- Жизнь похожа на кружку пива, - провозгласил, подняв пустую посудину над головой, юноша с густыми каштановыми кудрями и зелеными глазами замечательного оттенка, какой можно видеть в море на мелководье в солнечный день. Костюм молодого человека был далеко не так хорош, как внешность, нуждался в починке и чистке, и явно знавал лучшие времена.
- Почему?
Трактирщик с любопытством уставился на посетителя, перестав даже протирать прилавок.
- Я еще не настолько пьян, чтоб достойно сформулировать сию максиму, денег же на покупку пива для продолжения исследования означенного заковыристого вопроса не имею.
- Агнешка, подай кружку пива господину ученому за счет заведения.
Толстая сонная Агнешка в синей полосатой юбке, запятнанной, как и передник, в измятом чепце, недовольно бормоча, бухнула об стол глиняной кружкой, стряхнув пену, и убралась в угол дремать дальше.
- Ваше здоровье! – Отсалютовав кружкой, парень принялся переливать в себя ее содержимое.
- Студент?
Юноша наслаждался дармовой выпивкой, полузакрыв глаза. При звуке голоса он вздрогнул и уставился на немолодого тщедушного господина, невесть откуда взявшегося на лавке рядом с ним. Кожа незнакомца отличалась нездоровой бледностью, напоминая о грибах, растущих в подвале, и о толстых подземных личинках. Глухой черный костюм и черные волосы, заплетенные в косу, будто нарочно подчеркивали странную бледность. Прежде, смутно припомнилось юноше, этот человек вроде бы сидел в темном углу, а может, и нет. Теперь же юному выпивохе показалось, что к нему приблизился кусок тьмы. Впрочем, он и сам уже приблизился к той стадии опьянения, когда пышные сравнения и метафоры так и вьются вокруг, подбрасываемые руками захмелевшей музы.
- Ну, допустим, - осторожно согласился он, прикидывая, не является ли бледнолицый человечек сыщиком, нанятым кредиторами, и если нет, то нельзя ли его раскрутить еще на пару кружек. Денег у юноши было в обрез.
- Господин Куррадо! – всполошился трактирщик, кланяясь. – Нижайше прошу меня извинить! Я не заметил, как вы вошли! Впрочем, правду говорят, что вы можете появляться где угодно из ниоткуда!
Бледнолицый господин жестом отмел извинения, и показал два пальца.
- Агнешка! Живо две кружки лучшего пива господину Куррадо! Впрочем, я сам налью, а ты подай закуски, да гляди: бери из особливого шкафчика!
И трактирщик со служанкой поспешили рысцой каждый в свою сторону. Несколько протрезвевший молодой человек и так внезапно появившийся господин остались вдвоем.
- У меня есть работа для вас, - без обиняков сказал тот, кого трактирщик принял с таким почетом. – Не нужно пыхтеть и надуваться. Работа вам понравится. Надо влюбить в себя юную девицу.
И господин Куррадо многозначительно поглядел на юношу в упор очень черными глазами, блестящими, как вдовий камень гагат.
- А! Так какая же это работа?! Это… запросто! Это очень сложная работа! – перебил он себя, сообразив, что сам же сбивает цену. – Но вы обратились по адресу, - важно закончил он.
- Благодарю, - кивнул господин Куррадо трактирщику, с поклоном подавшему на стол поднос с двумя кружками под лопающейся пеной и с закуской… Ой, такой закуской, что королю впору.
Пока юноша, сглатывая слюну, разглядывал плачущий сыр и ломтики темно-розовой ветчины в волнистых следах от ножа, и сало… О всевышний, что за сало! Казалось, оно дышит и тает, как выпавший в мае снег…
Разумеется, он пропустил все, что говорил щедрый господин, и только кивал, не отрывая глаз от угощения.
- Ну что ж! Я знал, что мы поладим! Выпьем за нашу сделку! – И господин поднял кружку, да не простую, глиняную, а темно-зеленого стекла. Свет от свечи, пройдя сквозь грани и пиво, собрался в узкий луч и распустился хвостом райской птицы.
