— Тогда переведи, будь любезен…
Далее последовала забористая фраза, произнесенная с чудовищным акцентом.
— Что это значит?
Я покраснела:
— Кто тебе это сказал?
— Лорд Мармадюк до рассвета учил нас доманскому, — грустно ответил Станислас, — когда мои способности к языкам были признаны недостаточными, он заставил меня вызубрить это наизусть. Так что я только что сказал?
— Что предпочитаешь делить ложе с огромными волосатыми мужчинами.
Виклунд, прислушивающийся к нашему разговору, захохотал.
— А что заставили выучить тебя, Оливер? —ядовито спросила я великана.
Свой урок он оттарабанил без запинки.
— Это что-то обидное?
— Наверное. Ты никому не позволишь обидеть свою женушку, но из-за двусмысленности построения фразы можно сделать вывод, что твоя женушка также мужчина.
И пока Виклунд раздумывал, обидно это, или не очень, я повернулась к Гэбриелу:
— Что у вас, лорд?
Ван Харт вообще не чувствовал языка, он выталкивал слова, будто сражался с каждым словом. Я едва поняла, что он хотел сказать, а когда поняла — покраснела.
— Фантазия и чувство юмора лорда Мармадюка оставляют желать лучшего. Это тоже шутка про мужеложество.
Я покачала головой и пошла вперед. Щеки горели. Только что я услышала: «Мой цветок лишь для моего сада. Люблю, желаю, добьюсь, сорву.» В доманском довольно много слов для обозначения видов любви, те, которые заставил выучить Гэбриела Мармадюк, носили оттенок одержимой страсти. И цветок… я догадывалась, какой именно цветочек имел в виду зловредный шут.
Кто-то слишком разыгрался. Мне захотелось щелкнуть этого кого-то по носу.
— Лорд Доре, — я остановилась посреди двора, — желаете услышать забавную историю, которую неплохо было бы зарифмовать и положить на ноты?
— Я весь нетерпение! — Мандолина подтвердила слова менестреля. —Давненько граф Шерези не баловал нас новеллами, подтверждая титул лучшего рассказчика королевства.
— Однажды некий шут некой королевы… — Напевно и громко начала я. — Мы не называем имен, это было давным давно, кто знает, какая королева тогда была и как звали того достойного лорда. Так вот, некий шут отправился к фее…
Через минуту к небесам вознесся хохот.
— Все волосы? — Оливер вытирал слезы, выступившие от смеха. - И… там?
— Везде, — кивнула я, скромно потупившись, — фея была очень старой и не брезговала ничем.
— Граф Шерези! — подбежавший к нам паж был совсем юным. — Немедленно пройдемте со мной!
— Что произошло?
— Королева желала видеть вас во время утреннего туалета… — Мальчишка запыхался и говорил прерывисто. — А лорд Мармадюк позабыл… А мы вас ищем, и если вы не явитесь к ее величеству, мне попадет.
Ну конечно! Забыл Мармадюк, а попадет этому ребенку! Чудесные порядки!
— Вынужден вас покинуть, господа, — кивнула я миньонам и побежала за пажом.
Утренний королевский туалет происходил в знакомой мне опочивальне и был довольно многолюдным и, к ужасу моему, донельзя регламентированным. Об этом сообщил мне юный Филипп, именно так звали мальчишку. К слову, своего высокого пажеского статуса он достиг сегодня на рассвете. То, что большинство королевских пажей отправились изображать миньонов, способствовало карьерному взлету замковой малышни. Поварята и посыльные, портняжки и подметальщики, даже трубочисты, ценившиеся именно за малый рост, надели сегодня форменные камзолы со звездами и пажеские береты.
— Филипп Пуазон, — представился мне провожатый, сложив перед грудью ладошки.
Я поклонилась в ответ, чем вызвала его довольную улыбку. И хотя в должности своей юный Филипп был новичком, в самом дворце — настоящим старожилом. Он и родился здесь, и ни разу за девять лет не покидал королевского замка.
