Она поймала мой взгляд и внимательно всмотрелась в мои глаза – я с трудом поборола в себе желание их опустить. Птица подошла ближе. Один щелчок, и цепь была перекушена. Мне и этого хватило бы. Но не давая мне сойти с моста, каландер коснулась холодным клювом лодыжки. Она действовала клювом, как консервным ножом. От нее пахло зерном и влагой. Мне хотелось коснуться чуть встопорщенных перьев на шее, но я не решилась. Было больно – металл вдавливался в кожу, однако через минуту я была свободна.
— Не знаю, как я смогу тебя отблагодарить… — начала я.
Птица наклонила голову, мигнула, отступила назад и вдруг резко взмыла вверх, задев крыльями края моста.
— Спасибо, — крикнула я ей вслед. В туман и лунный свет.
У моста в лунном свете я разглядела на траве белоснежное перо. Прихватила его с собой – через несколько минут из мягкого оно превратится в стальное, и кромки его станут острее бритвы. Чем не оружие.
Я знала склон вдоль и поперек, к тому же туман стал рассеиваться. Обрывки цепи полетели вниз с обрыва, как много лет назад то, что осталось от прежнего моего недруга. В доме Фергюсона я первым делом разожгла очаг, нагрела воды и смыла с себя пыль, грязь и пот. Потом стала искать что-нибудь съестное. На полке обнаружились пачка сухарей и плитка шоколада. Доедала я уже на ходу, жадно вгрызаясь в сухарь. Шла и думала.
Я превращу дом в камеру пыток. Зачарую, ослеплю и оглушу иллюзиями. Если нужно, приведу на Холм и брошу умирать на траве. Не пощажу никого. С меня довольно, игра вышла на следующий уровень.
Я поняла, что переоценила свою решимость идти до конца, когда вошла по мосту обратно, на спинку своей кровати. Как выяснилось, не одна я хороша в создании иллюзий. В комнате царил мрак. Мрак. Непроглядная бархатная тьма без единого намека на какие-либо очертания в ее глубине. Во мраке меня ждал зиф.
Я не умею летать, не хожу по воде, плохо переношу голод и холод и тяжело встаю по утрам. Из доступного мне «наследства» Истинных – только перемещения из мира в мир, умение ощущать общую направленность мыслей-эмоций-сознания… и иллюзии.
Расклад сил был таков, что мне оставалось только таращиться во тьму и гадать, прилетит ли оттуда пуля, ткнется под ребра нож, или зиф обойдется своими врожденными способностями, о которых, кстати, я знала крайне мало.
Ну почему я никогда не слушала Аглаю?! Наши общие знакомые-полукровки всегда считали ее одержимость зифами небольшой, забавной «крейзинкой». К слову, я давно поняла, что представители нашего народа весьма беспечны. Холмы избаловали нас. Многие уже забыли про войну. Наши извечные враги столетиями охотятся на нас, но никто, даже Истинные, не знают, откуда приходят чистокровные зифы, и никто, кажется, и не пытается это выяснить. Феи, что с них взять? Им бы порхать по жизни, играть, веселиться.
Всё, на что я могу теперь полагаться, это неподтверждённые домыслы, слухи, столетиями гуляющие в нашей среде, и гравюра из старинной книги с изображением клыкастой твари с перепонками. И еще: зифы живут среди людей, охотятся только на фейри полукровок, поскольку Истинные способны их почувствовать, они обаятельны, но не очень умны, от того редко бывают успешными в человеческом мире и по возможности стараются привлекать к себе поменьше внимания.
Меня окружала тьма. Я осторожно шагнула со спинки кровати на едва скрипнувший под моими ногами матрас, надеясь, что почувствую хотя бы движение воздуха, если зиф атакует. Однако он молчал. Странно, но, кажется, я действительно могла его ощутить. Для меня он был как фигура в плотном тумане: ничего не видно, ничего не понятно, но знаешь, что там кто-то есть.
— Не подходи, — сказала я, изо всех сил стараясь сохранять хладнокровие, перо каландера было еще мягким, но край уже успел затвердеть. — Я вооружена и задешево свою жизнь не отдам.
— Мне не нужна твоя жизнь, — раздался бесплотный и бесполый голос из мрака. — Я хочу заключить с тобой сделку.
