Радости их не было предела! Кабарга чуть не задушила доченьку, обнимая и целуя ее!
Облачко Плывет рассказала маме все, что случилось с ней, а потом отвела в овражек с интересной травой.
Так они стали жить вместе: днем трудились, запасая еду для суровой зимы, а ночью бегали в волчьем обличье по лесу, охотились и играли.
Тем летом никто не умер, и поселковые больше не тревожили их.
На осенний праздник урожая Кабарга рискнула сходить в поселок, где смешалась с пьяной толпой, и увела парня, с которым они испытывали друг к другу сердечную приязнь. Имя парня, по случайному совпадению, было Волк.
Втроем они вырыли землянку на высоком берегу, подальше от кладбища, а на другой год построили домик. После каждого весеннего праздника они выходили на Тропу Предков, чтоб встретить очередную несчастную девочку в красной шапке и привести к себе. Людей в новом поселке становилось все больше.
- От них и пошел наш род. Ладно, девчонки, - сказала бабушка, поднимаясь из кресла. – Раззадорили вы меня! Как хотите, а я тряхну стариной. Уж больно ночь хороша.
Она вышла за дверь, и вскоре крепкие серые лапы понесли ее по ковру из первоцветов во главе стаи молодых волчиц.
Небольшое послесловие.
Согласно исследованиям В. Я. Проппа волшебные сказки пришли к нам из глубокой древности. Первоначально они были чем-то вроде инструкций по прохождению инициации. Разумеется, истории заканчивались хорошо, потому что инициация ставит своей целью достижение более высокого статуса.
Добрые охотники появились в «Красной Шапочке» совсем недавно – в XIX веке. До этого сказка заканчивалась съедением бабушки, а затем – и внучки. Подробнее можно прочитать здесь https://dzen.ru/a/YwTHCnw1Smhy8nHe?referrer_clid=1400&
Есть предположение, что сказка о Красной Шапочке - не про инициацию, а про жертвоприношение. Я использовала это в своей «пересказке».
Страшный звук древнего свистка можно услышать вот здесь
https://dzen.ru/a/ZRVpjHkB9GG8jRjn?referrer_clid=1400&
Ариадна
И не замедлил Тесей: Ариадну похитив, направил
К Дии свои паруса, где спутницу-деву, жестокий,
Бросил на бреге.
Овидий. «Метаморфозы». Книга 8.
Первым делом Ариадна зажгла светильник. Потом с трудом, рывками закрыла тяжелую дверь. Когда створка плотно прилегла к косякам, Ариадна выпрямилась и вздохнула. Теплая, полная стрекота и ароматов, живая летняя ночь осталась снаружи.
Здесь царили скорбь, холод и тьма.
Первые залы Ариадна миновала широким шагом, прикрывая ладонью огонек – она столько раз бывала тут, что могла бы идти и без света.
На площадке перед тремя черными проемами остановилась, поставила светильник у ног. Огонек вытянулся, заметался, как от сквозняка, и едва не погас. Плохой знак.
Ариадна затаила дыхание, вслушалась: тихо. В сплетении ходов воздух мог вести себя как угодно странно. Скорее всего, ее настигло дуновение, поднятое краями ее собственных одежд.
Хмурясь, Ариадна привязала конец нити к держателю для факела. Когда-то клубок был мягким, а нитка – пушистой. Но она столько раз ходила в Лабиринт, что нить вытерлась, и клубок стал плотным и тяжелым, как плод осеннего граната.
Она сама спряла эту нить. Когда-то, давней весной велела принести лучшей овечьей шерсти с пастбищ на склонах горы Иды – шерсть оттуда славилась длиной, а, значит, нитки из нее выходили прочными. Тюк притащил на плечах молодой пастух в запыленных сандалиях, такой ладный и крепкий, смотревший на нее с таким простодушным восхищением, что ни будь она царевной… Ладно, к чему ворошить былое.
Теперь она в руках безжалостной судьбы.
