Может ему того, тайком завтрак пронести? Нет. Вдруг у него от моих потчеваний что-то в организме разладится, какие-нибудь тонкие чародейские настройки? Нет уж, Гелюшка, не лезь туда, где ничего не понимаешь. И так неладно получилось твоими стараниями. Да и не ходи к Крестовскому лишний раз, тебе же спокойнее — без сердцебиений и ногоподгибаний. Вечером домой вернешься, а завтра — на службу, Ольге Петровне с бумагами помогать. Не жизнь у тебя начнется, а бесконечный праздник! Тут я шмыгнула носом, потому что от открывающихся перспектив захотелось разреветься.
Я вернулась в комнату, растянулась на постели, засунув очки под подушку, и уже почти было задремала, потому что после сытной трапезы поспать — самое то. Мысли в голове шевелились простенькие, необязательные - я немножко подумала о несправедливости, о мужской гордыне, о том, какие у шефа белые и гладкие плечи, о пауках, которые снятся мне непрестанно почти каждую ночь.
А вот интересно, шеф сказал, что у всех чародеев из его списка есть алиби на момент убийства «вдовы Жихаревой», а потом перенес меня с собой на много верст в подвал приказа. Тогда что такое алиби для чародея, если он за пару мгновений может в любом месте оказаться? Ничто! Значит, если бы меня от дела не отодвинули, как бы я это самое дело распутывала? Думай, Геля, тебе голова для этого дадена!
Я бы разделила его на несколько «нитей». Первая — чародейская. Тут я пока не знаю, как подступиться, тут бы мне консультация понадобилась. Вторая ниточка — любовная. Я бы вызнала про всех мужчин, с которыми «Жихарева» дружбу водила, и сравнила бы списки — чардеев и любовников. Только вот все это и без меня уже сделали, в этом я уверена.
Третье. Венера из Парижа. Что у нее с покойной Анной Штольц общего? Мамаев? Кстати, и эту ниточку из рук выпускать нельзя, хотя она настолько явная, что просто не может быть верной.
Четвертая. Коляска разбойного приказа…
Пятая...
Нитей было уже много, я не могла их все держать в голове одновременно. Может потому и заснула. И мне, конечно же, приснился паук, только теперь пауком тем была я. Я сплетала ниточку за ниточкой, скрепляя обрывки знаний. Купец Жихарев, несчастная Анна, Мамаев, Петухов, Толоконников, шеф — всем находилось место в моей паутине. И мне было очень правильно и спокойно, я методично плела свою сеть и знала, что через какое-то время, пусть не сразу, ответ для меня станет очевиден.
Жаль, что я обо всем этом забыла, когда проснулась.
- Я тебе говорил, она тут! - орал кто-то над ухом. - Пусти, аспид! Рука! Ай!
- И зачем ты ее сюда притащил, окаянный? - басил Зорин. - Покалечил нам красавицу?
- Тише говорите, - увещевал Эльдар. - Семушка за стенкой, услышит, нам всем мало не покажется!
- Я ее без сознания на каретном дворе нашел, - оправдывался неклюд. – В кровище!
- У меня еще ожоги были, - сообщила я, не открывая глаз. - Как от гусеницы ядовитой.
- Чавэ! - Бесник потрогал меня за нос. - Бледненькая какая…
Я надела очки, села на кровати и строго проговорила:
- Что за балаган, господа, вы здесь устроили? Проявите уважение к страдальцам, обитающим в этой… обители!
Обитающим в обители! Перфектно, Геля! Твой учитель словесности велел бы тебе стоять в углу на горохе за эдакие экзерсисы.
- А зачем ты неклюдский пояс надел, Ванечка? - уже спокойнее спросила я Зорина, заметив у него под сюртуком знакомые серебряные пластины.
- Я с его помощью этого вон, - Зорин махнул в сторону неклюда, - искал.
- Далеко же ты меня искал, чардей, - скривился Бесник. - Ровно до вашего приказного дневального. Я, чавэ, - неклюд обернулся ко мне и опустился на краешек кровати с таким видом, будто дело обычное и у нас с ним так общаться давно заведено, - отмечаться в приказ пришел. Стою, значит, имя свое в книге отмечаний корябаю, тут налетает на меня эти два разбойника и давай пытать.
