— Отбор — политический шаг. Понимаешь ведь: слышны голоса, что мы тут на Абсолюте жируем, намекают, что пора уже строить другие космические станции, похожие на нашу. Мол, Земля скоро будет перенаселена, а в недрах ее уже тесно. И так далее, и тому подобное… Вся эта дребедень…
— Есть и открытые места на планете, без радиации и химических разрушений, — нахмурилась я. — Абсолют расчистил в этом году достаточно почвы. Есть изначально неповрежденные квадраты.
— Ага, есть, да только там сама знаешь, кто правит. Короче: решили возобновить набор в звенья новобранцев с Земли. Соревнования стартуют в эту среду. В понедельник ты должна отправиться на планету в роли наблюдателя. Точка высадки будет круче базы в Японском море, я тебе обещаю. Будь готова ко всему. Зато там показатели по здоровью у людей самые подходящие. К тому же шанс для простых парней, не обладающих особыми данными, обрести возможность быть частью Абсолюта.
Я кивнула:
— Политика есть политика.
— Что скисла? Двенадцать наблюдателей. Панин тоже принимает участие, только не в роли выборщика — по секрету говорю. Считай, вы там можете поквитаться.
Я метнула на друга папы резкий взгляд и тут же одумалась, но было поздно. Он рассмеялся и произнес:
— Знаю–знаю вашу личную, так сказать, неприязнь друг к другу и сочувствую парню. Ты же его в гроб вгонишь, но от своего не отступишься. Ладно, ваши дела. Согласия от тебя никто не требует, считай — это приказ. Условия отбора получишь вечером на электронную почту. Они снова поменялись. Ну все, Танюха, у тебя официальный отпуск, лети домой. Маме привет. Потом установим связь и поговорим. Думаю, вечером, часов около десяти.
— Договорились.
Мы вместе вышли из оружейной и разошлись в разные стороны. Я медленно побрела в душевую.
Все сказанное Марковым имело кардинальное значение, можно сказать, меня наградили вместо того, чтобы назначить наказание. Дали отпуск, отправляли на Землю, давая тем самым шанс искупить свою вину, прежде всего, перед самой собой.
Гуманно, ничего не скажешь.
Видела в этом возможность переговорить с кем–то из руководства других баз. Наблюдателями три года подряд были не самые последние армейские чины.
Я немного задержалась перед огромным иллюминатором, чтобы встряхнуться, очухаться от всего сказанного. Не вышло. В голову лезла всякая чепуха.
Люблю я себя накручивать!
Положив ладонь на панель в стене, прочла подтверждение моего входа в программу кольца. Вывела на экран расписание стыковок паромных модулей для пересадки на другие кольца Абсолюта. Путь выбрала сложный, но он гарантировал соблюдение тайны высадки. Затеряться и соблюсти инкогнито проще на станциях прибытия.
Как ни крути, предстояло сделать три перехода. Сначала до кольца ученых, потом модуль стыковался с кольцом Ной, где проводились исследования по биологии и медицине. Зависнуть на этом кольце не хотелось. Решила переправиться на грузовом модуле, предъявив военный билет, до кольца искусств. Туда после смерти папы переселилась мама по показаниям первого образования. Увы, возможности остаться на военной базе не оказалось.
Мне было трудно привыкнуть к миру, в который попала вместе с мамой. После жилых блоков военной части кольцо искусств виделось мне просто чуждым, нерегулярным, неадекватным и полностью лишенным управления миром.
Яркие краски, картины, мягкие пуфы повсюду. Огромные пространства, занятые зелеными насаждениями. Необычной формы блоки для проживания. Для меня, выросшей в строгих правилах военной части, подчиняющейся регламенту беспрекословно, вольности и трактовки современного искусства казались нелепыми, громоздкими и давящими.
Мама же чувствовала себя как рыба в воде. Она пережила гибель отца легче, чем могло бы быть, обретя свою родину, свой мир, понятный и логичный для нее, но не для меня.
