После того, как меня выставили из Лейденс-банка всего-навсего за забытые в дверце сейфа ключи, дядюшка нашел мне место в крохотной землемерной конторе своего приятеля.
Приятель этот, худощавый старик, точностью и скупостью движений сам напоминавший измерительный инструмент, позвал меня в комнатенку, важно именуемую кабинетом, неопрятную и тесную от громоздящихся всюду папок.
- Ну что, юный Элисон, - сказал он, сложивши концы пальцев вместе, как если бы это помогало ему выражаться точнее, - как я понимаю, в землемерном деле вы – полный профан. Если бы не обязательства перед Джорджем, я никогда не взял бы вас на работу. Но, уж, как вышло. Отправляйтесь в Давеншир, там требуется оценить местность для последующей разбивки на участки под застройку. Работа простая, специальных знаний не требует. Посмотрим, как вы справитесь. Вот адрес и задание.
Он передвинул ко мне по гладкой поверхности стола бумажку.
Я взял бумажку, сложил и спрятал в карман. Было у меня предчувствие, что из этой конторы меня тоже скоро вышибут - и замечательно! Может, хоть тогда дядя поймет, что молодому человеку для всестороннего развития нужна свобода, а не беготня за гроши по чужим поручениям, и начнет давать больше денег. До вступления в наследство мне оставалось два года, пять месяцев и одиннадцать дней.
Меня послали сделать черновые замеры и описать характер местности в имении некоего мистера Дипа, находящемся в Таппендейле. Поместье называлось «Гений места», о, господи!
Погода стояла дивная, все, кто мог уехать из Лондона - уехали. И я с удовольствием смылся бы, даже в такую дыру, как Таппендейл, но мне не хотелось расставаться с Кьярой. Сезон закончился, и те часы, которые она прежде отдавала театру, теперь принадлежали нам. Я даже подумал, не захватить ли мне Кьяру с собой, но заявиться с подружкой к своему первому клиенту в первый же день работы – такого нахальства я еще не нажил, чтобы там не говорил дядя.
Все утро я томился по черным волосам и смуглой коже, но – увы! – попрощаться смог только запиской. В час, когда Кьяра обычно вставала с постели, я уже шел по вокзалу с увесистым землемерным чемоданчиком.
Два часа нагревания и взбалтывания – и вот, вполне готовенький, я вывалился из вагона на платформу станции, которая годилась бы для игрушечной железной дороги – такой маленькой и аккуратной она была.
Я сразу увидел мистера Дипа. Он болтал с дежурным. Собственно, на захолустной платформе больше никого не было. Когда я подошел и назвался, мистер Дип с размаху хлопнул меня по ладони и сжал ее неожиданно сильной пухлой рукой. Он приобнял меня и вообще приветствовал, как любимого племянника. Это был пузатый голубоглазый старикан, чьи румяные щеки говорили о любви к занятиям на свежем воздухе, а красный нос – сами знаете, о чем. Его лысину окружал валик седых волос, напоминая белок на треснутом вареном яйце.
На площадке у станции нас ждал открытый допотопный «Следопыт». Мистер Дип сам сел за руль. Мы помчались по не менее допотопной дороге, среди домиков, расставленных на аккуратных участках, а потом въехали в лес.
Солнце вперемешку с зеленью замелькало по бокам и сверху, птичье пение пробивалось даже сквозь рев мотора.
- Вот этот лес, - прокричал мистер Дип, бросив руль, и показывая руками в обе стороны, - я предназначил под вырубку. Здесь вы будете размечать участки.
Лазить по зарослям мне совсем не улыбалось.
- Только вчерне! – крикнул я.
Мистер Дип махнул рукой, показал на ухо, и мы помчались дальше.
Протарахтел под колесами мост через речку, дорога вильнула на горку, и неожиданно открылся вид на дом. Сказать, что дом был дурацким – ничего не сказать.
Он выглядел как пригородный особняк средней руки, только великанских размеров - раза в три больше нормального – и стоял на фундаменте более старого здания. Он торчал на холме, окруженном одичавшим парком. Холм в обрамлении леса отлично рифмовался с лысиной хозяина в венчике кудряшек.