- Допрашивать! - Возразил Зорин.
- Пытать! - Припечатал неклюд и вытянул вперед руку, демонстрируя синяк на запястье. - С угрозами и членовредительствами!
- Это у них стиль такой в приказе, - успокоила я Бесника, припомнив как мне лично угрожал Крестовский. - Ну не до смерти же тебя запытали. Значит, ты меня, получается, спас?
- Получается.
- Спасибо. А когда ты меня на каретном дворе нашел, ты никого больше там не видел?
- Тень? Морок? - Бесник пожал алыми плечами. Страсть собеседника к вырвиглазным цветам сорочек меня несколько фраппировала. - Да я там, честно говоря, не присматривался и не принюхивался. Запах был гадостный, будто… - Неклюд поводил глазами из стороны в сторону, - будто и не человек там был.
- Понятно, - ввернула я любимое шефово словечко.
Если бы мне ничем таким в приказе заниматься не запретили, я бы первым делом каретный двор обыскала. Орудие, так сказать, преступления найти попыталась. Дубина? Отравленная гусеничная дубина! Только что придуманный предмет меня немало вдохновил.
Мамаев с Зориным тем временем попытались обустроиться для беседы. На кровати места для них не оставалось, Эльдар уселся на подоконник, Иван просто прислонился к стеночке, бормоча под нос что-то недовольное.
- Документы мне захватили? - спросил появившийся на пороге Крестовский.
- Что ж вы всей честной компанией к барышне-то ввалились? - лекарь Матвей Кузьмич тоже не желал остаться в стороне.
Зорин порылся во внутреннем кармане сюртука и достал трубочку бумаг:
- Вот все, что под руку попало.
Шеф зашуршал документами, высокомерным жестом согнал с моей кровати Бесника и занял его место. Я почувствовала себя крайне неуютно, поискала глазами, на ком бы свой взор успокоить, и выбрала лекаря. Матвей Кузьмич смотрел сурово, почему-то не на нарушителей лазаретного спокойствия, а на меня, страдалицу.
- Кхм… - кашлянула я значительно. - Тут лекарь велел мне Беснику кое-что рассказать.
Все, кроме шефа, погруженного в чтение, навострили ушки.
- Что, чавэ?
- Я не чародейка!
- И чего?
- А того, что ты тут лекарю начальственному три бочки арестантов про наше обручение наплел, и Матвей Кузьмич беспокоится, что негоже тебе с простецкой барышней шашни крутить.
- Так я и не имел ничего такого в виду, - неклюд пригладил ладонью свою эспаньолку. - Ну так, для красного словца приврал.
Мне стало немножко обидно, самую чуточку, и только мои высокие суфражистские идеалы остановили готовые сорваться с губ злые слова. Ну и еще смех шефа — веселый, но оттого мне еще более обидный. Я перевела пылающий праведным гневом взор на начальство. Начальство ржало, аки конь.
- И два раза провернув, - непонятно хохотнул Крестовский напоследок и отложил бумаги. - А вы, Попович, вообще скорописи не обучались?
Я еще прибавила градус праведного гнева и промолчала со значением.
- И в каждом слове по три ошибки!
«А хорошо, что мне на службе револьвера не выдали, - подумалось мне вдруг. - А то бы любовались мы сейчас на аккуратную дырочку меж золотистых львиных бровей».
- И что у вас за ненависть к букве «ять»? - Шеф не догадывался о нависшей над ним опасности.
- Она у меня западает, ваше высокородие. Починка пользованных самописцев в чародейском приказе оставляет желать лучшего.
- Вот этим вы в первую очередь и займетесь, - начальство, видимо, решило меня добить сегодня унижением. - Почините самописец, затем, - шеф положил мне на грудь, прямо поверх простыни, документы, - перепечатаете протокол допроса без единой ошибки. Вы поняли, Попович?
- Так точно, - кисло ответила я.
- Когда вас отсюда отпускают? - Сапфировые очи Крестовского посмотрели на лекаря.