Убедиться, что управление на кольце есть, да еще весьма жесткое, я смогла почти сразу по прибытии. Через три дня маму обязали выполнить заказ, и она погрузилась в тему художественного ролика, забыв обо мне. Контракт пребывания на кольце предписывал качественную работу, выполненную в срок. В противном случае извольте пожаловать на Землю.
Мама встряхнулась и стала бороться за место «под солнцем», чтобы я смогла получить хорошее образование. Спасибо ей! Правда, положа руку на сердце, это я сейчас так могу сказать. А тогда, убитая горем и выкинутая из привычной среды обитания, я винила маму, что она перестала меня слушать и слышать.
В школе, к которой меня прикрепили, продолжала заниматься математикой, поддерживая связь с друзьями папы — Грибоедовым и Марковым. Они заменили мне отца и сделали мое существование в чуждом «зоопарке искусств» сносным. Именно тогда я твердо укрепилась в решении, что однажды вернусь и буду служить.
Первый год в «зоопарке» прошел ни шатко ни валко. Учителя пытались отыскать у меня показатели к предметам, постоянно тестировали, а я проваливала тесты один за другим. Зато шлифовала знания по математике, моделируя ситуации из книг по истории. Брала любую битву или контрнаступление и раскладывала на составляющие. Пыталась просчитать риски, составить некие условные ситуации на разные случаи жизни, минимизировать потери в созданных мной моделях.
«Теория вероятности рулит!» — с этим девизом кое–как продержалась еще год, так и не порадовав учителей, усердно пичкающих меня знаниями в духовных сферах.
В двенадцать у меня, увы, случилась большая любовь, которая привнесла в мое существование непонимание своей роли и места в жизни, усугубив положение с подготовкой к первому экзамену на профессиональную ориентацию.
Я долго мучилась, медленно сгорая в любовной агонии к кудрявому и светловолосому новичку, попавшему к нам в школу из биологического кольца.
В отличие от меня, паренек быстро сошелся с одноклассниками и определился с направлением профессиональной деятельности. Его звали Кирилл.
Надо же, даже сейчас сердце сжалось от боли!
Я бы так и бродила отвергнутая всеми, как казалось мне: миром, обществом, вселенной и этим голубоглазым парнем, если бы не наш с ним случайный разговор. Ничего особенного, пустая, нерациональная болтовня. Но что–то во мне перевернулось тогда, я словно иначе посмотрела на все, что меня окружало.
Кирилл профессионально занимался танцами и втянул меня в это занятие. На удивление пошло, поехало... Мы вместе разработали программу, с которой и выступили перед экзаменационной комиссией.
Кто–нибудь когда–нибудь замечал, что любая борьба похожа на танец?
Смертоносное действо, крушащее кости, заставляющее человека отступить, сдать позиции — танец. Красивый, убивающий или защищающий. Это мне доказал Кирилл, а я помогла ему, рассчитав до долей секунды, в какой момент какое па должно видеть жюри.
Мы победили, показав лучшую квалификацию, а потом расстались. Через месяц парень подал документы в космический флот, и его призвали для прохождения обучения. Оказывается, он тайно от меня и родителей послал в комиссию анкету. Был зачислен по возрасту и показаниям.
На прощание он сказал мне злотые слова:
— Нельзя отвергать мир, иначе он отвергнет тебя. Получай удовольствие от жизни здесь и стремись идти по своему пути.
— Ты никогда не видел себя частью этого мира искусств, да? — улыбнулась я.
— Конечно, ведь я не часть чего–то маленького, разделяемого кольцами Абсолюта и Землей. Я часть целого, включающего в себя все вокруг. Смотри, подруга, чувствую, мы еще встретимся лицом к лицу.
— Обязательно.
Встретились, как и хотели, спустя восемь лет. Он лежал в гробу, а я стояла в толпе прощающихся с ним близких людей. На мне была надета военная форма курсантки, а в кармане лежал электронный ключ с кодом приказа об увольнительной.
