Шанвер неожиданно титул маркиза получил, разбогател, тут-то блистательная четверка Заотара и организовалась. Косо не посмотри, слова не скажи. Один за всех и все за одного. Предположим, Виктора де Брюссо кто-то обидел, на следующий день Шанвер с этим кем-то драку затеет, а он драчун знатный был, или, о чудо, обидчик прямо за обедом лицом бледнеет и в клозет бежит, а Мадлен в окошко пузырек от слабительного картинно выбрасывает. И все, знаешь, злобненько делали, чтоб обидеть, оскорбить посильнее. Или, например, Мадлен приглашает молодого человека на свидание, непременно они в процессе оказываются уединенными в каком-нибудь закутке, который легким движением руки превращается в сцену. Бофреман орет, в обморок падает от возможного насилия, партнер без штанов, зрители гогочут.
Делфин покраснела:
— Однажды я им каким-то образом дорогу перешла. Ну, помнишь, я тебе про неземную свою любовь рассказывала? Виктор де Брюссо очень быстро меня на место поставил.
Я ахнула:
— Неужели? .
Голубые глаза подруги блеснули подступающими слезами:
— Заморочить голову неопытной мадемуазель, много ума не надо. Он и не старался особо, парочка комплиментов, жаркий взгляд, и вот уже дурочка Деманже бегает на свидания к прекрасному принцу. — Делфин сглотнула. — У нас все было, Кати, все, чего приличная мадемуазель позволять себе не должна. Но… Он завязал мне глаза, как будто чтоб не испортить сюрприза… Я шла, трепетала от страсти и предвкушения… В какой-то момент Виктор ослабил шнуровку на моем платье… В общем, Кати, когда повязку с меня сняли, я полуголая стояла в ярко освещенном будуаре Мадлен де Бофреман и вся четверка надрывала животики от моего позора! Знаешь, что она мне говорили? Что я — ничтожество, и что, даже если меня позолотить, теперь, когда бутончик невинности сорван, ни один дворянин больше не обратит на меня внимания.
— И что же ты?
— Я? Я, Кати, убежала оттуда и поклялась себе, что никогда…
Мы больше на эту тему с подругой не обсуждали, но… Каковы же негодяи! В Брюссо я не сомневалась, эталонный просто мерзавец. Со мною он тоже поначалу благородство демонстрировал. К счастью, Виктор мне не нравился даже в такой ипостаси, страсти я не испытала и на ухаживания не ответила. Более того, когда дворянин позволил себе настаивать… Ах, к чему эвфемизмы? Когда поганец попробовал по старинному дворянскому обычаю задрать простолюдинке Гаррель юбки в укромном уголке, я сломала ему нос! Но Дионис? Он, единственный из четверки, был мне, пожалуй, симпатичен. До этого момента.
Кстати, и Лузиньяк на целый год покинул Заотар. Не вослед друзьям, а по приказу монсиньора Дюпере. Ректор отправил всех наших безупречных в… Куда-то там отправил. Слухи предполагали разное, слава богам, география Лавандера обширна, а магическая — так вообще безгранична. Поговаривали о каком-то Степном мире, но, разумеется, конкретно никто ничего не знал: клятва Заотара.
«Придется быть очень осторожной, — размышляла я, сидя подле подруги перед камином и глядя в огонь. — Сегодня первое число септомбра, скоро закончится вступительный экзамен и новичков-оватов будут представлять на балу в зале Безупречности. На балу… Там будут все, мои друзья и мои враги. Святой Партолон, можно попросить тебя о крошечном одолжении? Пусть Арман де Шанвер , его невеста де Бофреман и его друг Виктор де Брюссо передумают возвращаться в академию! Ну пожалуйста!»
Молитвы простолюдинов нечасто исполняются. Вот и моя, хотя я рачительно на ней сэкономила, даже не упомянув имени Диониса Лузиньяка…
Но обо всем по порядку.
Закончив обустраиваться на новом месте, мы с Делфин решили спуститься на зеленый оватский этаж. Студенты, возвращающиеся после каникул, уже наполняли громкими голосами всю дортуарную башню.