- Мы вечером хотели, - сказал Матвей Кузьмич, - Ну да раз такое дело, а барышня ваша здорова, то можно и сейчас. Тем более что кавалеров барышню сопроводить у нас преизбыток.
Преизбыток моих кавалеров демонстрировал желание меня сразу же упаковать и транспортировать как можно дальше из белоснежных стен лазарета.
- Одежду мне хоть вернут?
- Конечно, голубушка, - Матвей Кузьмич так хотел от меня избавиться, а со мной и от набившихся в комнату чардеев и прочих волшебных сущностей, что ринулся в коридор, закричал там вполголоса, призывая служителей.
Крестовский поднялся с моей постели:
- Пока Попович будет здесь прихорашиваться, вы, орлы, за мной!
Видно, Бесник себя орлом не считал, потому что за мужчинами не последовал.
- Не берегут они тебя, - проговорил задумчиво, когда за чардеями закрылась дверь.
- А чего меня беречь? Чай, не сахарная. Но ты бы тоже вышел, мне одеться надобно.
- Конечно, - с готовностью ответил неклюд и сел на постель. - Я вот что думаю, чавэ… Это же кто-то из своих тебя по головушке приложил.
- С чего такие мысли?
- Ну смотри, с каретного двора никто не выходил, но и на дворе не оставался. Значит, этот кто-то в присутствии скрылся.
- Там дверь есть?
- Есть, а от нее по лесенке сразу на другой этаж подняться можно.
- Не обязательно кто-то из наших, - покачала я головой. - Там и из разбойного приказа люди у нас были, и просто с улицы кто-то мог зайти, а потом через нижнюю приемную убежать.
- Нет! В приемной дневальный дежурит, мимо не проскочишь. Ваши это. Ну, или правда, разбойные.
Я поняла, что владельца коляски мне хочется обнаружить очень и очень.
- Ты говорил, запах там особый учуял?
- Поганый. Ну вроде как гаджо.
- Что? - слово было мне незнакомо.
- Ну, изгой, проклятый. У нас бывает, когда неклюда изгоняют за проступок, за серьезный проступок, за преступление.
- И что, они сразу после изгнания пахнуть начинают?
- Да, - Бесник пожал плечами. - Навроде как душа заживо гниет.
- А ты таких вот… гаджо в Мокошь-граде не встречал?
- Нет. Они обычно людей избегают, им отшельничать приходится.
В комнату вошла давешняя тетушка в переднике, несла она мою одежду — коричневое гимназическое платье с юбкой плиссе, ботинки, дамскую мелочевку, которую нам обществом предписано под одежду поддевать.
- Пойду я? - пружинно поднялся Бесник. - Я же вчера специально так подгадал, чтоб под вечер в присутствие явиться, да тебя до дома проводить.
- Ты только ухаживать за мной не удумай! - Строго проговорила я. - Ничего у нас не сладится. Я — суфражистка!
- А пахнешь, как барышня, - сверкнул глазами неклюд, - лавандой и персиком. Так и быть, ухаживать не буду, но присматривать ты мне не запретишь.
- А толку? Я — сыскарь, сама как-нибудь со своей охраной справлюсь.
- Уже не справилась, чавэ. Свидимся еще.
И Бесник ушел. Тетушка была так любезна, что даже помогла мне одеться. Я с удовольствием отметила, что одежда чистая и отглаженная, и от всей души поблагодарила служительницу.
Один провожатый только что меня покинул, и я решила добыть себе другого, тем паче, что сборище претендентов проходило в соседней комнате. Я пригладила волосы, подхватила с постели протоколы, которые мне придется переписывать, и решительно пошла к Крестовскому. У приоткрытой двери задержалась, прислушалась - потому что прислушиваться в сыскном деле положено, хотя обществом и порицается. Говорил шеф:
- Это единственный вариант как-то загасить скандал в самом разгаре. Эльдар, я надеюсь, ты поступишь правильно.
Мамаев что-то негромко ответил, что именно, я не расслышала.
- Потерять сейчас Попович мы себе позволить не можем. И дело даже не в ее странных талантах, а…
Опять забормотал Мамаев.