Мы плотно общались с Кириллом, делились радостями и невзгодами по электронной межгарнизонной связи. Однажды условились, что оба рискнем на боевом задании, и тогда сможем встретиться воочию. У меня получилось, а у него — нет.
Это была вторая потеря в моей жизни…
Воспоминание о Кирилле сдавило сердце и будто перезапустило его.
Я собралась и готова ко всему. Я отыщу новобранца, который, даже рискуя, выйдет победителем. Отыщу лучшего из лучших. Я сумею. Я смогу. Переломлю ситуацию.
Политика? К черту политику! Главное — просто жизнь. Все остальное приложится.
До паромного модуля чуть меньше часа. Надо принять душ и привести себя в порядок. Электронный ключ с номером приказа мне дадут на стыковочном узле. Выходит, надо прибыть к нему на пятнадцать минут раньше. У меня появилась цель, пусть крохотная, относительно армейской жизни — нелепая, но цель. Наблюдатель? Почему бы и нет?
Я немного не поняла, когда капитан упомянул Панина, но думаю, сегодня вечером все прояснится. К тому же подготовлюсь, поищу в Мировой сети сведения, составлю вопросы. Чувствует мое сердце: будет у нас с Паниным очередное соревнование.
Быстро пересекла коридор и свернула к раздевалке. Раздевшись и прихватив с собой полотенце, я захлопнула дверцу шкафчика для вещей, шагнула в просторное помещение.
Душевые кабинки стояли в два ряда на десяти линиях. Время мытья ограничено специальным таймером, но я знала место, где устройство сломалось, и я могла потратить чуть больше времени для купания.
Пройдя в самый конец, я свернула на третью линию и отсчитала четвертую кабинку по левой стороне. Повесив полотенце на крючок, повернула вентиль. Горячая вода, лившаяся из душевой лейки, обхватывала мое тело, ласкала, дарила покой. Напор был слабым, что означало — скоро отключат подачу на несколько часов. Когда виделась с мамой, она говорила, что ученые опробуют новую систему и воды в скором времени будет много.
Я подставила лицо под струи и улыбнулась, когда упругие капли стали щекотать ноздри, заливаясь в нос. Фыркнула, утерла лицо рукой, опустила голову и переключила вентиль на подачу холодной воды. Едва не заорала от неожиданности, жгучей боли ледяного потока, но сдержалась и постояла так немного. После выключила воду, шагнула из кабинки. Растерлась до покраснения кожи, замоталась в полотенце и пошла к зеркалу.
Проведя по запотевшей серебристой поверхности рукой, я едва не вскрикнула, увидев помимо своего отражения лицо Панина. Резко развернулась и попала в кольцо его рук.
— Вижу, не ждала, — хмыкнул Панин.
— Вижу, наглеешь с каждым днем.
— Наглею… — впившись в мои бедра пальцами, протянул Панин. — Наглею. Может, помиримся уже? Поцелуемся?
— Разбежалась, не упасть бы. Чего надо?
— Тебя, ну и так… По мелочи. Но об этом потом.
— Наши желания не совпадают. Отвали.
Я развязала узел на груди, полотенце упало. Панин инстинктивно ухватил его, а я выскользнула из объятий и, не оборачиваясь, направилась к раздевалке.
— И нет мне прощения, Танечка?
Задержавшись в дверях ровно настолько, чтобы помотать головой, я переступила порог и устремилась к шкафчику. Взглянула на панель на стене раздевалки.
Ух, времени в обрез! До лифта придется бежать.
Натянув одежду, я скрутила мокрые волосы в тугой узел и завязала. Распутается, но хоть некоторое время кудри по плечам стучать не будут. Схватила бутылку с водой — возьму с собой. Выбежав в коридор, едва не врезалась в Панина.
— Надо торопиться, Танечка. Бежим, — хмыкнул он и припустился, будто собрался сдавать норматив.
Пришлось нагонять.
