Зорин махнул рукой, то ли признавая поражение, то ли не желая продолжения дискуссии. Мамаев зааплодировал:
- Браво, Евангелина Романовна, шах и мат.
За толстым стеклом в коридоре кто-то шел, какой-то господин в цилиндре, видимо, разыскивал свое место.
- Все равно бабы дуры, - пробормотал увалень так, чтоб я уж наверняка услышала.
- А чтоб мы дурами не были, нужно женское образование в массы продвигать! Увеличить количество школ и курсов для неимущего населения…
Поезд входил в туннель, потемнело, под потолком зажглась и замигала красноватая тревожная лампа. Мамаев как-то странно повел рукой в сторону двери, к которой уже приблизился господин в цилиндре. В воздухе замерцал кружевной след остаточного волшебства.
- На пол! - заорал Зорин, бросаясь на меня и стаскивая с кресла.
- Достали таки, нелюди! - Мамаев, за мгновение до этого вальяжный и благостный, тоже орал. - Ванька! Бери револьвер! Он сейчас стекло крушить будет!
Будто в ответ на его слова в стену бумкнуло, дверь заходила ходуном.
- Ну еще минуточек семь щит продержится, а потом мы на свет выедем… А уж там...
Состав дернувшись, остановился.
- Они отцепили вагон!
- Что вообще происходит? - пискнула я из-под стола.
- А то, что некоторым шибко разумным чардеям не следовало на гнумский поезд билеты брать, - пробасил Зорин. - Держите, барышня, револьвер. Будете отстреливаться, как настоящая эмансипе.
Я револьвер взяла, и даже попыталась отобрать у Зорина второй. Да чего там, дали бы мне волю, я бы абордажную пушку к себе под стол затащила. Но пушки не было. Я быстро проверила каморы, оружие было заряжено, крутанула барабан и взвела курок.
Мамаев стоял перед дверью, раскинув в стороны руки. Он держал магический щит, и, судя по дрожащей спине, стоило ему это немало.
- Кто это? - спросила я сюртучный зоринский бок, потому что другими частями господин чардей был повернут ко входу.
- Неклюд, - ответил увалень. - Мы с Эльдаркой от их неклюдского барона в столицу возвращаемся, с подарочком, а этот, видно, отдавать не хочет. Эльдар, ты как?
Мамаев ответил. Слово сие я повторить не смогу даже под присягой.
- Погоди! - я от нервов легко перешла на «ты». - А другие люди в вагоне? Они тоже в опасности?
Я осторожно выглянула из-под скатерти. Мне было видно затылки пассажиров в соседнем купе, опущенную голову какой-то дамы. Они спят, чтоли?
- Ванька, тебе надо из туннеля выбираться, - хрипло выдавил Мамаев. - Подарочек сбереги.
Подарочек? А нет, чтоб жизнью и здоровьем ни в чем неповинной барышни озаботиться! Хотя нет, все правильно. Я же суфражистка, я за равноправие.
Зорин поднялся с пола, сдвинул вниз оконную раму и неожиданно изящно сиганул в темноту. Я тоже поднялась. Потому что от зоринского изящества стол подломился и придавил меня к полу столешницей. За стеклом бесновался неклюд. Я их, конечно, и раньше видала, останавливался у нас под Орюпинском табор кочевой. Но чтоб так, чтоб во время трансформации... Этот неклюд в зверином своем обличье был медведем, длиннолапым таким потапычем, очень похожим на того, что красуется на гербе нашей Берендийской империи. Только в отличие от гербового, глаза этого горели красным чародейским огнем, а из оскаленной пасти текла слюна. Хорошо, что неклюды только в темноте превращаться могут, и хорошо, что я доселе этого не видела.
- Его убить нужно? - спросила я спину тяжело дышащего Мамаева.
- Чего?
- Неклюда. Ты для чего дверь держишь?
- Нельзя убивать… Обезвредить… Он баронов старший сын… Нам убийства не простят…А здесь нормально прицелиться не получится… Ч-черт!
В этот момент щит лопнул, вместе с ним осыпалось крошевом стекло. Я заорала:
- Ложись! - И как в стрелковом тире положила две пули в колени, а еще одну в запястье правой руки, ну или лапы. Перфектно!