- Место плохое, согласен. Круглосуточное наблюдение там поставь, навесь на нее обереги. Когда? Ну, положим, в субботу. … У обер-полицмейстера торжественный прием в честь юбилея…
Меня просто раздирало любопытство, я почти просунула голову в дверную щель, створка поехала в сторону, скрипнула.
- Я готова, - сообщила я скучным голосом, делая вид, что у меня в обычае темечком двери открывать.
- Так мы пойдем? - Эльдар Давидович изобразил радость и готовность следовать за мной. - Домой тебя, букашечка, доставлю. Отдохнешь, поспишь.
- Евангелина Романовна отправится со мной в приказ, - в голосе Зорина была начальственная строгость. - Ты, Эльдарушка, исполняй, что тебе поручено, а мне пояс неклюдский на место вернуть надобно.
- И это настолько важная работа, что без меня никак, - закончила я.
Мы попрощались с Крестовским и отправились на свободу с чистой совестью. Ехать было решено втроем. В коляске я развернула злосчастный протокол допроса. Хохотать мне не хотелось, хотелось прикрыть листами раскрасневшееся лицо и тихонечко помереть. И два раза провернув... Стыдоба! Еще и эссе свое про убийство купца Жихарева в формуляр поместить умудрилась! И «ять» эта, лезущая во все слова многократно. Не бывает в нашем языке слов с тремя «ять» подряд! Ну, разве что «длинношеее»? Да только вот у меня таких длинношеих в каждом предложении с пяток наберется!
Я подняла глаза на попутчиков. Чардеи делали вид, что ничего не знают, ничего не понимают и каракуль моих отродясь не читывали. Врали.
Мамаев велел кучеру остановиться у какого-то переулка и, попрощавшись, отправился по своим делам. Зорин молчал, подставив лицо солнцу. Я страдала. Потом страдания кончились. Со мной рядом сидел чардей, а мне нужно было о кое-каких волшебных делах проконсультироваться. Я кашлянула и выложила Ивану Ивановичу свои размышления, касаемые перемещения чародеев в пространстве.
Зорин охотно ответил:
- Тут такое дело, Гелечка, - так, как Крестовский, по земляным жилам просочиться не может более никто. Способности у всех разные, ну то есть — разнонаправленные. Вот, к примеру, я владею магией более ментальной —какого охламона путами спеленать, горе отвести, полечить в меру своих возможностей. Эльдарушка — боец, так что ни обездвижить противника, ни заморочить не сможет. Зато щиты у него получаются — залюбуешься. А Семен…
- Я сейчас не о Крестовском, - перебила я, презрев вежливость. - Что, из того списка великих чардеев, с которым шеф работал, никто не мог явиться к покойной Анне Штольц и так же быстро исчезнуть?
- Никто. Кроме Семена только Митенька так умел, у них виды магии в чем-то схожи.
- Дмитрий Уваров? И его в том списке не было?
- Митька в скорбном доме, под круглосуточной охраной.
Зорин меня не убедил, но то, что хотела, я узнала.
Мы подъехали к присутствию, Иван пошел в подвалы — неклюдов пояс на место возвращать, а я поднялась в приемную, где была встречена встревоженной и бледненькой Лялей.
- Это что? - после обязательных приветствий я указала на очки с задымленными стеклами, надетые на девушку.
Ляля оглянулась по сторонам
- Не говори только никому, - и сняла очки.
Глаза Ольги Петровны были разными: правый — обычно голубым, а левый — черным с золотистым поперечным зрачком на манер кошачьего.
- До вечера пройти должно, а сейчас…
Ляля всхлипнула и водрузила очки на место.
- Ты наколдовала что-то?
- Не с моими талантами, - грустно сказала девушка. - У меня от чародейства — одно слово, а сил с гулькин нос.
Ляля опустила голову, я проследовала за ее взглядом, на коротких ноготках расцветали лиловые, под цвет платья, лилиии.
- Твой дар — внешность изменять?
- Немножко. Эх, если б я была мужчиной…
- А, что, между женщин великих чардеев не бывает? - Я покопалась в памяти, выуживая факты. - Ну там, Марья Моревна же была или Моргана, к примеру, аглицкая.
