- Будь моя воля, я и на полет стрелы ее к детям не подпустила бы, - сказала королева, нервно одергивая опушку широкого рукава, - но не могу! Помнишь, что случилось с Изабеллой и Карлом? Они «забыли» пригласить фею на праздник в честь рождения их малютки, а старуха все равно приперлась и заявила, что их доченька-де умрет в шестнадцать лет оттого, что уколется веретеном. Теперь у них нет ни одного веретена в королевстве, а пряжу они закупают у соседей. И бедный ребенок все равно вынужден сидеть в башне.
Король и королева стояли по бокам колыбельки с новорожденной принцессой, ожидая, когда приглашенная фея наконец соблаговолит явиться. Гостья опаздывала. Она обожала, когда коронованные особы ждали ее.
- На твой подарок к свадьбе, конечно, грех жаловаться! – от волнения на королеву всегда нападала неудержимая болтливость. – «Плоть обращается в сталь, там, где сталь к ней едва прикоснется!» Что и говорить, ее дар спас тебе жизнь! Хотя, конечно, мешает, да? Но выглядит мужественно. У рыцарей до сих пор модно рисовать на лицах серебряные полоски.
Она хихикнула. Король провел языком изнутри щеки по вросшей в мясо, острой, как нож, полосе металла. Полоса поднималась от подбородка мимо глаза и скрывалась в волосах.
- А мой дар – до сих пор не пойму: издевательство он или благодать! Как выругаюсь – во рту появляется золотая монета. Надо же такое придумать! И чем грязнее ругательство, тем крупнее деньга. Едва я стала лепетать, меня научили ругаться на зависть любому наемнику. Знаешь, какое первое слово я сказала? Ладно, ладно, не хмурься, молчу! Зато родители навсегда расстались с нищетой, их королевство теперь самое богатое. Да и нянюшка неплохо накопила на старость. Зато все детство и нежное девичество, черт подери, - королева поднесла рукав к губам и сплюнула в его широкий раструб золотую монетку. Внутри рукава имелся карман, устроенный так, чтобы монеты не выпадали, когда королева опускала руку, - зато всю юность, когда девицы музицируют и распевают песенки, я часами сидела в своей башне над раскрытым ларцом и ругалась, ругалась, ругалась, как гребаный пьяный сапожник… Ешкин кот! Тьфу! Тьфу! Кхе! Думаю, если старуха задержится еще на час, мой кармашек треснет!
- Едет! Едет! – в раскрытые двери влетел и тут же кинулся прочь кудрявый юноша в лиловых лосинах и бордовых башмаках с такими длинными носами, что удивительно было, как у него получается в них ходить, не спотыкаясь, не то, что бегать.
- Значит, еще придется стоять. Она вечно тащится, как похоронные дроги.
Королева со стоном помассировала шею. Придворные восприняли этот жест как разрешение размяться - позади королевской четы зашуршали шелка и зазвенели украшения.
- Надо заказать корону полегче. Можно подумать, твои предки по женской линии имели чертовы бычьи шеи. Тьфу!
- Потерпи, дорогая, - мягко сказал король, - скоро все закончится.
- Нет, что ни говори, все же старая ведьма сделала мне хороший подарок, если наплевать – тьфу – на условности. А вот про бедного Вольмара даже не знаю, что и сказать. Надо же такое придумать! «Волосы принца будут тверже алмаза и стали, не поддадутся ни рогу единорога, ни огню». Оно, конечно, экономия на доспехах, но у бедного мальчугана коса уже ниже попы и укоротить ее невозможно – ничто не берет! А что будет, когда начнет расти борода? Зваться ему Вольмаром Волосатым!
- Проехала ворота! – закричал кудрявый юноша, на миг показываясь в дверях.
Королева выпрямилась и подняла голову, отягощенную короной и искусно уложенными косами. Король приосанился.