Надо не мечтать, а искать брата. Его нужно найти как можно быстрее. Ариадна зажмурилась, пытаясь сосредоточиться, но за закрытыми веками всплывали наглые зеленые глаза, золотистая кожа, кудри вокруг широкого лба, улыбка, могучие плечи… Пальцы дрогнули, клубок укатился с ладони. Она открыла глаза. Нить светилась во тьме.
Недаром ее спряла Ариадна, дочь Пасифаи Сияющей, внучка Гелиоса. Что ж, она попытается перехитрить Ананку, старуху - судьбу. Тьма лабиринта поможет ей. Главное, не думать – боги могут услышать мысли.
Клубок остановился у левого проема. Что ж, пусть будет так!
Быстро переступая ножками в серебряных сандалиях, держа светильник в правой руке и привычно пропуская нить сквозь пальцы левой, она заспешила дальше.
Эхо разносило звук шагов, шорох полз по коридорам, словно шумело море – родная стихия Минотавра. Все как обычно, но нет – что-то не так. Ариадна не могла понять, что именно. Может быть, звуки шагов сливаются в сплошной шелест? Это оттого, что она торопится, отголоски наслаиваются друг на друга.
Ариадна вдруг резко остановилась, прислушалась. Почудился лишний шаг, словно кто-то не успел замереть вместе с ней. Звук отскочил от сводов, запрыгал по переходам… Нет, ерунда, игры вездесущей Эхо.
Это кровь шумит в ушах и ничего более. Ах, вот в чем дело! Тишина! Обычно ее брат храпит, взревывает, пыхтит, дышит тяжко – во сне ли, наяву – и отзвуки летают всюду. А сейчас будто его и нет. Вдруг он умер? Нет! Быть того не может! Никому не справиться с ее могучим братом. Тесей сыт и пьян, спит после пирушки с Миносом – а завтра они снова возлягут за стол. То, что Тесей задумал убить Минотавра – только ее домысел. Но лучше предупредить брата.
Какие у Тесея глаза – цвета любимого ею моря! Когда ее и его взгляды встретились, Ариадне показалось, что тонкая золотая стрела блеснула в воздухе. Хотя откуда взяться стреле? Просто солнечный луч запутался в ее ресницах.
И в тот миг она с ужасом поняла, что смотрит на гостя, как ее мать некогда смотрела на быка. Ариадна была тогда девчонкой, но помнит. Она сидела на разлапистом кипарисе. Небо было синим, ствол – теплым и смолистым, трещали кузнечики. Мать и ее подруги трапезничали на травке. Вдруг подружки с визгом разбежались – цветные одежды замелькали и скрылись среди темной хвои. Только мать осталась на месте. Она смотрела мимо Ариадны так, что той показалось: время застыло.
Ариадна повернулась на дереве и увидела быка. Белого, ярче облака, громоздящегося над ним - пришлось зажмуриться. Того самого быка, который, выйдя из моря, бродил по острову и пугал критян. Но мать не испугалась - она смотрела на зверя призывно, приоткрыв губы, и даже сделала несколько неверных шагов навстречу.
Бык прошел близко, но мимо.
Пасифая забросила забавы и хозяйство, исхудала и почернела. Ариадна решила, что мать заболела. Она думала: боги наказывают своевольную царицу, за то, что та уговорила мужа сохранить морского быка. В храме Посейдона зарезали другого, очень похожего, тоже божественного, с острова Тринакрия.
Вскоре царь уехал на войну, и дворец погрузился в безмолвие. Жизнь в нем замерла.
Однажды поздним вечером в боковой галерее Ариадна наткнулась на искусника Дедала. Тот стоял с таинственным видом возле какой-то штуковины, накрытой куском ткани. Из-под покрывала виднелись бронзовые копытца. Наверное, Дедал решил умилостивить Нептуна, пожертвовав статую прекрасной коровы взамен того быка. Как хорошо он придумал! Ариадна обожала Дедала – он дарил ей чудесные игрушки.
Широким шагом, в развевающихся одеждах вошла Пасифая, и, взглянув на мать, Ариадна поняла, что ей здесь не место, и поскорее убежала.