— Фаворит королевской особы удостаивается чести держать свечу у ложа, когда ее величество его покинет. Не смейтесь, граф, это большая честь. Да не хихикайте, будьте серьезней. Вы должны находиться не далее полутора туазов от постели, но и не ближе этого расстояния. Когда главная фрейлина подаст домашние туфли, вы должны приподнять канделябр…
Я слушала довольно внимательно. Поэтому к тому, что кроме фрейлин в спальне ее величества я встречу двух министров и одного лорда-камердинера, а также с десяток незнакомых или смутно знакомых мне дворян, была готова.
Аврора ждала моего появления, лежа в постели, она раздраженно покачала головой, когда я появилась в дверях. Леди Сорента сунула мне в руки четырехсвечный канделябр, тяжелый как ее взгляд, и я приступила к исполнению своей роли королевского любимчика. Та еще роль, если честно. Во-первых, было тяжело, во вторых, жарко от свечей, воск стекал со всех четырех рожков точнехонько на мои манжеты. Я сдувала прилипающую ко лбу челку и изо всех сил пыталась соответствовать.
Домашние туфли с меховой опушкой опустились на коврик, Аврора, придерживая под руки двумя фрейлинами, ступила на них, еще две фрейлины набросили на ее плечи невесомый халат.
Я в это время подняла канделябр над головой.
Королева неторопливо выбирала платье из десятка предложенных, затем украшения, затем, кивнув леди Соренте, замерла, пока та расчесывала ее кудри.
Я пыхтела, на лоб упала капля свечного воска. Ее величество улыбнулась мне в зеркальном отражении:
— Оставьте жирандоль, граф Шерези, и подойдите ко мне.
Я торжественно отдала канделябр ближайшему дворянину, ошалевшему от свалившейся на него чести.
— Ты хотел видеть меня вчера? — Интимным шепотом спросила Аврора, когда я приблизилась.
Честно говоря, разговор с глазу на глаз, я всегда представляла себе иначе. Королева шептала столь отчетливо, а уши набившегося в спальню народа были столь чутки и навострены, что даже для наивной меня стало многое понятно.
— Влюбленное сердце всегда желает биться как можно ближе к объекту обожания!
Я опустилась на колено и вперила в ее величество восторженно-безумный взгляд. Видимо, примерно такое поведение и ожидается от королевского миньона. Потому что меня потрепали по голове и удостоили чести закрепить в королевской прическе две из двадцати восьми положенных золотых шпилек.
Утренний королевский туалет напомнил мне королевский же совет, на котором имел честь присутствовать граф Шерези днем ранее. Он тоже был бесконечно долгим и малопонятным. Только сегодня мне приходилось не дремать в зрительном зале, а отыгрывать роль влюбленного дворянина. Это было несложно. Что я, влюбленных мужчин не видала на своем веку? Да предостаточно. В Шерези верной приметой любви считалось молниеносное оглупление субъекта нежной страсти. То есть, если мужик начинал вести себя как дурак, это оно —- любовь.
Поэтому сейчас я вздыхала с томным видом и благоговейно касалась кончиками пальцев подола ее величества, делая это как бы украдкой, но с точным расчетом, чтоб все все заметили.
Бедная, бедная Аврора! Я сидела на скамеечке в ногах своей леди и любовалась ее тонким профилем. Ей явно претит весь этот протокол, заведенный во дворце порядок, ей не нравятся люди, которые ее окружают. Лицо королевы не выражало почти ничего, кроме рассеянной заинтересованности. А какие разнообразные эмоции там отражались, когда мы болтали с ней в комнате Мармадюка, когда Аврора утешала зареванную и несчастную Басти, которую обидел коварный Гэбриел. Тогда ее лицо было живым, теперь же окружающим показывали лишь продуманно красивую маску.
Наверное, своим молниеносным возвышением я обязана и этому королевскому одиночеству. Ей понравилось болтать со мной, она меня приблизила. И мне надо попытаться это доверие оправдать, быть для своей королевы верной подругой.