— Становись в очередь, — выдохнула я. — И вообще, какие могут быть сделки с зифом!?
— У меня есть то, что нужно тебе. У тебя – то, в чем нуждаюсь я. Почему бы нам не договориться?
— Я хочу видеть, кто ты.
— А ты еще не догадалась?
— Догадалась, но не хочу разговаривать с невидимками. Я, знаешь ли, много лет прожила среди обычных людей.
— Я тоже, — помедлив, отозвался голос, — и в этом моя главная проблема.
Тьма постепенно начала рассеиваться. Проступили очертания окна под короткими, словно обрезанными ножом полосами лунного света, мрак отступил в глубину комнаты. Я изо всех сил вглядывалась в полутьму и с трудом сдержала вздох. То ли облегчения, то ли разочарования.
Она не стала манерничать и предстала передо мной без покрова иллюзии. Главное теперь не разглядывать ее слишком жадно. Я всё-таки в первый раз лицезрела зифа, хоть и полукровку, скорее всего. Личико у нее оставалось всё таким же миловидным, но глаза округлились, и в них отчетливо проступило что-то рыбье. Локоны волос, тяжелой массой падающие до колен, отливали зеленцой, губы казались неестественно алыми. Понятное дело, никакого клюва и плавников, или что там изображали на старинных гравюрах, – девушка как девушка, просто немного… потусторонняя на вид. Совсем не страшная. Нет, страшная. Очень.
— Где Жаба?
— Сегодня тебя охраняет Павел. Он спит.
— Ха!... Следовало догадаться. И все, должно быть, крепко спят, кроме нас двоих. Ну, что ж… Теперь мне все ясно, — сказала я.
Вера мигнула. Мне показалось, или у нее двойные веки: одно обычное и одно полупрозрачное?
— Ты ничего не знаешь, — ее голос стал прежним, вполне приятным.
— Да ладно, — я опустилась на кровать, села на подушку, скрестив ноги. Сдается мне, сегодня меня убивать не будут. — Ты нашла себе настоящий розарий, жила и питалась. Вряд ли, конечно, высосала Киприянова, ты же не приближалась к нему настолько близко. Если, конечно, с ним не спала. Не спала ведь? Тебе и Антона хватало. А потом ты узнала, что Сеня – сын Бориса Петровича. Это стало бы для тебя подарком – женить на себе богатого в перспективе парня, еще и с кровью фей, и со временем стать хозяйкой всего. А тут появилась конкурентка. И ты решила ее убрать.
— Я не убивала Аглаю, — спокойно сказала Вера.
— Я не говорила тебе, как ее звали.
Вера фыркнула:
— Имеющий уши да услышит.
— Тогда изложи мне свою версию событий. И поподробнее о том, чего ты хочешь от меня и что можешь мне предложить.
Вера впервые с начала нашей беседы пошевелилась. Волосы ее тоже ожили, приподнялись над плечами, пошли волнами, словно под напором подводного течения. Она, кажется, непритворно нервничала. Я смотрела на нее, затаив дыхание, – дивное это было зрелище.
— Я скажу тебе, кто убийца.
— Я уже догадалась. Почти.
— Ты сомневаешься. В этом доме ты глуха. Как добьёшься признания? А если ошибёшься? Хочешь стать убийцей? Что Холмы Искупления делают с убийцами?
Я прикусила губу:
— Говори. Я тебя слушаю.
Вера порывисто вздохнула. Ее босые ноги оторвались от пола – она повисла в полуметре от ковра, вся обтекаемая невидимыми потоками, от которых вздымалась ткань сорочки над коленями и волосы играли волнами. «Обалдеть можно», — подумала я.
— Мой отец – человек, мать – зиф. Он всегда был для нее особой пищей. Он – врач, хирург, спасает людей…
— Понятно, — кивнула я. — Другие энергии: подаренная жизнь, вечная благодарность пациентов. Есть, чем поживиться.
— Да, — глаза Веры блеснули. — Мать процветала. Нет, она делала это не со зла. Она любила, по-своему. Но он все равно заболел. И я уговорила её уйти, оставить нас. Я его лечила по больницам, коллеги помогли, бывшие пациенты, он не умер, но угасает. Мы продали всё. Я боялась… ушла из дома… прихожу редко. Пожалуйста, отведи его на Холмы!