Впереди маячила спина бывшего любовника, но я не пыталась сокращать расстояние. Не желала приближаться к Вадиму. Так проще и легче мне, и только мне. Безусловно, создавалась видимость, что держу таким способом ситуацию под контролем и смогу запретить парню со мной разговаривать. Но видимость есть видимость. Ничего я не держу под контролем и не могу справиться без помощи со стороны.
После того как этот молодой и рьяный карьерист вошел в мою жизнь, я перестала управлять собой. Даже сейчас, в тех обстоятельствах, что произошли на линии со звеном, я ориентировалась на молчаливое мнение молодого человека, ловила его ухмылки и взгляды.
Вадим резко остановился, обернулся и удержал меня за руку, дернул к себе. Боль в ключице от рывка ничто по сравнению с внимательным, холодным взглядом мужчины.
Ненавижу!
Вадим. Вадим. Вадим.
Четыреста одиннадцатый!
Надо же, я снова подловила себя на том, что называю его Вадимом. Рехнуться! Я мерю всех и вся по нему, по его поступкам, поведению, мнению. Он — конкурент и навсегда им останется. У моих соперников не бывает имен, только фамилии и штатные номера. У моих соперников всегда все круче, чем у меня, и это меня бесит, подстегивает становиться безупречной. Я равняюсь на своих соперников, чтобы стать лучше них.
Так–то! Уроки и выводы. Не забываем и не допускаем повторения.
Я выдохнула, но ничего не сказала, сверля взором Панина. Зато он неожиданно усмехнулся и, отпустив мою руку, сказал:
— Ты так и не простила себя? Плевать! Обидно, что ты при этом мстишь не себе, а мне. Или я ошибаюсь, и ты мечтаешь поквитаться со мной? Так сделай это и успокойся, наконец. Хватит этих бабских терзаний! Надоело! Я тебе не мальчик, чтобы бабий бред поддерживать.
Он снова сделал меня. Я задыхалась от злости и молчала, слушая его шипение мне в лицо. Я принимала его правду, как сделала тогда, чуть больше трех с половиной лет назад.
Мое тело сковано, руки онемели, и все что я смогла — сжать кулаки. Оставалось воспринимать ситуацию, как дополнение к пройденному уроку под названием Вадим Панин.
Панин посмотрел куда–то поверх моей головы и приказал:
— Отставание пять секунд. Бегом.
И я бежала, догоняя время и глотая собственные чувства. Подавляя желание вцепиться парню в глотку. Он ответит на захват, но я бы не разжимала челюстей пока либо я, либо он не умерли.
Бессилие?
Оно самое!
Но странное дело: склонялась к позиции Панина, считала, что он прав, и я продолжала терзаться прошлым. Таким сладким горьким прошлым, научившим меня не расслабляться.
Возле выхода из отсека пришлось притормозить.
Мы почти одновременно приложили ладони к экранам по обе стороны от двери. Программа распознавания начала проверку загруженного отпечатка. Я не смотрела на Панина, хотя чувствовала на себе его взор.
Но нет, я слишком хорошо знала его, чтобы поддаваться на провокацию. Сейчас ситуация работала на меня. Я собиралась поквитаться за сцену в душевой и коридоре. Панин обожал визуальный контакт. Да что там! Он жить без него не мог. Ему важна реакция противника: он хотел считывать ее с глаз, с выражения лица, с движений. Это недостаток в непробиваемом образе Панина.
Впрочем, он тоже много что знал обо мне. Хм, тем интереснее.
На экране устройства над прижатой ладонью появилась строчка с номером приказа. Оказывается, уже есть особое распоряжение. Надо же! Быстро. Услышав смешок Панина, я не повернула головы. Желание всеобщего внимания — уязвимое место Вадима, и я продолжу по нему бить.
На экране в следующей под номером приказа строчке появился запрос на подтверждение данных отпечатком большого пальца другой руки и окошко с нарисованным отпечатком. Особый запрос, который я сейчас видела на экране, менялся раз от раза, и предугадать, что потребуется программе, очень трудно.
