Я вернулась к дому. У двери в сад курил Скат.
— Сеня, не могла бы я… не могли бы вы… вот… записка… к подруге. Адрес…тут, на обороте. Конверта нет.
— Попросите Веру, — терпеливо, как маленькому ребенку, сказал мне Скат.
— Не могу ее нигде найти.
Сеня бросил быстрый взгляд на кипарисовые кущи. Взял у меня листок.
— Ладно, схожу, отправлю из местного отделения.
— Спасибо, — сказала я.
Вернувшись в комнату, я проанализировала мои ощущения за день – итак, мне показалось, что все обитатели дома затаились в ожидании, и за каждым моим шагом внимательно наблюдают. Я задавала себе вопрос: чего ждет Киприянов? Или кого?
Четыре дня подряд я удостаивалась чести завтракать, обедать и ужинать за одним столом с суровой докторшей Эллой Ивановной. Я вела себя робко, запиналась, задавала вопросы, таращилась. Моя собеседница оказалась врачом высшей категории, а не медсестрой. Действительно, стал бы Киприянов довольствоваться младшим медицинским персоналом? Элла Ивановна смягчилась, узнав, что я простой библиотекарь, консультирую Бориса Ивановича по вопросам… литературы… да, да… и ни на какое особое место в кругу приближенных к умирающему, но еще такому желанному олигархическому телу, не претендую. Элла Ивановна много говорила, в основном жаловалась на то, что Киприянов отказывается лечиться за границей. Внутри нее клокотал протест. Больше всего докторшу беспокоило угасание пациента и его скорейшая кончина. Смерть Киприянова означала отлучение Эллы Ивановны от дома, который еще неизвестно, кому достанется, и возвращение к будням обычного врача на зарплате в местном онкологическом отделении (это, если еще примут обратно).
Я боялась, что к нам присоединяться телохранители Киприянова, но хозяин дома все же соблюдал определенную иерархию. «Шестерки» почти все время проводили в пристройке у въезда на территорию. Жаба с утра появлялся в доме (я старалась не выходить в эти часы из комнаты), заходил на несколько минут к шефу в спальню и уходил с озабоченным видом. Прыгал в машину, за рулем которой был Кошак, и уезжал. Потом вечером в определенное время опять навещал Киприянова. И так каждый день.
Я читала, бродила по саду, стараясь не приближаться к сарайчику для инструментов, и старому крылу. Мне нравилось общаться с Домом. У него были секреты, но, соскучившись по общению с, он готов был мне их раскрыть. Он помнил нас еще с тех пор, когда был камнем, глиной и деревьями, от того его многоголосие иногда меня путало и утомляло.
Киприянов несколько раз справлялся о моем благополучии через Сеню. Я пыталась выяснить, когда начнется моя «работа», но Скат молчал. Только сообщил мне, что отправил письмо. На пятый день, за завтраком, он присоединился к нам в столовой. Разрешил мне на минуту включить телефон и просмотреть входящие звонки и сообщения. Там была эсэмэска от Леры: «не волнуйся. циперус твой жив. работай спокойно. ждем».
— Что такое «циперус»? — спросил Скат, жуя поданную Ларой (еще одной девушкой из прислуги) запеканку.
Он даже не удосужился скрыть то, что копался в моем телефоне и прочитал записку к Лере.
— Это.. такое растение… семейства осоковых, — сказала я. — Очень любит полив.
А еще это наш особый код. Он означает: «Я в опасности. Ничего не предпринимай. Пока справляюсь». Если бы я написала: «Не забудь про удобрения для циперуса», это означало бы, что я в беде, и Лерка принялась бы бить в набат. У нее были адреса и телефоны. Идея была Леркина. Она ею очень гордилась. Таким образом она чувствовала себя причастной… ко мне. Проблема, однако, была в том, что я не очень верила в свое спасение в случае, если моя миссия выйдет из-под контроля. А это, кажется, уже происходило.
— Понятно, — сказал Сеня, не спуская с меня своего хрустального взгляда.