Вера рванулась ко мне сквозь смутно угадываемую водную пелену вокруг, и я невольно отшатнулась. Она поняла и «отплыла» назад.
— Так-так-так. А ты сама не боишься за него? Что делают Холмы с… нарушившими принцип «не убий»?
Вера взволнованно покачала головой:
— Он… никогда… только спасал.
— А как же шутка: у каждого врача есть своё личное кладбище?
— Нет, нет!
— Ну смотри. Что дальше?
— Ты даже не представляешь, что, — Вера улыбнулась. — Тебе понравится.
…Мы вернулись, когда дом еще спал. Я была утомлена и возбуждена одновременно. К горлу подкатывала тошнота – сказывалась усталость от нескольких часов мысленной речи. Надеюсь, Холмы меня услышали и сделают то, о чём я просила. Я не могла отменить их решения, но могла их отсрочить. Всё изменилось, не изменилось лишь моё твёрдое намерение покарать злодея. Пусть события идут своим чередом – правда должна открыться.
Утром пришел Киприянов. Кажется, даже не удивился, увидев меня у окна, без цепи. Достал из кармана наручники, шагнул ближе.
— Нет, — твердо сказала я. — Я и так иду с тобой, добровольно.
— Добровольно, — повторил Крысак устало, — это от слов «добрая воля». Какая же она добрая, твоя воля? Я с тобой словно на плаху поднимаюсь.
— Так не ходи, — сказала я.
Киприянов бросил на меня тяжелый, обжигающий ненавистью взгляд, но наручники спрятал.
Мы пошли по коридору к комнате с мостом. В глубокой нише у поворота в новое крыло копошилась Вера с тряпкой и веничком для сметания пыли.
— Свободна на сегодня, — отрывисто бросил ей Киприянов.
Вера кивнула, подхватила пластиковое ведро и двинулась в противоположную от нас сторону.
У дверей в бальный зал маячила знакомая фигура, Киприянов резко остановился.
— Сеня, — сказал он, багровея. — Я же просил тебя… Ты же должен был… Так! В аэропорт, быстро! Я…
— Нет, — Сеня покачал головой, улыбаясь одними глазами. — Я обязан быть рядом с тобой. Не проси, не уговаривай – я так решил.
Киприянов, серый и постаревший, посмотрел в глаза сыну и зашёл в зал. Жаба и Кошак стояли в нескольких метрах от моста. Появилась Вера со стопкой контейнеров с едой и пятилитровой бутылкой воды, скорбно объяснила в ответ на недовольный взгляд шефа:
— Лара заболела. И вообще…
Это её «вообще» повисло в воздухе среди всеобщего молчания. Стало заметно, как нервничает Кошак. Он забрал продукты у Веры, с заметной опаской подошел поближе к мосту и стоял, оглядываясь на невозмутимого Жабу. Я внимательно посмотрела на Антона. После ночного разговора с Верой мне трудно было решить, как относиться к нему теперь. Мне не понравился расклад сил – Киприянов явно собирался взять с собой Кошака. У того от страха лезли на лоб глаза, но он топтался у моста, не пытаясь сопротивляться и спорить. Мне следовало вмешаться в ход событий.
— Я хочу предупредить, — холодно сказала я, мой голос зазвучал среди всеобщего молчания.
Киприянов, уже стоявший возле Кошака, обернул ко мне серое лицо.
— Мы идем на Холмы. Это древнее место, древнее, как…
— Заткните её кто-нибудь… — устало пробормотал Киприянов.
Никто не произнес ни слова. Я надеялась, что Вера успела подготовить почву. Я видела страх почти во всех обращенных на меня взглядах. Почти во всех.
—… Земля. Превыше всего в этом мире Холмы ценят жизнь. Поэтому забирают её у всех, кто когда-либо отнял жизнь у другого, пусть даже единожды, но осознанно. Я прошу вас: подумайте, прежде чем ступать на древнюю землю. Я не смогу ничего сделать, если Холмы Искупления подпишут вам смертный приговор.
Киприянов хмыкнул:
— Чушь! У Фергюсона нигде…
— Потому что он не знал. Никто при нём на Холмы Искупления не попадал. Он был достаточно безгрешен, чтобы они приняли его. Однако он сошёл с ума. Этого ты ведь не станешь отрицать?