— Катарина Гаррель! — бросились ко мне близняшки Фабинет Марит и Маргот, как только я вышла из кабинки портшеза.
Мы расцеловались, девочки за время разлуки сравнялись ростом со мной. О, лето они провели прекрасно, на побережье с родителями. Натали? Она тоже приехала, разбирает багаж в гардеробе. Деманже отправилась здороваться со своими приятельницами, а я с Фабинет — в свою бывшую спальню. Натали Бордело, действительно занималась гардеробом, даже гардеробищем, если можно так выразиться. Ее семья владела самым популярным в Лавандере домом мод, и, видимо, по наследству, Натали передалась страсть к нарядам. Носить этого нам было абсолютно негде, правила академии требовали от студентов форменной одежды, но, кажется, девушке доставляло удовольствие просто иметь при себе все это великолепие: шелк, атлас, кружева, лье драгоценной канители и горы блесток.
— Это тебе, Гаррель, — протянула мне Натали картонную коробку, — с днем рождения.
— Спасибо!
Девятнадцать лет мне исполнилось первого числа ута, то есть, ровно месяц назад, и тогда я уже получила поздравительные открытки от всех своих друзей. Но подарок…
В коробке оказалось…
— Это, — сообщила девушка, заметив мои удивленно приподнявшиеся брови, — специальный дамский комплект для занятий гимнастикой. «Дом мод Бордело» получил от академии заказ на разработку и изготовление удобной одежды. Предположу, что наша кастелянша скоро объявит о новом денежном сборе.
— И ты решила помочь мне сэкономить? — переспросила я.
С деньгами у меня дела всегда обстояли неважнецки, подруги об этом подозревали. Нет, чисто теоретически, я была богаче любой из них. Прошлогодний кошель с луидорами, проклятый кошель Армана лежал у меня в комоде с тех самых пор, как мадам Арамис вернула его мне с формулировкой: «Ничего не знаю, пропажа нашлась, сами, мадемуазель Гаррель, решайте, как он у вас очутился». Сорок девять луидоров, а должно быть пятьдесят, один я успела потратить.
Натали рассмеялась:
— Гордячка Катарина! Нет, экономия ни при чем, просто захотела сделать приятное своим подругам. Марит, Маргот, извольте получить и свои подарки.
Девочки ахали, рассматривая короткие кюлоты из плотной ткани, приталеные камзолы и мягкие почти невесомые туфельки. Комплекты близняшек были зелеными, мой — голубым.
— Должны же вы, создания, начисто лишенные вкуса в одежде, получить хоть какую-то выгоду от дружбы с великолепной Натали Бордело, — веселилась означенная мадемуазель.
У Фабинет день рождения был всего на несколько дней позже моего, и я тоже заранее подготовила небольшие подарки — два гребня с изящной резьбой. Резьбу я нанесла собственноручно в артефакторной мастерской: две именные мудры и стилизованную мудру ветра, которая, как все знают, помогает волосам не спутываться при расчесывании. А потом, перед тем, как покрыть изделие лаком, постаралась напитать консонанту самыми дружескими чувствами и пожеланиями удачи.
К моему невероятному удивлению оказалось, что и костюмы для гимнастики тоже ручной работы.
— Вот этими вот ручками, — пояснила Натали, показывая нам исколотые иголками подушечки пальцев, — маменька с папенькой решили, что засадить меня на три месяца за шитье — самое великолепное решение.
Зная нашу Бордело, я предполагала, что причиной послужил какой-нибудь молодой человек, плененный страстными взглядами Натали и абсолютно ей не подходящий по мнению родни. Бордело воображала себя записной кокеткой.
Марит с Маргот тоже подготовились к встрече. От них я получила в подарок чудесный комплект для рисования: раскладной мольберт и зачарованную кисть.
— Мои драгоценные мадемуазели! — Дверь спальни распахнулась, впустив Эмери де Шанвера.
— Купидончик!
