— А у меня отобрали инструмент, — пожаловался Станислас, разрушив наступившую за моим вопросом гнетущую тишину.
— Где же вы провели ночь, любезный ван Харт?
Во второй раз гнетущей тишины не получилось, Гэбриел выразил сочувствие менестрелю, блеснув глазами из полутьмы, меня вниманием не удостоив.
Мне стало обидно, просто до зелененьких фаханчиков. Ты жалкая, Басти, жалкая брошенка, как назвали бы тебя в Шерези в такой ситуации. Парень объяснил тебе доступно — он не желает иметь с тобой ничего общего. «Бастиан Мартере граф Шерези, я прошу вас больше никогда не докучать мне своим присутствием...» Куда уж доступнее. А ты, глупая девка, пытаешься его теперь уколоть, докучаешь. Знаешь, почему? Потому что хочешь чувств, если не любви, то ненависти, равнодушие Гэбриела ранит тебя.
Я поморгала, чтоб зелененькие фаханчики перестали мельтешить перед глазами. Избавление от воображаемой нечисти заняло минут пять, все это время сокамерники поддерживали негромкую беседу. Надо было спасать, если уж не ситуацию, так лицо — вступить в разговор и перевести его в другое русло.
— Лорд Виклунд, - сказала я строго, — извольте продемонстрировать нам свой эпистофей.
Вот теперешняя тишина была такой, как надо. Ее можно было резать ножом и мазать на хлеб, такой она была тяжелой. И гнетущей, как могильная плита. И звонкой, как жужжание летних мух над помойкой. Миньоны переглянулись, Станислас несмело улыбнулся другу, Оливер залился румянцем, а на ван Харта я не смотрела.
— Ты уверен, Цветочек? — очи лорда Виклунда опустились вниз, к гульфику. — Не думаю, что там остались для тебя загадки.
Румянец приобрел оттенок зрелой вишни, перезрелой вишни и приблизился к цвету раскаленного в кузне металла за считанные мгновения.
Святые бубенчики, какие эпичные болваны населяют Ардеру! Проигнорировав полный ужаса взгляд, я сама схватила великана за белоснежную гриву и заставила его склонить голову.
— Это шейный позвонок, — негромко сказал ван Харт.
Я сделала вид, что не слышу.
— Второй от основания черепа.
Считать позвонки мне не пришлось, потому что на два пальца ниже и правее на коже лорда Виклунда был вытатуирован простецкий крестик, на который и предписывалось нажимать в случае незапланированного впадения вышеозначенного лорда в боевое безумие. На всякий случай я понажимала туда раз пятьдесят, и давила бы еще, если бы Виклунд не стал отбиваться.
— Чудесно, — сказала я, опускаясь на помост, — теперь у нас на одну тайну меньше. Нам осталось выяснить, кто поджег нашу казарму и…
Проснулась я часов через пятнадцать, когда его лордейшество Мармадюк изволил о нас вспомнить и призвать для допроса, и проспала бы и семнадцать, но к несчастью, именно с меня его шутейшество решил начать.
Меня протащили коридором и втолкнули в соседнюю камеру, где не было скелета у стены, зато был дощатый стол и кресло, накрытое шкурой, в котором устроился лорд Мармадюк и табурет, на котором, видимо, предполагалось разместить допрашиваемого. А еще там была жаровня с раскаленными щипцами на ней и толстенный мужик в маске неподалеку. Палач? В программу увеселения входят пытки?
— Для начала, граф Шерези…— шут запнулся, с удивлением наблюдая мои действия.
Наскоро поклонившись, я оббежала камеру по периметру, обогнула палача, толкнула дверь, скрытую в дальней стене и юркнула за нее. Какие к фаханам щипцы, если граф Шерези не посещал места уединения уже… Ой-ой-ой… Какое счастье, что даже столь специализированные помещения Ардеры оборудованы этими самыми местами, и какое счастье, что для пущего уединения на дверях есть засовы с внутренней стороны. А какое массивное дверное полотно! Какие крепкие петли! Они чуть поскрипывали от мощных толчков снаружи, но и не думали ломаться.
— Терпение, любезные лорды! — проорала я. — Через минуту я буду готов ответить на все ваши вопросы!