Девичья фигурка в светло-сером платье отделилась от стены. Мне показалось, что девушка смотрела на дорогу в бинокль. Увидев нас, она опустила свой оптический прибор и ушла за деревья.
- Дейдра! – с любовью и гордостью пояснил хозяин дома. – Моя племяшка. Она возненавидит вас.
Мне не было дела до чувств неизвестной Дейдры, душой я летел к любимой Кьяре.
Мы встретились за ужином. Дейдра оказалась гадким утенком, звучное имя шло ей, как корове седло. Вряд ли этому птенцу было суждено когда-либо превратиться в лебедя. Жидкие рыжие волосенки и россыпь веснушек испортят любую красавицу, пусть даже безукоризненную в остальном. Правда, глаза у девочки были большими, удивительного серебристого тона. Она то старательно отводила взор, то исподтишка вонзала его в меня, как холодное оружие.
Была подана, так называемая «домашняя еда», не стоящая описания.
- Племяшка расстраивается, что я отдаю лес под застройку, - сказал мистер Дип, наливая себе «настоечку», и жестом предлагая мне. – Она все детство играла среди деревьев. Дурышка не понимает, что иначе мне не на что содержать ее и дом, а так я обеспечу нас до конца дней. Обучение в пансионе тоже стоит денег. Я ее опекун. Видали, как я славно перестроил фамильную развалину? Старый дом был невозможен.
Сославшись на дорожную усталость, я поднялся после ужина в предоставленную мне комнату, с тем, чтобы завтра с раннего утра взяться за работу и поскорее отделаться. Мысленно я уже мчался в Лондон.
Разложив на траве открытый чемоданчик, я вынул усовершенствованную сверхдлинную рулетку, пристроил блокнот на толстой ветви, и, оборудовав, таким образом, кабинет, записал: «Местность холмистая, покрыта большими дубами, травой и кустарником. Хозяин обещает, что к моменту начала измерительных работ лес будет вырублен, и участок расчищен. Имеется ручей. Много мошек». На мой взгляд, это была исчерпывающая характеристика. Теперь следовало измерить длину опушки. Так и подмывало прикинуть ее «на глазок», но не хотелось халтурить на первом же задании и подводить дядю Джорджа.
Я редко бываю в лесу, и, не могу сказать, что мне здесь понравилось. Все время мерещился взгляд в спину, подозрительные шорохи, хруст сухих веток под чьей-то лапой, копытом, а, может, даже и ногой. Раздраженно трещала сорока – как та, из легенды, что выдала разбойникам, где прячется королевская дочь.
Комары обнаружили меня. Хлопнув по лбу, я убил сразу двух. Чем быстрее покончу с работой, тем быстрее уеду.
Подумав так, я достал топорик, замахнулся, чтобы сделать зарубку на стволе, и обмер.
Из-за дерева неслышно выступила Дейдра. Еще чуть-чуть и я ахнул бы ей по голове!
- Ты, что, дура?!
Ведь я мог убить ее! Руки мои задрожали, я покрылся испариной.
Дейдра внимательно рассматривала меня, как ни в чем не бывало. Я опомнился.
- Прошу прощения, мисс. Надо быть осторожнее.
Дейдра кивнула, обозначая, наверное, что нам не за что сердиться друг на друга.
Сегодня она была одета, как мальчик, рыжие волосенки стянуты, а губы сомкнуты так плотно, что кожа вокруг них побелела, явив новые веснушки. Вообще, веснушек было столько, что хотелось схватить ее за шкирку, макнуть лицом в раковину и умыть.
- Не надо портить дуб, - сказала она тоном школьной надзирательницы.
Я только глазами захлопал.
Дейдра глядела в упор своими ртутными озерами, будто хотела утопить меня в них. Вокруг светлой радужки шла темная полоска – очень красиво. От пристального девчачьего взгляда мне, невесть почему, сделалось неуютно.
- Зарубка нужна, чтоб отметить начало измерений, - неожиданно суетливо принялся объяснять я. - Дерево все равно скоро срубят.
- Нет, - сказала она.
Я не стал спорить, вежливенько попросил ее пойти поиграть в куклы и не мешать взрослым людям. Наконец-то, трясучка унялась, я относительно успокоился.