— Ну, ну, что за экспрессия? — мальчик по очереди расцеловал в щеки каждую из нас. — Марит — духи, Маргот — тоже духи, но с другим запахом, и, храни вас святой Партолон, от того, чтоб ими меняться. Для меня это последний шанс вас, Фабинет, различать. Натали, тебе вот… Знаю, что день рождения у тебя зимой. И что? Неужели виконт де Шанвер не может просто так тебе что-нибудь преподнести?
Он подарил Бордело брошь, ту самую, с изображением божка любви и страсти. Гербовую брошь Сэнт-Эмуров, с помощью которой, как я подозревала, Эмери общался со своей маменькой. «Ох! У него что-то произошло», — подумала я.
Купидон выглядел как обычно, ну да, слегка подрос, в одиннадцать лет это неудивительно, еще больше располнел. И это тоже не странно, он был дома, разумеется, любящая маман пичкала его сладостями. Но…
— Признайся, милый, — протянула Бордело, позволяя мальчику приколоть украшение себе на плечо, — ты со всем пылом влюблен в тетушку Натали.
Эмери фыркнул:
— Не сама ли тетушка обещала мне свидание, как только я достигну подходящего возраста?
Все рассмеялись, эти пикировки у купидона с Бордело проходили часто и всегда нас немало забавляли.
— И наконец, дамы, — Эмери поклонился, — моя самая драгоценная и любимейшая Катарина… Да, Натали, тут тебе придется погасить пламя ревности, Гаррель для меня выше всех. Итак…
В пухлых ладошках друга, которые он протягивал в мою сторону, лежали очки в проволочной золотой оправе.
Присев в реверансе, я торжественно приняла подарок:
— Благодарю, виконт. Другая мадемуазель могла бы упрекнуть вас, что вы невольно намекаете на ее плохое зрение…
— Намекаю? О том, что Гаррель близорука, не знает только слепой! Надевай! Ну!
Проволочные дужки удобно разместились за ушами, Эмери продолжил говорить:
— Итак, Кати, стекла зачарованы таким образом, что будут реагировать на освещение и твои личные эмоции. Сейчас они голубоватые, не эмоции, разумеется. Но, если ты подойдешь к окну, — он раздернул шторы, — вуа-ля! Темно-серый.
Несмотря на некоторое затемнение, видела я сквозь стекла прекрасно, лучше, чем без них.
— Спасибо, дружище. Не будешь любезен проводить меня к портшезу? Скоро бал-представление, а мне нужно отнести в новую спальню все свои подарки.
Девушки не возражали. В любом случае мы скоро опять увидимся, теперь мы не первогодки, а солидные студентки и непременно будем сегодня танцевать и веселиться.
— Что случилось? — спросила я Эмери напрямую, когда мы с ним вышли в коридор. — Ты поссорился с родителями?
Ах, нет, я все неправильно поняла. С родителями все великолепно, да он с ними почти не виделся. Герцогский замок Сент-Эмуров такой огромный… Папенька занят делами… Маменька…
— Кстати, Кати, у меня появился еще один брат, как ты понимаешь, младший.
Понятно. Маменька тоже была все время занята, малыш Эмери перестал быть малышом и чувствовал себя брошенным. Обычная детская ревность, Делфин мне о такой рассказывала. Купидон страдал и, по обыкновению, заедал свое горе. Что сказать? Как утешить?
Мальчик многозначительно усмехнулся:
— Однако, предположу, что твое желание со мной уединиться, вызвано интересом к моему другому брату — Арману де Шанверу маркизу Делькамбру?
— Давно по лбу не получал? — осведомилась я дружелюбно.
Купидон ахнул и, если бы его руки не были заняты моими пакетами, непременно всплеснул бы ими:
— Арману? По лбу? Какое неуважение! Ладно. Даже, если не желаешь, все равно расскажу. Братец провел год в своем поместье, никого не принимал. Балов не устраивал. Родители нанесли ему визит, краткий визит вежливости. Арман не помнит ничего из того, что у вас с ним произошло. Нет, Кати, маменька не спрашивала о тебе, разумеется. Откуда бы ей тебя знать? Она просто сообщила, что бедняжке подчистили память за четыре месяца, с момента его перехода на сорбирскую ступень и до первого дня ссылки.
