Крестовский скупо улыбнулся.
- Кстати, - канцлер уселся на диван, закинул ногу на ногу и кивнул собеседнику, приглашая и его присесть. - Нумер оплачен до утра, как и знойная андалузская куртизанка, к этому нумеру приписанная. Так что, если возникнет желание…
Семен, все так же улыбаясь, покачал головой.
- А вот это зря, - укорил его канцлер. - Молодость - она один раз дается, и пролетает в мгновение ока. И ежели не тратить ее на барышень и винопития, в старости останется только сожалеть об упущенных наслаждениях.
Брют вздохнул, как бы демонстрируя свои личные сожаления.
- Ну-с, мой юный друг, поведайте старику о своих новостях.
- Что именно интересует, ваше высокопревосходительство? - Осторожно спросил Крестовский, презрев предложение покровителя общаться без чинов. - Пока я подтвердил свои догадки касательно причастности известного нам лица к делу о паучьих убийствах. Полный отчет будет предоставлен в тайную канцелярию к концу следующей недели. Неклюдский пояс отправлен в государево хранилище...
- К черту пояс! - Прервал его собеседник. - Про барышню твою расскажи. Ходят слухи, что Петухов тебе суфражистку в приказ подсунул! Да еще и простушку-немагичку!
Семен Аристархович приподнял брови:
- Однако я не ожидал, что наши внутренние….
- Брось! Петухов еще с червеня всем направо и налево рассказывал, какую свинью подсунул надменным чардеям. Так что она? Хороша ваша хрюшка?
- Господин обер-полицмейстер и о ее ...гм… мировоззрении был осведомлен?
- Да нет, только про то, что барышня. И очень этим фактом потешался. Не тяните, молодой человек. Она хороша?
Канцлер, как обычно, поминутно менял обращение, переходя с «ты» на «вы», и нисколько этим не озабочивался.
- Толковая, - ответил Крестовский искренне. - Умна, логично мыслит, учится на лету, сыскным талантом не обделена.
Брют поморщился:
- Да что там до ее талантов… Уродина?
- Да нет, вполне… - Семен чуточку запнулся, поняв, что слово «хорошенькая» из его уст может быть истолковано превратно, - обычной внешности.
- Роман с кем-то закрутила?
- Эльдар Давидович Мамаев, мой непосредственный подчиненный, будет просить ее руки в субботу на приеме у обер-полицмейстера.
- А вот это славно, - сказал Юлий Францевич и поднялся с места. - А то я, знаешь ли, грешным делом подумал, что новая барышня в приказе тебя примется окучивать. Суфражистка свободных взглядов, да еще и умна, против такого, думал я, старик, моему Семушке не устоять. А она, вишь, решила на нижестоящую должность разменяться. Молодец девчонка, хвалю.
Семен тоже поднялся с места, ибо сидеть в присутствии старшего, по возрасту либо по званию, было неприлично. Разговор его немало озадачил, его цели он не понимал.
- Рыжая еще, - продолжал канцлер, снимая с вешалки свою шляпу. - А ваша страсть к рыжим, Семен Аристархович, всем известна. Кстати, андалузка эта, которую я тебе до утра оплатил, тоже рыжая, говорят, и манер самых что ни на есть приличных. Я специально такую заказывал и велел приодеть ее поскромнее.
- Ваше высокопревосходительство, - остановил Крестовский уже выходящего за дверь канцлера. - Прошу извинить мое скудоумие, но не могли бы вы мне пояснить…
- А чего пояснять, Семушка, - Брют открыл дверь и вышел в коридор. - Планы у меня на твой счет большие, ты же мне, старику-бобылю, заместо сына,не хочу, чтоб ты на курсисточек разменивался. Так вот и стараюсь по-стариковски тебя развлечь да на путь истинный направить. Не благодари… А вот, кстати, и наш экзотический цветок.
По коридору к ним навстречу шла рыжая девица в премилой шляпке и бледно-зеленом платье, украшенном лентами. В первую очередь Семен подумал, что у здешних обитательниц странное представление о скромности нарядов, а во вторую похолодел, потому как по коридору «Сада наслаждений» несмело ступала Евангелина Романовна Попович, чиновник восьмого класса. Крестовский умел думать быстро. Прежде чем Геля успела открыть рот, он сдернул с нее очки и ухватил девушку за плечо.