Зверь рухнул на Мамаева, и после нескольких мгновений звенящей тишины со всех сторон стали раздаваться возбужденные голоса. Пассажиры пришли в себя и интересовались, что за чертовщина здесь происходит.
- А здорова ты стрелять, барышня Попович, - восхищенно простонал чардей, выбираясь из-под туши. - По какому ведомству служить собираешься?
- По сыскному.
Я смотрела на неклюда, который подергивался в обратной трансформации - съеживалась шкура, шерсть как будто врастала обратно под кожу. Хрустнули плечевые суставы, какой-то слизкий кусок плоти шлепнулся на ковер. Меня замутило.
Я только что впервые выстрелила в живое существо. В голове зашумело, я прижала к груди револьвер - предохранителей на них не предусмотрено и от удара об пол он вполне может выстрелить - и лишилась чувств.
Алые простыни шуршат под весом тела. Звякают трубочки ксилофона. Пау… Пау… Пау-пау-паучок, паучок-крестовичок, мою мамку под порог уволок, мого тятьку уволок… Паучок-крестовичок… восемь ног…
Зубы стукнулись о металлическое горлышко фляжки, я всхлипнула, пропуская в горло раскаленный шарик алкоголя. Коньяк? Первый раз его пью. Я сделал еще один глоток, отдышалась и подобрала с подола бублик (надеюсь, он перед этим на полу не побывал). Закуска так себе…Я сидела в кресле, распластавшись по его спинке и безвольно опустив руки на подлокотники. Это меня Мамаев сюда дотащил? Револьвер лежал на полу, под противоположным креслом.
- Ты как? В сознании? - чардей все еще придерживал флягу перед моим лицом. - Ну-ну, держись. Я тоже, как первый раз трансформацию увидел, чуть в обморок не брякнулся.
- Да это-то при чем? - я истово хрустела бубликом. - Подумаешь, неклюд перекинулся. Я только что человека покалечила! Коленные чашечки ему до смерти не залечить.
Мамаев улыбнулся.
- Бесник, поздоровайся с барышней да объясни ей, что она может себя не корить.
Неклюд сидел в кресле у двери, правая рука пристегнута наручником к поручню, левая — к подлокотнику кресла, ноги… Я опустила взгляд. Ноги ему тоже сковали друг с другом за щиколотки. Бесник был довольно молод и ладен: смуглая кожа, иссиня-черные кудри до плеч, яркие, слегка как будто вывернутые губы, длинный нос и блестящие карие чуть навыкате глаза. Несмотря на всю избыточность черт, он был хорош яркою какой-то, гишпанскою красотой. Сердобольный Мамаев навалил на него сверху кучу вагонных пледов. Пленник был без одежды, уничтоженной во время трансформации.
Я резво подскочила, начала шебуршать тряпками, оголила неклюдовы колени, выпуклые, мужские, волосатые. И выдохнула - ссадины! Только и остается, что подорожник приложить!
- Если опустишься на карачки, да поищешь, пули на полу найдешь. Отвергло их мое тело, - гортанно сказал Бесник и присовокупил фразу на своем наречии, которую я не уразумела.
- Ну вишь как, - ответил Мамаев, видимо, неклюдский язык понимающий, - и получается, что тебя, такого большого и грозного, барышня, букашечка рыжая, под орех разделала.
Неклюд зарычал. Я вернулась к окну, опустилась в кресло. В вагоне кроме нас троих никого не было, видно, остальные пассажиры, решили переждать снаружи. Я поежилась, представив, как они бредут гуськом во тьме тоннеля. Потом отвлеклась на разбросанные на полу бублики. Они манили глаз.
- Ну, рассказывай, барышня Попович, - чардей присел напротив. - Кто тебя так ловко с револьвером управляться научил? Папенька?
- И что теперь делать будем? - проигнорировала я вопрос. - С этим господином, с поездом? И Иван где?
- Иван сейчас подойдет. Он, наверное, далеко убег. Без него к пленнику притрагиваться не советую. Ванька его колданет, чары свои наложит, тогда и наручники отстегнем. А потом… думаю, надо Бесника нашего боевитого в столицу везти. Пусть с ним начальство мое разбирается.