— Борис.. Петро…вич, — вдруг промямлил Кошак. — Я не могу, не пойду… Простите…
Он попятился к двери. Киприянов, онемевший от негодования, развёл руки в стороны, глаза его налились красным:
— Кого вы слушаете? Павел, быстро, пошёл!
— Нет, — неожиданно твердым голосом выкрикнул Кошак. — Это вся ваша… магия… да ненормально все это! Не хочу! Я тут такого за последние дни насмотрелся – с сортира не слезаю! Да у меня всегда так – как понервничаю, сразу… ! Отпустите, Борис Пе…
Киприянов вдруг отбежал к окну и согнулся. Слышно было, как его рвёт. Вера ойкнула и подбежала к хозяину с платком. Тот вернулся, сел на досточки моста, устало провёл взглядом по телохранителям.
— Вы что, не понимаете? Я же сдохну.
— С нами там что-то плохое случится, я чувствую. Не надо… — мямлил Кошак.
Крысак колебался. Я посмотрела на Веру.
— Я тоже боюсь, — пискнула та. — Мне бабушка ТАКОЕ рассказывала! Она тоже была… немного… из этих. Говорила, что там трава людей заживо сжирает. Сначала ничего, а как человек зазевается, сразу все соки из него высасывает.
— Сказки, — сказал Крысак.
— Не сказки, — сказала я. — Пойдёшь туда – и ты обречён.
— Я там уже был.
— Недолго.
Крысак посмотрел на горничную из-под красноватых век:
— Что же ты раньше молчала, дура?
— Я не знала… Вы ведь мне ничего не рассказали.
— Не хватало еще… — пробормотал Киприянов. — Антон, пойдёшь со мной?
Жаба вздрогнул:
— Я… Я тоже … слышал… простите… не могу…Вы же знаете… при таком раскладе меня первого…
Я незаметно кивнула Вере: молодец, хорошо поработала. Киприянов свесил голову на грудь и закрыл лицо руками.
— Я пойду, хотя бы ненадолго, мне надо жить… — донеслось до нас.
— Там ты жизнь потеряешь быстрее, чем здесь. Решение за тобой, — сказала я. — Я предупредила.
— Почему ты мне раньше не сказала?
— Ты сам знаешь – хотела тебя убить.
— А теперь не хочешь?
— Нет. Ты и так достаточно наказан.
— Это точно, — Крысак грустно усмехнулся. — Ну хотя бы на десять минут, как тогда.
— Дней на пять подзарядиться? И что, будешь держать меня при себе до старости? Уверен, что удержишь?
Киприянов молчал.
— Прими неизбежное, — продолжила я. — Здесь и сейчас. Пока не поздно, исправь то, что еще можно исправить. В прошлый раз тебе повезло – Холмы иногда бывают милостивы к приходящим впервые. Но они прочли тебя, как книгу. И содержание её им не понравилось, поверь. В этот раз они не будут медлить. Решай.
В зал вошло утреннее солнце. Дом молчал вместе с нами. Он чувствовал скорбь приговоренного к смерти и разделял ее. Внутри меня шел отсчёт: тик-так, каждая секунда, словно капля воды. Мост скрипнул – Киприянов поднялся и шагнул к двери, проговорил, пряча глаза:
— Уберите здесь все, мост верните в сад, а то вид там – чёрт знает что… А ты, Жанна Викторовна, иди домой, Сеня расплатись и отвези… гостью в город.
«Ну же!», — подумала я.
— Нет, — сказал Сеня. — Так не пойдёт.
Я выдохнула. Киприянов удивлённо посмотрел на сына.
— Я не хочу тебя терять, — с жаром произнес тот. — Только-только обретя.
Я невольно покосилась на Жабу. Антон усмехнулся и едва заметно покачал головой.
— Сенечка, — с неожиданной нежностью произнёс Крысак. — Она права, так надо…
— Всё это выдумки.
— Нет, сын, боюсь, что нет. Странник…
— Ты должен попытаться!
— Всё это не имеет смысла. Да сразу понятно было … — быстро заговорил Киприянов. — Я как утопающий… за соломинку. А мне распоряжения нужно отдать. Всё, слышишь, тут всё тебе останется. У нас мало времени, мы должны обсудить, как ты дальше будешь. Врагов у меня много. Боюсь я за тебя.