Ну палец так палец. Жмем.
Программа отреагировала стандартным подтверждением, но дверь оставалась закрытой.
— Есть и открытые места на планете, без радиации и химических разрушений, — нахмурилась я. — Абсолют расчистил в этом году достаточно почвы. Есть изначально неповрежденные квадраты.
— Ага, есть, да только там сама знаешь, кто правит. Короче: решили возобновить набор в звенья новобранцев с Земли. Соревнования стартуют в эту среду. В понедельник ты должна отправиться на планету в роли наблюдателя. Точка высадки будет круче базы в Японском море, я тебе обещаю. Будь готова ко всему. Зато там показатели по здоровью у людей самые подходящие. К тому же шанс для простых парней, не обладающих особыми данными, обрести возможность быть частью Абсолюта.
Я кивнула:
— Политика есть политика.
— Что скисла? Двенадцать наблюдателей. Панин тоже принимает участие, только не в роли выборщика — по секрету говорю. Считай, вы там можете поквитаться.
Я метнула на друга папы резкий взгляд и тут же одумалась, но было поздно. Он рассмеялся и произнес:
— Знаю–знаю вашу личную, так сказать, неприязнь друг к другу и сочувствую парню. Ты же его в гроб вгонишь, но от своего не отступишься. Ладно, ваши дела. Согласия от тебя никто не требует, считай — это приказ. Условия отбора получишь вечером на электронную почту. Они снова поменялись. Ну все, Танюха, у тебя официальный отпуск, лети домой. Маме привет. Потом установим связь и поговорим. Думаю, вечером, часов около десяти.
— Договорились.
Мы вместе вышли из оружейной и разошлись в разные стороны. Я медленно побрела в душевую.
Все сказанное Марковым имело кардинальное значение, можно сказать, меня наградили вместо того, чтобы назначить наказание. Дали отпуск, отправляли на Землю, давая тем самым шанс искупить свою вину, прежде всего, перед самой собой.
Гуманно, ничего не скажешь.
Видела в этом возможность переговорить с кем–то из руководства других баз. Наблюдателями три года подряд были не самые последние армейские чины.
Я немного задержалась перед огромным иллюминатором, чтобы встряхнуться, очухаться от всего сказанного. Не вышло. В голову лезла всякая чепуха.
Люблю я себя накручивать!
Положив ладонь на панель в стене, прочла подтверждение моего входа в программу кольца. Вывела на экран расписание стыковок паромных модулей для пересадки на другие кольца Абсолюта. Путь выбрала сложный, но он гарантировал соблюдение тайны высадки. Затеряться и соблюсти инкогнито проще на станциях прибытия.
Как ни крути, предстояло сделать три перехода. Сначала до кольца ученых, потом модуль стыковался с кольцом Ной, где проводились исследования по биологии и медицине. Зависнуть на этом кольце не хотелось. Решила переправиться на грузовом модуле, предъявив военный билет, до кольца искусств. Туда после смерти папы переселилась мама по показаниям первого образования. Увы, возможности остаться на военной базе не оказалось.
Мне было трудно привыкнуть к миру, в который попала вместе с мамой. После жилых блоков военной части кольцо искусств виделось мне просто чуждым, нерегулярным, неадекватным и полностью лишенным управления миром.
Яркие краски, картины, мягкие пуфы повсюду. Огромные пространства, занятые зелеными насаждениями. Необычной формы блоки для проживания. Для меня, выросшей в строгих правилах военной части, подчиняющейся регламенту беспрекословно, вольности и трактовки современного искусства казались нелепыми, громоздкими и давящими.
Мама же чувствовала себя как рыба в воде. Она пережила гибель отца легче, чем могло бы быть, обретя свою родину, свой мир, понятный и логичный для нее, но не для меня.