Когда ошалевший молодой человек попробовал «лучшего пива» и закусил ветчинкой, он был готов следовать за нежданным благодетелем хоть на край света, как бездомный пес, получивший кость с лохмотьями мяса. Имей юноша хвост, он бы им вилял.
- Какие науки вы стремитесь превзойти? – церемонно осведомился наниматель, изящными пальцами отламывая кусочек сыра.
- Фи… Философию, - сказал юноша, спешно и с сожалением проглотив дивную смесь пива и закуски, чтоб ответить по возможности членораздельно, и, словно подвергнутый месмеризму, уставился, не в силах оторваться, на горящий белым огнем камень в кольце господина, от которого удивительнейшим образом сыпались искры всех цветов – некоторым и названия-то не было. Юноше казалось, что в голове его вспыхивают и гаснут те же огни.
- А что-нибудь поизящнее? Стихосложение, музыка, рисование? Я собираюсь определить вас учителем к означенной деве, иначе вам неприлично каждый день видеться с ней. Кстати, ее зовут Карлотта. А вас?
- Аншельм, - зачем-то соврал юноша, успевший вновь напихать в рот восхитительной снеди, хотя на самом деле его звали Юлиусом.
- Что ж, Ансельм, - усмехнулся господин, - имя не хуже любого другого. Так что насчет изящных искусств?
- Я немного играю на лютне, так, для друзей.
- Прекрасно, большего не понадобится. Нам пора.
Человек в черном бросил на щербатую поверхность стола золотую монету, и самозванный Ансельм, дожевывая, смотрел круглыми глазами, как она крутится.
«Целый золотой! Да что он за человек? Верно, владетельный князь, – думал он. – А на вид – соплей перешибешь, и одет просто»
Хозяин трактира и полностью проснувшаяся служанка, кланяясь и прижимая руки к груди, провожали гостей. Юлиус выходил последним.
- Эй, парень! Так скажи, почему жизнь похожа на кружку пива? – спросил вдогонку трактирщик.
- Я слишком пьян, чтобы вспомнить, - важно ответил пройдоха и шагнул в темноту навстречу судьбе.
Кабы не свет из открытых дверей трактира, парень ни за что не разглядел бы карету. Но и сейчас он видел только тусклый лоск кузова, блеск стекол и выпуклые блики на конских крупах.
Все умственные усилия его уходили на то, чтоб идти прямо, и не сунуться мимо дверцы.
Наконец, он более или менее благополучно уселся, карета дернулась и понеслась. Голова Ансельма кружилась, он еле удерживал выпитое внутри, но в минуту просветления успел удивиться, насколько хороша дорога, по которой они едут. Казалось, карета летит по воздуху.
Когда они остановились, Ансельму показалось, что каретная дверца отворилась в подвал – настолько темно было.
«Не в могилу же мы приехали!»
Но взглянув наверх, он увидел маленький клочок неба в звездах, зажатый между бесформенной громадой листвы и четкими очертаниями большого дома. В темном силуэте башни теплилось окошко.
- Ансельм проводит вас, - сказал щедрый господин. – Моего слугу тоже зовут Ансельмом. Я же имею еще кое-какие дела. Приятной ночи!
Копыта и колеса захрустели по гравию. Тем временем на крыльцо вышел чернокожий слуга с двурогим подсвечником и с поклоном предложил следовать за ним. Лицо его было столь черно, что Юлиусу показалось, будто белоснежный парик надет на пустоту.
Однако огоньки свечей весело блестели, слуга разговаривал учтиво, приятным баритоном.
Они пошли по чрезвычайно запутанным переходам внутри дома, и зыбкий свет внезапно отбирал у мрака то узор старинных обоев, то резные углы мебели; заставлял блестеть рамы темных картин. Портреты, казалось, поворачиваются вслед идущим, недовольно переглядываясь при этом, мохнатые и рогатые морды охотничьих трофеев неожиданно вылезали навстречу из тьмы. Слуга то и дело опускал подсвечник, предупредительно освещая порожки, ступени и даже края ковров на их пути.