Неклюд опять что-то прорычал.
- Не могу я тебя отпустить. Я тебя отпущу, а на меня все твои чудачества повесят. А у меня жалованье за все расплатиться не позволит. Так что сиди, отдыхай. Можешь вон, в одеяле пока дырку прогрызть. На манер индейского пончо замотаешься, пока тебя по столице транспортировать будут.
- Так он не один был, - уверено сказала я, - с подельником. Кто-то же вагон отцепил, пока он напасть на нас примерялся.
Мамаев уважительно хмыкнул и перевел взгляд на пленника.
Тревожные лампы под потолком замигали, увеличивая освещение. По коридору вагона шли люди. Хрустели стеклянные осколки под сапогами, кто-то возбужденно говорил:
- Сюда, ваш бродь, извольте.
В провале двери воздвигся холеный гнумский господинчик с видом скорее не грозным, а раздраженным. В петлице сюртука поблескивала орденская ленточка. Кавалер, значит.
- Что происходит? - вопросил господин.
Мамаев скривился:
- Тайная операция чародейского приказа. Непредвиденные обстоятельства...
Лицо гнума вытянулось, его и без того нечеткие черты поплыли:
- Злодеи! Я буду жаловаться! Самому императору доложу! Вы до самой смерти мне убытки отрабатывать будете!
Я поправила на переносице очки и откашлялась. Гнум посмотрел на меня, поклонился. Признаться, бБарышней иногда быть довольно выгодно.
- Я требую финансово возмещения ущерба, - сказала я твердо, тоном подчеркивая слово «финансового». - Мне, Евангелине Романовне Попович, был причинен физический ущерб, - я приподняла руку, демонстрируя дырищу на сгибе локтя, - а также нефизический, в виде испуга и лишения чувств. Что ж вы, сударь, невинных дев неклюдами стращаете? А если бы он меня покусал?
- Это не мой неклюд, - возразил гнум.
- Это мы еще проверим. А еще узнаем, кто из ваших работников с ним в сговоре состоял. Потому что вагон отцепили точно когда состав в тоннель вошел. У вашего, - я повела подбородком в сторону пленника, подчеркивая слово «вашего», - неклюда был сообщник!
- Там сцепка особая! - торжествующе проговорил кто-то из сопровождения, просовывая голову в купе. - Четыре с половиной минуты отсрочка.
- Вот! - я подняла вверх указательный палец. - Отсрочка, сцепка. Обычный человек в такие тонкости посвящен быть не может! Вот я, например, не посвящена. И господин Мамаев тоже.
Эльдар Давидович с готовностью кивнул, пряча взгляд. Все он знал, чардей, но игру мою поддержал.
Гнум - он не представился, но я предположила, что он был в должности начальника состава открыл было рот, собираясь возражать, но я не позволила.
- Полторы тысячи рублей! - быстро сказала я.
- Что, простите?
- Полторы тысячи рублей, выплаченные мне наличными в течение, - я провела кончиками пальцев по нагрудным часикам, - полутора суток с момента сего прискорбного происшествия.
Денег они мне не дадут, тем более наличных. В этом я была уверена процентов на пятьсот.
Пауза затягивалась, надо было ускорить процесс принятия решения.
- А еще можно в газеты написать, - протянула я задумчиво. - Очерк о невероятных лишениях невинной девы в страшном гнумском механизме. Знаете, я передумала, не нужно денег. Меня журналистская стезя давно влекла.
Мамаев весь извертелся, наблюдая это небольшое представление, неклюд переводил свои блестящие глаза с меня на гнума, и от аплодисментов его удерживали только наручники.
- Нен-надо газет, - как-то совсем по-бабьи проблеял начальник состава. - Дело секретное, чародейский приказ, опять же… Давайте как-то между службами разберемся.
- Конечно, конечно, ваше благородие, - включился Мамаев. - А я со своей стороны непременно прослежу, чтоб моя коллега не вздумала газетчиков осведомлять.
Чардей как-то незаметно оттеснил гнума в коридор:
- Не извольте беспокоиться, все скроем, все укроем. Секреты - это наша профессия! А у вас в головном вагоне, может, какой аппарат для связи имеется? Мне в столицу телефонировать требуется. Нет? Телеграф? Ну не можем телефонировать, будем телеграфировать…
Говорок Мамаева удалялся по коридору. Сквозь некоторые уцелевшие перегородки я видела силуэты гнумов.