- А уж дар Лючеты - просто позор, - никак не могла успокоиться королева, она шептала, не шевеля губами, дабы не нарушить торжественности позы, - он хорош для простолюдинки, но никак не для будущей правительницы. Стоит ей хлопнуть в ладоши, как появляется горшок каши. Вот ведь хрень – тьфу - какая! Каша, конечно, вкусная, и горшок расписной, но как девочка будет подавать хлопком сигнал к началу турнира или танцевать чакону? Малюткой она разъелась как свинка, потому что вечно нахлопывала себе кашу и ела ее прямо руками. А уж чумазая…
Тут растрепанный кудрявый юноша ворвался в дверной проем, затормозил, уцепившись за косяк, выкрикнул нечленораздельное и унесся насовсем.
- Не горячись, дорогая, а то ты раскраснеешься, и фея поймет…
Король не договорил, поскольку в дверь вплыла устрашающая старуха. Это была крупная дама с лицом гоблина, такая курносая, что ноздри ее зияли, как два пушечных жерла на носу боевого корабля. Над набеленным лицом вздымалась двугорбая прическа, утыканная множеством украшений, по тяжести превосходящих королевскую корону. Высокий воротник с чередой жемчужин по краю повторял форму куаферы. Декольте в серых кружевах щедро открывало то, что лучше было бы скрыть.
Усмехаясь, отвратительная старуха приблизилась.
Король склонил голову. Королева присела в неглубоком реверансе. С шуршанием, бряканьем и звоном ряды придворных сделались вдвое ниже. Никто не хотел сориться с местной волшебницей.
Белила делали самодовольное лицо чародейки еще отвратительнее.
- Где моя деточка?
Король с королевой затаили дыхание. Они боялись даже взглянуть друг на друга. «Что значит: «моя»? Хочет забрать?» - перепугались оба.
- Ты моя сладенькая! – пропела старуха, наклоняясь над колыбелью. - Вылитая фея! У! Так бы и съела!
У королевы потемнело в глазах, и только привычка к изнурительным церемониям не позволила ей упасть.
- Тебе место в волшебном лесу, милая малютка, среди фей и единорогов, но недосуг мне нянчиться с девчонками! Поэтому мой дар тебе…
Тут солнце выглянуло из-за облака. Кажется, все в зале услышали шорох, с которым солнечный луч упал на ковер.
- …разлетаться бабочками! Сто твоих бабочек – сто лет жизни! Смотри, сотня - это совсем немного, бабочки хрупки – бойся растерять их!
Провозгласив так и гнусно захихикав, фея исчезла, словно ее никогда и не было.
Королева, в несгибаемых церемониальных одеждах опустилась на ступеньку. Набежали придворные дамы, стали махать на нее платочками, совать под нос драгоценные флаконы с нюхательными солями… Лекарь в черной мантии никак не мог пробиться сквозь вал из расшитых шелковых юбок…
- Глядите!
Все головы разом повернулись. Над колыбелькой порхала стайка белых перламутровых мотыльков и один алый. Отражая крылышками краски зала, кружась и играя, маленькие бабочки поднялась под потолок. Все зачарованно провожали их глазами.
- Закройте окна! – первой опомнилась королева. – Вдруг она улетит!
Бросились закрывать окна. Закрыли все, в том числе и двери.
Сделав два круга, бабочки сели на бортики колыбели, на расшитое младенческое приданое, поиграли перламутровыми крылышками, и никто не понял, когда они стали бело-розовой прелестной принцессой в кружевах, гулящей и пускающей пузыри.
Королева быстро накрыла колыбельку тюлевым покрывалом.
- Все немедленно вон! Благодарю за участие в церемонии! – истерически прокричала она с некоторой непоследовательностью.
Кланяясь и приседая, свита выпятилась из зала.
Принцесса безмятежно спала под кружевами, посасывая кулачок размером с розовый бутон.
Король обнял супругу, она прижалась к нему и забормотала неслышно и страстно. Золотые монеты так и запрыгали по полу.
Из окна Девичьей башни были видны горы, покрытые лесом, озеро Зее – зеркало небес, и многочисленные замки соседних королевств. Над каждым возвышалось по Девичьей башне, потому что злая фея так одарила местных принцесс, что перепуганные родители заперли своих девочек от греха подальше.