Утренний туалет не заключался лишь в зрелище одевающегося монарха. Леди Сорента постоянно подводила к туалетному столику сановников, лорд-министр финансов задержался дольше прочих, он вполголоса зачитывал ее величеству столбики цифр из своего документа. На три тысячи пятьсот сорок четыре дробь восемнадцать кома семь меня сморил сон.
— Цветочек, проснись! У нас несколько минут.
Я вскочила со скамеечки как пружина. Ее величество, полностью одетая и причесанная, стояла у окна, больше в комнате никого не было.
— Что я должен успеть за это время?
— Услышать, понять, запомнить.
Никакой томной неги в голосе королевы больше не было, только деловитость.
— Ты же понимаешь, что задача вас четверых не в том, чтобы подготовить к смотру толпу пажей?
— Догадываюсь. Наши наставники справятся с этим делом лучше четверки недоучек.
— Я в тебе не ошиблась, Шерези. Самое важное — посольство. Во главе его прибывают двое достойных доманских лордов — Рамос и Перес.
Эти имена упоминались на королевском совете, поэтому я просто кивнула, экономя время.
— Твоя задача выяснить, за каким мокрым фаханом…
Далее ее величество завернула столь забористую словесную конструкцию, что у меня перехватило дыхание.
— Они попытаются тебя обаять, дорогой. Подкупить, запугать, перетащить на свою сторону. Ведь ты первый королевский фаворит, значит не вызвать их интереса не можешь. Твой доманский хорош? Ах, не отвечай, вопрос был лишним. С матушкой — доманской уроженкой у тебя не было шансов его не выучить.
Я кивала, все еще оглушенная королевским красноречием.
— Иди, дорогой. Если возникнет необходимость во встрече, скажи Мармадюку, он все устроит. Но будь осторожен, мы не знаем, кто именно во дворце работает на доманцев, поэтому вынуждены подозревать всех. Я верю только тебе и Мармадюку.
— Одну минуту, моя леди, — я схватила королеву за запястье, — если замок наводнен шпионами, как нам удасться скрыть от Рамоса и Переса отравление миньонов?
Она широко шагнула в сторону, вывернув руку, это явно был какой-то рукопашный прием, и тренькнула моей серьгой:
— Не лезь, куда не просят, милый, это не твоего ума дело.
Последние слова были сказаны тем самым «особенным» голосом. Я поняла, что в комнате мы больше не одни, прежде чем услышала звук распахивающейся двери.
Я вздохнула, выпучив от страсти глаза и грустно удалилась, не забыв послать воздушный поцелуй своей даме сердца. Удалилась на плац, чтоб с головой окунуться в подготовку.
Бусики! Сколько же здесь было этих самых бус! Бывшие пажи, а ныне бравые миньоны были обвешаны ими на манер священных деревьев, или малихабарских вельмож с полотен моей достойной матушки. Я вспомнила, как мы с друзьями сражались за каждый медный, или серебряный шарик и вздохнула. Некоторые вещи ценны только потому, что мы считаем их ценными. Кстати, о бесполезных штуках. Во всей этой суете я забыла о своем мужском достоинстве, мне казалось, что я забыла еще о чем-то, но это что-то забылось совсем намертво. Коко-де-мер, мой верный… гм… верное… или верные… Ах, не важно. Замены своему коко-де-меру я так и не нашла и теперь мне казалось, что и так сойдет. Мои новые штаны были скроены таким чудесным образом, то ли вследствие требований моды, то ли потому что кое-кто велел портным скроить их именно так, что сами собой топорщились в нужном месте, плотно облегая при этом бедра. Я решила не умножать сущности сверх необходимого. Держать в голове еще и морской кокос… Нет, увольте.
Оглядев свое воинство — тридцать юных балбесов в одинаковых белых камзолах претендентов, я возвестила:
— Спящий, храни королеву!
Мармадюк посмотрел на молодых людей с нескрываем отвращением:
— Как? Объясните мне как? За какие грехи Спящий послал мне именно вас, трех великовозрастных балбесов, неспособным к языкам?
