в полдень, как он сказал командиру стражей. И появляются совсем не оттуда, откуда их ждут люди Крикса. Но это ровным счётом ничего не меняет. Находясь здесь, дед ничего не сообщит бойцам. Тогда чем он опасен? А то, что старик в лагере не просто так, Хлыст нутром чувствовал. И чем дольше думал об этом, тем сильнее его охватывал необъяснимый безудержный страх.
Вдруг перед ним точно наяву встал косой взгляд ориента. Тот странный взгляд, когда Оса велел Хлысту лечь и показать старику спину. Так смотрит хищник на обречённую жертву. Мысли застыли в неподвижном душном воздухе.
Хлыст вытащил из-под края тюфяка тряпку, служившую в прохладные ночи покрывалом, сложил её в несколько слоёв. Бесшумно подполз к деду, с силой прижал тряпку к его лицу и всем телом навалился сверху. Старик вцепился Хлысту в руки, пару раз дёрнулся, поелозил по подстилке ногами, чуть погодя слабо трепыхнулся и обмяк.
На заре Оса собрал братков возле костра:
— Если кто-то проболтается Хвостатому о жемчуге, вырву язык. Ракшады или сами вырежут морской народ, или нас заставят. Что так, что эдак, заварят они, а расхлёбывать нам.
— Дело говоришь, — откликнулся Слива.
— Хочешь оставить жемчуг ориентам? — спросил Жердяй.
— Нет. Старик сам всё принесёт. Есть у меня одна мыслишка. Потом обсудим.
— Кому продадим его, если не Хвостатому?
— Я сказал — потом обсудим, — произнёс Оса. — Хлыст! Жердяй! Разбудите старика и отправляйтесь с ним к озёрам, пока гости не нагрянули. Остальные за работу!
— Иди. Я здесь покручусь, — шепнул Хлыст Жердяю.
Тайком поглядывая на дверь лачуги, за которой скрылся верзила, Хлыст разливал по черепкам остатки вчерашней баланды. Раньше каторжников кормили только на ночь. Теперь пайку делили на два раза и бoльшую часть давали утром, чтобы зря не переводить еду, если вдруг кто-то не доживёт до рассвета. Месиво шлепалось на донца мисок как кучки дерьма, издавая не менее мерзкий запах.
Жердяй выскочил из хибары:
— Оса!
— Чего тебе? — отозвался тот из барака для пленников.
— Дед помер.
— Как помер?
— Иди, глянь. Не дышит и холодный, как ледышка.
Вот и всё. Назад дороги нет. Хлыст посмотрел на валуны, посеребрённые росой, на вихрастую вершину утёса, освещённую солнцем. Уставился в белое небо, затянутое лёгкой дымкой. Сегодня будет жарко. Сердце стучало, тело колотилось в ознобе, по спине струился пот.
Каторжников загнали в расщелину. Братки стянулись к костру. Даже надзиратели бросили свой пост. Кто-то вспоминал тупые вопросы деда, кто-то напевал его песню, кто-то предлагал выдурить у ориентов хотя бы пару жемчужин за тело старейшины. Оса был так расстроен, что забыл об озёрах.
Хлыст направил взгляд в сторону пещер. Сейчас… ещё чуть-чуть… ну же! Из чёрного зева вышел Хвостатый, поигрывая металлическим прутом. За ним появились двое холуев, затушили факелы, воткнув паклю в кучку песка. Раздался пронзительный свист птицы — Верхогляд сообщал сторожевым на тропах о приходе гостей. С этой минуты и до их ухода ни один заблудший путник не проскользнёт в провал.
Хлыст поднялся.
— Куда? — проскрипел Оса.
— Пойду отолью.
— Нашёл время, — шепнул Жердяй.
Еле держась на ногах и хватаясь замутнённым взглядом за кудлатый кустик в расселине скалы, Хлыст поплёлся к валуну, стоявшему возле заветной пещеры. Мимо прошли ракшады. Блеснув шоколадными телами, покрытыми спиралями и зигзагами, обдали сладковатым, дурманящим запахом.