- Ловцы диковинок! – фыркнул, как сплюнул, неклюд и почесал о плечо щетинистую щеку.
Мне стало слегка не по себе. Надо бы револьвер достать из-под кресла. Если что, выстрелю, и никакой барон мне не указ. Я еще помнила звериную ипостась Бесника, и встретиться с ней опять, на этот раз безоружной, не собиралась.
Для того чтоб дотянуться, мне пришлось опуститься на четвереньки.
- Уф, наконец, ушли, - в разбитое окно в купе влазил Иван Иванович Зорин, чиновник по особым поручениям. - Там сейчас состав к обратному маневру готовят, будут наш вагон прицеплять. А ты чего кверху ...кхм…
Я быстро вскочила на ноги.
- Держи!
Он расстегнул сюртук и передал мне пояс, состоящий из чеканных пластин черненого серебра.
- Я колдовать буду, он мне мешать станет.
При виде безделушки неклюд подобрался, потянулся к ней всем телом, хрустнул суставами.
- Нравится штукенция? - пробасил Зорин. - Нам тоже… Это, Евангелина Романовна, стариннейший артефакт неклюдский, позволяет им и при свете дня перекидываться, да и вообще звериную ипостась в узде держать.
Я с уважением прижала пояс к груди и плюхнулась в ближайшее кресло. Будут колдовать, я к этому зрелищу непривычная, так что вот он — билет в первый ряд.
- А с чего барон вам свой артефакт отдал?
- На сохранение. Стар он стал, а властью делиться не намерен. А вдруг отберет кто из его ребятушек пояс да на его трон посягнет. Ты подожди, я колдану его, там и обговорим все по порядку.
Бесник рычал, по щетинистому подбородку текла слюна.
- Что-то мне неспокойно, - спокойно сказала я и опять полезла под кресло. Плевать, чем я кверху этим самым «кхмымом» полминуты постою, главное, что если что, я чардея прикрою. Достав оружие, я прижала пояс подмышкой и взвела курок.
- Колдуй!
Иван опустил руку за ворот рубахи и достал нательный крест, сжал его ладонью левой руки, а правую, разведя пальцы, вытянул перед собой. Заклинание было напевным, ритмичным. Я его видела, не само заклинание, а волшебство, им производимое. Было оно золотисто-червоным, ярким, как картинка на бересте, как солнечные зайчики. И пахло хорошо — травой и парным молоком. Зорин напевал, покачиваясь, сделал вперед шаг, другой. Свет стал нестерпимым, я старалась не жмуриться и не мигать лишний раз. Неклюд ритмично подергивался в такт заклинания, но я в любой момент ждала от него подвоха.
- Готово, - Зорин спрятал на груди нательный крест, застегнул рубаху, надел поверх нее серебряный пояс, не торопясь оправил сюртук.
Я отпустила курок и присела. Иван достал из кармана брюк ключик на кожаном ремешке и осторожно, один за одним, снял неклюдовы оковы.
- Ну вот и все. Знаешь ведь, чем тебе грозит, если ослушаешься и бежать попробуешь?
Бесник знал, только с ненавистью зыркал на чардея своими глазищами. И молчал, с таким видом, будто молчать теперь до самой смерти будет. А Зорин продолжал хлопотать. Он легко поднял столешницу, поцокал языком, покачал головой и в три приема починил стол, поставив его на раму и стукнув сверху пудовым кулачищем.
- Ну, давай, Евангелина Романовна, рассказывай, - велел, усаживаясь напротив и отбирая у меня револьвер. - Кто? Какого роду-племени? И кто тебя такую рыжую в разбойный приказ определил?
Я рассказала. Не все, в общих чертах. Про то, что с детства любила задачки мудреные разгадывать, да так, что сначала все соседи за помощью обращаться стали, а затем, когда слава дальше пошла, по всему Орюпинску, и прочие граждане подтянулись. Про то, как прочла в столичной газете объявление о курсах всяческих, как обивала пороги, доказывая, что женщины тоже сыскному делу учиться могут, и не хуже прочих. Даже достала из рукава заветное письмо и показала собеседнику.