- Я передумал, Юлий Францевич. Негоже от таких подарков отказываться.
Канцлер умильно хихикнул и махнул рукой.
Пока Брют шел по коридору, Семен не отпускал Гелиного плеча, а когда канцлер повернулся уже у самого выхода, чтоб полюбоваться на обращение с его подарком, наклонился к девушке:
- Не пищите, Попович, это надо для дела.
Он проговорил эти слова едва слышным шепотом, глядя в испуганные зеленые глаза, а потом с чувством ее поцеловал.
Геля не издала ни звука, слегка обмякнув, Семен, не желая оборачиваться и проверять, смотрит ли все еще на них Брют, затолкал ее в нумер, не прерывая поцелуя.
В четверг после обеда, неожиданно долгого и сытного, я усиленно боролась с дремой, служа на благо Отечества, и даже помыслить не могла, что уже через несколько часов окажусь в столичном… кхм… лупанарии, с собственным начальством и в самой что ни на есть пикантной ситуации. Однако, обо всем по порядку.
Я колотила по клавишам послушного теперь самописца, шеф тихонько сидел в кабинете. Ляля пробежала к нему с каким-то хозяйственным вопросом, чтоб сразу умчаться. Зорин все не возвращался, впрочем, как и Мамаев. Старания мои во владении скорописью, как мне казалось, принесли некий результат - я уже могла почти не смотреть на клавиши, позволив рукам самостоятельно решать, подушечку какого пальца в каждом случае задействовать. Вечером меня ждало театральное представление и я немного поразмышляла, какое из двух нарядных платьев мне надеть. Варианта было всего два: шелковое черное с довольно смелым вырезом, которое я сочла для сегодняшнего случая излишне нарядным, мысленно отложив его на субботу - меня, конечно, на прием к обер-полицмейстеру еще никто официально не пригласил, но, зная шефа, можно было предсказать, что повеление я получу минуты за полторы до приема - и мятно-зеленое, которое матушка величала «барышня в поиске». Ко второму платью полагалась шляпка, моя любимая, между прочим, и я уже предвкушала, как выпущу локоны из-под отделочных кружев. Рыжим зеленое вообще-то к лицу, особенно если с оттенком глаз гармонирует. Мне даже стало немножко жалко эдакую красоту тратить на Мамаева.
- Я домой телефонировала, - сообщила входящая в приемную Ляля, - с аппарата, который у нас на первом этаже установлен. Велела мне платье для вечернего выхода подвезти.
- Перфектно! Значит, у меня переоденемся.
- А еще возьмем дядюшкину коляску. Она ему все равно без надобности, а мы с удобством до места доберемся.
Все складывалось наилучшим образом. События сегодняшнего дня, страшные, грустные, а иногда и просто противные, отодвинулись куда-то на периферию сознания, настроение сначала вошло в норму, а после и вовсе улучшилось. Через некоторое время я уже мурлыкала под нос модный в этом сезоне шлягер.
За полчаса до окончания присутственного времени шеф вышел из кабинета, вежливо с нами попрощался, велел на работе не засиживаться и удалился в неведомые дали. Ляля повеление восприняла буквально, заполошно вскочив со своего места:
- Поторопись, Гелечка. Сегодня мы будем не чиновницами приказными, а просто барышнями при приличном кавалере!
Ольга Петровна, кажется, радовалась предстоящему развлечению. Вот и славно, вот и хорошо, значит, не сердится она на меня более, и дружбе нашей девичьей ничто не грозит.
Коляска ждала нас у подъездной лестницы, багажная полка ее была занята кофром, шляпной коробкой двухаршинного обхвата и огроменным тюком некрашеной мешковины в оплетке конопляных шнуров. Да уж, подготовилась Ляля с размахом!
- Подумают, что мы труп в багаже перевозим, - несколько неудачно пошутила я.
- Да пусть что угодно думают, - отмахнулась девушка. - До досужих сплетен мне дела нет.