И Пасифая вдруг расцвела, жизнь во дворце закипела. Вскоре стало ясно, что царица в тягостях, живот рос, как если бы она носила тройню. Но родила она всего лишь одного младенца, необычайно крупного, мохнатого и с телячьей башкой. Новорожденное чудовище сразу унесли, спрятали в глубине дворца. Рабыни отказывались кормить его даже под страхом наказания, да они и не могли бы сделать этого – молоко в сосцах высыхало при одном взгляде на урода.
Потом рабынь все равно убили, чтоб скрыть тайну, хотя это были хорошие рабыни: молодые, здоровые, красивые и послушные. Пасифая все никак не могла оправиться после тяжелых родов: возлежала под полотняным навесом, окруженная служанками, танцорами, музыкантами и всевозможными яствами на золотой посуде.
У Ариадны еще не было ни братьев, ни сестер, поэтому она прокралась в комнату с окном в потолке, где старая финикийка, рожденная в неволе, познавшая много бед, и ставшая оттого бесчувственной, кормила младенца из коровьего рога коровьим же молоком.
Маленькая царевна подошла ближе.
У братика был квадратный розовый нос, влажный даже на вид. Чудесные мягкие уши с меховой оторочкой вздрагивали, если шаль няньки задевала их. Он сосредоточенно сосал. Звездочка на лбу напоминала цветок маргаритки.
- Дай! – приказала Ариадна, протягивая руку. Нянька равнодушно отдала ей рожок. Младенец приладился к новому положению и снова зачавкал. Он пил так жадно, что молоко потекло из углов его маленькой пасти. Ариадна засмеялась. Он взглянул на сестру из-под длинных загнутых ресниц. Глаза были туманные, черно-лиловые, с налетом, как на спелой сливе, и непонятно было, увидел ли он ее, запомнил ли? Но Ариадна увидела его и полюбила.
Теперь она то и дело бегала в покои братца. Рос он гораздо быстрее человеческого младенца, скорее, как теленок. Увидев Ариадну, скакал, выделывал уморительные коленца, радостно мекал, и бодал ее головой в живот, требуя молока.
Девочка понимала, что малышу не хватает солнца и свободы. Пасифая и слышать не хотела о сыне. Ариадна упрашивала отца выпустить братца порезвиться на солнышке, и, в конце концов, так надоела Миносу, что он тайно отправил обоих детей под надзором старой финикийки и дюжины рабов на пустынный южный берег Крита. Под горой на берегу маленькой бухты разбили лагерь, в котором дети провели упоительную весну, лето и начало осени.
По бокам упрямого лба у братика прорезались рожки, похожие на торчащие из травы камни. Он был невероятно крепок и силен для своего возраста, обожал плескаться в море, не боялся высоких волн, и заплывал так далеко, что Ариадна пугалась, что он уплывет навсегда, и в то же время втайне надеялась на это, предчувствуя, что так будет лучше.
Он научился говорить, правда, плохо - толстый язык с трудом ворочался во рту. «Алиана, - бормотал он, - Алиана» и обнимал девочку крепкими пушистыми руками, а потом принимался скакать и брыкаться от избытка чувств.
Старая финикийка неподвижно стояла у входа в шатер и смотрела на них.
Зиму чудовищное дитя провело взаперти, а весной обоих снова отправили к милой сердцу бухте, потому что держать резвого и могучего отпрыска во дворце было мучительно, а Ариадна не хотела расставаться с братом. Несмотря на предосторожности, к весне все уже знали, что Пасифая родила чудовище. В бухту то и дело как бы случайно наведывались лодки с зеваками. Ариадна ругалась и швыряла в них камни, братец с бычьим ревом кидался в воду, рабы натягивали луки, но стрелять не спешили - зачем зря топить стрелы, бездельники уплывут и так.
Молодой Минотавр – такое брат получил прозвище (настоящего имени ему не дали) - был теперь на голову выше Ариадны, и вдвое шире, а уж выражение «силен как бык» применительно к нему звучало как «масло масляное». Шерсть на его теле лоснилась и блестела, рога вздымались над головой полумесяцем, голос рокотал дальним громом, но он по-прежнему ластился к своей «Алиане» и скакал вокруг нее в телячьем восторге.