Зайдя за камень, Хлыст привалился к нему плечом. Пытаясь успокоиться, сделал несколько глубоких вздохов. Проскрипел голос Осы. В ответ пробасил Хвостатый. Что-то забулькал Жердяй и подавился словами. Хлыст выглянул из укрытия. Перед сгрудившимися возле костра людьми стоял старик…
Дед раскинул руки, его тело выгнулось.
— Йола! — прокатило по провалу с такой силой, что под ногами дрогнула земля.
Старик запрокинул голову:
— Йола! — И воздух подёрнулся зыбью.
Внезапно стемнело. Тучи? Птицы… Сколько их… тысячи… откуда… Оглушительно хлопая крыльями, чайки, альбатросы, бакланы, фрегаты летели прочь от моря. Раздался вопль. Размахивая руками и дрыгая ногами, Верхогляд падал с утёса. Шмяк…
Вдруг стало светло. Небо… такое чистое, как в первый день создания мира. Издалека донёсся рокот волн.
Кто-то крикнул:
— Шторм!
Воздух сделался плотным, вязким, словно кисель. И тут как шарахнет по ушам! Хлыст упал на четвереньки. Превозмогая нестерпимую боль в голове и слыша шипение, будто мозг превратился в продырявленный воздушный шар, пополз к пещере. Угасающим зрением уловил очертания воткнутой в песок палки. Размытой тенью руки схватил факел, поволочил за собой. Вперёд… ещё... ещё…
Хлыст открыл глаза. Под спиной твёрдо, вокруг могильная тишина, гробовая тьма, и лишь в голове тренькают колокольчики. Мазнул пальцами по уху. Тёплое и липкое — кровь. Нащупал сбоку факел. И что теперь? Пещера представляла собой лабиринт с множеством ходов и ответвлений, с ямами-ловушками и тупиками. Сколько раз братки пытались преодолеть его, чтобы узнать, откуда приходит Хвостатый, но ничего у них не получалось — не хватало длины всех верёвок, что были в лагере. А ведь такой простой и надёжной была задумка увязаться вслед за ракшадами.
Хлыст судорожно глотнул и зашёлся в крике от прострела в перепонках. Он знал, что орёт во всё горло, но ничего не слышал. Сдавив руками уши, заставил себя замолчать. Долго лежал, не смея закрыть рот — малейшее движение мышц лица возвращало адскую боль. Заложило нос. Ладони прилипли к щекам и занемели.
Хлыст отклеил один палец, другой… Теперь сомкнуть челюсти… медленно, очень медленно… Оставить маленькую щель, чтобы всасывать воздух.
Полез в карман, вытащил размокший коробок спичек. Пощупал штаны. Зараза… обмочился и, похоже, не только…
Где-то рядом выход. Он не мог уползти далеко. Или мог? Или он пролежал целый день, и сейчас ночь? Или он умер? Рот наполнился слюной. От страха во рту должно пересохнуть… Жар в груди исчез. По ногам пополз колючий холод, затряслись колени, застыло сосулькой в паху, изморозью покрылся живот. Такое с ним уже было, давно, в «Котле», когда проходил посвящение в смертники. Значит, он в аду.
— Эй… — сказал Хлыст, слегка шевельнув языком.
Сказал или подумал? Слюна потекла по подбородку. Стало быть, сказал. На лицо что-то капнуло. Хлыст вытер лоб, покатал липкий сгусток между пальцами. Сверху упало ещё две капли. Плохо, что не дышит нос.
Осторожно перевернулся на живот. Встал на четвереньки. Вдруг что-то вцепилось в космы, в ухо, в загривок. Десятки крючков разодрали щёку. Из волос удалось вырвать… Хлыст оцепенел от ужаса. В кулаке трепыхались пальцы-крылья, обтянутые упругой кожной перепонкой.
Загнутый крючок вонзился в глаз, ещё один в шею, туда, где бьётся сердце. Хлыст упал. Когтистая лапа проткнула висок.
Заложив руки за спину, Адэр подошёл к окну.