Узкие окна башни принцессы Зефиры затягивала золотая сетка – королева постаралась, чтоб дочку окружала настоящая роскошь. Она вообще ответственно подходила к государственным и семейным делам и трудолюбиво пополняла казну.
Зефире разрешалось гулять по саду. Правда, играть и бегать она не могла, поскольку перед прогулкой малышку покрывали специальной шляпой с широкими полями, с которых до земли свисало тончайшее покрывало на обручах – чтобы резвое высочество не могло упорхнуть к жестоким мальчишкам, прожорливым птицам, бессердечным натуралистам, и неизвестно каким еще ужасам.
Регулярно мама, папа, няня, учителя и фрейлины твердили Зефире о непрочности бабочек, о ценности ее королевской жизни, и, разбуди девочку среди ночи, она ответила бы, что самое главное для нее - сохранять человеческий облик – тоже очень уязвимый, но не идущий ни в какое сравнение с хрупкостью мотыльков.
Как-то королева-мать, войдя в покои принцессы, застала дочку перед зеркалом, уменьшившуюся вдвое, но зато в уборе из мигающих перламутровыми крыльями бабочек. После очередного разъяснения опасности превращения в насекомых, по тайному приказу королевы паж для наглядности раздавил перед девочкой обычную бабочку-белянку и оторвал ей крылышки. Девочка-бабочка горько плакала, даже пролежала день в постели с горячкой, но, кажется, что-то поняла.
Когда все убедились в здравомыслии принцессы, ее стали вывозить в свет без защитного покрывала, в открытых по тогдашней моде платьицах. Зефира порхала в танце в дозволенных объятиях принцев, а знатные пожилые дамы наблюдали за молодежью со своих мест и шептались за веерами: «Как хороша! Жаль, что она, ну, вы сами понимаете…», а за их спинами телохранитель принцессы держал наготове огромный сачок.
Оставшись одна в башне, Зефира придвигала к дверям тяжелое кресло, и летала по комнате, то свободно виясь, то перестраиваясь в воздухе в строгие геометрические узоры, то садилась на гобелены, оживляя фигуры красавиц и охотников взмахами крыльев. Ведь очень трудно иметь дар и не пользоваться им, хотя бы тайно.
Особенно ей нравилось превращаться в бабочек наполовину, изобретая живые венки и короны – именно за этой игрой ее и застала королева. Однажды Зефира превратилась в девяносто девять бабочек, а последняя ее часть осталась крохотной девочкой, но это оказалось не слишком интересно и даже немного страшно.
Стояло раннее лето. Принцессе исполнилось тринадцать лет.
Их высочества гуляли по саду со свитой. Зефира нашла пышный куст купальниц и захотела, чтобы он рос в горшке у нее на окне. Старшая сестренка Лючета тут же хлопнула в ладоши, у ее ног появился горшок. Кашу охотно слопал дог Элефант, принц Вольмар кинжалом выкопал растение из земли, запихал в посудину, перемазав руки и бархатный костюмчик, фрейлины отнесли горшок в покои принцессы.
Купальницы были, безусловно, хороши, но не они интересовали девочку. Каждый день она смотрела сквозь золотую сетку на озеро Зее, на кроны деревьев, вначале разноцветные и прозрачные, потом зеленые и кудрявые. Цвели луга, над ними плыл аромат черемухи, и Зефиру так и тянуло полетать в теплом воздухе, под луной, такой же перламутровой, как ее крылья. Она ничего не могла с собой поделать. Вообще у нее появились странные желания, о которых она не рассказывала ни сестре, ни подругам, ни родителям, опасаясь непонимания.
Оставшись одна, Зефира взяла подсвечник (тоже золотой) и углом подставки пробила дыру в золотой сетке у самого подоконника. Совершив этот акт вандализма, она тщательно загнула пальцем острые края, чтоб они не поранили крылышек, а потом прикрыла дырку горшком – вот для чего он был нужен – и стала ждать подходящего момента.