— Какой кошмар, — пробормотала я. — А маркиз собирается вернуться в академию? Или, напротив, решил учебы не продолжать?
Эмери пожал плечами, вздохнул:
— Увы… Нет, я точно не знаю, но предчувствую, что райская жизнь в Заотаре для нас с тобой, Кати, закончилась. Арман непременно явится, чтоб…
Фразы Купидон не закончил, дверца портшезной колонны распахнулась, приглашая меня внутрь. Я села в кабинку, спутник сложил мне на колени подарки.
— Мадам Информасьен, будьте любезны, лазоревый этаж, — попросила я даму-призрака, которая управляла всей транспортной системой академии.
Портшез тронулся, Эмери помахал рукой на прощание.
Я все еще на что-то надеялась, на то, что молитвы простолюдинов исполняются, и Арман де Шанвер не вернется опять донимать младшего брата и портить жизнь мне. Надежда продлилась ровно три с половиной минуты, потому что, когда портшез остановился на этаже филидов, в фойе у колонны я увидела свой ночной кошмар — бывшего сорбира Шанвера. Невероятно длинные темные волосы, янтарные глаза, высокомерная осанка царедворца. Он был в коричневом с золотом камзоле, с драгоценным гербовым перстнем на пальце и, казалось, что этот лощеный аристократ по ошибке забрел в студенческий дортуар.
Сердце болезненно сжалось. Я шагнула из кабинки, прижимая к животу свои подарки. Здороваться или не здороваться? Лучше промолчать.
Арман посторонился, уступая дорогу, но, когда мне почти удалось его обойти, придержал мой локоть:
— Мы, кажется, знакомы, милая?
— Простите?
Янтарные глаза смотрели на меня с веселым недоумением:
— Очки? Неужели меня могла привлечь девица с такой конструкцией на носу?
— Не понимаю, о чем вы, — дернула я локтем, пальцы на нем еще сильнее сжались, так что не охнула я чудом.
— Катарина Гаррель, — проговорил Шанвер почти по слогам. — Девица в лазоревой форме, которую я не помню ни в голубом, ни в зеленом. Ну, разумеется, это может быть только пресловутая Шоколадница.
«Пресловутая? Да что он себе позволяет?» — подумала я, а вслух предположила:
— Или простушка-оватка, которой только в этом году удалось перейти на филидскую ступень? Неужели месье знает всех девушек академии?
— Не всех, — согласился маркиз. — Но это… — он указал на очки, — невозможно не заметить.
Увы, мое инкогнито продержалось недолго.
— Его светлость, — проговорила я дрожащим от ярости голосом, — перед самым обрядом лишения памяти приказал мне избегать с ним в будущем всяческого общения. Будущее наступило. Позвольте пройти!
Шанвер хмыкнул, отпустил мой локоть, немедленно удержал за плечо, потому что я попыталась отшатнуться, и указательным пальцем свободной руки надавил на дужку очков, заставляя их сползти почти на кончик носа:
— Хорошенькая… пикантная… глазки с поволокой, славный пухлый ротик…
Я сглотнула, от хриплого мужского голоса у меня внутри что-то сладко и болезненно сжалось. Точно также, как… Но тогда я была под действием заклятия! Кроме нелепой истомы у меня еще и приступы сомнамбулизма были. Заклятие развеялось, все прекратилось! Должно было прекратиться. Не важно!
Да чего я стою? Я уже давно не та прошлогодняя Катарина Гаррель, бесправная забитая провинциалка, не могущая двух слов связать пред ликом власть предержащих.
Дернув плечом, я отступила, все так же прижимая к животу коробки с подарками:
— Еще раз, Шанвер корпус филид, вы посмеете прикоснуться к моему лицу…
И подвесив прекрасную театральную паузу, я ретировалась. Все равно, придумать, что именно я сделаю, если он посмеет, не удалось.