- Браво, Евангелина Романовна, шах и мат.
За толстым стеклом в коридоре кто-то шел, какой-то господин в цилиндре, видимо, разыскивал свое место.
- Все равно бабы дуры, - пробормотал увалень так, чтоб я уж наверняка услышала.
- А чтоб мы дурами не были, нужно женское образование в массы продвигать! Увеличить количество школ и курсов для неимущего населения…
Поезд входил в туннель, потемнело, под потолком зажглась и замигала красноватая тревожная лампа. Мамаев как-то странно повел рукой в сторону двери, к которой уже приблизился господин в цилиндре. В воздухе замерцал кружевной след остаточного волшебства.
- На пол! - заорал Зорин, бросаясь на меня и стаскивая с кресла.
- Достали таки, нелюди! - Мамаев, за мгновение до этого вальяжный и благостный, тоже орал. - Ванька! Бери револьвер! Он сейчас стекло крушить будет!
Будто в ответ на его слова в стену бумкнуло, дверь заходила ходуном.
- Ну еще минуточек семь щит продержится, а потом мы на свет выедем… А уж там...
Состав дернувшись, остановился.
- Они отцепили вагон!
- Что вообще происходит? - пискнула я из-под стола.
- А то, что некоторым шибко разумным чардеям не следовало на гнумский поезд билеты брать, - пробасил Зорин. - Держите, барышня, револьвер. Будете отстреливаться, как настоящая эмансипе.
Я револьвер взяла, и даже попыталась отобрать у Зорина второй. Да чего там, дали бы мне волю, я бы абордажную пушку к себе под стол затащила. Но пушки не было. Я быстро проверила каморы, оружие было заряжено, крутанула барабан и взвела курок.
Мамаев стоял перед дверью, раскинув в стороны руки. Он держал магический щит, и, судя по дрожащей спине, стоило ему это немало.
- Кто это? - спросила я сюртучный зоринский бок, потому что другими частями господин чардей был повернут ко входу.
- Неклюд, - ответил увалень. - Мы с Эльдаркой от их неклюдского барона в столицу возвращаемся, с подарочком, а этот, видно, отдавать не хочет. Эльдар, ты как?
Мамаев ответил. Слово сие я повторить не смогу даже под присягой.
- Погоди! - я от нервов легко перешла на «ты». - А другие люди в вагоне? Они тоже в опасности?
Я осторожно выглянула из-под скатерти. Мне было видно затылки пассажиров в соседнем купе, опущенную голову какой-то дамы. Они спят, чтоли?
- Ванька, тебе надо из туннеля выбираться, - хрипло выдавил Мамаев. - Подарочек сбереги.
Подарочек? А нет, чтоб жизнью и здоровьем ни в чем неповинной барышни озаботиться! Хотя нет, все правильно. Я же суфражистка, я за равноправие.
Зорин поднялся с пола, сдвинул вниз оконную раму и неожиданно изящно сиганул в темноту. Я тоже поднялась. Потому что от зоринского изящества стол подломился и придавил меня к полу столешницей. За стеклом бесновался неклюд. Я их, конечно, и раньше видала, останавливался у нас под Орюпинском табор кочевой. Но чтоб так, чтоб во время трансформации... Этот неклюд в зверином своем обличье был медведем, длиннолапым таким потапычем, очень похожим на того, что красуется на гербе нашей Берендийской империи. Только в отличие от гербового, глаза этого горели красным чародейским огнем, а из оскаленной пасти текла слюна. Хорошо, что неклюды только в темноте превращаться могут, и хорошо, что я доселе этого не видела.
- Его убить нужно? - спросила я спину тяжело дышащего Мамаева.
- Чего?
- Неклюда. Ты для чего дверь держишь?
- Нельзя убивать… Обезвредить… Он баронов старший сын… Нам убийства не простят…А здесь нормально прицелиться не получится… Ч-черт!
В этот момент щит лопнул, вместе с ним осыпалось крошевом стекло. Я заорала:
- Ложись! - И как в стрелковом тире положила две пули в колени, а еще одну в запястье правой руки, ну или лапы. Перфектно!