Перед парадной лестницей стоял спортивный автомобиль с изящным силуэтом и с большим просветом снизу для лучшей проходимости по бездорожью. Последнее творение ранее неизвестного автомобильного концерна «Хатали» переливалось в лучах солнца всеми оттенками перезревшей вишни. В прошлом году концерн, получивший название своей страны, заткнул за пояс ведущую автокомпанию Тезара. В этом году, похоже, тоже заткнёт.
Несколько лет назад отсталое государство устремилось вперёд и вверх, удивляя мир достижениями. Яростные скептики покричали, поговорили, пошептались и притихли. Многие связали рывок Хатали с появлением в Совете Его Величества независимого финансового консультанта, коим является гражданин Порубежья маркиз Мави Безбур. А потому Адэра мучили два вопроса: можно ли доверять слухам, и согласится ли столь весомая в Хатали фигура променять насиженное место на шаткое кресло советника правителя Порубежья?
Адэр посмотрел на Вилара. Друг с невозмутимым видом листал какую-то книжицу. Вот уж у кого ни забот, ни хлопот.
— Мой правитель! Маркиз Мави Безбур, — объявил Гюст посетителя и посторонился.
В кабинет вошёл седой как лунь человек с гладким лбом без единой морщинки. Превосходный костюм из синей шерсти безукоризненно сидел на плотной фигуре, скрывая изъяны. Вишнёвый галстук и такого же цвета лакированные туфли свидетельствовали либо о неравнодушии маркиза к моде, либо о его преданности тёмно-красному флагу Хатали.
Обменявшись приветствиями, хозяева и гость расположились за столом.
— Вам нравится вишнёвый цвет, маркиз Безбур? — спросил Адэр.
— Этот цвет нынче в моде, мой правитель. — Мави поправил галстук. — Какой цвет предпочитаете вы?
Адэр пригладил ладонью льняную рубашку:
— Признаться, я немного отстал от моды. Хотя, что такое мода? Её диктуют люди, притом нередко — власть имущие.
— Полностью с вами согласен, мой правитель.
— Помню, как однажды Трой Дадье вылавливал с детьми мячи из фонтана на центральной площади Градмира и, чтобы не замочить манжеты, подвернул их. И что вы думаете? Подданные всё лето ходили с закатанными по локоть рукавами.
Гладкое лицо маркиза озарила широкая улыбка.
— А если не знаешь, заткнись.
— Сам хлебало закрой! — огрызнулся Слива. — Ты читал? Нет. А я читал. И знаю, как проверить, жемчуг это или нет.
— И как? — поинтересовался Оса.
— Надо положить в уксус. Если растворится, значит, жемчуг.
— Ну ты, Слива, даёшь, — хохотнул Жердяй. — Где ж мы уксус возьмём?
— Придурки… — буркнул Пижон. — Жемчуг дороже алмазов, а вы его в уксус…
— Можно бросить с высоты сорок метров, — продолжил Слива. — Жемчужина должна прыгать как мячик.
— Сейчас на скалу полезешь или утра дождёшься? — съязвил Жердяй.
— Можно просверлить дырку, — не унимался Слива. — Если по краям не будет сколов, значит жемчуг настоящий.
— Идиот придумал, тупица повторил, — вставил Пижон.
— Сам тупица. Так в книжке написано.
— Засунь свою книжку знаешь куда?
— Баста! — прикрикнул Оса, покатал камешек между пальцами. Сжав в кулаке, направил взгляд на деда. — Где взял?
— Старик обиделся на морской народ, забрал свою долю и ушёл.
— А морской народ где взял?
— В море.
— Ориенты ловят жемчуг?
— Испокон веков.
Над костром повисло долгое молчание.
— Выходит, брешут твои книги? — обратился Оса к Сливе.
Тот протянул руку:
— Дай-ка сюда.
Затаив дыхание, братва наблюдала, как кашевар осторожно взял камешек грязными пальцами с обгрызенными ногтями, потёр им о передний зуб, облизнул губы, вновь провёл жемчужиной по поверхности надломленного зуба. Аккуратно положил камешек Осе на ладонь:
— Выходит, брешут. Это жемчуг.