- Бывают. Единицы и не в каждом поколении.
«Вот ведь несправедливость какая! - Суфражистка во мне мысленно подняла голову. - И тут мужикам свезло! Несправедливость какая вселенская!»
Я вернулась в комнату, растянулась на постели, засунув очки под подушку, и уже почти было задремала, потому что после сытной трапезы поспать — самое то. Мысли в голове шевелились простенькие, необязательные - я немножко подумала о несправедливости, о мужской гордыне, о том, какие у шефа белые и гладкие плечи, о пауках, которые снятся мне непрестанно почти каждую ночь.
А вот интересно, шеф сказал, что у всех чародеев из его списка есть алиби на момент убийства «вдовы Жихаревой», а потом перенес меня с собой на много верст в подвал приказа. Тогда что такое алиби для чародея, если он за пару мгновений может в любом месте оказаться? Ничто! Значит, если бы меня от дела не отодвинули, как бы я это самое дело распутывала? Думай, Геля, тебе голова для этого дадена!
Я бы разделила его на несколько «нитей». Первая — чародейская. Тут я пока не знаю, как подступиться, тут бы мне консультация понадобилась. Вторая ниточка — любовная. Я бы вызнала про всех мужчин, с которыми «Жихарева» дружбу водила, и сравнила бы списки — чардеев и любовников. Только вот все это и без меня уже сделали, в этом я уверена.
Третье. Венера из Парижа. Что у нее с покойной Анной Штольц общего? Мамаев? Кстати, и эту ниточку из рук выпускать нельзя, хотя она настолько явная, что просто не может быть верной.
Четвертая. Коляска разбойного приказа…
Пятая...
Нитей было уже много, я не могла их все держать в голове одновременно. Может потому и заснула. И мне, конечно же, приснился паук, только теперь пауком тем была я. Я сплетала ниточку за ниточкой, скрепляя обрывки знаний. Купец Жихарев, несчастная Анна, Мамаев, Петухов, Толоконников, шеф — всем находилось место в моей паутине. И мне было очень правильно и спокойно, я методично плела свою сеть и знала, что через какое-то время, пусть не сразу, ответ для меня станет очевиден.
Жаль, что я обо всем этом забыла, когда проснулась.
- Я тебе говорил, она тут! - орал кто-то над ухом. - Пусти, аспид! Рука! Ай!
- И зачем ты ее сюда притащил, окаянный? - басил Зорин. - Покалечил нам красавицу?
- Тише говорите, - увещевал Эльдар. - Семушка за стенкой, услышит, нам всем мало не покажется!
- Я ее без сознания на каретном дворе нашел, - оправдывался неклюд. – В кровище!
- У меня еще ожоги были, - сообщила я, не открывая глаз. - Как от гусеницы ядовитой.
- Чавэ! - Бесник потрогал меня за нос. - Бледненькая какая…
Я надела очки, села на кровати и строго проговорила:
- Что за балаган, господа, вы здесь устроили? Проявите уважение к страдальцам, обитающим в этой… обители!
Обитающим в обители! Перфектно, Геля! Твой учитель словесности велел бы тебе стоять в углу на горохе за эдакие экзерсисы.
- А зачем ты неклюдский пояс надел, Ванечка? - уже спокойнее спросила я Зорина, заметив у него под сюртуком знакомые серебряные пластины.
- Я с его помощью этого вон, - Зорин махнул в сторону неклюда, - искал.
- Далеко же ты меня искал, чардей, - скривился Бесник. - Ровно до вашего приказного дневального. Я, чавэ, - неклюд обернулся ко мне и опустился на краешек кровати с таким видом, будто дело обычное и у нас с ним так общаться давно заведено, - отмечаться в приказ пришел. Стою, значит, имя свое в книге отмечаний корябаю, тут налетает на меня эти два разбойника и давай пытать.
- Допрашивать! - Возразил Зорин.
- Пытать! - Припечатал неклюд и вытянул вперед руку, демонстрируя синяк на запястье. - С угрозами и членовредительствами!