Да уж, Кати, так себе представление. Размазня ты, форменная размазня.
Делфин, вернувшись, нашла меня в нашей спальне. Я не могла найти себе места, встревоженно мерила шагами комнату.
— Наслышана, — сообщила подруга, прикрывая за собой дверь, — блистательная четверка Заотара снова в полном составе. Бофреман устроила праздник-воссоединение в саду оватских дортуаров.
Делфин покраснела:
— Однажды я им каким-то образом дорогу перешла. Ну, помнишь, я тебе про неземную свою любовь рассказывала? Виктор де Брюссо очень быстро меня на место поставил.
Я ахнула:
— Неужели? .
Голубые глаза подруги блеснули подступающими слезами:
— Заморочить голову неопытной мадемуазель, много ума не надо. Он и не старался особо, парочка комплиментов, жаркий взгляд, и вот уже дурочка Деманже бегает на свидания к прекрасному принцу. — Делфин сглотнула. — У нас все было, Кати, все, чего приличная мадемуазель позволять себе не должна. Но… Он завязал мне глаза, как будто чтоб не испортить сюрприза… Я шла, трепетала от страсти и предвкушения… В какой-то момент Виктор ослабил шнуровку на моем платье… В общем, Кати, когда повязку с меня сняли, я полуголая стояла в ярко освещенном будуаре Мадлен де Бофреман и вся четверка надрывала животики от моего позора! Знаешь, что она мне говорили? Что я — ничтожество, и что, даже если меня позолотить, теперь, когда бутончик невинности сорван, ни один дворянин больше не обратит на меня внимания.
— И что же ты?
— Я? Я, Кати, убежала оттуда и поклялась себе, что никогда…
Мы больше на эту тему с подругой не обсуждали, но… Каковы же негодяи! В Брюссо я не сомневалась, эталонный просто мерзавец. Со мною он тоже поначалу благородство демонстрировал. К счастью, Виктор мне не нравился даже в такой ипостаси, страсти я не испытала и на ухаживания не ответила. Более того, когда дворянин позволил себе настаивать… Ах, к чему эвфемизмы? Когда поганец попробовал по старинному дворянскому обычаю задрать простолюдинке Гаррель юбки в укромном уголке, я сломала ему нос! Но Дионис? Он, единственный из четверки, был мне, пожалуй, симпатичен. До этого момента.
Кстати, и Лузиньяк на целый год покинул Заотар. Не вослед друзьям, а по приказу монсиньора Дюпере. Ректор отправил всех наших безупречных в… Куда-то там отправил. Слухи предполагали разное, слава богам, география Лавандера обширна, а магическая — так вообще безгранична. Поговаривали о каком-то Степном мире, но, разумеется, конкретно никто ничего не знал: клятва Заотара.
«Придется быть очень осторожной, — размышляла я, сидя подле подруги перед камином и глядя в огонь. — Сегодня первое число септомбра, скоро закончится вступительный экзамен и новичков-оватов будут представлять на балу в зале Безупречности. На балу… Там будут все, мои друзья и мои враги. Святой Партолон, можно попросить тебя о крошечном одолжении? Пусть Арман де Шанвер , его невеста де Бофреман и его друг Виктор де Брюссо передумают возвращаться в академию! Ну пожалуйста!»
Молитвы простолюдинов нечасто исполняются. Вот и моя, хотя я рачительно на ней сэкономила, даже не упомянув имени Диониса Лузиньяка…
Но обо всем по порядку.
Закончив обустраиваться на новом месте, мы с Делфин решили спуститься на зеленый оватский этаж. Студенты, возвращающиеся после каникул, уже наполняли громкими голосами всю дортуарную башню.
— Катарина Гаррель! — бросились ко мне близняшки Фабинет Марит и Маргот, как только я вышла из кабинки портшеза.