Вечером того же дня я увидела в окно второго этажа, как к парадной двери подъехала машина Киприянова. Из нее вышли Жаба и еще какой-то мужчина. Последнего я рассмотреть не успела – Жаба быстро увлек его в дом. Я спустилась по лестнице на один проем, но ниже идти не решилась, села на ступеньку и прислушивалась. Через пару минут по первому этажу в кабинет Киприянова прошла Лара с подносом, уставленным тарелками с едой. Она вернулась за пустым подносом спустя полчаса. В кабинете кого-то покормили, кого-то голодного – поднос был пуст, а тарелки словно вылизаны. Потом этот кто-то в сопровождении Ската ушел в старое крыло, его провели по первому этажу, через цокольное – к этому времени я была уже там, пряталась в нише с очередной китайской вазой. Опять не успела ничего толком разглядеть.
На следующий день Элла Ивановна вывезла Крысака к завтраку в инвалидной коляске. Перед ним поставили тарелку с жидкой кашей, но он не стал есть – отодвинул блюдо, достал сигареты и закурил. В ответ на возмущенный протест Эллы Ивановны только матерно рыкнул. Врач обиделась, но из-за стола не вышла.
— Жанна Викторовна.
Я совершенно непритворно вздрогнула.
— Да, Борис Иванович…
— Петрович.
— Ой, простите… Борис Петрович, я так рада, что вам стало…
— Насколько мы с вами продвинулись?
— Я не совсем… простите…
Крысак втянул дым и выпустил аккуратное колечко.
— Мы с вами прогуляемся после завтрака. Хочу вам кое-что показать.
— Да, конечно…
Мы прогулялись. Киприянов вылез из кресла и шагал рядом. Элла Ивановна скорбно молчала и шла следом, пока он не захлопнул перед ней одну из дверей. Мы оказались в старом крыле, в незапертой комнате, где я однажды уже была. Я провела здесь несколько часов, болтая с Домом. Здесь было уютно, благодаря хорошо сохранившимся книжным полкам с дореволюционным изданием Вальтера Скотта, удобному, но очень пыльному креслу и низкому топчану у окна.
Киприянов подошел к окну, раздвинул шторы резким движением, от которого даже охнул, и поманил меня пальцем. Я подошла. Он схватил меня за волосы на затылке одной рукой, а второй сдавил мне горло, наклоняя мою голову к стеклу. Он был еще очень силен, несмотря на болезнь.
— Ну, смотри! Смотри!
С меня свалились очки. Впрочем, они мне были не нужны. У меня отличное зрение – я увидела, как по саду, срывая цветочки, пританцовывая и громко что-то выкрикивая, бегал Странник. Лицо его было счастливым. Он посмотрел на окно, увидел меня и помахал. Ему было плевать, что Крысак душил меня, прижимая к стеклу. Странник пребывал в своем обычном радостном безумии.
— Я искал его несколько лет. Странника. Жаба его вчера привез. Повезло мне, да? Вот такой я баловень судьбы. Он мне в психушке еще говорил, а я не верил. Кто ж ему, психу, тогда верил. Этот дом…усадьба Копытовых… он в нем жил… сто лет назад. Слышала, тварь, этот парень здесь жил сто лет назад! Книжки эти читал. Ему на серебряном блюде, б***ь, почту по утрам подавали. «Не изволите ли откушать у генерала Синичкина?» А я этот дом купил. Знал, что он в него когда-нибудь вернется. Ну не может Странник без своего дома, никак! Узнаешь? Странника узнаешь?
— Вы мне больно делаете, — прохрипела я.
— Больно?! Тебе больно? Болит у тебя? Да ладно! Тварь, так ты ж, наверное, и не бессмертная? А? Щас проверим.
Киприянов отпустил мои волосы, и в этот же миг что-то твердое, холодное коснулась моего затылка.
— Так ты бессмертная или нет? Мостов нет, бежать некуда. Мозги по стеклу. А ничего! Мои ребятишки тут все вымоют. Говори: узнаешь Странника?
— Да! Да! — выкрикнула я.
— Ну вот и хорошо, — неожиданно спокойно сказал Киприянов.
Он отошел от меня, устало опустился в кресло, махнул дулом на топчан:
— Села.
Я подчинилась. Ноги у меня дрожали. Я совсем даже не бессмертная.
— Он тебя тоже узнал. Давно вы с ним встречались в последний раз?
— Года четыре назад.
— Ну так это не много. Я думал, тебе лет триста, — Крысак хмыкнул.