— Не верь ей! — сказал Сеня. — Как ты не понимаешь? Это её месть. Она просто не хочет, чтобы ты жил, всё еще думает, что ты убил ту её подружку.
— Не знаю, как я смогу тебя отблагодарить… — начала я.
Птица наклонила голову, мигнула, отступила назад и вдруг резко взмыла вверх, задев крыльями края моста.
— Спасибо, — крикнула я ей вслед. В туман и лунный свет.
У моста в лунном свете я разглядела на траве белоснежное перо. Прихватила его с собой – через несколько минут из мягкого оно превратится в стальное, и кромки его станут острее бритвы. Чем не оружие.
Я знала склон вдоль и поперек, к тому же туман стал рассеиваться. Обрывки цепи полетели вниз с обрыва, как много лет назад то, что осталось от прежнего моего недруга. В доме Фергюсона я первым делом разожгла очаг, нагрела воды и смыла с себя пыль, грязь и пот. Потом стала искать что-нибудь съестное. На полке обнаружились пачка сухарей и плитка шоколада. Доедала я уже на ходу, жадно вгрызаясь в сухарь. Шла и думала.
Я превращу дом в камеру пыток. Зачарую, ослеплю и оглушу иллюзиями. Если нужно, приведу на Холм и брошу умирать на траве. Не пощажу никого. С меня довольно, игра вышла на следующий уровень.
Я поняла, что переоценила свою решимость идти до конца, когда вошла по мосту обратно, на спинку своей кровати. Как выяснилось, не одна я хороша в создании иллюзий. В комнате царил мрак. Мрак. Непроглядная бархатная тьма без единого намека на какие-либо очертания в ее глубине. Во мраке меня ждал зиф.
ГЛАВА 10
Я не умею летать, не хожу по воде, плохо переношу голод и холод и тяжело встаю по утрам. Из доступного мне «наследства» Истинных – только перемещения из мира в мир, умение ощущать общую направленность мыслей-эмоций-сознания… и иллюзии.
Расклад сил был таков, что мне оставалось только таращиться во тьму и гадать, прилетит ли оттуда пуля, ткнется под ребра нож, или зиф обойдется своими врожденными способностями, о которых, кстати, я знала крайне мало.
Ну почему я никогда не слушала Аглаю?! Наши общие знакомые-полукровки всегда считали ее одержимость зифами небольшой, забавной «крейзинкой». К слову, я давно поняла, что представители нашего народа весьма беспечны. Холмы избаловали нас. Многие уже забыли про войну. Наши извечные враги столетиями охотятся на нас, но никто, даже Истинные, не знают, откуда приходят чистокровные зифы, и никто, кажется, и не пытается это выяснить. Феи, что с них взять? Им бы порхать по жизни, играть, веселиться.
Всё, на что я могу теперь полагаться, это неподтверждённые домыслы, слухи, столетиями гуляющие в нашей среде, и гравюра из старинной книги с изображением клыкастой твари с перепонками. И еще: зифы живут среди людей, охотятся только на фейри полукровок, поскольку Истинные способны их почувствовать, они обаятельны, но не очень умны, от того редко бывают успешными в человеческом мире и по возможности стараются привлекать к себе поменьше внимания.
Меня окружала тьма. Я осторожно шагнула со спинки кровати на едва скрипнувший под моими ногами матрас, надеясь, что почувствую хотя бы движение воздуха, если зиф атакует. Однако он молчал. Странно, но, кажется, я действительно могла его ощутить. Для меня он был как фигура в плотном тумане: ничего не видно, ничего не понятно, но знаешь, что там кто-то есть.
— Не подходи, — сказала я, изо всех сил стараясь сохранять хладнокровие, перо каландера было еще мягким, но край уже успел затвердеть. — Я вооружена и задешево свою жизнь не отдам.
— Мне не нужна твоя жизнь, — раздался бесплотный и бесполый голос из мрака. — Я хочу заключить с тобой сделку.
— Становись в очередь, — выдохнула я. — И вообще, какие могут быть сделки с зифом!?
— У меня есть то, что нужно тебе. У тебя – то, в чем нуждаюсь я. Почему бы нам не договориться?
— Я хочу видеть, кто ты.