- Это у них стиль такой в приказе, - успокоила я Бесника, припомнив как мне лично угрожал Крестовский. - Ну не до смерти же тебя запытали. Значит, ты меня, получается, спас?
- Получается.
- Спасибо. А когда ты меня на каретном дворе нашел, ты никого больше там не видел?
- Тень? Морок? - Бесник пожал алыми плечами. Страсть собеседника к вырвиглазным цветам сорочек меня несколько фраппировала. - Да я там, честно говоря, не присматривался и не принюхивался. Запах был гадостный, будто… - Неклюд поводил глазами из стороны в сторону, - будто и не человек там был.
- Понятно, - ввернула я любимое шефово словечко.
Если бы мне ничем таким в приказе заниматься не запретили, я бы первым делом каретный двор обыскала. Орудие, так сказать, преступления найти попыталась. Дубина? Отравленная гусеничная дубина! Только что придуманный предмет меня немало вдохновил.
Мамаев с Зориным тем временем попытались обустроиться для беседы. На кровати места для них не оставалось, Эльдар уселся на подоконник, Иван просто прислонился к стеночке, бормоча под нос что-то недовольное.
- Документы мне захватили? - спросил появившийся на пороге Крестовский.
- Что ж вы всей честной компанией к барышне-то ввалились? - лекарь Матвей Кузьмич тоже не желал остаться в стороне.
Зорин порылся во внутреннем кармане сюртука и достал трубочку бумаг:
- Вот все, что под руку попало.
Шеф зашуршал документами, высокомерным жестом согнал с моей кровати Бесника и занял его место. Я почувствовала себя крайне неуютно, поискала глазами, на ком бы свой взор успокоить, и выбрала лекаря. Матвей Кузьмич смотрел сурово, почему-то не на нарушителей лазаретного спокойствия, а на меня, страдалицу.
- Кхм… - кашлянула я значительно. - Тут лекарь велел мне Беснику кое-что рассказать.
Все, кроме шефа, погруженного в чтение, навострили ушки.
- Что, чавэ?
- Я не чародейка!
- И чего?
- А того, что ты тут лекарю начальственному три бочки арестантов про наше обручение наплел, и Матвей Кузьмич беспокоится, что негоже тебе с простецкой барышней шашни крутить.
- Так я и не имел ничего такого в виду, - неклюд пригладил ладонью свою эспаньолку. - Ну так, для красного словца приврал.
Мне стало немножко обидно, самую чуточку, и только мои высокие суфражистские идеалы остановили готовые сорваться с губ злые слова. Ну и еще смех шефа — веселый, но оттого мне еще более обидный. Я перевела пылающий праведным гневом взор на начальство. Начальство ржало, аки конь.
- И два раза провернув, - непонятно хохотнул Крестовский напоследок и отложил бумаги. - А вы, Попович, вообще скорописи не обучались?
Я еще прибавила градус праведного гнева и промолчала со значением.
- И в каждом слове по три ошибки!
«А хорошо, что мне на службе револьвера не выдали, - подумалось мне вдруг. - А то бы любовались мы сейчас на аккуратную дырочку меж золотистых львиных бровей».
- И что у вас за ненависть к букве «ять»? - Шеф не догадывался о нависшей над ним опасности.
- Она у меня западает, ваше высокородие. Починка пользованных самописцев в чародейском приказе оставляет желать лучшего.
- Вот этим вы в первую очередь и займетесь, - начальство, видимо, решило меня добить сегодня унижением. - Почините самописец, затем, - шеф положил мне на грудь, прямо поверх простыни, документы, - перепечатаете протокол допроса без единой ошибки. Вы поняли, Попович?
- Так точно, - кисло ответила я.
- Когда вас отсюда отпускают? - Сапфировые очи Крестовского посмотрели на лекаря.
- Мы вечером хотели, - сказал Матвей Кузьмич, - Ну да раз такое дело, а барышня ваша здорова, то можно и сейчас. Тем более что кавалеров барышню сопроводить у нас преизбыток.
Преизбыток моих кавалеров демонстрировал желание меня сразу же упаковать и транспортировать как можно дальше из белоснежных стен лазарета.