— Ты собираешься выходить, Цветочек? — донесся до меня голос Мармадюка.
— Какой хороший вопрос, — я одобрительно похлопала мокрыми ладонями, в комнатенке обнаружился также умывальный таз, кувшин и стопка чистых полотенец, поэтому решив проблемы неотложные, я умылась не без удовольствия, марая полотенца копотью. — Мой ответ — нет!
— Но почему?
— А этот вопрос сложен и однозначно ответить на него я пока не могу. Ну, пожалуй, во-первых, подозреваю, что вы, мой лорд, намереваясь меня запугать и лишить способности к сопротивлению, собираетесь подвергнуть меня пыткам, или…
— Ты боишься?
— Да!
— Меня?
— В основном — жирдяя в маске.
Воцарившаяся в камере тишина меня слегка встревожила, я прислонилась ухом к двери. Бормотание, тяжелые шаги, скрип, шаги удаляются.
— Выходи, Почечуйник.
Я откинула засов:
— А он точно ушел?
— Кто? Герцог Турень? Можешь быть уверен, после такого-то оскорбления.
— Я принял достойного лорда за палача, - повинилась я и, доковыляв к табурету, без сил на него опустилась.
Было неловко. Ну с чего я решила, что передо мной палач? Потому что толстый? Так это не обязательно, наверное. Наоборот, говорят, что полные более - добродушны. А бывают ли добродушные палачи? Наверное, да. Может они на работе работают, топором машут до седьмого пота, а потом приходят домой, целуют жену, ребятишек своих приветливо… топорищем… Я тряхнула головой. Что-то мысли разбегаются вовсе не в нужном направлении. При чем здесь вообще палачи?
Мармадюк между тем подошел к жаровне, поворошил в ней щипцами, выкатил на край растрескавшийся от жара каштан:
— Будешь?
— С удовольствием!
Сорочку было все равно уже не спасти, поэтому, принимая угощение, я раскатала манжету до самых кончиков пальцев. Ощутив во рту маслянистую каштановую мякоть, я поняла, насколько была голодна. Сейчас бы чего-нибудь посущественнее пожевать: хлеба и мяса, можно и без хлеба, но с вином, иди даже не с вином. Пить захотелось до обморока, о чем я и сообщила лорду-шуту самым решительным образом, закашлявшись и колотя себя по груди.
Его лордейшество, видимо, на такое развитие допроса не рассчитывал, поэтому быстро посмотрев по сторонам, принес мне из смежной комнатенки умывальный кувшин, в котором еще оставалась вода, уже через минуту перелившаяся в мое исстрадавшееся горло.
— Спрашивайте, — милостиво разрешила я, отдуваясь.
— А ты ни о чем спросить не хочешь?
— А мне будет позволено?
— А почему бы и нет?
— Может потому, что допрашивают именно меня, а не вас?
Мармадюк вздохнул, признавая поражение в игре «Отвечай вопросом на вопрос, пока собеседник не дойдет до белого каления»:
— Тогда для начала поведай мне об этом предмете.
Я проследила взглядом, обнаружив на столешнице свою волшебную стрелу.
— А вот герцог Турень, — начала я осторожно переводить беседу в безопасное русло, — это же батюшка достойного лорда Анри, моего соратника по черному крылу? И тучность у них, видимо, передается по наследству из поколения в поколение? То-то мне стать достойного лорда показалась до боли знакомой…
Мармадюк покачал головой и указал подбородком на стол. Я замолчала, лихорадочно придумывая варианты ответов. Про королеву я сказать не могу, просто не могу. Я поклялась! А дворянское слово, знаете ли, дорогого стоит. Но промолчать - тоже не выход. Так я выставлю себя воришкой, дворянского звания попросту недостойным.
— Это стрела, мой лорд, — промолвила я наконец.
Мармадюк поморщился, я продолжила.
— Судя по всему, вы допросили служанку, которой я вверил сей артефакт…
— Чья на ней кровь?
— Немного моей, но… — Я сглотнула, во рту было сухо и горько. — Когда я вышел от вас, мой лорд, на меня напали. От смерти меня спасла эта стрела.
— Кто нападал?