— Мне тридцать два. И это правда. Я не знаю, что он обо мне наговорил, но…
— Да мне плевать на тебя и на твою братву. Делайте, что хотите. Ради чего вы здесь болтаетесь, мне не интересно. Мне нужно было одну из вас, тварей, изловить, я и изловил. А теперь будешь делать, что я скажу. Ведь так у вас положено? Типа, ты в моей власти. Крест могу показать, святой водой побрызгать. Испугаешься?
— Я обычный человек. Родилась в Вологде тридцать два года назад. У меня умерли отец и мать. Я росла в детдоме…
— Это кому-нибудь другому будешь в уши заливать. Я тоже Фергюсона читал. Но ты… как тебя там, кстати…здорово умеешь лапшу на уши вешать. Я за тобой три месяца следил. Ну чистая крыса библиотечная: шмыг туда, шмыг сюда. Мимикрия, мля. Пока рассмотрел… Когда все закончится, отдам тебя ребяткам. Вот они удивятся. Они никогда ни с кем из твоего племени не…
— Не стоит мне угрожать, — тихо произнесла я и встала.
— Вот!!! Твою!!! Стоять! Не двигайся!
Он подался назад, отодвинулся вместе с креслом так, что ножки с отвратительным скрипом процарапали древний паркет, направил на меня дуло, скрывая испуг за злостью. Отдышался, выдавил:
— Ты… исчадие… не напугаешь… меня уже ничем не испугать… все будет по моему… думаешь, я тебя отпущу на все четыре стороны? Такой шанс упущу?
Я промолчала, медленно опустилась на место под дулом пистолета, стирая остатки иллюзии с лица.
— Попробуй сделать еще что-нибудь подобное, и я тебя пристрелю. Ты, небось, не одна… оттуда. Другую найду. И пацанам своим скажу, чтоб держали тебя под прицелом. Все равно ты нелюдь, тварь…выдала себя. А знаешь, как я тебя выследил? Никогда не догадаешься. Таких книг осталось шесть, все в руках коллекционеров. Я их все шесть отследил. Купил две. Одну выставил на продажу. И ты клюнула. Я думал: и что в нем такого достоверного, в Фергюсоне? Прочитал – все понял. Раньше я вас боялся. Странник меня шибко испугал. А теперь я все про вас знаю. Вы только рожи корчить и горазды… Потом я за тобой следил. Потом рассмотрел, думаю, не-е-е, что за коза драная. Ни рогов, ни крыльев. А ты себя выдала… А ведь до этой секунды сомневался, а ты выдала… — голос Киприянова ослаб, он сглотнул слюну и заговорил вновь. — А знаешь, что я сделаю, когда выздоровею… Знаешь?… Не знаешь. Я сам тебя отымею. Потому что ты красивая молодая девка. И не надо было меня пугать – мне так еще интереснее…вот только скажи мне, как тебя, такую хорошую, ко мне под бок занесло? А? Только не бреши про стечение обстоятельств и перст судьбы. Не поверю.
Мне вдруг захотелось убить Крысака. Как-нибудь просто, без вывертов. Просто чтобы он заткнулся. Н-да, нервы на пределе. Спокойно, Настя.
— Я искала… своих… одну знакомую…
— Ах ты, везуха! Нашла? Подружка твоя, что ли? Как ее там… Валерия Петровна?
— Нет! Нет! Лера не причем, совершенно, она не знает. Та девушка умерла. Ее убили.
— Да ты чё! Что ж вы так легко дохнете, а?! Вот так прям и убили? Кто же ее, а?
— Кто-то с… необычной кровью. Иной не смог бы.
— Ну дела! Столько вот бродит вас по земле, а никто даже не подозревает. Ладно, сделаю вид, что верю. Что тебе нужно, чтобы провести меня по мосту?
— Мост.
— Будет тебе мост. Еще что? Что там может понадобиться?
— Ничего.
— Врешь. Я ведь должен взять с собой еду и воду. Не пытайся. Меня. Обмануть. Что я должен взять?
— Еду и воду, — послушно отозвалась я. — Там нельзя ничего есть людям не с нашей кровью. Иначе забвение.
— Я смогу пройти?
— Сам – нет. Я проведу.
— Ладно, — Киприянов забормотал под нос. — Ты, конечно же, попытаешься ТАМ сбежать. Нужно все предусмотреть… Завтра. Мы пойдем завтра. Погуляем денек-другой в райских кущах.