- Одежду мне хоть вернут?
- Конечно, голубушка, - Матвей Кузьмич так хотел от меня избавиться, а со мной и от набившихся в комнату чардеев и прочих волшебных сущностей, что ринулся в коридор, закричал там вполголоса, призывая служителей.
Крестовский поднялся с моей постели:
- Пока Попович будет здесь прихорашиваться, вы, орлы, за мной!
Видно, Бесник себя орлом не считал, потому что за мужчинами не последовал.
- Не берегут они тебя, - проговорил задумчиво, когда за чардеями закрылась дверь.
- А чего меня беречь? Чай, не сахарная. Но ты бы тоже вышел, мне одеться надобно.
- Конечно, - с готовностью ответил неклюд и сел на постель. - Я вот что думаю, чавэ… Это же кто-то из своих тебя по головушке приложил.
- С чего такие мысли?
- Ну смотри, с каретного двора никто не выходил, но и на дворе не оставался. Значит, этот кто-то в присутствии скрылся.
- Там дверь есть?
- Есть, а от нее по лесенке сразу на другой этаж подняться можно.
- Не обязательно кто-то из наших, - покачала я головой. - Там и из разбойного приказа люди у нас были, и просто с улицы кто-то мог зайти, а потом через нижнюю приемную убежать.
- Нет! В приемной дневальный дежурит, мимо не проскочишь. Ваши это. Ну, или правда, разбойные.
Я поняла, что владельца коляски мне хочется обнаружить очень и очень.
- Ты говорил, запах там особый учуял?
- Поганый. Ну вроде как гаджо.
- Что? - слово было мне незнакомо.
- Ну, изгой, проклятый. У нас бывает, когда неклюда изгоняют за проступок, за серьезный проступок, за преступление.
- И что, они сразу после изгнания пахнуть начинают?
- Да, - Бесник пожал плечами. - Навроде как душа заживо гниет.
- А ты таких вот… гаджо в Мокошь-граде не встречал?
- Нет. Они обычно людей избегают, им отшельничать приходится.
В комнату вошла давешняя тетушка в переднике, несла она мою одежду — коричневое гимназическое платье с юбкой плиссе, ботинки, дамскую мелочевку, которую нам обществом предписано под одежду поддевать.
- Пойду я? - пружинно поднялся Бесник. - Я же вчера специально так подгадал, чтоб под вечер в присутствие явиться, да тебя до дома проводить.
- Ты только ухаживать за мной не удумай! - Строго проговорила я. - Ничего у нас не сладится. Я — суфражистка!
- А пахнешь, как барышня, - сверкнул глазами неклюд, - лавандой и персиком. Так и быть, ухаживать не буду, но присматривать ты мне не запретишь.
- А толку? Я — сыскарь, сама как-нибудь со своей охраной справлюсь.
- Уже не справилась, чавэ. Свидимся еще.
И Бесник ушел. Тетушка была так любезна, что даже помогла мне одеться. Я с удовольствием отметила, что одежда чистая и отглаженная, и от всей души поблагодарила служительницу.
Один провожатый только что меня покинул, и я решила добыть себе другого, тем паче, что сборище претендентов проходило в соседней комнате. Я пригладила волосы, подхватила с постели протоколы, которые мне придется переписывать, и решительно пошла к Крестовскому. У приоткрытой двери задержалась, прислушалась - потому что прислушиваться в сыскном деле положено, хотя обществом и порицается. Говорил шеф:
- Это единственный вариант как-то загасить скандал в самом разгаре. Эльдар, я надеюсь, ты поступишь правильно.
Мамаев что-то негромко ответил, что именно, я не расслышала.
- Потерять сейчас Попович мы себе позволить не можем. И дело даже не в ее странных талантах, а…
Опять забормотал Мамаев.
- Место плохое, согласен. Круглосуточное наблюдение там поставь, навесь на нее обереги. Когда? Ну, положим, в субботу. … У обер-полицмейстера торжественный прием в честь юбилея…
Меня просто раздирало любопытство, я почти просунула голову в дверную щель, створка поехала в сторону, скрипнула.