Зверь рухнул на Мамаева, и после нескольких мгновений звенящей тишины со всех сторон стали раздаваться возбужденные голоса. Пассажиры пришли в себя и интересовались, что за чертовщина здесь происходит.
- А здорова ты стрелять, барышня Попович, - восхищенно простонал чардей, выбираясь из-под туши. - По какому ведомству служить собираешься?
- По сыскному.
Я смотрела на неклюда, который подергивался в обратной трансформации - съеживалась шкура, шерсть как будто врастала обратно под кожу. Хрустнули плечевые суставы, какой-то слизкий кусок плоти шлепнулся на ковер. Меня замутило.
Я только что впервые выстрелила в живое существо. В голове зашумело, я прижала к груди револьвер - предохранителей на них не предусмотрено и от удара об пол он вполне может выстрелить - и лишилась чувств.
Алые простыни шуршат под весом тела. Звякают трубочки ксилофона. Пау… Пау… Пау-пау-паучок, паучок-крестовичок, мою мамку под порог уволок, мого тятьку уволок… Паучок-крестовичок… восемь ног…
Зубы стукнулись о металлическое горлышко фляжки, я всхлипнула, пропуская в горло раскаленный шарик алкоголя. Коньяк? Первый раз его пью. Я сделал еще один глоток, отдышалась и подобрала с подола бублик (надеюсь, он перед этим на полу не побывал). Закуска так себе…Я сидела в кресле, распластавшись по его спинке и безвольно опустив руки на подлокотники. Это меня Мамаев сюда дотащил? Револьвер лежал на полу, под противоположным креслом.
- Ты как? В сознании? - чардей все еще придерживал флягу перед моим лицом. - Ну-ну, держись. Я тоже, как первый раз трансформацию увидел, чуть в обморок не брякнулся.
- Да это-то при чем? - я истово хрустела бубликом. - Подумаешь, неклюд перекинулся. Я только что человека покалечила! Коленные чашечки ему до смерти не залечить.
Мамаев улыбнулся.
- Бесник, поздоровайся с барышней да объясни ей, что она может себя не корить.
Неклюд сидел в кресле у двери, правая рука пристегнута наручником к поручню, левая — к подлокотнику кресла, ноги… Я опустила взгляд. Ноги ему тоже сковали друг с другом за щиколотки. Бесник был довольно молод и ладен: смуглая кожа, иссиня-черные кудри до плеч, яркие, слегка как будто вывернутые губы, длинный нос и блестящие карие чуть навыкате глаза. Несмотря на всю избыточность черт, он был хорош яркою какой-то, гишпанскою красотой. Сердобольный Мамаев навалил на него сверху кучу вагонных пледов. Пленник был без одежды, уничтоженной во время трансформации.
Я резво подскочила, начала шебуршать тряпками, оголила неклюдовы колени, выпуклые, мужские, волосатые. И выдохнула - ссадины! Только и остается, что подорожник приложить!
- Если опустишься на карачки, да поищешь, пули на полу найдешь. Отвергло их мое тело, - гортанно сказал Бесник и присовокупил фразу на своем наречии, которую я не уразумела.
- Ну вишь как, - ответил Мамаев, видимо, неклюдский язык понимающий, - и получается, что тебя, такого большого и грозного, барышня, букашечка рыжая, под орех разделала.
Неклюд зарычал. Я вернулась к окну, опустилась в кресло. В вагоне кроме нас троих никого не было, видно, остальные пассажиры, решили переждать снаружи. Я поежилась, представив, как они бредут гуськом во тьме тоннеля. Потом отвлеклась на разбросанные на полу бублики. Они манили глаз.
- Ну, рассказывай, барышня Попович, - чардей присел напротив. - Кто тебя так ловко с револьвером управляться научил? Папенька?
- И что теперь делать будем? - проигнорировала я вопрос. - С этим господином, с поездом? И Иван где?
- Иван сейчас подойдет. Он, наверное, далеко убег. Без него к пленнику притрагиваться не советую. Ванька его колданет, чары свои наложит, тогда и наручники отстегнем. А потом… думаю, надо Бесника нашего боевитого в столицу везти. Пусть с ним начальство мое разбирается.
Неклюд опять что-то прорычал.