Следующей зимой у Ариадны начались месячные, и Пасифая запретила взрослой дочери жить у моря в шатре, как нищей рыбачке.
Минотавра держали теперь в просторной комнате с каменными стенами и железными дверями. Свет и воздух туда проникали только через дыру в потолке. Через эту дыру ему спускали еду и воду, через нее же поднимали поганую посудину. Туда же тайно пролезала его верткая и гибкая сестрица. Единоутробный брат имел теперь могучее тело атлета в лоснистой шерсти, великолепную бычью голову с рогами вразлет. Он был прекрасен и страшен.
Однажды царевна взобралась на крышу Минотавровой темницы и с ужасом увидела, что камни вокруг потолочного окна раскиданы, как после землетрясения. Брат исчез.
Наутро к Миносу потянулись окрестные селяне с жалобами, что Минотавр кого-то забодал, кого-то изнасиловал, причем равно женщин и коров, без разбора, развалил чью-то хижину. Будто даже съел кого-то, во что Ариадна не верила, считая наветом и крестьянской хитростью для вымогания денег.
Минотавра поймали, связали цепями и привезли во дворец на телеге, которую тянула четверка дрожащих волов. Ариадна смотрела с крыши сквозь слезы и кусала кулак, чтобы не реветь в голос – так ей жаль было брата.
Полубыка приковали в подземелье, опоили маковым отваром, но все равно дворец содрогался от его рева и ударов о стены. За Ариадной следили, но она и сама не пошла бы к брату. В неистовстве он потерял разум и стал опасным, подобно штормовому морю.
Пригнали рабов. По повелению Дедала они вырыли у дворцовой стены огромную яму, в которой стали строить что-то удивительное: многоэтажное нагромождение стен, переходов и комнат, уходящее вглубь земли и выпирающее над ней. Когда невиданное сооружение было готово, его засыпали вырытой землей, образовав холм, на котором устроили царские кладовые и посадили оливы. С одной стороны рукотворного холма, в развалинах прежнего дворца, разрушенного землетрясением, установили дверь небывалой толщины из дуба и железного дерева. Тяжкий засов с хитроумным замком пересекал ее. Дверь украсили изображением топора-лабриса с двумя лезвиями - символом бычьих рогов. По нему все сооружение назвали Лабиринтом.
В новую тюрьму принесли крепко спящего Минотавра, расковали и оставили одного в темноте. Несколько дней и ночей из-под земли доносился его рев: то яростный, то испуганный. Дедал поставил возле двери внутри Лабиринта ловушки с греческим огнем, падающими камнями и острыми кольями, чтоб Минотавр боялся комнат около выхода, избегал их, и можно было относительно безопасно открывать дверь, когда потребуется.
Ариадна упросила Дедала сделать ей второй ключ от Лабиринта, и Дедал сделал, заставив Ариадну поклясться, что она осыплет милостями его и его детей, когда станет царицей.
Когда подземный рев смолк, Ариадна впервые пошла в Лабиринт, неся кувшин молока и факел. Она боялась, что Минотавр убил себя об стену, или сердце его разорвалось от тоски и ярости. Дрожащими руками отперла она замок, чуть не уронив тяжкий засов на ногу. Приоткрыла дверь. Если Минотавр жив, узнает ли он свою «Алиану», или навсегда потерял разум? Ариадна обмирала от страха, но оставить братца не могла.
Ноги позорно слабели. Конечно, она не догадалась взять мел или веревку, чтоб отмечать путь, но сообразила вести факелом вдоль стены, оставляя полосу копоти.
Вот она, эта полоса, до сих пор не стерлась, такая старая, что въелась в камень и больше не пачкает пальцев.
Взрослая Ариадна улыбнулась, погладила черный след, но тут же вздрогнула и застыла – ее настороженному слуху опять померещился чужой шаг. Она прислушалась.
Глупости! В Лабиринте только она и брат. Пленные девы и юноши еще плывут по Эгейскому морю. Тесей спит. Никто не видел, как она входила сюда. Девичьи страхи пристали рабыням, но не царской дочери.