Оса поднялся:
— Чего расселись? Живо за работу! — И жестом позвал ориента.
Братки засуетились. Принялись разливать баланду по плошкам, отправились кормить каторжников, кто-то загремел ковшом по стенкам деревянной бочки, пытаясь зачерпнуть со дна воду. Хлыст и Жердяй, подкидывая в костёр хворост, неотрывно смотрели в спины Осы и старика, бредущих в полумраке вдоль подножия скалы.
— Это что же получается? — шепнул Жердяй. — У морского народа куча жемчуга? Слыхал? У каждого доля. А знаешь, сколько ориентов?
Хлыст пожал плечами. Ему было не до разговоров. Он еле удерживал себя на месте, а хотелось бежать — куда угодно: к Криксу в лапы, в кишащую шакалами пустошь, да хоть с обрыва вниз головой, лишь бы не думать, как будет измываться над ним Оса, если старик сболтнёт лишнее. А если не сболтнёт… как отмазаться от похода к озёрам? Крикс не выпустит его из провала — это во-первых. А во-вторых, он должен быть здесь!
— Это ж получается, что мы богаты? — шептал Жердяй.
— Кто это — мы? — прозвучал сбоку сдавленный голос Пижона.
— Ну… мы… все. Эй, Слива, — окликнул Жердяй кашевара. — Сколько стоит жемчуг?
— Пижон же сказал: дороже алмазов. А всё потому, что настоящий жемчуг — редкость, — отозвался тот, облизнув половник. — А чёрный жемчуг самый дорогой. Но кто его купит?
— Кто-кто? Лось в манто. Завтра Хвостатый придёт. Он и купит.
Слива бросил поварёшку в казан. Остатки баланды неприятно чавкнули.
— Конечно, купит. И прикажет грохнуть морской народ.
— Надо будет — грохнем, — сказал Жердяй.
— Идиота кусок, — вновь раздался приглушённый голос. — А если народ нас грохнет?
— Доболтаешься, Пижон, что я вспорю твой изрезанный зад, — пригрозил Жердяй.
Слива принялся собирать разбросанные вокруг костра грязные плошки:
— Пижон прав. С жемчугом лучше обождать.
— Чего ждать? Я восемь лет в этом долбаном провале вшей кормлю, а мог бы…
Хлыст ухватил Жердяя за локоть и рывком притянул к себе:
— Глянь, как Оса вокруг деда танцует.
Жердяй кивнул.
— Смыться надумал. Точно. Вместе с дедом, жемчужиной, алмазами и всеми нашими деньгами.
Жердяй округлил глаза:
— Да неужто?
— А ты бы не смылся, когда сорвал бы такой куш? — еле слышно проговорил Хлыст и сморщился. Если бы Жердяй только знал, какой изрядный куш достался ему, а он так и не набрался смелости сбежать.
Жердяй кивнул.
— Нам нельзя идти к озёрам, — вновь прошептал Хлыст.
— Не пойдём, — согласился Жердяй.
Хлыст глубоко вздохнул, но застоялый в провале воздух не смог остудить нестерпимый жар в груди. Скоро, совсем скоро от жара не останется и следа. И провонявший баландой лагерь, и «шестёры», считающие себя козырями, и каторжники, на которых уже нет желания отыгрываться за прошлые обиды, — всё провалится в тартарары, словно ничего не было. А он выживет, он живучий.
Оса и ориент вернулись к костру.
— Пижон, скройся с глаз! Слива, набери воды помыться. Жердяй, напои старика и определи на ночлег, — проскрипел тощий ублюдок и, когда братки испарились, подсел к Хлысту. — Ничего не хочешь сказать?
— За год я хоть раз облажался? — произнёс Хлыст, изо всех сил стараясь придать голосу ровное звучание.
— Нет.
— А тут сплоховал. Не заметил деда.
— Ну, да. Сплоховал.
— Обида душит.
— А я-то думаю: чего сидишь как на иголках? — Оса покатал жемчужину между пальцами. — Иди спать.