Кучер, пожилой уже кряжистый дядька с крючковатым носом и черными глазами, откинул подножку.
- Это Палюля, - кивнула мне Ляля, взбираясь в коляску. - Обычно он меня возит.
Кучер подал мне руку, помогая подняться.
- Вы неклюд? - спросила я, потому что во внешности петуховского слуги почудились мне знакомые черты.
- Был неклюд, да весь вышел, ваше бродь, - хрипло отозвался тот, до меня донесся удушливый, какой-то гнилостный запашок. - Устраивайтесь, домчу с ветерком.
Всю дорогу до своего дома я была рассеяна. Меня почему-то тревожил Лялин неклюд, да и коляска казалась знакомой, можно сказать, до боли. Я даже время от времени прикасалась к затылку, памятуя тот удар по голове.
- А давно он у вас служит? - спросила я Лялю громким шепотом, указывая на кучера.
- Сколько себя помню. Дядюшка, когда в Эстляндии служил, арестовал его за конокрадство, да пожалел почему-то, через строй под шпицрутены не отправил. С тех пор Палюля семье Петуховых предан.
У меня в голове щелкнуло. Неклюд, изгнанник, Петухов, Эстляндская волость. Картинка почти сложилась. Мне срочно нужно было поговорить с шефом.
- Ты знаешь, где его высокородие живет?
- Крестовский? Даже не представляю. Меня к нему на квартиру не посылали ни разу, а к себе в гости он, как ты понимаешь, не зазывал.
Честное слово, если бы шеф сейчас еще был в приказе, я настояла бы на немедленном возвращении на службу. Все мои подозрения в отношении Петухова получили недвусмысленное подтверждение. Оставалось еще одно, последнее, которое я получила, когда коляска остановилась у вывески меблированных комнат «Гортензия».
Пока Ляля возилась со своим багажом, я обошла коляску и погладила лошадиную морду:
- Ну, здравствуй, красавица, узнала меня?
Лошадка была та самая, с корой я ворковала, когда получила по голове неким тупым предметом.
Надо что-то делать! Петухов — убийца, его кучер как-то связан с убийствами, он неклюд, стало быть, маг по определению. Ольге Петровне домой возвращаться нельзя! Она в опасности!
Я остановилась. Прежде чем начинать производить арест и поднимать переполох, следовало подумать, не упустила ли я чего.
Значит, первое — я, предположим, арестовываю неклюда, доставляю его в приказ и произвожу допрос. Он плюет в мои ясные очи и говорит, что ничего не знает. Второе — я рассказываю обо всем шефу, тот сам преступника допрашивает, оберегая уже свои очи от неклюдских плевков. Третье — я сначала все рассказываю начальству, а только потом произвожу арест.
Третий вариант показался мне предпочтительней. Неудачное задержание наследника гнумской фамилии мне до сих пор икается, значит, на этот раз я горячку пороть не буду. Мне даже утра ждать не понадобится. Через несколько часов я увижу Мамаева, он опытный сыскарь и знает, что делать.
Ольга Петровна с Палюлей уже транспортировали кофр и шляпную коробку на второй этаж и я, как вежливая хозяйка, отправилась туда же.
И арестовывать сейчас слугу нельзя. Для того чтоб прижать к стенке Петухова, между прочим, обер-полицмейстера, чиновника не просто высокого, а высочайшего ранга, нужно это делать почти одномоментно, чтоб его высокопревосходительство не успел понять, что происходит. Да и Лялю он не тронет. Ежели до сего времени он на нее не покусился, значит, в ближнем своем круге не свирепствует.
Несколько успокоенная этими размышлениями, я стала принимать гостей. Палюля, разумеется, в моей комнатенке не остался. Он просто поставил кофр на пол, картонку на стол и удалился, сообщив своим хриплым голосом, что подождет внизу. Ляля осмотрела помещение и сморщила носик:
- Скромно живешь, Гелечка.
- Да я здесь ночую только, - пожала я плечами, одновременно пытаясь задвинуть плетенку с грязным бельем под кровать. - Да и много ли мне надо.
- Ну ты же дворянка, завидная невеста, должна себе чуточку роскошества организовать. - Ляля неторопливо распаковывала свои наряды.