— А ты еще не догадалась?
— Догадалась, но не хочу разговаривать с невидимками. Я, знаешь ли, много лет прожила среди обычных людей.
— Я тоже, — помедлив, отозвался голос, — и в этом моя главная проблема.
Тьма постепенно начала рассеиваться. Проступили очертания окна под короткими, словно обрезанными ножом полосами лунного света, мрак отступил в глубину комнаты. Я изо всех сил вглядывалась в полутьму и с трудом сдержала вздох. То ли облегчения, то ли разочарования.
Она не стала манерничать и предстала передо мной без покрова иллюзии. Главное теперь не разглядывать ее слишком жадно. Я всё-таки в первый раз лицезрела зифа, хоть и полукровку, скорее всего. Личико у нее оставалось всё таким же миловидным, но глаза округлились, и в них отчетливо проступило что-то рыбье. Локоны волос, тяжелой массой падающие до колен, отливали зеленцой, губы казались неестественно алыми. Понятное дело, никакого клюва и плавников, или что там изображали на старинных гравюрах, – девушка как девушка, просто немного… потусторонняя на вид. Совсем не страшная. Нет, страшная. Очень.
— Где Жаба?
— Сегодня тебя охраняет Павел. Он спит.
— Ха!... Следовало догадаться. И все, должно быть, крепко спят, кроме нас двоих. Ну, что ж… Теперь мне все ясно, — сказала я.
Вера мигнула. Мне показалось, или у нее двойные веки: одно обычное и одно полупрозрачное?
— Ты ничего не знаешь, — ее голос стал прежним, вполне приятным.
— Да ладно, — я опустилась на кровать, села на подушку, скрестив ноги. Сдается мне, сегодня меня убивать не будут. — Ты нашла себе настоящий розарий, жила и питалась. Вряд ли, конечно, высосала Киприянова, ты же не приближалась к нему настолько близко. Если, конечно, с ним не спала. Не спала ведь? Тебе и Антона хватало. А потом ты узнала, что Сеня – сын Бориса Петровича. Это стало бы для тебя подарком – женить на себе богатого в перспективе парня, еще и с кровью фей, и со временем стать хозяйкой всего. А тут появилась конкурентка. И ты решила ее убрать.
— Я не убивала Аглаю, — спокойно сказала Вера.
— Я не говорила тебе, как ее звали.
Вера фыркнула:
— Имеющий уши да услышит.
— Тогда изложи мне свою версию событий. И поподробнее о том, чего ты хочешь от меня и что можешь мне предложить.
Вера впервые с начала нашей беседы пошевелилась. Волосы ее тоже ожили, приподнялись над плечами, пошли волнами, словно под напором подводного течения. Она, кажется, непритворно нервничала. Я смотрела на нее, затаив дыхание, – дивное это было зрелище.
— Я скажу тебе, кто убийца.
— Я уже догадалась. Почти.
— Ты сомневаешься. В этом доме ты глуха. Как добьёшься признания? А если ошибёшься? Хочешь стать убийцей? Что Холмы Искупления делают с убийцами?
Я прикусила губу:
— Говори. Я тебя слушаю.
Вера порывисто вздохнула. Ее босые ноги оторвались от пола – она повисла в полуметре от ковра, вся обтекаемая невидимыми потоками, от которых вздымалась ткань сорочки над коленями и волосы играли волнами. «Обалдеть можно», — подумала я.
— Мой отец – человек, мать – зиф. Он всегда был для нее особой пищей. Он – врач, хирург, спасает людей…
— Понятно, — кивнула я. — Другие энергии: подаренная жизнь, вечная благодарность пациентов. Есть, чем поживиться.
— Да, — глаза Веры блеснули. — Мать процветала. Нет, она делала это не со зла. Она любила, по-своему. Но он все равно заболел. И я уговорила её уйти, оставить нас. Я его лечила по больницам, коллеги помогли, бывшие пациенты, он не умер, но угасает. Мы продали всё. Я боялась… ушла из дома… прихожу редко. Пожалуйста, отведи его на Холмы!
Вера рванулась ко мне сквозь смутно угадываемую водную пелену вокруг, и я невольно отшатнулась. Она поняла и «отплыла» назад.
— Так-так-так. А ты сама не боишься за него? Что делают Холмы с… нарушившими принцип «не убий»?