Она рассудила, что четыре часа утра – лучшее время, чтобы незаметно улизнуть из башни на полчасика. Домашние еще спят, а с остальным она уж как-нибудь разберется.
Когда лучи утреннего солнца нарисовали на полу четкую сетку, на подоконнике шуршали, толкались и нежно пахли лимоном перламутровые бабочки. Алая уже сидела снаружи на сером камне. Одна за другой крылатые частички Зефиры пролезали в дыру за горшком, ползли по сетке и сбивались в кучку на внешней стене возле окна.
Как только наружу выбрался последний мотылек, вся компания дружно взлетела, цепочкой потянулась над деревьями, огибая кроны, достигла стены, покинула сад и поплыла к лесу. Все прошло отлично! Никто ее не заметил! Только две ласточки спикировали с вышины, но найдя бабочек слишком крупными, помчались дальше.
Зефира летела над дубами в сморщенных младенческих листиках, над кронами берез, над елками в зеленых оборках и красных шишках, и это было восхитительно!
Черемуха позвала ее, и перламутровая стайка закачалась на головокружительно пахнущих соцветиях, припала к нектару в компании жуков, пчел и других бессмысленных тварей. Отяжелев и слегка опьянев, Зефира поиграла сама с собой в догонялки меж древесных стволов и осмелилась подняться над лесом.
Она полетала спиралью, клином, попробовала подражать форме облачка, такого же белого, как она сама, и уже направлялась домой, когда вдруг увидела, что одно дерево в лесу ритмично вздрагивает. Что с ним случилось? Она подлетела ближе.
Здоровяк в серой рубахе рубил дуб. «Зачем он губит такое прекрасное дерево?» - огорчилась Зефира. В королевских садах за деревьями ухаживали специальные садовники. Она облетела поляну, не нашла ответа, и уселась на ветку прямо над лесорубом. Перламутровые бабочки среди красноватых листьев – получилось красиво.
- Гы! – осклабился парень и перестал рубить. Лицо у него было широкое и загорелое, двух передних зубов не хватало, как у рыцарей, которым часто приходится драться. Но рыцари загораживали дыры во рту красивыми серебряными и золотыми вставками, а парень почему-то оставил все как есть.
Парень хлюпнул носом, вытер лоб рукавом и снова взялся за работу. Ветка сотряслась, Зефира поспешно взлетела, опустилась на траву и приняла человеческий облик.
- Поселялин, зачем ты рубишь дерево?
Лесоруб аж подскочил, глянул дико и запустил в Зефиру топором. Та едва успела разлететься. Но ей стало больно, очень больно, как тогда, когда она сломала мизинец на ноге, споткнувшись о камень, скрытый травой.
Сбившись в плотную стайку, прижимаясь к деревьям, принцесса бабочек поспешила домой, проползла в комнату, и став девушкой, упала на постель и заплакала.
А молодой лесоруб осмотрел обух топора с прилипшими перламутровыми крылышками, обтер о траву, потыкал во все стороны рожками из пальцев, отгоняя зло, упал в телегу и погнал удивленного савраску во весь мах домой.
Во дворце никто не узнал про полет принцессы, и не стал браниться. А что бабочка пропала – никто, кроме нее, не заметил. Принцесса лишь на самую малость стала полегче и пониже.
Зефире исполнилось семнадцать лет, и мать показала ей портрет принца.
- Это хорошая партия, - сказала она, - но мне хотелось бы, чтобы ты вышла замуж по любви. Мы пошлем ему твой портрет – тот, где ты в шали с узором из бабочек. Пусть помнит, к кому сватается. После обмена портретами пригласим его в гости, и там посмотрим. Как он тебе?
- Принц как принц. Самый обычный, - пожала плечами Зефира. – Не помню, чтобы я с ним танцевала.
- Их семья ездит на роскошные балы в южные королевства.
- Тогда, наверное, он воображало.