— Мы с Жердяем дежурим.
— И Жердяй пусть ложиться. Я сам подежурю.
Хлыст поднялся с камня, потоптался, разминая затёкшие ноги.
— Иди! — гаркнул Оса и, взяв хворостину, придвинулся к костру.
***
Озираясь, Хлыст направился к лачуге. Небо, час назад усыпанное звёздами, затянулось тучами, и непроглядная мгла окутала склоны провала. Было слышно, как волны бьются о каменную преграду. Их удары, как надрывное биение сердца, заглушали все звуки. Если бы люди Крикса решили напасть на лагерь сейчас, удача была бы на их стороне. Но бойцы будут сидеть в засаде в ожидании ракшадов, пока не поймут, что их обернули вокруг пальца.
— Хлыст, — прошипело из темноты.
Он зашёл за угол хибары. В руку впились мясистые пальцы Жердяя. Ухо обдало горячее дыхание.
— Я уложил старика в твоём бараке. Посторожи его, а я послежу за Осой.
— Смотри не профукай, — сказал Хлыст и побрёл в лачугу.
— Смотри не усни, — прозвучало в спину.
Даже если бы он целый день отбарабанил в каменоломне, всё равно бы не заснул. В соседней хибаре уже умолкли стоны каторжников. Вдоволь нашептавшись, слева и справа захрапели братки. А Хлыст ворочался на тюфяке и со страхом ждал, когда ориент попросит вывести его из лагеря. Но дед как лёг лицом к стеночке, так ни разу и не шевельнулся.
Изрядно намозолив бока, Хлыст затих. Чем старик может помешать ему? Да, ракшады приходят не в полдень, как он сказал командиру стражей. И появляются совсем не оттуда, откуда их ждут люди Крикса. Но это ровным счётом ничего не меняет. Находясь здесь, дед ничего не сообщит бойцам. Тогда чем он опасен? А то, что старик в лагере не просто так, Хлыст нутром чувствовал. И чем дольше думал об этом, тем сильнее его охватывал необъяснимый безудержный страх.
Вдруг перед ним точно наяву встал косой взгляд ориента. Тот странный взгляд, когда Оса велел Хлысту лечь и показать старику спину. Так смотрит хищник на обречённую жертву. Мысли застыли в неподвижном душном воздухе.
Хлыст вытащил из-под края тюфяка тряпку, служившую в прохладные ночи покрывалом, сложил её в несколько слоёв. Бесшумно подполз к деду, с силой прижал тряпку к его лицу и всем телом навалился сверху. Старик вцепился Хлысту в руки, пару раз дёрнулся, поелозил по подстилке ногами, чуть погодя слабо трепыхнулся и обмяк.
На заре Оса собрал братков возле костра:
— Если кто-то проболтается Хвостатому о жемчуге, вырву язык. Ракшады или сами вырежут морской народ, или нас заставят. Что так, что эдак, заварят они, а расхлёбывать нам.
— Дело говоришь, — откликнулся Слива.
— Хочешь оставить жемчуг ориентам? — спросил Жердяй.
— Нет. Старик сам всё принесёт. Есть у меня одна мыслишка. Потом обсудим.
— Кому продадим его, если не Хвостатому?
— Я сказал — потом обсудим, — произнёс Оса. — Хлыст! Жердяй! Разбудите старика и отправляйтесь с ним к озёрам, пока гости не нагрянули. Остальные за работу!
— Иди. Я здесь покручусь, — шепнул Хлыст Жердяю.
Тайком поглядывая на дверь лачуги, за которой скрылся верзила, Хлыст разливал по черепкам остатки вчерашней баланды. Раньше каторжников кормили только на ночь. Теперь пайку делили на два раза и бoльшую часть давали утром, чтобы зря не переводить еду, если вдруг кто-то не доживёт до рассвета. Месиво шлепалось на донца мисок как кучки дерьма, издавая не менее мерзкий запах.
Жердяй выскочил из хибары:
— Оса!
— Чего тебе? — отозвался тот из барака для пленников.