- Не могу я тебя отпустить. Я тебя отпущу, а на меня все твои чудачества повесят. А у меня жалованье за все расплатиться не позволит. Так что сиди, отдыхай. Можешь вон, в одеяле пока дырку прогрызть. На манер индейского пончо замотаешься, пока тебя по столице транспортировать будут.
- Так он не один был, - уверено сказала я, - с подельником. Кто-то же вагон отцепил, пока он напасть на нас примерялся.
Мамаев уважительно хмыкнул и перевел взгляд на пленника.
Тревожные лампы под потолком замигали, увеличивая освещение. По коридору вагона шли люди. Хрустели стеклянные осколки под сапогами, кто-то возбужденно говорил:
- Сюда, ваш бродь, извольте.
В провале двери воздвигся холеный гнумский господинчик с видом скорее не грозным, а раздраженным. В петлице сюртука поблескивала орденская ленточка. Кавалер, значит.
- Что происходит? - вопросил господин.
Мамаев скривился:
- Тайная операция чародейского приказа. Непредвиденные обстоятельства...
Лицо гнума вытянулось, его и без того нечеткие черты поплыли:
- Злодеи! Я буду жаловаться! Самому императору доложу! Вы до самой смерти мне убытки отрабатывать будете!
Я поправила на переносице очки и откашлялась. Гнум посмотрел на меня, поклонился. Признаться, бБарышней иногда быть довольно выгодно.
- Я требую финансово возмещения ущерба, - сказала я твердо, тоном подчеркивая слово «финансового». - Мне, Евангелине Романовне Попович, был причинен физический ущерб, - я приподняла руку, демонстрируя дырищу на сгибе локтя, - а также нефизический, в виде испуга и лишения чувств. Что ж вы, сударь, невинных дев неклюдами стращаете? А если бы он меня покусал?
- Это не мой неклюд, - возразил гнум.
- Это мы еще проверим. А еще узнаем, кто из ваших работников с ним в сговоре состоял. Потому что вагон отцепили точно когда состав в тоннель вошел. У вашего, - я повела подбородком в сторону пленника, подчеркивая слово «вашего», - неклюда был сообщник!
- Там сцепка особая! - торжествующе проговорил кто-то из сопровождения, просовывая голову в купе. - Четыре с половиной минуты отсрочка.
- Вот! - я подняла вверх указательный палец. - Отсрочка, сцепка. Обычный человек в такие тонкости посвящен быть не может! Вот я, например, не посвящена. И господин Мамаев тоже.
Эльдар Давидович с готовностью кивнул, пряча взгляд. Все он знал, чардей, но игру мою поддержал.
Гнум - он не представился, но я предположила, что он был в должности начальника состава открыл было рот, собираясь возражать, но я не позволила.
- Полторы тысячи рублей! - быстро сказала я.
- Что, простите?
- Полторы тысячи рублей, выплаченные мне наличными в течение, - я провела кончиками пальцев по нагрудным часикам, - полутора суток с момента сего прискорбного происшествия.
Денег они мне не дадут, тем более наличных. В этом я была уверена процентов на пятьсот.
Пауза затягивалась, надо было ускорить процесс принятия решения.
- А еще можно в газеты написать, - протянула я задумчиво. - Очерк о невероятных лишениях невинной девы в страшном гнумском механизме. Знаете, я передумала, не нужно денег. Меня журналистская стезя давно влекла.
Мамаев весь извертелся, наблюдая это небольшое представление, неклюд переводил свои блестящие глаза с меня на гнума, и от аплодисментов его удерживали только наручники.
- Нен-надо газет, - как-то совсем по-бабьи проблеял начальник состава. - Дело секретное, чародейский приказ, опять же… Давайте как-то между службами разберемся.
- Конечно, конечно, ваше благородие, - включился Мамаев. - А я со своей стороны непременно прослежу, чтоб моя коллега не вздумала газетчиков осведомлять.
Чардей как-то незаметно оттеснил гнума в коридор:
- Не извольте беспокоиться, все скроем, все укроем. Секреты - это наша профессия! А у вас в головном вагоне, может, какой аппарат для связи имеется? Мне в столицу телефонировать требуется. Нет? Телеграф? Ну не можем телефонировать, будем телеграфировать…
Говорок Мамаева удалялся по коридору. Сквозь некоторые уцелевшие перегородки я видела силуэты гнумов.