— Не знаю, когда мне удалось освободиться, разбойник скрылся. Но это произошло не впервые, меня уже избивали похожим образом.
Покашливая и сглатывая я поведала лорду-шуту об обоих своих сражениях.
Интереса в черных глазах Мармадюка не читалось, он кивнул почти рассеяно, тронул кончиком пальце древко, затем задумчиво произнес:
— Эта информация неплохо сосчитается с той, что нам уже удалось узнать. Эта стрела, любезный Цветочек, названа была ее создателем — «последний довод».
— Вы имеете в виду канцлера Этельбора? Великого колдуна?
— Именно. Подразумевалось, что в безвыходной, смертельной ситуации капелька крови владельца высвободит всю волшебную силу, скрытую в стреле и направит ее против врага. Последний довод…
— И мой враг…
— Жан Батист де Краон, чей труп мы обнаружили несколькими часами ранее за дровяным сараем у миньонских казарм.
Я вспомнила лорда де Краона, краснокамзольного миньона, с которым пересекалась от силы раза полтора в жизни.
— Он мертв?
— Мертвее некуда. Последние доводы, знаешь ли, примерно так и выглядят.
— Мне показалось, что в этот раз меня хотели не проучить, а именно лишить жизни. Я не знал обо всех свойствах этого артефакта, лишь о том, что стрела всегда попадает точно в цель. Мне сказали только об этом…
Слова звучали довольно жалко, ими я пыталась задавить чувство вины. Я убила человека. По незнанию, или по неосторожности, но суть дела от этого не менялась.
— О желаниях де Краона ты теперь никогда не узнаешь, - Мармадюк, кажется, сознательно сыпал мне соль на раны. — А теперь о главном: кто дал тебе стрелу Этельбора и научил ею пользоваться?
Внутренности скрутило неожиданным спазмом, я схватилась за живот.
— Этого я не могу вам сказать!
— Четверть часа, Цветочек, - на столешнице появились песочные часы.
— Простите?
— Соображай быстрее, граф. У меня нет времени на твои детские увертки, и, как человек старой школы, я вынужден был прибегнуть к жестким мерам. Тебя нисколько не насторожило угощение во время допроса?
Еще один спазм.
— Вы отравили меня, мой лорд?
— Именно, чудесным старинным ядом, действие которого активируется предварительным разогревом. Чертоги Спящего уже приоткрыли для тебя створки парадных врат. Если ты туда не торопишься, — шут протянул ко мне раскрытую ладонь, на которой что-то лежало, — я дам тебе противоядие. Но лишь в том случае, если немедленно услышу правду.
Я покачала головой, демонстрируя растерянность, а вовсе не твердость, кашлянула, вытерла рот манжетой и уставилась на кровь, замаравшую некогда белый шелк. Невозможно! Это даже не коварство, а подлость! Мармадюк! Я так верила вам! Мне показалось, что я слышу звук сыплющихся песчинок.
Мой лорд смотрел на меня блестящими черными глазами, и читалась в них скука вперемешку с брезгливостью. Ты дурочка, Басти. Ты почем-то решила, что жизнь при дворе похожа на сказку, где за каждое хорошее дело тебя ждет вознаграждение. А теперь представь, что в этой сказке вовсе не ты главный герой. Ты - пешка в шахматной партии, фигура, использование которой обеспечит продвижение вперед фигур более сильных.
Я всхлипнула:
— Предпочитаю умереть.
— Чтоб встретиться в чертогах с де Краоном и узнать, что же именно он имел в виду, надевая тебе на голову мешок?
— Вы же не ожидаете, что я рассмеюсь этой остроте?
Я откинулась на спинку, забыв, что сижу на табурете и, разумеется, рухнула на пол.
— Осталось десять минут.
Тогда даже подниматься не буду, я легла на бок, сквозь красноватую пелену любуясь острыми носками туфель Мармадюка. Они были неподвижны.
— Кто, Цветочек? Кто дал тебе стрелу?
— Я дворянин, мой лорд, и не нарушу клятвы даже ценою жизни, — положив под щеку ладошку, я прикрыла глаза.
— Пять минут. Кто?