— Дед помер.
— Как помер?
— Иди, глянь. Не дышит и холодный, как ледышка.
Вот и всё. Назад дороги нет. Хлыст посмотрел на валуны, посеребрённые росой, на вихрастую вершину утёса, освещённую солнцем. Уставился в белое небо, затянутое лёгкой дымкой. Сегодня будет жарко. Сердце стучало, тело колотилось в ознобе, по спине струился пот.
Каторжников загнали в расщелину. Братки стянулись к костру. Даже надзиратели бросили свой пост. Кто-то вспоминал тупые вопросы деда, кто-то напевал его песню, кто-то предлагал выдурить у ориентов хотя бы пару жемчужин за тело старейшины. Оса был так расстроен, что забыл об озёрах.
Хлыст направил взгляд в сторону пещер. Сейчас… ещё чуть-чуть… ну же! Из чёрного зева вышел Хвостатый, поигрывая металлическим прутом. За ним появились двое холуев, затушили факелы, воткнув паклю в кучку песка. Раздался пронзительный свист птицы — Верхогляд сообщал сторожевым на тропах о приходе гостей. С этой минуты и до их ухода ни один заблудший путник не проскользнёт в провал.
Хлыст поднялся.
— Куда? — проскрипел Оса.
— Пойду отолью.
— Нашёл время, — шепнул Жердяй.
Еле держась на ногах и хватаясь замутнённым взглядом за кудлатый кустик в расселине скалы, Хлыст поплёлся к валуну, стоявшему возле заветной пещеры. Мимо прошли ракшады. Блеснув шоколадными телами, покрытыми спиралями и зигзагами, обдали сладковатым, дурманящим запахом.
Зайдя за камень, Хлыст привалился к нему плечом. Пытаясь успокоиться, сделал несколько глубоких вздохов. Проскрипел голос Осы. В ответ пробасил Хвостатый. Что-то забулькал Жердяй и подавился словами. Хлыст выглянул из укрытия. Перед сгрудившимися возле костра людьми стоял старик…
Дед раскинул руки, его тело выгнулось.
— Йола! — прокатило по провалу с такой силой, что под ногами дрогнула земля.
Старик запрокинул голову:
— Йола! — И воздух подёрнулся зыбью.
Внезапно стемнело. Тучи? Птицы… Сколько их… тысячи… откуда… Оглушительно хлопая крыльями, чайки, альбатросы, бакланы, фрегаты летели прочь от моря. Раздался вопль. Размахивая руками и дрыгая ногами, Верхогляд падал с утёса. Шмяк…
Вдруг стало светло. Небо… такое чистое, как в первый день создания мира. Издалека донёсся рокот волн.
Кто-то крикнул:
— Шторм!
Воздух сделался плотным, вязким, словно кисель. И тут как шарахнет по ушам! Хлыст упал на четвереньки. Превозмогая нестерпимую боль в голове и слыша шипение, будто мозг превратился в продырявленный воздушный шар, пополз к пещере. Угасающим зрением уловил очертания воткнутой в песок палки. Размытой тенью руки схватил факел, поволочил за собой. Вперёд… ещё... ещё…
Хлыст открыл глаза. Под спиной твёрдо, вокруг могильная тишина, гробовая тьма, и лишь в голове тренькают колокольчики. Мазнул пальцами по уху. Тёплое и липкое — кровь. Нащупал сбоку факел. И что теперь? Пещера представляла собой лабиринт с множеством ходов и ответвлений, с ямами-ловушками и тупиками. Сколько раз братки пытались преодолеть его, чтобы узнать, откуда приходит Хвостатый, но ничего у них не получалось — не хватало длины всех верёвок, что были в лагере. А ведь такой простой и надёжной была задумка увязаться вслед за ракшадами.
Хлыст судорожно глотнул и зашёлся в крике от прострела в перепонках. Он знал, что орёт во всё горло, но ничего не слышал. Сдавив руками уши, заставил себя замолчать. Долго лежал, не смея закрыть рот — малейшее движение мышц лица возвращало адскую боль. Заложило нос. Ладони прилипли к щекам и занемели.