Дейдра тем временем достала клубок ярко-голубых ниток и принялась вышагивать вокруг дерева, обматывая ствол.
- Что за игру ты затеяла?
- Такая метка вам годится?
Я не знал, как отделаться от девочки, поэтому, вздохнув, согласился. Не ругаться же с племянницей своего первого клиента!
- Подержи рулетку, - сказал я, поняв, что вбить гвоздь, чтобы зацепить петельку рулетки, эта зануда тоже не даст.
Некоторое время мы дружно, в четыре руки, промеряли опушку, потом я сказал:
- Ну все, ты хорошо помогла, беги домой.
Она, закусив губу, прикидывала что-то, взглядывая то на меня, то в полумрак за деревьями, потом сказала твердо:
- Я познакомлю вас с лесом.
Хотя девчонка мне порядком надоела, я решил пойти с нею. Дело в том, что в лесу тек ручей, а на плане требовалось отметить «гидрографические объекты».
Стоило мне согласиться, она тут же разулыбалась в тридцать два зуба, и превратилась в нормальную школьницу.
- Вы увидите, какой это лес! Вы поймете, что его нельзя трогать! – воскликнула она.
Мы углубились в дубраву (я прикинул, что рубка этих могучих стволов влетит в копеечку), перешли по камням ручей и поднялись по полузаросшей тропинке на поляну. Дейдра постоянно заглядывала мне в глаза, точно ждала чего-то. Девчонка тарахтела не хуже сорок, которые, кстати, теперь замолчали:
- Ах, наперстянки! Ах, вся поляна золотая от лютиков! А вот, смотрите, настоящий разлив незабудок – здесь весной шли потоки. Ах, белочка! Ах, июньский жук! Ах, бабочки! Как хорошо цветет в этом году земляника! Видите, сколько завязалось терна! А вот старик бук. Он помнит рыцарей!
Ну это уж она махнула! Каких еще рыцарей? От ее стрекота и птичьего гомона голова у меня начала трещать, и захотелось дать деру.
Дейдра развела руками траву и зачем-то показала гнездо с уродливыми синюшными птенцами в пеньках перьев. При этом она искательно смотрела на меня снизу, явно ожидая восхищения.
Как вышло, что я таскаюсь по лесу за назойливой малявкой, вместо того, чтоб работать? Бред какой-то!
- Дейдра! Ступай к дядюшке, - сказал я, морщась. - Неприлично девушке так долго находиться с незнакомым мужчиной.
Она выпрямилась и сразу погасла. Ей-богу, словно я отобрал у ребенка конфету.
- Я покажу вам самое важное место, и, если вы и тогда ничего не поймете, уйду, - сумрачно пообещала она. Вот счастье-то! Удивительно прилипчивый подросток. Конечно, ей здесь скучно, вот она и лезет к окружающим.
«Самым важным местом» оказался овраг, сырой и заросший. Скорее всего, когда-то здесь тек ручей, да весь вытек, оставив жирную и липкую грязь. Я отстал, обтирая лопухами ботинки.
- Идите сюда – позвала меня Дейдра громким шепотом, таким странно благоговейным, что я невольно подчинился, хотя только что прикидывал, как бы повежливее и подальше послать ее.
Девочка выглядывала из некоего подобия пещеры, образованного зарослями дикой ежевики. Она серьезно кивнула, приглашая меня внутрь.
Я просунул голову под путаницу колючих ветвей. Когда-то здесь обвалилась земля, образовав впадину в стене оврага, но, по большей части, впечатление пещеры создавалось нагромождением растений. Пол покрывал жиденький мох. Здесь было душно, затхло и темно, как в колодце. Даже слишком темно, наверное, по контрасту с солнечным днем. У дальней стенки белел плоский треснувший камень, а за ним, как за столом торчал обломок безрукой, безногой и почти безликой статуи, облизанной временем.
Что и говорить, неприятное местечко.
Дейдра смотрела на меня напряженно и выжидательно, как учительница, которая ждет от лоботряса правильного ответа, но подсказать не имеет права.