Облачко Плывет рассказала маме все, что случилось с ней, а потом отвела в овражек с интересной травой.
Так они стали жить вместе: днем трудились, запасая еду для суровой зимы, а ночью бегали в волчьем обличье по лесу, охотились и играли.
Тем летом никто не умер, и поселковые больше не тревожили их.
На осенний праздник урожая Кабарга рискнула сходить в поселок, где смешалась с пьяной толпой, и увела парня, с которым они испытывали друг к другу сердечную приязнь. Имя парня, по случайному совпадению, было Волк.
Втроем они вырыли землянку на высоком берегу, подальше от кладбища, а на другой год построили домик. После каждого весеннего праздника они выходили на Тропу Предков, чтоб встретить очередную несчастную девочку в красной шапке и привести к себе. Людей в новом поселке становилось все больше.
- От них и пошел наш род. Ладно, девчонки, - сказала бабушка, поднимаясь из кресла. – Раззадорили вы меня! Как хотите, а я тряхну стариной. Уж больно ночь хороша.
Она вышла за дверь, и вскоре крепкие серые лапы понесли ее по ковру из первоцветов во главе стаи молодых волчиц.
Небольшое послесловие.
Согласно исследованиям В. Я. Проппа волшебные сказки пришли к нам из глубокой древности. Первоначально они были чем-то вроде инструкций по прохождению инициации. Разумеется, истории заканчивались хорошо, потому что инициация ставит своей целью достижение более высокого статуса.
Добрые охотники появились в «Красной Шапочке» совсем недавно – в XIX веке. До этого сказка заканчивалась съедением бабушки, а затем – и внучки. Подробнее можно прочитать здесь https://dzen.ru/a/YwTHCnw1Smhy8nHe?referrer_clid=1400&
Есть предположение, что сказка о Красной Шапочке - не про инициацию, а про жертвоприношение. Я использовала это в своей «пересказке».
Страшный звук древнего свистка можно услышать вот здесь
https://dzen.ru/a/ZRVpjHkB9GG8jRjn?referrer_clid=1400&
прода от 14 .10. 2024
Ариадна
И не замедлил Тесей: Ариадну похитив, направил
К Дии свои паруса, где спутницу-деву, жестокий,
Бросил на бреге.
Овидий. «Метаморфозы». Книга 8.
Первым делом Ариадна зажгла светильник. Потом с трудом, рывками закрыла тяжелую дверь. Когда створка плотно прилегла к косякам, Ариадна выпрямилась и вздохнула. Теплая, полная стрекота и ароматов, живая летняя ночь осталась снаружи.
Здесь царили скорбь, холод и тьма.
Первые залы Ариадна миновала широким шагом, прикрывая ладонью огонек – она столько раз бывала тут, что могла бы идти и без света.
На площадке перед тремя черными проемами остановилась, поставила светильник у ног. Огонек вытянулся, заметался, как от сквозняка, и едва не погас. Плохой знак.
Ариадна затаила дыхание, вслушалась: тихо. В сплетении ходов воздух мог вести себя как угодно странно. Скорее всего, ее настигло дуновение, поднятое краями ее собственных одежд.
Хмурясь, Ариадна привязала конец нити к держателю для факела. Когда-то клубок был мягким, а нитка – пушистой. Но она столько раз ходила в Лабиринт, что нить вытерлась, и клубок стал плотным и тяжелым, как плод осеннего граната.
Она сама спряла эту нить. Когда-то, давней весной велела принести лучшей овечьей шерсти с пастбищ на склонах горы Иды – шерсть оттуда славилась длиной, а, значит, нитки из нее выходили прочными. Тюк притащил на плечах молодой пастух в запыленных сандалиях, такой ладный и крепкий, смотревший на нее с таким простодушным восхищением, что ни будь она царевной… Ладно, к чему ворошить былое.
Теперь она в руках безжалостной судьбы.