- Ловцы диковинок! – фыркнул, как сплюнул, неклюд и почесал о плечо щетинистую щеку.
Мне стало слегка не по себе. Надо бы револьвер достать из-под кресла. Если что, выстрелю, и никакой барон мне не указ. Я еще помнила звериную ипостась Бесника, и встретиться с ней опять, на этот раз безоружной, не собиралась.
Для того чтоб дотянуться, мне пришлось опуститься на четвереньки.
- Уф, наконец, ушли, - в разбитое окно в купе влазил Иван Иванович Зорин, чиновник по особым поручениям. - Там сейчас состав к обратному маневру готовят, будут наш вагон прицеплять. А ты чего кверху ...кхм…
Я быстро вскочила на ноги.
- Держи!
Он расстегнул сюртук и передал мне пояс, состоящий из чеканных пластин черненого серебра.
- Я колдовать буду, он мне мешать станет.
При виде безделушки неклюд подобрался, потянулся к ней всем телом, хрустнул суставами.
- Нравится штукенция? - пробасил Зорин. - Нам тоже… Это, Евангелина Романовна, стариннейший артефакт неклюдский, позволяет им и при свете дня перекидываться, да и вообще звериную ипостась в узде держать.
Я с уважением прижала пояс к груди и плюхнулась в ближайшее кресло. Будут колдовать, я к этому зрелищу непривычная, так что вот он — билет в первый ряд.
- А с чего барон вам свой артефакт отдал?
- На сохранение. Стар он стал, а властью делиться не намерен. А вдруг отберет кто из его ребятушек пояс да на его трон посягнет. Ты подожди, я колдану его, там и обговорим все по порядку.
Бесник рычал, по щетинистому подбородку текла слюна.
- Что-то мне неспокойно, - спокойно сказала я и опять полезла под кресло. Плевать, чем я кверху этим самым «кхмымом» полминуты постою, главное, что если что, я чардея прикрою. Достав оружие, я прижала пояс подмышкой и взвела курок.
- Колдуй!
Иван опустил руку за ворот рубахи и достал нательный крест, сжал его ладонью левой руки, а правую, разведя пальцы, вытянул перед собой. Заклинание было напевным, ритмичным. Я его видела, не само заклинание, а волшебство, им производимое. Было оно золотисто-червоным, ярким, как картинка на бересте, как солнечные зайчики. И пахло хорошо — травой и парным молоком. Зорин напевал, покачиваясь, сделал вперед шаг, другой. Свет стал нестерпимым, я старалась не жмуриться и не мигать лишний раз. Неклюд ритмично подергивался в такт заклинания, но я в любой момент ждала от него подвоха.
- Готово, - Зорин спрятал на груди нательный крест, застегнул рубаху, надел поверх нее серебряный пояс, не торопясь оправил сюртук.
Я отпустила курок и присела. Иван достал из кармана брюк ключик на кожаном ремешке и осторожно, один за одним, снял неклюдовы оковы.
- Ну вот и все. Знаешь ведь, чем тебе грозит, если ослушаешься и бежать попробуешь?
Бесник знал, только с ненавистью зыркал на чардея своими глазищами. И молчал, с таким видом, будто молчать теперь до самой смерти будет. А Зорин продолжал хлопотать. Он легко поднял столешницу, поцокал языком, покачал головой и в три приема починил стол, поставив его на раму и стукнув сверху пудовым кулачищем.
- Ну, давай, Евангелина Романовна, рассказывай, - велел, усаживаясь напротив и отбирая у меня револьвер. - Кто? Какого роду-племени? И кто тебя такую рыжую в разбойный приказ определил?
Я рассказала. Не все, в общих чертах. Про то, что с детства любила задачки мудреные разгадывать, да так, что сначала все соседи за помощью обращаться стали, а затем, когда слава дальше пошла, по всему Орюпинску, и прочие граждане подтянулись. Про то, как прочла в столичной газете объявление о курсах всяческих, как обивала пороги, доказывая, что женщины тоже сыскному делу учиться могут, и не хуже прочих. Даже достала из рукава заветное письмо и показала собеседнику.