Убедиться, что управление на кольце есть, да еще весьма жесткое, я смогла почти сразу по прибытии. Через три дня маму обязали выполнить заказ, и она погрузилась в тему художественного ролика, забыв обо мне. Контракт пребывания на кольце предписывал качественную работу, выполненную в срок. В противном случае извольте пожаловать на Землю.
Мама встряхнулась и стала бороться за место «под солнцем», чтобы я смогла получить хорошее образование. Спасибо ей! Правда, положа руку на сердце, это я сейчас так могу сказать. А тогда, убитая горем и выкинутая из привычной среды обитания, я винила маму, что она перестала меня слушать и слышать.
В школе, к которой меня прикрепили, продолжала заниматься математикой, поддерживая связь с друзьями папы — Грибоедовым и Марковым. Они заменили мне отца и сделали мое существование в чуждом «зоопарке искусств» сносным. Именно тогда я твердо укрепилась в решении, что однажды вернусь и буду служить.
Первый год в «зоопарке» прошел ни шатко ни валко. Учителя пытались отыскать у меня показатели к предметам, постоянно тестировали, а я проваливала тесты один за другим. Зато шлифовала знания по математике, моделируя ситуации из книг по истории. Брала любую битву или контрнаступление и раскладывала на составляющие. Пыталась просчитать риски, составить некие условные ситуации на разные случаи жизни, минимизировать потери в созданных мной моделях.
«Теория вероятности рулит!» — с этим девизом кое–как продержалась еще год, так и не порадовав учителей, усердно пичкающих меня знаниями в духовных сферах.
В двенадцать у меня, увы, случилась большая любовь, которая привнесла в мое существование непонимание своей роли и места в жизни, усугубив положение с подготовкой к первому экзамену на профессиональную ориентацию.
Я долго мучилась, медленно сгорая в любовной агонии к кудрявому и светловолосому новичку, попавшему к нам в школу из биологического кольца.
В отличие от меня, паренек быстро сошелся с одноклассниками и определился с направлением профессиональной деятельности. Его звали Кирилл.
Надо же, даже сейчас сердце сжалось от боли!
Я бы так и бродила отвергнутая всеми, как казалось мне: миром, обществом, вселенной и этим голубоглазым парнем, если бы не наш с ним случайный разговор. Ничего особенного, пустая, нерациональная болтовня. Но что–то во мне перевернулось тогда, я словно иначе посмотрела на все, что меня окружало.
Кирилл профессионально занимался танцами и втянул меня в это занятие. На удивление пошло, поехало... Мы вместе разработали программу, с которой и выступили перед экзаменационной комиссией.
Кто–нибудь когда–нибудь замечал, что любая борьба похожа на танец?
Смертоносное действо, крушащее кости, заставляющее человека отступить, сдать позиции — танец. Красивый, убивающий или защищающий. Это мне доказал Кирилл, а я помогла ему, рассчитав до долей секунды, в какой момент какое па должно видеть жюри.
Мы победили, показав лучшую квалификацию, а потом расстались. Через месяц парень подал документы в космический флот, и его призвали для прохождения обучения. Оказывается, он тайно от меня и родителей послал в комиссию анкету. Был зачислен по возрасту и показаниям.
На прощание он сказал мне злотые слова:
— Нельзя отвергать мир, иначе он отвергнет тебя. Получай удовольствие от жизни здесь и стремись идти по своему пути.
— Ты никогда не видел себя частью этого мира искусств, да? — улыбнулась я.
— Конечно, ведь я не часть чего–то маленького, разделяемого кольцами Абсолюта и Землей. Я часть целого, включающего в себя все вокруг. Смотри, подруга, чувствую, мы еще встретимся лицом к лицу.
— Обязательно.
Встретились, как и хотели, спустя восемь лет. Он лежал в гробу, а я стояла в толпе прощающихся с ним близких людей. На мне была надета военная форма курсантки, а в кармане лежал электронный ключ с кодом приказа об увольнительной.
Мы плотно общались с Кириллом, делились радостями и невзгодами по электронной межгарнизонной связи. Однажды условились, что оба рискнем на боевом задании, и тогда сможем встретиться воочию. У меня получилось, а у него — нет.