Надо не мечтать, а искать брата. Его нужно найти как можно быстрее. Ариадна зажмурилась, пытаясь сосредоточиться, но за закрытыми веками всплывали наглые зеленые глаза, золотистая кожа, кудри вокруг широкого лба, улыбка, могучие плечи… Пальцы дрогнули, клубок укатился с ладони. Она открыла глаза. Нить светилась во тьме.
Недаром ее спряла Ариадна, дочь Пасифаи Сияющей, внучка Гелиоса. Что ж, она попытается перехитрить Ананку, старуху - судьбу. Тьма лабиринта поможет ей. Главное, не думать – боги могут услышать мысли.
Клубок остановился у левого проема. Что ж, пусть будет так!
Быстро переступая ножками в серебряных сандалиях, держа светильник в правой руке и привычно пропуская нить сквозь пальцы левой, она заспешила дальше.
Эхо разносило звук шагов, шорох полз по коридорам, словно шумело море – родная стихия Минотавра. Все как обычно, но нет – что-то не так. Ариадна не могла понять, что именно. Может быть, звуки шагов сливаются в сплошной шелест? Это оттого, что она торопится, отголоски наслаиваются друг на друга.
Ариадна вдруг резко остановилась, прислушалась. Почудился лишний шаг, словно кто-то не успел замереть вместе с ней. Звук отскочил от сводов, запрыгал по переходам… Нет, ерунда, игры вездесущей Эхо.
Это кровь шумит в ушах и ничего более. Ах, вот в чем дело! Тишина! Обычно ее брат храпит, взревывает, пыхтит, дышит тяжко – во сне ли, наяву – и отзвуки летают всюду. А сейчас будто его и нет. Вдруг он умер? Нет! Быть того не может! Никому не справиться с ее могучим братом. Тесей сыт и пьян, спит после пирушки с Миносом – а завтра они снова возлягут за стол. То, что Тесей задумал убить Минотавра – только ее домысел. Но лучше предупредить брата.
Какие у Тесея глаза – цвета любимого ею моря! Когда ее и его взгляды встретились, Ариадне показалось, что тонкая золотая стрела блеснула в воздухе. Хотя откуда взяться стреле? Просто солнечный луч запутался в ее ресницах.
И в тот миг она с ужасом поняла, что смотрит на гостя, как ее мать некогда смотрела на быка. Ариадна была тогда девчонкой, но помнит. Она сидела на разлапистом кипарисе. Небо было синим, ствол – теплым и смолистым, трещали кузнечики. Мать и ее подруги трапезничали на травке. Вдруг подружки с визгом разбежались – цветные одежды замелькали и скрылись среди темной хвои. Только мать осталась на месте. Она смотрела мимо Ариадны так, что той показалось: время застыло.
Ариадна повернулась на дереве и увидела быка. Белого, ярче облака, громоздящегося над ним - пришлось зажмуриться. Того самого быка, который, выйдя из моря, бродил по острову и пугал критян. Но мать не испугалась - она смотрела на зверя призывно, приоткрыв губы, и даже сделала несколько неверных шагов навстречу.
Бык прошел близко, но мимо.
Пасифая забросила забавы и хозяйство, исхудала и почернела. Ариадна решила, что мать заболела. Она думала: боги наказывают своевольную царицу, за то, что та уговорила мужа сохранить морского быка. В храме Посейдона зарезали другого, очень похожего, тоже божественного, с острова Тринакрия.
Вскоре царь уехал на войну, и дворец погрузился в безмолвие. Жизнь в нем замерла.
Однажды поздним вечером в боковой галерее Ариадна наткнулась на искусника Дедала. Тот стоял с таинственным видом возле какой-то штуковины, накрытой куском ткани. Из-под покрывала виднелись бронзовые копытца. Наверное, Дедал решил умилостивить Нептуна, пожертвовав статую прекрасной коровы взамен того быка. Как хорошо он придумал! Ариадна обожала Дедала – он дарил ей чудесные игрушки.
Широким шагом, в развевающихся одеждах вошла Пасифая, и, взглянув на мать, Ариадна поняла, что ей здесь не место, и поскорее убежала.