Хлыст отклеил один палец, другой… Теперь сомкнуть челюсти… медленно, очень медленно… Оставить маленькую щель, чтобы всасывать воздух.
Полез в карман, вытащил размокший коробок спичек. Пощупал штаны. Зараза… обмочился и, похоже, не только…
Где-то рядом выход. Он не мог уползти далеко. Или мог? Или он пролежал целый день, и сейчас ночь? Или он умер? Рот наполнился слюной. От страха во рту должно пересохнуть… Жар в груди исчез. По ногам пополз колючий холод, затряслись колени, застыло сосулькой в паху, изморозью покрылся живот. Такое с ним уже было, давно, в «Котле», когда проходил посвящение в смертники. Значит, он в аду.
— Эй… — сказал Хлыст, слегка шевельнув языком.
Сказал или подумал? Слюна потекла по подбородку. Стало быть, сказал. На лицо что-то капнуло. Хлыст вытер лоб, покатал липкий сгусток между пальцами. Сверху упало ещё две капли. Плохо, что не дышит нос.
Осторожно перевернулся на живот. Встал на четвереньки. Вдруг что-то вцепилось в космы, в ухо, в загривок. Десятки крючков разодрали щёку. Из волос удалось вырвать… Хлыст оцепенел от ужаса. В кулаке трепыхались пальцы-крылья, обтянутые упругой кожной перепонкой.
Загнутый крючок вонзился в глаз, ещё один в шею, туда, где бьётся сердце. Хлыст упал. Когтистая лапа проткнула висок.
Часть 28
***
Заложив руки за спину, Адэр подошёл к окну.
Перед парадной лестницей стоял спортивный автомобиль с изящным силуэтом и с большим просветом снизу для лучшей проходимости по бездорожью. Последнее творение ранее неизвестного автомобильного концерна «Хатали» переливалось в лучах солнца всеми оттенками перезревшей вишни. В прошлом году концерн, получивший название своей страны, заткнул за пояс ведущую автокомпанию Тезара. В этом году, похоже, тоже заткнёт.
Несколько лет назад отсталое государство устремилось вперёд и вверх, удивляя мир достижениями. Яростные скептики покричали, поговорили, пошептались и притихли. Многие связали рывок Хатали с появлением в Совете Его Величества независимого финансового консультанта, коим является гражданин Порубежья маркиз Мави Безбур. А потому Адэра мучили два вопроса: можно ли доверять слухам, и согласится ли столь весомая в Хатали фигура променять насиженное место на шаткое кресло советника правителя Порубежья?
Адэр посмотрел на Вилара. Друг с невозмутимым видом листал какую-то книжицу. Вот уж у кого ни забот, ни хлопот.
— Мой правитель! Маркиз Мави Безбур, — объявил Гюст посетителя и посторонился.
В кабинет вошёл седой как лунь человек с гладким лбом без единой морщинки. Превосходный костюм из синей шерсти безукоризненно сидел на плотной фигуре, скрывая изъяны. Вишнёвый галстук и такого же цвета лакированные туфли свидетельствовали либо о неравнодушии маркиза к моде, либо о его преданности тёмно-красному флагу Хатали.
Обменявшись приветствиями, хозяева и гость расположились за столом.
— Вам нравится вишнёвый цвет, маркиз Безбур? — спросил Адэр.
— Этот цвет нынче в моде, мой правитель. — Мави поправил галстук. — Какой цвет предпочитаете вы?
Адэр пригладил ладонью льняную рубашку:
— Признаться, я немного отстал от моды. Хотя, что такое мода? Её диктуют люди, притом нередко — власть имущие.
— Полностью с вами согласен, мой правитель.
— Помню, как однажды Трой Дадье вылавливал с детьми мячи из фонтана на центральной площади Градмира и, чтобы не замочить манжеты, подвернул их. И что вы думаете? Подданные всё лето ходили с закатанными по локоть рукавами.
Гладкое лицо маркиза озарила широкая улыбка.