Вера взволнованно покачала головой:
— Он… никогда… только спасал.
— А как же шутка: у каждого врача есть своё личное кладбище?
— Нет, нет!
— Ну смотри. Что дальше?
— Ты даже не представляешь, что, — Вера улыбнулась. — Тебе понравится.
…Мы вернулись, когда дом еще спал. Я была утомлена и возбуждена одновременно. К горлу подкатывала тошнота – сказывалась усталость от нескольких часов мысленной речи. Надеюсь, Холмы меня услышали и сделают то, о чём я просила. Я не могла отменить их решения, но могла их отсрочить. Всё изменилось, не изменилось лишь моё твёрдое намерение покарать злодея. Пусть события идут своим чередом – правда должна открыться.
Утром пришел Киприянов. Кажется, даже не удивился, увидев меня у окна, без цепи. Достал из кармана наручники, шагнул ближе.
— Нет, — твердо сказала я. — Я и так иду с тобой, добровольно.
— Добровольно, — повторил Крысак устало, — это от слов «добрая воля». Какая же она добрая, твоя воля? Я с тобой словно на плаху поднимаюсь.
— Так не ходи, — сказала я.
Киприянов бросил на меня тяжелый, обжигающий ненавистью взгляд, но наручники спрятал.
Мы пошли по коридору к комнате с мостом. В глубокой нише у поворота в новое крыло копошилась Вера с тряпкой и веничком для сметания пыли.
— Свободна на сегодня, — отрывисто бросил ей Киприянов.
Вера кивнула, подхватила пластиковое ведро и двинулась в противоположную от нас сторону.
У дверей в бальный зал маячила знакомая фигура, Киприянов резко остановился.
— Сеня, — сказал он, багровея. — Я же просил тебя… Ты же должен был… Так! В аэропорт, быстро! Я…
— Нет, — Сеня покачал головой, улыбаясь одними глазами. — Я обязан быть рядом с тобой. Не проси, не уговаривай – я так решил.
Киприянов, серый и постаревший, посмотрел в глаза сыну и зашёл в зал. Жаба и Кошак стояли в нескольких метрах от моста. Появилась Вера со стопкой контейнеров с едой и пятилитровой бутылкой воды, скорбно объяснила в ответ на недовольный взгляд шефа:
— Лара заболела. И вообще…
Это её «вообще» повисло в воздухе среди всеобщего молчания. Стало заметно, как нервничает Кошак. Он забрал продукты у Веры, с заметной опаской подошел поближе к мосту и стоял, оглядываясь на невозмутимого Жабу. Я внимательно посмотрела на Антона. После ночного разговора с Верой мне трудно было решить, как относиться к нему теперь. Мне не понравился расклад сил – Киприянов явно собирался взять с собой Кошака. У того от страха лезли на лоб глаза, но он топтался у моста, не пытаясь сопротивляться и спорить. Мне следовало вмешаться в ход событий.
— Я хочу предупредить, — холодно сказала я, мой голос зазвучал среди всеобщего молчания.
Киприянов, уже стоявший возле Кошака, обернул ко мне серое лицо.
— Мы идем на Холмы. Это древнее место, древнее, как…
— Заткните её кто-нибудь… — устало пробормотал Киприянов.
Никто не произнес ни слова. Я надеялась, что Вера успела подготовить почву. Я видела страх почти во всех обращенных на меня взглядах. Почти во всех.
—… Земля. Превыше всего в этом мире Холмы ценят жизнь. Поэтому забирают её у всех, кто когда-либо отнял жизнь у другого, пусть даже единожды, но осознанно. Я прошу вас: подумайте, прежде чем ступать на древнюю землю. Я не смогу ничего сделать, если Холмы Искупления подпишут вам смертный приговор.
Киприянов хмыкнул:
— Чушь! У Фергюсона нигде…
— Потому что он не знал. Никто при нём на Холмы Искупления не попадал. Он был достаточно безгрешен, чтобы они приняли его. Однако он сошёл с ума. Этого ты ведь не станешь отрицать?
— Борис.. Петро…вич, — вдруг промямлил Кошак. — Я не могу, не пойду… Простите…
Он попятился к двери. Киприянов, онемевший от негодования, развёл руки в стороны, глаза его налились красным:
— Кого вы слушаете? Павел, быстро, пошёл!