— Встречаются как-то на кладбище шут, менестрель и… дворянин. И последний говорит… я вам ничего не скажу…
И прекрасные волшебницы, королевы фей Нобу и Алистер, подхватили меня в невесомые объятия и закружили в чародейском танце, увлекая за грань жизни. Чернота перед глазами разбавилась багровыми всполохами, боль, терзавшая внутренности, отступила и забылась. Все прекрасно, все хорошо, все удивительно… В чертогах Спящего пахло сандалом. Это было все, что я могла ощутить, умерев, ну еще резкую боль в затылке, которым меня приложили, перенося через порог.
— Двести мокрых фаханов! - ругнулась одна из волшебниц мужским голосом.
— Что вы позволяете себе, лорд Мармадюк? - взвизгнули издалека.
Потом вступил еще один голос, а я утомилась вслушиваться и приоткрыла один глаз. Конечно же это были не чертоги Спящего, а, предположим, покои ее величества королевы Ардерской. Потому что была здесь королева - одна штука, поднявшая глаза от вышивания, нарядные дамы количеством семь и пылающий камин, источающий тот самый сандаловый аромат, который привел меня в чувство.
Королева Аврора сказала:
— Подготовьте ванну, леди Сорента…
— Приветствую прекрасных леди, - сказала я.
— Прекрати сопеть мне в шею, — сказал Мармадюк. — Щекотно.
Одновременно до меня донесло:
— О Спящий, - набожно произнесенное звонким девичьим голоском.
Потом глаза опять заволокло алым, меня куда-то потащили, опустили, приложив затылком, чьи-то нежные ручки потянули завязки сорочки на груди.
— Оставьте, — велела королева, — я лично займусь нашим мальчиком.
Их мальчик постанывал и боролся с рвотными позывами, а затем охнул, ощутив, как на его многострадальное тело погружается в горячую ароматную воду.
— Чем ты его отравил?
— Тиририйским желудем, — Мармадюк говорил прерывисто откуда-то издали. — Помнишь, эту милую штуку, которую любили добавлять в крем-супы неугодных вельмож во времена Ригеля Безумного?
— Четверть часа, - булькнула вода, видимо в мою ванну добавляли некие эликсиры, — позже противоядие уже не подействовало бы.
— Он долго мне противился.
— А в результате?
— Предпочел смерть бесчестию.
Они помолчали, затем Аврора спросила:
— У тебя остались еще желуди?
— Да.
— Их нужно растолочь и добавить в тигель, это ускорит процесс. Отрава уже в крови, лучше будет выводить ее через поры.
— Шерези выживет?
— Непременно. И ему очень пойдет адамантовая звезда миньона, которую ты вручишь ему вместе с извинениями.
На этой сладостной ноте я уснула.
В покоях ее величества я провела четыре дня, не выходя наружу и не общаясь ни с кем, кроме королевы и семи прекрасных фрейлин. Разоблачаться при посторонних мне не пришлось. Первую ванну я приняла прямо в одежде, а затем, когда слабость немного отступила, получила на смену огромный длиннополый шелковый халат, в который и заворачивалась, когда наступало время трапезы. Я много спала под шелковым королевским балдахином и очень мало говорила, послушно принимая какие-то горькие настойки и без сил откидываясь на подушках после любого движения. Ее величество время от времени трогала мой лоб, а один раз даже поцеловала его, склонившись над постелью. Где проводила ночи сама Аврора я не знала, ее спальня была в моем полном распоряжении постоянно, как и смежная с нею гардеробная с глубокой ванной и клозет. Утром пятого дня я смогла встать с постели самостоятельно, а леди Сорента принесла мужскую одежду. Камзол был лиловым и расшитым жемчугом. Я переоделась в гардеробной. Коко-де-мер занял свое законное место, но доставил мне некоторое неудобство. От горячей воды он покорежился и даже треснул, в чем я убедилась после извлечения его и тщательного осмотра.
Я подняла глаза к зеркалу - огромной полированной медной пластине, закрепленной на глухой стене комнаты. Я был бледен и задумчив, лиловый цвет шел мне невероятно. Бастиан Мартере граф Шерези - красавец и миньон ее величества королевы Авроры. Говорила я в эти дня мало, зато слушала много и складывала обрывки услышанного в довольно занятные конструкции.