Я поспешил к свету, поскользнулся и упал, поскольку ухватиться было не за что, кроме как за колючие ежевичные плети! Вот черт! Вымазал штаны, теперь придется работать в грязных.
Я обтер руки о шарообразное мягкое соцветие, размером с футбольный мяч. Будучи размятым, оно обдало меня кондитерским запахом, давно забытым, из детства. Уже не обращая внимания на Дейдру, я устремился в сухой теплый светлый и чистый лес.
Девочка догнала меня на выходе из оврага, чистенькая, словно птичка, будто и не лазила по трущобам.
- Ну, и зачем ты меня сюда водила?
- Когда-то, - сказала она задумчиво, глядя в некую неподвижную точку своими потрясающими глазищами, - этот лес был священной рощей. На холме стояло святилище, а в нем - эта статуя, воплощающая гения места. Люди поклонялись ему. Но дух места живет не только в статуе, он - повсюду: в холме, ручье, в лесу. Теперь вы понимаете, почему лес нельзя трогать?
Честно говоря, серьезность, с которой она несла эту ахинею, нагнала на меня жути. Но вокруг был светлый день, светило солнце, стрекотали и порхали всякие твари. Мне надо было работать.
- К опушке – туда? – спросил я, убив комара на шее.
- Чуть левее, - грустно сказала она, поворачиваясь, чтобы уйти.
- Эй, - крикнул я вслед девчонке. – Не сердись. Я просто делаю свое дело – провожу замеры. Рубить лес – не моя идея, а твоего дядюшки. С ним и говори. Ясно?
- У дяди идея в голове, а у вас в руках. Если бы вы не стали делать эту работу, лесу ничто не угрожало бы.
- Не я, так кто-нибудь другой ее сделает.
- А если такого человека вообще не найдется?
И Дейдра скрылась в кустах бесшумно, как олень.
Я славно поработал. Никто не мешал мне ставить зарубки и вбивать гвоздики. До обеда я измерил две стороны предназначенной под вырубку рощи. После обеда я планировал покончить с оставшимися двумя, а завтра до полудня набросать на схеме ручей и эти овраги. Тогда я смогу со спокойной совестью уехать. Навру, что работал три дня, и краденый сладкий день мы проведем вместе с Кьярой.
Я перекусил на кухне холодным мясом, хлебом и пивом, которыми буквально швырнула в меня тощая кухарка.
Выходя с черного хода, наткнулся на Дейдру. Она сидела на ступеньках и гладила большую пятнистую кошку, довольно уродливую. Взглянув мельком на меня, девочка отвернулась, но я успел заметить, что она плачет.
На ужин подали печенку с кровью, прожаренную лишь сверху, именно, как я люблю.
Дейдра издала рвотный звук, побледнела всеми своими веснушками и, зажав рот, выскочила из столовой.
- Девушки сложно устроены, - меланхолично заметил дядя.
На этот раз я не отказался от «настоечки».
Поднявшись к себе, с истинным наслаждением растянулся на постели, открыл «Тайну султанского гарема», выпуск двадцать четвертый, и некоторое время следил за похождениями отважного Бьянко и волшебницы-одалиски.
За окном поголубело, я протянул руку к часам, чтоб узнать время, но испытал неприятное чувство пустоты, не нащупав их на обычном месте. Я вскочил и обшарил постель, тумбочку и под кроватью. Заглянул по очереди в оба ботинка.
Куда они подевались? Вдруг я похолодел. Отчего-то мне взбрело в голову, что я обронил часы во время падения в овраге. Это были хорошие часы, доставшиеся мне от отца. Теперь им грозила беда. Их могла унести сорока, или другой лесной зверь, а если нет, они непременно испортятся от сырости.
В общем, я оделся, влез в еще не просохшие башмаки и отправился в овраг. Найти его было нетрудно: достаточно пройти по ручью до излучины и взять правее. Видимо, овраг представлял собой старое русло.
Стояли самые светлые ночи в году, к тому же украшенные полной луной. Часы непременно должны были обнаружить себя блеском.
Оскальзываясь и чертыхаясь, я сравнительно благополучно доковылял до места, где упал днем. Остатки растерзанного соцветия невесомо белели в сумерках. Часов пока не было.