— Только нельзя сразу надолго, — быстро заговорила я. — Сразу нельзя. Фергюсон был человеком с нашей кровью, но и ему было там очень плохо. Надо привыкнуть.
Крысак пронзил меня подозрительным взглядом, пожевал губами.
— А откуда такая забота? Понятно. Боишься, что если я там скопытюсь, мои ребятки тебя прибьют?
Я кивнула.
— Сколько?
— Минут десять для начала. Там другой воздух… другой мир… шок…
— Хватит, чтобы я выздоровел?
— Да… на какое-то время… пока тело не переработает… кровь… она поменяется.
Киприянов хрипло засмеялся:
— Вот это мне как раз и нужно. Я мог бы попросить Странника, но не доверяю психам. Ладно, гуляй пока. Сегодня Сеня повезет тебя в город. Оденешься там, маникюр-педикюр, причесон. Мне надо видеть рядом с собой нормальную бабу, а не пугало – я так привык. Иначе после всего пущу тебя в расход. Вокруг меня много девок было, вот только все разбежались… в последнее время… кхе-кхе… Попробуешь сбежать – Жаба произведет отстрел всего семейства твоей Леры. Въехала?
— Да. Не трогайте ее, я все сделаю.
— Обещай от имени своего народа. Клянись своей кровью.
— Я клянусь кровью своего народа, что отведу тебя в свой мир и не попытаюсь сбежать.
— Идем.
На следующий день Странник ушел. Он всегда так делал: появлялся, когда хотел, и исчезал по своим безумным делам. А Киприянову, когда он узнал об исчезновении Странника, стало хуже. Жаба приволок меня к нему в спальню. Крысак смотрел мне в глаза и хрипел. Жаба протащил меня по саду и по всему дому, не совсем понимая, что он и я должны делать.
По большому счету, Странник меня чуть не подставил. Все осложнилось бы, узнай Киприянов, как просто любой из нас может построить средство для отступления из подручных материалов. Если бы я захотела, меня бы уже не было в этом доме. Мне пришлось лихорадочно соображать, что говорить, если я не найду ничего похожего на мост, пока Жаба таскал меня по саду. Но оказалось, что Странник не стал особо заморачиваться. Он принес из сарая широкую доску, положил ее поперек прудика и был таков.
— Вот, — я ткнула пальцем в доску. — Это тоже мост.
Жаба выматерился и пошел докладывать. Через час у пруда появились Кошак и садовник. Кои выловили, пруд накрыли пленкой, опоры для моста спилили. Идиоты.
Несколько дней, пока Крысака накачивали лекарством, меня никто не трогал. Но в субботу утром Жаба вошел ко мне в спальню в сопровождении Веры и, не обращая внимания на мои протесты, смел с полок в гардеробной всю одежду. Вера, бросая на меня виноватые взгляды, собрала с пола вещи и уложила их в мою сумку. Весь мой «стародевичий» гардероб, унылые юбки, вытянутые свитера и блузки с жабо, отправился в большую металлическую бочку в углу сада. Жаба полил вещи средством для розжига и поджег. Мой паспорт был у Киприянова. Я боялась, что он поступит с ним так же, как Жаба с одеждой. Я не могла пользоваться документами из моей человеческой жизни, опасаясь, что Крысак отследит по ним Игоря или тетю Лиду, мне стоило больших трудов раздобыть хорошее удостоверение личности. Однако паспорт на имя Жанны Викторовны Могиляк мне отдали, когда Сеня повез меня в город.
У Фергюсона в книге сказано, что ни одна фейри не может нарушить клятву, данную от имени своего народа. Все так и не так. Любую расплывчатую клятву можно обойти. Сам Крысак свято верил Фергюсону и моей клятве. А вот не надо было. Но я не собиралась сбегать, пока Лера была под прицелом. И у меня были связанные с Киприяновым незаконченные дела.
Я была рада избавиться от общества Крысака хоть на пару часов. Если бы не деревянно-вежливая фигура Ската, я бы на время забыла, в каком положении нахожусь. Приятно было отказаться от роли, которую я играла последние семь месяцев, роли забитой старой девы, извиняющейся каждый раз, когда ей наступали на ногу.