— Где же вы провели ночь, любезный ван Харт?
Во второй раз гнетущей тишины не получилось, Гэбриел выразил сочувствие менестрелю, блеснув глазами из полутьмы, меня вниманием не удостоив.
Мне стало обидно, просто до зелененьких фаханчиков. Ты жалкая, Басти, жалкая брошенка, как назвали бы тебя в Шерези в такой ситуации. Парень объяснил тебе доступно — он не желает иметь с тобой ничего общего. «Бастиан Мартере граф Шерези, я прошу вас больше никогда не докучать мне своим присутствием...» Куда уж доступнее. А ты, глупая девка, пытаешься его теперь уколоть, докучаешь. Знаешь, почему? Потому что хочешь чувств, если не любви, то ненависти, равнодушие Гэбриела ранит тебя.
Я поморгала, чтоб зелененькие фаханчики перестали мельтешить перед глазами. Избавление от воображаемой нечисти заняло минут пять, все это время сокамерники поддерживали негромкую беседу. Надо было спасать, если уж не ситуацию, так лицо — вступить в разговор и перевести его в другое русло.
— Лорд Виклунд, - сказала я строго, — извольте продемонстрировать нам свой эпистофей.
Вот теперешняя тишина была такой, как надо. Ее можно было резать ножом и мазать на хлеб, такой она была тяжелой. И гнетущей, как могильная плита. И звонкой, как жужжание летних мух над помойкой. Миньоны переглянулись, Станислас несмело улыбнулся другу, Оливер залился румянцем, а на ван Харта я не смотрела.
— Ты уверен, Цветочек? — очи лорда Виклунда опустились вниз, к гульфику. — Не думаю, что там остались для тебя загадки.
Румянец приобрел оттенок зрелой вишни, перезрелой вишни и приблизился к цвету раскаленного в кузне металла за считанные мгновения.
Святые бубенчики, какие эпичные болваны населяют Ардеру! Проигнорировав полный ужаса взгляд, я сама схватила великана за белоснежную гриву и заставила его склонить голову.
— Это шейный позвонок, — негромко сказал ван Харт.
Я сделала вид, что не слышу.
— Второй от основания черепа.
Считать позвонки мне не пришлось, потому что на два пальца ниже и правее на коже лорда Виклунда был вытатуирован простецкий крестик, на который и предписывалось нажимать в случае незапланированного впадения вышеозначенного лорда в боевое безумие. На всякий случай я понажимала туда раз пятьдесят, и давила бы еще, если бы Виклунд не стал отбиваться.
— Чудесно, — сказала я, опускаясь на помост, — теперь у нас на одну тайну меньше. Нам осталось выяснить, кто поджег нашу казарму и…
Проснулась я часов через пятнадцать, когда его лордейшество Мармадюк изволил о нас вспомнить и призвать для допроса, и проспала бы и семнадцать, но к несчастью, именно с меня его шутейшество решил начать.
Меня протащили коридором и втолкнули в соседнюю камеру, где не было скелета у стены, зато был дощатый стол и кресло, накрытое шкурой, в котором устроился лорд Мармадюк и табурет, на котором, видимо, предполагалось разместить допрашиваемого. А еще там была жаровня с раскаленными щипцами на ней и толстенный мужик в маске неподалеку. Палач? В программу увеселения входят пытки?
— Для начала, граф Шерези…— шут запнулся, с удивлением наблюдая мои действия.
Наскоро поклонившись, я оббежала камеру по периметру, обогнула палача, толкнула дверь, скрытую в дальней стене и юркнула за нее. Какие к фаханам щипцы, если граф Шерези не посещал места уединения уже… Ой-ой-ой… Какое счастье, что даже столь специализированные помещения Ардеры оборудованы этими самыми местами, и какое счастье, что для пущего уединения на дверях есть засовы с внутренней стороны. А какое массивное дверное полотно! Какие крепкие петли! Они чуть поскрипывали от мощных толчков снаружи, но и не думали ломаться.
— Терпение, любезные лорды! — проорала я. — Через минуту я буду готов ответить на все ваши вопросы!