Это была вторая потеря в моей жизни…
Воспоминание о Кирилле сдавило сердце и будто перезапустило его.
Я собралась и готова ко всему. Я отыщу новобранца, который, даже рискуя, выйдет победителем. Отыщу лучшего из лучших. Я сумею. Я смогу. Переломлю ситуацию.
Политика? К черту политику! Главное — просто жизнь. Все остальное приложится.
До паромного модуля чуть меньше часа. Надо принять душ и привести себя в порядок. Электронный ключ с номером приказа мне дадут на стыковочном узле. Выходит, надо прибыть к нему на пятнадцать минут раньше. У меня появилась цель, пусть крохотная, относительно армейской жизни — нелепая, но цель. Наблюдатель? Почему бы и нет?
Я немного не поняла, когда капитан упомянул Панина, но думаю, сегодня вечером все прояснится. К тому же подготовлюсь, поищу в Мировой сети сведения, составлю вопросы. Чувствует мое сердце: будет у нас с Паниным очередное соревнование.
Быстро пересекла коридор и свернула к раздевалке. Раздевшись и прихватив с собой полотенце, я захлопнула дверцу шкафчика для вещей, шагнула в просторное помещение.
Душевые кабинки стояли в два ряда на десяти линиях. Время мытья ограничено специальным таймером, но я знала место, где устройство сломалось, и я могла потратить чуть больше времени для купания.
Пройдя в самый конец, я свернула на третью линию и отсчитала четвертую кабинку по левой стороне. Повесив полотенце на крючок, повернула вентиль. Горячая вода, лившаяся из душевой лейки, обхватывала мое тело, ласкала, дарила покой. Напор был слабым, что означало — скоро отключат подачу на несколько часов. Когда виделась с мамой, она говорила, что ученые опробуют новую систему и воды в скором времени будет много.
Я подставила лицо под струи и улыбнулась, когда упругие капли стали щекотать ноздри, заливаясь в нос. Фыркнула, утерла лицо рукой, опустила голову и переключила вентиль на подачу холодной воды. Едва не заорала от неожиданности, жгучей боли ледяного потока, но сдержалась и постояла так немного. После выключила воду, шагнула из кабинки. Растерлась до покраснения кожи, замоталась в полотенце и пошла к зеркалу.
Проведя по запотевшей серебристой поверхности рукой, я едва не вскрикнула, увидев помимо своего отражения лицо Панина. Резко развернулась и попала в кольцо его рук.
— Вижу, не ждала, — хмыкнул Панин.
— Вижу, наглеешь с каждым днем.
— Наглею… — впившись в мои бедра пальцами, протянул Панин. — Наглею. Может, помиримся уже? Поцелуемся?
— Разбежалась, не упасть бы. Чего надо?
— Тебя, ну и так… По мелочи. Но об этом потом.
— Наши желания не совпадают. Отвали.
Я развязала узел на груди, полотенце упало. Панин инстинктивно ухватил его, а я выскользнула из объятий и, не оборачиваясь, направилась к раздевалке.
— И нет мне прощения, Танечка?
Задержавшись в дверях ровно настолько, чтобы помотать головой, я переступила порог и устремилась к шкафчику. Взглянула на панель на стене раздевалки.
Ух, времени в обрез! До лифта придется бежать.
Натянув одежду, я скрутила мокрые волосы в тугой узел и завязала. Распутается, но хоть некоторое время кудри по плечам стучать не будут. Схватила бутылку с водой — возьму с собой. Выбежав в коридор, едва не врезалась в Панина.
— Надо торопиться, Танечка. Бежим, — хмыкнул он и припустился, будто собрался сдавать норматив.
Пришлось нагонять.
Впереди маячила спина бывшего любовника, но я не пыталась сокращать расстояние. Не желала приближаться к Вадиму. Так проще и легче мне, и только мне. Безусловно, создавалась видимость, что держу таким способом ситуацию под контролем и смогу запретить парню со мной разговаривать. Но видимость есть видимость. Ничего я не держу под контролем и не могу справиться без помощи со стороны.