— Сеня, не могла бы я… не могли бы вы… вот… записка… к подруге. Адрес…тут, на обороте. Конверта нет.
— Попросите Веру, — терпеливо, как маленькому ребенку, сказал мне Скат.
— Не могу ее нигде найти.
Сеня бросил быстрый взгляд на кипарисовые кущи. Взял у меня листок.
— Ладно, схожу, отправлю из местного отделения.
— Спасибо, — сказала я.
Вернувшись в комнату, я проанализировала мои ощущения за день – итак, мне показалось, что все обитатели дома затаились в ожидании, и за каждым моим шагом внимательно наблюдают. Я задавала себе вопрос: чего ждет Киприянов? Или кого?
ГЛАВА 3
Четыре дня подряд я удостаивалась чести завтракать, обедать и ужинать за одним столом с суровой докторшей Эллой Ивановной. Я вела себя робко, запиналась, задавала вопросы, таращилась. Моя собеседница оказалась врачом высшей категории, а не медсестрой. Действительно, стал бы Киприянов довольствоваться младшим медицинским персоналом? Элла Ивановна смягчилась, узнав, что я простой библиотекарь, консультирую Бориса Ивановича по вопросам… литературы… да, да… и ни на какое особое место в кругу приближенных к умирающему, но еще такому желанному олигархическому телу, не претендую. Элла Ивановна много говорила, в основном жаловалась на то, что Киприянов отказывается лечиться за границей. Внутри нее клокотал протест. Больше всего докторшу беспокоило угасание пациента и его скорейшая кончина. Смерть Киприянова означала отлучение Эллы Ивановны от дома, который еще неизвестно, кому достанется, и возвращение к будням обычного врача на зарплате в местном онкологическом отделении (это, если еще примут обратно).
Я боялась, что к нам присоединяться телохранители Киприянова, но хозяин дома все же соблюдал определенную иерархию. «Шестерки» почти все время проводили в пристройке у въезда на территорию. Жаба с утра появлялся в доме (я старалась не выходить в эти часы из комнаты), заходил на несколько минут к шефу в спальню и уходил с озабоченным видом. Прыгал в машину, за рулем которой был Кошак, и уезжал. Потом вечером в определенное время опять навещал Киприянова. И так каждый день.
Я читала, бродила по саду, стараясь не приближаться к сарайчику для инструментов, и старому крылу. Мне нравилось общаться с Домом. У него были секреты, но, соскучившись по общению с, он готов был мне их раскрыть. Он помнил нас еще с тех пор, когда был камнем, глиной и деревьями, от того его многоголосие иногда меня путало и утомляло.
Киприянов несколько раз справлялся о моем благополучии через Сеню. Я пыталась выяснить, когда начнется моя «работа», но Скат молчал. Только сообщил мне, что отправил письмо. На пятый день, за завтраком, он присоединился к нам в столовой. Разрешил мне на минуту включить телефон и просмотреть входящие звонки и сообщения. Там была эсэмэска от Леры: «не волнуйся. циперус твой жив. работай спокойно. ждем».
— Что такое «циперус»? — спросил Скат, жуя поданную Ларой (еще одной девушкой из прислуги) запеканку.
Он даже не удосужился скрыть то, что копался в моем телефоне и прочитал записку к Лере.
— Это.. такое растение… семейства осоковых, — сказала я. — Очень любит полив.
А еще это наш особый код. Он означает: «Я в опасности. Ничего не предпринимай. Пока справляюсь». Если бы я написала: «Не забудь про удобрения для циперуса», это означало бы, что я в беде, и Лерка принялась бы бить в набат. У нее были адреса и телефоны. Идея была Леркина. Она ею очень гордилась. Таким образом она чувствовала себя причастной… ко мне. Проблема, однако, была в том, что я не очень верила в свое спасение в случае, если моя миссия выйдет из-под контроля. А это, кажется, уже происходило.
— Понятно, — сказал Сеня, не спуская с меня своего хрустального взгляда.