— Ты собираешься выходить, Цветочек? — донесся до меня голос Мармадюка.
— Какой хороший вопрос, — я одобрительно похлопала мокрыми ладонями, в комнатенке обнаружился также умывальный таз, кувшин и стопка чистых полотенец, поэтому решив проблемы неотложные, я умылась не без удовольствия, марая полотенца копотью. — Мой ответ — нет!
— Но почему?
— А этот вопрос сложен и однозначно ответить на него я пока не могу. Ну, пожалуй, во-первых, подозреваю, что вы, мой лорд, намереваясь меня запугать и лишить способности к сопротивлению, собираетесь подвергнуть меня пыткам, или…
— Ты боишься?
— Да!
— Меня?
— В основном — жирдяя в маске.
Воцарившаяся в камере тишина меня слегка встревожила, я прислонилась ухом к двери. Бормотание, тяжелые шаги, скрип, шаги удаляются.
— Выходи, Почечуйник.
Я откинула засов:
— А он точно ушел?
— Кто? Герцог Турень? Можешь быть уверен, после такого-то оскорбления.
— Я принял достойного лорда за палача, - повинилась я и, доковыляв к табурету, без сил на него опустилась.
Было неловко. Ну с чего я решила, что передо мной палач? Потому что толстый? Так это не обязательно, наверное. Наоборот, говорят, что полные более - добродушны. А бывают ли добродушные палачи? Наверное, да. Может они на работе работают, топором машут до седьмого пота, а потом приходят домой, целуют жену, ребятишек своих приветливо… топорищем… Я тряхнула головой. Что-то мысли разбегаются вовсе не в нужном направлении. При чем здесь вообще палачи?
Мармадюк между тем подошел к жаровне, поворошил в ней щипцами, выкатил на край растрескавшийся от жара каштан:
— Будешь?
— С удовольствием!
Сорочку было все равно уже не спасти, поэтому, принимая угощение, я раскатала манжету до самых кончиков пальцев. Ощутив во рту маслянистую каштановую мякоть, я поняла, насколько была голодна. Сейчас бы чего-нибудь посущественнее пожевать: хлеба и мяса, можно и без хлеба, но с вином, иди даже не с вином. Пить захотелось до обморока, о чем я и сообщила лорду-шуту самым решительным образом, закашлявшись и колотя себя по груди.
Его лордейшество, видимо, на такое развитие допроса не рассчитывал, поэтому быстро посмотрев по сторонам, принес мне из смежной комнатенки умывальный кувшин, в котором еще оставалась вода, уже через минуту перелившаяся в мое исстрадавшееся горло.
— Спрашивайте, — милостиво разрешила я, отдуваясь.
— А ты ни о чем спросить не хочешь?
— А мне будет позволено?
— А почему бы и нет?
— Может потому, что допрашивают именно меня, а не вас?
Мармадюк вздохнул, признавая поражение в игре «Отвечай вопросом на вопрос, пока собеседник не дойдет до белого каления»:
— Тогда для начала поведай мне об этом предмете.
Я проследила взглядом, обнаружив на столешнице свою волшебную стрелу.
— А вот герцог Турень, — начала я осторожно переводить беседу в безопасное русло, — это же батюшка достойного лорда Анри, моего соратника по черному крылу? И тучность у них, видимо, передается по наследству из поколения в поколение? То-то мне стать достойного лорда показалась до боли знакомой…
Мармадюк покачал головой и указал подбородком на стол. Я замолчала, лихорадочно придумывая варианты ответов. Про королеву я сказать не могу, просто не могу. Я поклялась! А дворянское слово, знаете ли, дорогого стоит. Но промолчать - тоже не выход. Так я выставлю себя воришкой, дворянского звания попросту недостойным.
— Это стрела, мой лорд, — промолвила я наконец.
Мармадюк поморщился, я продолжила.
— Судя по всему, вы допросили служанку, которой я вверил сей артефакт…
— Чья на ней кровь?
— Немного моей, но… — Я сглотнула, во рту было сухо и горько. — Когда я вышел от вас, мой лорд, на меня напали. От смерти меня спасла эта стрела.
— Кто нападал?
— Не знаю, когда мне удалось освободиться, разбойник скрылся. Но это произошло не впервые, меня уже избивали похожим образом.