Студент с некоторым смятением заметил, что свечи горят уже не оранжевым, как положено, а жутковатым зеленым пламенем, цвет которого по мере их путешествия по дому постепенно сменялся мертвенно-синим. Впрочем, молодому человеку приходилось слышать о веществах для пропитки фитилей, придающих свечному пламени неестественные оттенки, и он усмехнулся уловкам хозяина, напускающего на себя таинственность, однако не мог не признать, что нехитрый трюк впечатляет.
Они миновали зеркала, отразившие в глубине своей процессии с огоньками в руках.
Когда слуга с легким поклоном отворил дверь отведенной Юлиусу комнаты, свеча горела уже темно-фиолетовым пламенем и не освещала ничего. Казалось, они вошли в пещеру.
- Прикажете растопить камин?
- Да, извольте, - рассеянно отвечал юноша, вертя головой и пытаясь угадать обстановку в громоздящихся вокруг глыбах мрака, и всеми силами стараясь скрыть, что ему жутковато.
Безликий слуга оставил подсвечник висеть в воздухе. Впрочем, едва огонь запылал в камине, страхи рассеялись. Юноша увидел, что подсвечник стоит на каминной полке, «пещера» при свете оказалась старомодно обставленной комнатой, а безликий слуга – обычным арапом в ливрее, с лицом, вспотевшим от каминного жара и усердного раздувания огня.
Юлиус приосанился, по-хозяйски огляделся, отвел штору, и тут словно разряд от лейденской банки прошил его – из наружной темноты в упор глядели два красных глаза!
Отскочив, он понял свою ошибку: то были не глаза, а отражения в стекле пары свечных огоньков, ставших к тому времени алыми.
- Завтрак подают в девять после третьего удара гонга, - невозмутимо, с поклоном, сообщил слуга и вышел, пятясь.
Юноша остался один. Как-то не хотелось ему ложиться спать в комнате, где все тени плясали вместе с каминным огнем. Кровать под балдахином и камин, раззявив пасти, казалось, спорили, чья очередь проглотить постояльца. К тому же, помня о страшных глазах, юноша избегал даже поворачиваться к окошку. Как наяву, мерещились ему воспаленные белки и пламенная радужка вокруг зрачка – хоть он и уговаривал себя, что это были всего-навсего отражения свечек. Юлиус чувствовал себя не в своей тарелке, однако приписал свое состояние избытку пива и впечатлений.
Он взял с каминной полки свечу, зажег ее и выглянул наружу. Дверь комнаты открывалась в зал с высокими зеркалами, в глубине которых по пути сюда ему привиделись процессии.
«Держу пари, зеркала установлены друг против друга, вот я и увидел цепи отражений».
Юноша подошел к ближайшему зеркалу, но исследовать его расположение не успел, поскольку вздрогнул, едва не выронив свечу. Зеркало отразило ежиное рыло. Ниже рыла помещался его собственный камзол. Юлиус невольно ухватился за лицо: нос, пух вместо усов, губы – все было на месте. Он открыл рот, и харя с колючками на голове тоже открыла рот. Было в ней нечто, напоминающее его собственную физиономию.
«Лауданум! – осенило студента, который помимо философии, усердно штудировал раздел медицины, касающийся действия всяких интересных веществ. – Прохвост опоил меня какой-то дрянью! Надо держать ухо востро. Ведь зачем-то ему это понадобилось!»
Рассуждая так, юноша перешел к другому зеркалу, и уже не дрогнул, увидев тигриную морду на собственных плечах. Игра показалась ему забавной. Однако в следующем зеркале он не отразился вовсе. Зато увидел газон с могучим деревом, под которым стоял домик с окошками под самой крышей – нечто вроде мастерской или кузницы. Свет маленькой яркой луны заливал пейзаж.
Юноша оторопел, но в следующую секунду понял, что перед ним дверь на улицу, обрамленная, шутки ради, так же, как и зеркала. Он обрадовался собственной догадливости, и не задумался, откуда взялась полная луна в ночь новолуния.
В домике горел свет.
«Надо взглянуть, что там затевают, - подумал юноша. – может, лучше сразу делать ноги, не дожидаясь утра!»
Пригибаясь, он добежал до дерева, вскарабкался на могучий сук и, свесившись, заглянул в окошко.