Вечером того же дня я увидела в окно второго этажа, как к парадной двери подъехала машина Киприянова. Из нее вышли Жаба и еще какой-то мужчина. Последнего я рассмотреть не успела – Жаба быстро увлек его в дом. Я спустилась по лестнице на один проем, но ниже идти не решилась, села на ступеньку и прислушивалась. Через пару минут по первому этажу в кабинет Киприянова прошла Лара с подносом, уставленным тарелками с едой. Она вернулась за пустым подносом спустя полчаса. В кабинете кого-то покормили, кого-то голодного – поднос был пуст, а тарелки словно вылизаны. Потом этот кто-то в сопровождении Ската ушел в старое крыло, его провели по первому этажу, через цокольное – к этому времени я была уже там, пряталась в нише с очередной китайской вазой. Опять не успела ничего толком разглядеть.
На следующий день Элла Ивановна вывезла Крысака к завтраку в инвалидной коляске. Перед ним поставили тарелку с жидкой кашей, но он не стал есть – отодвинул блюдо, достал сигареты и закурил. В ответ на возмущенный протест Эллы Ивановны только матерно рыкнул. Врач обиделась, но из-за стола не вышла.
— Жанна Викторовна.
Я совершенно непритворно вздрогнула.
— Да, Борис Иванович…
— Петрович.
— Ой, простите… Борис Петрович, я так рада, что вам стало…
— Насколько мы с вами продвинулись?
— Я не совсем… простите…
Крысак втянул дым и выпустил аккуратное колечко.
— Мы с вами прогуляемся после завтрака. Хочу вам кое-что показать.
— Да, конечно…
Мы прогулялись. Киприянов вылез из кресла и шагал рядом. Элла Ивановна скорбно молчала и шла следом, пока он не захлопнул перед ней одну из дверей. Мы оказались в старом крыле, в незапертой комнате, где я однажды уже была. Я провела здесь несколько часов, болтая с Домом. Здесь было уютно, благодаря хорошо сохранившимся книжным полкам с дореволюционным изданием Вальтера Скотта, удобному, но очень пыльному креслу и низкому топчану у окна.
Киприянов подошел к окну, раздвинул шторы резким движением, от которого даже охнул, и поманил меня пальцем. Я подошла. Он схватил меня за волосы на затылке одной рукой, а второй сдавил мне горло, наклоняя мою голову к стеклу. Он был еще очень силен, несмотря на болезнь.
— Ну, смотри! Смотри!
С меня свалились очки. Впрочем, они мне были не нужны. У меня отличное зрение – я увидела, как по саду, срывая цветочки, пританцовывая и громко что-то выкрикивая, бегал Странник. Лицо его было счастливым. Он посмотрел на окно, увидел меня и помахал. Ему было плевать, что Крысак душил меня, прижимая к стеклу. Странник пребывал в своем обычном радостном безумии.
— Я искал его несколько лет. Странника. Жаба его вчера привез. Повезло мне, да? Вот такой я баловень судьбы. Он мне в психушке еще говорил, а я не верил. Кто ж ему, психу, тогда верил. Этот дом…усадьба Копытовых… он в нем жил… сто лет назад. Слышала, тварь, этот парень здесь жил сто лет назад! Книжки эти читал. Ему на серебряном блюде, б***ь, почту по утрам подавали. «Не изволите ли откушать у генерала Синичкина?» А я этот дом купил. Знал, что он в него когда-нибудь вернется. Ну не может Странник без своего дома, никак! Узнаешь? Странника узнаешь?
— Вы мне больно делаете, — прохрипела я.
— Больно?! Тебе больно? Болит у тебя? Да ладно! Тварь, так ты ж, наверное, и не бессмертная? А? Щас проверим.
Киприянов отпустил мои волосы, и в этот же миг что-то твердое, холодное коснулась моего затылка.
— Так ты бессмертная или нет? Мостов нет, бежать некуда. Мозги по стеклу. А ничего! Мои ребятишки тут все вымоют. Говори: узнаешь Странника?
— Да! Да! — выкрикнула я.
— Ну вот и хорошо, — неожиданно спокойно сказал Киприянов.
Он отошел от меня, устало опустился в кресло, махнул дулом на топчан:
— Села.
Я подчинилась. Ноги у меня дрожали. Я совсем даже не бессмертная.
— Он тебя тоже узнал. Давно вы с ним встречались в последний раз?
— Года четыре назад.
— Ну так это не много. Я думал, тебе лет триста, — Крысак хмыкнул.