- Я готова, - сообщила я скучным голосом, делая вид, что у меня в обычае темечком двери открывать.
- Так мы пойдем? - Эльдар Давидович изобразил радость и готовность следовать за мной. - Домой тебя, букашечка, доставлю. Отдохнешь, поспишь.
- Евангелина Романовна отправится со мной в приказ, - в голосе Зорина была начальственная строгость. - Ты, Эльдарушка, исполняй, что тебе поручено, а мне пояс неклюдский на место вернуть надобно.
- И это настолько важная работа, что без меня никак, - закончила я.
Мы попрощались с Крестовским и отправились на свободу с чистой совестью. Ехать было решено втроем. В коляске я развернула злосчастный протокол допроса. Хохотать мне не хотелось, хотелось прикрыть листами раскрасневшееся лицо и тихонечко помереть. И два раза провернув... Стыдоба! Еще и эссе свое про убийство купца Жихарева в формуляр поместить умудрилась! И «ять» эта, лезущая во все слова многократно. Не бывает в нашем языке слов с тремя «ять» подряд! Ну, разве что «длинношеее»? Да только вот у меня таких длинношеих в каждом предложении с пяток наберется!
Я подняла глаза на попутчиков. Чардеи делали вид, что ничего не знают, ничего не понимают и каракуль моих отродясь не читывали. Врали.
Мамаев велел кучеру остановиться у какого-то переулка и, попрощавшись, отправился по своим делам. Зорин молчал, подставив лицо солнцу. Я страдала. Потом страдания кончились. Со мной рядом сидел чардей, а мне нужно было о кое-каких волшебных делах проконсультироваться. Я кашлянула и выложила Ивану Ивановичу свои размышления, касаемые перемещения чародеев в пространстве.
Зорин охотно ответил:
- Тут такое дело, Гелечка, - так, как Крестовский, по земляным жилам просочиться не может более никто. Способности у всех разные, ну то есть — разнонаправленные. Вот, к примеру, я владею магией более ментальной —какого охламона путами спеленать, горе отвести, полечить в меру своих возможностей. Эльдарушка — боец, так что ни обездвижить противника, ни заморочить не сможет. Зато щиты у него получаются — залюбуешься. А Семен…
- Я сейчас не о Крестовском, - перебила я, презрев вежливость. - Что, из того списка великих чардеев, с которым шеф работал, никто не мог явиться к покойной Анне Штольц и так же быстро исчезнуть?
- Никто. Кроме Семена только Митенька так умел, у них виды магии в чем-то схожи.
- Дмитрий Уваров? И его в том списке не было?
- Митька в скорбном доме, под круглосуточной охраной.
Зорин меня не убедил, но то, что хотела, я узнала.
Мы подъехали к присутствию, Иван пошел в подвалы — неклюдов пояс на место возвращать, а я поднялась в приемную, где была встречена встревоженной и бледненькой Лялей.
- Это что? - после обязательных приветствий я указала на очки с задымленными стеклами, надетые на девушку.
Ляля оглянулась по сторонам
- Не говори только никому, - и сняла очки.
Глаза Ольги Петровны были разными: правый — обычно голубым, а левый — черным с золотистым поперечным зрачком на манер кошачьего.
- До вечера пройти должно, а сейчас…
Ляля всхлипнула и водрузила очки на место.
- Ты наколдовала что-то?
- Не с моими талантами, - грустно сказала девушка. - У меня от чародейства — одно слово, а сил с гулькин нос.
Ляля опустила голову, я проследовала за ее взглядом, на коротких ноготках расцветали лиловые, под цвет платья, лилиии.
- Твой дар — внешность изменять?
- Немножко. Эх, если б я была мужчиной…
- А, что, между женщин великих чардеев не бывает? - Я покопалась в памяти, выуживая факты. - Ну там, Марья Моревна же была или Моргана, к примеру, аглицкая.
- Бывают. Единицы и не в каждом поколении.
«Вот ведь несправедливость какая! - Суфражистка во мне мысленно подняла голову. - И тут мужикам свезло! Несправедливость какая вселенская!»