Покашливая и сглатывая я поведала лорду-шуту об обоих своих сражениях.
Интереса в черных глазах Мармадюка не читалось, он кивнул почти рассеяно, тронул кончиком пальце древко, затем задумчиво произнес:
— Эта информация неплохо сосчитается с той, что нам уже удалось узнать. Эта стрела, любезный Цветочек, названа была ее создателем — «последний довод».
— Вы имеете в виду канцлера Этельбора? Великого колдуна?
— Именно. Подразумевалось, что в безвыходной, смертельной ситуации капелька крови владельца высвободит всю волшебную силу, скрытую в стреле и направит ее против врага. Последний довод…
— И мой враг…
— Жан Батист де Краон, чей труп мы обнаружили несколькими часами ранее за дровяным сараем у миньонских казарм.
Я вспомнила лорда де Краона, краснокамзольного миньона, с которым пересекалась от силы раза полтора в жизни.
— Он мертв?
— Мертвее некуда. Последние доводы, знаешь ли, примерно так и выглядят.
— Мне показалось, что в этот раз меня хотели не проучить, а именно лишить жизни. Я не знал обо всех свойствах этого артефакта, лишь о том, что стрела всегда попадает точно в цель. Мне сказали только об этом…
Слова звучали довольно жалко, ими я пыталась задавить чувство вины. Я убила человека. По незнанию, или по неосторожности, но суть дела от этого не менялась.
— О желаниях де Краона ты теперь никогда не узнаешь, - Мармадюк, кажется, сознательно сыпал мне соль на раны. — А теперь о главном: кто дал тебе стрелу Этельбора и научил ею пользоваться?
Внутренности скрутило неожиданным спазмом, я схватилась за живот.
— Этого я не могу вам сказать!
— Четверть часа, Цветочек, - на столешнице появились песочные часы.
— Простите?
— Соображай быстрее, граф. У меня нет времени на твои детские увертки, и, как человек старой школы, я вынужден был прибегнуть к жестким мерам. Тебя нисколько не насторожило угощение во время допроса?
Еще один спазм.
— Вы отравили меня, мой лорд?
— Именно, чудесным старинным ядом, действие которого активируется предварительным разогревом. Чертоги Спящего уже приоткрыли для тебя створки парадных врат. Если ты туда не торопишься, — шут протянул ко мне раскрытую ладонь, на которой что-то лежало, — я дам тебе противоядие. Но лишь в том случае, если немедленно услышу правду.
Я покачала головой, демонстрируя растерянность, а вовсе не твердость, кашлянула, вытерла рот манжетой и уставилась на кровь, замаравшую некогда белый шелк. Невозможно! Это даже не коварство, а подлость! Мармадюк! Я так верила вам! Мне показалось, что я слышу звук сыплющихся песчинок.
Мой лорд смотрел на меня блестящими черными глазами, и читалась в них скука вперемешку с брезгливостью. Ты дурочка, Басти. Ты почем-то решила, что жизнь при дворе похожа на сказку, где за каждое хорошее дело тебя ждет вознаграждение. А теперь представь, что в этой сказке вовсе не ты главный герой. Ты - пешка в шахматной партии, фигура, использование которой обеспечит продвижение вперед фигур более сильных.
Я всхлипнула:
— Предпочитаю умереть.
— Чтоб встретиться в чертогах с де Краоном и узнать, что же именно он имел в виду, надевая тебе на голову мешок?
— Вы же не ожидаете, что я рассмеюсь этой остроте?
Я откинулась на спинку, забыв, что сижу на табурете и, разумеется, рухнула на пол.
— Осталось десять минут.
Тогда даже подниматься не буду, я легла на бок, сквозь красноватую пелену любуясь острыми носками туфель Мармадюка. Они были неподвижны.
— Кто, Цветочек? Кто дал тебе стрелу?
— Я дворянин, мой лорд, и не нарушу клятвы даже ценою жизни, — положив под щеку ладошку, я прикрыла глаза.
— Пять минут. Кто?