— Мне тридцать два. И это правда. Я не знаю, что он обо мне наговорил, но…
— Да мне плевать на тебя и на твою братву. Делайте, что хотите. Ради чего вы здесь болтаетесь, мне не интересно. Мне нужно было одну из вас, тварей, изловить, я и изловил. А теперь будешь делать, что я скажу. Ведь так у вас положено? Типа, ты в моей власти. Крест могу показать, святой водой побрызгать. Испугаешься?
— Я обычный человек. Родилась в Вологде тридцать два года назад. У меня умерли отец и мать. Я росла в детдоме…
— Это кому-нибудь другому будешь в уши заливать. Я тоже Фергюсона читал. Но ты… как тебя там, кстати…здорово умеешь лапшу на уши вешать. Я за тобой три месяца следил. Ну чистая крыса библиотечная: шмыг туда, шмыг сюда. Мимикрия, мля. Пока рассмотрел… Когда все закончится, отдам тебя ребяткам. Вот они удивятся. Они никогда ни с кем из твоего племени не…
— Не стоит мне угрожать, — тихо произнесла я и встала.
— Вот!!! Твою!!! Стоять! Не двигайся!
Он подался назад, отодвинулся вместе с креслом так, что ножки с отвратительным скрипом процарапали древний паркет, направил на меня дуло, скрывая испуг за злостью. Отдышался, выдавил:
— Ты… исчадие… не напугаешь… меня уже ничем не испугать… все будет по моему… думаешь, я тебя отпущу на все четыре стороны? Такой шанс упущу?
Я промолчала, медленно опустилась на место под дулом пистолета, стирая остатки иллюзии с лица.
— Попробуй сделать еще что-нибудь подобное, и я тебя пристрелю. Ты, небось, не одна… оттуда. Другую найду. И пацанам своим скажу, чтоб держали тебя под прицелом. Все равно ты нелюдь, тварь…выдала себя. А знаешь, как я тебя выследил? Никогда не догадаешься. Таких книг осталось шесть, все в руках коллекционеров. Я их все шесть отследил. Купил две. Одну выставил на продажу. И ты клюнула. Я думал: и что в нем такого достоверного, в Фергюсоне? Прочитал – все понял. Раньше я вас боялся. Странник меня шибко испугал. А теперь я все про вас знаю. Вы только рожи корчить и горазды… Потом я за тобой следил. Потом рассмотрел, думаю, не-е-е, что за коза драная. Ни рогов, ни крыльев. А ты себя выдала… А ведь до этой секунды сомневался, а ты выдала… — голос Киприянова ослаб, он сглотнул слюну и заговорил вновь. — А знаешь, что я сделаю, когда выздоровею… Знаешь?… Не знаешь. Я сам тебя отымею. Потому что ты красивая молодая девка. И не надо было меня пугать – мне так еще интереснее…вот только скажи мне, как тебя, такую хорошую, ко мне под бок занесло? А? Только не бреши про стечение обстоятельств и перст судьбы. Не поверю.
Мне вдруг захотелось убить Крысака. Как-нибудь просто, без вывертов. Просто чтобы он заткнулся. Н-да, нервы на пределе. Спокойно, Настя.
— Я искала… своих… одну знакомую…
— Ах ты, везуха! Нашла? Подружка твоя, что ли? Как ее там… Валерия Петровна?
— Нет! Нет! Лера не причем, совершенно, она не знает. Та девушка умерла. Ее убили.
— Да ты чё! Что ж вы так легко дохнете, а?! Вот так прям и убили? Кто же ее, а?
— Кто-то с… необычной кровью. Иной не смог бы.
— Ну дела! Столько вот бродит вас по земле, а никто даже не подозревает. Ладно, сделаю вид, что верю. Что тебе нужно, чтобы провести меня по мосту?
— Мост.
— Будет тебе мост. Еще что? Что там может понадобиться?
— Ничего.
— Врешь. Я ведь должен взять с собой еду и воду. Не пытайся. Меня. Обмануть. Что я должен взять?
— Еду и воду, — послушно отозвалась я. — Там нельзя ничего есть людям не с нашей кровью. Иначе забвение.
— Я смогу пройти?
— Сам – нет. Я проведу.
— Ладно, — Киприянов забормотал под нос. — Ты, конечно же, попытаешься ТАМ сбежать. Нужно все предусмотреть… Завтра. Мы пойдем завтра. Погуляем денек-другой в райских кущах.