Шляпа оказалась монументальной, украшенной атласными розами и флердоранжем, платье — откровенным по самое не балуй. Цвет мне его скорее понравился, бежевый, почти телесный, но когда с моей помощью Ольга Петровна облачилась в свой наряд, мне показалось, что она просто надела на себя еще одну кожу. Я даже поежилась от эдакой аналогии.
- А ты так и пойдешь в мундире, Гелечка?
- Времени еще вдосталь, - ответила я. - Не стемнело еще даже, театр в десять, мы еще успеем перекусить что-нибудь.
Я отправилась на кухню. Положение любимицы Лукерьи Павловны давало мне особые преимущества. Самовар и все, что к чаю полагается, мне организовали в мгновение ока. Ляля ела, как птичка, едва надкусывая кушанья, я же отдала должное и холодной буженине, и свежему хлебу, и малосольным хрустящим огурчикам.
Разговор велся неспешный, ни к чему не обязывающий и очень девичий. Я поведала несколько баек о временах далекой юности, Ольга Петровна посвятила меня в тонкости воинской субординации и научила нескольким соленым словечкам, которые узнала у гарнизонных солдат. Я, на всякий случай, их запомнила. Никогда не знаешь, что в жизни может пригодиться. За беседой стемнело. Я попыталась возжечь магический светильник, тот никак возжигаться не желал, мигая, будто дразнясь. Я чертыхнулась, использовав свежеобретенное выражение, на что Ляля дробно захихикала:
- Переодевайся, Гелечка. Я пока спущусь вниз, попрошу свечей нам принести.
- Скажи еще там, что мы трапезу закончили, можно посуду забирать, мне кухарка говорила, они пораньше сегодня освободиться хотят.
Девушка кивнула и удалилась, я занялась туалетом: разоблачилась, открыла сундук , достала завернутое в папиросную бумагу платье и разложила его на кровати. В стекло что-то стукнуло. Я замерла, прислушиваясь, стук повторился. Я подошла к окну и распахнула створку. Во дворе стоял Эльдар Давидович Мамаев.
- Что за балаган? - Строго спросила я, подтягивая на груди ворот нижней рубахи, ибо беседовать изволила неглиже. - Камнями еще швыряешься. Поднимайся, я через минуту готова буду.
- Не могу я, букашечка, - произнес чардей, высыпая под ноги горсть мелких камушков, которыми и вызывал меня к окошку. - Дело у меня чрезвычайной важности образовалось, не смогу я вас сегодня в театр сопроводить. Ольга Петровна с тобой?
- Вышла на минутку.
- И ей я тоже приношу глубочайшие извинения, - каялся Мамаев вполголоса. - Вину свою обязательно в ближайшее время заглажу.
За спиной его, шагах в семи, стояла петуховская коляска, неклюд, сидящий на ее облучке, прислушивался к разговору.
- Подожди, я сейчас спущусь.
Натянуть мундир, сбежать по ступеням - это минутное дело, объясниться с Лялей, отвести Эльдара в сторону от Палюли… Нет, это совсем уж подозрительно получится. К тому же Мамаев уже отрицательно махал руками:
- Нет, нет, букашечка! У меня ни минутки на это нет! Ну, войди в мое положение!
Дела у него! Барышня, наверное, очередная!
Но злиться и вредничать времени не было, тем более я придумала, как мне выйти из ситуации.
- Так половинку от минуточки подожди!
Я схватила лист бумаги и карандаш и принялась быстро писать, оперевшись на подоконник, куда доставал уличный фонарный свет. Надо… шефу сказать… там еще где-то должны твои шпики отираться… Петухов… неклюд… Эстляндия…
Записка была составлена перфектно — четко, ясно, по существу. Я свернула ее трубочкой и бросила в окно:
- Прочти со вниманием.
Мамаев пробежал строчки глазами, для чего ему пришлось подойти поближе к фонарю. Выражения лица я рассмотреть не могла, но, закончив, чардей поднял руку, показывая мне, что информацию воспринял и готов действовать. Затем он скрылся за поворотом, прибавив шаг. Я вернулась к сундуку.