Мы расцеловались, девочки за время разлуки сравнялись ростом со мной. О, лето они провели прекрасно, на побережье с родителями. Натали? Она тоже приехала, разбирает багаж в гардеробе. Деманже отправилась здороваться со своими приятельницами, а я с Фабинет — в свою бывшую спальню. Натали Бордело, действительно занималась гардеробом, даже гардеробищем, если можно так выразиться. Ее семья владела самым популярным в Лавандере домом мод, и, видимо, по наследству, Натали передалась страсть к нарядам. Носить этого нам было абсолютно негде, правила академии требовали от студентов форменной одежды, но, кажется, девушке доставляло удовольствие просто иметь при себе все это великолепие: шелк, атлас, кружева, лье драгоценной канители и горы блесток.
— Это тебе, Гаррель, — протянула мне Натали картонную коробку, — с днем рождения.
— Спасибо!
Девятнадцать лет мне исполнилось первого числа ута, то есть, ровно месяц назад, и тогда я уже получила поздравительные открытки от всех своих друзей. Но подарок…
В коробке оказалось…
— Это, — сообщила девушка, заметив мои удивленно приподнявшиеся брови, — специальный дамский комплект для занятий гимнастикой. «Дом мод Бордело» получил от академии заказ на разработку и изготовление удобной одежды. Предположу, что наша кастелянша скоро объявит о новом денежном сборе.
— И ты решила помочь мне сэкономить? — переспросила я.
С деньгами у меня дела всегда обстояли неважнецки, подруги об этом подозревали. Нет, чисто теоретически, я была богаче любой из них. Прошлогодний кошель с луидорами, проклятый кошель Армана лежал у меня в комоде с тех самых пор, как мадам Арамис вернула его мне с формулировкой: «Ничего не знаю, пропажа нашлась, сами, мадемуазель Гаррель, решайте, как он у вас очутился». Сорок девять луидоров, а должно быть пятьдесят, один я успела потратить.
Натали рассмеялась:
— Гордячка Катарина! Нет, экономия ни при чем, просто захотела сделать приятное своим подругам. Марит, Маргот, извольте получить и свои подарки.
Девочки ахали, рассматривая короткие кюлоты из плотной ткани, приталеные камзолы и мягкие почти невесомые туфельки. Комплекты близняшек были зелеными, мой — голубым.
— Должны же вы, создания, начисто лишенные вкуса в одежде, получить хоть какую-то выгоду от дружбы с великолепной Натали Бордело, — веселилась означенная мадемуазель.
У Фабинет день рождения был всего на несколько дней позже моего, и я тоже заранее подготовила небольшие подарки — два гребня с изящной резьбой. Резьбу я нанесла собственноручно в артефакторной мастерской: две именные мудры и стилизованную мудру ветра, которая, как все знают, помогает волосам не спутываться при расчесывании. А потом, перед тем, как покрыть изделие лаком, постаралась напитать консонанту самыми дружескими чувствами и пожеланиями удачи.
К моему невероятному удивлению оказалось, что и костюмы для гимнастики тоже ручной работы.
— Вот этими вот ручками, — пояснила Натали, показывая нам исколотые иголками подушечки пальцев, — маменька с папенькой решили, что засадить меня на три месяца за шитье — самое великолепное решение.
Зная нашу Бордело, я предполагала, что причиной послужил какой-нибудь молодой человек, плененный страстными взглядами Натали и абсолютно ей не подходящий по мнению родни. Бордело воображала себя записной кокеткой.
Марит с Маргот тоже подготовились к встрече. От них я получила в подарок чудесный комплект для рисования: раскладной мольберт и зачарованную кисть.
— Мои драгоценные мадемуазели! — Дверь спальни распахнулась, впустив Эмери де Шанвера.
— Купидончик!
— Ну, ну, что за экспрессия? — мальчик по очереди расцеловал в щеки каждую из нас. — Марит — духи, Маргот — тоже духи, но с другим запахом, и, храни вас святой Партолон, от того, чтоб ими меняться. Для меня это последний шанс вас, Фабинет, различать. Натали, тебе вот… Знаю, что день рождения у тебя зимой. И что? Неужели виконт де Шанвер не может просто так тебе что-нибудь преподнести?