— Нет, — неожиданно твердым голосом выкрикнул Кошак. — Это вся ваша… магия… да ненормально все это! Не хочу! Я тут такого за последние дни насмотрелся – с сортира не слезаю! Да у меня всегда так – как понервничаю, сразу… ! Отпустите, Борис Пе…
Киприянов вдруг отбежал к окну и согнулся. Слышно было, как его рвёт. Вера ойкнула и подбежала к хозяину с платком. Тот вернулся, сел на досточки моста, устало провёл взглядом по телохранителям.
— Вы что, не понимаете? Я же сдохну.
— С нами там что-то плохое случится, я чувствую. Не надо… — мямлил Кошак.
Крысак колебался. Я посмотрела на Веру.
— Я тоже боюсь, — пискнула та. — Мне бабушка ТАКОЕ рассказывала! Она тоже была… немного… из этих. Говорила, что там трава людей заживо сжирает. Сначала ничего, а как человек зазевается, сразу все соки из него высасывает.
— Сказки, — сказал Крысак.
— Не сказки, — сказала я. — Пойдёшь туда – и ты обречён.
— Я там уже был.
— Недолго.
Крысак посмотрел на горничную из-под красноватых век:
— Что же ты раньше молчала, дура?
— Я не знала… Вы ведь мне ничего не рассказали.
— Не хватало еще… — пробормотал Киприянов. — Антон, пойдёшь со мной?
Жаба вздрогнул:
— Я… Я тоже … слышал… простите… не могу…Вы же знаете… при таком раскладе меня первого…
Я незаметно кивнула Вере: молодец, хорошо поработала. Киприянов свесил голову на грудь и закрыл лицо руками.
— Я пойду, хотя бы ненадолго, мне надо жить… — донеслось до нас.
— Там ты жизнь потеряешь быстрее, чем здесь. Решение за тобой, — сказала я. — Я предупредила.
— Почему ты мне раньше не сказала?
— Ты сам знаешь – хотела тебя убить.
— А теперь не хочешь?
— Нет. Ты и так достаточно наказан.
— Это точно, — Крысак грустно усмехнулся. — Ну хотя бы на десять минут, как тогда.
— Дней на пять подзарядиться? И что, будешь держать меня при себе до старости? Уверен, что удержишь?
Киприянов молчал.
— Прими неизбежное, — продолжила я. — Здесь и сейчас. Пока не поздно, исправь то, что еще можно исправить. В прошлый раз тебе повезло – Холмы иногда бывают милостивы к приходящим впервые. Но они прочли тебя, как книгу. И содержание её им не понравилось, поверь. В этот раз они не будут медлить. Решай.
В зал вошло утреннее солнце. Дом молчал вместе с нами. Он чувствовал скорбь приговоренного к смерти и разделял ее. Внутри меня шел отсчёт: тик-так, каждая секунда, словно капля воды. Мост скрипнул – Киприянов поднялся и шагнул к двери, проговорил, пряча глаза:
— Уберите здесь все, мост верните в сад, а то вид там – чёрт знает что… А ты, Жанна Викторовна, иди домой, Сеня расплатись и отвези… гостью в город.
«Ну же!», — подумала я.
— Нет, — сказал Сеня. — Так не пойдёт.
Я выдохнула. Киприянов удивлённо посмотрел на сына.
— Я не хочу тебя терять, — с жаром произнес тот. — Только-только обретя.
Я невольно покосилась на Жабу. Антон усмехнулся и едва заметно покачал головой.
— Сенечка, — с неожиданной нежностью произнёс Крысак. — Она права, так надо…
— Всё это выдумки.
— Нет, сын, боюсь, что нет. Странник…
— Ты должен попытаться!
— Всё это не имеет смысла. Да сразу понятно было … — быстро заговорил Киприянов. — Я как утопающий… за соломинку. А мне распоряжения нужно отдать. Всё, слышишь, тут всё тебе останется. У нас мало времени, мы должны обсудить, как ты дальше будешь. Врагов у меня много. Боюсь я за тебя.
— Не верь ей! — сказал Сеня. — Как ты не понимаешь? Это её месть. Она просто не хочет, чтобы ты жил, всё еще думает, что ты убил ту её подружку.