- Поглядим. В конце концов, он первый, кто просит твоей руки. Я тебя принуждать не стану, - королева обняла свою дочурку. А сама подумала: «Немногие захотят породниться с красавицей, которая на самом деле - кучка чешуекрылых. Не хотелось бы мне, чтоб женихи клевали только на ее приданое».
Старшая сестрица Лючета, прозванная Доброй королевой, уже два года была замужем.
Король и королева стояли по бокам колыбельки с новорожденной принцессой, ожидая, когда приглашенная фея наконец соблаговолит явиться. Гостья опаздывала. Она обожала, когда коронованные особы ждали ее.
- На твой подарок к свадьбе, конечно, грех жаловаться! – от волнения на королеву всегда нападала неудержимая болтливость. – «Плоть обращается в сталь, там, где сталь к ней едва прикоснется!» Что и говорить, ее дар спас тебе жизнь! Хотя, конечно, мешает, да? Но выглядит мужественно. У рыцарей до сих пор модно рисовать на лицах серебряные полоски.
Она хихикнула. Король провел языком изнутри щеки по вросшей в мясо, острой, как нож, полосе металла. Полоса поднималась от подбородка мимо глаза и скрывалась в волосах.
- А мой дар – до сих пор не пойму: издевательство он или благодать! Как выругаюсь – во рту появляется золотая монета. Надо же такое придумать! И чем грязнее ругательство, тем крупнее деньга. Едва я стала лепетать, меня научили ругаться на зависть любому наемнику. Знаешь, какое первое слово я сказала? Ладно, ладно, не хмурься, молчу! Зато родители навсегда расстались с нищетой, их королевство теперь самое богатое. Да и нянюшка неплохо накопила на старость. Зато все детство и нежное девичество, черт подери, - королева поднесла рукав к губам и сплюнула в его широкий раструб золотую монетку. Внутри рукава имелся карман, устроенный так, чтобы монеты не выпадали, когда королева опускала руку, - зато всю юность, когда девицы музицируют и распевают песенки, я часами сидела в своей башне над раскрытым ларцом и ругалась, ругалась, ругалась, как гребаный пьяный сапожник… Ешкин кот! Тьфу! Тьфу! Кхе! Думаю, если старуха задержится еще на час, мой кармашек треснет!
- Едет! Едет! – в раскрытые двери влетел и тут же кинулся прочь кудрявый юноша в лиловых лосинах и бордовых башмаках с такими длинными носами, что удивительно было, как у него получается в них ходить, не спотыкаясь, не то, что бегать.
- Значит, еще придется стоять. Она вечно тащится, как похоронные дроги.
Королева со стоном помассировала шею. Придворные восприняли этот жест как разрешение размяться - позади королевской четы зашуршали шелка и зазвенели украшения.
- Надо заказать корону полегче. Можно подумать, твои предки по женской линии имели чертовы бычьи шеи. Тьфу!
- Потерпи, дорогая, - мягко сказал король, - скоро все закончится.
- Нет, что ни говори, все же старая ведьма сделала мне хороший подарок, если наплевать – тьфу – на условности. А вот про бедного Вольмара даже не знаю, что и сказать. Надо же такое придумать! «Волосы принца будут тверже алмаза и стали, не поддадутся ни рогу единорога, ни огню». Оно, конечно, экономия на доспехах, но у бедного мальчугана коса уже ниже попы и укоротить ее невозможно – ничто не берет! А что будет, когда начнет расти борода? Зваться ему Вольмаром Волосатым!
- Проехала ворота! – закричал кудрявый юноша, на миг показываясь в дверях.
Королева выпрямилась и подняла голову, отягощенную короной и искусно уложенными косами. Король приосанился.
- А уж дар Лючеты - просто позор, - никак не могла успокоиться королева, она шептала, не шевеля губами, дабы не нарушить торжественности позы, - он хорош для простолюдинки, но никак не для будущей правительницы. Стоит ей хлопнуть в ладоши, как появляется горшок каши. Вот ведь хрень – тьфу - какая! Каша, конечно, вкусная, и горшок расписной, но как девочка будет подавать хлопком сигнал к началу турнира или танцевать чакону? Малюткой она разъелась как свинка, потому что вечно нахлопывала себе кашу и ела ее прямо руками. А уж чумазая…
Тут растрепанный кудрявый юноша ворвался в дверной проем, затормозил, уцепившись за косяк, выкрикнул нечленораздельное и унесся насовсем.