— В прошлой жизни вы предали свою страну, — лорд Оливер Виклунд говорил со школярской старательностью.
— Что?!
— В моих краях говорят именно так, если человека постигла эпичная неприятность, значит в прошлой жизни он предал страну.
Шут подошел к великану и, запрокинув голову, внимательно посмотрел тому в глаза. Тиририйский берсерк изволит шутить? Похоже на то, хотя роль недалекого увальня отыгрывать тоже не забывает. Однако, Цветочек умеет выбирать себе друзей. Судя по сведениям, которые Мармадюку удалось собрать, наследник Виклундов сбежал в столицу из своего клана, скрываясь от преследования прочих претендентов на княжеский горный престол. Ход был изящным, лет за пять они там переубивают друг друга к фаханам и тогда у Оливера появятся неплохие шансы.
— Почему никто из вас не говорит на доманском?
— Ну почему же не говорим? — Виклунд, видимо, решил отдуваться за всех. — Я никому не позволю обидеть свою женушку! — Сказал он по-домански. — Вот и граф Шерези похвалил мое произношение, милорд.
Мармадюк поморщился. Эк его вчера занесло, хотя заставить болванов заучивать глупости было весело.
— К тому же, милорд, кроме Домании существуют и другие королевства, в некоторых из них говорят более чем на одном языке. Я владею скасгардийским, лорд ван Харт — тарифским наречием, а лорд Доре вообще может объясниться в любви на семи или восьми языках.
— Я делю ложе с волосатыми огромными мужиками! — поддакнул Станислас на доманском.
Мармадюк понял, что болваны над ним потешаются. И это было… забавно. Шут расхохотался и хлопнул менестреля по плечу:
— Туше, господа, один один. Вы познакомились со своими подчиненными?
— Да, милорд.
— Сможете подготовить их за шесть дней к экзамену и турниру?
— Как вам будет угодно, милорд, — говорил Виклунд, но ван Харт приблизился к нему на пол шага.
— Какие-то проблемы?
Оливер замялся, потом кивнул Станисласу:
— Лорд Доре, озвучьте наши размышления.
— Зрелищность, мой лорд. Все, что мы намереваемся показать доманцам — скучно и не поражает воображение.
— Хороший турнир и военный смотр требует хорошей выправки участников, которой королевские пажи не обладают в полной мере, — дополнил Виклунд.
— А что скажете вы, ван Харт? — повернулся шут к Гэбриелу.
— Если мне будет дозволено предложить, я бы поручил каждому крылу свою часть подготовки. Лорд Виклунд может выбрать себе несколько десятков наиболее бравых парней и подготовить их к турниру, лорд Доре обучить крыло музыкантов, а я бы взял на себя экзамен по географии и картографии, который будет смотреться ярче, чем проверка знаний по арифметике или логике.
— А что вы оставите Цветочку?
Ван Харт пожал плечами:
— Тех пажей, которые не вошли не в одну из перечисленных групп.
— Тупых немузыкальных задохликов?
— Таланты лорда Шерези, — ван Харт криво улыбнулся, — найдут им применение.
«Да уж, — подумал Мармадюк, — повезло Цветочку с друзьями…»
— Кстати, а где сейчас граф Шерези? Почему его нет с вами?
— Он в госпиталии, — ответил шуту Станислас, — пошел проведать нашего друга Патрика Уолеса. Лорд-коннетабль поведал нам на утреннем смотре, что завтра вокруг обители братьев-медикусов поставят оцепление и посещения будут запрещены.
— Да, мы пытаемся загасить сплетни о наших горестях, чтоб они не достигли ушей доманского посольства, кроме оцепления госпиталия мы занимаемся еще и сменой обслуги внутреннего замкового круга. — Мармадюк хлопнул в ладоши. — Что ж, господа, поступим именно так, как вы предлагаете. Музыка, наука, война и… дураки.
ОКОНЧАНИЕ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ОТРЫВКА
Полный текст можно приобрести здесь:
https://feisovet.ru/магазин/Проклятие-миньон-Татьяна-Коростышевская
Далее последовала забористая фраза, произнесенная с чудовищным акцентом.