- Кстати, - канцлер уселся на диван, закинул ногу на ногу и кивнул собеседнику, приглашая и его присесть. - Нумер оплачен до утра, как и знойная андалузская куртизанка, к этому нумеру приписанная. Так что, если возникнет желание…
Семен, все так же улыбаясь, покачал головой.
- А вот это зря, - укорил его канцлер. - Молодость - она один раз дается, и пролетает в мгновение ока. И ежели не тратить ее на барышень и винопития, в старости останется только сожалеть об упущенных наслаждениях.
Брют вздохнул, как бы демонстрируя свои личные сожаления.
- Ну-с, мой юный друг, поведайте старику о своих новостях.
- Что именно интересует, ваше высокопревосходительство? - Осторожно спросил Крестовский, презрев предложение покровителя общаться без чинов. - Пока я подтвердил свои догадки касательно причастности известного нам лица к делу о паучьих убийствах. Полный отчет будет предоставлен в тайную канцелярию к концу следующей недели. Неклюдский пояс отправлен в государево хранилище...
- К черту пояс! - Прервал его собеседник. - Про барышню твою расскажи. Ходят слухи, что Петухов тебе суфражистку в приказ подсунул! Да еще и простушку-немагичку!
Семен Аристархович приподнял брови:
- Однако я не ожидал, что наши внутренние….
- Брось! Петухов еще с червеня всем направо и налево рассказывал, какую свинью подсунул надменным чардеям. Так что она? Хороша ваша хрюшка?
- Господин обер-полицмейстер и о ее ...гм… мировоззрении был осведомлен?
- Да нет, только про то, что барышня. И очень этим фактом потешался. Не тяните, молодой человек. Она хороша?
Канцлер, как обычно, поминутно менял обращение, переходя с «ты» на «вы», и нисколько этим не озабочивался.
- Толковая, - ответил Крестовский искренне. - Умна, логично мыслит, учится на лету, сыскным талантом не обделена.
Брют поморщился:
- Да что там до ее талантов… Уродина?
- Да нет, вполне… - Семен чуточку запнулся, поняв, что слово «хорошенькая» из его уст может быть истолковано превратно, - обычной внешности.
- Роман с кем-то закрутила?
- Эльдар Давидович Мамаев, мой непосредственный подчиненный, будет просить ее руки в субботу на приеме у обер-полицмейстера.
- А вот это славно, - сказал Юлий Францевич и поднялся с места. - А то я, знаешь ли, грешным делом подумал, что новая барышня в приказе тебя примется окучивать. Суфражистка свободных взглядов, да еще и умна, против такого, думал я, старик, моему Семушке не устоять. А она, вишь, решила на нижестоящую должность разменяться. Молодец девчонка, хвалю.
Семен тоже поднялся с места, ибо сидеть в присутствии старшего, по возрасту либо по званию, было неприлично. Разговор его немало озадачил, его цели он не понимал.
- Рыжая еще, - продолжал канцлер, снимая с вешалки свою шляпу. - А ваша страсть к рыжим, Семен Аристархович, всем известна. Кстати, андалузка эта, которую я тебе до утра оплатил, тоже рыжая, говорят, и манер самых что ни на есть приличных. Я специально такую заказывал и велел приодеть ее поскромнее.
- Ваше высокопревосходительство, - остановил Крестовский уже выходящего за дверь канцлера. - Прошу извинить мое скудоумие, но не могли бы вы мне пояснить…
- А чего пояснять, Семушка, - Брют открыл дверь и вышел в коридор. - Планы у меня на твой счет большие, ты же мне, старику-бобылю, заместо сына,не хочу, чтоб ты на курсисточек разменивался. Так вот и стараюсь по-стариковски тебя развлечь да на путь истинный направить. Не благодари… А вот, кстати, и наш экзотический цветок.
По коридору к ним навстречу шла рыжая девица в премилой шляпке и бледно-зеленом платье, украшенном лентами. В первую очередь Семен подумал, что у здешних обитательниц странное представление о скромности нарядов, а во вторую похолодел, потому как по коридору «Сада наслаждений» несмело ступала Евангелина Романовна Попович, чиновник восьмого класса. Крестовский умел думать быстро. Прежде чем Геля успела открыть рот, он сдернул с нее очки и ухватил девушку за плечо.