И Пасифая вдруг расцвела, жизнь во дворце закипела. Вскоре стало ясно, что царица в тягостях, живот рос, как если бы она носила тройню. Но родила она всего лишь одного младенца, необычайно крупного, мохнатого и с телячьей башкой. Новорожденное чудовище сразу унесли, спрятали в глубине дворца. Рабыни отказывались кормить его даже под страхом наказания, да они и не могли бы сделать этого – молоко в сосцах высыхало при одном взгляде на урода.
Потом рабынь все равно убили, чтоб скрыть тайну, хотя это были хорошие рабыни: молодые, здоровые, красивые и послушные. Пасифая все никак не могла оправиться после тяжелых родов: возлежала под полотняным навесом, окруженная служанками, танцорами, музыкантами и всевозможными яствами на золотой посуде.
У Ариадны еще не было ни братьев, ни сестер, поэтому она прокралась в комнату с окном в потолке, где старая финикийка, рожденная в неволе, познавшая много бед, и ставшая оттого бесчувственной, кормила младенца из коровьего рога коровьим же молоком.
Маленькая царевна подошла ближе.
У братика был квадратный розовый нос, влажный даже на вид. Чудесные мягкие уши с меховой оторочкой вздрагивали, если шаль няньки задевала их. Он сосредоточенно сосал. Звездочка на лбу напоминала цветок маргаритки.
- Дай! – приказала Ариадна, протягивая руку. Нянька равнодушно отдала ей рожок. Младенец приладился к новому положению и снова зачавкал. Он пил так жадно, что молоко потекло из углов его маленькой пасти. Ариадна засмеялась. Он взглянул на сестру из-под длинных загнутых ресниц. Глаза были туманные, черно-лиловые, с налетом, как на спелой сливе, и непонятно было, увидел ли он ее, запомнил ли? Но Ариадна увидела его и полюбила.
Теперь она то и дело бегала в покои братца. Рос он гораздо быстрее человеческого младенца, скорее, как теленок. Увидев Ариадну, скакал, выделывал уморительные коленца, радостно мекал, и бодал ее головой в живот, требуя молока.
Девочка понимала, что малышу не хватает солнца и свободы. Пасифая и слышать не хотела о сыне. Ариадна упрашивала отца выпустить братца порезвиться на солнышке, и, в конце концов, так надоела Миносу, что он тайно отправил обоих детей под надзором старой финикийки и дюжины рабов на пустынный южный берег Крита. Под горой на берегу маленькой бухты разбили лагерь, в котором дети провели упоительную весну, лето и начало осени.
По бокам упрямого лба у братика прорезались рожки, похожие на торчащие из травы камни. Он был невероятно крепок и силен для своего возраста, обожал плескаться в море, не боялся высоких волн, и заплывал так далеко, что Ариадна пугалась, что он уплывет навсегда, и в то же время втайне надеялась на это, предчувствуя, что так будет лучше.
Он научился говорить, правда, плохо - толстый язык с трудом ворочался во рту. «Алиана, - бормотал он, - Алиана» и обнимал девочку крепкими пушистыми руками, а потом принимался скакать и брыкаться от избытка чувств.
Старая финикийка неподвижно стояла у входа в шатер и смотрела на них.
Зиму чудовищное дитя провело взаперти, а весной обоих снова отправили к милой сердцу бухте, потому что держать резвого и могучего отпрыска во дворце было мучительно, а Ариадна не хотела расставаться с братом. Несмотря на предосторожности, к весне все уже знали, что Пасифая родила чудовище. В бухту то и дело как бы случайно наведывались лодки с зеваками. Ариадна ругалась и швыряла в них камни, братец с бычьим ревом кидался в воду, рабы натягивали луки, но стрелять не спешили - зачем зря топить стрелы, бездельники уплывут и так.
Молодой Минотавр – такое брат получил прозвище (настоящего имени ему не дали) - был теперь на голову выше Ариадны, и вдвое шире, а уж выражение «силен как бык» применительно к нему звучало как «масло масляное». Шерсть на его теле лоснилась и блестела, рога вздымались над головой полумесяцем, голос рокотал дальним громом, но он по-прежнему ластился к своей «Алиане» и скакал вокруг нее в телячьем восторге.