— Встречаются как-то на кладбище шут, менестрель и… дворянин. И последний говорит… я вам ничего не скажу…
И прекрасные волшебницы, королевы фей Нобу и Алистер, подхватили меня в невесомые объятия и закружили в чародейском танце, увлекая за грань жизни. Чернота перед глазами разбавилась багровыми всполохами, боль, терзавшая внутренности, отступила и забылась. Все прекрасно, все хорошо, все удивительно… В чертогах Спящего пахло сандалом. Это было все, что я могла ощутить, умерев, ну еще резкую боль в затылке, которым меня приложили, перенося через порог.
— Двести мокрых фаханов! - ругнулась одна из волшебниц мужским голосом.
— Что вы позволяете себе, лорд Мармадюк? - взвизгнули издалека.
Потом вступил еще один голос, а я утомилась вслушиваться и приоткрыла один глаз. Конечно же это были не чертоги Спящего, а, предположим, покои ее величества королевы Ардерской. Потому что была здесь королева - одна штука, поднявшая глаза от вышивания, нарядные дамы количеством семь и пылающий камин, источающий тот самый сандаловый аромат, который привел меня в чувство.
Королева Аврора сказала:
— Подготовьте ванну, леди Сорента…
— Приветствую прекрасных леди, - сказала я.
— Прекрати сопеть мне в шею, — сказал Мармадюк. — Щекотно.
Одновременно до меня донесло:
— О Спящий, - набожно произнесенное звонким девичьим голоском.
Потом глаза опять заволокло алым, меня куда-то потащили, опустили, приложив затылком, чьи-то нежные ручки потянули завязки сорочки на груди.
— Оставьте, — велела королева, — я лично займусь нашим мальчиком.
Их мальчик постанывал и боролся с рвотными позывами, а затем охнул, ощутив, как на его многострадальное тело погружается в горячую ароматную воду.
— Чем ты его отравил?
— Тиририйским желудем, — Мармадюк говорил прерывисто откуда-то издали. — Помнишь, эту милую штуку, которую любили добавлять в крем-супы неугодных вельмож во времена Ригеля Безумного?
— Четверть часа, - булькнула вода, видимо в мою ванну добавляли некие эликсиры, — позже противоядие уже не подействовало бы.
— Он долго мне противился.
— А в результате?
— Предпочел смерть бесчестию.
Они помолчали, затем Аврора спросила:
— У тебя остались еще желуди?
— Да.
— Их нужно растолочь и добавить в тигель, это ускорит процесс. Отрава уже в крови, лучше будет выводить ее через поры.
— Шерези выживет?
— Непременно. И ему очень пойдет адамантовая звезда миньона, которую ты вручишь ему вместе с извинениями.
На этой сладостной ноте я уснула.
В покоях ее величества я провела четыре дня, не выходя наружу и не общаясь ни с кем, кроме королевы и семи прекрасных фрейлин. Разоблачаться при посторонних мне не пришлось. Первую ванну я приняла прямо в одежде, а затем, когда слабость немного отступила, получила на смену огромный длиннополый шелковый халат, в который и заворачивалась, когда наступало время трапезы. Я много спала под шелковым королевским балдахином и очень мало говорила, послушно принимая какие-то горькие настойки и без сил откидываясь на подушках после любого движения. Ее величество время от времени трогала мой лоб, а один раз даже поцеловала его, склонившись над постелью. Где проводила ночи сама Аврора я не знала, ее спальня была в моем полном распоряжении постоянно, как и смежная с нею гардеробная с глубокой ванной и клозет. Утром пятого дня я смогла встать с постели самостоятельно, а леди Сорента принесла мужскую одежду. Камзол был лиловым и расшитым жемчугом. Я переоделась в гардеробной. Коко-де-мер занял свое законное место, но доставил мне некоторое неудобство. От горячей воды он покорежился и даже треснул, в чем я убедилась после извлечения его и тщательного осмотра.
Я подняла глаза к зеркалу - огромной полированной медной пластине, закрепленной на глухой стене комнаты. Я был бледен и задумчив, лиловый цвет шел мне невероятно. Бастиан Мартере граф Шерези - красавец и миньон ее величества королевы Авроры. Говорила я в эти дня мало, зато слушала много и складывала обрывки услышанного в довольно занятные конструкции.