- Я передумал, Юлий Францевич. Негоже от таких подарков отказываться.
Канцлер умильно хихикнул и махнул рукой.
Пока Брют шел по коридору, Семен не отпускал Гелиного плеча, а когда канцлер повернулся уже у самого выхода, чтоб полюбоваться на обращение с его подарком, наклонился к девушке:
- Не пищите, Попович, это надо для дела.
Он проговорил эти слова едва слышным шепотом, глядя в испуганные зеленые глаза, а потом с чувством ее поцеловал.
Геля не издала ни звука, слегка обмякнув, Семен, не желая оборачиваться и проверять, смотрит ли все еще на них Брют, затолкал ее в нумер, не прерывая поцелуя.
В четверг после обеда, неожиданно долгого и сытного, я усиленно боролась с дремой, служа на благо Отечества, и даже помыслить не могла, что уже через несколько часов окажусь в столичном… кхм… лупанарии, с собственным начальством и в самой что ни на есть пикантной ситуации. Однако, обо всем по порядку.
Я колотила по клавишам послушного теперь самописца, шеф тихонько сидел в кабинете. Ляля пробежала к нему с каким-то хозяйственным вопросом, чтоб сразу умчаться. Зорин все не возвращался, впрочем, как и Мамаев. Старания мои во владении скорописью, как мне казалось, принесли некий результат - я уже могла почти не смотреть на клавиши, позволив рукам самостоятельно решать, подушечку какого пальца в каждом случае задействовать. Вечером меня ждало театральное представление и я немного поразмышляла, какое из двух нарядных платьев мне надеть. Варианта было всего два: шелковое черное с довольно смелым вырезом, которое я сочла для сегодняшнего случая излишне нарядным, мысленно отложив его на субботу - меня, конечно, на прием к обер-полицмейстеру еще никто официально не пригласил, но, зная шефа, можно было предсказать, что повеление я получу минуты за полторы до приема - и мятно-зеленое, которое матушка величала «барышня в поиске». Ко второму платью полагалась шляпка, моя любимая, между прочим, и я уже предвкушала, как выпущу локоны из-под отделочных кружев. Рыжим зеленое вообще-то к лицу, особенно если с оттенком глаз гармонирует. Мне даже стало немножко жалко эдакую красоту тратить на Мамаева.
- Я домой телефонировала, - сообщила входящая в приемную Ляля, - с аппарата, который у нас на первом этаже установлен. Велела мне платье для вечернего выхода подвезти.
- Перфектно! Значит, у меня переоденемся.
- А еще возьмем дядюшкину коляску. Она ему все равно без надобности, а мы с удобством до места доберемся.
Все складывалось наилучшим образом. События сегодняшнего дня, страшные, грустные, а иногда и просто противные, отодвинулись куда-то на периферию сознания, настроение сначала вошло в норму, а после и вовсе улучшилось. Через некоторое время я уже мурлыкала под нос модный в этом сезоне шлягер.
За полчаса до окончания присутственного времени шеф вышел из кабинета, вежливо с нами попрощался, велел на работе не засиживаться и удалился в неведомые дали. Ляля повеление восприняла буквально, заполошно вскочив со своего места:
- Поторопись, Гелечка. Сегодня мы будем не чиновницами приказными, а просто барышнями при приличном кавалере!
Ольга Петровна, кажется, радовалась предстоящему развлечению. Вот и славно, вот и хорошо, значит, не сердится она на меня более, и дружбе нашей девичьей ничто не грозит.
Коляска ждала нас у подъездной лестницы, багажная полка ее была занята кофром, шляпной коробкой двухаршинного обхвата и огроменным тюком некрашеной мешковины в оплетке конопляных шнуров. Да уж, подготовилась Ляля с размахом!
- Подумают, что мы труп в багаже перевозим, - несколько неудачно пошутила я.
- Да пусть что угодно думают, - отмахнулась девушка. - До досужих сплетен мне дела нет.