Следующей зимой у Ариадны начались месячные, и Пасифая запретила взрослой дочери жить у моря в шатре, как нищей рыбачке.
Минотавра держали теперь в просторной комнате с каменными стенами и железными дверями. Свет и воздух туда проникали только через дыру в потолке. Через эту дыру ему спускали еду и воду, через нее же поднимали поганую посудину. Туда же тайно пролезала его верткая и гибкая сестрица. Единоутробный брат имел теперь могучее тело атлета в лоснистой шерсти, великолепную бычью голову с рогами вразлет. Он был прекрасен и страшен.
Однажды царевна взобралась на крышу Минотавровой темницы и с ужасом увидела, что камни вокруг потолочного окна раскиданы, как после землетрясения. Брат исчез.
Наутро к Миносу потянулись окрестные селяне с жалобами, что Минотавр кого-то забодал, кого-то изнасиловал, причем равно женщин и коров, без разбора, развалил чью-то хижину. Будто даже съел кого-то, во что Ариадна не верила, считая наветом и крестьянской хитростью для вымогания денег.
Минотавра поймали, связали цепями и привезли во дворец на телеге, которую тянула четверка дрожащих волов. Ариадна смотрела с крыши сквозь слезы и кусала кулак, чтобы не реветь в голос – так ей жаль было брата.
Полубыка приковали в подземелье, опоили маковым отваром, но все равно дворец содрогался от его рева и ударов о стены. За Ариадной следили, но она и сама не пошла бы к брату. В неистовстве он потерял разум и стал опасным, подобно штормовому морю.
Пригнали рабов. По повелению Дедала они вырыли у дворцовой стены огромную яму, в которой стали строить что-то удивительное: многоэтажное нагромождение стен, переходов и комнат, уходящее вглубь земли и выпирающее над ней. Когда невиданное сооружение было готово, его засыпали вырытой землей, образовав холм, на котором устроили царские кладовые и посадили оливы. С одной стороны рукотворного холма, в развалинах прежнего дворца, разрушенного землетрясением, установили дверь небывалой толщины из дуба и железного дерева. Тяжкий засов с хитроумным замком пересекал ее. Дверь украсили изображением топора-лабриса с двумя лезвиями - символом бычьих рогов. По нему все сооружение назвали Лабиринтом.
В новую тюрьму принесли крепко спящего Минотавра, расковали и оставили одного в темноте. Несколько дней и ночей из-под земли доносился его рев: то яростный, то испуганный. Дедал поставил возле двери внутри Лабиринта ловушки с греческим огнем, падающими камнями и острыми кольями, чтоб Минотавр боялся комнат около выхода, избегал их, и можно было относительно безопасно открывать дверь, когда потребуется.
Ариадна упросила Дедала сделать ей второй ключ от Лабиринта, и Дедал сделал, заставив Ариадну поклясться, что она осыплет милостями его и его детей, когда станет царицей.
Когда подземный рев смолк, Ариадна впервые пошла в Лабиринт, неся кувшин молока и факел. Она боялась, что Минотавр убил себя об стену, или сердце его разорвалось от тоски и ярости. Дрожащими руками отперла она замок, чуть не уронив тяжкий засов на ногу. Приоткрыла дверь. Если Минотавр жив, узнает ли он свою «Алиану», или навсегда потерял разум? Ариадна обмирала от страха, но оставить братца не могла.
Ноги позорно слабели. Конечно, она не догадалась взять мел или веревку, чтоб отмечать путь, но сообразила вести факелом вдоль стены, оставляя полосу копоти.
Вот она, эта полоса, до сих пор не стерлась, такая старая, что въелась в камень и больше не пачкает пальцев.
Взрослая Ариадна улыбнулась, погладила черный след, но тут же вздрогнула и застыла – ее настороженному слуху опять померещился чужой шаг. Она прислушалась.
Глупости! В Лабиринте только она и брат. Пленные девы и юноши еще плывут по Эгейскому морю. Тесей спит. Никто не видел, как она входила сюда. Девичьи страхи пристали рабыням, но не царской дочери.