- Не горячись, дорогая, а то ты раскраснеешься, и фея поймет…
Король не договорил, поскольку в дверь вплыла устрашающая старуха. Это была крупная дама с лицом гоблина, такая курносая, что ноздри ее зияли, как два пушечных жерла на носу боевого корабля. Над набеленным лицом вздымалась двугорбая прическа, утыканная множеством украшений, по тяжести превосходящих королевскую корону. Высокий воротник с чередой жемчужин по краю повторял форму куаферы. Декольте в серых кружевах щедро открывало то, что лучше было бы скрыть.
Усмехаясь, отвратительная старуха приблизилась.
Король склонил голову. Королева присела в неглубоком реверансе. С шуршанием, бряканьем и звоном ряды придворных сделались вдвое ниже. Никто не хотел сориться с местной волшебницей.
Белила делали самодовольное лицо чародейки еще отвратительнее.
- Где моя деточка?
Король с королевой затаили дыхание. Они боялись даже взглянуть друг на друга. «Что значит: «моя»? Хочет забрать?» - перепугались оба.
- Ты моя сладенькая! – пропела старуха, наклоняясь над колыбелью. - Вылитая фея! У! Так бы и съела!
У королевы потемнело в глазах, и только привычка к изнурительным церемониям не позволила ей упасть.
- Тебе место в волшебном лесу, милая малютка, среди фей и единорогов, но недосуг мне нянчиться с девчонками! Поэтому мой дар тебе…
Тут солнце выглянуло из-за облака. Кажется, все в зале услышали шорох, с которым солнечный луч упал на ковер.
- …разлетаться бабочками! Сто твоих бабочек – сто лет жизни! Смотри, сотня - это совсем немного, бабочки хрупки – бойся растерять их!
Провозгласив так и гнусно захихикав, фея исчезла, словно ее никогда и не было.
Королева, в несгибаемых церемониальных одеждах опустилась на ступеньку. Набежали придворные дамы, стали махать на нее платочками, совать под нос драгоценные флаконы с нюхательными солями… Лекарь в черной мантии никак не мог пробиться сквозь вал из расшитых шелковых юбок…
- Глядите!
Все головы разом повернулись. Над колыбелькой порхала стайка белых перламутровых мотыльков и один алый. Отражая крылышками краски зала, кружась и играя, маленькие бабочки поднялась под потолок. Все зачарованно провожали их глазами.
- Закройте окна! – первой опомнилась королева. – Вдруг она улетит!
Бросились закрывать окна. Закрыли все, в том числе и двери.
Сделав два круга, бабочки сели на бортики колыбели, на расшитое младенческое приданое, поиграли перламутровыми крылышками, и никто не понял, когда они стали бело-розовой прелестной принцессой в кружевах, гулящей и пускающей пузыри.
Королева быстро накрыла колыбельку тюлевым покрывалом.
- Все немедленно вон! Благодарю за участие в церемонии! – истерически прокричала она с некоторой непоследовательностью.
Кланяясь и приседая, свита выпятилась из зала.
Принцесса безмятежно спала под кружевами, посасывая кулачок размером с розовый бутон.
Король обнял супругу, она прижалась к нему и забормотала неслышно и страстно. Золотые монеты так и запрыгали по полу.
Из окна Девичьей башни были видны горы, покрытые лесом, озеро Зее – зеркало небес, и многочисленные замки соседних королевств. Над каждым возвышалось по Девичьей башне, потому что злая фея так одарила местных принцесс, что перепуганные родители заперли своих девочек от греха подальше.
Узкие окна башни принцессы Зефиры затягивала золотая сетка – королева постаралась, чтоб дочку окружала настоящая роскошь. Она вообще ответственно подходила к государственным и семейным делам и трудолюбиво пополняла казну.