— Только нельзя сразу надолго, — быстро заговорила я. — Сразу нельзя. Фергюсон был человеком с нашей кровью, но и ему было там очень плохо. Надо привыкнуть.
Крысак пронзил меня подозрительным взглядом, пожевал губами.
— А откуда такая забота? Понятно. Боишься, что если я там скопытюсь, мои ребятки тебя прибьют?
Я кивнула.
— Сколько?
— Минут десять для начала. Там другой воздух… другой мир… шок…
— Хватит, чтобы я выздоровел?
— Да… на какое-то время… пока тело не переработает… кровь… она поменяется.
Киприянов хрипло засмеялся:
— Вот это мне как раз и нужно. Я мог бы попросить Странника, но не доверяю психам. Ладно, гуляй пока. Сегодня Сеня повезет тебя в город. Оденешься там, маникюр-педикюр, причесон. Мне надо видеть рядом с собой нормальную бабу, а не пугало – я так привык. Иначе после всего пущу тебя в расход. Вокруг меня много девок было, вот только все разбежались… в последнее время… кхе-кхе… Попробуешь сбежать – Жаба произведет отстрел всего семейства твоей Леры. Въехала?
— Да. Не трогайте ее, я все сделаю.
— Обещай от имени своего народа. Клянись своей кровью.
— Я клянусь кровью своего народа, что отведу тебя в свой мир и не попытаюсь сбежать.
— Идем.
ГЛАВА 4
На следующий день Странник ушел. Он всегда так делал: появлялся, когда хотел, и исчезал по своим безумным делам. А Киприянову, когда он узнал об исчезновении Странника, стало хуже. Жаба приволок меня к нему в спальню. Крысак смотрел мне в глаза и хрипел. Жаба протащил меня по саду и по всему дому, не совсем понимая, что он и я должны делать.
По большому счету, Странник меня чуть не подставил. Все осложнилось бы, узнай Киприянов, как просто любой из нас может построить средство для отступления из подручных материалов. Если бы я захотела, меня бы уже не было в этом доме. Мне пришлось лихорадочно соображать, что говорить, если я не найду ничего похожего на мост, пока Жаба таскал меня по саду. Но оказалось, что Странник не стал особо заморачиваться. Он принес из сарая широкую доску, положил ее поперек прудика и был таков.
— Вот, — я ткнула пальцем в доску. — Это тоже мост.
Жаба выматерился и пошел докладывать. Через час у пруда появились Кошак и садовник. Кои выловили, пруд накрыли пленкой, опоры для моста спилили. Идиоты.
Несколько дней, пока Крысака накачивали лекарством, меня никто не трогал. Но в субботу утром Жаба вошел ко мне в спальню в сопровождении Веры и, не обращая внимания на мои протесты, смел с полок в гардеробной всю одежду. Вера, бросая на меня виноватые взгляды, собрала с пола вещи и уложила их в мою сумку. Весь мой «стародевичий» гардероб, унылые юбки, вытянутые свитера и блузки с жабо, отправился в большую металлическую бочку в углу сада. Жаба полил вещи средством для розжига и поджег. Мой паспорт был у Киприянова. Я боялась, что он поступит с ним так же, как Жаба с одеждой. Я не могла пользоваться документами из моей человеческой жизни, опасаясь, что Крысак отследит по ним Игоря или тетю Лиду, мне стоило больших трудов раздобыть хорошее удостоверение личности. Однако паспорт на имя Жанны Викторовны Могиляк мне отдали, когда Сеня повез меня в город.
У Фергюсона в книге сказано, что ни одна фейри не может нарушить клятву, данную от имени своего народа. Все так и не так. Любую расплывчатую клятву можно обойти. Сам Крысак свято верил Фергюсону и моей клятве. А вот не надо было. Но я не собиралась сбегать, пока Лера была под прицелом. И у меня были связанные с Киприяновым незаконченные дела.
Я была рада избавиться от общества Крысака хоть на пару часов. Если бы не деревянно-вежливая фигура Ската, я бы на время забыла, в каком положении нахожусь. Приятно было отказаться от роли, которую я играла последние семь месяцев, роли забитой старой девы, извиняющейся каждый раз, когда ей наступали на ногу.