Точно, в домике находилась мастерская, скорее даже лаборатория. Посреди комнатушки высилось подобие шкафа с колесом в человеческий рост на боку, со множеством рукояток на дверце и поддоном спереди. Молодой человек сразу заподозрил в этом устройстве станок для чеканки монет.
«Э! Так вот чем балуется тут хозяин! Это будет получше фокусов со свечками!» - сказал он себе и стал смотреть.
В углу мастерской шевелилась тень, но сколько молодой человек не тянул шею, не мог разглядеть, кто ее отбрасывает. Однако вскоре все разъяснилось: из угла вышел привезший его господин со свинцовым листом в руках, подошел к шкафу, всунул лист в прорезь и с усилием налег на колесо. В поддон запрыгали серые монеты.
«Он чеканит монеты из свинца? Зачем? А, понял! Он потом позолотит их. Умно, хотя рискованно» - подумал юноша, но в следующий момент повис на суку, подобно зверю ленивцу, вытаращив глаза и округлив рот.
Бледный господин принялся пригоршней вычерпывать монетки из поддона и пересыпать в мешочек, причем едва его изящные пальцы касались серых кругляшек, те приобретали благородный золотой цвет и свойство мелодично звенеть – этот звон вечно безденежный студент ни с каким другим не спутал бы.
Собрав все монеты, фальшивомонетчик открыл сундук и опустил полотняный мешочек на слой точно таких же, а потом вставил новый лист и опять взялся за колесо.
У Юлиуса разгорелись глаза.
«Этакого богатства мне хватило бы на всю жизнь! Незачем ждать подачки за охмурение какой-то девки! Сундук, похоже, не запирается вовсе, а уж в мастерскую я как-нибудь да пролезу, хоть через окошко! Только бы дождаться, когда он уйдет!»
В азарте юноша не замечал, что прижался лицом к стеклу и громко сопит. Бледный господин поднял голову, и на долгий миг глаза их встретились. Тут в поддоне загрохотали серые монеты. Господин схватил одну и щелчком пустил в лицо непрошенному свидетелю. Раздался звон…
…Звон не умолкал, и, с трудом продрав глаза, юноша сообразил, что это гонг зовет на завтрак. Он вскочил, озираясь в поисках одежды. Его вещи пропали, зато на кресле возле кровати лежал шелковый костюм самой модной расцветки – в кремовую и зеленую полоску - и шейный платок из изысканных кружев. Под креслом стояли новехонькие башмаки. Тут же имелись чулки подходящего цвета.
Облачившись в обновы, со звуком второго гонга он вышел на поиски столовой, бормоча под нос:
- Ну и местечко! Ну и выпивка у этого трактирщика! Что сон, что явь – фиг разберешь.
Он и в самом деле плохо помнил вчерашнее. Последнее смутное воспоминание было о падении (возможно, в постель).
Золотой звук гонга в третий раз наполнил закоулки дома. Молодой человек пошел в направлении звука и не ошибся. Нарядный арап в пудренном парике приставил к стене колотушку, который ударял в диск, и с поклоном распахнул перед ним двери в столовую.
За дальним концом бесконечно длинного стола сидел господин в черном – издали он казался игрушечным, справа от него горбилась какая-то девица с распущенными волосами. Прибор слева был свободен.
Пока молодой человек добрался до своего места, он успел испытать самые разнообразные чувства: от смущения и любопытства до развязного самодовольства. Наконец, он уселся на стул, пододвинутый ему арапом в парике, совершенно таким же, как тот, что бил в гонг.
Юноша оглядел кушанья, скользнул взглядом по понурой деве – лица не видно под завесой волос - и с обожанием воззрился на благодетеля.
- Вы правы, мой юный друг, любоваться тут нечем. Однако, именно это недоразумение вам предстоит обучать. К сожалению, она не только тупа, но и глуха. Я имею ввиду музыкальный слух. В этом плане – глуха, как чурбан, а так-то слышит неплохо, особенно то, что не предназначено для ее ушей. Стой! Куда? – прикрикнул он на девушку, вскочившую и собравшуюся было бежать из-за стола. – Она еще и дурно воспитана, каюсь! Карлотта! Сядь, как положено, и улыбнись господину учителю.