— Что это значит?
Я покраснела:
— Кто тебе это сказал?
— Лорд Мармадюк до рассвета учил нас доманскому, — грустно ответил Станислас, — когда мои способности к языкам были признаны недостаточными, он заставил меня вызубрить это наизусть. Так что я только что сказал?
— Что предпочитаешь делить ложе с огромными волосатыми мужчинами.
Виклунд, прислушивающийся к нашему разговору, захохотал.
— А что заставили выучить тебя, Оливер? —ядовито спросила я великана.
Свой урок он оттарабанил без запинки.
— Это что-то обидное?
— Наверное. Ты никому не позволишь обидеть свою женушку, но из-за двусмысленности построения фразы можно сделать вывод, что твоя женушка также мужчина.
И пока Виклунд раздумывал, обидно это, или не очень, я повернулась к Гэбриелу:
— Что у вас, лорд?
Ван Харт вообще не чувствовал языка, он выталкивал слова, будто сражался с каждым словом. Я едва поняла, что он хотел сказать, а когда поняла — покраснела.
— Фантазия и чувство юмора лорда Мармадюка оставляют желать лучшего. Это тоже шутка про мужеложество.
Я покачала головой и пошла вперед. Щеки горели. Только что я услышала: «Мой цветок лишь для моего сада. Люблю, желаю, добьюсь, сорву.» В доманском довольно много слов для обозначения видов любви, те, которые заставил выучить Гэбриела Мармадюк, носили оттенок одержимой страсти. И цветок… я догадывалась, какой именно цветочек имел в виду зловредный шут.
Кто-то слишком разыгрался. Мне захотелось щелкнуть этого кого-то по носу.
— Лорд Доре, — я остановилась посреди двора, — желаете услышать забавную историю, которую неплохо было бы зарифмовать и положить на ноты?
— Я весь нетерпение! — Мандолина подтвердила слова менестреля. —Давненько граф Шерези не баловал нас новеллами, подтверждая титул лучшего рассказчика королевства.
— Однажды некий шут некой королевы… — Напевно и громко начала я. — Мы не называем имен, это было давным давно, кто знает, какая королева тогда была и как звали того достойного лорда. Так вот, некий шут отправился к фее…
Через минуту к небесам вознесся хохот.
— Все волосы? — Оливер вытирал слезы, выступившие от смеха. - И… там?
— Везде, — кивнула я, скромно потупившись, — фея была очень старой и не брезговала ничем.
— Граф Шерези! — подбежавший к нам паж был совсем юным. — Немедленно пройдемте со мной!
— Что произошло?
— Королева желала видеть вас во время утреннего туалета… — Мальчишка запыхался и говорил прерывисто. — А лорд Мармадюк позабыл… А мы вас ищем, и если вы не явитесь к ее величеству, мне попадет.
Ну конечно! Забыл Мармадюк, а попадет этому ребенку! Чудесные порядки!
— Вынужден вас покинуть, господа, — кивнула я миньонам и побежала за пажом.
Утренний королевский туалет происходил в знакомой мне опочивальне и был довольно многолюдным и, к ужасу моему, донельзя регламентированным. Об этом сообщил мне юный Филипп, именно так звали мальчишку. К слову, своего высокого пажеского статуса он достиг сегодня на рассвете. То, что большинство королевских пажей отправились изображать миньонов, способствовало карьерному взлету замковой малышни. Поварята и посыльные, портняжки и подметальщики, даже трубочисты, ценившиеся именно за малый рост, надели сегодня форменные камзолы со звездами и пажеские береты.
— Филипп Пуазон, — представился мне провожатый, сложив перед грудью ладошки.
Я поклонилась в ответ, чем вызвала его довольную улыбку. И хотя в должности своей юный Филипп был новичком, в самом дворце — настоящим старожилом. Он и родился здесь, и ни разу за девять лет не покидал королевского замка.