Зефире разрешалось гулять по саду. Правда, играть и бегать она не могла, поскольку перед прогулкой малышку покрывали специальной шляпой с широкими полями, с которых до земли свисало тончайшее покрывало на обручах – чтобы резвое высочество не могло упорхнуть к жестоким мальчишкам, прожорливым птицам, бессердечным натуралистам, и неизвестно каким еще ужасам.
Регулярно мама, папа, няня, учителя и фрейлины твердили Зефире о непрочности бабочек, о ценности ее королевской жизни, и, разбуди девочку среди ночи, она ответила бы, что самое главное для нее - сохранять человеческий облик – тоже очень уязвимый, но не идущий ни в какое сравнение с хрупкостью мотыльков.
Как-то королева-мать, войдя в покои принцессы, застала дочку перед зеркалом, уменьшившуюся вдвое, но зато в уборе из мигающих перламутровыми крыльями бабочек. После очередного разъяснения опасности превращения в насекомых, по тайному приказу королевы паж для наглядности раздавил перед девочкой обычную бабочку-белянку и оторвал ей крылышки. Девочка-бабочка горько плакала, даже пролежала день в постели с горячкой, но, кажется, что-то поняла.
Когда все убедились в здравомыслии принцессы, ее стали вывозить в свет без защитного покрывала, в открытых по тогдашней моде платьицах. Зефира порхала в танце в дозволенных объятиях принцев, а знатные пожилые дамы наблюдали за молодежью со своих мест и шептались за веерами: «Как хороша! Жаль, что она, ну, вы сами понимаете…», а за их спинами телохранитель принцессы держал наготове огромный сачок.
Оставшись одна в башне, Зефира придвигала к дверям тяжелое кресло, и летала по комнате, то свободно виясь, то перестраиваясь в воздухе в строгие геометрические узоры, то садилась на гобелены, оживляя фигуры красавиц и охотников взмахами крыльев. Ведь очень трудно иметь дар и не пользоваться им, хотя бы тайно.
Особенно ей нравилось превращаться в бабочек наполовину, изобретая живые венки и короны – именно за этой игрой ее и застала королева. Однажды Зефира превратилась в девяносто девять бабочек, а последняя ее часть осталась крохотной девочкой, но это оказалось не слишком интересно и даже немного страшно.
Стояло раннее лето. Принцессе исполнилось тринадцать лет.
Их высочества гуляли по саду со свитой. Зефира нашла пышный куст купальниц и захотела, чтобы он рос в горшке у нее на окне. Старшая сестренка Лючета тут же хлопнула в ладоши, у ее ног появился горшок. Кашу охотно слопал дог Элефант, принц Вольмар кинжалом выкопал растение из земли, запихал в посудину, перемазав руки и бархатный костюмчик, фрейлины отнесли горшок в покои принцессы.
Купальницы были, безусловно, хороши, но не они интересовали девочку. Каждый день она смотрела сквозь золотую сетку на озеро Зее, на кроны деревьев, вначале разноцветные и прозрачные, потом зеленые и кудрявые. Цвели луга, над ними плыл аромат черемухи, и Зефиру так и тянуло полетать в теплом воздухе, под луной, такой же перламутровой, как ее крылья. Она ничего не могла с собой поделать. Вообще у нее появились странные желания, о которых она не рассказывала ни сестре, ни подругам, ни родителям, опасаясь непонимания.
Оставшись одна, Зефира взяла подсвечник (тоже золотой) и углом подставки пробила дыру в золотой сетке у самого подоконника. Совершив этот акт вандализма, она тщательно загнула пальцем острые края, чтоб они не поранили крылышек, а потом прикрыла дырку горшком – вот для чего он был нужен – и стала ждать подходящего момента.
Она рассудила, что четыре часа утра – лучшее время, чтобы незаметно улизнуть из башни на полчасика. Домашние еще спят, а с остальным она уж как-нибудь разберется.