Кучер, пожилой уже кряжистый дядька с крючковатым носом и черными глазами, откинул подножку.
- Это Палюля, - кивнула мне Ляля, взбираясь в коляску. - Обычно он меня возит.
Кучер подал мне руку, помогая подняться.
- Вы неклюд? - спросила я, потому что во внешности петуховского слуги почудились мне знакомые черты.
- Был неклюд, да весь вышел, ваше бродь, - хрипло отозвался тот, до меня донесся удушливый, какой-то гнилостный запашок. - Устраивайтесь, домчу с ветерком.
Всю дорогу до своего дома я была рассеяна. Меня почему-то тревожил Лялин неклюд, да и коляска казалась знакомой, можно сказать, до боли. Я даже время от времени прикасалась к затылку, памятуя тот удар по голове.
- А давно он у вас служит? - спросила я Лялю громким шепотом, указывая на кучера.
- Сколько себя помню. Дядюшка, когда в Эстляндии служил, арестовал его за конокрадство, да пожалел почему-то, через строй под шпицрутены не отправил. С тех пор Палюля семье Петуховых предан.
У меня в голове щелкнуло. Неклюд, изгнанник, Петухов, Эстляндская волость. Картинка почти сложилась. Мне срочно нужно было поговорить с шефом.
- Ты знаешь, где его высокородие живет?
- Крестовский? Даже не представляю. Меня к нему на квартиру не посылали ни разу, а к себе в гости он, как ты понимаешь, не зазывал.
Честное слово, если бы шеф сейчас еще был в приказе, я настояла бы на немедленном возвращении на службу. Все мои подозрения в отношении Петухова получили недвусмысленное подтверждение. Оставалось еще одно, последнее, которое я получила, когда коляска остановилась у вывески меблированных комнат «Гортензия».
Пока Ляля возилась со своим багажом, я обошла коляску и погладила лошадиную морду:
- Ну, здравствуй, красавица, узнала меня?
Лошадка была та самая, с корой я ворковала, когда получила по голове неким тупым предметом.
Надо что-то делать! Петухов — убийца, его кучер как-то связан с убийствами, он неклюд, стало быть, маг по определению. Ольге Петровне домой возвращаться нельзя! Она в опасности!
Я остановилась. Прежде чем начинать производить арест и поднимать переполох, следовало подумать, не упустила ли я чего.
Значит, первое — я, предположим, арестовываю неклюда, доставляю его в приказ и произвожу допрос. Он плюет в мои ясные очи и говорит, что ничего не знает. Второе — я рассказываю обо всем шефу, тот сам преступника допрашивает, оберегая уже свои очи от неклюдских плевков. Третье — я сначала все рассказываю начальству, а только потом произвожу арест.
Третий вариант показался мне предпочтительней. Неудачное задержание наследника гнумской фамилии мне до сих пор икается, значит, на этот раз я горячку пороть не буду. Мне даже утра ждать не понадобится. Через несколько часов я увижу Мамаева, он опытный сыскарь и знает, что делать.
Ольга Петровна с Палюлей уже транспортировали кофр и шляпную коробку на второй этаж и я, как вежливая хозяйка, отправилась туда же.
И арестовывать сейчас слугу нельзя. Для того чтоб прижать к стенке Петухова, между прочим, обер-полицмейстера, чиновника не просто высокого, а высочайшего ранга, нужно это делать почти одномоментно, чтоб его высокопревосходительство не успел понять, что происходит. Да и Лялю он не тронет. Ежели до сего времени он на нее не покусился, значит, в ближнем своем круге не свирепствует.
Несколько успокоенная этими размышлениями, я стала принимать гостей. Палюля, разумеется, в моей комнатенке не остался. Он просто поставил кофр на пол, картонку на стол и удалился, сообщив своим хриплым голосом, что подождет внизу. Ляля осмотрела помещение и сморщила носик:
- Скромно живешь, Гелечка.
- Да я здесь ночую только, - пожала я плечами, одновременно пытаясь задвинуть плетенку с грязным бельем под кровать. - Да и много ли мне надо.
- Ну ты же дворянка, завидная невеста, должна себе чуточку роскошества организовать. - Ляля неторопливо распаковывала свои наряды.