— Фаворит королевской особы удостаивается чести держать свечу у ложа, когда ее величество его покинет. Не смейтесь, граф, это большая честь. Да не хихикайте, будьте серьезней. Вы должны находиться не далее полутора туазов от постели, но и не ближе этого расстояния. Когда главная фрейлина подаст домашние туфли, вы должны приподнять канделябр…
Я слушала довольно внимательно. Поэтому к тому, что кроме фрейлин в спальне ее величества я встречу двух министров и одного лорда-камердинера, а также с десяток незнакомых или смутно знакомых мне дворян, была готова.
Аврора ждала моего появления, лежа в постели, она раздраженно покачала головой, когда я появилась в дверях. Леди Сорента сунула мне в руки четырехсвечный канделябр, тяжелый как ее взгляд, и я приступила к исполнению своей роли королевского любимчика. Та еще роль, если честно. Во-первых, было тяжело, во вторых, жарко от свечей, воск стекал со всех четырех рожков точнехонько на мои манжеты. Я сдувала прилипающую ко лбу челку и изо всех сил пыталась соответствовать.
Домашние туфли с меховой опушкой опустились на коврик, Аврора, придерживая под руки двумя фрейлинами, ступила на них, еще две фрейлины набросили на ее плечи невесомый халат.
Я в это время подняла канделябр над головой.
Королева неторопливо выбирала платье из десятка предложенных, затем украшения, затем, кивнув леди Соренте, замерла, пока та расчесывала ее кудри.
Я пыхтела, на лоб упала капля свечного воска. Ее величество улыбнулась мне в зеркальном отражении:
— Оставьте жирандоль, граф Шерези, и подойдите ко мне.
Я торжественно отдала канделябр ближайшему дворянину, ошалевшему от свалившейся на него чести.
— Ты хотел видеть меня вчера? — Интимным шепотом спросила Аврора, когда я приблизилась.
Честно говоря, разговор с глазу на глаз, я всегда представляла себе иначе. Королева шептала столь отчетливо, а уши набившегося в спальню народа были столь чутки и навострены, что даже для наивной меня стало многое понятно.
— Влюбленное сердце всегда желает биться как можно ближе к объекту обожания!
Я опустилась на колено и вперила в ее величество восторженно-безумный взгляд. Видимо, примерно такое поведение и ожидается от королевского миньона. Потому что меня потрепали по голове и удостоили чести закрепить в королевской прическе две из двадцати восьми положенных золотых шпилек.
Утренний королевский туалет напомнил мне королевский же совет, на котором имел честь присутствовать граф Шерези днем ранее. Он тоже был бесконечно долгим и малопонятным. Только сегодня мне приходилось не дремать в зрительном зале, а отыгрывать роль влюбленного дворянина. Это было несложно. Что я, влюбленных мужчин не видала на своем веку? Да предостаточно. В Шерези верной приметой любви считалось молниеносное оглупление субъекта нежной страсти. То есть, если мужик начинал вести себя как дурак, это оно —- любовь.
Поэтому сейчас я вздыхала с томным видом и благоговейно касалась кончиками пальцев подола ее величества, делая это как бы украдкой, но с точным расчетом, чтоб все все заметили.
Бедная, бедная Аврора! Я сидела на скамеечке в ногах своей леди и любовалась ее тонким профилем. Ей явно претит весь этот протокол, заведенный во дворце порядок, ей не нравятся люди, которые ее окружают. Лицо королевы не выражало почти ничего, кроме рассеянной заинтересованности. А какие разнообразные эмоции там отражались, когда мы болтали с ней в комнате Мармадюка, когда Аврора утешала зареванную и несчастную Басти, которую обидел коварный Гэбриел. Тогда ее лицо было живым, теперь же окружающим показывали лишь продуманно красивую маску.
Наверное, своим молниеносным возвышением я обязана и этому королевскому одиночеству. Ей понравилось болтать со мной, она меня приблизила. И мне надо попытаться это доверие оправдать, быть для своей королевы верной подругой.