Он подарил Бордело брошь, ту самую, с изображением божка любви и страсти. Гербовую брошь Сэнт-Эмуров, с помощью которой, как я подозревала, Эмери общался со своей маменькой. «Ох! У него что-то произошло», — подумала я.
Купидон выглядел как обычно, ну да, слегка подрос, в одиннадцать лет это неудивительно, еще больше располнел. И это тоже не странно, он был дома, разумеется, любящая маман пичкала его сладостями. Но…
— Признайся, милый, — протянула Бордело, позволяя мальчику приколоть украшение себе на плечо, — ты со всем пылом влюблен в тетушку Натали.
Эмери фыркнул:
— Не сама ли тетушка обещала мне свидание, как только я достигну подходящего возраста?
Все рассмеялись, эти пикировки у купидона с Бордело проходили часто и всегда нас немало забавляли.
— И наконец, дамы, — Эмери поклонился, — моя самая драгоценная и любимейшая Катарина… Да, Натали, тут тебе придется погасить пламя ревности, Гаррель для меня выше всех. Итак…
В пухлых ладошках друга, которые он протягивал в мою сторону, лежали очки в проволочной золотой оправе.
Присев в реверансе, я торжественно приняла подарок:
— Благодарю, виконт. Другая мадемуазель могла бы упрекнуть вас, что вы невольно намекаете на ее плохое зрение…
— Намекаю? О том, что Гаррель близорука, не знает только слепой! Надевай! Ну!
Проволочные дужки удобно разместились за ушами, Эмери продолжил говорить:
— Итак, Кати, стекла зачарованы таким образом, что будут реагировать на освещение и твои личные эмоции. Сейчас они голубоватые, не эмоции, разумеется. Но, если ты подойдешь к окну, — он раздернул шторы, — вуа-ля! Темно-серый.
Несмотря на некоторое затемнение, видела я сквозь стекла прекрасно, лучше, чем без них.
— Спасибо, дружище. Не будешь любезен проводить меня к портшезу? Скоро бал-представление, а мне нужно отнести в новую спальню все свои подарки.
Девушки не возражали. В любом случае мы скоро опять увидимся, теперь мы не первогодки, а солидные студентки и непременно будем сегодня танцевать и веселиться.
— Что случилось? — спросила я Эмери напрямую, когда мы с ним вышли в коридор. — Ты поссорился с родителями?
Ах, нет, я все неправильно поняла. С родителями все великолепно, да он с ними почти не виделся. Герцогский замок Сент-Эмуров такой огромный… Папенька занят делами… Маменька…
— Кстати, Кати, у меня появился еще один брат, как ты понимаешь, младший.
Понятно. Маменька тоже была все время занята, малыш Эмери перестал быть малышом и чувствовал себя брошенным. Обычная детская ревность, Делфин мне о такой рассказывала. Купидон страдал и, по обыкновению, заедал свое горе. Что сказать? Как утешить?
Мальчик многозначительно усмехнулся:
— Однако, предположу, что твое желание со мной уединиться, вызвано интересом к моему другому брату — Арману де Шанверу маркизу Делькамбру?
— Давно по лбу не получал? — осведомилась я дружелюбно.
Купидон ахнул и, если бы его руки не были заняты моими пакетами, непременно всплеснул бы ими:
— Арману? По лбу? Какое неуважение! Ладно. Даже, если не желаешь, все равно расскажу. Братец провел год в своем поместье, никого не принимал. Балов не устраивал. Родители нанесли ему визит, краткий визит вежливости. Арман не помнит ничего из того, что у вас с ним произошло. Нет, Кати, маменька не спрашивала о тебе, разумеется. Откуда бы ей тебя знать? Она просто сообщила, что бедняжке подчистили память за четыре месяца, с момента его перехода на сорбирскую ступень и до первого дня ссылки.
— Какой кошмар, — пробормотала я. — А маркиз собирается вернуться в академию? Или, напротив, решил учебы не продолжать?