Шляпа оказалась монументальной, украшенной атласными розами и флердоранжем, платье — откровенным по самое не балуй. Цвет мне его скорее понравился, бежевый, почти телесный, но когда с моей помощью Ольга Петровна облачилась в свой наряд, мне показалось, что она просто надела на себя еще одну кожу. Я даже поежилась от эдакой аналогии.
- А ты так и пойдешь в мундире, Гелечка?
- Времени еще вдосталь, - ответила я. - Не стемнело еще даже, театр в десять, мы еще успеем перекусить что-нибудь.
Я отправилась на кухню. Положение любимицы Лукерьи Павловны давало мне особые преимущества. Самовар и все, что к чаю полагается, мне организовали в мгновение ока. Ляля ела, как птичка, едва надкусывая кушанья, я же отдала должное и холодной буженине, и свежему хлебу, и малосольным хрустящим огурчикам.
Разговор велся неспешный, ни к чему не обязывающий и очень девичий. Я поведала несколько баек о временах далекой юности, Ольга Петровна посвятила меня в тонкости воинской субординации и научила нескольким соленым словечкам, которые узнала у гарнизонных солдат. Я, на всякий случай, их запомнила. Никогда не знаешь, что в жизни может пригодиться. За беседой стемнело. Я попыталась возжечь магический светильник, тот никак возжигаться не желал, мигая, будто дразнясь. Я чертыхнулась, использовав свежеобретенное выражение, на что Ляля дробно захихикала:
- Переодевайся, Гелечка. Я пока спущусь вниз, попрошу свечей нам принести.
- Скажи еще там, что мы трапезу закончили, можно посуду забирать, мне кухарка говорила, они пораньше сегодня освободиться хотят.
Девушка кивнула и удалилась, я занялась туалетом: разоблачилась, открыла сундук , достала завернутое в папиросную бумагу платье и разложила его на кровати. В стекло что-то стукнуло. Я замерла, прислушиваясь, стук повторился. Я подошла к окну и распахнула створку. Во дворе стоял Эльдар Давидович Мамаев.
- Что за балаган? - Строго спросила я, подтягивая на груди ворот нижней рубахи, ибо беседовать изволила неглиже. - Камнями еще швыряешься. Поднимайся, я через минуту готова буду.
- Не могу я, букашечка, - произнес чардей, высыпая под ноги горсть мелких камушков, которыми и вызывал меня к окошку. - Дело у меня чрезвычайной важности образовалось, не смогу я вас сегодня в театр сопроводить. Ольга Петровна с тобой?
- Вышла на минутку.
- И ей я тоже приношу глубочайшие извинения, - каялся Мамаев вполголоса. - Вину свою обязательно в ближайшее время заглажу.
За спиной его, шагах в семи, стояла петуховская коляска, неклюд, сидящий на ее облучке, прислушивался к разговору.
- Подожди, я сейчас спущусь.
Натянуть мундир, сбежать по ступеням - это минутное дело, объясниться с Лялей, отвести Эльдара в сторону от Палюли… Нет, это совсем уж подозрительно получится. К тому же Мамаев уже отрицательно махал руками:
- Нет, нет, букашечка! У меня ни минутки на это нет! Ну, войди в мое положение!
Дела у него! Барышня, наверное, очередная!
Но злиться и вредничать времени не было, тем более я придумала, как мне выйти из ситуации.
- Так половинку от минуточки подожди!
Я схватила лист бумаги и карандаш и принялась быстро писать, оперевшись на подоконник, куда доставал уличный фонарный свет. Надо… шефу сказать… там еще где-то должны твои шпики отираться… Петухов… неклюд… Эстляндия…
Записка была составлена перфектно — четко, ясно, по существу. Я свернула ее трубочкой и бросила в окно:
- Прочти со вниманием.
Мамаев пробежал строчки глазами, для чего ему пришлось подойти поближе к фонарю. Выражения лица я рассмотреть не могла, но, закончив, чардей поднял руку, показывая мне, что информацию воспринял и готов действовать. Затем он скрылся за поворотом, прибавив шаг. Я вернулась к сундуку.