Утренний туалет не заключался лишь в зрелище одевающегося монарха. Леди Сорента постоянно подводила к туалетному столику сановников, лорд-министр финансов задержался дольше прочих, он вполголоса зачитывал ее величеству столбики цифр из своего документа. На три тысячи пятьсот сорок четыре дробь восемнадцать кома семь меня сморил сон.
— Цветочек, проснись! У нас несколько минут.
Я вскочила со скамеечки как пружина. Ее величество, полностью одетая и причесанная, стояла у окна, больше в комнате никого не было.
— Что я должен успеть за это время?
— Услышать, понять, запомнить.
Никакой томной неги в голосе королевы больше не было, только деловитость.
— Ты же понимаешь, что задача вас четверых не в том, чтобы подготовить к смотру толпу пажей?
— Догадываюсь. Наши наставники справятся с этим делом лучше четверки недоучек.
— Я в тебе не ошиблась, Шерези. Самое важное — посольство. Во главе его прибывают двое достойных доманских лордов — Рамос и Перес.
Эти имена упоминались на королевском совете, поэтому я просто кивнула, экономя время.
— Твоя задача выяснить, за каким мокрым фаханом…
Далее ее величество завернула столь забористую словесную конструкцию, что у меня перехватило дыхание.
— Они попытаются тебя обаять, дорогой. Подкупить, запугать, перетащить на свою сторону. Ведь ты первый королевский фаворит, значит не вызвать их интереса не можешь. Твой доманский хорош? Ах, не отвечай, вопрос был лишним. С матушкой — доманской уроженкой у тебя не было шансов его не выучить.
Я кивала, все еще оглушенная королевским красноречием.
— Иди, дорогой. Если возникнет необходимость во встрече, скажи Мармадюку, он все устроит. Но будь осторожен, мы не знаем, кто именно во дворце работает на доманцев, поэтому вынуждены подозревать всех. Я верю только тебе и Мармадюку.
— Одну минуту, моя леди, — я схватила королеву за запястье, — если замок наводнен шпионами, как нам удасться скрыть от Рамоса и Переса отравление миньонов?
Она широко шагнула в сторону, вывернув руку, это явно был какой-то рукопашный прием, и тренькнула моей серьгой:
— Не лезь, куда не просят, милый, это не твоего ума дело.
Последние слова были сказаны тем самым «особенным» голосом. Я поняла, что в комнате мы больше не одни, прежде чем услышала звук распахивающейся двери.
Я вздохнула, выпучив от страсти глаза и грустно удалилась, не забыв послать воздушный поцелуй своей даме сердца. Удалилась на плац, чтоб с головой окунуться в подготовку.
Бусики! Сколько же здесь было этих самых бус! Бывшие пажи, а ныне бравые миньоны были обвешаны ими на манер священных деревьев, или малихабарских вельмож с полотен моей достойной матушки. Я вспомнила, как мы с друзьями сражались за каждый медный, или серебряный шарик и вздохнула. Некоторые вещи ценны только потому, что мы считаем их ценными. Кстати, о бесполезных штуках. Во всей этой суете я забыла о своем мужском достоинстве, мне казалось, что я забыла еще о чем-то, но это что-то забылось совсем намертво. Коко-де-мер, мой верный… гм… верное… или верные… Ах, не важно. Замены своему коко-де-меру я так и не нашла и теперь мне казалось, что и так сойдет. Мои новые штаны были скроены таким чудесным образом, то ли вследствие требований моды, то ли потому что кое-кто велел портным скроить их именно так, что сами собой топорщились в нужном месте, плотно облегая при этом бедра. Я решила не умножать сущности сверх необходимого. Держать в голове еще и морской кокос… Нет, увольте.
Оглядев свое воинство — тридцать юных балбесов в одинаковых белых камзолах претендентов, я возвестила:
— Спящий, храни королеву!
Мармадюк посмотрел на молодых людей с нескрываем отвращением:
— Как? Объясните мне как? За какие грехи Спящий послал мне именно вас, трех великовозрастных балбесов, неспособным к языкам?