Эмери пожал плечами, вздохнул:
— Увы… Нет, я точно не знаю, но предчувствую, что райская жизнь в Заотаре для нас с тобой, Кати, закончилась. Арман непременно явится, чтоб…
Фразы Купидон не закончил, дверца портшезной колонны распахнулась, приглашая меня внутрь. Я села в кабинку, спутник сложил мне на колени подарки.
— Мадам Информасьен, будьте любезны, лазоревый этаж, — попросила я даму-призрака, которая управляла всей транспортной системой академии.
Портшез тронулся, Эмери помахал рукой на прощание.
Я все еще на что-то надеялась, на то, что молитвы простолюдинов исполняются, и Арман де Шанвер не вернется опять донимать младшего брата и портить жизнь мне. Надежда продлилась ровно три с половиной минуты, потому что, когда портшез остановился на этаже филидов, в фойе у колонны я увидела свой ночной кошмар — бывшего сорбира Шанвера. Невероятно длинные темные волосы, янтарные глаза, высокомерная осанка царедворца. Он был в коричневом с золотом камзоле, с драгоценным гербовым перстнем на пальце и, казалось, что этот лощеный аристократ по ошибке забрел в студенческий дортуар.
Сердце болезненно сжалось. Я шагнула из кабинки, прижимая к животу свои подарки. Здороваться или не здороваться? Лучше промолчать.
Арман посторонился, уступая дорогу, но, когда мне почти удалось его обойти, придержал мой локоть:
— Мы, кажется, знакомы, милая?
— Простите?
Янтарные глаза смотрели на меня с веселым недоумением:
— Очки? Неужели меня могла привлечь девица с такой конструкцией на носу?
— Не понимаю, о чем вы, — дернула я локтем, пальцы на нем еще сильнее сжались, так что не охнула я чудом.
— Катарина Гаррель, — проговорил Шанвер почти по слогам. — Девица в лазоревой форме, которую я не помню ни в голубом, ни в зеленом. Ну, разумеется, это может быть только пресловутая Шоколадница.
«Пресловутая? Да что он себе позволяет?» — подумала я, а вслух предположила:
— Или простушка-оватка, которой только в этом году удалось перейти на филидскую ступень? Неужели месье знает всех девушек академии?
— Не всех, — согласился маркиз. — Но это… — он указал на очки, — невозможно не заметить.
Увы, мое инкогнито продержалось недолго.
— Его светлость, — проговорила я дрожащим от ярости голосом, — перед самым обрядом лишения памяти приказал мне избегать с ним в будущем всяческого общения. Будущее наступило. Позвольте пройти!
Шанвер хмыкнул, отпустил мой локоть, немедленно удержал за плечо, потому что я попыталась отшатнуться, и указательным пальцем свободной руки надавил на дужку очков, заставляя их сползти почти на кончик носа:
— Хорошенькая… пикантная… глазки с поволокой, славный пухлый ротик…
Я сглотнула, от хриплого мужского голоса у меня внутри что-то сладко и болезненно сжалось. Точно также, как… Но тогда я была под действием заклятия! Кроме нелепой истомы у меня еще и приступы сомнамбулизма были. Заклятие развеялось, все прекратилось! Должно было прекратиться. Не важно!
Да чего я стою? Я уже давно не та прошлогодняя Катарина Гаррель, бесправная забитая провинциалка, не могущая двух слов связать пред ликом власть предержащих.
Дернув плечом, я отступила, все так же прижимая к животу коробки с подарками:
— Еще раз, Шанвер корпус филид, вы посмеете прикоснуться к моему лицу…
И подвесив прекрасную театральную паузу, я ретировалась. Все равно, придумать, что именно я сделаю, если он посмеет, не удалось.
Да уж, Кати, так себе представление. Размазня ты, форменная размазня.
Глава 2. Бал-представление
Делфин, вернувшись, нашла меня в нашей спальне. Я не могла найти себе места, встревоженно мерила шагами комнату.
— Наслышана, — сообщила подруга, прикрывая за собой дверь, — блистательная четверка Заотара снова в полном составе. Бофреман устроила праздник-воссоединение в саду оватских дортуаров.