Когда лучи утреннего солнца нарисовали на полу четкую сетку, на подоконнике шуршали, толкались и нежно пахли лимоном перламутровые бабочки. Алая уже сидела снаружи на сером камне. Одна за другой крылатые частички Зефиры пролезали в дыру за горшком, ползли по сетке и сбивались в кучку на внешней стене возле окна.
Как только наружу выбрался последний мотылек, вся компания дружно взлетела, цепочкой потянулась над деревьями, огибая кроны, достигла стены, покинула сад и поплыла к лесу. Все прошло отлично! Никто ее не заметил! Только две ласточки спикировали с вышины, но найдя бабочек слишком крупными, помчались дальше.
Зефира летела над дубами в сморщенных младенческих листиках, над кронами берез, над елками в зеленых оборках и красных шишках, и это было восхитительно!
Черемуха позвала ее, и перламутровая стайка закачалась на головокружительно пахнущих соцветиях, припала к нектару в компании жуков, пчел и других бессмысленных тварей. Отяжелев и слегка опьянев, Зефира поиграла сама с собой в догонялки меж древесных стволов и осмелилась подняться над лесом.
Она полетала спиралью, клином, попробовала подражать форме облачка, такого же белого, как она сама, и уже направлялась домой, когда вдруг увидела, что одно дерево в лесу ритмично вздрагивает. Что с ним случилось? Она подлетела ближе.
Здоровяк в серой рубахе рубил дуб. «Зачем он губит такое прекрасное дерево?» - огорчилась Зефира. В королевских садах за деревьями ухаживали специальные садовники. Она облетела поляну, не нашла ответа, и уселась на ветку прямо над лесорубом. Перламутровые бабочки среди красноватых листьев – получилось красиво.
- Гы! – осклабился парень и перестал рубить. Лицо у него было широкое и загорелое, двух передних зубов не хватало, как у рыцарей, которым часто приходится драться. Но рыцари загораживали дыры во рту красивыми серебряными и золотыми вставками, а парень почему-то оставил все как есть.
Парень хлюпнул носом, вытер лоб рукавом и снова взялся за работу. Ветка сотряслась, Зефира поспешно взлетела, опустилась на траву и приняла человеческий облик.
- Поселялин, зачем ты рубишь дерево?
Лесоруб аж подскочил, глянул дико и запустил в Зефиру топором. Та едва успела разлететься. Но ей стало больно, очень больно, как тогда, когда она сломала мизинец на ноге, споткнувшись о камень, скрытый травой.
Сбившись в плотную стайку, прижимаясь к деревьям, принцесса бабочек поспешила домой, проползла в комнату, и став девушкой, упала на постель и заплакала.
А молодой лесоруб осмотрел обух топора с прилипшими перламутровыми крылышками, обтер о траву, потыкал во все стороны рожками из пальцев, отгоняя зло, упал в телегу и погнал удивленного савраску во весь мах домой.
Во дворце никто не узнал про полет принцессы, и не стал браниться. А что бабочка пропала – никто, кроме нее, не заметил. Принцесса лишь на самую малость стала полегче и пониже.
Зефире исполнилось семнадцать лет, и мать показала ей портрет принца.
- Это хорошая партия, - сказала она, - но мне хотелось бы, чтобы ты вышла замуж по любви. Мы пошлем ему твой портрет – тот, где ты в шали с узором из бабочек. Пусть помнит, к кому сватается. После обмена портретами пригласим его в гости, и там посмотрим. Как он тебе?
- Принц как принц. Самый обычный, - пожала плечами Зефира. – Не помню, чтобы я с ним танцевала.
- Их семья ездит на роскошные балы в южные королевства.
- Тогда, наверное, он воображало.
- Поглядим. В конце концов, он первый, кто просит твоей руки. Я тебя принуждать не стану, - королева обняла свою дочурку. А сама подумала: «Немногие захотят породниться с красавицей, которая на самом деле - кучка чешуекрылых. Не хотелось бы мне, чтоб женихи клевали только на ее приданое».
Старшая сестрица Лючета, прозванная Доброй королевой, уже два года была замужем.