— В прошлой жизни вы предали свою страну, — лорд Оливер Виклунд говорил со школярской старательностью.
— Что?!
— В моих краях говорят именно так, если человека постигла эпичная неприятность, значит в прошлой жизни он предал страну.
Шут подошел к великану и, запрокинув голову, внимательно посмотрел тому в глаза. Тиририйский берсерк изволит шутить? Похоже на то, хотя роль недалекого увальня отыгрывать тоже не забывает. Однако, Цветочек умеет выбирать себе друзей. Судя по сведениям, которые Мармадюку удалось собрать, наследник Виклундов сбежал в столицу из своего клана, скрываясь от преследования прочих претендентов на княжеский горный престол. Ход был изящным, лет за пять они там переубивают друг друга к фаханам и тогда у Оливера появятся неплохие шансы.
— Почему никто из вас не говорит на доманском?
— Ну почему же не говорим? — Виклунд, видимо, решил отдуваться за всех. — Я никому не позволю обидеть свою женушку! — Сказал он по-домански. — Вот и граф Шерези похвалил мое произношение, милорд.
Мармадюк поморщился. Эк его вчера занесло, хотя заставить болванов заучивать глупости было весело.
— К тому же, милорд, кроме Домании существуют и другие королевства, в некоторых из них говорят более чем на одном языке. Я владею скасгардийским, лорд ван Харт — тарифским наречием, а лорд Доре вообще может объясниться в любви на семи или восьми языках.
— Я делю ложе с волосатыми огромными мужиками! — поддакнул Станислас на доманском.
Мармадюк понял, что болваны над ним потешаются. И это было… забавно. Шут расхохотался и хлопнул менестреля по плечу:
— Туше, господа, один один. Вы познакомились со своими подчиненными?
— Да, милорд.
— Сможете подготовить их за шесть дней к экзамену и турниру?
— Как вам будет угодно, милорд, — говорил Виклунд, но ван Харт приблизился к нему на пол шага.
— Какие-то проблемы?
Оливер замялся, потом кивнул Станисласу:
— Лорд Доре, озвучьте наши размышления.
— Зрелищность, мой лорд. Все, что мы намереваемся показать доманцам — скучно и не поражает воображение.
— Хороший турнир и военный смотр требует хорошей выправки участников, которой королевские пажи не обладают в полной мере, — дополнил Виклунд.
— А что скажете вы, ван Харт? — повернулся шут к Гэбриелу.
— Если мне будет дозволено предложить, я бы поручил каждому крылу свою часть подготовки. Лорд Виклунд может выбрать себе несколько десятков наиболее бравых парней и подготовить их к турниру, лорд Доре обучить крыло музыкантов, а я бы взял на себя экзамен по географии и картографии, который будет смотреться ярче, чем проверка знаний по арифметике или логике.
— А что вы оставите Цветочку?
Ван Харт пожал плечами:
— Тех пажей, которые не вошли не в одну из перечисленных групп.
— Тупых немузыкальных задохликов?
— Таланты лорда Шерези, — ван Харт криво улыбнулся, — найдут им применение.
«Да уж, — подумал Мармадюк, — повезло Цветочку с друзьями…»
— Кстати, а где сейчас граф Шерези? Почему его нет с вами?
— Он в госпиталии, — ответил шуту Станислас, — пошел проведать нашего друга Патрика Уолеса. Лорд-коннетабль поведал нам на утреннем смотре, что завтра вокруг обители братьев-медикусов поставят оцепление и посещения будут запрещены.
— Да, мы пытаемся загасить сплетни о наших горестях, чтоб они не достигли ушей доманского посольства, кроме оцепления госпиталия мы занимаемся еще и сменой обслуги внутреннего замкового круга. — Мармадюк хлопнул в ладоши. — Что ж, господа, поступим именно так, как вы предлагаете. Музыка, наука, война и… дураки.
ОКОНЧАНИЕ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ОТРЫВКА
Полный текст можно приобрести здесь:
https://feisovet.ru/магазин/Проклятие-миньон-Татьяна-Коростышевская