После того как этот молодой и рьяный карьерист вошел в мою жизнь, я перестала управлять собой. Даже сейчас, в тех обстоятельствах, что произошли на линии со звеном, я ориентировалась на молчаливое мнение молодого человека, ловила его ухмылки и взгляды.
Вадим резко остановился, обернулся и удержал меня за руку, дернул к себе. Боль в ключице от рывка ничто по сравнению с внимательным, холодным взглядом мужчины.
Ненавижу!
Вадим. Вадим. Вадим.
Четыреста одиннадцатый!
Надо же, я снова подловила себя на том, что называю его Вадимом. Рехнуться! Я мерю всех и вся по нему, по его поступкам, поведению, мнению. Он — конкурент и навсегда им останется. У моих соперников не бывает имен, только фамилии и штатные номера. У моих соперников всегда все круче, чем у меня, и это меня бесит, подстегивает становиться безупречной. Я равняюсь на своих соперников, чтобы стать лучше них.
Так–то! Уроки и выводы. Не забываем и не допускаем повторения.
Я выдохнула, но ничего не сказала, сверля взором Панина. Зато он неожиданно усмехнулся и, отпустив мою руку, сказал:
— Ты так и не простила себя? Плевать! Обидно, что ты при этом мстишь не себе, а мне. Или я ошибаюсь, и ты мечтаешь поквитаться со мной? Так сделай это и успокойся, наконец. Хватит этих бабских терзаний! Надоело! Я тебе не мальчик, чтобы бабий бред поддерживать.
Он снова сделал меня. Я задыхалась от злости и молчала, слушая его шипение мне в лицо. Я принимала его правду, как сделала тогда, чуть больше трех с половиной лет назад.
Мое тело сковано, руки онемели, и все что я смогла — сжать кулаки. Оставалось воспринимать ситуацию, как дополнение к пройденному уроку под названием Вадим Панин.
Панин посмотрел куда–то поверх моей головы и приказал:
— Отставание пять секунд. Бегом.
И я бежала, догоняя время и глотая собственные чувства. Подавляя желание вцепиться парню в глотку. Он ответит на захват, но я бы не разжимала челюстей пока либо я, либо он не умерли.
Бессилие?
Оно самое!
Но странное дело: склонялась к позиции Панина, считала, что он прав, и я продолжала терзаться прошлым. Таким сладким горьким прошлым, научившим меня не расслабляться.
Возле выхода из отсека пришлось притормозить.
Мы почти одновременно приложили ладони к экранам по обе стороны от двери. Программа распознавания начала проверку загруженного отпечатка. Я не смотрела на Панина, хотя чувствовала на себе его взор.
Но нет, я слишком хорошо знала его, чтобы поддаваться на провокацию. Сейчас ситуация работала на меня. Я собиралась поквитаться за сцену в душевой и коридоре. Панин обожал визуальный контакт. Да что там! Он жить без него не мог. Ему важна реакция противника: он хотел считывать ее с глаз, с выражения лица, с движений. Это недостаток в непробиваемом образе Панина.
Впрочем, он тоже много что знал обо мне. Хм, тем интереснее.
На экране устройства над прижатой ладонью появилась строчка с номером приказа. Оказывается, уже есть особое распоряжение. Надо же! Быстро. Услышав смешок Панина, я не повернула головы. Желание всеобщего внимания — уязвимое место Вадима, и я продолжу по нему бить.
На экране в следующей под номером приказа строчке появился запрос на подтверждение данных отпечатком большого пальца другой руки и окошко с нарисованным отпечатком. Особый запрос, который я сейчас видела на экране, менялся раз от раза, и предугадать, что потребуется программе, очень трудно.
Ну палец так палец. Жмем.
Программа отреагировала стандартным подтверждением, но дверь оставалась закрытой.
